Форум » Хлеб » Красильня Рахов. Конюшня Суламиты. » Ответить
Красильня Рахов. Конюшня Суламиты.
Суламита: Средних размеров красильня за старыми Лавернскими воротами [more] Porta Lavernalis — ворота Сервиевой стены в древнем Риме. Ворота были так названы по алтарю и роще Лаверны, богини-покровительницы воров у римлян. Предположительно ворота находились западнее ворот Naevia и Raudusculana, на Авентине [/more] вне древних стен . Принадлежала торговке Суламите, сдавалась в аренду. Продана Галибу Раху. Граничит с красильней маленькая конюшня с крохотным выгоном и строением для повозок. В конюшне живет раб Герасим, ухаживающий за хозяйскими животными и тремя десятками кур, а так же исполняющий обязанности грузчика. Конюшня фасадом выходит на постикум домуса Бруттия Осмарака. [more]Мохнатый Ночь Плут Крепыш Роза Беркут Осмарака[/more]
прислуга: Губы повело в оскал, но он сдержался. Волки либо понимали всё без слов, либо умирали. Правда у этого ещё не погасли в глазах кровавые всполохи боя и мешали видеть. И Дентер дал ему вемя. - Славно встретили тебя в Риме. Почти триумф, - в голосе не было насмешки, только констатация. - Сброд прикопают по-тихому. Но стражу - хватятся. Тебе понадобятся деньги, воин. А я могу дать их. За то, что ты умеешь делать лучше всего. Я видел как ты убиваешь. В империи таких как ты почти не осталось. Подумай. Время отлежаться есть. Несколько дней.
Кириллий: Отлежаться… к чему? Мысли Хромого метались в стороны и не находили пути в лабиринте. Этот… да, раб… но слишком смело говорит раб. Кто его хозяин? - Кто твой хозяин? – спросил Хромой, убрав руки с острой монетой меж пальцев за спину.
прислуга: - Мой хозяин - власть и деньги, - Лупас убрал взгляд с лица собеседника, и дал понять, что вопрос об именах неудобен ему так же, как и меченому, - большие деньги.
Кириллий: - Большие деньги – большая кровь, - пробормотал Хромой. – Зови меня Хромой, раб. Ты готов предоставить мне убежище… ты заплатил золотом, хотя я знаю, что рабы не имеют право прикасатся к металлу Зевса. Я всегда могу сдать тебя и тогда… ты знаешь, что бывает с руками тех, кто коснулся слез бога. Хорошо… я согласен. У меня ведь почти нет выбора? Или же мне тебя убить? Все это Хромой говорил лишь чтобы отвлечь внимание. Острая грань монеты скользила по стене, оставляя знак.
прислуга: Наконец-то волк понял. Лупас согласно улыбнулся, не обращая внимания на оскаленное "тебя убить?" - это было естественно. Для обоих. - Не слишком большая. Скорее - дорогая кровь. Препятствие... неплохо охраняют, но в дом можно войти и незамеченным, если повезёт. Ночью, по крыше, - он сделал паузу, дело оставалось за малым - сойтись в цене. - Пять тысяч сестерциев.
Кириллий: - Пять тысяч? Хорошие деньги, но ты слишком легко их предлагаешь. Значит, заплатишь больше. Символ кефов был готов. Не важно как все будет дальше, но знак увидят знающие.
прислуга: Иного он и не ожидал. Чутье таких как они подводило редко: - Семь, - звучало окончательной ценой. - Отдыхай, Хромой. Еду будет приносить грек. Ты можешь выйти в любой момент, но не советую - лицо у тебя приметное, мало ли кто узнает тебя ещё. Тут - безопасно. Через пару дней я вернусь и скажу - кого и где. И отдам деньги. Мальчик останется тут, пока ты будешь работать, как гарантия, что ты не уйдешь с деньгами не сделав дела. Принесёшь ухо с серьгой или палец с кольцом, и заберешь пацана, - Дентер поднялся, считая что всё сказано и понято. - Да, Федул знает меня как Лупаса. И только. Спрашивать остальное бессмысленно, даже сталью. Нужно ли тебе какое-нибудь ещё оружие? Я могу достать любое.
Кириллий: Оружие – это хорошо. И правильно. Но спешить не будем. Семь тысяч сертециев не спасут душу, но могут помочь начать новую жизнь. Выбор? Выбор сделан. - Я – согласен. Две тысячи сейчас, остальное – потом. Пальцы, уши… я принесу голову. А сейчас пусть твой грек проводит меня и пришлите мне женщину.
прислуга: Да, он не ошибся. Голову... Лупас, довольно осклабясь, развязал кошель и молча отсыпал золотые. Кивнул и вышел, на ходу шепнув несущему вино греку: - Бабу ему, да почище. Чтоб на два дня тут удержала. >>>дом Курионов
Кириллий: Когда ушел этот Раб, то появился тот, кого звали Федул. - Ты – грек? – спросил Хромой и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Отведи меня в мою комнату. Горячей воды принесите и чистую ткань. Вино. Колийское. Раны промыть. И лантановый корень. Сушенный. Но только с алийских холмов. Понял?
прислуга: Федул ничего не понял, перепугался до полусмерти, и, кланяясь чуть не в пол, прошелестел: - Вино помпейское, господин, очень хорошее, купальня готова, на раны липовый уголь и алоэ есть... И вылетел из кубикулы, разыскивать Ифе. Найдя, залепил ей подзатыльник: - Опять зеваешь, мерзавка?! Господина купать. И остальное. ............................................ Видевшая как они пришли - в крови, грязи - Ифе робела на пороге, не решаясь войти: - Господин, купальня... И повела узкими коридорчиками, теребя алую ленту и то и дело оглядываясь. Мужчина был красив, но уж больно страшен... и шрам этот. Руки дрожали, но она снимала с него тунику стараясь не показывать страха и не задевать кровоточащих царапин.
Кириллий: Хромой видел и чувствовал, что девушка боится. Это раздражало. Страх женщин не было ему внове. Женщины всегда боятся воинов. Потому что войны умеют насиловать и убивать. Для война ничего не значит жалкая женская плоть, которую можно скомкать одним ударом, насладится, вгрызаясь в душу и просто выбросить, перерезав горло. Пока ее руки снимали с него одежду, Хромой вспоминал ночь в Фивах. ...Тогда их бросили успокоить разбушевавшихся рабов. Рабов было много, а войнов – мало. Сатрапы просто пожалели денег и заплатили командиру легиона. Тот собрал верных и предложил заработать. Шестнадцать человек отправились в Фивы в надежде на быструю кровь. Но все обернулось иначе. Рабы, которых должны были принести жертву скифским послам, не желали умирать под жерновами жрецов. Да, именно так: жертву клали меж жерновов и растирали, чтобы получившаяся каша умаслила злые и алчные души богов. Кому захочется так умирать, даже если твоя душа – лишь вздох раба? Рабы набросились на охрану. Когда Хромой и его товарищи оказались в предместьях, то огни пожарищ были видны на закате. Вкусив кровь рабы не могли остановится. Они с гигакньем носились по городу, хватали всех, резали, отрубали руки и ноги, бросали искалеченных и умирающих в костры и улицы пропитывались зловонием горелого человеческого мяса. Толпа обезумила от крови. Когда войны вступили на улицы - они были окрашены кровью. Валялись тела и части тел. Собаки раздирали мертвецов. В огромных кострищах обгорали человеческие кости. Стая оборванцев насиловала горожанку с разрезанным лицом, мельнике дети в кровавых потеках забивали стариков камнями, а голые мужчины совокуплялись с женщинами. Безумие воцарилось тогда в Фивах. Сердца воинов не бились состраданием, но холодный ужас скользнул в души. Быстро перегруппировавшись, они начали убивать. Отточенные движения, быстрые и экономные удары. Нет, это была просто резня. Всех и вся, кого мог дотянуться быстрый и умелый клинок. Все, что шевелилось, умирало на пути к Стигийской площади. И когда они подошли к площади, то Аид проклял тот день. На площади, окруженной сотней кострищ, рабы упивались властью. Они согнали горожан и сдирали с них кожу. Окровавленные тела сбрасывались в одну большую пирамиду, погребая собой скифских послов. Безумие охватило всех… Боль, кровь… блеснули мечи... Хромой вздрогнул. Воспоминания растворились. Девушка промывала раны. Умелые руки. Египтянка. Тогда почему такие глаза? Всех подозревать… но только так можно дожить до таких лет. - Как тебя зовут?
прислуга: Воин хмурился, и сперва она переживала, что, не смотря на свои старания, все же задевает его раны. Но пока руки скользили по гладкой коже, туго обтягивающей литые мышцы, пока это немолодое, но крепкое тело было неподвижно, словно фигура с триумфальной арки, страх проходил, уступая место любопытству "сколько шрамов...", восхищению силой, и томлением, пробивавшимся румянцем на смуглых щечках. И непонятым чувством свободы... Хозяин звал её тайком от жены, к Герасиму приходилось бегать скрываясь от госпожи, а сейчс она знала что будет, и то, что это может услышать весь дом, смешило и избавляло от остатков страха. - Ифе, господин, - ответила не опуская глаз, и прибавила лукаво, - на ваш язык переводится - любовь.
Кириллий: - Ифе? Хорошее имя. Умелые руки девушки были ловкими и сноровистыми. Хромой почувствовал, что ее страх уступил место интересу и возбуждению. Однако… стоит воспользоваться? Возможно… когда еще придется взойти с женщиной на ложе? Кто знает… дело, на которое его подрядил этот Лупас может выйти не победой, а смертным столбом. Бывает и такое. - Разденься, - тихо сказал Хромой.
прислуга: Туника, развязанная на плечах, скользнула на пол, и она переступила через неё, смущенно, но не колеблясь, как переступает порог дома желанного жениха невеста - ожидая и соглашаясь.
Кириллий: Ее тело смотрелось прекрасно. Хромой видел, как набухла возбуждением ее грудь, как чуть приоткрылись губы в желании. Он притянул ее к себе и коснулся поцелуем, дерзким, властным, но не жестоким. Он ощутил своим телом, как она прильнула к нему. Как ее руки, умело промывшие его раны, теперь страстью скользят по его телу.
прислуга: Ифе вздохнула и подалась навстречу губам и рукам, притягательной властности взгляда, обвивая воина лозой, полной весеннего сока. Пальцы её осмелели, язык, словно жаждущий крови кинжал, отыскивал на могучем теле нежные, уязвимые места - ключица, пульсирующая жилка на шее, впадинка за ухом... Она слизывала с него теплые капли, чуть солоноватые от всё ещё сочащейся из порезов крови, наполненная паром купальня уплывала папирусным кораблем, колени слабели, но он держал её крепко и она застонала... без перехода в другую локацию, красильня
Кириллий: В темном, пахнущем пылью углу, приютившем Адриана, плакать совсем не хотелось. Точнее хотелось, но силой воли, широко раскрывая глаза и втягивая воздух ртом, он удерживал слезы, пока глаза окончательно не высохли и не заморгались... папка же победил, чего плакать? А крови и из рыб много бывало, что ж теперь... Он громко шмыгнул. И хотя было уже поздно, и ел Адриан последний раз утром, идти на запахи из укрытия было бы сейчас глупо, вот так идти, когда неизвестно куда подевался отец, и непонятно, кто может снова выскочить из-за угла. Он постарался сжаться так, чтоб занять меньше места и затаился. Как на рыбалке. Только сейчас он ловил что-то более серьезное - спокойствие, здоровье, жизнь?
Нуб: август, 22, утро, Ветер, сорвавший с веревки вывешенный сушиться потник, разбудил его и рано, и - вовремя. Собирая черепки разбитого потником горшка, Нуб думал только о том, как бы побыстрее закончить все утренние дела и успеть подготовиться, пока ещё не разбились две молодые жизни на злом римском ветру... >>>дом весталок
Луций Алтер: От Остии до Рима, а конкретно до красильни матери он еще никогда не доезжал так быстро. Подбадриваемая яблоками Ночь была практически загнана, если бы не спасал освежающий дождь. Алтер с грохотом открыл скрипучие ворота, и заводя лошадь во двор, крикнул громко: — Нуб! — не дождавшись ответа, последними силами лошади завел телегу под навес и принялся распрягать умученное животное, поминутно оглядываясь на дорогу. "Куда он делся?" Не зная новостей, Алтер не рисковал уходить со двора — разминувшись с Нубом, он окончательно бы запутался в своих действиях, как в плотной, серой ткани покрывала этой ночью... Закончив с лошадью, он вытащил новоприобретенный меч и сел начищать его и приноравливаться, искренне боясь, что это занятие окажется не пустой тратой времени.
Нуб: >>>лавка(она же дом)Суламиты Алтер точил меч. Нуб положил к его ногам свой кинжал, развернул тряпицу и достал ещё два ножа. Старых, надежных, хорошо сбалансированных, не раз проверенных в деле. Их тоже надо было наточить. Он молча сел рядом - ждать, когда освободиться точило. Говорить он не мог. Горло перехватывало.
Луций Алтер: Он только молча поднял голову, когда нубиец положил клинок и сел рядом. Так же молча передал ему точило и шкурку — его меч уже был остер. А внутри все перевернулось. Ведь несмотря на все уговоры, убаюкивания собственной совести, интуиции и еще пес знает чего, Алтер ведь все равно знал, что крови не избежать, никак не избежать... Он встал и, прищурившись, прикинув меч в руке, сделал несколько быстрых, рубящих движений: — Как думаешь, сколько их там будет?
Нуб: Нуб взял жала осторожно, как отравленные, внимательно осмотрел грани, примерился и заскрежетал. Звук отвлек, и горло уже было способно издавать звуки: - Судя по тому, что не было никаких объявлений, а яма на злодейском поле не докопана и хорошо упрятана под ветви и дерн, закапывать её будут тайно. Вчера умерла одна из старших весталок. Говорят - от болезни. Но, похоже, там было что-то другое. И они не хотят огласки. Две смерти, публичная казнь... Народ может заволноваться. Значит закапывать будут глубокой ночью. Надеюсь... стражей будет не больше дюжины. И, скорее всего, это будет городская когорта, так проще объянить их появление на поле. Патруль... Нас только двое, Алтер. А я уже не тот, что прежде. Ты готов умереть за неё?
Луций Алтер: — Готов. — Нуб мог бы и не спрашивать. Алтер продолжил слегка подзабытое упражнение; точными ударами подрубил несколько веток. — Дюжина — это ведь не две дюжины. — Он с трудом отгонял от себя видение, в котором бледная Юлия задыхалась, осыпаемая комьями влажной, душной земли... Сейчас это было лишним, во время боя это будет лишним. — Еще меня сейчас беспокоит мать. Можно ли сделать так, чтоб с случае поражения ни она, ни честь семьи не пострадали? Это ведь мои поступки и проблемы.
Нуб: - Если мы погибнем, нас просто сбросят в Тибр. Не нужна им огласка. Суламита и твои братья не пострадают, - нубинц задумался, - а вот если, попущением божьим, всё получится... Придется матери сказать. Без неё мы не справимся. Тебе нужны будут деньги, много денег. Чтоб скрыться. В том числе и для того, чтоб семья не пострадала. Юлия при храме Весты много лет, в Риме её могут узнать. Сначала я спрячу вас в иудейских катакомбах. Они там недалеко. Потом вы через другие ворота вернётесь домой. Я купил лодку, чтоб переправить вас в Остию, но без денег это не имеет смысла...
Залика: >>>лавка(она же дом)Суламиты - А, теперь ты о семье вспомнил! - Зали, подслушав из-за забора всё, что хотела знать, сложив два и два, разъярённой тигрицей ворвалась во двор, швырнув братцу под ноги мешок, - Раньше подумать не мог?! Суламите вчера с сердцем плохо было! Ты представляешь что с ней будет если вы не вернётесь?!! Тупицы!
Луций Алтер: Эти крики добили его нервы окончательно — он вскочил, яростным пинком отбросив мешок в сторону, заорал: — Молчать, женщина!! Сядь и заткнись... — Он сдержался от ругани, только скрежетнув зубами, выразительно посмотрел на Залику и отвернулся к Нубу, — у меня тоже есть накопления. Половины моей части наследства вполне хватит... Только тебе придется начертить мне карту этих катакомб, — он выдавил подобие улыбки и сел прямо на землю; ноги отказывались держать.
Нуб: - Тихо! Тише, дети, соседи кругом... - Нуб уронил голову в руки, - дайте подумать. В наступившей тишине варианты будущего стали видны отчетливо, во всей своей неотвратимости. - Нет, Алтер. Этого мало. Кроме того, мать должна увидеть тебя живым, и... это было бы черной неблагодарностью - даже не показать ей твою молодую жену. Как я cкажу ей: госпожа, твой сын ушел навсегда с украденной у богов весталкой? - закончил он уже шепотом.
Залика: Зали, по обыкновению, только фыркнула: - Сам сиди. Из-за какой-то холодной жабы подыхать, оставлять нас всех... - она оглядела скромный арсенал на траве. - Я с вами. Только ножичков прикуплю, - и осталась стоять, вскинув подбородок и всем видом показывая, что либо она пойдет с ними, либо не пойдет никто.
Луций Алтер: Он вяло огрызнулся: — Ну конечно, потерять нас двоих матери будет тяжело, а троих — вполне нормально. — Он поморщился. — Ты прав, Нуб, живым показаться надо, но только и тебе тоже. И желательно до всего этого... Мы с Заликой сейчас понесем товар в лавку, а ты сделай мне все-таки карту катакомб. Что еще понадобится из снаряжения?
Нуб: А Нуб смотрел на Залику, понимая, что эту девочку не свернуть с пути, если она на него встала. Он сам учил её. Сам. - Алтер... она права. С ней у нас больше шансов спасти Юлию. Я учил её пять лет. Пойдем все. И сжалься над нами Бог. Убивать. Палачи это, стражи или.. но они люди. Был ли выбор? Выбор есть всегда. Он всегда дает его. Нубиец вспомнил лицо весталки - смущенное, такое молодое и красивое... почти как у той, что умирала в лодке, у него на руках. - Мы пойдем все, - повторил он. - Зали, покупай ножи. Я сегодня ещё денег заработаю. Меня звали петь на пир к одному богачу. После пира я приду за вами. Алтер, ничего больше не нужно, я всё купил. Катакомбы я знаю... наощупь. Но если меня убьют - карта не поможет, без меня ты их всё равно не найдешь. Придется вам бежать окраинами в поля, а потом возвращаться в лавку. Сейчас идите домой. Не ходите никуда, ничего не предпринимайте, дождитесь меня.
Залика: - Да, Нуб. О деньгах не беспокойся, ножи я на свои куплю, у меня тоже кое-что есть. Алтер... она хоть любит тебя? Умирать было не страшно. Она это уже делала. И у неё не было никого, ради кого стоило бы жить... и умирать, кроме Суламиты. И этих двух воинственных дураков. А то, что любовь и смерть ходят рука об руку, она знала с детства.
Луций Алтер: Они, его семья, отец и сестра, готовы были умереть ради него, а может и ради каких-то своих убеждений — какая разница? Алтер почувствовал, что не имеет права никого терять, и в который раз внутри все скрутило, судорожно задрожало, засвербило... — По-хорошему, мне надо было бы идти одному, вы же не виноваты во всем этом... Но я понимаю, что ты прав, Нуб. И если у нас все получится, мне не останется ничего другого, как поверить в твоего бога. Мы будем ждать тебя дома. — Он тяжело вздохнул, посмотрел на Залику и честно ответил, — не знаю, Зали. Я ее люблю — это достаточная причина? Не дожидаясь ответа, он вывалил все яблоки в здоровенную заспинную корзину, стоявшую здесь же, взял в руки еще две, оставив сестре легкие бананы да хурму: — Идем, Зали, домой.
Залика: Залика посмотрела брату в глаза и молча кивнула. Взяла корзины, и, только на полдороги к лавке, повернулась к Алтеру: - Ничего. Прорвёмся. У меня ещё осталось семь жизней. >>>лавка(она же дом) Суламиты
Нуб: В большой мешок поместилось всё - две небольшие садовые лопаты, подушка, покрывало, веревки, ножи, кремень и трут, фляга с вином. И выглядел он при этом вполне безобидно, особенно на плечах раба. Нуб искупался, переоделся в чистое, попробовал помолиться перед выходом... но слова не шли. >>>злодейское поле
Нуб: >>>Иудейские катакомбы Долгие годы не было ночи, чтоб он не вспомнил их, сотни ночей они снились ему такими, какими он забирал их из катакомб - израненными, тощими, жмущимися друг к другу, и... не сдающимися. С немой мольбой в глазах, крепко держась за руки, они представали перед ним, стоило закрыть глаза. Восемнадцатилетние. Беглые. Влюбленные. Обреченные. Запоротые до смерти, они приходили и молча смотрели на него всё с той же мольбой. Но однажды они ушли, словно забыв его, словно больше для них не было важно ничего, кроме их соединённых навсегда рук. И тогда он поверил, что можно иначе - без крови, ненависти, отчаяния, без презрения к себе и другим. И пытался идти по этой дороге, думая, что идет за ними и, догнав однажды, где-нибудь на солнечной зелёной обочине, попросит прощения и они пойдут вместе. Он шел и падал, и поднимался снова, и труднее и горше этого пути не было ничего. Даже терять навсегда было легче, чем подниматься, искать в звере человека, находить, верить в него и беречь, потому что догнать их, уходящих взявшись за руки, мог только человек. Не зверь. И вот он упал снова. Встать уже не было сил. Кончалось время. А он даже не увидел их следов... У ворот конюшни Нуб посмотрел на небо. Светало. Ледяное ничто ушло из груди, оставив темноту, в которую солнце не могло пробиться... 23 августа, утро ...перед выходом он осмотрел тунику - ни пятнышка. Так было всегда - он был как будто заколдован, защищен собственным умением и знанием входов в человеческом теле, через которые врываются боль и смерть. Чужая кровь никогда не пятнала его снаружи. Она запекалась черной коркой на сердце, и корка эта отдиралась уже с собственной кровью. Непоправимое было сделано, осталось исправить то, что ещё можно исправить. >>>Лавка(она же дом)Суламиты
Нуб: >>> харчевня Ксена август, 24, день - У нас тут собака, сейчас познако... - собрался предупредить Нуб, отпирая ворота, но из переулка появились два мокрых, довольных друг другом существа - мальчишка, на которого Нуб оставил конюшню и всем видом изображающий обожание Мохнатый. - Дядя Нуб, а мы на Тибр ходили, я его выкупал! - отчитался "сторож" с такой гордостью, как будто жирафа искупал, не меньше. И старик, вместо внушения, только руками развел, принимая Мохнатову верёвку: - Банщик... Мохнатый, это Кабан. Нюхай, это свой. Свой. Пастушеский пёс потянул воздух и подозрительно уставился на человечью пятку с выражением "где кабан??".
Кабан: >>>>> Харчевня Ксена До того, как Черный не сказал это "Свои", Кабан мысленно подыскивал приличную жаровню для этой тявкалки, однако с новыми работодателями ужиться было просто необходимо - и Кабан, недовольно осклабившись, послушно дал себя обнюхать, приготовив на всякий случай ногу для мощного пинка. Он поднял голову и посмотрел на старика, мысленно спрашивая, не пора ли заканчивать любезности. Слов хватило только для: - Все? куда дальше?
Нуб: Мохнатый, рыкнув для порядка, тиснулся в ворота на встречу с любимыми курами, и Нуб широко распахнул створки, кивая на двор: - Располагайся где хочешь - над стойлами сеновал, за телегами коморка, очаг под навесом, отхожая яма там, яйца вон они кудахчут, - рассказывал Нуб между делом, выбирая из груды в углу подходящие для ставен доски. - Сторожить надо с заката до восхода, днём если будешь выходить гляди чтоб пёс на улицу не выскочил... - и, собираясь задать корм лошадям, увидел наконец Крепыша. Тирр. Младший накормил коней и, судя по отсутствию товара в телеге, успел уже и выгрузиться. Что ещё он успел? Узнать что теперь вся их жизнь, в очередной раз, резко меняется? Что убавилось близких и прибавилось тайн? Нуб привязал пса, покормил кур, взвалил на плечо доски: - Ключ в щели за подковой. До завтра, Кабан. >>>Лавка-дом Суламиты
Кабан: - Лааадно, - работа действительно была непыльной. Ну, не спать ночь - это просто, особенно если в соседних развалюхах есть бабы. Кабан следил что и где берет Черный, запоминал. В каморке наверняка можно разжиться посудой. Когда тот наконец попрощался и ушел, Кабан прошел мимо храпящих коней, дал легкого пинка псу, демонстрируя тому, кто теперь вожак, наковырял и махом высосал три яйца и с чувством выполненного долга продавил тушей сеновал на два локтя. Сено пришлось ему по нраву и он закатил глаза, представляя грядущие кровь и славу. И вино. И баб. И еще деньги... баб.. хервизию.. бааааб...хрр... здоровый и чуткий сон, пользоваться не рекомендую ;)
полная версия страницы