Форум » Хлеб » Дом лекаря Левия Теребраса. » Ответить
Дом лекаря Левия Теребраса.
Admin: Угловой дом в небогатом квартале. Таберны: одна - вестибул-приёмная, вторая - "мастерская" лекаря. Домус двухэтажный в области атрия, вход через вестибул, атрий образван: табернами, кухней-триклинием, кубикулой(матери Левия), лестницей на второй этаж: 4 кубикулы, одна из которых - хозяйская спальня с балконом, образующим навес перед табернами. Перистиля нет, есть внутренний дворик образованный сарайчиком для живности, небольшой купальней и латриной. Сам двор - огородики, есть калитка в боковую улицу. Канализация выгребная, вода: питьевая - из общественного фонтана напротив дома, техническая - собранная в подземную ёмкость из имплювия.
Марк Иппократ: >>>>>>>>>Конюшня. Он издали увидал человека, идущего той же улицей, и поравнялся с ним, уже перекинув ногу через седло. Так что у нужной двери они стали плечом к плечу, и Марк, коснувшись его, обратился с достаточным почтением к рабу по виду, но который мог быть все-таки и вольным (по взгляду судя), и, в конце концов, много превосходил Марка летами: - Старик! Я не вижу чтоб ты страдал от недуга. Но если тебе нужен совет Левия, я мог бы обождать пока ты его получишь. Если же ты пришел его звать, боюсь, мне придется оставить тебя ни с чем - друг мой не ровен час направит стопы к Плутону... - Что заставило его продолжить, он не отдал себе отчета, но, как на торгу он бывало руководствовался впечатлением, так и тут, заглянув в черные африканские глаза и что-то разглядев в этом мраке, добавил: - ...мое дело спешное, я не хочу, чтоб отец отправил его на остров... Он едва ли не впервые вне семьи встретился глазами с человеком, способным выдержать его взгляд, однако не о том думал сейчас, чтобы удивляться чужой твердости...тем блольше времени было у старика прочесть по его глазам все, что он обозначил словами "отправить на остров".
Нуб: >>>>>>улица,ведущая от и до При слове "остров" у Нуба дернулось веко. Последние лет двадцать подобное случалось с ним нечасто. Разглядев неподдельность тревоги и прямой взгляд, Нуб сделал шаг назад и чуть заметным кивком указал парню на дверь: - Есть недуги, незаметные глазу, но от этого не менее опасные, - фраза прозвучала без вызова и нравоучения, раб просто констатировал факт, - и я рад что ты здоров, господин, - добавил Нуб чуть тише, но так же твёрдо и не отводя взгляда. - Все же я прошу у тебя милости - войти вслед за тобой, и сообщить лекарю, что когда он закончит с твоим(тут он сделал небольшую паузу) другом, его услуг ждут в другом доме.
Марк Иппократ: - Есть недуги, незаметные глазу... - повторил Марк, невольно задержав взгляд и полуоборачиваясь от того что миновал уже раба, когда толкнулся стучать в двери. Он понимал, кого выберет лекарь, узнай он, к кому зовет его Марк. Он не собирался говорить ему того же, что сказал рабу, но на прямой вопрос лгать не стал бы. - Если ты скажешь мне, в какой дом, я обещаю сам его направить...
Нуб: - Но даже они - излечимы,- потеплел глазами раб - надеюсь, Парки будут благосклонны и ещё долго не станут обрывать нить твоего друга. Нуб прекрасно понимал нежеланье юноши впускать его к лекарю, но, как человек поживший и опытный, предпочел принять последнюю фразу не как отказ, а как предложение услуги. - Благодарю за доброту, господин. И осмелюсь ей воспользоваться. Ты ведь верхом, для тебя не составит большого труда потом привезти лекаря в лавку зеленщицы Суламиты? Ушибленные рёбра её сына могли бы подождать и дольше, но тревога матери ждать не может - и он развел руками, словно показывая размеры материнской тревоги.
Марк Иппократ: Марк закрыл глаза на вдохе и выдохнул открытым ртом: - Он будет доставлен. Надеюсь, достаточно скоро. Он мог бы припомнить, где это имя слышал - а слышал он его из уст одного из ее сыновей, который у него же коней когда-то и купил - или только приценялся? - но только одобрил мысленно ход, благодаря которому теперь не просто было забыть о данном обещании. Он сам поступил бы так. Ему открыли.
Нуб: -Благодарю, господин. Нуб слегка поклонился и поспешил удалиться, заметив что двери уже открывают. Он поверил слову парня и не хотел чтоб его заметил лекарь или кто-то из его домашних. У того раба, судя по всему, и так не слишком много шансов. Но пока ещё боги к нему благосклонны - у него есть друг. Не стоило искушать богов. Или бога?Или..? Нуб усмехнулся собственным мыслям - какая путаница у него в голове, как мало он ещё знает, как много ему предстоит понять.... >>>>>>>Лавка суламиты
Лекарь: Левий еще издалека услышал приближающиеся шаги и звук копыт, так что к тому времени как в дверь постучали, он убрал все, что могло вызвать нежелательные вопросы. Собственно, вопросы могло вызвать и отсутствие некоторых вещей, например, традиционных статуэток богов и гениев в его доме, но тех, кто к нему приходили, меньше всего интересовало убранство его жилища. А лекарем он был неплохим. И брал за свою работу относительно немного - чтобы прокормить себя и семью, состоящую из супруги и пожилой уже матери. Детей у него не было.
Марк Иппократ: - Боги свидетели, я не хотел бы тебя беспокоить в такое время, когда положено уже погасить огни и отойти ко сну, - входя, сказал Марк, - но судьба не спрашивает. У дверей кони. И я думаю, ночевать ты останешься в моем доме - дело не займет всей ночи, я надеюсь на милость богов...но тебе потребуется отдых. Ты едешь со мной. - тон его не был вопросительным.
Лекарь: Левий уже привык к тому, что все, кто заходил, считали свое дело важным и неотложным, впрочем, иногда оно так и было. Он поднялся с колен на ноги, еще раз окинул взглядом жилище и обернулся к зашедшему юноше. - Кони, говоришь? Кто? И что там? Вопрос был задан не из праздного любопытства - ему нужно было знать что именно необходимо собрать с собой в дорогу.
Марк Иппократ: - Сперва озноб, потом жар, - опуская глаза, сказал Марк, не желая так сразу ответить на вопрос "кто" (некоторые вещи лучше узнавать после точки невозвращения), - и все усиливается, что ни делал Ивик... Я боюсь, он где-то надышался чумой... и конюшни чистили сразу, как только я об этом подумал...На этот раз не Терций, - добавил он все же. Слабое здоровье младшего брата было в семье притчей с тех пор как Левию пришлось пользовать мальчишку в трехлетнем возрасте, но Ивик с той поры справлялся с его простудами.
Лекарь: - значит жар.. - пробубнил себе под нос Левий. , - и давно? в себе?, - второе обозначало срочность вопроса. Если больной более суток провел в бреду, то..за него можно было не браться, особенно в таком возрасте. Судя по тому, как Марк беспокоился о нем, это кто-то близкий, а раз не Терций, стало быть отец. Собрав все снадобья, которые могут понадобиться и прихватив с собой уксуса из яблок, он вышел из дома, по пути предупредив жену чтоб закрыла дверь и не ждала его рано. --------конюшни
Марк Иппократ: - Теперь не знаю, в себе ли... Когда я оставил его, он спал, но... это не был спокойный сон, - о ком он, Марк все еще предпочитал помалкивать, хотя и понимал, что навлечет на себя недовольство Левия. Однако он знал как человек торговый, что деньги не пахнут и потому, сев в седло, несколько более спокойно добавил: - Мне не хотелось бы говорить отцу, - в словах содержался прямой намек. >>>>>>Конюшни Марка
Нуб: >>>красильня Привязав кобылку, протолкался мимо очереди, слыша за спиной нелестные определения и несколько проклятий, и буквально вынул лекаря из необъятной пасти дородной старухи с обвязанным платком горлом. - Левий, на пару слов. Прости, но это очень срочно.
Лекарь: - Что такое?, - ворчливо отозвался Левий. - Опять ребра господина? Так скажи ему что если он еще пару раз их ушибет, я больше к нему не поеду. Выдал женшине порошок, объяснил как заваривать и полоскать, получил деньги и вышел к Нубу. - Ну говори чего тебе..
Нуб: Нуб, без всяких предисловий, кратко рассказал о ночных событиях. - Он там ждет. Меня хозяйка вряд ли сегодня отпустит. Вам, свободным, проще. Ты уж извести Антигона, чтоб забрал. Его бы на родину переправить. Я от Антигона слышал недавно - корабль он через неделю ждет. Пока можно в Остии у наших спрятать...
Лекарь: Левий не любил эти вещи. Очень не любил. Левий был осторожным человеком. Левий не принимал у себя беглецов, даже если они были братьями по вере. Левий не передавал никому посланий и никого ни о чем не просил. Левий много чего не делал. - Приводи. Сара постелит ему наверху, где сено. Там же оставит еду.
Нуб: - Брат, я не могу его привести... - Нубиец посмотрел на Левия и осекся - какое право он имел просить? - собрание же сегодня. Не посылай никого, прятать его у тебя опасно и ему, и тебе. Антигон сам все уладит. Ты же вечером его увидишь. Только передай. Заберет позже. Ну посидит там Кадмус подольше, у него вода есть - Нуб понимал, что не попадёт сегодня на собрание, мучивший его вопрос сам сорвался с языка - Левий... как ты думаешь, это Он испытывал меня или.... тот.... смутил?
Лекарь: - Не знаю, Нуб, не знаю.. на все воля его. Что сделал, то сделал. Кто как не он вывел тебя на ту дорогу ночью? Взял грех ты на свою душу. Но зато брат жив. Мне сложно судить, Нуб.. потом узнаем, брат. Да, я передам. - И о твоем деле спрошу, если хочешь.
Нуб: - Спроси, Левий. Спаси тебя Бог, брат. Нуб поклонился, скрестив руки на груди (благо кроме лекаря некому было видеть поклон) и вышел. >>>лавка (она же дом) Суламиты
Лекарь: Левий сказал саре что вечером у него остановится друг и наказал приготовить ему постель и еду в сарае,на короткое удивленное почему ответил "так надо",потом,смягчившись,объяснил супруге,что это не его друг,а друг его знакомого,в риме проездом и неизвестно что за человек, известно только что храпит он так, что дрожат стены,а придут они поздно,поэтому ждать их ужинать не стоит и еду гостю лучше оставить прямо там в сарае. Объяснив таким образом все жене, оправдавшись срочным вызовом,как и всегда когда выходил на собрания,вышел
Левий: Вернулся затемно и не один. Боясь потревожить жену, помог зайти человеку в темном капюшоне, едва подавил в себе желание оглядеться по сторонам прежде чем открыть дверь: не оставлять же этого гостя на улице, пусть даже и на минуту — вдруг вспомнил, что все должно быть готово в сарае за домом. И все равно, никудышный интриган и сыскарь, совсем никудышный. Жестом он велел пришельцу следовать за собой, провел его вокруг дома прежде чем заросшая тропинка привела к сараюшке, где Сара когда-то держала козу, а теперь валялся лишь клок сена, да старые пустые склянки и инструменты. Еще теплый горшок рядом с застеленной добротной лежанкой вполне дополняли эту идиллическую картину настоящего христианина. Левий кивнул на нехитрые приготовления: — Поживешь здесь день-другой... брат. На улицу носа не казать, в дом тоже, нечего мне баб волновать. Рассыльных не посылать, тебя тут нет. Завтра подумаем, что с тобой делать. В двери он обернулся: — Фитили тоже не жги особо, дерево и бумага слишком хорошо горят. Лучше ложись сразу спать, завтра тяжелый день. — И вышел.
Левий: Сегодня проснулся поздно, — отчего-то народ Вечного города перестал болеть — и сразу наведался к брату в сарай. Убедившись, что тот не зажег ни строение, ни очередную проповедь, оставил ему несколько списков из старых запасов. — Не скучай, брат. Если что понадобится, я принимаю пациентов в левом крыле. Далее по списку были умывание, завтрак и создание новой смеси для лечения гнойных ран.
Осмарак: >>>комната Осмарака в инсуле Лекаря он выбрал просто - отойдя подальше от инсулы, попросил нескольких прохожих подсказать ему хорошего целителя. Четверо указали одного и того же, и отсутствие толчеи у дверей его не смутило. А то, что лекарь был евреем - обнадежило: Ос хорошо знал этот жадный до денег, но умный, умелый и талантливый народ. - Доброго дня и благополучия дому! - поздоровался на имперском-арамейском, сразу обозначая приватность беседы.
Левий: С крыльца Левий оглядел пришедшего смуглого мужчину — вероятно, восточных кровей, — раскрыл перед ним дверь, кивком приглашая войти: — И тебе здравствовать. Садись сюда, — он указал на невысокий топчан, где обычно располагал больных. Сам же сел напротив и пристально посмотрел на пришедшего. — Как зовут и что беспокоит?
Осмарак: Молча размотал повязку на бедре, снял наручи, повязки с рук, и дал лекарю время хорошенько рассмотреть. - Ос. Беспокоят - следы. Выложил на стол золотой.
Левий: Невозмутимо осмотрел отметины на предплечьях — ровные, сквозные дыры, слегка сужающиеся к внешней стороне рук, немомненно здесь были гвозди, — оставил их; так же невозмутимо повернул больного на бок и, вытерев руки белой тканью, большими пальцами слегка раздвинул края раны: — Свежая, но чистая, хорошо. Хорошо... да, хорошо, когда больной знает цену своему организму, — не вставая с места он потянулся к ящику с иглами, вытащил две. — Промою и зашью, крепко будет держаться. Он раздул огонь в небольшой печи, и пока прокаливались иглы, смешал две трети уксуса с чистой водой: — Некоторые лекари давно уже смачивают иглы в уксусе, но я предпочитаю старый добрый огонь. Пользы больше, и игла входит в кожу легче, и язв не остается, — не глядя на пациента, Левий широким движением промыл рану раствором и принялся шить. Кожа налилась красным, но крови не было, уксус сработал хорошо. Закончив шить, Левий вылил на стежки остаток раствора и накрепко перемотал бедро чистым полотном. — Через пять дней уберем нити, следов не будет. Только на ночь повязку снимай. А от этого, — он указал следы от гвоздей, — избавиться стало быть хочешь? Вижу, пытался уже. Quae ferrum non sanat, ignis sanat.
Осмарак: Резкий переход на латынь с арамейского после далеко не безболезненной процедуры не дал Осу сходу вникнуть в смысл сказанного, он пробился сквозь согласие принянть деньги и убрать следы позже. И был настолько созвучен мыслям последних дней, что Осмараку стало не по себе, как будто лекарь копался не в его плоти, а в мозгах.Quae ferrum non sanat, ignis sanat. - Если я не умею пенулы вышивать, так я и не берусь. Загноилась она просто, вот и выжег. Но ожоги и татуировки всё равно будут... плохо выглядеть. Хотя бы два внешних убрать... Сможешь?
Левий: — Отчего же, смогу. Попробовать убрать, — поправился Левий, — сквозные сложные. По золотому на каждый, если получится. — Он пояснил, — такие деньги я беру обычно за результат. Принцип, знаешь ли... Он еще раз осмотрел даже чересчур аккуратные дырки на внешних сторонах рук, внутренним повезло меньше — срываясь с креста, пациент сильно прорвал края. Впрочем, это было к лучшему, эти шрамы были бы менее... характерными. Все это Левий высказывал вслух по мере обследования. Наконец он поднял голову: — Раны чистые, все займет в лучшем случае половину месяца. Сейчас промою их и усеку концы, чтоб не было рубцов и уплотнений. Придешь как раз через пять дней — начнем избавляться от следов. Днем можешь ходить в повязке, но как можно меньше. На ночь и когда никто не видит — снимай обязательно. Он достал острый скальпель, прокалил его и промытые уже раны осторожно надрезал у оснований (нараставшая кожа уже начала собираться в плотные рубцовые шарики), смочил миррой, подумал и протянул пузырек Осу: — Сегодня и завтра смазывай этим, в остальные дни — раствором, что я сейчас приготовлю.
Осмарак: Шипение вырвалось не из за боли. Ос прикинул сколько ему ещё ходить "без рук" - в том что будет болеть он не сомневался, как и в том, что нельзя тревожить заживляемые раны, если он хочет нужный результат. Тем более что шрамы вдруг стали золотыми. Охота, домашние дела... и эта женщина, чей дом притягивал как маяк - потрепанное судно... Досада искривила губу и он вдруг вспомнил. - А зуб мне можешь сделать заодно? - и показал отсутствие верхнего клыка.
Левий: Левий усмехнулся и протянул Осу пузырек со свежесмешанным водно-уксусным раствором: — И зуб смогу, как раз через пять дней придешь — поставим. Открой рот шире, — протирая руки, он осмотрел дыру и соседние зубы, — держи так, не глотай. Из бесконечных ящиков вытащил кусок мягкой глины, отщипнул и бесцеремонно затолкал в рот Осу, успев, однако, вытащить слепок до того, как тот успел бы возмутиться. Поднял его на свет, осмотрел: — Хороший ты больной, Ос: и раны не гноятся, и дыра в челюсти широкая. Оставь еще золотой на материалы, я подготовлю тебе новый зуб. Да, кувшин с водой на столе.
Осмарак: Ос был не особо брезглив, но рот полоскал долго. Манипуляция была непонятная. Он оставил золотой рядом с кувшином: - Благодарю, Левий. Увидимся. >>>улица ведущая от и до
Левий: Он еще раз вытер руки, проводил взглядом пациента и задумался — где бы сейчас в Риме отыскать хорошую кость под зуб? Решив отложить эту проблему на вечер, он отправился перемывать инструменты — тем более, что под дверью уже кто-то робко жался: — Заходи, не бойся. — золотые он уже спрятал в одном из своих бесконечных ящков.
Тит Фурий: Дом Тита Фурия>>> Тит к счастью никого из знакомых у Левия не видел, да и рядом тоже. Он конечно, мог вызвать лекаря к себе и подороже, но пренебрегать прогулками на свежем воздухе не хотелось. Воздух жег легкие и отчего-то глаза. Входя, сделал знак Левию, чтоб тот оставался на месте - Тита раздражало, когда при нем вскакивали с мест и прекращали обычные занятия-этого ему хватало и дома.
Левий: Несмотря на статус и происхождение гостя, вскакивать Левий особо-то и не собирался. Продолжая непрерывно помешивать растертые в пыль травы, он просто спросил: — Какая беда должна была привести в мой скромный дом такого большого человека? Мысленно он послал приказ Кадмусу заснуть хотя бы на пару часов.
Тит Фурий: -Бессонница, Левий, бессонница. Она одинаково беспокоит и малых и больших. -Вот пришел узнать есть ли у тебя что-либо достаточно сильное. Маковый отвар увы уже не спасает, хотя казалось бы много ли нужно старику..
Левий: — Садись, Фурий, сейчас поищу чего-нибудь посильнее, — он помог сесть посетителю, подошел к шкафу с травами, и близоруко всматриваясь в пузырьки, пробормотал — Говорят, Сократу тоже не спалось. Есть кошачья трава, с медом смешать. Но это больше от нервов...
Тит Фурий: -Мята?,-усмехнулся Фурий. ,- ладно, Левий, раз нет ничего другого, тогда придется довольствоваться маковым соком. Старый добрый способ..откуда он к нам, греция? Египет? А впрочем, неважно. Вот что скажи, Левий, ты как специалист в разного рода отварах и настойках должен знать..достаточно ли безопасен его сок и сколько его можно употребить,чтоб не перепутать царства. И со всеми ли отварами его можно пить без опаски
Левий: Он улыбнулся, смешивая серый неровный порошок с медом: — Мята — это слишком просто. Патриния, корень каменной валерианы. Но для тебя могу и мяты добавить, не повредит. А по поводу макового отвара... помогает, конечно, только привыкнешь быстро к нему, особенно если крепкий делать. А потом уже без него не сможешь. Такое я только безнадежным даю, тем, которых аид заждался. — Он оглядел Фурия, прикидывая на глаз вес его тела, — тебе не больше пяти секстулл можно, максимум — унцию. И не мешать ни с чем. Но добрый совет, Фурий, — он протянул уже смешанную и отмерянную взвесь в глиняной баночке, — попробуй сегодня это.
Тит Фурий: -Благодарю, Левий,-ответил Тит, меняя бесполезную склянку на золотой. Снадобье ему нужно не было,он платил за информацию. И за умение не болтать лишнего. Левий в принципе сказал достаточно. Время было позднее. И клонило в сон. >> Улица, ведущая от и до
Левий: Интерес посетителей к маковому отвару никогда не иссякал: что старых, что малых. Левий вежливо проводил гостя, а после спрятал его золотой к золотому того, с отметинами. В конце концов, какая разница?
Нуб: >>>бычий рынок Всю дорогу до дома брата во Христе, нубиец истово молился. И сомневался... впервые сомневался, что его слышат. В голову упорно лезла мысль, что это - кара. За то, что он сделал. Дети платят за грехи отцов...? Алтера он считал сыном. - Левий, надо поговорить.
Левий: Непривычно взволнованное лицо Нуба заставило Левия выпроводить очередную посетительницу поскорее — впрочем, он и сам был рад отделаться от назойливой, совершенно здоровой, но скучающей бабы, хоть это и стоило ему большого пузырька с миррой. — Так садись и говори. — Он указал на стул. — С братом Кадмусом все в порядке, он еще спит, если ты за этим, конечно.
Нуб: - И за этим тоже. Возможно, скоро я смогу переправить Кадмуса в Остию не обременяя никого. На днях. Купил лодку... Но не только за этим, - Нуб поискал слова, чтоб не смутить брата по вере сомнением, но не найдя, сказал как есть - Ты обещал спросить... там... Что они тебе ответили? Я запутался, брат. Совсем запутался. Если Он привел меня на ту дорогу, если на то была воля Его, почему, за что он наказывает меня? Моим близким грозит беда. Мне... кажется что это наказание, за тех, на дороге... Сказано: дети отвечают за грехи отцов. Я не понимаю, Левий. Я не так учён...
Левий: — Не совсем так, Нуб, — мягко ответил Левий, наливая собеседнику воды, — не может быть строго предопределено событие, только его направление. Он показал тебе дорогу, но не указывал тебе, что делать. Твой выбор — угодный Богу или нет, — только твой. А иначе был бы смысл в нашем существовании в мире, где все решено? Что касается детей... Моисей в Второзаконии говорит: «Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление»... Израиль уже очищен.
Нуб: - Только мой... А угоден ли был Ему мой выбор? Я спас Кадмуса... и я убил двоих. Заблудших. Тех, кто дороги ему больше праведных, - нуибец выпил воду, не чувствуя вкуса, протянул лекарю пустой сосуд. - Брат, я пью от мудрости Его, но вкуса не разбираю. Он впустую тратит на меня бесценную влагу. Я знаю, что отвечу за выбор... я отвечу за него. Но я хочу понять. Подставить вторую щеку - дать им убить Кадмуса? Всё во мне протестует. Я так не могу. Я... не верю Ему? Прости, брат... Прости ради Христа, не стоило мне тебя смущать. Просто мне больше некому. Он молчит в сердце моем.
Левий: — Ох, брат... сейчас это просто вода. — Он забрал чашу. — И подставить вторую щеку не значит дать убить Кадмуса. Потому как не нужно обесценивать жертвы, уже принесенные ради него. Хотя бы. И о заблудших не грусти, они сейчас с Ним и у них будет время покаяться, рано или поздно, так или иначе. Нашим братьям, Нуб, — он продолжил, — меньше бы самотерзаться, а больше бы работать. Это достаточно богоугодно, и больше, чем пустопорожние словоизвержения.
Нуб: - Покаяться... да, у них будет время. И, в отличии от нас - уже не будет его, чтоб согрешить снова. Я же был там, Левий. И видел как Он очистил Израиль. Он дал себя убить. Не всех нас, грешных, а - себя. А я сделал другой выбор. Мне это не по силам... Но ты прав, брат, - Нуб улыбнулся, подумав, что если бы Левий не был уже женат, он бы отлично поладил с Суламитой. - Работать богоугодно в любом случае. И, может быть... Он объяснит мне сам. Когда встретимся. Благодарю тебя. Передай Кадмусу, что скоро ему нечего будет бояться. Я переправлю его в Остию, и денег дам в дорогу. А в Греции он, с его способностями, не пропадет. И братья помогут. Старик поклонился, скрестив на груди руки: - Спаси тебя Бог, брат, - и вышел, чувствуя, что лекарь вынул из сердца занозу, и рана болит, но кровь, омывающая её - чиста. >>>Красильня
Левий: Левий кивнул: — Спаси тебя Бог, брат. Будь осторожен — и заходи, когда что-нибудь понадобится. Тебе здесь рады. Он закрыл за стариком дверь и в который раз подумал, что жить в гармонии с травами и ножами намного спокойнее.
Левий: Приход Нуба напомнил о проблеме, томившейся в сарае. Он набрал кувшин воды, взял свежих лепешек и молча отнес Кадмусу: — Нуб сказал, что скоро отвезет тебя в Остию, оттуда на корабль. Потерпи еще, брат. Я вернусь к обеду и зайду к тебе снова. Не желая участвовать в еще одной христианской беседе, он торопливо вернулся в комнату, где принимал пациентов, из потаенного ящика достал золотой меченого Оса — нужно было купить материалы для зуба, иначе Левий рисковал не успеть сделать все вовремя. Крикнув Саре, что вернется нескоро, он отправился в ювелирную лавку Галиба Раха
Левий: Из лавки Раха Левий возвращался в приподнятом настроении — во-первых, за материалы он отдал гораздо меньше, чем рассчитывал, во-вторых, уже с порога потянуло жарящейся с перцем телятиной. Но перед вознаграждением следовало бы немного потрудиться, поэтому он молча прошел к себе, выложил кость и тонкую пластинку на подставку. Последний раз он мастерил протезы еще до пожара, но руки помнили. Шелковой ниткой он обмерил глиняный слепок, сделал на кости засечку в треть дигита с расчетом на то, что дообтачивать придется все равно во рту Оса. Крепко ухватившись за неподатливую кость, зазубренной пилкой принялся отпиливать нужный кусок, изредка смахивая пот, бегущий со лба на перносицу, кончик носа. С трудом побежденную кость предстояло обточить и отполировать тряпицей, насадить на изогнутую пластину. Трех дней должно было хватить — и спустя полтора часа, когда Левий снял последнюю грубую стружку, сила воли оставила его. Мысленно попросив прощения за все прегрешения, он скорым шагом направился на кухню.
Залика: >>>лавка(она же дом)Суламиты Отстранив робко возражающую Сару, Залика ворвалась в лекарскую кухню. - Господин Левий, скорее, хозяйка моя зовёт. У нас София встала!
Левий: От неожиданности он чуть не поперхнулся, но вовремя взял в себя руки и проглотил-таки драгоценный кусок: — Я знал, что Суламита когда-нибудь достанет старушку и та попытается убежать, — Левий встал, отодвигая тарелку, — Сара, милая, поставь остаток поближе к печи, я доем, когда вернусь. Не слушая бухтения жены, он вернулся в комнату, собрал неизменный кошель и тяжело, но быстро зашагал следом за девушкой в дом торговки Суламиты
Залика: Зали рассмеялась по-детски легко. Два года хлопот вокруг лежачего человека.. приятного мало. И вот наконец.... >>>дом(она же лавка) Суламиты
Левий: От Суламиты вернулся и сразу же прошел на кухню, но напрасно — заветной тарелки нигде не было. Очевидно, женское естество Сары в очередной раз взбунтовалось против прерываний семейных трапез. Огорченно подумав, что вряд ли у него хватит сил задушить хорошо отобедавшую собачью стаю на улице, он двинулся по дому в поисках жены: — Сара, солнышко, надо бы поговорить... — Он надеялся, что вспомнит о том, что он христианин, вовремя.
семья: - Была бы солнышко, ты бы зонт от солнца купил и ходил как патрицианка! - обиженно отозвалась Сара из кладовки. - Мама уже поела три раза, а я сижу и жду когда ты принесешь в дом лихорадку, я заболею и ты посидишь спокойно хотя бы у моего одра...
Левий: — Ну-ну, не до такой степени солнышко, хотя весь запас масла от ожогов я уже извел. У твоего одра мне побыть не придется, я буду в других местах, более тихих и спокойных, — Левий пошел на голос, стараясь не остыть по дороге, — лихорадки ты у меня, конечно, не дождешься, но сейчас кому-то позапрошлогодний пожар за сатурналии будет...
семья: - А что такое? Ты позовешь вигилов, чтоб мне наконец-то было не скучно? Несколько молодых сильных мужчин в этом доме не помешают, может хоть крышу починят, - упираясь кулачками в бока, вышла из кладовки супруга, - всё лучше чем тот дармоед, который ест и спит в сарае. Кстати если он там уронит лампу, вигилы уже не помогут, надо будет звать жрецов.
Левий: — Ж-ж-женщина! — Сквозь густую бороду было видно, как Левий покраснел от злости, — не провоцируй меня на хирургическое вмешательство! Впрочем, без языка ты будешь больше популярна у людей любого пола. И пока ты не еще пошла завывать на Бычий рынок, позволь тебе напомнить, чей это дом.
семья: - Ах дооом... ну дом конечно же твой. Так что кухня - в твоём полном распоряжении. И спальня тоже, - отрезала Сара и, отодвинув мужа с дороги бедром, ушла пропалывать укроп.
Левий: Шумно выдохнул, словно выпуская пар, хотел еще что-то крикнуть ей вслед про цветы и волосы, но махнул рукой — пусть думает, что последнее слово осталось за ней. Несмотря на то, что так оно и вышло. "В Риме каждый второй больной дурак идет сюда, а есть почему-то от этого меньше не хочется" — к Кадмусу он идти передумал, на проповеди сил не было, поэтому он, бубня ругательства, вернулся в свою комнату и принялся за протез.
Левий: Хотя и спал он сегодня всего три часа — перед самым рассветом — закончить костяной протез полностью не удалось; несколько зазубрин на перетирающей части он отложил на потом, решив, что самое время заняться золотой пластинкой. Для этого нужны были инструменты, которые лежали в сарае по соседству с братом во Христе, к которому он вчера так и не зашел. Подумав о том, не залить ли уши теплым воском перед тем, как спуститься в сарай, он зашел на кухню, прихватив с собой вина и лепешек. Кадмус уже не спал: — Я думал, ты придешь, благо жена твоя не оставила меня без ужина... — Работы было много. И меня огорчил тот факт, что в этом доме только его хозяин не может нормально питаться. Пододвинься-ка. — Левий поставил перед ним лепешки, взял одну себе, откусил большой кусок, демонстрируя тем самым, что не настроен на разговоры, и полез за небольшим кожанным поясом, где лежали уже год как забытые зубила, молоточки и держатели. Кадмус все понял и молча принялся за завтрак. Выходя из сарайчика, запыленный Левий напоследок через плечо предупредил постояльца: — Ты помнишь: ниже травы, тише воды. Вчера тут сновало много баб, сегодня будет не меньше, никаких признаков жизни. Эта проблема не была такой большой, как казалось поначалу, но Левий не любил рисковать. Вернувшись в мастерскую он предупредил все еще надутую Сару, чтоб пускала к нему только тех, кто держится за стены дома, и приступил к работе над креплениями к новому зубу меченого Оса.
Амизи: 23 авг утро >>> Лавка Суламиты Дверь оказалась открытой, но неожиданно тяжелой. С трудом потянув ее на себя, девочка пробралась в дом; несколько секунд она стояла, прижавшись спиной к двери, затем решилась позвать хозяина: -- Доктор живет здесь? – ей никто не ответил и она позвала громче, -- здесь живет лекарь?!
семья: Сара ещё погромыхала пестиком в ступе, в надежде, что пока она додавит этот чеснок посетительница растворится в воздухе. Но девчачий голосок был настойчив и, проходя мимо кубикулы, где не ночевала как и обещала, Сара заявила занавеске: - Вот это у порядочных людей утро. И все сидят и ждут когда жена подаст на стол, чтобы сесть и поесть. Поесть сидя, поговорить с женой, а потом работать. И только тут орут кто тут живет, как будто непонятно, что тут живет такой, к которому можно приходить и орать по утрам... - у двери тон поменялся и Сара, указав девочке на лавку, сказала почти ласково, - если тебе срочно так он придет. Но если хочешь чтоб он пришел одетым, немножко подожди. Обратно мимо занавески она шла в гордом молчании.
Амизи: Амизи еще сильнее вжалась в дверь. Когда женский голос стих, она, стараясь ступать бесшумно, забралась на лавку, поджала босые ноги, положив подбородок на колени. Оставалось ждать и надеяться, что лекарь не будет таким громогласным.
Левий: Впервые за долгое время Левий выспался — в кубикуле было приятно просторно — и, услышав привычное утренее бурчание, подумал, что давно бы уже воспользовался болиголовом, да только держали его, как любого хорошего врача, слова Гиппократа. Сара на яд явно еще не наработала. Прикрикнув на жену, он нашел под ворохом всякой ерунды тунику, оделся; собираться почти не понадобилось — неизменный кошель стоял неразобранным с прошлого раза — и через пару минут Левий уже стоял у дверей, с интересом разглядывая юную посетительницу: — Аве, ребенок. Неужели Федул наконец-то копыта отбросил?
Амизи: Лекарь оказался совсем не страшным, он говорил негромко, но как-то веско и успокаивающе. Девочка неопределенно хмыкнула, вспомнив прежнего хозяина, и покачала головой. -- Госпожа Суламита, моя хозяйка... ей плохо. Меня послали за лекарем. Амизи замолчала, посчитав, что сказанного вполне достаточно, и в нетерпении переступила с ноги на ногу: -- Я провожу.
Левий: Он озадаченно почесал в затылке, соображая, как это он пропустил такую метаморфозу. Впрочем, рабы, особенно рабыни, в Риме ходили по хозяевам быстрее, чем больные с внезапными расстройствами живота до дома. Но к Суламите в дом всяко лучше, чем к ней же в красильни, поэтому он только улыбнулся: — Твою новую госпожу и оглоблей не убить, не переживай так. — И открыв перед ребенком тяжелую дверь, крикнул Саре, чтоб не ждала и садилась есть одна. И только когда уже вышли, подмигнул девчонке и невинно пробормотал будто бы себе под нос: — Надеюсь, меня покормят... >>>>> к дому торговки Суламиты
Амизи: Амизи хихикнула, прикрыв рот ладошкой, и повела лекаря тем же путем, каким пришла, только на этот раз не нужно было прятаться и постоянно быть настороже -- присутствие этого спокойного и немного странного человека внушало уверенность... >>>>>>>..лавка, она же дом, Суламиты
семья: "Одна?!" Сара взяла поднос побольше, что не вместилось - упихала в корзинку и пошла есть не одна. И снова заслушалась, подперев щеку кулачком и забыв жевать. Когда Кадмус начинал говорить о греческих поэтах, у неё по телу мурашки бегали, размером с откормленного гуся.
Левий: >>>>> Лавка Суламиты Вернувшись домой в приподнятом настроении, хотел было порадовать Сару какой-нибудь совместной вылазкой в город, но нигде не нашел последнюю: — Сарочка, солнышко, и куда ж ты закатилось, а? — Следов завтрака на кухне видно не было, как собственно и еды, и Левий даже порадовался, что перехватил у Миты пирога. — Опять убежала... ну и ладно. И рассеянно прогромыхал в мастерскую, где оставался еще не насаженным на золотой держатель зуб Оса.
семья: Сара стояла в дверях с отсутствующим выражением лица и смотрела как свекровь складывает в сундук старое тряпье, которое она, Сара, вынесла в сарай, определив для хозяйственных нужд. Это повторялось уже третий раз с причитаниями "что ты делаешь они же совсем новые чему тебя только мать учила". Вдруг она словно очнулась и лицо приобрело решительное выражение. Резко развернувшись, Сара вышла, не громыхнув на этот раз дверью.
прислуга: Амфитеатр >>> Сумерки сгущались, ветер из свежего превратился в колючий и резкий. С носилок не доносилось ни звука, и номенклатор уже подбирал в уме слова, которыми будет объясняться со старшей Домицией. Он осторожно поскрёбся в дверь, из-под которой пробивалась тонкая полосочка света - хозяин был дома.
Левий: За работой Левий даже успел слегка заскучать по неизвестно куда девшейся жене, которая не удосужилась перед пропажей приготовить обед. По обеду, впрочем, соскучился сильнее. ........ Он оторвался от протеза, едва заслышав какой-то шорох у дверей. Смахнув невидимые пылинки с тщательно отполированного клыка, он загрохотал к выходу, резко распахнул дверь: - Ну что, уткина дочь, нагулялась??? - и осекся, увидев дюжего парня, носилки... - что?
прислуга: Номенклатор покосился на носилки и пролез чуть вперёд: - Бок изорвали девке, - про себя подумав, что она едва ли выживет - хозяйке глянулась, взялась опекать. Ты мне скажи, жить будет?
Левий: - Так. - Левий подошел к носилкам, резким движением убрал ошметки ремней и тряпок с запекшейся кровью, осмотрел, прищурившись и от недостатка освещения, и от характера повреждений, и от того, что девка даже не застонала. - Львы рвали, что ли? Заноси в дом, там посмотрим. Он взял молодца за плечо, движением головы приказав носилкам следовать за ним, повел процессию в мастерскую, по дороге спрашивая: - Давно порвали? Кто или что? И кто хозяйка? - последний вопрос был задан исключительно из чувства самосохранения - у девчонки шансов было немного.
прислуга: - Леопарды, сегодня днём. Изодрали знатно, - номенклатор прищёлкнул языком - старшей дочке Клавдии Минор понадобилась. Про себя он подумал, что со стороны Домиции это был чистой воды каприз - служанок в доме было в достатке, вспомнив одну из них, молоденькую смуглую кухарку, он сглотнул набежавшую слюну. - Мне велено доставить беднягу в её дом сегодня, но где уж там... На ней живого места нет.
Левий: - Минор... императорские родственники, что ли? Левий бросил быстрый взгляд на это более чем неуместное прицокивание, но ничего не сказал, только плечом отодвинул парня ко входу в мастерскую. Сара где-то шарахалась и он сам забрал из сундука несколько недавно стиранных тряпок. Вернувшись, так же молча разжег еще несколько лучин, осторожно перевернул девушку на бок и принялся очищать рану, периодически протирая начинающее снова кровоточить мясо отваром сабура: - Леопарды, да. Сам Нептун трезубцем не ковырялся? Ох уж мне эти игрища... - рана почти перестала кровоточить, и Левий пересел за столик с травами и принялся толочь в ступке мирру с яблочным уксусом, бормоча - зашью туда, гной отттянет... крови много ушло из нее... sanguis... Он вдруг вспомнил, что не один, поднял голову: - Подай мне вон тот кувшин с водой, что рядом с тобой, да иди домой, вернешься утром. Если выживет - заберешь к хозяевам. С соответствующими инструкциями. А теперь пшел вон, - Левий вытолкал парня и громко захлопнул дверь.
семья: Выскользнув из сарая, она не решилась сразу пойти в дом - надо было или кислого вина выпить или походить подышать, чтоб сошло с лица довольно-мечтательное выражение, которое муж мог и заметить, оторвавшись от своих склянок. Поковырявшись в огороде, Сара даже почувствовала себя виноватой - про обед-то она забыла. Быстренько покрошив на кухне всякой снеди, сложила на поднос и пошла к мужу, по дороге оправдывая себя тем, что все это ради ребеночка, которого бог не давал им пятнадцать лет и если получится - значит на то воля его, а она, Сара не виновата и... муж нежно перевязывал роскошные груди черномазой девки. У неё аж дыхание зашлось - такого им ещё не привозили. - А... фф... ыы.. ты... работаешь значит. Теперь к нам со всего Рима будут сучек драных привозить?! Так сарай занят, я не знаю куда все эти сиськи складывать, - она громко поставила поднос и так же громко вышла.
Левий: Левий избавил раненую от всей одежды, протер далеко не худые бока и живот мокрой губкой - но дыр больше нигде не было: - Это сколько ж в тебе крови, если ты до сих пор теплая... Девушка была без сознания и это только способствовало работе - в прочищенную, омытую рану Левий осторожно зашивал крупными стежками уксусное варево, вытягивающее гнойную хворь из таких вот дыр. Пока зашивал, успел заметить, что одного когтя, возможно вместе спальцем, у леопарда не было: - Все ж проще собирать, - ни к кому не обращаясь бросил он воздух. Даже если и выживет, все равно на расшивание и вторую прочистку раны уйдет еще как минимум завтрашний день и вечер: он уже пожалел, что звал минорского номенклатора утром. Впрочем, если помрет, тащить ее будет кому. "- А... фф... ыы.... ба-бах!" На сарины крики и хлопанья дверью он не обратил внимания, заметив только, что ее-то шумные сиськи уж точно лежать пластом нигде не будут, а жаль. С подноса он взял только кусок сыра себе, да налил в кружку вина для раненой, добавил туда каплю макового отвара и принялся ждать - когда девушка очнется, ей это пригодится.
прислуга: 23 авг почти ночь Дом элиев>>>>>>>> У порога она долго пыталась вспомнить свое имя. Не удалось. Обрывки звуков складывались во что-то похожее, но не то.. и успокоив нарастающую панику тем что для лекаря чтоб он сделал что надо имя-не обязательно, уверенно постучала. Надо было зайти быстрее, чтоб не видели. внешность
Левий: В такую пору стук в дверь неожиданностью не был - всегда кто-то умирал. Левий еще раз мельком осмотрел гладиаторшу, убедившись, что она не собирается пока просыпаться, пошел открывать дверь: - Ну? - Девушка как-то очень нерешительно жалась на пороге и он добавил уже мягче, - что случилось?
прислуга: -можно войти?,- спросилось шепотом. Губы слушались плохо. Ингвилд сделала пару крохотных шагов в сторону двери и тут же отступила обратно- как ветром качнуло. - я внутри скажу,- звучало оправданием, но уже тверже. Внутри она села не глядя на что и произнесла решительно, почти по мужски: -у меня тут проблема. И ее надо решать. Твердости хватило только на эти две фразы и она уронила лицо в длинные ладони.
Левий: Все, что она делала, выдавало то, за чем она пришла. Но Левий упорно надеялся, что у нее просто болят ноги, руки, голова или что-нибудь из благородных органов. Однако спросил напрямую: - От плода избавиться, что ли? - и поморщился. Империи были нужны солдаты, но не были нужны лекари, солдатов этих уничтожающие. - Я так понимаю, пессарий вставлять уже поздно?
прислуга: Она кивнула, хотя по правде что такое пессарий не знала. Не приходилось ей об этом думать. Как -то до сих пор..почти год-везло.
Левий: Вряд ли она поняла вопрос, - да и в таких делах редко удавалось обойтись без хирургии. Он лишь огорченно покачал головой, подумав о скандале. который может закатить Сара, и повел девушку в мастерскую, плавно превращающуюся в бабий лазарет. Нубийка еще не пришла в себя, было тихо. Левий кивнул пришедшей на низкую твердую лежанку, застеленную светлой тканью: - Ложись туда, - сам же быстро вытащил из шкафчика небольшую склянку. - Хлеб сгорел, спорынья осталась. - Тщательно высушенный порошок он всыпал в вино с маковым отваром, что приготовил для нубийки, протянул девушке. - Выпей это и ложись ближе к стене, согни ноги в коленях и постарайся ни о чем не думать. Возможно, после этой штуки тебе захочется возненавидеть всех мужчин или сменить веру... Остатками порошка пополам с маслом натер средних размеров абортивный пессарий - хорошо припрятанный на случай тщательных поисков и использовавшийся всего пару раз до нее - и сосредоточенно принялся уничтожать свою репутацию полезного Риму врача. ...---...---... - Теперь лежи и не двигайся, нужно дождаться крови. Это недолго. - с этими словами он вернулся к нубийке, снова осмотрел ее. Бок почти не сочился, но будить ее Левий не стал, так как двух одновременно страдающих баб он бы не вынес.
прислуга: За приготовлениями наблюдать не нужно было, но не получалось. Взгляд, отведенный усилием воли или страхом все равно возвращался к рукам Левия. Когда он подошел, а напиток немного одурманил, она нашла на потолке балку и решила смотреть на нее, но так было больно и пришлось зажмуриться. .. потом было до слез жалко себя и потребовалось собрать все силы чтобы не расплакаться. Не хватало еще.. когда стало можно, она встала и покачиваясь(кружилась голова) подошла к Левию и каким-то ломким движением стянула с руки браслеты и положила на стол. - больше нет ничего. Ты мне жизнь спас, - проговорила тихо и хрипло.
Левий: Левий небольно хлопнул себя ладонью по лбу: - Жизнь, да... это не лазарет больных баб, это мастерская сломанных игрушек. - Он посмотрел на звякнувшие по столу браслеты и второй раз за сегодняшний день, правда по совершенно иной причине, сказал: - Не возьму, не нужно. - Он ладонью подвинул их к девушке и как-то нежно даже повторил - не нужно... А тебе стоит еще хотя бы час полежать, до дому не доберешься. - Он жестом указал на лежанку. И снова за работу: вынести таз с кровью одной, с кровью другой, вымыть инструменты, развести в кружке вино с маковым отваром, поставить его рядом с покалеченной нубийкой (та дышала уже ровнее и порча двух растворов была оправдана). Наконец Левий вернулся к собранному наспех Сарой обеду - с этой бабой тоже творилось что-то непонятное, не еда, а какие-то остатки - и неожиданно для себя спросил у лежащей девушки: - Есть хочешь?
прислуга: Есть не хотелось, до шерстяного кома в желудке, голова не переставала кружиться, подтверждая сказанное Левием "не доберешься". А домой между тем было надо, пока не хватились. А хватиться могли в любую минуту. От воспоминания зачем-накатил новый приступ тошноты. А расплатиться с Левием было надо. Хотя бы чтобы не думалось чем еще можно было бы отблагодарить. -возьми, нельзя так..,-сказала, отодвигая от себя снятые украшения. И добавила чуть тише - там точно ничего?
Левий: Он тяжко вздохнул и положил безделушки на полочку, где стояли начисто вымытые склянки, ложечки, щипчики: - Хорошо. Будет напоминать. - Пессарий уже лежал среди этих блестящих инструментов, ничем не выдавая своего присутствия. - Точно ничего, вовремя пришла. В этом деле чем раньше, тем лучше. Провожая ее за дверь, он только посоветовал: - Постарайся больше не приходить по этому поводу. Хотя мне сложно обещать тебе удачных беременностей в дальнейшем. - Он зарыл пятерню в густую бороду, подумав вдруг о жене, которая вот уже несколько лет пыталась, пыталась... - Все, иди. И воздержись пару недель. Закрывая дверь, Левий подумал, что в сущности неплохо, что у него не было детей. Все равно ни времени, ни сил на воспитание бы не осталось, а жене это доверять нельзя. Кстати... - Сара, рыбка моя сухопутная, куда ж ты опять делась?
прислуга: Благодарно кивнула на его 'точно ничего' и покачиваясь вышла, невесело усмехнувшись этому 'воздержаться', как будто бы от нее это зависело. О том что можно было спросить как кроме воздержания обезопасить себя она вспомнила уже около дома ---дом элиев
семья: Вторую ночь подряд отлёживать бока на скамье в атрии не хотелось, тем более что ночи становились уже прохладными, и Сара вернулась на теплое, мягкое супружеское ложе, но едва заслышав шаги мужа у двери, сделала вид что крепко спит. И даже всхрапнула пару раз - для убедительности.
Левий: Глаза слипались, и хоть долг велел Левию неотрывно следить за раненой нубийкой, но сил уже не было. Левий еще раз осмотрел раны и, убедившись что жар не сильный, отправился в спальню, где немедленно нащупал спящую Сару. Бесцеремонно толкнув жену, он запальчивым шепотом поинтересовался: - Дорогая, я тебе кабан разве - объедки жрать?
семья: - Кабан?! - взметнулась Сара, ограждая себя от поползновений холодными пятками, пихнутыми куда-то назад, в район мужнего паха. - Кабан бы хоть раз в огород рыло сунул, вскопал бы что нибудь, чтоб я одна не корячилась! И кабана бы покормили!
Левий: Этот жест был давно знаком, и Левий успел перехватить женины ноги за секунду до болезненого столкновения: - Я не знаю, каких кабанов ты уже прикормила в своем огороде, только грязь разносить по дому я лично не собираюсь. Ела бы ты, козочка моя, одну капусту с огорода в противом случае. Так что, - Левий поднапрягся и вытолкнул жену (впрочем, мягко) с ложа, - бегом готовить мне нормальный ужин! - и бесстрашно повернулся спиной к фурии, желая вздремнуть перед поздним ужином полчасика.
семья: От возмущения Сара выпустила набранный было в грудь воздух, ещё пару раз беззвучно хлопнула ртом и выскочила на кухню... откуда вскоре вернулась с огромной миской. Щедро насыпав на простынь перед мужниным носом нарезанные колбасу, вареную курицу, рубленные яйца и листья салата, она тщательно полила ужин всем оставшимся в доме гарумом и, взяв побитую молью медвежью полость (оставленную кем-то из пациентов в уплату долга), ушла спать на лавку в огород.
Левий: И этот демарш его не удивил, хотя и был, кажется, самым мощным за последние несколько лет. Он только крикнул вслед уходящей жене: - Гарума можно было и поменьше, золотце, я его не люблю, - и, внимательно осмотрев одеяло, выбрал на перевернутую миску куски курицы и колбасы, не запачканные этой рыбьей дрянью. Мысленно послав в аид всех римских поваров, он пошел в мастерскую на встречу с недопитым вином, на ходу закусывая свежее мясо салатом. Настроение можно было назвать приподнятым.
Нуб: >>>Дом-лавка Суламиты Поиски по притонам и харчевням ничего не дали - Авл как в Аид провалился - но только разбередили мысли, которые не стоило трогать. Хотя бы до завтрашнего полудня. Стучал Нуб тихо, зная что в этом доме спят чутко, готовые в любой момент распахнуть дверь очередному страждущему.
семья: - Пусть вам кабаны открывают! - высказалась только-только начавшая засыпать Сара. Но подумав некоторое время, проскользнула в кладовку из которой было прекрасно слышно каких ещё девок принесли в дом.
Левий: Этот еле слышный шорох у двери вряд ли издавала Сара - ее грохот могли бы услышать на форуме в сатурналии - и Левий все же вышел. Приоткрывая дверь, он видел лишь черную тень, которую слишком поспешно впустил в дом: - Тссс, там козочка моя где-то цокает, не дай бог решит напомнить о себе снова. - Он жестом указал на мастерскую, - давай туда, только осторожнее, больная в горячке. Проходя вслед за гостем он только прихватил вторую кружку для вина: - Буйный выдался вечер. Как у тебя, все здоровы?
Нуб: - Свадьба у нас, Левий, - Нуб давно привык, что у брата во Христе всё время кто-то в горячке и старался не шуметь, - Алтера женим. И отправляем в Грецию, - добавил многозначительно, не тратя лишних слов.
Левий: - А, ваш чемпион по раскопкам, - Левий протянул Нубу кружку, - в Греции много интересных памятников и библиотек... Выпьем за молодых? - И не дожидаясь нубийца, опрокинул четверть кружки неразбавленного, - не стоит забыть о работе даже в праздник. Ты за Кадмусом?
Нуб: - Завтра с первыми лучами солнца он должен стоять под дверями нашей лавки. Я смогу отправить его под видом слуги молодоженов. Госпожа не дает им с собой никого кроме Рахили. Молодая пара путешествует с двумя слугами... что может быть менее подозрительно? Денег ему на дорогу и первое время я дам, а дальше бог поможет, - Нуб поднял кружку в ответном салюте. - Боюсь, первое время им будет не до библиотек... но Он поможет и им.
семья: "Завтра??" внутри всё оборвалось и, дернувшись, Сара чуть не собрала носом все занозы с двери у которой подслушивала. "В Грецию... завтра... с этой рыжей ....!!!!" Сара на цыпочках вышла в огород и завернулась в шкуру по самые уши. Почему-то стало очень холодно.
Левий: Левий шумно поставил кружку на стол: - С самым первым лучом, Нуб. Совестно говорить, но я рад, что Кадмус отбывает. Я не люблю ни проповедей, ни когда моих вынужденных постояльцев кормят лучше меня. - Он погладил бороду и, с минуту подумав, добавил, - но я соберу его в дорогу как надо - с провизией и лекарствами. Доктор добавил еще по глотку вина в кружки и жестом велел Нубу наконец-то сесть, и сел сам: - Ну, а сам ты как? Ты слышишь теперь Его?
Нуб: Нубиец покачал головой отказываясь садиться. - Я сделал то, что должен был. Я сделал выбор и готов за него ответить. Но я не слышу его больше. Может быть, он меня... - говорить было тяжело, - испытывал, а я не прошел испытания... Не знаю что сказать тебе, брат. Мне даже думать об этом - как снова надевать те колодки, - раб посмотрел на свои ноги, - и словно я сам их на себя надеваю. Он заповедовал "не убий". Но как можно не проливать кровь в мире, где тем, кого ты любишь и кто достоин жизни, угрожает смерть? Я силен... я всё ещё силен. Но это не та сила, брат. Может быть позже я пойму чего Он хотел от меня.
Левий: - Скорей всего, этот мир еще не созрел для Него. И созреет через те страдания, что терпишь сейчас ты, брат, - Левий встал. - Извини, что разворошил твои раны. Выспись сегодня хорошо, - Левий порылся в кошеле и достал маленький пакетик. - Завари себе кошачьей травы и выпей перед сном горячей. Кланяйся от меня Суламите и напомни ей, чтоб позвала к Залике, если боли продолжатся. С эти он проводил Левия к дверям и тихонько затворил их. Нужно было собрать узелок для Кадмуса. Левий тяжелым шагом прошел на кухню
Нуб: - Да кто я такой... не важно это всё. Благослови тебя Бог, брат. Все передам, - поклонился Нуб, прощаясь. >>>Лавка-дом Суламиты
Левий: Сыр, вода, сушеный виноград, немного хлеба... немного вяленого мяса. Левий не удержался и съел кусочек, тут же восполнив пропажу остатками вареной курицы. Далее лекарства - от живота, от жара, от уныния и прочие порошки, в которых ученый Кадмус разберется без проблем. Сверху он положил одну свою тунику (из юности, ту, в которую живот уже не помещался) и несколько тряпиц для обертывания ран. Со всем этим добром Левий явился в подвал, где вежливо растолкал постояльца: - Нуб ждет с рассветом. Поедешь в Грецию с его хозяином под видом домашнего раба. Слава Господу, что все хорошо заканчивается, брат. Здесь все, что тебе нужно, - Левий вышел из сарая, не дослушав слова благодарности, и немедленно отправился спать. До рассвета осталось часа три, не больше.
семья: Сара не сделала ничего. Сара боялась. Руки сделали всё сами: собрали узелок с нехитрыми пожитками, нажитые драгоценности, лепешку, сыр, флягу вина, опустошили ларец с деньгами о котором Саре положено было знать, мужнину кубышку о которой Саре не положено было знать, очень тихо открыли массивный дверной замок, так же тихо закрыли, и выкинули ключ в придорожную канаву, разбив отражение начинающего светлеть неба. >следить за Кадмусом>в Остию>в Грецию навсегда.
Левий: С рассветом Левий открыл глаза и вполне ожидаемо не обнаружил женушку на супружеском ложе. С одной стороны это было хорошо, так как места она занимала неприлично много, с другой - к кормлению благоверной прибавится еще и лечение, если застудится. Одни расходы. Он наспех оделся и первым делом отправился в мастерскую - нубийка спала и дыхание ее было на редкость ровным. Холодной рукой левий дотронулся до щек, лба больной, бесцеремонно открыл ей рот и осмотрел язык: - Без пленки, - прокомментировал он и тут же похвалил зверя, - чистые когти, хорошо... Приговаривая это "хорошо", он вымыл руки, инструменты, затем рассек наложенные ночью крупные стежки и вытащил дурно пахнущее уксусное варево, снова промыл рану и сшил крепко, прочно. Стягивать ее ремнями было излишней осторожностью - нубийка только пошевелилась по иглой и продолжила крепко спать, словно выпила макового отвара. Пока это было хорошо и Левий, прибравшись, позволил себе оставить больную одну. На кухне он пощупал остывшую печь, заглянул в горшки, но еды нигде не было. Конечно на супружеское ложе Сара вчера не поскупилась, но всех запасов она за один раз бы не унесла, а повторения концерта он не припоминал. Зато все собаки в округе, скорей всего, уже сыты, а он... В голову пришла больная рабыня Суламиты и сырный пирог, но этот вариант Левий оставил на крайний случай. Кстати, Суламита... Нуб, Кадмус, лодка. Махнув рукой на мстительную женушку Левий спустился в сарай, где не застал ни следа от постояльца - даже греческий список куда-то делся... Левий молча изумился всеобщей пустоте своего бытия и при попытке вспомнить, сделал ли он копию со списков, случайно сложил два и два... "Сара, рыбка моя, ну-ка выходи!!!" - зычно разнеслось по округе, а Левий уже бежал проверять главное доказательство вины или невиновности женушки - семейную копилку.
семья: - Змея-я-яяяя... всю кровь выпила, дом позором покрылааа... разорилаааа.. - мать Левия тоже знала расположение всех кубышек и, стоя над одной из опустошенных, оповещала весь район о несчастье не хуже пожарного рога. - Мать не слушал, говорила не женись на змеее... Люди добрые, что же это делаетсяяя? Гадюку на груди пригреееел! Но рассказать всем соседям о позоре она не успела. Схватившись за сердце, почтенная матрона замертво рухнула рядом с бельевым сундуком, в котором рука невестки в последний раз навела беспорядок.
Левий: Грабеж был очевиден, но Левий не почувствовал злости, так, скромное, по меркам его народа, раздражение. Ему ведь понравилось спать одному, а готовить поесть всегда может... Громкие стенания матери оглушили Левия. Тайное удовольствие от пропажи одной женщины с лихвой компенсировала другая, сообщающая всему Риму о нечаянной радости в доме старого лекаря. На подходе к кубикуле он услышал звук, который ни с чем не мог спутать. Мать лежала у сундука в настолько знакомой позе, что он даже не пошел за горькой травой. Левий провел ладонью по волосам матери, прижал к ее губам потемневшую медную ложечку, единственное, что забыла Сара, второй ладонь положил на ребра. Ничто не отозвалось. Конец Он молча опустился рядом с телом, понимая, что все египетские ухищрения ему не помогут. Мертвая мать, полумертвая нубийка, сбежавшая Сара - Левий поднял голову и уже приготовился задать основной вопрос единоверцев, как вспомнил о долге. Громко захлопнув рот, он прикусил бороду и перенес мать в ее кубикулу, накрыл покрывалом и, мысленно попросив прощения, ушел в мастерскую. У порванной леопардами начинался горячий бред - а ведь ее он еще мог спасти.
прислуга: Тон хозяйской дочки хорошего не предвещал, ситуация тоже. Он помнил в каком состоянии оставил покупку. Дом лекаря встретил номенклатора Агенобарбов странной тишиной. Постучав, он нерешительно помялся перед входом в таберну: - Дома есть кто?
Левий: Несмотря на тяжелое дыхание нубийки, поскребывание под дверью Левий услышал; через несколько мгновений он уже распахнул дверь, бросил взгляд на пришедшего - едва не зашибленного крепкого мужика со здоровым цветом рожи - и рявкнул: - Чего тебе?!
прислуга: Несшие лектику рабы чуть не уронили её от такого приема, номенклатор же только вздохнул. - За хозяйским добром пришел. Как оно там, живое?
Левий: - А, это ты. - Левий признал вчерашнего визитера и сделал приглашающий жест. - Иди за мной. В мастерской он обернул девушку одним из жениных покрывал: - Жить будет, но сейчас она в небольшом жару. Это не страшно, - Левий пошарил в ящике, - дашь эту настойку на закате. Покормить сразу как проснется, лучше мясным отваром с соком редьки, сначала немного. И пусть ее никто не трогает, надо отлежаться. Если до завтрашнего утра жар не пройдет, то пошлешь за мной. Все понял?
прислуга: - Моя работа - запоминать, - пробурчал номенклатор, щедро, как у хозяев принято, расплачиваясь, - в доме травница есть, разберется. Он попытался поднять нубийку сам, поднатужился... и позвал двоих носильщиков, чтоб дотащить могучее тело чернокожей до носилок. >>>дом Клавдии Минор
Левий: - Посмотрю я на тебя, когда твоя травница с садовником сбежит, - привычно буркнул Левий. - Или дуба даст. Не растряси по дороге, а то корм кошкам привезешь вместо девки. Последнее он прокричал в спину номенклатору, после чего резко повернулся на пятках и вернулся в дом. Предстояло невероятное количество дел - и за какое взяться сейчас Левий не знал. Первым делом, конечно же, мать. Но идти в храм Либитины было не с чем, Сара позаботилась.
Левий: Несколько часов уже Левий пытался решить, что же делать с матерью. Раньше он только жестом указывал рабам из либитинария, где лежит тело того, кого он не смог спасти, да шел в конце похоронной процессии за теми, кого спасал долго, но безуспешно. Теперь все по-другому, и в доме ни аса, кроме хорошо спрятанного золотого - задатка за шрамы Оса. Но его Левий тратить не мог, ведь если шрамы не сойдут, деньги придется вернуть. Несколько сестерциев, полученных за эти тяжелые часы от хворающих безделием теток, помогли бы не голодать до более-менее приличного больного, не больше. Но он не мог позволить зарыть мать в одну из позорных бедняцких ям. Значит, пришло время обратиться за помощью к брату и другу Лавка Суламиты
Левий: >>>> Из дома Суламиты Шумные тетки из еврейской общины набежали, наохали полный дом сожалений, - некоторые не забыли, впрочем, показать больные пятки и спины - и попытались устроить бардак. Левий терпел-терпел, но после очередного страдальческого стона и попытки сунуться в мастерскую собрал всех женщин вместе, объяснил, что живым он нужнее, чем мертвым, так или иначе - и согнал всех в одно место. Женщины покряхтели недовольно, но перечить не решились. Спать Левий ушел в сарай. утро 25го августа Очередное паршивое утро. Едва открыв глаза Левий вознес молитву, надеясь, что урчащее брюхо ее не заглушит. Ну, или Бог будет милостив, в очередной раз.
Осмарак: >>>из харчевни Ксена через несколько харчевен Два особенно вонючих игорных притона оказались, разумеется, в "его" части города, а разгорающийся жар каменной римской печи то ли не позволил уйти ночным посетителям, то ли нагнал утренних. Ос и сам обливался потом, выходя из последнего, и лицо у него было такое, что даже самое пьяное отребье отшатывалось, не рискуя предложить хорошо одетому зверю игру. За всю дорогу всего пара рук потянулась к кошелю, но одну он просто сломал и, не обращая внимания на вой, продолжил приглядываться к объявлениям и задавать скупые вопросы уличным кумушкам и мальчишкам-оборванцам. Ни жилья, ни Сертория не найдя, Осмарак вошел к лекарю обойдясь без приветствия, которое напрочь застряло в скривлённом пересохшем рту, напомнив только: - Осмарак. Руки чинить и зуб.
Левий: Левий поднял глаза на посетителя и вспомнил его. Преступные шрамы и выбитый зуб. И, кажется, этому человеку было сейчас меньше всего дела до этих травм: - Я помню, садись сюда, - Левий указал на небольшую лежанку в углу, откуда недавно забрали нубийку. Он встал, пошарился в ящичке и, вытащив немного успокаивающей травы, поставил воду на огонь. - сейчас сделаю тебе настой, выпьешь перед работой. Покажи руки.
Осмарак: Ос усмехнулся предупредительности. "Настой"... Тогда уж какой-нибудь волшебной травы, чтоб стёрла из памяти лишнее. Недоверчиво потянул носом в сторону отвара... и учуял похоронный, бальзамический, печальный. - У тебя горе, лекарь? - перешел на арамейский, звучащий вежливее потому что на нём легче говорилось. - Может, я зайду в другой раз?
Левий: Левий потрогал лицо, но оно ничего не выражало, значит, смерть висит в воздухе, не обычная смерть, которой пахнет у любого лекаря, а особая - близкая и чуть больше несправедливая, чем другие. Он высыпал траву в кружку и, помешивая, ответил: - В этом доме часто бывает горе, но те, кто страждет и приходит сейчас - получает искомое тоже сейчас. - Левий понюхал настой и протянул Осмараку. - Здесь душица, немного кошачьей травы и мяты. Пей, процедуры не из приятных.
Осмарак: Он посмотрел почти уважительно и выпил залпом. - Тогда и шов на бедре снимай. В принципе не мешает, почти врос. Заживает как на собаке. Но раз всё равно... - скривился невесело и нехотя начал разматывать с рук. Ему самому не хотелось это видеть. Шрамы действительно заживали на нем почти бесследно. Зажили те, которые оставил ему ирбис, и те, которые он получал ещё вместе с Антиром, зажили следы тюремного кнута, под бесконечным солнцем, сжигавшим наростающую снова и снова кожу, хорошо затягивались дыры от гвоздей. Но боги смеялись и напоминали иначе. Какие-то боги.
Левий: - Бедро еще рано, еще три-четыре дня нужно подождать. Aegyptium librum... - Левий вытащил затасканный список, развернул его - внутри лежали несколько тряпочек, густо покрытых мельчайшим белым песком. Он достал две таких, пластырь с влажным жмыхом из сабура; чистая вода всегда стояла на столе. Левий присел перед Осмараком, бесцеремонно взял его руку, осмотрел, потом вторую: - Миррой мазал? Раствором? Хотя вижу, что мазал, чисто. - Он положил кровоостанавливающее поближе и с силой провел тряпочкой по шраму, убрал руку, оценил покрасневшую кожу - и продолжил тереть. - Старый египетский рецепт,песок оттуда же. Проступавшую кровь он убирал, промывал рану водой, вытирал насухо и продолжал пилить песком живую кожу.
Осмарак: В относительной прохладе лекарского дома, после настоя, успокоившего дыхание и разлепившего губы, стало легче. И даже боль принималась если не как облегчение, то как нечто заслуженное и понятное. И имперский-арамейский вышел сам, ровный, как накатанная дорога, на которую ступил и пошел не глядя: - Скажи мне, Левий, вот ты человек учёный и иудей, я тоже воспитан у Светлого Огня и с детства верил в одного бога, у которого может быть много имён но одна суть, только этот бог не стал бы... делать некоторые вещи, или я чего-то не понимаю... как думаешь, есть их - римские - боги?
Левий: Очень интересный разговор выходил. Конечно, человек с такими метками на руках вряд ли доведет до львов, но... Но Левий терпеливо ответил, не отрываясь от работы: - Римские боги? Нет, Осмарак, их нет, есть только маски, которые людям можно надеть и снять. И есть предания, которые можно рассказывать, чтобы поддержать в себе мужество жить в тяжелые часы. Ты похож на разумного человека, и я скажу тебе честно - это не самая здоровая тема для беседы. - Он снова вытер проступившую кровь и принялся заматывать начисто растертый шрам. - В том смысле, что здоровья не прибавляет, а убавляет частей тела.
Осмарак: - Нас тут двое. Кто расскажет? К тому же они считают, что Ормузд это Зевсссс, - зашипел Ос, подставляя другую руку. - Нет, говоришь? Кто же тогда так несмешно шутит? Ахриман? Забавляются дэвы? Им-то это зачем? Я и так выбрал Ангра, мне не дойти в Дом песни, Чинвад под моими ногами станет острее клинка, я знаю, что сорвусь. Зачем эти... повторения?! - он не ждал ответа. Просто ожидаема и проста была боль, просто влага разлепила губы, просто у него впервые за много месяцев был вопрос.
Левий: - Шутит? Нет, Осмарак, никто не шутит. Он... Ормузд знает, что ты выбрал Ангра и хочет дать тебе возможность... выбрать еще раз, - Левий растирал шрам в такт произносимым словам. - Или добрать нужный волосок. Но если гладить тебя по голове, то ты не сможешь верно оценить свои предыдущие поступки. Он испытывает тебя и через испытания ведет в Дом песни. Как-то так, Осмарак.
Осмарак: Он не ожидал ответа. Не ожидал что рука вдруг перестанет чувствовать боль. Совсем. Он увидел только, как эта рука держит лекаря за горло, прижав к стене и услышал чужие? свои? слова: - Меня?! Меня?!!! Хочешь сказать, это он забрал Антира, мать, сестёр, племянников, чтоб испытать МЕНЯ?! И все эти люди которых я... тоже чтоб - испытать?!! Что ты знаешь об этом? Что ТЫ об этом знаешь?!!! ...и почувствовал, как падает на весы волосок, неумолимо, как тяжело груженная награбленным галера - на дно. И разжал руку. Отпустил, уронив себя обратно на скамью, уперев взгляд в пол. И повторил тихо: - Что ты об этом знаешь... - только ноздри всё ещё раздувались, как у взбесившегося коня.
Левий: Порыв парфянина был неожиданным, хотя и предсказуемым. Левий только вздрогнул от этого броска, благо любой дурак в разуме знает, что одной рукой не удушить. Вторую Левий крепко сжимал в песчаной тряпке. А когда Осмарак опустился на скамью, он лишь негромко откашлялся и продолжил работу: - Ты спросил - я ответил. Что знаю? я живу дольше тебя, мой друг, и видел немало. Понимаешь, в моей работе тоже немало испытания. Но я не бросаю ее, в ней мой долг и сила. - Он замотал вторую руку и задумался. - Ты потерял многих, ты убил многих, но твою душу нельзя сбрасывать со счетов и кому как не Ормузду это знать. Ты же не будешь спорить с Ним?
Осмарак: - Долг? - горько сплюнул Ос. - Твоим долгом было бы зарезать меня... вон тем, - кивнул на какой-то острый инструмент на столе. - Чтоб я не прибавлял тебе работы, а миру - бед. Но ты иудей... не видаэва... Странный это был иудей. Говоривший почти как мобед, знающий, что каждый добавляет не только на свои весы, но на весы всего мира. И даже если совершил неикупимые, и мост станет клинком, всегда можно добавить хорошего на общие весы. Пока живешь. Пока не поздно. И что это и есть долг. Интересно, бывают праведники не заратуштри? Потому что если он едва не убил праведника... - Но может ты и прав, лекарь. Для некоторых вещей никогда не поздно. Просто я не уверен что смогу. Этими руками.
Левий: Левий проследил взгляд Осмарака и искренне засмеялся впервые за долгое время: - Это абортивный пессарий, им я тебе разве что задницу могу расковырять. Мой долг - спасти тебя, друг, и эти руки тоже. Каждые руки могут творить добро, твои - не исключение. И стертые шрамы приблизят тебя к Дому Песни, если только ты воспользуешься этим шансом правильно и перестанешь Ему сопротивляться. - Левий вернул Осмараку перемотанные руки. - Иудей. Ты так говоришь, как будто это что-то плохое. Левий усмехнулся и поднялся, чтобы выбросить окровавленные тряпки и пластыри в стоящее в углу ведро: - Рот открывай, посмотрим, что там с твоим зубом. Хотя... - он плеснул еще немного настоя в кружку. - Сперва выпей это. Операция тонкая. Не хочу тебя покалечить, если ты опять вспылишь.
Осмарак: Ос тоже присмотрелся, всхрапнул и заржал: - Задницу не трогай, мне её и так Визареша порвёт, потому что если я и буду кому сопротивляться, так это ему, хаа! - осмотрел повязки, кивнул. - Руки, значит, починим, а остальное сам... Справедливо, что ж. Абортивный, говоришь? - покачал головой. - Не знаю плохо ли, но римляне мне пока нравятся меньше, иудей. Давай своё пойло, обещаю не откусить тебе руку, ты ей ещё много на весы положишь. Выпил и послушно открыл рот.
Левий: - Римляне сами себе не нравятся, только понять не могут, чего не хватает. Левий тщательно сполоснул руки, поворочал пальцами во рту Осмарака и удовлетворенно заметил: - Дыра на месте, хорошо, новых не появилось - еще лучше, - он протянул руку за инструментами и приступил к экзекуции, периодически комментируя "Сейчас на пластину", "левееееееее" "а вот тут молоточком"... >>>>>>>>>> спустя некоторое время <<<<<<<<<<<<< Наконец Левий воткнул золотой зуб на законное место. отдышался, отпил вина из стоявшей со вчера на столе чаши: - Хороший ты пациент, Осмарак, терпеливый, - он плеснул в чистую чашу вина парфянину, протянул ему. - Живой?
Осмарак: - .... тьфу...пфрвню фать, блядь, хтфу... - подтвердил Ос, растирая челюсть, которая никак не хотела закрываться. - Я думал ты там жить останешься, смирился уже. Сплюнул ещё раз, и, не спрашивая, выпил из той же чаши до дна. Попробовал новый зуб языком, сперва осторожно, потом с нажимом, удовлетворённо хмыкнул. - А ты неплохой лекарь. С руками что, когда зайти?
Левий: - Не, мне и тут уютно, - Левий задумался, - придешь через день, в это же время. Думаю, трех растираний будет достаточно, чтобы убрать основные видимые следы. Тогда и бедро посмотрю. И не забывай натирать мирром и снимать повязку на ночь. Пока все. И провожая, добавил: - Но для поговорить можешь зайти, когда пожелаешь. Ты хороший человек, Осмарак. Достаточно не ошибиться один раз - и дальше будет проще.
Осмарак: Ос, оставивший на столе на один золотой больше чем нужно, за... беспокойство, обернулся уже от дверей: - Даже я не знаю какой я человек, лекарь. Возможно, поговорить к тебе принесут тех, кого я встречу. А может - зайду и я. >>>искать дом гончара
Левий: Осмарак ушел, так и не возбудив в еврейских тетушках интереса, что было очень необычно. Вероятно, покойница мать интереснее, чем беглый с креста парфянин с золотым зубом. Все как всегда. Опять они приходили, почти все одинаковые: порезанные и побитые, на сносях и с бессонницей, с животом, с водой в голове, мутными глазами - и все равно приходили не за обезболиванием, а за утешением. - И за что я только деньги беру? - Левий захлопнул дверь и вернулся в мастерскую - прибраться.
Залика: >>>Дом Тита Фурия К дому Левия она порядком устала, но поклонилась низко, а голос сумела сделать тёплым: - Господин, Суламита и сестры Валерии шлют тебе свои соболезнования и посильную помощь в... подготовке похорон.
Левий: Левий не сказал ничего, просто отвел замаявшуюся посланницу в мастерскую и налил холодного вина: - Если уж Суламита решила писать своим драгоценным сестрам... да я ж вовек с твоей семьей не расплачусь, девочка. - Он протянул Залике влажное полотенце. - Остудись с дороги. Как твоя голова? Как Софья?
Залика: Залика одним брезгливым изгибом брови изобразила все, что она думает о хозяйкиных сёстрах, и вслух это объяснять не сочла нужным: - Мы все перед тобой в неоплатном долгу, господин. И они не исключение. Голова... - голова кружилась, но ни один лекарь ещё не придумал от этого головокружения лекарства, да Зали бы такое и не приняла, - синяк донимает, когда сойдет уже, а так хорошо. Софья ползает не хуже Герасима, устраивают марш-броски по перистилю, скоро отправятся Парфию завоёвывать, - усмехнувшись, приняла вино. - Суламита и Тирр придут на похороны. Авл... у нас в отъезде, прости, господин.
Левий: - Парфию? На кой Суламите Парфия, пусть сразу захватит Рим во славу империи, - Левий хмыкнул и сел рядом с Заликой. - Похороны... я даже не знаю, что там творят эти женщины, ибо заглянуть туда меня не заставит ни один из ныне здравствующих богов. В животе заурчало громко и настойчиво. Левий только вздохнул.
Суламита: >>>Лавка(она же дом) Суламиты - Во-первых это делают регулярно кто ни попадя, а толку всё нет, во-вторых если ты хочешь чтоб этот город простоял хотя бы ещё одно консульство, лучше бы мне его не давали, - заявила с порога обливающаяся потом Суламита, - потому что начну я с массовых молений Тиберину о том, чтоб его смыло к Аиду в за... к Нептуну в общем. Договаривала она уже сдвигая со стола всё неаппетитное, покрывая оный салфеткой и выкладывая один за дургим горшочки, миски, кувшинчики... - Ты ещё тут? Брысь домой, заменишь Тирра, - сердито обернулась к Залике.
Залика: Залика знала этот тон с детства. Тон человека, знающего что скорбное сочувствие в малых дозах - лекарство, а в больших - яд, и не считающего нужным скорбеть там, где есть нужда в другом. И не обижалась на него давным-давно. - Уже бегу, госпожа. Но ушла не раньше, чем улыбнулась и поклонилась лекарю. >>>Лавка (она же дом) Суламиты
Левий: - И тебе не хворать, Мита, - Левий встал, приветствуя матрону. - Оставим рассадник на месте до тех пор, пока в двери входят желанные гости, а не мытари. Договаривал он не отрывая взгляда от колдовства, творившегося на его рабочем столе: - Это же обед, он настоящий, он мне не снится? - Левий нашел в себе силы кивнуть Залике, но как только она скрылась из виду, снова уставился на еду. - Что ты принесла, утешение моих дней?
Суламита: - Ну если ты настаиваешь, - покладисто согласилась Мита, раскладывая по тарелкам печёное, тушеное и варёное, - пусть постоит ещё. Уселась около стола, утёрла лоб другой салфеткой, сдержанно улыбаясь: - Если снится, не вздумай просыпаться пока всё не съешь. Не уверенна что наяву кто-то сготовит лучше. Помолчала, теребя в руках салфетку. - Она была хорошей женщиной, Левий. Дай боги мне дать своим оболтусам столько ума, и чтоб хоть один из них так же пригодился людям. Она может собой гордиться прямо в лицо любому богу, которого встретит.
Левий: Несмотря на возраст и голод Левий-таки смутился: - Не каждый бог стерпит, чтобы ему гордились в лицо, Мита, - он налил ей вина щедро, неразбавленного. И задумался. - Это все произошло как-то очень внезапно, но в то же время продуманно и четко, словно по плану. И еще эти галдящие тетки за стеной... Не договорив, он налег на обед, понимая, что неизвестно, когда будет следующий, а ведь работы еще непочатый край, а сколько будет! - Не хочу умереть так же, ничего не успев и оставив горюющих в одиночестве, - он вздохнул и выпил стакан залпом. О Саре вспоминать не хотелось.
Суламита: Суламита помолчала и немножко выпила. И ещё немножко помолчала. А потом резко поставила вино на стол. - Была у моего Луция тётка, а у тётки был муж, как водится. И вот наготовила она обед, настиралась, прибралась, принялась разжигать жаровню, мужа дожидаясь. Муж пришел под ручку с Бахусом и вместе они завалились на ложе. С Бахусом. Жене обидно, что ж, у неё и грудь, и талия, а Бахус что? Ну и слово за слово, взяла тётка жаровню, да и приставила к мужним пяткам. А он, видать, огорчился. Да и сбросил её с балкона. Хорошо домус, не инсула, второй этаж. И потом жили они долго и счастливо и нажили троих детей. А мой Луций меня с табуретки за всю жизнь не скинул. И видишь как... Они там в кости играют, Левий. И чтоб я зарабатывала меньше нашего мясника, если я буду думать что они выкинут. И другим не советую. Она покрутила в руках кружку и, вздохнув, допила.
Левий: - Занятная история, я бы вспомнил эти пятки, но, кажется, тогда я был в Александрии, - Левий невесело усмехнулся. - Невозможно не думать, Мита, в мысли человеческой сила не меньшая, чем во врачующих руках. Да и кости... кто в них будет играть сам с собой? - не чувствуя, что проговорился, он продолжил, - а если все предопределено? не стоит ли прямо сейчас пойти на кладбище? Ох, Мита, я врачую тело человеческое, но кто залечит мои собственные порезы? я не могу спрашивать, почему так вышло, но и не спрашивать тоже не могу. Нормально это для человека - спрашивать.
Суламита: Ох, где-то она уже слышала это "сам с собой". Мита пристально посмотрела на Левия: - Всё так, всё так. Но ведь если мы сейчас завернёмся в саваны и поползём, думаешь нам ответят по дороге? И вообще, Левий, мы столько заплатили за билеты, что даже если там всё расписано до занавеса, я хочу досмотреть. Она положила свою руку поверх его, лёгким пожатием отвечая на всё сразу. - Ты же сам мне говорил, чтоб я поменьше трогала голову и всё само пройдет, помнишь?
Левий: - Я правда такое говорил? - Прикосновение было теплым и живым, что главное. - Ну хоть что-то умное за свою жизнь я сумел выдать, Мита. И если ты говоришь, что это стоит досмотреть, то мне ничего не остается, как согласиться. Единственно что - бардак за стеной меня пугает. Будешь моим представителем в разговорах с этими женщинами?
Суламита: - А, - махнула в сторону стены Суламита, как отгоняют корову от плетня, - где там женщины, Левий? Что, кто-то догадался, что раз человек ходит, а не лежит в ящике, его надо покормить? Но женщина нужна, - прибавила серьёзно. - Кто-то должен тут хотя бы печь разогреть. На первое время я тебе Амизи пришлю, но ты же знаешь, Софья ещё не оправилась. И потом - женщине в доме всегда дело есть. Надо купить девчонку, Левий. Тихую, недорогую, главное чтоб знала с какой стороны к печке подойти.
Левий: - Нет, Мита, - Левий покачал головой. - Я никого покупать не буду. Уж лучше я сам подойду к печке, с любой стороны. Да и ребенка присылать... тебе самой сейчас лишние руки не помешают, особенно после того, как твой копатель отбыл.
Суламита: - Ну да... не помешают... - протянула Мита и добавила между прочим, - только я же её не для этого покупала. Били её сильно. Могли и убить. И это пока маленькая. У меня, конечно, тоже не Олимп с амброзией, но всё ж как-то побезопасней. А это наполовину она сготовила, ты кушай, старался ребёнок.
Левий: - Ты смотри, маленькая, а готовит не хуже всех этих теток, если не лучше, - Левий втянул в себя уже больше половины принесенного и понял, что наелся. - Остальное пусть остается на завтра, Мита. Про побои знаю, сам лечил. Ей повезло, другим не повезет. Они даже не поймут, за что умирают и от чего. Левий потянулся до хруста в плечах, зевнул: - Я же могу оставить этот бардак тебе на час-другой? Ночь не спал, а теперь вот флегма требует успокоения...
Суламита: - И кому повезёт тоже не от них зависит, - поддакнула ещё многозначительней Мита, которой в этот момент куда как жальче было золотые руки лекаря, его же желудок... и печку. Справная была у Сары печь. А мужчины... да что они смыслят в хозяйстве? Свободные мужчины, по крайней мере. Нет, девчонка в дом обязательно нужна. - Иди приляг, конечно, пока народ не набежал, они так ходят, что можно подумать - на иудейских похоронах бывают раздачи... Отдохни, я разбужу когда соберутся.
Левий: Только сейчас Левий почувствовал, насколько он устал, даже не от того, что происходило а вообще. В большом, огромном и всеобъемлющем смысле устал. Нужно было отдохнуть, если руки отдыхать права не имели, то пусть хотя бы голова полежит спокойно. Он поднялся, благодарно и добродушно чмокнул Миту в макушку и, не говоря больше ни слова, улегся тут же, в мастерской, на кушетке, где лежали жертва леопарда, жертва пессария, жертва разбойников и жертва креста. Но Левий не был жертвой, просто он устал. Немного отдыха, совсем немного. Заснул сразу же.
Суламита: Суламита открыла рот... Да и закрыла его подобру-поздорову. "Копатель"... И всё равно лечил... Левий, пожалуй, был отважней всех мужчин, которых она знала. И даже отважнее тех, о которых слышала. И добрее. "Ох и дурааа..." подумала она в сердцах про беглую Сару, убирая со стола.
Тирр Серторий: >>>>> с улицы Двери дома Левия были открыты - в самом прямом смысле - и щедро одаренный богами Тирр, оставляя мокрые следы, прошел вглубь, выкликнув один раз мать. Другого раза он не мог себе позволить, и войти в мастерскую Левия тоже не мог, потому что там всегда слишком крепко пахло отварами и добротой. А после глупого происшествия на улице Тирру меньше всего хотелось испытывать свою воинственность лекарским миролюбием. Хоть бы кровью пахло, что ли... Тирр сел на первый попавшийся предмет (какая-то старая пустая кадка), поставив между ног меч, положил на набалдашник руки, сверху - собственный подбородок, и задумался... не эта ли улица сгубила тихоню Алтера несколько дней назад?
Суламита: - Да что ты кричишь, ещё покойница встанет, траться потом на похороны второй раз, - пришикнула на сына Суламита, на цыпочках выходя из мастерской, где занавешивала новой тканью окно от наглых августовских мух. Сара была криворука, да мать Левия оказалась запаслива - сундуки ломились от отрезов, скатёрок-салфеток-белья, занавесей и новой, ненадёваной, но порядком уже слежавшейся от времени женской одежонки. Открывая очередной в поисках подходящей занавески, Мита даже в чём-то поняла Сару, при такой-то прижимистой свекрови... - Я думала у нас плохо, так то плохо было таким хорошо, что хоть прямо сейчас сюда неси, - пожаловалась Тирру. - Бедному Левию разбили и сердце, и кубышку, готовить-прибирать некому, много он голодный наработает, а тут ещё эти клуши, тётка Реввека уже умудрилась грохнуть вазу, чтоб ей на том свете её из кусочков собирать... Сын пришел один, без старшего, и она только губы поджала, ничего не спрашивая.
Тирр Серторий: - Если бы покойница могла, она бы уже встала, - Тирр кивнул в сторону бурлящих комнат, где женщины занимались подготовкой, то есть ссорились, сплетничали, шумели. - Значит, тут хуже? Это были первые иудейские похороны, в которых Тирр принимал участие, и хотелось побыстрее отсюда убраться и увести мать. Он покачал головой и выпрямился: - И... что теперь надо делать? Копать?
Суламита: Суламита проследила за взглядом сына и засомневалась: - Боюсь, они все не влезут. Но если ты начнёшь копать прямо сейчас... - пообтрусила с волос пыль от занавесок, покрыла голову краем паллы и не выдержала: - Я пожаловалась Реввеке на Авла... ой, не смотри ты так, если б я хоть на что-нибудь не пожаловалась, они решили бы что мы слишком хорошо живём и завтра на улицах про нас бы уже говорили что мы спим как минимум с Тигеллином, причём всей семьёй... так вот ты знаешь что сказала мне эта женщина?! Что старший сын одного из известнейших сенаторов изгнан из дома за то, что отдал Марку Авдию самое дорогое! И что она думает, что с Авлом уж ничего такого точно не случится, разумеется не случится, ведь такая семья такая семья... Чтоб её невестки вели дом как Сара, не ко времени будь помянута! Светлые боги, я уже готова отдать последний в доме целый горшок, чтоб узнать хоть где его носит, когда в доме надо столько копать!
Тирр Серторий: - По частям влезут, - уверенно ответил Тирр и скривился, заслышав имя брата. - Найду я его. И убью. Он поправил плащ и внезапно заинтересовавшись, спросил: - А что отдал тот сын дорогого? Я недавно был у Авдия и ничего дорогого там не увидел.
Суламита: - Я тебе убью! - взвилась Суламита, но представила, в красках, горе сенатора и добавила: - Сама прибью, появится только. Покосилась на младшего ребёнка, думая радоваться его правильному воспитанию или погодить, и проворчала: - Что у такого как Лар Фурий самое дорогое? Непроникновенность. Это у нас дороже нет, чем та задница, что на шее растёт... Да я не того боюсь, - вздохнула Мита, теребя край паллы, - красавцы вы все у меня... вдруг он какому-нибудь влиятельному мерзавцу глянулся, из тех с кем пьёт? А потом защищался, да на нож... И изо всех сил прикусила язык.
Тирр Серторий: - Авл и нож? - Тирр скривился еще презрительнее. - Мам, он мяса себе отрезать не может за обедом, что говорить о кусках патриция. А что до его задницы... не все ли нам равно? Ничего с ним не сделается, Фортуна любит таких. Мне кажется, или нам уже пора... туда?
Суламита: У Суламиты, которая не думала о таком варианте развития событий до этих "кусков", встали перед глазами зарезанный средним сыном патриций вроде Летеция Руфа или старшего Круция, стражники, судьи, адвокаты... Она охнула и даже забыла сделать Тирру выговор за злословие на старшего брата. - Твои слова да Фортуне в уши. А туда мы все всегда успеем, но вот Левия пора будить, хоть и жалко... Она вернулась в мастерскую, тихонько потрясла осиротевшего лекаря за плечо, позвав: - Пора.
Левий: Добродушное солнце прижало к себе белую от ужаса Александрию - только из одной чистой и непорочной любви, из невинного непонимания собственной губительной силы, искреннего желания выразить всю любовь к городу, который становился бледнее самого белого и растворялся... растворялся... обжигал голые пятки да так, что аж борода задымилась. По кругу побежали серые крысы с умными мордочками, Левий знал всех по именам, но не стал догонять. Египетские раскаленные пески, лежавшие ровно до того, вдруг взметнулись и нарисовали в непонятного цвета небе лицо женщины... мать или Сара? или еще кто? Пустынный ветер взвыл "пораааа..." и Левий побежал голыми пятками по плитам в сторону, в какую-то сторону, и плиты затряслись и рассыпались: - Агрххх! - Он открыл глаза, свел их вместе и, узнав Суламиту, успокоился. - Мне снился чудный сон, кажется, даже пахло жареным мясом. Он поприветствовал торчавшего за спиной матери Тирра ("Аве, ребенок!") и, оглядевшись, добавил вопросительно: - Тетки еще не разгромили дом?
Суламита: - Нерона что ли в иудейском аду жарили? - подвинулась ближе Суламита, отпрянувшая сперва от выражения лица. - Я б тоже посмотрела. Но уже пришел реббе и придется смотреть как он их там строит фалангой, а мужчины жмутся по углам атрия египтянами при въезде Антония. А что-то мне подсказывает, что они должны идти первыми. Поэтому пора возглавить. Ханна теперь может ждать вечность, но невестки Реввеки поставят тебе слишком большой и нескромный памятник если нас всех смоет. Там такое делается... Где у тебя тут плащ?
Тирр Серторий: На приветствие Левия Тирр возмущенно фыркнул, но ответил смиренно: "Аве!" дабы не раздражать мать. Он бы не хотел смотреть на жареного императора и потому молчал до того момента, пока мать не вспомнила о плаще. Одним, впрочем неловким, движением Тирр накинул плащ на ее плечи и снова застыл молча в ожидании указаний. Буря в кубикулах, рокотавшая раньше далеко и тихо, разворачивалась, питаемая мощью еврейских женщин. Это было так... многообещающе, что Тирр заметно поежился.
Левий: - Фалангой? Мита, мы-таки идем захватывать Форум? - Левий налил в стаканы неразбавленного, всунул их в руки Мите и Тирру, одним махом осушил свой. - Да пейте, там такой ливень, того и гляди, мимо проплывет чудак в лоханке с двумя кобелями. Больных теперь прибавится. Ну что за обычаи... - бормотал он, отыскивая среди хлама плащ. Наконец плащ нашелся и Левий - одетый и мрачный - повернулся к Мите: - Одно хорошо - я смогу целую неделю питаться твоими пирогами. Он храбро вышел к по-традиции (вот-вот пару минут как) молчаливой процессии, уже выстроенной под домом и, подхватив горшочек с деньгами для милостыни, встал во главе.
Суламита: - Ой, - сказала Мита, уже порядком подзабывшая не материнские даже, а нянины обычаи, послушно выпила вина, наплевав на них же, раз лекарь велит - ему виднее, благодарно кивнула сыну и вышла под навес, прикидывая меню добрососедской недели, на недовольные лица судачивших о ней только что женщин обращая так же мало внимания, как на скорбный взгляд раввина, недвусмысленно осуждающий язычницу на иудейских похоронах. Пристраиваясь в хвост процессии, она мельком взглянула на покрытое по обряду тело прижимистой Ханны... негромко выругалась и метнулась обратно в дом - к сундукам. Поскольку в одном из них совершенно точно видела Тору, которую женщины, очевидно "не нашли", чтоб пересудов о семье где сын - язычник, а невестка - вообще исчезла, хватило ещё на месяцок. Вернувшись, демонстративно плюхнула свиток на носилки, жалея, что нельзя показать раздираемой язычеством и христианством общине пару неприличных римских жестов. А проходя мимо Тирра буркнула: - Не удивлюсь, если твоя бабка, вся в белом, придет посмотреть как мы тут живём, просто потому что эти люди плохо её закопали.
Тирр Серторий: Протянутый лекарем стаканчик он выпил махом, управившись быстрее матери - и уже открывал перед ней и Левием дверь. В стену ливня Тирр вышел с теплотой в полупустом желудке, еще раз мельком глянул на ремешки и дернулся лишь раз - когда мать как заполошенная побежала в дом и вернулась оттуда со свитком, который положила в ноги мертвой. - Не удивлюсь, если твоя бабка, вся в белом, придет посмотреть как мы тут живём, просто потому что эти люди плохо её закопали. - Тогда ей следовало бы навестить тех, кто ее закапывал, - он с сомнением покачал головой, якобы принимая ее слова за чистую монету. - Ты поэтому держишь в амбаре столько ржавых цепей и хлыстов? И, не дожидаясь ответа, Тирр подхватил мать под руку и повел вслед за скорбной процессией крикливых теток.
Левий: Левий сбил с головы капюшон, который застил глаза почище дождя и медленно двинулся вперед, в сторону кладбища и катакомб, толком еще не зная, куда вести процессию. Горшок с деньгами наполнялся и водой и оттягивал руки - в такой ливень редкий нищий выйдет за своей долей чужого горя, обращенного в звонкий ас. Левий уже подумывал завернуть шествие кругом, чтобы пройти по паре закоулков... с одной стороны тетки общины заслужили хороший душ, с другой - где-то там, в конце этого веселого балагана, шли и те, кому болеть по прихоти лекаря Левия не следовало бы. Чавкая и хлюпая грязью, чихая, остановившись уже четырежды, похоронная процессия (да несколько завзятых зевак, прошедших уже больше положенных им четырех амов) вышла на дорогу к иудейским катакомбам
Суламита: Суламита, услышав сына, скрыла усмешку поглубже натянув на голову край паллы, и попрыгала через лужи за процессией, стараясь чтоб прыжки поменьше напоминали отправление какого-нибудь оргаистического культа и всем сердцем жалея Левия, точнее - той его частью, которое не кипело от возмущения поведением женщин общины. >>>Номентанская дорога
Левий: >>>>> Из иудейских катакомб Вернулись к дому когда совсем уже потемнело вокруг. Многие отбились от процессии, но Левий никого не пересчитывал, только заметил, что Мита с сыном здесь, и брат Нуб следует тенью. Все, кто был нужен, на месте. Он вошел в дом, раскрыв двери широко, приглашая орду грабить сколько ей будет угодно, а сам ушел в мастерскую, где снова налил себе неразбавленного.
Суламита: >>>Иудейские катакомбы ... - И что? Этого хватит чтоб заесть такое горе?? И назови мне хоть одну причину чтоб кормить кур утиными яйцами, Реввека, и я научу твоего мужа торговать так, чтоб ты ела их не только в гостях!!! - возмущалась Мита на традиционную поминальную снедь, вид которой был не по карману разорённому лекарю. Негромко возмущалась, так, что из кухни было слышно всего лишь до латрины во дворе. Реввека оппонировала не громче, хоть и не тише, и в конце концов, плюнув куда-то между рыбной торговкой и корзиной, Мита ушла искать сироту, чтоб обнадёжить: - Левий, я тебе буду не я, если ты у меня не будешь есть эту неделю такое, про что в Риме не знают потому что не читали про Семирамиду и царицу Савскую!
Тирр Серторий: >>>>> Иудейские катакомбы Тирр довел мать до дома Левия, но переступать порога не стал: - Оставайся, мам, а я пойду в лавку, соберу то, что смыло дождем. Нуб проводит тебя обратно. >>>>> в лавку Суламиты
Нуб: >>>Иудейские катакомбы Нуб лишь кивнул Тирру, стоя у входа под балконом в ожидании когда с одежды стечёт и можно будет войти в таберну. Брата Левия хотелось утешить, не словами, так хоть участием и присутствием того, кто так же как и он верит в жизнь вечную и лучший мир, но в доме было слишком много посторонних глаз и ушей. В мастерскую он за хозяйкой зайти не решился, оставшись у двери.
Левий: Когда Суламита вошла в мастерскую Левий тем же жестом, что и раньше, протянул ей стакан с вином и вздохнул: - Семирамида? Мита, я тебя умоляю, где те сады и пиршества? И я не хочу волос в еде, даже в самой простой, даже с ног царицы. Поэтому все будет скромно и необременительно для твоего семейства, хорошо? - он выпил и задумчиво продолжил: - Во мне борются лекарь и еврей, и я скажу тебе, это схватка не на жизнь, а на смерть. Но ведь еврейские тетушки могут болеть долго и несмертельно, правда?
Суламита: - Если ты хочешь отдохнуть месяцок, так я скажу твоему лекарю, что они могут болеть и дольше, но после такой грозы твоему еврею уже через недельку будет много работы, поэтому уж позволь женщине решать что будет делаться у неё на кухне, - строго возразили Мита, - если уж наши мудрые предки постановили с горя хорошо кушать от соседей, кто мы такие чтоб с ними спорить? Хорошенько приложилась к вину в подтверждение, и продолжила настойчиво, потому что о Левии теперь совсем, совсем некому было позаботиться: - А девчонку всё равно надо купить, даже если планируешь питаться святым духом, а еврей в тебе не воспротивится стирать бельё в фуллонике, дом поле этого нашествия кто-то должен убирать, и не только сегодня.
Левий: Левий всплеснул руками: - Не только сегодня?! Мита, только не говори мне, что эта процессия поселится в моем доме и будет спать на моих славных пыльных лавках и топтать мой славный неподметенный пол? Никакая девочка из фуллоники не справится с таким нашествием, - от упоминания о римской стирке передернуло. - Боюсь только, что работать-таки придется лекарю, а не еврею, еврею же останется убиться с горя, ты знаешь для него какой-нибудь безболезненный способ? И раз уж я не указываю на кухне, то предпочел бы закармливание насмерть, особенно твоим сырным пирогом. Хмелея больше, он плеснул еще неразбавленного, добавил в третий стакан и доверительно попросил: - Позови-ка сюда Нуба, душа моя, довольно ему подпирать мою прекрасную дверь.
Суламита: Мита скосила строгий глаз на неразбавленное, но во-первых кто не пьёт потеряв столько сколько Левий в одночасье, во-вторых у неё самой это был второй стакан и она только ворчливо уточнила: - Плату будут получать и лекарь, и еврей, так что за неделю ты должен набраться сил, а я, так и быть, буду класть тебе на пару пирогов меньше, чтоб не случилось непоправимое... Нуууб! - отскочил с мелкими крошками штукатурки со стен негромкий Суламитин призыв.
Нуб: - Я тут, госпожа моя, - шагнул в дверь невозмутимый нубиец, привычно наклоняясь чтоб не задеть притолоку, - Суламита дело говорит, Левий, эти-то однажды разойдутся, но к тебе, как всегда, набегут другие, и ты не сможешь принимать больных в грязных табернах, а если будешь прибираться сам, тебе будет не до работы. Сходи прямо завтра, торг у работорговцев будет плохой, все покупатели будут на играх, можно будет сторговать подешевле.
Левий: - На один пирог меньше! Полпирога! - слабо торговался Левий, и как только Нуб втиснулся в мастерскую, протянул ему стакан и мешочек с пятью золотыми дорогого друга Ормузда Осмарака. - Передай Софье вместе с моей благодарностью, друг. Он отпил еще полстакана единым глотком: - Владеть кем-то? Право, я еще не настолько потерял самоуважение. Хотя в чем-то вы правы, Саре с мамой намного лучше меня удавалось создавать здесь видимость чистоты, значит, придется найти кого-то на эту нелегкую работу.
Суламита: - Это ещё что? - удивилась на мешочек Суламита, точно помнящая, что выгребала всю наличность подчистую, провожая старшего сына в Грецию. - Нуб, если ты продал мои воспоминания о хорошей жизни чтоб занять денег Левию, так зачем мне их возвращать, как-нибудь обойду... ааа... это Софьины, - дошло запоздало, а потом она услышала "Владеть кем-то? Право, я еще не настолько потерял самоуважение" и осталась стоять с открытым ртом, держась за сердце от воспоминания от кого она, несколько лет назад, слышала подобные идеи. И то ли сердце, то ли вино были тому виной, но слова она нашла не сразу. - Ты, главное, на рынке такое вслух не скажи. Иногда, как видишь, полезно кем-то владеть: ты им даришь-даришь, а они нет бы туник и покрывал себе накупить - в кубышку собирают... Я бы поспорила с тобой о рабовладении, Левий, но если я сегодня не приду ночевать у меня разбегутся не только сыновья и что я буду делать одна среди всей этой капусты. И тебе пора спать, уж ты, как лекарь, должен знать, что сон лечит всё. С тобой вызвался остаться какой-то из сыновей Реввеки, он и проводит всех и двери запрёт. Храни тебя боги, - простилась коротко, и вышла, выздыхая долго. >>>Лавка(она же дом) Суламиты
Нуб: - Спасибо, Левий, но, может, не нужно сейчас? - задержался в мастерской Нуб, пытаясь вернуть мешочек. - Иногда владеть - значит спасти, по себе знаю, - кивнул на дверь, за которой скрылась хозяйка, - долг может подождать, Софии не к спеху, а тебе нужнее.
Левий: - Хорошо, я схожу завтра на рынок. Но деньги возьми, Нуб, лучше отдать сразу, чем потом собирать ас к асу. Береги хозяйку. Левий проводил их к двери, широко зевнул и не обращая внимания на послепохоронные шатания скорбящих, завалился спать.
Нуб: Нуб, поняв так, что община всё-таки не оставила лекаря помощью, забрал деньги и на прощанье сказал только: - Крепись, брат. Благослови тебя Бог. И догнал Суламиту у выхода, поправив на ней плащ руками, которые она купила с кровавыми следами от колодок и вылечила, как и душу, которую не покупала. >>>Лавка(она же дом) Суламиты
Берганса: 26 раннее утро с источника Эгерии>>>>>>>> Чувствительность уходила из тела, оставалось только изнывание, иногда отказывали ноги и он полз, иногда на коленях, иногда на локтях, и только потому что там где-то сидел на бочке человек и не давал потерять сознания. Тупо ныл голод. В этом мире ненависть - единственное, что делает человека человеком. Сырое утро застало его в узком переулке, куда не выходили двери, и молочник с тачкой в двух руках протарахтел бы мимо по улице, завывая, когда б голова Бергансы не высунулась, качаясь, из прохода прямо к колесу из цельного спила. Что он подумал, громко возвестил стук брошенного на подпорку груза - не будь конструкция так примитивна, керамический бой заглушил бы пару вспугнутых шагов и шлепок спиной о стену. Берганса выглядел после своего путешествия словно труп, сброшенный в клоаку: дождь сделал с городом все что мог, но все, что он мог - это собрать грязь в промоинах мостовой. Но Берганса был жив, и посмотрел снизу в лицо молочнику и запомнил каждую черту иcпуганного лица так что смог бы сложить эти черты в любую другую гримасу. Молочник каким-то наитием угадал, что лучше подать руку, и, повесив подобранное тело на свою тачку, дотряс его до дома Левия Теребраса.
Левий: 26 августа, утро Гадкое утро и гадкий привкус могильной земли во рту. Ночью Левий ворочался и спал почти без снов, даже и не спал, дремал скорее, или лежал в забытьи, как и многие в этом доме раньше и после. Он привык к смерти, но не к похоронам, похороны всегда оставались за его дверьми и всегда были проблемой безутешных родственников. С пробуждением же Левий понял, что теперь будет прикладывать еще больше усилий, чтобы незнакомым ему людям не пришлось испытывать теперь уже знакомые ему чувства. Землю он шумно сплюнул в окно, когда вышел со стаканом неразбавленного, потягиваясь, щурясь и кряхтя, на порог дома - и едва не попал в лежащий у самых ног грязный волосатый куль. Наклонившись, Левий понял, что видит перед собой первого страждущего нового дня: - Ты ко мне или так просто здесь прилег? - вопрос был риторический, ибо кровь на человеке рассказала все раньше, чем его язык, и договаривая последнее слово, Левий уже взваливал на себя пациента.
Берганса: Как его с тележки сбросили, он не помнил, а в очередной раз пришел в себя, когда чуток потянуло вином и раздался вопрос. - Просто так, - осклабился Берганса, пытаясь открыть глаза, пока его поворачивали и пояснил: - денег нет, - тоном, каким отвечал на просьбу о милостыне. Но человека это, похоже, не заботило. Что было странно даже тогда, когда, въехав на чужом плече вперед ногами и кверху задом, он понял, куда въехал. Он бы высказал что-то равносильное или более понятное насчет денег, но только покачал головой.
Левий: - А у кого они есть? - пожал плечами Левий, сбрасывая куль на лежанку для больных и страждущих. - Лежи тихо и не истекай мне тут кровью на циновки. Он бегло осмотрел разбитое лицо, ссадины от веревок на руках и сочащиеся поперечные порезы, сделанные слишком аккуратно для истерики и слишком нежно для убийства: - Если ты хотел убить себя, то резать нужно было вдоль и не обвязываться перед этим жгутом, - здесь шить пару минут, но ведь не потому этот болезный лежал на пороге, не в состоянии поскрестись громче полевки. А вот запекшиеся кровавыми сгустками пальцы на ногах были уже интереснее. Точнее, их отсутствие. Насколько Левий помнил, официальная система римских наказаний для рабов и беглых не предусматривала отрезанных мизинцев, но вот культы, они всегда изобретали что-то свежее. Он разжег очаг и поставил кипятиться воду, прокаливая осторожно иглы и ножи, заметил лежащему: - Верх остроумия - отрезать себе пальцы перед походом к лекарю. Не хочешь рассказать, кто тебя и за что?
Берганса: Берганса даже удивился. Во-первых, тому, что ему, оказывается, после слитой крови еще было чем истекать, во-вторых: - Да уж если б с тобой в остроумии сравняться хотел, так бы и сделал. И ремней у себя со спины тоже, наверное, сам нарезал. За то что денег нет... ни у кого. За то, что мое вытрясли и сверх того хотели, а больше не было, взяли чем смогли - видать, шкура на вес золота показалась, - широко улыбался он сквозь зубы, наблюдая за приготовлениями почти невидными в прищуре зрачками. - Куда вино девал? Я знаю, со стаканом вышел.
Левий: Левий хмыкнул и поставил на огонь еще воды, да достал побольше свежих белых тряпок из коробки: - Delirium? Спину на ремни? Твои приятели просчитались, нужно было язык на жаркое резать, было бы не хуже чем у Лукулла. Вино? - он похлопал себя по животу. - Все вино в надежном месте, бродяга. Для тебя есть напиток повкуснее: немного мака, кошачья мята и еще несколько трав, еще пока нашим мудрецам неизвестных. Он влил в болтливого больного успокаивающую жидкость, затем промыл раны на руках и, промазав их уксусом, крепко зашил в несколько стежков. Здесь все было чисто и бело, шрамы будут совсем тонкие. Теперь ноги. Левий внимательно осмотрел срезы, обожженные железом и уксусом, но уже залепленные грязью и красные от жара и дурной крови: - Тебе отрезали больные пальцы или здоровые? Здесь видно руку человека, знающего, как нарезать луканскую колбасу минимум дюжиной способов, - губкой Левий почти смыл слой грязи и убедившись, что начальные рубцы появятся и без его участия, накрепко замотал обрубки чистой тканью с мазью из перетертой в пыль мирры и вареным медом.
Берганса: - Сам ты делириум, - вздохнул Берганса, наглотавшись зелья, и засопел под иглой и уксусом. - Ты меня слышал вообще, или ответ придумывал? Люди любят о будущем думать, отсюда все их просчеты, а любой отрезанный язык можно приготовить не больше одного раза, так что лучше бы ты не пытался доказать, что шутить умеешь лучше чем шить. Боль надоела, как голосистая собачка, но ничего уже нельзя было сделать кроме того, что уже делалось, и он говорил, зная, что его рано или поздно размотают и убедятся, а пока продолжал лежать как на битом стекле. Мак... к тому же мак оставлял надежду, что скоро обкатает эти осколки как прибой.
Левий: - Зато ты - образец слушателя, - Левий хмыкнул и потянулся за чистыми бинтами к прибитой к стене корзине. - Ладно, и так видно, что здоровые пальцы. Были. Еще пара минут и лохматый должен будет погрузиться в сон, отвара Левий не пожалел - болтовня и возня мешали работать. Он бесцеремонно перевернул больного, снял заскорузлые тряпки с ран и присвистнул: - Весь культ ремнями обеспечил? Добрый ты человек, глупый только. Спи давай. И продолжил промывать, обрабатывать и перевязывать, чувствуя, как наливается внутренним жаром изрезанная кожа.
Берганса: - А ты не командуй! злой и умный... нашелся... Да уж я бы тебя послушал, не сомневайся, внимательно, если б ты что-то об этом культе знал, но ты же бредишь просто... это у меня прямо судьба такая - мне наливают и сами же пьянеют, меня режут - их же и корчит, ты меня маком, а самому сны... снятся... - Веки, и без того тяжелые, плотно сошлись задолго до того, как сомкнулись, увянув, губы. Но и после того как перестал выходить голос, долго еще жил слух. Берганса понимал, что лекарь скорее треплется сам с собой, чтобы что-то произнести по делу, даже если и знает...
Левий: Бродяга наконец-то заснул, и Левий смог закончить работу. Он сшил все, что можно было сшить, остальное крепко перевязал, измазав в плохой крови почти все бинты, какие были, все тряпки, чистые и грязные, большие и поменьше. Даже с порванной кошкой нубийки было меньше крови и гноя. И теперь, оглядывая поле сражения с неизвестным Левию культом, он понимал, что проиграл в одном - в чистоте. Если бы Гигиея заглянула сюда, ее хватил бы удар, как хорошо, что бедняжка не существует. Левий свалил грязное в здоровенную корзину для стирки, но чистого, белого и благоухающего травами оттуда не выпало, возможно, Сара делала что-то еще... Что-то, что могла сделать какая-нибудь женщина. Что, если Суламита права? Левий огляделся вокруг, поднял голову и, покачав ею, возразил: - Но ведь это же не для меня, а для несчастных, кои Твоей волей приползают к порогу и пачкают белье. И душу не обесценит золото, уплаченное за тело, разве нет? Он высыпал в кошель подношение Валерий и, буркнув нечленораздельно еще один любой аргумент ("Господи, ты умный, придумай сам") пошел на Рынок рабов
Левий: >>>>> с рынка рабов Шли молча, медленно и печально, и судя по хрипам, что издавала девчонка, побои были намного сильнее, чем он предполагал и чем было видно. Хорошо хоть зубы все на месте, прости Господи. Левий скрипнул своими. И уже в мастерской он усадил девчонку на сундук и спросил, осматривая, но пока не трогая ее: - Где болит? Кто тебя бил, как долго и чем? Есть хочешь? Говори шепотом и ничего не бойся.
Ифе: 26, август, утро>>>рынок рабов Чем дальше они уходили от рынка, тем тише становились город и непрерывный гул в висках. Ифе слышала теперь обрывки разговоров, скрип дверей, ругань столкнувшихся в толпе разносчиков, крики попугаев из птичьей лавки, обиженый мяв вышвыриваемого оттуда кота... Но всё это было словно в первый раз, как тогда, когда она маленькой девочкой входила в Рим с партией рабов с латифундии - всё было чужим, непонятным, ни на чем невозможно было сосредоточиться ни на вдох. Она пыталась только, как всегда, унять дёргающуюся губу, чтоб не глазели люди и не гневался хозяин. Ифе даже не сразу поняла что они пришли, что это дом, где ей предстоит жить. Хозяин что-то спросил. Ей пришлось сделать усилие, чтоб понять смысл его слов - Где болит? Кто тебя бил, как долго и чем? Есть хочешь? Говори шепотом и ничего не бойся. Только подумав "зачем ему это?" она недоумённо посмотрела на бородача... и вспомнила. Лекарь. Несколько раз бывавший в их доме лекарь. Она даже помнит как его звали... зовут... - Господин Левий... я... - мысли давались ещё сложнее чем слова, - нормально, я только немножко... отдохну и могу работать. Жить в доме... Не у Федула, не у бандита. Не в лупанаре. Она боялась поверить.
Левий: - О, ты меня помнишь, - Левий широко улыбнулся и погладил ребенка по голове. - Это хорошо, не все вышиб из тебя этот тупица-грек. Работать успеешь еще, сейчас... сейчас... так. Успокаивающего отвара было море, хоть и обмелевшее изрядно усилиями всех приходящих в этот дом. Левий налил остатки отвара в кружку, протянул Ифе: - Пей это и ложись отдыхать, - он посмотрел на мирно сопящего бродягу и подумал, что для измученной девочки это не самая подходящая компания: неизвестно, проспит ли тот до второй стражи, как рассчитывал Левий, или проснется раньше. - Пойдешь в дальнюю кубикулу, там есть лежанка и покрывала.
Ифе: Ифе кивала как механический телёнок которого она раз видела на ярмарке, пила большими жадными глотками не смотря на боль в разбитой губе и першащее горло, и не верила что так бывает. "Лежанка, покрывало, отдохнуть"... После побоев она привыкла иди красить, мести, разносить заказы... Она послушно встала, кланяясь новому господину, и, не сдержав стон, скривилась от боли: - Айммм...
Левий: - Это что такое? Он подхватил девчонку и снова посадил ее на сундук и, уже не опасаясь ее напугать, снял остатки грязной туники. Дышала она как-то неважно, и Левий уверенными движениями - теми, которыми он проверял покалеченных на арене бойцов - провел по ребрам слева и справа, внимательно следя за реакцией.
Ифе: Она отпрянула от рук прежде, чем успела подумать зачем к ней прикасаются и не лучше ли не сопротивляться чтоб не злить нового господина. Но пальцы лекаря нашли больное ребро раньше, чем она набралась упорства сопротивляться или покорности согласиться. - Ойй! Не надо, господин, там синяк, ногой... я тряпочку мокрую приложу...
Левий: - Ногой, - повторил Левий, подушечками пальцев продавливая синеву сильнее. - Ясное дело, что не веревкой. Надеюсь, ребро не сломано... Дышать больно? Нагибаться? Так больно?
Ифе: - Ногой, верёвкой потом, - равнодушно подтвердила Ифе. - Госпожа, она же женщина, что она может сделать... поболит и перестанет. И, чтобы поскорее перекратили тыкать в синяки, ответила: - Дышать если глубоко, нагибаться тоже, там больно, но не так как выше. От питья клонило в сон и, хоть губа почти унялась, силы не возвращались, как будто она стирала трое суток напролёт. Мысли путались и додумать Ифе смогла только одну - про старый дом, злую ревнивую госпожу и себя, сидящую почти в чем мать родила перед новым хозяином. Она съежилась, опустила глаза и попросила, почти умоляя: - Можно я пойду на кухню, господин Левий? Может быть у госпожи есть какое-нибудь дело для меня...
Левий: Ну да, если бы кости были сломаны и упирались в требуху, то она бы уже лежала без сознания или выла от боли. Значит, все не так плохо: - Нету тут госпожи, нету, успокойся. Так. Кости треснули скорей всего, не страшно. Охлаждать уже поздно, кожа синяя, но без опухоли, хорошо... Цыц. Успеешь еще на кухню, я надеюсь, что меня сегодня и без тебя покормят... нас, вернее. Выпрямись и не двигайся. Он вытащил из корзины последнюю чистую тряпицу для перевязки и плотно и широко перетянул ушибленное место: - Иди в дальнюю кубикулу сейчас, найдешь в корзине мою старую тунику, наденешь вместо этого тряпья, - Левий презрительно сморщился и бросил порванное в мусор, который обычно сжигал за домом. - И ложись спать, на спину только.
Ифе: Ифе вытаращила глаза и даже хозяйское цыц не возымело должного действия: - Как нет? Совсем? И пока этот странный господин (не так уж он много за неё заплатил чтоб так возиться!) перетягивал ей ребро, пыталась собразить, лишь раз ойкнув когда лекарь закреплял тряпицу. - Но... я... мне, наверно, надо сперва показаться ключнице? Или старшей рабыне?
Левий: - Совсем, - Левий невесело ухмыльнулся в бороду. - Жена сбежала, мать умерла. Старшей рабыни тут тоже нет, да вообще никаких рабов нет, так что если тебе нужна компания, но ее могу только я составить и еще те, кто приходит сюда поболеть. И только сейчас до него дошло, что он стал рабовладельцем.
Ифе: - Ни одного... - растерянно пробормотала Иф, не понимая как это - богатый человек, ученый лекарь, дом свой и ни одного раба. Но сбежавшая жена прихватила, видно, с собой служанок какие были, а может и совсем обчистила, Ифе наслушалась в своём районе таких историй. Только их почти всегда ловили - беглых жен. Как и рабов. Но если сбежавшая хозяйка не вернётся, значит никто кроме господина над ней не властен, а с одним господином ещё можно жить, даже очень можно. Она подобрала лоскутки туники на грудь: - Спасибо, господин. Я совсем чуть-чуть полежу и... - Ифе оглянулась вокруг, пытаясь разобраться чем она может угодить. - Прибираться начну. Кланяться с перетянутыми рёбрами было почти совсем не больно. Туника в корзине нашлась, а ложе... она, кажется, никогда не спала мягче. По крайней мере воспоминания о рынке заволокло пылью с подголовника и сном так быстро, что она ресниц сомкнуть не успела.
Левий: - Мдааа, не было печали, - Левий проводил взглядом девчонку, посмотрел на мирно сопящего бродягу и подумал, стоит ли спрятать его перед приходом Миты, если она, конечно, придет. А пока на всякий случай стоит перепрятать оставшиеся деньги, дабы не вводить в искушение лохматого, когда тот проснется, слегка прибраться, выпить вина...
Суламита: >>>Лавка(она же дом) Суламиты август, 26, день - Нет, Левий, если ты меня спросишь кто счастливее я или твоя матушка на Елисейских полях, так я скажу что она! - возвестила Суламита, грохая корзинку на скамью в таберне не глядя даже лежит ли там кто. - С самого ранья на ногах и хоть бы одна сволочь спросила как я себя чувствую, кроме той, что пыталась продать мне на улице снадобья от морщин! А если ты меня спросишь где она там увидела морщины, так я тебе скажу, что это не морщины, это вмятины. Вмятины, Левий! Потому что когда бьёшься головой об стены целыми днями то выглядишь потом как та Венера которой отбили нос и оба уха пока везли из Греции в парк покойного претора чтоб он провалился ни одного деревца на улице в такую жару один мрамор!
Левий: Левий успел начать второй стаканчик, когда услышал знакомые шаги, грохот и голос. - Морщины? Мита, скажи мне только одно: не принесут ли сюда сейчас бездыханное тело с вмятинами не в пример более обширными и глубокими, чем твои. Он нежно погладил корзинку, что принесла Суламита, и вручил ей свой стакан с еще холодным вином: - Ты выглядишь слишком свежо для этого города, Мита, таких принято спрашивать, к которой страже они сегодня сойдут в землю и что лучше принести на поминки. Идем в дом, там прохладнее, только не громко, у меня там спят бродяга и ребенок, надеюсь, что проснутся они в разное время. Этот дом никогда не опустеет, никогда, я умру, а они останутся.
Суламита: Холодное она выпила залпом и так с пустым стаканом и пошла. - Левий, ой! Не принесут. Если бы от слов умирали, Рим бы уже опустел, да и я б не выжила, ты бы слышал как эти люди орут в очереди к Редикулу, а я всего-то пообещала ему курицу за непутёвого! И лучше б они спросили меня сегодня, потому что завтра я им отвечу, что скорее у той Венеры отрастут уши чем я освобожу им место! И ты не умрёшь. По крайней мере пока не съешь это всё и ещё немножко завтра... - подутихла Суламита уже в районе кухни, поскольку вечно валяющихся у добросердечного Левия бродяг причиной говорить потише не считала. А выкладывая на стол запечёную рыбу, тушеные овощи, фаршированный яйцами с сыром пирог и фиги, задумалась о том, когда это Левий успел прижить внебрачное дитя. - Ребёнок... Ребёнок? Левий?! Посмотри в эти глаза которые видели больше калеченых рабов, чем праздников, и скажи, что ты купил девчонку хотя бы о двух руках и двух ногах!
Левий: Левий внимательно следил за появляющимся на столе обедом. - Если меня будут кормить так, то я постараюсь жить вечно, нет, правда, мне совестно такое говорить, но как молчать, когда твоя рыба пахнет лучше всех благовоний императорского дома и даже лучше Александрийской библиотеки. Какой пирог... Он откусил прилично, но потом снова пришлось взять себя в руки: - О, это было самое страшное утро в моей жизни, не считая того, когда Сара впервые подала на завтрак сухие лепешки с гарумом. Купил, Мита, представь себе, я купил человека, я рабовладелец! А ведь некоторые с этим живут с рождения и на них тоже нет никаких вмятин, - он усмехнулся и отложил на блюдо всего, что выглядело повкуснее. - Это Ифе, девчонка Федула, чтоб его подбросило и разорвало. Ноги-руки на месте, ребро только треснуло, ну и само собой синяки. Избил девчонку и продал торговцам на Бычий рынок. Ну что за город, Мита, когда он покатится в море, я попрошу себе дудочку, буду бежать рядом и играть что-нибудь веселое.
Суламита: - Разорвёт однажды, от жадности, - подтвердила Суламита, закончив суетиться и усаживаясь напротив, подперев щёку рукой. Смотреть на этот аппетит было сплошным удовольствием, первым за пол дня. - Ифе... египтяночка такая бойкая? Этот ребёнок, Левий, может вскорости запросто родить тебе от моего конюха, так что привыкай быть рабовладельцем быстро, пока не началось. А если этот поганец, Герасим мой, будет тут околачиваться, а он будет, ты гоняй. Можно дрыном, я не обижусь.
Левий: На минуту Левий пожалел, что он не маленький и не может засунуть себе в рот все сразу так, чтобы потом не нужно было оправдываться. Так, сначала рыба... овощи... пирог с нежной корочкой и мягкий сыр рассыпается... - Даже я слышу, как потрескивает за ушами, нет, Мита, тебе нельзя готовить мне каждый день, я перестану помещаться в мастерской, а потом и в доме, - дослушав до Герасима, перестал жевать на пару мгновений, не дольше. - Я что-то и не подумал про конюха. Дрына у меня нет, конечно, но двух рабов мне в доме точно пока не надо. Мне и одной-то не надо было. Вот что с ней делать, Мита? Ну... это же командовать надо? А я не умею людьми командовать, пока они не под ножом лежат.
Суламита: - Комаааандовать... - протянула улыбаясь Мита. - Ничего, перестроишь таберну. И у тебя на это накопится, потому что станут думать, что если у лекаря такая здоровая мо... лицо, то и у них будет. Командовать легко. Но человеку нужно дело, Левий. Кто командует тобой, когда ты работаешь? Дело. И ради чего. Ну и отдыха с едой немножко. Не разбалуй только, а то после Федула ей тут у тебя раем иудейским покажется. Помнишь как я Залику взяла? Потихоньку-полегоньку... пряжа, потом прилавок. Она ведь способная, не только задницей вертеть. Дети сразу вспомнились маленькими, а дом - полным беготни и смеха. Суламита повздыхала и призналась честно: - Не пойму только что Авлу надо? Чем он успокоится уже, горе моё... и где я упустила...
Левий: - Авл когда успокоится..? Наверное, когда избавится от Тирра, Нуба, Залики, а в идеале еще и от конюха. Левий потянулся, встал и нацедил в стаканы еще вина, разбавил посильнее и поставил на стол: - А вот пряжи нет, зато стирки накопилось на пару жилых кварталов, у самого слезы наворачиваются, когда вижу эту гору. Найдешь его - присылай на перевоспитание, не все же девочке мучиться, - Левий съел фигу и отложил на блюдо рыбы и овощей, подумал и добавил последний кусок пирога. - Иудейский рай будет неполным без хорошего обеда. А как твои негулящие поживают? Синяки, шрамы, шишки на месте?
Суламита: - Так оно и бывает, когда ради этих проклятых лавок забываешь про детей... вот хоть Хаима взять, у него так вообще, я ещё как у Весты за юбкой живу, - кивнула Суламита, думая, что если будет дочь, то это к лучшему, что ни торговлю стеклом, ни гончарную мастерскую она не смогла удержать. Зато сколько будет времени... на всё. - Негулящими, Левий, тебя не порадую, все шишки и синяки подрастерялись, бегают как кони, тебе спасибо. И зарделась немножко, при мысли что скоро, может, придется каяться Левию, что на этот раз погуляла она. Шила-то в мешке не утаишь, а в таком возрасте, да с её здоровьем, чем раньше лекарю признаться, тем лучше.
Левий: - Весту лучше не поминать, пока след на море не разгладится. Рад бы тебе помочь, только не знаю, что еще можно сказать о детях, у нас Сара разобралась с проблемами воспитания легко и изящно. Нет детей, нет воспитания, нет проблемы, - Левий тайком отщипнул крохотный кусочек от пирога, сунул в рот. - Ну ладно, я краснею, только что ребенка объел, а ты-то чего? Добавить еще воды? Или жарко?
Суламита: При упоминании следа на море, Суламита зарделась ещё сильнее, быстренько сама себе плеснула прохладной водички, и вскинулась, сообразив что лишнего ляпнула: - Левий, да какие твои мужские годы?! Это мы, женщины, быстро цветём да скоро вянем. А тебе за твои мучения боги должны послать хорошую жену! А чтоб плодовитую - помоложе бери, воспитаешь заодно, как следует. И никаких иудеек, хватит глупостей этих, тем боле ты полноправный гражданин, любая пойдет. А не хочешь гражданок, так мало ли у нас хороших варварок? Вон у Ксена какая дочка на выданье, у Маруха такие две невесты подросли - кровь с молоком, соты медовые, а не девки! У тебя и дом, и доход, любую отдадут... И, вспоминая окрестных невест, впервые посмотрела на лекаря как женщина. - Да и сам ты мужчина видный, - заключила жизнеутверждающе. - Приодеться тебе только... гм... прости уж.
Левий: - Жениться? Еще раз? Это будут танцы на граблях, и мы сможем продать даже пару жетонов, - Левий добавил себе воды. - Не хочу ни иудеек, ни гражданок, ни даже варварок... хочу чтобы тут все само собой убиралось, готовилось и стиралось, это да. Ребенок у меня, кажется, уже появился, посмотрим, как скоро я отучу ее называть меня господином. С последних слов он осмотрел себя и спросил, смеясь: - Тебе в моей одежде больше не нравятся дыры на локтях или пятна крови на животе?
Суламита: Суламита, которая примерно так же думала о повторном замужестве, не нашла что на это возразить так, чтоб звучало оно искренне. Зато у неё нашлось бы много чего сказать про Сару, которая не то что наткать, одеть мужа, кажется, не умела. Уж за столько-то лет можно было любую прижимистую свекровь осадить, ради мужа-то! - И то, и это, и, Левий, я тут занавески искала... у тебя... повесть в общем, так знаешь, в то, что у твоей мамы в сундуках можно одеть всю Иудею и ещё немножко останется на Египет. И самую малость на Сирию.
Левий: - Какие занавески? - заинтересовался Левий. - Из чего? Если белые льняные, то не надо их вешать, лучше сюда мне их дай. Сундуки и Египет... но для набедренной повязки не так уж и жарко, а если я буду резать шишки на задницах в материных нарядах, то меня не так поймут и в лучшем случае это кончится свадьбой. Может, там продать что можно?
Суламита: - Левий, что там продавать? - изумилась Мита, разом забыв про Иудею и пол-Сирии. - Там носить и носить, особенно если ты действительно не собираешься заводить себе ту, которая наткёт, а жаль. Откуда лён? Твоя мама была клад, и она умела складывать как твоя Сара вычитать! Там даже индийский хлопок, Левий, я трогала его полчаса он настоящий! Ты кушай, кушай, много ли девчонке надо, к тому же пусть побыстрее привыкает готовить.
Левий: - Если за полчаса не загрубел, тогда точно индийский, - Левий подпер бороду руками. - Я бы подарил его тебе, потому что все равно других пышущих здоровьем женщин тут не будет, и обедов тоже. А когда я одичаю и оголодаю, я просто разрежу его на ленточки и пущу на бродяг, и тут мама вернется с кладбища, и живые позавидуют мертвым. Ты не спорь, просто покажи мне тот хлопок, я в материных сундуках разбираюсь как свинья в цитронах.
Суламита: Суламита подозрительно посмотрела в горшочек, припоминая те ли травы в него положила и не попалось ли чего лишнего. Даже принюхалась. - И что мне спорить? Можно подумать если я буду спорить, так занавески сами повесятся на места, а новые тоги сами вокруг тебя обмотаются! - возмутилась наконец. - Я к тому, Левий, что район разрастается, богатеет, люди вон дома строят откуда только что берётся после пожара, такое ощущение, что они под развалинами пооткапывали все заначки что их бабки делали от мужей, а деды от жен. И тебе нужно начать новую жизнь, раз уж как минимум одну женщину ты завёл. Будет у тебя солиднее и народ пойдет побогаче, не всё ж бродягам... кстати о бродягах! - вспомнила некстати и призадумалась надолго, аж на пару пропущенных слов. - Я купила себе лошадь. Не спрашивай зачем, кто ж знал! Мне не вредно... гм... в моём возрасте? Ну спина и... И прикрыла рот фигой в меду. На всякий случай.
Левий: - Мита, я не могу ломать этот старый дом, тут постоянно кто-то ошивается. Если какого-нибудь страдальца завалит обломками моей старой жизни, сюда уж точно никто больше не придет, и новая накроется медным киликсом, потому что для таза она будет слишком мала. А тоги я вообще не люблю, неудобно клизмы делать, несолидно. Можно развесить их на фасаде как-нибудь художественно, тоги, разумеется, не клизмы. Резкий переход от бродяг к лошадям озадачил: - Ну, смотря что за лошадь, конечно, возможно слишком долгие прогулки скажутся на состоянии ее копыт, а бока сотрутся, и поредеет грива, - осознавая неминуемое, он сменил серьезный тон на обычный. - Шучу, конечно. Небольшие прогулки по ровной местности никому не повредят, а что до спины - это посмотреть надо, все ли косточки на месте. Когда она у тебя болит? Только при работе или постоянно ноет?
Суламита: - Развесь, развесь, - покивала Мита, - они лежали столько лет, что больные будут вставать от одного запаха, давно пора проветрить. Наставление о здоровье лошадей она выслушала с самым сосредоточенным видом и серьёзно задумалась над вопросом, прежде чем ответить: - Любая лошадь, Левий, у меня болит как только я её вижу, на них же не напасёшься! Поджала губы, но, не выдержав, рассмеялась. - Ой, да что там ноет, так, взвоет пару раз в день, один раз когда подумаю о работе и второй раз когда подумаю о работе, а пока работаю не болит. Потом посмотришь как-нибудь...
Публий: >>>Амфитеатр Марцелла август, 26, день. Проигнорировав умоляющие взгляды сирийцев, мечтавших поставить тяжеленный груз на порог, Публий вошел не стучась... Посмотрел на жертву, спящую в таберне, вздохнул, и на цыпочках прошел в дом. Левий нашелся на кухне, обедающим, но Публия это не смутило: - Собирайся, лекарь, срочно. У меня очередная покупка, ещё более... помятая чем предыдущие. Видел, у тебя, как всегда, бродяга валяется, но он так крепко спит и настолько бледен, что думаю, твоя жена до твоего возвращения будет в безопасности.
Левий: - Да зачем потом, давай уже сразу и посмотрю, вдруг тебе срочно понадобится на охоту ехать или на Олимпийские игры, - Левий встал и как раз вовремя: в кухню вошел непростой человек в простой тунике. Левий прищурился, вспоминая и человека, и предыдущих: - Но мой прекрасный обед... Еще помятее, говоришь? Погоди, я только возьму инструменты, - и из мастерской громко добавил, бренча железом и пузырьками. - Дорогая, обещай мне что бродяга из приемной останется жив, по крайней мере до того, как я не сниму повязки с его отсутствующих пальцев. Разбудишь Ифе перед уходом? И уже обращаясь к пришедшему: - Идем-идем, время дорого, расскажешь по дороге, - и не дожидаясь его вышел скорее к лектике, стоявшей перед самым входом. >>>>> Вилла Белецца >>>>>>>>>
Суламита: Суламита уже открыла было рот сказать что лекарь никуда не пойдет, пока не доест, но услышав "жена" начала быстро прибирать со стола, бурча: - Просто какая-то коллегия любителей мятых покупок... - и покричала в таберну, - иди дорогой, иди, я отъем ему только уши и то, если он начнёт больше болтать чем внимать. Доубиравшись и поставив остатки еды в прохладный угол, искать рабыню она отправилась всё ещё бухтя: - Дожилась! Дотаскалась по гостям на старости лет! Сопливые кинеды в бабских тряпках свободную женщину женой обзывают... Рабыня нашлась, конечно же, в кубикуле Ханны, раскинутая по-господски на хозяйском ложе. Суламита резко пфыкнула, но за плечо потрясла осторожно: - Ифе, вставай, давай присматривай за домом.
Ифе: Будила женщина и, ещё не проснувшись, Ифе подумала "наврал!", почти открыв глаза "пошутил...", а увидев хозяйку красильни только мелко закивала, поднимаясь: - Да, госпожа, конечно, госпожа Суламита. Её очень хотелось спросить - как там Амизи? Но, глянув на сердитое лицо, она не решилась.
Суламита: Убедившись, что девчонка проснулась и способна двигаться и думать, Мита предупредила, уходя: - За бродягой присматривай, как бы чего не стянул. Там в кухне еда тебе, в горшочке. >>>Лавка(она же дом)Суламиты
Публий: В дороге Публий разговаривать не любил, поэтому, отдёрнув полог лектики, больше для того чтоб раненого обдало свежим воздухом, чем для демонстрации, обстоятельно пересказал бой, каким тот записала его отличная память. В деталях описывая состояние Фарнака до самой драки и после. И всю дорогу до виллы молчал, не прислушиваясь ни к рабам, ни к лекарю, ни к дорожному шуму, только к своим мыслям. >>>Вилла Белецца
Ифе: "за бродягой присматривай... это они что, уходят все что ли?" переполошилась Ифе, но побродив по опустевшему дому и поглядев на мирно спавшего мужичка, бледного как патрицианская попа торчащая из кустов на Венеру Плодотворную, успокоилась - и бродяга мало что сможет, да и что тут вору делать? Даже статуэточки завалящей нет. Странные люди. И она первым делом шмыгнула на кухню, пока там ещё есть и пока не передумали давать. И, уплетая, думала что если Амизи хоть иногда, хоть немножечко кормят такой едой, то как бы уговорить госпожу Суламиту чтоб купила и её, Ифе, тоже. А потом, когда сытое тепло разливалось в животе, послушала тишину старого дома, поскрипывающего, шуршащего, потянула носом запахи трав с огородика в чём-то наподобие настоящего господского перистиля, и решила - нет. Ведь она одна тут, совсем одна рабыня. Она и кухарка, и прачка, и поломойка, и сама себе ключница - красота же! Даже если хозяин позовёт на ложе, так по всему видно, что он добрый, не будет больно делать как Федул, и жены ревнивой нет, да и не противный. А пока он других рабов не купит, уж она расстарается, чтоб он доволен был. Тело болело, всё, до последнего мизинчика на ноге, но ей было не привыкать - подумаешь, синяки. Ифе отскребла себя со скамейки, вышла в атриум и окинула дом по-хозяйски, прямо как настоящая матрона. И тут же пожалела, что это сделала. Потому что или женщин тут отродясь не водилось, или жили тут порядочные засранки. Чистыми были только имплювий, да печка, как она успела заметить в кухне. Ифе нашла верёвочку и высоко подоткнула длиннющую тунику. Первым делом она растопила печь и во всём, что нашла на кухне большого, поставила на огонь воды. И пока оно там грелось, старой занавеской, нашедшейся отчего-то под рабочим столом в таберне, выдраила до блеска, с золой и песком, сперва крохотную купаленку с купелькой всего-то на двух человек, а затем и латрину. Облила это всё кипятком и, охая от боли в ребре, подгоняя себя бодрым "давай-ка, давай-ка", натаскала на плиту снова. Выкинула тряпку в топку купаленки... и с полчаса искала по всему дому новую. Тряпки как коза сжевала! Зато простыни, на которых только что спала она, и даже те, на которых спал господин, только и годились, что - на тряпки. И в шкафчике нашлись - не лучше. Ифе наморщила переносицу и стояла так, соображая что же делать, у кого спросить раз господин ушел, а делать надо, но вспомнила что - она же сама себе ключница теперь! - и пошла к сундукам. Вот в них было всё как надо - и простыньки тебе, покрывала, и занавеси всякие, и скатёрки-полотенчики-салфетки, и даже несколько ковриков красивых на пол обнаружилось. И туники... много-много разных женских тряпочек, каких даже у Федуловой мымры не было - даже стОлы матронские! Ифе достала несколько, поводила по ним пальчиком, поприкладывала, воровато оглядываясь, ни одну не осмелилась примерить, и убрала обратно в сундук. А на половые тряпки с лёгкой душой пустила простыни с лож, которыми и перемыла-перетёрла всё доступное, кроме закрытых кубикул наверху, пустых, как она в дверные щели подглядела. Повязку на рёбрах несколько раз пришлось затягивать потуже - стоило резко наклониться или как-то не так извернуться, чтоб достать с какой-нибудь высокой полки пыль, и болело немилосердно, зато губа не дрожала - дом-то пустой, кого здесь бояться? Старые плиты кухонного пола, правда, пришлось поотскребать битым кирпичом, скребками... зато в табернах, самых чистых из всего дома, она управилась играючи, разве что пришлось запоминать что где лежало. В табернах же, обнаружилась корзина с такими грязными обносками и рваньем, которые Ифе, хорошенько рассмотрев, решила пустить на бинты и корпию, вместе со всем одряхлевшим бельём. Господин же лекарь... а что нужно для ран и ссадин она разбиралась хорошо. Два больших котла кипели вовсю, наполненные ветошью аж с горкой, пока Ифе перемывала и чистила посуду в горячей, обжигающей пальцы воде. Когда она достирала и развесила, уже совсем вечерело, а тело ломило так, что ей пришлось себя поуговаривать вслух "ну давай же, немножко ещё, не рассыпешься!", прежде чем постелить в обеих кубикулах свежее бельё и покрывала, развесить везде новые занавесы, постелить половички... И только когда она расстилала в кухне-триклинии скатерть, на свежеотмытый стол, и раскладывала на полочку салфетки, её обожгло как огнём - ужин-то она не приготовила!!! Хорошо хоть воду в купальню натаскала из резервуара имплювного под огородиком и тряпки-мусор-дрова сложила, маслом полив, в топку - пока хозяин мыться будет она успеет! Ифе метнулась в кладовку, но там было шаром покати. Не из чего, хоть плачь! Но прежде чем плакать, она решила проверить - вдруг господин оставил ей где-нибудь денег, а она, заполошная, не заметила? Поиски закончились в таберне. Ничем. Ифе села на край широкой скамьи, где валялся бродяга, всхлипнула пару раз, привалившись ноющей спиной к прохладной стене... и сама не заметила как уснула.
Берганса: Иногда так просыпаешься и думаешь - ну на кой. Кто тебя просил. Вот что не просил никто - определенно. Там во сне было хорошо. Если смерть на него похожа - о чем речь. А здесь у тебя есть ноги, ступни, которые скулят и дергают так, словно всю кровь что осталась заперли именно в них и стиснули. И кости есть, а именно три - гребни таза и скула - которые упираются в твердое дерево. И еще тут есть шея, повернутая набок и ноющая со ступнями наперебой, стОит только ее чуть напрячь, чтоб скулу отпустило. И память тут есть еще, причем не в голове и не о прошлом. Берганса тихо зарычал чем-то скопившимся в горле, подобрал под себя руки и приподнялся. Вот чисто этой-самой памятью. Она же и шею распрямила. Голова уперлась во что-то теплое, он втянул носом и подтянулся на руках поближе, повернулся на бок, устраивая голову как на валике и, расслабляясь, зашипел сквозь зубы: тут была еще и спина. Берганса был бы очень рад, если б у него не оказалось хотя бы спины, но выбирать было не из чего, или спина или шея, а шея уже не могла.
Ифе: Ей сквозь сон сперва показалось, что это пришел Федул и лезет. Ифе замерла как мышь под метлой, тело свело, каждую мышцу, страхом и протестом... и в ребре заболело так, что она глаза открыла сразу, резко, вспоминая все, разве что кроме имени прОклятого продавца. Бродяга проснулся и куда-то полз, прямо как старый Карп, когда Федул предпоследний раз его... и, вспомнив, куда не дополз избитый старик, Ифе охнула и запричитала: - Только на пол не надуй! Я же убрала!!! Ой... ой! Обожди! Я дойти помогу... или ведро принесу!
Берганса: - Сидиииии! - прокаркал Берганса, сжимая коленку в пятерне. - Я те дитеныш бессловесный что ты мне пспс..? - Шею сначала как-то надо было уговорить, прежде чем подниматься. Он успокаивающе погладил бедро которое под щекой, изнутри, не потому что девка, просто уж куда рука дотянулась, а дотянулась под щекой... а может и потому что девка, кому там видней. - Поможешь, - вздохнул так же утешительно, - погодь... И он стал собирать себя по частям, ища удобного положения голове на девичьем лоне, прямо надышаться не мог, зарывался в ее тунику, подтягивая все тело начиная с коленей тугим спазмом в мышцах живота... В чем тут крылся секрет - убитый почти насмерть мужик, будь он истыкан врешето ли, порван вленты, с синим леопардовым рисунком по шкуре, с ребрами всалат - а, чуть отлежится, и если какой только слабый намек на женское присутствие - приаптвоюзаногу! пожалуйста. Вся кровь что осталась тянется в пах. Ни рук тебе, ни ног, ни глаз открыть, а... - Блять! - вырвалось весело, когда колени стукнули в пол. И, цепляясь за подол, Берганса отстранил, наконец, лицо от девки, чтоб вдохнуть, выпрямил гребаную спину, поглядел, ухмыляясь, вверх, потом вниз, на себя, разминая проклятую щею, и спросил: - Ну чо стоишь, отважная кишка? БОшку вниз, быстра, ща ссать пойдем, - и, умиротворяясь, добавил с пониманием: - ааа, рад што на месте...
Ифе: А она и сидела. Тут себя бы собрать в кучку, когда болит всё так, что и плакать не хочешь, а слёзы сами выжимаются и текут к носу. - Эй, ты там не наглей! - шморгнула Иф, но бродяга собрал себя с её бёдер первее, аж глаза снизу засверкали в полумраке. Все они были одинаковые и тянуло их всех в одно и тоже место. Но стукнуть его рука не поднималась - вон как корявился. - Вижу, жить будешь, - буркнула, вытирая тыльной стороной ладони нос. - Погоди, я лампы зажгу, грохнемся ещё. Ну, я встаю, ты чего там, готов?
Берганса: - А то, - он не смеялся, потому что это было больно, но ухмылка так и держалась в пол-лица, - ща, залезу - пощупаещь, погодь, - и он полез, с колен, цепляясь как кот за ее одежду и упираясь в скамью. Это ж целое дело - подняться на эти ноги. Сводило лицо. Отвага немного подвяла. И шатало Бергансу, даже когда вскарабкался уже, повиснув на плечах опоры. - Неее, дева, врешь, хер я тебя завалю, не дождешься... - он нашел стену другой рукой, собрал всю ненависть и поволок в ту сторону, где в домах обычно бывает отхожее место. Стараясь больше наваливаться на курс, чем на плечи - быстрей дойти. Чтоб он, Берганса, валялся как бревно, когда и то, что без костей стоять способно? Ха.
Ифе: - Вот баран упрямый! - удивилась Ифе, не зная где его и подхватить-то - весь в бинтах, и залезая, в итоге, в его подмышки, а потом перехватывая ниже талии, даром что зад голый, так что она там не видела. - Куда, ну куда, лампы-то я... а... пошли уже, ай, осторожно тут приступочек... был. В атриуме было посветлее и она охнула всего один раз, когда его шатнуло в сторону имплювия, подумала - он туда собрался... - и подхватила сильнее, а в ребро отдало. В огородике было ещё светлей, но Ифе ругалась сквозь зубы, шепотом, почем зря - и нехорошими духами, и срамными местами - потому что дорожки эти неровные, незнакомые, пока пройдешь! А у латрины поколебалась недолго не оставить ли, но повела внутрь, не хватало ещё чтоб он там упал.
Берганса: - Иди, иди, огня принеси, обратно ж как-то надо, не ночевать здесь, - в латрине были стены, боль как хмель - шатая, злила, так что нечего девке смотреть, как мужик ссыт и как его скручивает, благо еще проблеваться нечем. Когда он вышел, он окинул взглядом путь по прямой, но сколько ни разозлился, а решил по стеночке. И стаканчик опрокинуть надо было просто позарез. И - да, лекарь ведь, может, еще и на травах что найдется. То ли в глазах темнело, то ли смеркалось быстро.
Ифе: - Справишься? - с сомнением покачала головой Ифе. Кого она только не перетаскала в старом доме... почитай всех. Бил грек часто и жестоко - имущество-то дешевое. Да и ей самой одно лицо берёг. Но бродяга зыркал зло и бодренько, и она только кивнула и пошла. Снова искать, потому что огонь-то ещё в печи есть, а вот лампы нужны были не только те, что в атриуме стояли на треногах, но и в таберны - господин же придет, и на кухню, и с собой в огород взять... - Держись, - перехватила бродягу одной рукой, второй высоко поднимая светильник. Тащить его обратно ох как не хотелось, но он так выползал, куда ни поподя, не по дорожке, что вся грязь была бы на свежевымытых полах. И, доведя обратно до скамьи, усадила и не выдержала красоты этой при свете: - Простынёй хоть прикройся, не дай боги придет кто, а тут ты такой... весь. Слушай, а ты господину лекарю заплатил уже? А то мне еды купить надо...
Берганса: - Весь! - передразнил Берганса, доволокшись, локти-в-колени свисая со скамьи, чтоб не спиной на стену, и чуть ли не скрипя зубами. - Был бы весь, был бы не здесь. Пожрать нечего - хуй пососи! Я еще въезжал, сказал денег нет!.. Нет, вот сижу бля - на халяву ловятся и не такие, - он перевел дух, отдышался и с сочувственной надеждой осведомился: - Что, совсем нихрена пожрать?.. Чтоб у жида денег не было, это я не в тот мир забрел, видать. Хорошо искала? Ааа, что ты найдешь, тут хер на виду стоял не нашла, - он наконец усмехнулся снова, и даже не зло, глядя на девку одним глазом (шея сволочь аж скрипела, не иначе продуло, и голова на ней сидела если безболезненно, то косо). - Винишка хоть... а? - и Берганса повел взглядом вокруг, раздумывая, где тут можно поковыряться, чтоб добыть на перекус.
Ифе: - Сам соси, - рассеянно обрезала Иф, соображая - если господин задаром бродяг всяких лечит, то понятно почему такие простыни и рабов почему нет. Вот только что они будут есть не понятно. - Ты откуда такой резкий? С нашего портового или вообще с ихнего, ватиканского? Винишка ему. Ты мне не хозяин, чтоб я тут терпела. Веди себя как приличный, я тебе поищу... где-то видела тут... И полезла под стол, бормоча: - Я бы, может, и нашла, но раз не оставил, значит нельзя брать, вернётся принесёт наверно... да где оно... вот, фу ты! - вылезла, задев столешницу лбом. Открыла, понюхала - вино не дорогое вроде. Налила и протянула, не разбавляя, чтоб за водой не бегать, и так саднило.
Берганса: - Из тех ворот что и весь народ, - Берганса, наблюдая, как она лезет под стол, поднимал от пола пальцы ног, от чего на лбу выступала испарина. Но надо же было понять, с чем теперь остался. - Поведи как приличный - подохнешь как дурак, - терпеливо объяснил, - и не огрызайся мне тут, не своя не жалко, - но в голосе злости уже не было, он уже принимал стакан из рук в руки, кивая как кивают всем, кто наливает по долгу службы. Вытянув стакан, он опустил руку на колено, а голову так и оставил запрокинутой. Подождав так с закрытыми глазами, снова протянул стакан, кивая опять как в харчевне с просьбой повторить. уже уверенный, что вот сейчас его поправит, совсем поправит и можно будет посмотреть что к чему и где взять денег или хоть корку хлеба. - Когда, говоришь, вернуться обещал?
Ифе: - Да вот к вечеру, я только прибраться успела, будет скоро, - не моргнув глазом соврала Иф. - Пфф... испугал. А неприлично ещё вернее подохнешь. Забрала у бродяги стакан, опустилась прямо у стола на табурет с тихим "ойй", и налила себе полстаканчика - можно ж сказать что больной выпил, а оно может, уймет... - Куда тебе столько... помрешь ещё. Я тебе разбавлю схожу, дай продышаться. У меня вон тоже... ребро. Повела себя... неприлично у прошлого хозяина. Но я специально. Надеялась - убьёт. Я Ифе. Тебя как? У Федула, который всё краденое в округе скупал, она этого бродягу не видела, но на нём - небритом, лохматом, резаном и битом - в основном, всё написано было, даже для неграмотных.
Берганса: Он ждал с закрытыми глазами, а она охнула и он открыл один. И в ответ на опаску рассмеялся резко, коротко: - Ага, а пока тихо сидела он ленты дариил - хоть удавись!.. эх, дддууура, - смешная девка была, сесть не встать! - Налей, не вылупилась еще та лоза, что Бергансу сведет со света. Должок у меня, пока не отдам - не дождетесь, - но вино уже оживило взгляд, и, хоть его и повело, искажая рожу на крене, сам встал, сам взял кувшин, окрест взглядом повел, и со словами: - Сиди уже, калека, - припал прямо к горлу, не дожидаясь, пока девка допьет свои полстакана. Кувшин ставил потом аккуратно и почти вслепую. С губы капнуло вином, глаза увлажнились, он пошмыгал носом и сел, аккуратно, неторопливо, без гримас наступая на боль. И - да. Взял простыню и перекинул через плечо, как тогу.
Ифе: - Ленты... - мрачно прищурилась Ифе и отвернулась, глядя как тени ходят по углу таберны, - ленты другой дарил, приличный. Только его тоже порезали. Не знаю уж как и нарвался, он такой... безвредный, добрый... Но меня не за его ленты. Хозяин в лупанарий хотел продать, а я мальчишку свободного, которого он поймал и тоже продать хотел, выпустила, тот убёг. И в хозяйку плюнула потом, чтоб убили. Самой... страшно было. Вино, да ещё неразбавленное и непохожее на уксус, Иф пила редко - только Герасим баловал. И эти полстаканчика её, на усталость и ноющее тело, так разморили, что она даже не пошла кувшин у бродяги отнимать. - Берганса и всё? Ничейный, свойсобственный? Берганса Блохивбороде, - рассматривая его, хихикнула негромко.
Берганса: Берганса глянул жестко, присунулся плавно, быстро меняя опору с пятой точки на обе руки и стол. По обе стороны сидящей у стола Ифе. - Считать заставлю, - винно выдохнул в лицо. Смерил взглядом от подбородка до бровей, повтягивал носом, серьезно, с удовольствием, пригибая голову к ее шее. - Недосчитаешься - доломаю, - пробормотал у шеи уже так, чтоб только дыханием кожу тронуть.
Ифе: А рассмотрев наконец за бородищей молодого всё-таки парня, когда он подкинулся только хитро скосила глаза в его щёку: - Ага. Щаааз. По ноге въеду, оба сломаемся, от калеки слышу, - и про себя решила что всё-таки с ватиканского района, обычный бандюк, только тощий и порезанный. Борода кололась и она чуть отодвинулась. - Щекотишься. Вот я на тебя смотрю - нельзя тебя такого здесь держать. Придут которые деньги платят, испугаются, и чего я есть буду? Давай-ка на кухню сперва, там треть лепешки осталось, не лопнешь, но всё-таки. А потом я тебя до сарая доведу, я там тюфяк видела, и пару покрывал только перетрусила. К лекарям и ночь-полночь ходят, распугаешь тут всех мне...
Берганса: Она не боялась, дразнила, в лицо смеялась, и это злило. Немного смягчало дело вино, мешая быстрой реакции - так же, как притупляло боль. Так что Ифе успела еще договорить о лепешке, прежде чем он разозлился окончательно и уже поднял было губу, но от лепешки снова начал думать, и усек тюфяк в сарае. - Другое дело, - когда мужик голоден и пьян, важно вовремя перенаправить мысль. Чтоб его "не, ты что, думаешь, я не смогу" нашло себе цель более-менее мирную. Берганса обвернул ее плечи рукой, к которой она отодвинулась от его бороды и, помогая себе все еще опорой на стол, согласился: - Пойдем.
Ифе: - Вот же, - огорчилась Иф, глянув в комплювий на потемневшее небо, - а я хотела ещё цветов на стол... насобирать. Оно, конечно, может, и наворовать, но кто ж цветы считает. А на столе было бы красиво, и новый хозяин сразу бы увидел какая она хозяйка. А мымра федулова никогда по-хозяйству не соображала, только и знала что кричать днём и к Герасиму бегать. В кухне, усадив бородатого парня, достала припрятанный остаток лепёшки, кувшин с водой поставила, и ушла снять с верёвки и постелить на тюфяк старые покрывала. В сарае странно пахло жилым, но Ифе подумала - мало ли, если такой добрый лекарь, может тут бродяги и лежат у него. Вернувшись, свернулась на стуле напротив почти калачиком и спросила как у знающего: - А быстро рёбра заживают?
Берганса: - Где тюфяк, - не понял Берганса, дойдя до кухни, и, уроненый за стол, вспомнил об обещаной лепешке. Обрывками клубились еще в голове ее слова "от калеки слышу", и ярость накатывала волнами. Он остервенело отрывал зубами хлеб, и, когда проглатывал, мысль иной раз прорывалась вслух: - ...жир вытоплю. Ты у меня, боров, на такой вертел сядешь - на кол запросишься! - о другом, сидящем на бочке, Берганса пока еще только думал. Для другого он припасал не слова. На вопрос вернувшейся Ифе он медленно выплел языком: - К идам затянется, - и продуманно, взвешенно пообещал в пустоту: - если не трогать конечно.
Ифе: Она принялась считать, но как всегда бросила. - Чтоб ему... - буркнула вслух. Избил, ребро сломал, об половину города её коленки ободрал, чуть в лупанарий не продал, и ещё нажился на ней. Ребро болело, а ещё ей очень хотелось есть. Не как бродяге, конечно, но сильно. И ей казалось мало одного выпущенного мальчишки. Ифе посмотрела почти как тогда, у сарая. - Берганса, а ты же когда вылечишься опять... работать пойдешь? Своруй мне жетончик на игры? Я недавно гладиатора видела, ручищи вооо, здоровенный весь такой, говорил что леопардов на арене рвёт. Посмотреть бы... Своруй, а? А я тебе за это интересное скажу, про одну схронку и как добыть.
Берганса: Берганса аж откликнулся на "чтоб ему". - Кому? - спросил живо и глуховато, но она не ответила, и он сощурился на нее, внимательно вылавливая знаки. И ее просьба, такая далекая от догадок, рассмешила. - Легко, - обещал он, скалясь туда же в темень. Чавкнул последний раз, облизал зубы. - И что сама не возьмешь, если знаешь, как?.. Гладиааатор. Вам девкам одна забота... Взяла бы, так и жетончик бы купила, - он насмешливо жалел ее, маленькая, черненькая, сидит на стуле галчонок-галчонком.
Ифе: - Так я не ворую же, - в оба глаза искренне удивилась Ифе. - Я только еду, потому что есть охота, и цветы ещё, но это не считается ведь. А схронка у грека... Деньги там. Грек Федул, в припортовом у нас, краденое скупал, может слышал? Вот он переехал недавно, фуллонику снял, дальше туда, к окраинам. Переехал с ложем. Ложе обычное, головы коньи. А в правой задней ножке - золотые у него, прям стопочкой, на черный день. Всегда там лежит. Только не попадись, а то он хитрый и такая тварь! Если сдашь, он меня и здесь достанет, не посмотрит, что чужая... Потёрла слипающиеся глаза и добавила: - Жетончик на такие игры где гладиатор Кабан выступать будет, - думая, что с жетончиком бородатый может и обманет, а схронку-то всё равно сопрет.
Берганса: - Так ты федулова эта, Ифе! - хохотнул Берганса, - так что ж лупанария испугалась - тебя кому не предлагал только, всей разницы что ребра целей были бы. Знаю эту сраку вдоль и поперек, на фуллонику съехал, ты подумай! Кого ж теперь подкладывать будет? Ну как случится бабу его драть, не бесплатно сучка попользуется. А, чтоб тебя... - он понял, что сболтнул лишнего, да и махнул рукой: сказать она уже сказала. - Кабан такой, говоришь. Не вопрос. Челюсти поехали в зевке. - Де там твой сарай...
Ифе: "Вот как значит. Всей округе предлагал? Ну дери, дери..." Кулаки и могучие плечи Кабана вспомнились как наяву. Зря тогда не попросила... ничего, будет ещё случай. - Уже не его, - посмотрела прямо Ифе. И села прямо. - Сарай - в конце огорода.
Берганса: Берганса аж сплюнул и выругался. Ну тоооолько все устаканиваться начало, и тут нА тебе. - Да помоги, что ли, я что, раком поползу только потому что у тебя хозяин блядь ебаная?.. был... была..? Чеееем эти бабы думают, чтоб тебя тем же вчетверо, ну бля дождешсья ты у меня... - вино свое дело делало, и кого он кроет сейчас - Федула, Пуппия или этого на бочке - Берганса сам уже не понимал. - Ну хоть руку дай! - потребовал он, но, пьяный, не дождался, оттолкнулся от стола и в пару падающих шагов ухватился за косяк двери, цедя сквозь зубы лаконичные, но емкие посулы. Взгляд, щурясь, пытался выцелить за огородом сарай. В глазах рывками плыло.
Ифе: - Просила же вести себя как приличный, - проворчала Ифе, подхватывая упрямого бандюка. Скорее по привычке и из солидарности, чем из жалости. А сцена, где могучий гладиатор откручивает Федулу голову всё виделась и виделась... Она подхватила другой рукой лампу и поволокла. - От твоих ругательств даже кустик вон не шелохнётся, - кивнула среди огорода. - Ты ж из этих, возьмешь деньги, наймешь людей и уделаешь кто тебя так отделал... туда вон... здесь, да осторожней ты, он не сильно мягкий, тюфяк этот... задницу со второго покрывала убери, это укрываться тебе, - дернула из под него, сгрузив и ставя лампу на пол, у изголовья.
Берганса: "наймешь и уделаешь", сказала она. Пхе, наивная! Много чести - нанять. Тут он сам. Чтоб и посмотреть, и послушать, так ли правду любит, как просил. Но утешение подействовало. Сцепляя зубы и спотыкая в горле готовый вырваться стон, он укладывался с ее помощью, с трудом находя на тюфяке такое положение тела, чтоб не хотелось выть и рычать - Хорошая ты баба, - выдохнул. - Сядь... - не выпуская руки Ифе, он пытался подтянуть ее к себе. - Ну сядь, ну сядь, ну? Жмурясь со страдальчески выгнутыми бровями, он силой подтащил ее ладошку себе под шею. - Сядь. Посиди... бля я ж не... ну нашла блин мужика, ни дать ни взять!.. не трону, дура - развалюсь же прям щас нахуй! мммм... Все-таки хотелось, чтоб боль уже делась куда-нибудь. Совсем. А она девалась на какие-то краткие промежутки времени, когда он прикладывал женскую ладошку то к своей шее, то к груди, то к лицу.
Ифе: - Кому и хорошая, а кто и припомнит, - буркнула Ифе, пытаясь одной рукой укрыть ему покалеченные ноги и отнять вторую руку. Но когда он дотянул её ладонь под шею, бросила покрывало и положила вторую на лоб. Горяченный как и шея. - Да ты горишь весь... перетаскала! Не надо было тебя трогать с места... и ты помрешь, и мне влетит, - огорчилась Иф, - да пусти ты, вернусь быстро, обожди... Сбегала на кухню и вернулась с кувшином воды с уксусом и салфеткой. Села на пол рядом и принялась обтирать ему лоб. - Как печка... тобой купальню греть можно, зачем только дрова таскала...
Герасим: >>>Конюшня Суламиты август, 26, вечер "много там те надо... скажиии ей... хрен тебе на всё кабанье рыло" думал Герасим больше грустно, чем зло, теребя букет, который собирал в нескольких окрестных садах до самых сумерек. Запрет хозяйки был однозначен, и пока он решился постучать в закрытые двери лавки из-за которых пробивался свет, пару небольших затрепанных цветочков пришлось выкинуть. На стук никто не ответил. И на второй, и на третий... Герасим вспомнил, что в доме лекаря траур, потоптался ещё на пороге и вошел, надеясь, что добрый господин Левий не рассердится, он ведь только увидеть её, убедиться, что с малышкой Ифе всё в порядке, просто букет подарить... Дом встретил траурными пустотой и тишиной. Но не могло же быть так, что дом не заперт, свет горит, и никого нет? И он отправился искать. Из распахнутой двери освещённого сарая доносились голоса, единственные во всём доме, на них-то он и пошел. Ифе, его Ифе ласково обтирала какого-то бородатого парня, хватавшего её за руки! Герасим сдвинул брови, вошел решительно, укоризненно окликая: - Ифе... - и отпрянул, рассмотрев лежащего, чуть не обратно до самых дверей. Букет выпал из рук, возмущённо замелькавших в воздухе. - Ифф! эо о! о!!! ыя!!! - ткнул Герасим пальцем в незнакомца. - о! ыя!!! - обвинил, показывая резким жестом, как этот, которого обтирала Ифе, порезал его недавно. - О! И она! Она возилась с ним, бандитом, а к нему, порезанному, не пришла даже! Но что он мог сказать, кроме: - Ифе!..
Ифе: - Герасим! - обрадовалась Ифе, поднимаясь навстречу любовнику и букету. - Как ты?.. - но букет полетел на пол и личико Иф вытянулось, а глаза расширились - она знала его слишком давно, чтоб не понимать что он говорит сейчас. И поверила ему сразу, как своему, тем более что на Брегансе этом написано было всё, что клейма на нём ставить некуда... Она насупилась и развернулась к обидчику милого, грозно уперев кулачки в бока: - Так это ты, собачий сын, паскудник?! Ты зачем моего мужчину порезал, лярвино ты отродье?!!
Берганса: - Да уж... согрееел бы, - выдохнул Берганса, не зная сожалеть ему или радоваться,что она теперь не федулова. Надо было раньше носом не вертеть, а нынче всех утешений что ножка от ложа, дааа... Он закрыл глаза, не собираясь чесаться на какой-то приход, но тут его уронили - приапвсемогущий! - ну кто так руку из-под шеи выдергивает! Все что он мог - отмычаться в ответ на эту небрежность, и осознал, что Ифе оторвало от него чье-то явление, он только тогда, когда она заорала. - Бляпиздецбабыдуры! - зарычал он, не в силах разлепить глаза, так плотно сомкнуло гневом. - Знал бы что он твой - кто б это мне сейчас приперся среди ночи как "радуйся" в аиде?? Федул ты что ли, свиное твое рыло тебе в сраку?? - он рванулся, скомкав в кулаке тюфяк, и загреб другой рукой воздух, чтоб выпрямиться навстречу, скрипнул зубами и открыл глаза, но не узнал пришлого в упор, по инерции договаривая в прежний адрес: - хера ты приперся к лекарю, мудила, свалить не на кого трещину в жопе что я тебе тут крайний оказался?.. Рожу побрить нечем, что ты мне тут себя кажешь родственником?.. Думаешь, раз меня почикрыжили, я, лярвин сын, тебя голыми руками не порву, сволочь, рожу в бороду спрятал чтоб я не узнал, собака? уууу... иди сюда, иди. Нечего за бабу прятаться.
Герасим: У Герасима глаза на лоб полезли уже от одного того, что его Федулом обозвали и кулаки сжались так, что остальная брань мимо прошла, но у бородатого бандюка от резких движений сбилась с ног простыня, перебинтованное тулово грек заметил и того раньше, а бить лежачего, да на глазах у своей женщины... - Ыыы!!! - взвыл Герасим, скупыми выразительными жестами объясняя вражине что с такими делают и куда ему нужно пойти заодно. Хорошо хоть Ифе спиной стояла... - Ы! йоаый ех! Ош!
Ифе: Кричать она больше не могла, после утрешнего-то, губа начала предательски подрагивать, и Ифе ругалась негромко, удерживая голос, отчего слова получались раздельными и выходили со звуком слетающей с амфоры пробки: - Какой Фффедул, сссобака ты помойная?! Повылазило у тебя?!! А я... а я с ним вошкаюсь тут ещё! Сссвиньи кусок! Да за чтооо?! Он же безвредный как теля и асса за душой отродясь не водилось! И непьющий! - вспомнила с чисто женской логичностью. - И сказать тебе, козлу бородатому, ничего не мог! Ты что ж на ровном месте людей-то режешь! Поделом тебе, скотине, досталось, а ещё б добавить! От возмущения и непонимания она аж забыла половину слов, которые переняла за годы от жителей своего припортового района, от хозяина, от его битых рабов... Она видела и ночной грабёж, и бои между бандами, где люди рвали друг-друга как псы, и пьяные драки в дешевых харчевнях, и всё это казалось ей обычным и понятным - такая жизнь... но Герасим, тихий спокойный Герасим-то тут причём? Это у неё в голове не укладывалось и Ифе едва удерживалась, чтоб не пнуть Бергансу ногой.
Берганса: В ответ пришлый завыл так, что Берганса и не хотел - расхохотался. Аж слезы выступили. Вспомнить он Герасима не мог, да и стараний не прилагал, урывками только доходила ему сквозь хохот бранная речь Ифе. - Ни... ни за что, бля!? - попытался он высказаться, прерываемый неуправляемым хохотом. - Ти... тихий!... Сидел бы тихо, кто б его тронул!.. Не могуууу!! Еще добавить? Бля, я бы ррад за свое ответить, да как посмотрю - все крайнего ищут, даже у кого ума нет, а туда ж! да в любой клетке кого не спроси, ни за что сидят! - встряска понемногу сама себя уняла болью. - Ну куда ты лезешь, кудааа, - простонал он с досадой, теряя моментами точку опоры взгляда: то их было четверо, то один, - я же пес помойный, не посмотрю, кто под руку подлезет - глядишь, еще гыгыг виноватей стану, да винить будет некому. Если что, постоять за себя он всегда был готов, тело напряглось и встрепенулось вопреки всему, даже сейчас не промазал бы глаз вырвать. Хоть и крутятся вокруг, как мухи... как в тот раз, когда Ату, гиппопотам недорезаный, мозгов с горошину, не допер солдата по башке приголубить! Пуппия охранял, сукин сын!.. Но Пуппия здесь не было, толку было его поносить, и он вспомнил: - Ты смотри, тихоня, слова сказать не мог, а бабу оттирать полееееез, даром, что рыжая, не чета лопуху такому. А загрести бы рад был, как же! И эту ему, и ту ему - чем только убалтывал, задаривал? С бабами, говоришь, герой? - голос садился, но напрягся и слова выходили ядовитыми.
Герасим: Герасим, впервые услышав от Ифе ругательства посильнее её обычного "дурак немой", опешил и умолк. И попытался, взяв за плечо, осторожно увести её от больного стервятника. Но когда мужика прорвало не только странным смехом, но и таким потоком угроз и брани, что стало непонятно какими травами лечил его лекарь, Герасим шагнул вперёд, одной рукой защищая и отстраняя назад девушку, второй... только и успел, что вскинуть в возмущённом отрицающем жесте: - Ээээ!
Ифе: Отбрыкнувшись от удерживающей руки, Ифе шагнула вперёд, сама не зная что сделать собирается - то ли пинком прекратить это издевательство, то ли водой с уксусом окатить... и натолкнулась на слова как на стенку - "бабу оттирать полееееез, даром, что рыжая, не чета лопуху такому. А загрести бы рад был, как же! И эту ему, и ту ему - чем только убалтывал, задаривал"... ...хватанула ртом воздуха пару раз "Рыжая?! Рахиль?!!", развернулась резко и залепила Герасиму - какие пощёчины? то госпожи пусть изволят! - кулаком по наглой морде, так, что пальцы хрустнули. Слёзы брызнули непрошенно, а слова получились как кнутом хлестала: - Меня и суки греческой тебе, значит, мало?! Из-за шлюхи этой кухонной на нож полез и плевать, что со мной будет?! Пошел вон отсюда! - затопала ногами на месте, сжав кулачки и уже визжа, - кобели! Вон!!! И ты пошел! Глаза бы мои не гляделиии!!! Кобелиии!!!
Берганса: Никуда он, разумеется, не пошел, потому что лег от смеха. Прямо на больную спину. Дернулся, скрутился на тюфяке и еще некоторое время ржал, подскуливая - театр, да и только. Злости как не бывало, и это обессилело совсем. Пни его кто сейчас, и то бы, пожалуй, не поднял.
Левий: >>>>> С виллы Белецца через стабулу По дороге Левий заглянул в стабулу, от девочек отказался, а на остатки мелочи купил вина и кусочек мяса, свеклы, лука и репок, немного хлеба и пряник на меду для Ифе. Нагруженный, возвращался домой тяжело, но успел пока еще не совсем стемнело, и можно было рассмотреть, что дома как-то очень чисто и подозрительно тихо. В вымытой кухне оставил купленное у печи, осмотрелся и медленно перешел в вычищенную мастерскую. Так и есть - бродяга пропал. Возможно, Ифе приняла его за мусор и вынесла на свалку, это было бы логично, но... бродяга большой и неходячий, а Ифе маленькая и с треснувшим ребром. Левий проверил заначку - все было на месте; он добавил туда золотой Публия и устало задумался... Из этого состояния его вывели вопли, донесшиеся из сарая, где раньше хранился Кадмус. Левий совершенно забыл об этом деревянном ящике, а теперь стало понятно, что Ифе не тащила бродягу на свалку, а отнесла его в сарай. Разумно. Скандал он застал в самом разгаре - бродяга ухахатывался на лежанке Кадмуса, Герасим, конюх Суламиты, что-то растерянно мычал, а Ифе при желании могла бы взгядом поджечь сарай. Левий громко хлопнул в ладони, обращая на себя внимание: - Тихо!! - он перевел дыхание. - Дети мои... что здесь происходит?
Герасим: Потирая скулу, Герасим потрясённо переводил взгляд с хохочущего бродяги на разъярённую девушку, не понимая - за что?! Этот гад же пытался её... а он только... он же спас Рахиль от негодяя! - Ифе... а... аа... о! ыйо... - попробовал объяснить, но хлопок в ладоши за спиной едва не заставил его подпрыгнуть - хозяин Ифе! Теперь и госпожа узнает, и Ифе могут наказать... и Герасим сделал единственное, что мог - показал на свою рану и прямо указал на виновного. - О - баы!
Ифе: - А ты ещё кт...ой! Господин! - отпрянула Иф, поклонилась, всхлипывая, пытаясь втянуть обратно все слёзы и сопли, и затараторила, - ничего, господин, у этого, больной который, горячка, так я его уксусом с водой обтирала, а Герасим, знакомый, навестить пришел, волновался, а я его в темноте за вора приняла, а я тут вот, цветов на стол насобирала окрест... сейчас купальня будет, господин... Подхватила букет и стрелой вылетела из сарая, успев, всё же, тихо прошипеть Герасиму: - И не возвращайся. А в кухне, сунув в кувшин цветы, плеснула себе воды на лицо, постояла зажмурившись, глотая слёзы, потому что болело теперь внутри как снаружи, одинаково, и пошла поджигать топку купальни. Руки слушались плохо.
Берганса: Ох и девка, ох и шмындра! И он от такой отказался? Ну, не дурак? Уже и золотишко бы федулово прикарманил, да, может, за него бы и выкупил у дармоеда. Сходить и глянуть надо было, а что у Федула она немытая, небось, была, так это недолгое дело. На хрена бы сдался ему этот тупорылый мавр. В голове все вертелось, на спину бы лечь - и как на облаке. Тело, кажется, улететь готово было, если б боль не привязывала к земле. Цветов она насобирала, надо ж, ласковая какая! Он бы ей после Федула как благодетель вышел прям, фиг бы кому ее подложил, утрутся! А от лекаря она теперь нееее, тут ей, похоже, медом намазали аж прилипла, вон лебезит как. Гребаные боги, ну что бы раньше надоумить, такого бы с ней намутили!.. Мало ли, что не воровка.
Левий: Ифе убежала так быстро, что он даже не успел попросить ее о фракийской похлебке. Ладно, потом догонит, она вроде недалеко побежала, до купальни, не до Кессарии. - Так, - Левий строго зыркнул на конюха, тычущего себе в грудь. - Ты вот вообще молчи, пока еще за кого не приняли. Мита предупреждала, что ты шустер, но я все равно удивлен. Он прощупал шрам конюха, убедившись, что с ним все в порядке, рявкнул грозно: - Пшел вон, пока я вас тут борода к бороде не сшил! Ребенка мне обижать... И, не глядя на Герасима, наклонился к бродяге: - Будешь ржать - на ремешки развалишься. Уксус, - он приложил ладонь к взмокшему лбу, макнул свежую тряпку в уксусную воду и приложил снова, приподнял бродягу в поисках кровавых пятен на лежанке, но их не было. - Чудны дела, ох, и чудны. Усыпить тебя, что ли? Он перевернул бродягу на менее искалеченный бок: - Будешь мне ребенка обижать - пятки к затылку пришью и отправлю своим ходом по Остийской дороге. Далеко не укатишься, но денег с такого цирка соберем достаточно. Лежать и на спину не переворачиваться. Нашел Ифе он уже в купальне, погладил по голове: - Ты бы не болтала с этими оглоедами, девочка, до добра это не доведет. Спасибо за купальню и за уборку, я тебе там пряник купил, он где-то в репе потерялся. Свари мне фракийской похлебки и бродяге в сарай немного отнеси, только молча, поставь просто, он сам поест. Как ребро, болит?
Герасим: Он ещё пытался что-то объяснить: - О... ыйа! Хий... ыайа... - до того, как лекарь ткнул в шрам и заныло, аж скулы свело, а потом господин погнал, и ничего не оставалось делать, кроме как поклониться низко: - а, опоы, - и побрести, забыв даже разбойнику кулаком погрозить, обратно, в свою одинокую конуру на конюшне. По дороге Герасим думал - не свернуть ли к Тибру, сколько ж можно так жить... но мысль о том, что боги всё таки иногда бывают справедливы, довела его до своих ворот. Если обидчика так покромсали, может ему, рано или поздно, будет хоть что-то, похожее на счастье. >>>Конюшня Суламиты
Ифе: Зато мусор, тряпье и дрова политые маслом заполыхали шибко, как в горне. Волосы неприбранные ей не опалило чудом. Из купальни было видно, как уходит Герасим, но в ней ничего не шелохнулось. Разве что боль в ребре потянула сесть, но Иф себе не позволила... ещё надо было скребки положить на видное место, и масло хорошее она так и не нашла... "И купать, наверное, господина" подумала совсем не про мытьё, когда погладили по голове. Отстраняться не стала - что толку? - Нет, господин, я не болтаю, я воду с уксусом... - "спасибо", которого она никогда не слышала от хозяев, никогда-никогда за жизнь, упало на неё как копна сена - тяжело и не к месту, не ко времени, оглушив и обессилев. А пряник и вовсе добил. - Я... сейчас... сделаю, господин... нет почти... - врала как привыкла, а сама всё стояла, не замечая как по совершенно неподвижному лицу катятся слёзы.
Берганса: - Тебе, никак, отсыпали сегодня, что ты шутить научился, - еле сумел выговорить сквозь смех Берганса. Смеяться тут же запретили, угрожая ничем иным уже своей болячкой: - размечтаался... - настроение стало почти благостное, а особенно как лекарь уксусом протер... Дальше слова путались, пятки к затылку он так и не понял - чьи и к чьему.
Левий: - Ну-ну, не реви, ты из-за конюха что ли? Суламита все равно велела его дрыном гнать, так что он еще легко отделался. Ну все, хватит, - он уже и забыл, когда последний раз утешал детей, все больше взрослых. Хотя печали были у всех одинаковые. - Давай-ка когда похлебку сваришь, пойдешь в купальню, я воды оставлю, а потом спать. В ту же кубикулу, где днем спала, там тебя никто не потревожит.
Ифе: "Мыться в господской купальне... спать в отдельной кубикуле..." Ифе слушала, слышала, кивала, но не понимала что ей говорят. Потому что так не бывает. Она умерла, наверное, ещё там, на рынке. Или с ума сошла, как та старуха Сеаса, что по переулкам бродит и будущее видит. Вместо настоящего. Но бывает или не бывает, а хозяин есть хотел и требовал похлёбку, и она хотела есть не меньше. - Я мигом, господин, ты обожди немного, купель подогреется, а пока искупаешься уже и ужин будет... Но пряник на кухне оказался настоящим. И спасибо она слышала собственными ушами. Точно слышала, это же у Бергансы горячка, а не у неё. И пока кипело и парилось, Ифе смотрела на сладость, отщипнув всего несколько крошек. Есть целиком ей было почему-то жалко.
Левий: Обождать... Вопреки публиевым креветкам в брюхе урчало свирепо, и унять эту музыку мог только ушат еще не нагревшейся толком воды. Это как палец отрезать, чтобы камню из почки было легче выходить. Левий поискал глазами чистую тунику в купальне, но не нашел. Ребенок был занят делом более важным, поэтому за сменой Левий пошел сам - по вычищенным, покрытым незнакомыми ковриками, завешанным неизвестными занавесками, кубикулам. В своей он погладил широкой ладонью прохладную и не штопанную ни разу простыню - в отсутствие жениных коленок сон обещает быть королевским. С туникой и полотенцем через плечо вернулся в купальню, где вылил на себя холодной воды, фыркнул, крякнул и принялся оттирать дорожную пыль и пиратскую кровь - очень тщательно с рук, не так тщательно - со всего остального.
Ифе: Похлёбка уже почти сварилась, когда Ифе почти с ужасом вспомнила - полотенце! Она не положила господину полотенце! В красильне она была не одна, всегда находилось кому подумать обо всех мелочах - один забудет, так другой вспомнит, да и госпожа нет-нет да приглядывала за хозяйством. А тут... теперь всё надо было делать самой, помнить обо всём... "но и спать в отдельной кубикуле", ободрила себя Иф, уже роясь в сундуке. Дверь купальни она чуть было не открыла без стука, как привыкла у Федула... но вовремя опомнилась. И постучала. - Полотенце, господин. Только я не знаю как ты любишь - горячее или холодное...
Левий: Поскребывание в дверь вывело его из состояния туманной задумчивости, в какой он всегда пребывал, будучи мокрым, голым и беззащитным. - Полотенце, господин. Только я не знаю как ты любишь - горячее или холодное... Левий тряхнул головой, сбрасывая капельки воды с волос и бороды, быстро прикрылся туникой, стоившей как вся эта купальня: - А разное бывает? Я вообще сухое больше всего люблю. Положи там с краю, чтобы вода не попала, твое будет. И еще на будущее - себе всегда чистое бери, - напомнил он, даже не представляя, какие порядки были у Федула, этот мог людей и на улице сушить. - Как там похлебка?
Ифе: Господин не позволил даже войти, прикрывался от неё полотном, как от... она даже понять не могла как от кого. Но это, почему-то, поразило её даже больше "спасибо". Настолько, что она даже не испугалась, когда поняла, что хозяин сам принёс себе полотенце. - Какие прикажешь будут, господин, - промямлила растерянно, - можно на печке греть. Ужин уже почти поспел, вот-вот будет... Помяла в руках полотенце и, пристроив на скамью, юркнула из купальни. Она ничего не понимала. Если она ему так понравилась, что и отдельная кубикула, и в господской воде мыться можно, и полотенце... почему в купальню не позвал? "Может ночью придет?" подумала Иф без отвращения. Хороший был господин. Вот только с ребром-то что ночью делать... На стол она накрыла богато, расправив цветы и разложив на новую скатерть красивую посуду.
Левий: - На печке... чтоб я знал, - Левий облился напоследок теплой водой, насухо вытерся чистым полотенцем, переоделся, и с грязным в руках грузно потопал в кухню, где Ифе уже накрыла на стол: - О, а у нас праздник сегодня, - он ласково, как котенка погладил любимую ложку, которую Ифе выложила на стол не иначе как по наитию. - Хотя да, так и есть, наверное. А раз праздник, то можно и выпить немного. Он нашел горячую воду, вмешал в нее несколько ложек меда и сухой мелко перетертой шкурки цитрона, листки липы, перелил в кувшин: - Ифе, отнеси нашему бродяге миску похлебки и вот это, пусть пьет побольше. Если будет жар, оботри ему голову и плечи уксусом и возвращайся сразу ужинать. Я пока вино найду... была у меня амфорка хорошего...
Ифе: Прежде чем взять лекарство для бродяги, Ифе налила господину похлебки, наломала хлеба и подала салфетку. И только потом с поклоном, так чтоб выражения лица видно не было, забрала кувшин, тарелку с порцией бродяги и прихватила стакан поплоше. - Да, господин. В сарае она ухнула принёсенное на пол рядом с Бергансой, уронив одно слово: - Кобели. И гордо удалилась... застряв посреди огородика с единственной мыслью "возвращайся ужинать... куда ужинать? на кухне с господином???". Но есть хотелось уже так, что было не до рассуждений. Ифе тихонько вернулась, как велели, и села в углу на скамеечке, ждать когда можно будет убрать и поесть. На этой отмытой и просторной кухне, где ел господин, она чувствовала себя в грязной после уборки тунике поросёнком, пролезшим в триклиний со скотного двора. И старалась стать совсем незаметной на своей скамеечке.
Левий: Левий понюхал похлебку и нашел ее недурственной, лучше чем у Сары, но до Суламитиных творений как до Александрии на улитках. Есть пока не стал, а продолжил искать амфорку с вином - он даже не помнил, что это было за вино, Сара припрятала его сразу после пожара и забыла, но Левий ничего не забывал - ничего, что связано с едой. Он распечатал, вдохнул густой и целебный винный дух с примесью инжира и разлил совсем немного по стаканам, чтоб не упиться. Себе разбавил вполовину, Ифе - тремя частями воды. И гипнотизировал похлебку, и грел стакан в руке, пока она не пришла и не спряталась на скамеечке: - Ифе, у меня всегда были плохие отношения с посудой, ты положи себе сама сколько хочешь и садись за стол, на скамейке в тебя меньше поместится. Личный опыт, - он подвинул стакан ближе к ней. - Суламите не говори только, а то она придет и зачитает мне речь такую, что папирусом с ней можно будет покрыть Форум и окрестности.
Ифе: - Но... господин, но я... - Иф придумать не могла чем возразить на такую невидаль - есть с хозяином! - не мылась ещё, уборка... напылю, - но дольше возражать не смела, только отошла к двери отряхнуть подаренную старенькую тунику и с пояска приспустить, чтоб прикрыть грязные ноги. Вот когда её отдавали тому грозному хромому воину, ей было не страшно и даже весело, а тут... Она ещё раз, в десятый уже за сегодня раз, вымыла руки, положила себе похлебки, и бочком, робея, села за стол напротив хозяина. И даже ложку взяла. Похлёбка пахла до головокружения, живот сводило. Но приступить Ифе не решалась.
Левий: Левий на мгновение прикрыл ладонью лицо, покачал головой: - Я даже представить не могу себе, что за порядки были у этого грека, чтоб его геморроем раскорячило. Ешь, ребенок, пей спокойно, ну, - Левий ласково улыбнулся и сам выпил, подавая пример, а дальше уже говорил с набитым ртом. - Здесь твой дом и здесь тебя никто не обидит. Ну да, тут пыльновато, конечно, и лохматые ошиваются постоянно, да тряпок кровавых полно, и еще яды разные и ножи лежат везде, больные тянутся порой до четвертой стражи... эээм... но в остальном дом как дом. Отличная похлебка, кстати!
Ифе: "Дом. Где не обидят..." Ифе хлопнула глазами раз, другой, подозрительно вглядываясь в бородатого дядьку. Чутьё привыкшего выживать зверька говорило - не врёт. Но человек поверить боялся. - Спасибо, господин. Ты только кладовую заполни, а я уж расстараюсь, - набралась смелости намекнуть, что в кладовке мышь с голоду повесилась. - А чего не знаю, так научусь... Ковырнула ложку похлёбки, другую... и принялась лопать так, что за ушами трещало до середины атрия. И вином себя не обидела, расхрабрившись, чай не патрицианка какая древняя, а рабыням можно.
Левий: - Вот, совсем другое дело! Ешь как следует, силы нужно восстанавливать, - Левий отодвинул пустую тарелку. - Не только с посудой, но с большинством домашних дел меня связывает крепкая взаимная ненависть. Ты сможешь сама заполнить кладовку? Я оставлю завтра с утра тебе сестерциев пятьдесят, хватит? Только найми носильщика, нам не нужно, чтобы единственный человек, способный бороться с пылевыми чудовищами этой берлоги, надорвался.
Берганса: Из кружения темноты выплыли кобели и стук об пол чем-то керамическим, а потом пьяная утроба вся зашевелилась как собачий нос, когда по волнам пространства поплыл аромат похлебки. Берганса свернулся к миске, взял ее в почему-то дрожащие руки и отпил горячего варева через край. Тело жадно трусилось, как от холода. Он еле нашел выпавшую на пол ложку и доскреб ею до дна. Даже когда полз по дождю и каменной мостовой, ему не было так паршиво, а сейчас, когда отпустила память и злость, еда горячим комом сбилась в животе, неохотно расправляя свое тепло по телу. Стон прорывался невольно, как Берганса ни сжимал зубы. Приходилось неглубоко и часто дышать, чтоб никому не показалось, что он кого-то зовет. Мучительно ища безболезненного положения на тюфяке, он устроился на правом боку, подложив под голову руки совершенно детским жестом...
Ифе: - Сколько? - поперхнулась вином Ифе. Вино было такое вкусное, что жалко было терять даже капельку и она втянула назад из носа все, что там оказалось. Прокашлялась и попыталась посчитать сколько это будет в ассах. Ничего, конечно, не получилось, и она сосредоточенно спросила: - Это на сколько месяцев, господин?
Левий: Левий хотел уже похлопать Ифе по спине, но она справилась сама: - Пятьдесят сестерциев - это двести асов. На сколько месяцев? - он задумчиво почесал бороду и решил быть честным. - Я не знаю, это же не бинты и не травы. Давай так, ребенок, возьмешь эти деньги и будешь сама распоряжаться. Пусть все будет простое и свежее, столько, чтобы хватало нам двоим. Мясо раза два в неделю, любое. И еще рассчитывай на пару доходяг, вроде того, что у нас в сарае, здесь такие часто бывают. Ну и пряники, если ты их любишь, - он весело улыбнулся и встал из-за стола. - Теперь иди мойся и ложись спать, а я еще зайду в сарай. В сарае пылало и дышало так быстро, что казалось, будто агония подступила. Левий еще раз осмотрел воспаленные раны, но гноя нигде не было, даже припухлости потихоньку сходили: - Да на тебе все как на кошке заживает, нечего мне тут... гореть, - он обильно смочил губку холодным уксусом и принялся обтирать голову, плечи, руки и грудь Бергансы, а потом похлопал его по щеке и стал медленно и осторожно вливать внутрь сбивающий жар настой.
Берганса: ...а к нему все равно полезли руками и кто-то бубнил, тыкал в морду кувшин аж выплескивалось. Берганса хлебнул пару раз и закашлялся взахлеб, отстраняя человека чтоб сесть: - Ну что ты, - устало сказал он, - что тебе надо. Я же сказал, денег нет... - и остался сидеть, склонившись над коленями. Вся эта подвальная заваруха продолжалась, опять у него искали слабое место, навязывали свою "доброту": "любил? Спасал?" - да не любил не и не спасал, по нем не видно? Что в кредиторы набиваются силой?.. Нужно будет - он сам возьмет, до милости еще не унижался! Красотааа... Он покачал головой, не торопясь опять устроиться лежа - ждал, когда этот аидов лекарь уймется наконец и пойдет девкой займется. продолжение 1
полная версия страницы