Форум » Хлеб » Дом лекаря Левия Теребраса. » Ответить
Дом лекаря Левия Теребраса.
Admin: Угловой дом в небогатом квартале. Таберны: одна - вестибул-приёмная, вторая - "мастерская" лекаря. Домус двухэтажный в области атрия, вход через вестибул, атрий образван: табернами, кухней-триклинием, кубикулой(матери Левия), лестницей на второй этаж: 4 кубикулы, одна из которых - хозяйская спальня с балконом, образующим навес перед табернами. Перистиля нет, есть внутренний дворик образованный сарайчиком для живности, небольшой купальней и латриной. Сам двор - огородики, есть калитка в боковую улицу. Канализация выгребная, вода: питьевая - из общественного фонтана напротив дома, техническая - собранная в подземную ёмкость из имплювия.
Тирр Серторий: >>>>> с улицы Двери дома Левия были открыты - в самом прямом смысле - и щедро одаренный богами Тирр, оставляя мокрые следы, прошел вглубь, выкликнув один раз мать. Другого раза он не мог себе позволить, и войти в мастерскую Левия тоже не мог, потому что там всегда слишком крепко пахло отварами и добротой. А после глупого происшествия на улице Тирру меньше всего хотелось испытывать свою воинственность лекарским миролюбием. Хоть бы кровью пахло, что ли... Тирр сел на первый попавшийся предмет (какая-то старая пустая кадка), поставив между ног меч, положил на набалдашник руки, сверху - собственный подбородок, и задумался... не эта ли улица сгубила тихоню Алтера несколько дней назад?
Суламита: - Да что ты кричишь, ещё покойница встанет, траться потом на похороны второй раз, - пришикнула на сына Суламита, на цыпочках выходя из мастерской, где занавешивала новой тканью окно от наглых августовских мух. Сара была криворука, да мать Левия оказалась запаслива - сундуки ломились от отрезов, скатёрок-салфеток-белья, занавесей и новой, ненадёваной, но порядком уже слежавшейся от времени женской одежонки. Открывая очередной в поисках подходящей занавески, Мита даже в чём-то поняла Сару, при такой-то прижимистой свекрови... - Я думала у нас плохо, так то плохо было таким хорошо, что хоть прямо сейчас сюда неси, - пожаловалась Тирру. - Бедному Левию разбили и сердце, и кубышку, готовить-прибирать некому, много он голодный наработает, а тут ещё эти клуши, тётка Реввека уже умудрилась грохнуть вазу, чтоб ей на том свете её из кусочков собирать... Сын пришел один, без старшего, и она только губы поджала, ничего не спрашивая.
Тирр Серторий: - Если бы покойница могла, она бы уже встала, - Тирр кивнул в сторону бурлящих комнат, где женщины занимались подготовкой, то есть ссорились, сплетничали, шумели. - Значит, тут хуже? Это были первые иудейские похороны, в которых Тирр принимал участие, и хотелось побыстрее отсюда убраться и увести мать. Он покачал головой и выпрямился: - И... что теперь надо делать? Копать?
Суламита: Суламита проследила за взглядом сына и засомневалась: - Боюсь, они все не влезут. Но если ты начнёшь копать прямо сейчас... - пообтрусила с волос пыль от занавесок, покрыла голову краем паллы и не выдержала: - Я пожаловалась Реввеке на Авла... ой, не смотри ты так, если б я хоть на что-нибудь не пожаловалась, они решили бы что мы слишком хорошо живём и завтра на улицах про нас бы уже говорили что мы спим как минимум с Тигеллином, причём всей семьёй... так вот ты знаешь что сказала мне эта женщина?! Что старший сын одного из известнейших сенаторов изгнан из дома за то, что отдал Марку Авдию самое дорогое! И что она думает, что с Авлом уж ничего такого точно не случится, разумеется не случится, ведь такая семья такая семья... Чтоб её невестки вели дом как Сара, не ко времени будь помянута! Светлые боги, я уже готова отдать последний в доме целый горшок, чтоб узнать хоть где его носит, когда в доме надо столько копать!
Тирр Серторий: - По частям влезут, - уверенно ответил Тирр и скривился, заслышав имя брата. - Найду я его. И убью. Он поправил плащ и внезапно заинтересовавшись, спросил: - А что отдал тот сын дорогого? Я недавно был у Авдия и ничего дорогого там не увидел.
Суламита: - Я тебе убью! - взвилась Суламита, но представила, в красках, горе сенатора и добавила: - Сама прибью, появится только. Покосилась на младшего ребёнка, думая радоваться его правильному воспитанию или погодить, и проворчала: - Что у такого как Лар Фурий самое дорогое? Непроникновенность. Это у нас дороже нет, чем та задница, что на шее растёт... Да я не того боюсь, - вздохнула Мита, теребя край паллы, - красавцы вы все у меня... вдруг он какому-нибудь влиятельному мерзавцу глянулся, из тех с кем пьёт? А потом защищался, да на нож... И изо всех сил прикусила язык.
Тирр Серторий: - Авл и нож? - Тирр скривился еще презрительнее. - Мам, он мяса себе отрезать не может за обедом, что говорить о кусках патриция. А что до его задницы... не все ли нам равно? Ничего с ним не сделается, Фортуна любит таких. Мне кажется, или нам уже пора... туда?
Суламита: У Суламиты, которая не думала о таком варианте развития событий до этих "кусков", встали перед глазами зарезанный средним сыном патриций вроде Летеция Руфа или старшего Круция, стражники, судьи, адвокаты... Она охнула и даже забыла сделать Тирру выговор за злословие на старшего брата. - Твои слова да Фортуне в уши. А туда мы все всегда успеем, но вот Левия пора будить, хоть и жалко... Она вернулась в мастерскую, тихонько потрясла осиротевшего лекаря за плечо, позвав: - Пора.
Левий: Добродушное солнце прижало к себе белую от ужаса Александрию - только из одной чистой и непорочной любви, из невинного непонимания собственной губительной силы, искреннего желания выразить всю любовь к городу, который становился бледнее самого белого и растворялся... растворялся... обжигал голые пятки да так, что аж борода задымилась. По кругу побежали серые крысы с умными мордочками, Левий знал всех по именам, но не стал догонять. Египетские раскаленные пески, лежавшие ровно до того, вдруг взметнулись и нарисовали в непонятного цвета небе лицо женщины... мать или Сара? или еще кто? Пустынный ветер взвыл "пораааа..." и Левий побежал голыми пятками по плитам в сторону, в какую-то сторону, и плиты затряслись и рассыпались: - Агрххх! - Он открыл глаза, свел их вместе и, узнав Суламиту, успокоился. - Мне снился чудный сон, кажется, даже пахло жареным мясом. Он поприветствовал торчавшего за спиной матери Тирра ("Аве, ребенок!") и, оглядевшись, добавил вопросительно: - Тетки еще не разгромили дом?
Суламита: - Нерона что ли в иудейском аду жарили? - подвинулась ближе Суламита, отпрянувшая сперва от выражения лица. - Я б тоже посмотрела. Но уже пришел реббе и придется смотреть как он их там строит фалангой, а мужчины жмутся по углам атрия египтянами при въезде Антония. А что-то мне подсказывает, что они должны идти первыми. Поэтому пора возглавить. Ханна теперь может ждать вечность, но невестки Реввеки поставят тебе слишком большой и нескромный памятник если нас всех смоет. Там такое делается... Где у тебя тут плащ?
Тирр Серторий: На приветствие Левия Тирр возмущенно фыркнул, но ответил смиренно: "Аве!" дабы не раздражать мать. Он бы не хотел смотреть на жареного императора и потому молчал до того момента, пока мать не вспомнила о плаще. Одним, впрочем неловким, движением Тирр накинул плащ на ее плечи и снова застыл молча в ожидании указаний. Буря в кубикулах, рокотавшая раньше далеко и тихо, разворачивалась, питаемая мощью еврейских женщин. Это было так... многообещающе, что Тирр заметно поежился.
Левий: - Фалангой? Мита, мы-таки идем захватывать Форум? - Левий налил в стаканы неразбавленного, всунул их в руки Мите и Тирру, одним махом осушил свой. - Да пейте, там такой ливень, того и гляди, мимо проплывет чудак в лоханке с двумя кобелями. Больных теперь прибавится. Ну что за обычаи... - бормотал он, отыскивая среди хлама плащ. Наконец плащ нашелся и Левий - одетый и мрачный - повернулся к Мите: - Одно хорошо - я смогу целую неделю питаться твоими пирогами. Он храбро вышел к по-традиции (вот-вот пару минут как) молчаливой процессии, уже выстроенной под домом и, подхватив горшочек с деньгами для милостыни, встал во главе.
Суламита: - Ой, - сказала Мита, уже порядком подзабывшая не материнские даже, а нянины обычаи, послушно выпила вина, наплевав на них же, раз лекарь велит - ему виднее, благодарно кивнула сыну и вышла под навес, прикидывая меню добрососедской недели, на недовольные лица судачивших о ней только что женщин обращая так же мало внимания, как на скорбный взгляд раввина, недвусмысленно осуждающий язычницу на иудейских похоронах. Пристраиваясь в хвост процессии, она мельком взглянула на покрытое по обряду тело прижимистой Ханны... негромко выругалась и метнулась обратно в дом - к сундукам. Поскольку в одном из них совершенно точно видела Тору, которую женщины, очевидно "не нашли", чтоб пересудов о семье где сын - язычник, а невестка - вообще исчезла, хватило ещё на месяцок. Вернувшись, демонстративно плюхнула свиток на носилки, жалея, что нельзя показать раздираемой язычеством и христианством общине пару неприличных римских жестов. А проходя мимо Тирра буркнула: - Не удивлюсь, если твоя бабка, вся в белом, придет посмотреть как мы тут живём, просто потому что эти люди плохо её закопали.
Тирр Серторий: Протянутый лекарем стаканчик он выпил махом, управившись быстрее матери - и уже открывал перед ней и Левием дверь. В стену ливня Тирр вышел с теплотой в полупустом желудке, еще раз мельком глянул на ремешки и дернулся лишь раз - когда мать как заполошенная побежала в дом и вернулась оттуда со свитком, который положила в ноги мертвой. - Не удивлюсь, если твоя бабка, вся в белом, придет посмотреть как мы тут живём, просто потому что эти люди плохо её закопали. - Тогда ей следовало бы навестить тех, кто ее закапывал, - он с сомнением покачал головой, якобы принимая ее слова за чистую монету. - Ты поэтому держишь в амбаре столько ржавых цепей и хлыстов? И, не дожидаясь ответа, Тирр подхватил мать под руку и повел вслед за скорбной процессией крикливых теток.
Левий: Левий сбил с головы капюшон, который застил глаза почище дождя и медленно двинулся вперед, в сторону кладбища и катакомб, толком еще не зная, куда вести процессию. Горшок с деньгами наполнялся и водой и оттягивал руки - в такой ливень редкий нищий выйдет за своей долей чужого горя, обращенного в звонкий ас. Левий уже подумывал завернуть шествие кругом, чтобы пройти по паре закоулков... с одной стороны тетки общины заслужили хороший душ, с другой - где-то там, в конце этого веселого балагана, шли и те, кому болеть по прихоти лекаря Левия не следовало бы. Чавкая и хлюпая грязью, чихая, остановившись уже четырежды, похоронная процессия (да несколько завзятых зевак, прошедших уже больше положенных им четырех амов) вышла на дорогу к иудейским катакомбам
Суламита: Суламита, услышав сына, скрыла усмешку поглубже натянув на голову край паллы, и попрыгала через лужи за процессией, стараясь чтоб прыжки поменьше напоминали отправление какого-нибудь оргаистического культа и всем сердцем жалея Левия, точнее - той его частью, которое не кипело от возмущения поведением женщин общины. >>>Номентанская дорога
Левий: >>>>> Из иудейских катакомб Вернулись к дому когда совсем уже потемнело вокруг. Многие отбились от процессии, но Левий никого не пересчитывал, только заметил, что Мита с сыном здесь, и брат Нуб следует тенью. Все, кто был нужен, на месте. Он вошел в дом, раскрыв двери широко, приглашая орду грабить сколько ей будет угодно, а сам ушел в мастерскую, где снова налил себе неразбавленного.
Суламита: >>>Иудейские катакомбы ... - И что? Этого хватит чтоб заесть такое горе?? И назови мне хоть одну причину чтоб кормить кур утиными яйцами, Реввека, и я научу твоего мужа торговать так, чтоб ты ела их не только в гостях!!! - возмущалась Мита на традиционную поминальную снедь, вид которой был не по карману разорённому лекарю. Негромко возмущалась, так, что из кухни было слышно всего лишь до латрины во дворе. Реввека оппонировала не громче, хоть и не тише, и в конце концов, плюнув куда-то между рыбной торговкой и корзиной, Мита ушла искать сироту, чтоб обнадёжить: - Левий, я тебе буду не я, если ты у меня не будешь есть эту неделю такое, про что в Риме не знают потому что не читали про Семирамиду и царицу Савскую!
Тирр Серторий: >>>>> Иудейские катакомбы Тирр довел мать до дома Левия, но переступать порога не стал: - Оставайся, мам, а я пойду в лавку, соберу то, что смыло дождем. Нуб проводит тебя обратно. >>>>> в лавку Суламиты
Нуб: >>>Иудейские катакомбы Нуб лишь кивнул Тирру, стоя у входа под балконом в ожидании когда с одежды стечёт и можно будет войти в таберну. Брата Левия хотелось утешить, не словами, так хоть участием и присутствием того, кто так же как и он верит в жизнь вечную и лучший мир, но в доме было слишком много посторонних глаз и ушей. В мастерскую он за хозяйкой зайти не решился, оставшись у двери.
Левий: Когда Суламита вошла в мастерскую Левий тем же жестом, что и раньше, протянул ей стакан с вином и вздохнул: - Семирамида? Мита, я тебя умоляю, где те сады и пиршества? И я не хочу волос в еде, даже в самой простой, даже с ног царицы. Поэтому все будет скромно и необременительно для твоего семейства, хорошо? - он выпил и задумчиво продолжил: - Во мне борются лекарь и еврей, и я скажу тебе, это схватка не на жизнь, а на смерть. Но ведь еврейские тетушки могут болеть долго и несмертельно, правда?
Суламита: - Если ты хочешь отдохнуть месяцок, так я скажу твоему лекарю, что они могут болеть и дольше, но после такой грозы твоему еврею уже через недельку будет много работы, поэтому уж позволь женщине решать что будет делаться у неё на кухне, - строго возразили Мита, - если уж наши мудрые предки постановили с горя хорошо кушать от соседей, кто мы такие чтоб с ними спорить? Хорошенько приложилась к вину в подтверждение, и продолжила настойчиво, потому что о Левии теперь совсем, совсем некому было позаботиться: - А девчонку всё равно надо купить, даже если планируешь питаться святым духом, а еврей в тебе не воспротивится стирать бельё в фуллонике, дом поле этого нашествия кто-то должен убирать, и не только сегодня.
Левий: Левий всплеснул руками: - Не только сегодня?! Мита, только не говори мне, что эта процессия поселится в моем доме и будет спать на моих славных пыльных лавках и топтать мой славный неподметенный пол? Никакая девочка из фуллоники не справится с таким нашествием, - от упоминания о римской стирке передернуло. - Боюсь только, что работать-таки придется лекарю, а не еврею, еврею же останется убиться с горя, ты знаешь для него какой-нибудь безболезненный способ? И раз уж я не указываю на кухне, то предпочел бы закармливание насмерть, особенно твоим сырным пирогом. Хмелея больше, он плеснул еще неразбавленного, добавил в третий стакан и доверительно попросил: - Позови-ка сюда Нуба, душа моя, довольно ему подпирать мою прекрасную дверь.
Суламита: Мита скосила строгий глаз на неразбавленное, но во-первых кто не пьёт потеряв столько сколько Левий в одночасье, во-вторых у неё самой это был второй стакан и она только ворчливо уточнила: - Плату будут получать и лекарь, и еврей, так что за неделю ты должен набраться сил, а я, так и быть, буду класть тебе на пару пирогов меньше, чтоб не случилось непоправимое... Нуууб! - отскочил с мелкими крошками штукатурки со стен негромкий Суламитин призыв.
Нуб: - Я тут, госпожа моя, - шагнул в дверь невозмутимый нубиец, привычно наклоняясь чтоб не задеть притолоку, - Суламита дело говорит, Левий, эти-то однажды разойдутся, но к тебе, как всегда, набегут другие, и ты не сможешь принимать больных в грязных табернах, а если будешь прибираться сам, тебе будет не до работы. Сходи прямо завтра, торг у работорговцев будет плохой, все покупатели будут на играх, можно будет сторговать подешевле.
Левий: - На один пирог меньше! Полпирога! - слабо торговался Левий, и как только Нуб втиснулся в мастерскую, протянул ему стакан и мешочек с пятью золотыми дорогого друга Ормузда Осмарака. - Передай Софье вместе с моей благодарностью, друг. Он отпил еще полстакана единым глотком: - Владеть кем-то? Право, я еще не настолько потерял самоуважение. Хотя в чем-то вы правы, Саре с мамой намного лучше меня удавалось создавать здесь видимость чистоты, значит, придется найти кого-то на эту нелегкую работу.
Суламита: - Это ещё что? - удивилась на мешочек Суламита, точно помнящая, что выгребала всю наличность подчистую, провожая старшего сына в Грецию. - Нуб, если ты продал мои воспоминания о хорошей жизни чтоб занять денег Левию, так зачем мне их возвращать, как-нибудь обойду... ааа... это Софьины, - дошло запоздало, а потом она услышала "Владеть кем-то? Право, я еще не настолько потерял самоуважение" и осталась стоять с открытым ртом, держась за сердце от воспоминания от кого она, несколько лет назад, слышала подобные идеи. И то ли сердце, то ли вино были тому виной, но слова она нашла не сразу. - Ты, главное, на рынке такое вслух не скажи. Иногда, как видишь, полезно кем-то владеть: ты им даришь-даришь, а они нет бы туник и покрывал себе накупить - в кубышку собирают... Я бы поспорила с тобой о рабовладении, Левий, но если я сегодня не приду ночевать у меня разбегутся не только сыновья и что я буду делать одна среди всей этой капусты. И тебе пора спать, уж ты, как лекарь, должен знать, что сон лечит всё. С тобой вызвался остаться какой-то из сыновей Реввеки, он и проводит всех и двери запрёт. Храни тебя боги, - простилась коротко, и вышла, выздыхая долго. >>>Лавка(она же дом) Суламиты
Нуб: - Спасибо, Левий, но, может, не нужно сейчас? - задержался в мастерской Нуб, пытаясь вернуть мешочек. - Иногда владеть - значит спасти, по себе знаю, - кивнул на дверь, за которой скрылась хозяйка, - долг может подождать, Софии не к спеху, а тебе нужнее.
Левий: - Хорошо, я схожу завтра на рынок. Но деньги возьми, Нуб, лучше отдать сразу, чем потом собирать ас к асу. Береги хозяйку. Левий проводил их к двери, широко зевнул и не обращая внимания на послепохоронные шатания скорбящих, завалился спать.
Нуб: Нуб, поняв так, что община всё-таки не оставила лекаря помощью, забрал деньги и на прощанье сказал только: - Крепись, брат. Благослови тебя Бог. И догнал Суламиту у выхода, поправив на ней плащ руками, которые она купила с кровавыми следами от колодок и вылечила, как и душу, которую не покупала. >>>Лавка(она же дом) Суламиты
Берганса: 26 раннее утро с источника Эгерии>>>>>>>> Чувствительность уходила из тела, оставалось только изнывание, иногда отказывали ноги и он полз, иногда на коленях, иногда на локтях, и только потому что там где-то сидел на бочке человек и не давал потерять сознания. Тупо ныл голод. В этом мире ненависть - единственное, что делает человека человеком. Сырое утро застало его в узком переулке, куда не выходили двери, и молочник с тачкой в двух руках протарахтел бы мимо по улице, завывая, когда б голова Бергансы не высунулась, качаясь, из прохода прямо к колесу из цельного спила. Что он подумал, громко возвестил стук брошенного на подпорку груза - не будь конструкция так примитивна, керамический бой заглушил бы пару вспугнутых шагов и шлепок спиной о стену. Берганса выглядел после своего путешествия словно труп, сброшенный в клоаку: дождь сделал с городом все что мог, но все, что он мог - это собрать грязь в промоинах мостовой. Но Берганса был жив, и посмотрел снизу в лицо молочнику и запомнил каждую черту иcпуганного лица так что смог бы сложить эти черты в любую другую гримасу. Молочник каким-то наитием угадал, что лучше подать руку, и, повесив подобранное тело на свою тачку, дотряс его до дома Левия Теребраса.
Левий: 26 августа, утро Гадкое утро и гадкий привкус могильной земли во рту. Ночью Левий ворочался и спал почти без снов, даже и не спал, дремал скорее, или лежал в забытьи, как и многие в этом доме раньше и после. Он привык к смерти, но не к похоронам, похороны всегда оставались за его дверьми и всегда были проблемой безутешных родственников. С пробуждением же Левий понял, что теперь будет прикладывать еще больше усилий, чтобы незнакомым ему людям не пришлось испытывать теперь уже знакомые ему чувства. Землю он шумно сплюнул в окно, когда вышел со стаканом неразбавленного, потягиваясь, щурясь и кряхтя, на порог дома - и едва не попал в лежащий у самых ног грязный волосатый куль. Наклонившись, Левий понял, что видит перед собой первого страждущего нового дня: - Ты ко мне или так просто здесь прилег? - вопрос был риторический, ибо кровь на человеке рассказала все раньше, чем его язык, и договаривая последнее слово, Левий уже взваливал на себя пациента.
Берганса: Как его с тележки сбросили, он не помнил, а в очередной раз пришел в себя, когда чуток потянуло вином и раздался вопрос. - Просто так, - осклабился Берганса, пытаясь открыть глаза, пока его поворачивали и пояснил: - денег нет, - тоном, каким отвечал на просьбу о милостыне. Но человека это, похоже, не заботило. Что было странно даже тогда, когда, въехав на чужом плече вперед ногами и кверху задом, он понял, куда въехал. Он бы высказал что-то равносильное или более понятное насчет денег, но только покачал головой.
Левий: - А у кого они есть? - пожал плечами Левий, сбрасывая куль на лежанку для больных и страждущих. - Лежи тихо и не истекай мне тут кровью на циновки. Он бегло осмотрел разбитое лицо, ссадины от веревок на руках и сочащиеся поперечные порезы, сделанные слишком аккуратно для истерики и слишком нежно для убийства: - Если ты хотел убить себя, то резать нужно было вдоль и не обвязываться перед этим жгутом, - здесь шить пару минут, но ведь не потому этот болезный лежал на пороге, не в состоянии поскрестись громче полевки. А вот запекшиеся кровавыми сгустками пальцы на ногах были уже интереснее. Точнее, их отсутствие. Насколько Левий помнил, официальная система римских наказаний для рабов и беглых не предусматривала отрезанных мизинцев, но вот культы, они всегда изобретали что-то свежее. Он разжег очаг и поставил кипятиться воду, прокаливая осторожно иглы и ножи, заметил лежащему: - Верх остроумия - отрезать себе пальцы перед походом к лекарю. Не хочешь рассказать, кто тебя и за что?
Берганса: Берганса даже удивился. Во-первых, тому, что ему, оказывается, после слитой крови еще было чем истекать, во-вторых: - Да уж если б с тобой в остроумии сравняться хотел, так бы и сделал. И ремней у себя со спины тоже, наверное, сам нарезал. За то что денег нет... ни у кого. За то, что мое вытрясли и сверх того хотели, а больше не было, взяли чем смогли - видать, шкура на вес золота показалась, - широко улыбался он сквозь зубы, наблюдая за приготовлениями почти невидными в прищуре зрачками. - Куда вино девал? Я знаю, со стаканом вышел.
Левий: Левий хмыкнул и поставил на огонь еще воды, да достал побольше свежих белых тряпок из коробки: - Delirium? Спину на ремни? Твои приятели просчитались, нужно было язык на жаркое резать, было бы не хуже чем у Лукулла. Вино? - он похлопал себя по животу. - Все вино в надежном месте, бродяга. Для тебя есть напиток повкуснее: немного мака, кошачья мята и еще несколько трав, еще пока нашим мудрецам неизвестных. Он влил в болтливого больного успокаивающую жидкость, затем промыл раны на руках и, промазав их уксусом, крепко зашил в несколько стежков. Здесь все было чисто и бело, шрамы будут совсем тонкие. Теперь ноги. Левий внимательно осмотрел срезы, обожженные железом и уксусом, но уже залепленные грязью и красные от жара и дурной крови: - Тебе отрезали больные пальцы или здоровые? Здесь видно руку человека, знающего, как нарезать луканскую колбасу минимум дюжиной способов, - губкой Левий почти смыл слой грязи и убедившись, что начальные рубцы появятся и без его участия, накрепко замотал обрубки чистой тканью с мазью из перетертой в пыль мирры и вареным медом.
Берганса: - Сам ты делириум, - вздохнул Берганса, наглотавшись зелья, и засопел под иглой и уксусом. - Ты меня слышал вообще, или ответ придумывал? Люди любят о будущем думать, отсюда все их просчеты, а любой отрезанный язык можно приготовить не больше одного раза, так что лучше бы ты не пытался доказать, что шутить умеешь лучше чем шить. Боль надоела, как голосистая собачка, но ничего уже нельзя было сделать кроме того, что уже делалось, и он говорил, зная, что его рано или поздно размотают и убедятся, а пока продолжал лежать как на битом стекле. Мак... к тому же мак оставлял надежду, что скоро обкатает эти осколки как прибой.
Левий: - Зато ты - образец слушателя, - Левий хмыкнул и потянулся за чистыми бинтами к прибитой к стене корзине. - Ладно, и так видно, что здоровые пальцы. Были. Еще пара минут и лохматый должен будет погрузиться в сон, отвара Левий не пожалел - болтовня и возня мешали работать. Он бесцеремонно перевернул больного, снял заскорузлые тряпки с ран и присвистнул: - Весь культ ремнями обеспечил? Добрый ты человек, глупый только. Спи давай. И продолжил промывать, обрабатывать и перевязывать, чувствуя, как наливается внутренним жаром изрезанная кожа.
Берганса: - А ты не командуй! злой и умный... нашелся... Да уж я бы тебя послушал, не сомневайся, внимательно, если б ты что-то об этом культе знал, но ты же бредишь просто... это у меня прямо судьба такая - мне наливают и сами же пьянеют, меня режут - их же и корчит, ты меня маком, а самому сны... снятся... - Веки, и без того тяжелые, плотно сошлись задолго до того, как сомкнулись, увянув, губы. Но и после того как перестал выходить голос, долго еще жил слух. Берганса понимал, что лекарь скорее треплется сам с собой, чтобы что-то произнести по делу, даже если и знает...
Левий: Бродяга наконец-то заснул, и Левий смог закончить работу. Он сшил все, что можно было сшить, остальное крепко перевязал, измазав в плохой крови почти все бинты, какие были, все тряпки, чистые и грязные, большие и поменьше. Даже с порванной кошкой нубийки было меньше крови и гноя. И теперь, оглядывая поле сражения с неизвестным Левию культом, он понимал, что проиграл в одном - в чистоте. Если бы Гигиея заглянула сюда, ее хватил бы удар, как хорошо, что бедняжка не существует. Левий свалил грязное в здоровенную корзину для стирки, но чистого, белого и благоухающего травами оттуда не выпало, возможно, Сара делала что-то еще... Что-то, что могла сделать какая-нибудь женщина. Что, если Суламита права? Левий огляделся вокруг, поднял голову и, покачав ею, возразил: - Но ведь это же не для меня, а для несчастных, кои Твоей волей приползают к порогу и пачкают белье. И душу не обесценит золото, уплаченное за тело, разве нет? Он высыпал в кошель подношение Валерий и, буркнув нечленораздельно еще один любой аргумент ("Господи, ты умный, придумай сам") пошел на Рынок рабов
полная версия страницы