Форум » Рим с изнанки » Лупанарий » Ответить
Лупанарий
Admin: Треугольное в плане здание с богатым фасадом. Задний угол:
Ответов - 107, стр:
1 2 3 All
Ветурий: -потому что здесь двух вариантов быть не может?,- рассмеялся ветурий, поймав проходившую мимо брюнетку. Та щелкнула его по носу и стрельнула глазами подруге. Ветурий кивнул и улыбнулся. - извинишь меня?,- поинтересовался у. Квинта тоном подростка, замышляющего шалость.
Квинт: квинт развел руками вместо ответа и тоже примерился кого-то поймать.
Ветурий: Марк отчего-то представил их ловцами, очень уж забавно-наглядно Квинт раскрыл руки. А эти, скорее обнаженные чем одетые напоминали птиц. Или рыбок. Красавица на коленях пока не вырывалась и не торопила. Спешить пока заставляло только собственное тело и то пока не слишком. Ему было бы приятно сначала привыкнуть к округлостям..и позабавить воображение парой картинок недалекого будущего. и заодно прикинуть хотелось ли бы ему повторить недавнее или быть на этот раз проще. и еще ему пожалуй хотелось видеть гладиатора. да и вообще.. марк шепнул пару слов рыбке, та, отчего-то слегка расстроившись спрыгнула с коленей и вернувшись привела с собой не одну подругу
Квинт: -..ах,ты посмотри, они идут косяком, прямо рви сразу букетом. Не нужно даже целиться: хоть сколько выпей, а куда-нибудь да попадешь.
Ветурий: Да, не промажешь..,- рассмеялся марк , сильнее обхватывая талию вернувшейся ..в кого-нибудь да попадешь.. И поймал себе еще одну пока не разобрали
Квинт: Квинт смирился, закрыл глаза и предоставил судьбе решать за него. Та, пользуясь его блудливыми руками, выбрала Квинту пару увесистых полушарий, которые скорее годились для того, чтоб оседлать их, нежели чтоб покоиться на его коленях. Нельзя утверждать, что, когда он открыл глаза, лицо удовлетворило его так же, как зад, но сегодняшней ночью волею судьбы (хм, судьбы?) он уж решил дышать в затылок.
Ветурий: Марк заснул прямо здесь, это он понял, когда случайно обнаружил, что уже рассвело. Неудобно брошенное тело собираться вместе не хотело. Ногу выше колена приятно придавливала чья-то немаленькая грудь. Спугнуть которую не хотелось совсем. Но и удержать руки на месте не было никакой возможности. Он взял за сосок и потянул вниз. Девушка что-то промычала и потянулась как котенок. И ветурий вспомнил что и как было, в общих чертах. И подумал что две на одного это в общем-то здорово, но пожалуй из общего зала можно было бы и уйти..понятное дело стесняться нечего-не место..но так хоть родственники не будут читать наставлений. А в общем оно того стоило. И ему удалось основательно напиться без авла, что тоже плюс.
Ветурий: В общем-то молодой еще возраст милостиво избавил его от головной боли и прочих неприятных последствий попойки. И Ветурий, стараясь не разбудить никого, вышел расплачиваться. Отчего-то и за гладиатора тоже. >>> Улица, ведущая...предположительно домой.>>>>>>>>>.
Квинт: 24 авг утро.. - Осень хорошая, - сказал Квинт когда проснулся: не смотря на то, что до календ оставалось еще ого-го, было не жарко. Вчерашнее лицо ему тоже понравилось сегодня гораздо больше - может быть потому, что рассеянный полусвет в комнате не давал резких теней, а может, потому что это было не то лицо... Последнее он выяснил уже расплачиваясь. >>>>>>>форум
Рыжая: август, 26, ночь День был бы обычным, если бы не был отвратительным. С самого утра хандрилось, хотелось то ли уйти и побыть в одиночестве, то ли собственноручно утопить кого-нибудь в Тибре. И теперь, когда Рим разменял свет дня на темноту ночи, лупанар раздражал своими охами, стонами и то и дело доносящимися смешками. Рыжая прошлась по нему, выискивая, к чему бы придраться, нервно позвякивая браслетами, перехватившими узкие запястья, каждый раз, когда кому-то на что-нибудь указывала, отдала несколько несущественных распоряжений и, еще более неудовлетворенная, удалилась к себе: - И наказать не за что, хороши сегодня, - одобрительно улыбаясь, произнесла вслух и тут же переменилась в лице, добавив зло, - сучки... Рыжая подошла к зеркалу, погляделась устало и поправила пару выбившихся локонов, ловко запустив в прическу свои тонкие пальцы: "Выглядеть безупречно. Всегда. Даже в таком поганом настроении. Какой дурак это выдумал", - и выдохнула шумно - так, будто при выдохе хотела избавиться и от настроения, и от всего обременительного, а, может, даже от парочки особо насоливших чем-нибудь горожан. Вспомнилась мать, которой надо было уже передать денег, и стало еще поганей. Рыжая полулегла, прислонив холодные пальцы к вискам, устало прикрыв глаза и попыталась расслабиться. Но через мгновение уже распахнула дверь и впилась в локоть подвернувшейся молоденькой волчице, сдавленным шипением вплетая слова в пространство: - Сладкая, пойди скажи новенькой, что ей платят не за то, чтобы она орала, как раненая косуля, а за то, чтобы, имея ее, так орал клиент, - отняла руку от локтя лупы, оставив на нем памятный след своей злости, и добавила, - и посмотри, нет ли кого по делу. Бегом. Жду. - Проводила тяжелым, долгим взглядом и закрыла дверь.
Залика: >>>Тибр август, 26, ночь Привычные звуки лупанара - обрывки музыки, смеха, визга, стоны и вздохи из распахнутых окон - резали уши, вид бывшего "дома", как всегда, вызвал омерзение, но она смотрела и смотрела туда, вниз, а в голове крутился единственный вопрос - зачем? Зачем она раз за разом возвращается сюда, берёт заказы, пачкается об этих мерзких похотливых тварей, разных, но одинаковых как жабы в болоте? Зачем она работает, врёт, выгрызает зубами, копит и хранит золото, если не собирается и никогда не собиралась огорчать признанием и требованием тех единственных своих, которых только и может насчитать на свете - Суламиту, Алтера, Нуба, Тирра? Если не собирается выкупать то, что есть у неё и так - свою бесполезную свободу?.. Прямо под пятками распахнулись ставни и женские руки от души плеснули в сторону шумящего лупанара содержимым помойной лоханки. Этажом ниже кто-то захрапел так мощно, словно ждал только соседского знака, чтоб выразить своё отношение к ночным богатым гулякам. На земле бросились врассыпную три кота, разноцветной компанией грезящих наяву о голубе с бельевой верёвки, пиратски протянутой от убогого балкончика второго этажа до роскошных лап пинии, разрывающей лупанарный перистиль. Залика поднялась, прошлась по хламу и поваленным старым навесам до угла инсулы, мельком глянула вниз и спрыгнула. Пол террасы негромко хрустнул под ногами. Балкон, второй, на миг ухватиться за верёвку, несколько шагов и вот они - знакомые двери, постикум лупанара, стыдливо скрытый разросшейся жимолостью. Охраннику, проходя, она даже не махнула рукой. Не взглянула в лицо ни одной из попавшихся по дороге обитательниц. Только перед тем как войти - постучала. - Привет, киса. Если эта тряпка ещё чуть съедет с ноги - можно писать поэмы. Хороша как на выставке. А чего одна?
Рыжая: - Вот потому что настолько хороша, оттого и одна, - она только слегка повернула голову на знакомый голос, а взглядом даже не удостоила, - чего пришла: отдаться в хорошие руки, - и чуть скривила губы в презрительной усмешке - то ли по отношению к Зал, то ли к этим "хорошим рукам", - или еще зачем? - Рыжая, наконец, посмотрела пришедшей прямо в лицо тяжелым взглядом, - если поболтать, киса, - она выделила это слово так, будто клеймо на ком ставила, - то сегодня не лучшее время. - Голова начинала прямо-таки гудеть, холодные пальцы на висках уже не спасали. Рыжая тяжело вздохнула, - если только не что-то важное, - смотрела, не отрываясь, и сухо уточнила, - важное?
Залика: - Тогда пошли они на хер, - усмехнулась Зали, заводя руку за спину и закрывая дверь на задвижу, - раз недостаточно хороши. Рыжая, как всегда в разгар трудовой ночи, была не в духе, к авгурам не ходи, и Зали не спеша перетекла на несколько шагов ближе к ложу, встречая взгляд: - Опять во мне дырку сверлишь? Думаешь, тех, что есть - мало? Ну разве что если тебе не хватает - ладно, сверли, - стерла грань между насмешкой и лаской. - Важное, важное, пришла взять тебя в хорошие руки, алебастровая, - легко шагнула вперёд и опустилась на ковёр у белоснежной ноги, выдергивая шпильку из волос так, как будто стряхивала с себя всю одежду. - И спросить кое-что... потом.
Рыжая: Она улыбнулась почти не хищно и одними пальцами взяла за подбородок: - Не старайся, не растопишь, - провела большим пальцем по губам Зал, одним коротким движением, всмотрелась в глаза, - сегодня меня раздражает даже то, что не раздражало никогда, - Рыжая отняла руку от лица Залики и уронила мимо колен, - думаю, сладкая, что сколько бы их ни было, а денежки-то не лишние, - нехотя ответила она, - не так ли? - и чуть отвернула голову, подставив ответному взгляду, если бы он был, свой капризно нахмуренный профиль.
Залика: - Деньги... а сколько их надо? Ты всё пашешь, пашешь, боюсь представить сколько ты уже нагребла, даже с расходами... сколько надо тебе? - спрашивала Зали, запрокинув голову назад, пока рука самостоятельно и слепо путешествовала от точёной щиколотки до острого колена. - Твоими коленями вышивать можно, как иголки... опять не приняла на ночь травы? - ладонь описала круг, Залика потянулась. - Растоплю-не растоплю, а на полчаса голова пройдёт. Лучшее средство от головной боли стоило бы применять не здесь, в этой шумной клоаке, но она вообще не была уверена, что Рыжая выходит куда-то кроме шумных же пиров и театров. За все эти годы ей не удалось уговорить хозяйку заведения выехать хотя бы в Тибур.
Рыжая: - Мне, сладкая, - Рыжая слегка усмехнулась, - надо столько, чтобы, - "хватало тем, кого я кормлю, отсылая кругленькую сумму", - купить этот мерзкий город и продать дороже, - "гораздо дороже", - лучшее средство от головной боли сегодня - это сжечь лупанар, - она, вроде, уже и не настолько злилась, и ладонь была теплой, приятно скользившей по ноге, но убрать эту едкость не выходило, - травы не принимала. - Рыжая всмотрелась в лицо Зал, мгновение размышляя, - кстати, хорошая идея, - нервно встала, со звоном стряхивая браслеты на руке пониже, и, как кошку, обходя сидящую на полу Залику - не глядя вниз, интуитивно чувствуя, куда сделать шаг, чтобы не наступить.
Залика: - Продать город и сжечь лупанар... хмм, помочь? - иронично поинтересовалась Зали, не сделав ни движения. - Но на первое ты не найдешь покупателя - кто позарится на эту помойку. А второе, как мы два года назад выяснили, не горит. Она закинула локоть на ложе, провожая почти не скрывающие бёдер шелка недвусмысленным взглядом. - Старший Серторий уехал в Грецию и забрал кухарку, у меня теперь отдельная кубикула. С окном. Я смогу уходить чаще... чтоб поспорить с тобой о способах. Зверь Рыжей, как всегда по ночам, был привязан на крыше, но его острый запах, пропитавший всю комнату, будил сегодня не звериные желания, а воспоминания, словно всё и все вокруг сговорились заставить её вспомнить ещё больше о том месте, где пахло так похоже - гепардами, благовониями, деньгами, властью, страстями... Купить город? Пожалуй, она бы могла... тогда, там.
Рыжая: - Продать и сжечь можно поменять местами, - саркастически отозвалась Рыжая; и добавила уже без намека на какую бы то ни было улыбку, - у меня еще поболит эта проклятая голова, я и не то проверю на прочность, - приняла траву без всякой надежды на то, что поможет, - отдельная кубикула, говоришь? - Рыжая обернулась так, что браслеты зазвенели - звук был невыносим, и она, поморщившись, двумя резкими движениями стянула их с узких запястий и бросила на ложе, - спорить о способах - это, конечно, хорошо, - сказала, возвращаясь, - но лучше использовать способы, чтобы заработать, - сделав упор на последнее слово, она посмотрела на Зал однозначно, - послезавтра у Публия симпозиум. Ему нужна хорошая танцовщица, - взгляд стал глубже, - что скажешь, киса?
Залика: - К Педию Сосию? Пфф! Нахрена мне туда? - ощетинилась Залика теряя надежду на приятный вечер, а вместе с ней и терпение. - Эта томная сучка не даёт гостям смотреть ни на кого кроме себя, что я там заработаю? Всю ночь пахать, чтоб получить только за танцульки? Ищи дуру... Хотя, чего их искать, открыть дверь да позвать. Примерила скинутые браслеты, заигравшие совсем иначе на её тёмных запястьях, и, покрутив самый дорогой, тонкой египетской работы, спросила глухо: - Скажи лучше вот что... у тебя же остались документы бывшего ленокиниума? Я знаю, ты ничего не выкидываешь. Можешь мне найти полное имя человека, у которого меня покупали?
Рыжая: - Так может стоило бы поучиться тому, как он это делает, вместо того, чтобы огрызаться, - Рыжая не сочла нужным даже разозлиться, тон был надменно-холоден, - может, поэтому он - гетера, а ты все еще чумазая капризная девочка? - склонила голову чуть набок, ожидая, будет ли реакция и какая, - гнев, милая, у всех один. Я хочу сказать, - Рыжая выговаривала каждое слово предельно четко и слышно, - что когда женщина в гневе называет прочих дурами, она ничем не отличается от них в этот момент. - На вопрос только вскинула бровь, не удивленно - скорее, с выражением "так я и рассказала все бегом", - зачем тебе? - спросила отрывисто, но тут же улыбнулась, - станцуешь у Публия так, чтобы смотрели только на тебя, сладкая, - получишь полное имя, - села на ложе, поджав под себя ноги, и замолчала.
Залика: - Вот и поучилась бы сама, - сузила глаза Залика. - Он за три года один заработал столько же, сколько ты со всеми своими девками за восемь. Включая чумазых. А я приносила тебе немало эти пять лет. С каких пор ты решила давать мне паршивые заказы да ещё и условия ставить? В груди поднималась бешенство пополам с пеплом, в который в её жизни превращалось всё, кроме этого треклятого лупанара. Зали содрала браслеты, словно змеи был живыми, и швырнула на ковёр. - Мне надо узнать у него имя работорговца и кое-кого найти, - объяснила, едва сдерживаясь и не подумав повернуться к сидящей на ложе стерве лицом. - И либо ты мне его скажешь, либо я узнаю его иначе, но тогда уж ты обойдешься без моей благодарности.
Рыжая: Рыжая расхохоталась в голос, несмотря на головную боль: - Без твоей благодарности? - она даже не думала скрывать откровенной насмешки, - вот это я и имела в виду, когда говорила, что гнев не отличает одну дуру от прочих существующих дур. Не слишком ли много ты на себя взяла, девочка? - губы скривились презрительно, - да, денег ты мне приносила, но это потому что я давала тебе работу. - Залика швырнула браслеты, и повторившийся звон заставил Рыжую сделаться еще насмешливей и ядовитей, - а вот сейчас не приносишь. Я решила давать тебе заказы с тех пор, как ты ко мне за ними пришла, милая, - она все смотрела, не отрываясь, на отвернувшуюся и разъяренную, и теперь без жалости все сильнее надавливала на больное, - но, я тут подумала, а на кой ты мне нужна, если не хочешь работать и прибыли от тебя никакой? - Рыжая сощурилась, - так что, пожалуй, мне стоит просто вышвырнуть тебя, такую умную, но бесполезную, - она чуть протянула это притворно-умиляющимся тоном, - как думаешь? А благодарность, - и рассмеялась еще раз, - можешь оставить себе.
Залика: Зали вскочила как ужаленная, разъярённая не столько словами, сколько тоном и хохотом, с единственным желанием - свернуть эту тонкую, столько раз целованную шею. "Держи осанку, Кани, осанку!" всплыло откуда-то резкое как удар кнута. Она отшатнулась, пошла к двери, и, уже взявшись за ручку, обернулась, смерив Рыжую взглядом через плечо: - Вышвыривают не отсюда, а - сюда. Не знаю кто это сделал с тобой, но он не промахнулся, - и вышла, тишайше закрыв за собой дверь. Но пока шла по коридору заведения, из которого её уже однажды выкидывали подыхать на улице, взбунтовалась до "какая, к ебеням, Кани? Я Залика. Залика!", пиная входную дверь ногой и слушая как зашибленный охранник поливает её вслед квадрантарией*. А через пару улиц уже точно знала кто ей нужен в первую очередь - вор. Ловкий, но достаточно глупый, чтоб полезть к Рыжей. Или... просто не местный. >>>Лавка-дом Суламиты двухгрошовой бабенкой(С) Цицерон о Клодии
Рыжая: Рыжая только фыркнула еще презрительней, даже не собираясь ничего говорить вслед: "Хороша была девка... пока чего-то стоила". Она мысленно прошла с Заликой через лупанар, зная, как велика сейчас ее злость, как от нее пятятся лупы, округляют глаза. Рыжая бросила безразличный взгляд на браслеты, не переставая мысленно отсчитывать и отмечать, как злость Залики нарастает, подошла к окну - выглянула чуть, привстав на цыпочки, услышала охранника, и лицо озарилось самодовольной улыбкой. Там, внизу, мелькнул знакомый силуэт - настолько знакомый, что она могла рассказать о любой черте, любом взгляде и ужимке, не напрягая памяти, сразу. И сейчас этот силуэт бежал прочь, пылая, окунаясь в ночь, сливаясь с ней, как всегда, - чтобы остыть, успокоиться и отомстить. Рыжая медленно отошла от окна, с отсутствующим видом подняла по одному с пола браслеты. Сжимая их в кулаке до того, что узкие пальцы побелели, шагнула и замерла у зеркала, несколько мгновений всматриваясь. Тяжело звякнула браслетами в руке раз, а потом резким и коротким движением швырнула, вложив всю силу, и осталась стоять, слушая звон их разлетевшихся в мелкую крошку хрустальных вставок.
Рыжая: 27, август, утро Проснулась рано, после отвратительной ночи: всё нервничалось, не спалось, улечься удобно не удавалось. Головная боль, правда, утихла - то ли помогли травы, то ли вовремя подвернувшаяся под руку Залика. Как бы там ни было, спокойствия было больше, чем вчера. Рыжая бросила беглый взгляд на осколки, лежащие неубранными, прошлась мимо пару раз, думая и наскоро собираясь. Браслетов было жаль. Наконец, она нагнулась, подхватила один, перенесла руку ко второму, собрала все и всмотрелась. "Жаль", - решила окончательно. Распахнула дверь, одним движением поманив первую попавшуюся лупу, кивнула внутрь и обронила одно властное: - Прибери. Вышла и, крепче прижав браслеты пальцами к ладони, чтоб не звенели, отправилась прямиком к Маруху. >>>>> лавка Маруха
Рыжая: >>>> от Маруха И давно ни в ней, ни с ней такого не было. Август всегда тяжело и мучительно напоминал про осень, ее зябкий холодок, и легче становилось только когда одно переходило, наконец, в другое. Только не эта неопределенность, это раздражающее ожидание. Улицы казались длинными и сквозными, распахнутыми, словно двери, - и когда она шла по ним от Маруха, и сейчас, когда смотрела на них в окно лупанара. Рыжая тяжело вздохнула, смахнув со лба навязчиво ниспадающую прядь, но от окна не отвернулась. Она снова отчетливо видела клетку. И город, и этот август были одной огромной клеткой с тонкими, почти ледяными на ощупь прутьями. Она жила, дышала, ходила в ней, стараясь упорно ее не замечать, не осознавать ее тесных границ. И вот сегодня... а, может, причина этого поселилась в ней еще вчера, Рыжая остро чувствовала желание вырваться и безысходность. Возле самых прутьев словно силился проступить чей-то абрис. Рыжая замирала на мгновение, всматривалась в видение пристально, почти до рези в глазах, и видела лицо. Видела отчетливо, но не знала, кому оно принадлежит из известных ей живущих. Однако оно было таким родным, манящим, почти сводящим с ума ошеломительно врывающимся в нее желанием близости, что у Рыжей перехватывало дыхание - то ли от злости, то ли от головокружения. Весь Рим - что там - весь мир, казалось, застыл в нерешительности, как занесший ногу для шага путник и не то раздумавший шагнуть, не то забывший, куда собирался идти. И это давило, душило, убивало день за днем. Мерещившееся лицо было настолько явственным и любимым, что его тепло чувствовалось почти физически, до пробиравшей тело дрожи, и безмерно хотелось рвануться к нему, чтобы только трогать, запоминать его руками, приникать губами и пить. Жадно и не останавливаясь. Но стоило ей только попытаться, как прутья клетки возникали на пути - и было не достать, не дотянуться ни за что. Лицо таяло, несмотря на отчаянные попытки запоминать его на ходу, пока исчезает, снова дорисовывать в воздухе по исчезающим контурам. Но ничего не получалось, кто-то словно лишал ее способности воспроизводить только что виденное, и ей - ей! - хотелось соскользнуть на пол и плакать от бессилия, закрыв лицо руками. Плакать Рыжая почти не могла. Клетка будто сдавливала ее и изнутри, не позволяя ни одной капле упасть с ресниц. Будто слов и ощущений внутри было на две жизни, и они физически не могли вырваться наружу. Потому она ходила из угла в угол, как запертый тигр, с головной болью, почти не проходившей в последние дни. Ходила, кажется, даже тогда, когда садилась или полуложилась, прикрыв глаза, устало положив ладонь на лоб, - в мыслях, там, глубоко внутри себя. Смысла во всем: в лежащих, прямых, как те же представляемые прутья, улицах, в предосеннем, с узнаваемой прохладной кислинкой, воздухе, во всем городе, - было столько, он настолько переполнял ее, что казалось, будто его не было вовсе. Ни в чем. И ей хотелось бросить все и бежать, в эту стеклянную, просматривающуюся на огромные расстояния даль. - Вышвыривают не отсюда, а - сюда. Не знаю кто это сделал с тобой, но он не промахнулся... - зазвучало в памяти, словно бусины рассыпались. - Ах, если бы, милая... Если бы.
Гней Домиций: >>>Конюшни Авдиев 27, август, позднее утро У города, при всех его недостатках, было одно неоспоримое достоинство - он имел свойство притуплять впечатления, наслаивая новые, громоздя одно на другое как алчный владелец - новые этажи и перегородки в старых инсулах. На каком-то перекрёстке перевернувшейся тележкой торговца сладостями накрыло Париса, на одной из улиц упрямящийся и избиваемый кнутом осёл перекричал преторианца, перед очередной лавкой придавило оборвавшейся гирляндой старшего Авдия, гарпастумным мячом вылетел из головы Юлий... и только Авл держался вкусом на губах, дыханием на щеке, укусом на шее и жжением, бродившим из грудной клетки в пах и обратно. Перед дверями лупанара Гнею пришлось остановиться и постоять, растерянно вертя головой, чтоб вспомнить зачем он сюда пришел. И только потом постучать. Покосились на него странно - как будто и здесь узнали. Или ему это показалось от смущения. Но в двери хозяйки, к которым проводили, он постучал совсем робко.
Рыжая: Мысли прервал стук в дверь, и по нему Рыжая определила, что стучит не кто-нибудь из завсегдатаев. Он был отчетливым, но гораздо более мягким, чем все привычные, словно там, за дверью... Она качнула головой, отбрасывая прядь с лица и одновременно отмахиваясь от одолевавших мыслей: - Открыто, - голос не изменил, что радовало в условиях, когда изменяло все: и нервы, и мысли, и даже самочувствие. Поэтому, хотя стук и заинтересовал, навстречу она не поднялась.
Гней Домиций: Все постоянно ждали от него чего-то. Определённого поведения, определённых решений, определённых шагов. Ждал даже Элий - когда он снимет буллу и уменьшит их обоюдный риск. Ждали родные, учителя, слуги, приятели, иногда ему казалось, что даже кошки, переходящие улицу прямо перед его ногами, смотрят и думают "ну что же ты? решай - пнёшь, споткнёшься, погладишь, пропустишь?". А решать он имел право только определённым образом. Это был выбор без выбора, и чем больше на него давили, тем сильнее был соблазн не решать ничего. И даже тут дверь не открыли, а позвали из-за неё, он едва разобрал слово - в гуле города и шуршании просыпающегося лупанара оно звучало неразборчивым отголоском. Домиций едва справился с порывом развернуться и уйти, едва поймал себя мыслью "ну глупо же... что это я?" и толкнул дверь сильней чем нужно, так, что распахнулась она на грани невежливости. - Аве. Мне нужна... - мраморная бледность лица резко контрастировала с яркостью волос, лежавшая напоминала наскоро покрашенное изваяние, добротную копию с греческого оригинала, только что заказанную переборчивым нобилем, Гней засмотрелся, смутился и потерял нить. Тем более что назвать её Рыжей язык не поворачивался. Она была мраморной.
Рыжая: Дверь распахнулась так, что Рыжая от неожиданности привстала и приложила к пульсирующему виску холодные пальцы. Она ожидала увидеть кого угодно, только не юношу, растерянно глядящего на нее глазами трепетной лани, глядящего так, словно перепутал не только дверь и здание, но и город: - Аве, - он был красив и хрупок, и взгляд Рыжей поневоле стал мягче, чтобы ненароком не нажать на него так, что он даст тонкую трещину, - если ты искал хозяйку лупанара, то это я, - она медленно поднялась ему навстречу, с удивлением чувствуя, как пришедший привнес сюда какой-то иной воздух, что-то такое, отчего давившая клетка дрогнула и начала растворяться, - с чем пожаловал?
Гней Домиций: - Я... - нашелся он не сразу - гетера приложила руку к виску таким знакомым женским нервным жестом, что у него мелькнула мысль зайти как-нибудь потом. Если бы дело было его личным, он так бы и сделал. - Гней Домиций Агенобарб, по делу касающемуся твоего бывшего раба Юлия. Мы можем поговорить?
Рыжая: На упоминание о Юлии Рыжая изогнула бровь - было совершенно не очевидно, что общего может быть у молодого и даже излишне растерянного патриция с Юлием: - Поговорить можем. Как минимум потому, что ты меня заинтересовал, - коротко ответила она, - "и потому что клетка исчезла..." - что он натворил? - она до неприличия внимательно осмотрела юношу, - ушел, прихватив фамильные драгоценности? Положил глаз на твою сестру - она, говорят, одна из самых желанных красавиц города? - Рыжая обошла вокруг него, остановилась, вглядываясь в глаза, - разбил твое сердце? - и улыбнулась, кивнув, - присядь.
Гней Домиций: Слишком много было в его доме женщин, чтоб Гней не знал, что они, мягкие по природе своей, дерзят и кусают если несчастливы, расстроены, уязвимы... Но даже это знание не помогло Домицию, когда ему в лоб влепили вопрос про сердце. И выскочило само, неожиданно: - Нет, помогал починить. Именно поэтому я хочу ему помочь, - и только потом он нахмурился, сел на первое подвернувшееся, жестко выдохнул досаду и вновь посмотрел на мраморную женщину. - У тебя голова болит? Наш лекарь говорит, что от головных болей помогают плавание, палестра, хороший сон и солнце. А Юлий ничего не натворил. Мне просто надо узнать про его происхождение.
Рыжая: - А еще хороший массаж, - отозвалась Рыжая с улыбкой, глядя на эту вспыхнувшую и моментально угасшую юную попытку куда-нибудь себя деть, - что-то всем неймется узнать у меня чье-нибудь происхождение, - в голосе проявились и исчезли металлические нотки, - надеюсь, кто-нибудь из предыдущих рассказал тебе, что это не бесплатно, - она села рядом с ним, закинув ногу на ногу и сложив руки на коленях, - а ты чинишь сердца, значит? - Рыжая чуть нагнулась к молодому лицу, обводя взглядом несколько завитков волос, непослушно легших ему на лоб, - и как же ты это делаешь?
Гней Домиций: - Я... просто... - заёрзал Гней, которому было неуютно под этим взглядом, как будто кожу щипало там, куда она смотрела, - это не важно всё, я совсем не за этим пришел, - сказал невпопад, задохнулся от того, что она подумает и тут же выругал себя мысленно болваном, вспомнив где находится и что тут вообще вряд ли думают иначе. - Разумеется, я понимаю, что не бесплатно. И я готов заплатить достаточно, был бы результат. Юлий может оказаться гражданином Рима и, если это так, в твоих же интересах способствовать восстановлению справедливости, чтоб не быть замешанной в порабощении свободного. Скажи мне, как он к тебе попал? Он говорил быстро, призывая на помощь логику и деловой тон, спасаясь в деловом разговоре от её неожиданной близости. Если бы с ним заговорила статуя в Парке Купидона - и то было бы проще.
Рыжая: Рыжая выпрямила спину и замерла. Он нервничал. Нервничал сильно. И это...ей нравилось. За все то время, что она пробыла здесь, она перевидела великое множество глупцов и самоуверенного хамья, но Гней не был ни из тех, ни из других: - Расслабься, ты как-то напряжен, - она улыбнулась чуть ласковее, чем кому бы то ни было, - не собираюсь я выпытывать, как ты там это сделал...во всяком случае пока, - ей просто еще раз захотелось увидеть это смущение, а отказывать себе она не привыкла, - мы ведь сейчас не об этом. Рыжая оперлась одной рукой на ложе, небрежно оставив вторую на коленях: - Юлий достался мне от прежнего хозяина лупанара. Перешел, - улыбка стала надменней и насмешливей, - по наследству... Но давай-ка сразу выясним, насколько много ты готов за это заплатить, Гней? - она выделила его имя особо: странный визит, красивый мальчик, звучное имя.
Гней Домиций: Гней вспыхнул от смущения смешанного с досадой, немного отодвинулся и сдержанно ответил: - У меня было тяжелое утро, - и только тут вдруг понял, что забыл зайти домой переодеться, как собирался. После пробежки, после скачки, после испепеляющей истомы поцелуя... хотя причём тут это? Краска медленно подступала к щекам, мучительно хотелось пересесть, но не находилось предлога, "как будто он нужен, чтоб его!" думал Домиций, словно прирастая к ложу - после этого её "расслабься" и не поёрзаешь даже, смущение и так бросается в глаза, и боги бы с ним, но он первый раз был в подобном месте, женщина впервые осмеливалась говорить с ним в таком тоне, с персидской гетерой, вспомнившейся некстати и не тем, он хоть более-менее понимал как себя вести, а тут... - не знаю, но, думаю... около трети его стоимости будет... логично?
Рыжая: - Что ж, я где-то слышала, что от этого помогают плавание, гарпастум и что-то там еще... - коротко и негромко рассмеялась Рыжая, - логично, значит? - переспросила она и чуть отклонилась назад, пытаясь поймать его растерянный взгляд; она успела, в свое время, довольно хорошо узнать Клавдию Минор, женщину, которая была не по зубам, пожалуй, даже слишком многим, и вот теперь ей особенно приятно было наблюдать, как ее сын сидит напротив, так близко от нее, что от этой близости не знает, куда себя деть - "хороший мальчик...но материнской цепкости, жаль, не унаследовал.." - неужели ты боишься меня, Гней? - после некоторого раздумья и рассматривания медленно проговорила Рыжая с легкой досадой в голосе, - весьма странно приходить с просьбой к тому, кого так боишься, - и внезапно ее посетила догадка, настолько внезапно, что она даже сощурилась, - ты сказал столько громких слов...справедливость, порабощение свободного...мальчик, ты что же, влюбился в эту блядь? - она не сочла нужным стесняться в выражениях, ей представился весь лупанар со своей зияющей черной пастью, который вот-вот схлопнется и проглотит этого светлого, по какой-то неловкой случайности оказавшегося здесь ребенка, и она рефлекторно подчеркнула ему этот очевидный контраст, - подумай, во что ты ввязываешься и зачем тебе это нужно. Прежде чем изъявлять такую готовность платить.
Гней Домиций: Смущение слетело с Гнея мгновенно, едва он услышал площадное слово из женских уст. Он со спокойной гордостью поднял голову и посмотрел на говорящий мрамор так, словно только сейчас впервые увидел эту женщину. Уставшую, какую-то надломленную, словно по мрамору уже пошли тонкие трещины, которые чувствует только она сама, злую... очень красивую. И этот контраст красоты и тления вызвал в нем сперва мгновенную брезгливость, сменившуюся через короткий отрывистый вдох глубоким сожалением: у его женщин - матери, сестер, тёток - был он и два подрастающих брата, чтоб оберегать их и заботиться, она же была одна и, видно, когда-то, не оказалось никого, кто мог бы её оберечь. Он посмотрел ей в глаза и сказал, как всегда, правду: - Не боюсь, меня смущает, что я пришел сюда и в таком состоянии, в котором к... незнакомой женщине не ходят. И почему громких? - не понял искренне. - Обычные слова, ведь если он гражданин... - запнулся, не зная как объяснить простые вещи ей - женщине, к тому же - продажной женщине, обвёл взглядом кубикулу, со всей её мишурной роскошью и очевидным налётом профессии, нахмурился и спросил: - Ты за что-то зла на него?
Рыжая: Перемена, которая в нем произошла, была ожидаема. Вот теперь она узнавала в нем черты Минор - способность взять себя в руки, это сдержанное, собранное достоинство и стать. Теперь Рыжая видела в нем не только испуганного ребенка, но и угадывала в нем мужчину, вполне сформировавшегося и осознанного. Однако его искреннее непонимание все еще продолжало забавлять ее: - Громких просто потому, что громких, - она глянула на него снисходительно, - потому, что когда кто-то борется за справедливость, он не кричит о борьбе. Рыжая помолчала. Клетки как не было. И она только смотрела на Гнея, с удивленным внимание, чутким, ожидая, что рассеется первое впечатление, и она вновь увидит и почувствует эти стальные прутья. Но они все не появлялись, словно этот юноша принес сюда с собой какой-то иной воздух, свежее и легче, кусок какого-то иного мира, словно он, робкий и твердый, стеснительный и решительный одновременно, привнес в ее жизнь какую-то короткую передышку, проблеск в этом закоснелом цинизме, в этом ежечасном лицемерии, в человеческой алчности и похоти. Имя тому, что он принес, было хорошо знакомо Рыжей - это была искренность. Тем печальней ей было отметить, что в Юлия он скорее всего влюблен, потому и так яростно избегает ответов на ее вопросы, изобретая любой удобный способ, в том числе и нападение, отвечая ей вопросом на вопрос: - О, вижу, ты готов даже перейти на встречные вопросы, только чтобы не отвечать на мои, - и вновь одарила понимающей и снисходительной улыбкой, - нет, я не злюсь на тех, кто малозначителен в моей жизни, - ответила Рыжая просто и даже с какой-то усталостью, словно говорит это сегодня уже не первый раз, - это скорее, у Юлия есть причины на меня злиться.
полная версия страницы