Форум » Лицо Рима » Ещё одна улица » Ответить

Ещё одна улица

Понтифик: Одна из приличных улиц Рима. Локация, созданная для того, чтоб могли разойтись персонажи, находящиеся на улице одновременно, но в разных частях города.

Ответов - 126, стр: 1 2 3 4 All

Электра: Ее спокойное лицо исказила гримаса то ли ужаса, то ли отвращения. Голубые глаза широко распахнулись, а в ответ на сказанное, она лишь сильнее сжала его руку. - Что? –Конечно же о том, что ее братья не есть абсолютный свет и уж наверняка замешаны в чем-то грязном она не сомневалась. Но столь открыто об этом никогда не слышала. Электра не сомневалась – Луций не лжет. Глубоко вздохнув, Ветурия весьма быстро справилась с эмоцией, подавляя ту и возвращая былое себе спокойствие. Она тоже немного подалась вперед и ноги их вновь соприкоснулись. – Жестом доброй воли подобное выглядеть никак не может…. А потом Он заговорил. Переход от языка к рассказу о себе был довольно естественным в его устах, но для нее самой оно выглядело несколько дико, но вида Электра не подала. - Ты не задел меня ни своим статусом, ни положением. В этом мы почти равны. – Она накрыла его руку своей второй. – Я не отказываюсь от своих слов и уверена, что при определенных условиях для меня не будет иного закона, как закона выживания. Просто… ты напомнил мне о моем месте. – Ветурия усмехнулась и посмотрела ему в глаза. – Один неверный шаг или выходка… от своих детей порой без труда отказываются, чего и думать о довеске, оставленным родными. А ты… ты не так прост, каким хочешь казаться. Ты добр, но в то же время я вижу темноту в твоих глазах. Разговоры, плавно переходящие от убийства к придворным играм и обратно, в тебе не вызывают отрицания. Кем ты был на войне? Трибуном? Только ли?

Луций Фурий: - Твоем месте, - повторил Луций, отметая все прочее как шелуху: что значит "только трибун" и "хочешь казаться", он разобрался бы попутно, если бы возникла необходимость. - Один неверный шаг или выходка. И что же в моих словах натолкнуло тебя на эту мысль? Наверное, для женщины это тяжело. Оно и для мужчины не мед, но не повод опускать руки. А если знает, что это такое, не понаслышке, так тем более должна понимать, что просчитывать варианты в таких условиях - основа выживания. И тем не менее интересен сам логический путь. Пока он этого не поймет, она - или любая другая женщина - будет возмущена пролитым вином, и хорошо если покажет это. А то еще молча улыбаясь отомстит, а Луций так и не узнает, за что.

Электра: Все это начинало превращаться в сумбур и какой-то набор слов. Она уже дважды сказала ему что же не так, но Луций упорно не понимал, от чего складывалось неприятное ощущение, что она глупа. - Послушай… - Начала Электра мягко, - у меня начинает складываться небольшое ощущение, что мы говорим на разных языках. – Она облизнула пересохшие губы и продолжила. – Я не уверена, что ты поймешь всю сложную цепочку и однозначно поймешь какое из слов привело к той или иной реакции. Порой для получения требуемого результата необходима совокупность времени, места, мироощущения человека и недавних событий. Быть может я просто немного не в себе, и реакция была чересчур бурной, хотя я постаралась взять себя в руки. Просто потому что не имею права позволить себе слабину. Давай остановимся на том, что к тебе претензий нет, дурного воспоминания о нашем разговоре я не оставлю. Я не ухожу от ответа, просто… Я уже сама запуталась в том, о чем ты меня спрашиваешь и какого ответа желаешь. – Наконец признала свое поражение Ветурия.


Луций Фурий: - Эмоции, - вслух записал он себе. Оставалось понять, чем он вызывает эти эмоции. Что молод и красив? Богат? Жив? или тем, что его брата выгнали... нужно отдать должное, не после первой оплошности. Не заметил, как отклонился - подумать. Руку выпустил. Щиколотки остались в прикосновении. - Я не стремлюсь казаться. Ни проще, ни сложней. Я не знаю, что значит - просто. Я не понимаю, что значит - только. Потому что трибун латиклавий - это высокое положение и большие возможности. Но на войне - это 17 лет и никакого опыта. Подозрение. Ожидание враждебности. Столкновения намерений. Опасение оказаться орудием в чужой игре. Да, игра идет. А что сделаешь. Она началась задолго до рождения, и есть, конечно, способ от нее отказаться. Но это до сих пор в голову не приходило: из камешков ее стены родного дома сложены. Долг. Тот самый, поступиться которым однажды не стало сил вопреки правилам этой самой игры.

Электра: Недопонимание росло, следовало немедленно что-то предпринять, пока ее отличный взгляд на вещи не привел к тому, что он причислит ее к списку глупейших женщин Рима. - Это высокое положение и тяжелая ноша не твоего выбора. – Электра склонила голову и всмотрелась ему в лицо, скользнув ниже по шее и глядя на руку, что только отпустила ее. – Скорее всего я, как и многие женщины, не разбираюсь в войне, ее тонкостях. Но мне сложно представить тебя управляющим большим количеством людей, солдатами. Ты… Ты довольно легко запутываешь словами, меняешь тему и заставляешь, возможно нехотя, думать о том, о чем не стоит. Меня это пугает, но… - теперь она протянула руку и взяла его, мягко сжав и проведя большим пальцем по тыльной стороне ладони. – Несмотря на все мои сомнения, я верю тебе, верю, что ты такой как есть и…я хочу быть честна по отношению к тебе. Не знаю почему мне хочется этого. Ветурии, видя нас вместе, будут использовать наше общение в своих интересах. Скорее всего и язык – один из способов влияния на обстоятельства или напомнить о чем-то. Я… Я не хочу, чтобы они причинили тебе вред, Луций.

Луций Фурий: Он усмехнулся. - Уверяю тебя, ты для меня не более понятна. Начиная с выбора. Не твой выбор - а чей? Бывает разве выбор - не твой? Признать чужой выбор или бороться, смириться или нет - выбор. Который зачастую выглядит как данность... Да это все слова. Он отмахнулся, дернув щекой, от попытки Электры истолковать поступок неродных братьев. Не за тем он о нем упомянул. - Их смысл меняется. Через миг ты не помнишь, чем они тебя оттолкнули, - он рассуждал и разминал ее ладонь в своей, растирал пальцами, это была единственная точка приятия, во всем прочем смыслы отскакивали друг от друга, уничтожали друг друга. Даже "я верю" он сказать бы ей не посмел, потому что верил только сейчас, пока держал ее руку. И потому что видеть ее лицо напротив было достаточно и отдельно от всех возможных выборов и разных, в том числе и отрезанных, языков.

Электра: Как же не хватало вина для взаимопонимания друг друга. Да и ведь сразу знала, что ничем хорошим не закончится этот диалог. Ну почему все приходится брать в свои руки, выводить в нужное русло. Мужчина он ведь как, ты только дай повод говорить ему многосложно, дай почувствовать, что ты как будто бы способен говорить на равных и все. Не слышит. - Шшш… - Электра подалась вперед и прислонила к его губам свои ледяные пальцы. – Я предупреждала. Ни время, ни место. Я даю тебе возможность узнать меня. Пусть даже велика вероятность твоего разочарования.

Луций Фурий: Он снова усмехнулся. Дает возможность... Как будто так важно обозначить словами, что у тебя есть выбор, хотя, в сущности, никакой разницы - пока держишь ее руку и другая на губах - смиряешься ты с чужим выбором или разрешаешь его! Как будто он способен понять, о чем она его предупреждала. Он передвинул ее ладонь. Обхватил ее руками свои виски. Одна рука была холодней другой. В этом и был единственный смысл. Которого он не видел в ее словах а она не находила в его. И только через заметный промежуток времени Луций вдруг осознал, что лектика стоит на месте. И лектика стоит, а он, Луций, лицом купается в чужой ладони, и это уже за все рамки приличия вылезло, и хорошо если из-за штор не свисает. - Тебя принесли одну. Меня здесь не было, - шепнул он резко поделовевшим тоном, и решил, что если и в этих словах она смысла не увидит или увидит оскорбительный, то это может значить две вещи.

Электра: И только когда сказал: «Тебя принесли одну» Электра будто бы опомнилась. Их больше не качало, он просто держал ее руки, а она смотрела в него. Внутри нее начинал бурлить поток смятения и осмысления того, что сегодня определенно что-то произошло, но что именно – ее еще долго будет преследовать во снах. Ветурия чуть выпрямилась, отстранила свои руки от его лица, но не отпустила его рук, что несли лето и тепло. Она лишь склонилась, коснувшись середины пальцев губами и, подобрав подол туники, осторожно покинула лектику. - Верните лектику хозяину. – Раздался спокойный и немного уставший голос Электры за шторами. И передайте ему мое большое спасибо. ===> Дом Ветуриев

Эмилия: Она улыбалась. Теперь, оглядываясь назад на весь их с Публием путь от мастерской Вистария, казалось, что она и не переставала улыбаться. Пожалуй, Эмилия не смогла бы припомнить никого другого, столь же шутливого и скорого на веселые истории. - Не верю, - качнула головой, с сомнением приподняв бровь. – Унылым, скучным? Ну уж нет! – затем склонила голову чуть набок, чтобы заглянуть в глаза. – Тебе хотелось бы вернуться на лимес? Отец говорил мне, что многие из вернувшихся скучают потом в городе по вот таким вот историям с медвежатами, гарумом и грибами. Да даже по боям… Говорит, там, на поле боя, честнее люди. Здесь, в тени крыш и веток, под стенами домов до сих пор сохранились от позавчерашнего дождя лужи. Эмилия осторожно потянула носом – в этой духоте захотелось вдруг вдохнуть запах сырости. Но в воздухе витал лишь аромат чьих-то духов. Эмилия взглянула в сторону - по узкой темной улочке удалялась полная женщина. Таких, которые не умели пользоваться благовониями правильно, в Риме, к сожалению, было не мало. И особенно это смущало во время каких-нибудь пиршеств. Или в театре. «Вечер у Клавдии Минор», - Эмилия оставила эту мысль сразу же, как только поймала. Обернулась к Публию и внимательно вгляделась ему в глаза, слушая ответ.

Луций Фурий: ...либо для нее эмоции решают все и способны разрушить любое равновесие, либо... второй вывод он забыл, когда ее руки стекли с его лица, а на пальцах остался ожог, он даже не сразу осознал, от чего. - ...и передайте большое спасибо. Хотелось думать, что устала она не от него. Лектика двинулась, и от покачиваний казалось, что кружится голова. >>>>>>>>>>>>>дом Тита Фурия

Публий Сципион: - Вернуться? - за такое короткое время он не смог определиться, и противоречие отразилось на лице: он поймал себя на том, что улыбается только правой половиной рта. - Может быть, чуть попозже, когда мне по какой-то причине надоест топтать мрамор и я придумаю сигнум. По боям скучать точно не буду. Когда ты внутри боя - это одно, а когда ты выбираешься, словно из-под груды... - он даже притормозил, безуспешно подбирая другое слово, - выбираешься, в общем, и уже через несколько часов сражение становится мифическим, чем-то, что существовало параллельно, где-то рядом, просто откуда-то вдруг взялись раны, синяки, затупленные мечи и погибшие друзья. И чем дальше от поля, тем более эфемерным становится оружие. Но твой отец прав, многие там честнее. Не все, но многие. Он тоже проводил взглядом забредшую сюда женщину, ожидая, что Эмилия ее знает и сейчас окликнет, но ошибся. И сейчас он почувствовал, насколько расслабляет мирная - относительно мирная! - жизнь. - А по медвежонку скучать не пришлось, мы его поймали. Префект лагеря Тит Тиней собирался сделать себе плащ, как у Геркулеса, но мы его подняли на смех и отправили искать хотя бы рысь. А медвежонка назвали Публий Корнелий Сципион Магнус Лукро, и через пару месяцев он уже спокойно разгуливал по лагерю с моим старым шлемом в зубах и собирал себе ужин.

Эмилия: В иной ситуации Эмилия сочла бы это за легкомысленность – взрослый мужчина не знает, чем себя занять и где применить. Но она помнила, как легко обманулась в прошлый раз. Поэтому теперь оборвала себя и пообещала присмотреться получше. Позже. Хотя даже сейчас, в том, с какой осторожностью Публий подбирает слова, описывая последствия боя… - В Городе свои бои, - произнесла с легкой улыбкой, но взгляд стал тяжелым. – Самое неприятное в них то, что они никогда не становятся эфемерными. Ты живешь постоянно в состоянии боя, ждешь очередного удара… Знаешь, сколько здесь параноиков? – она хитро сощурила глаза, но тут же посмотрела вдоль улицы. Подумалось: ей ли говорить о таких вещах, когда отец старается ограждать ее от волнений максимально. Но телохранитель, упругими шагами идущий впереди, был напоминанием Эмилии о том, что отец не всегда может быть рядом и вовремя. И она должна уметь сама уметь отразить или нанести удар в этой не всегда видимой битве. – Наверное, знаешь, - продолжила спокойно. – Ведь ты сын сенатора и брат трибуна латиклавий преторианской когорты, а сам собираешься стать вскоре унылым квестором, - по интонации было понятно, что про квестора она вспомнила, чтобы подразнить. – Знаешь, самое страшное будет, на самом деле, если ты станешь не унылым, а параноидальным. Человек с такой богатой фантазией будет способен на многое! – покачала головой, смеясь. Теплый солнечный луч соскользнул с крыши и опустился в ладонь Эмилии. Она поиграла с ним, словно и правда могла перекатывать его между пальцами. - Извини, - мелодично заговорила она, не отрывая взгляда от золотой полоски на руке, - я подняла неприятную тему. Не хотела. Просто испугалась, вдруг ты и правда завтра вернешься к себе на лимес, а я потеряю такого прекрасного собеседника, да еще и, по слухам, великолепного игреца на кифаре. Общение можно было бы восполнить в какой-то мере, пересылая друг другу письма. Но вот музыку голубями или гонцами еще не научились отправлять.

Публий Сципион: - Городские бои - самые жестокие и безрассудные, - согласился Публий, имея в виду в первую очередь мелкие хищные стычки в поселениях, между домишками, из-за углов, когда нужно отбить колодец прежде, чем его отравят. Здесь фраза обретала другое значение, но дух... дух витал прежний. - Потому что это отложенные жертвы. Сегодня вы дружно воюете с кем-то за киликсом хорошего вина, а завтра его уже отправили в самое пекло Иудеи или просто казнили - и всегда можно убедить себя, что напортачить несчастный успел, пока шел от твоего триклиния до своей лектики, чтобы ехать домой. Честно говоря, в глубине души я надеялся, что все изменилось за эти два года. Но нет, до того черного дня, когда боги велят мне видеть кругом заговоры, еще надо умудриться дожить. Эмилия перебирала пальцами будто по невидимым струнам - Публий не мог разглядеть, пытается ли она стряхнуть паутинку или играет с поднятой в воздух пушинкой. Но в руках ничего не было, только солнечный зайчик, пробившийся через дома и зелень. - Он бы сейчас зазвучал, если бы не был порождением немого эфира. И не заметил, как с зайчика внимание переключилось на руку, его державшую - аккуратную, пропорциональную, с пальцами, не пугающими свой длиной, как у иных, ловкими. Игра не выглядела ребяческой или глупой, в ней было что-то строгое и красивое. Публий с трудом отвлекся: - Неприятную? Нет, все хорошо, мне надо привыкать, - он засмеялся и потер рукой шею, выпрямляясь и похрустывая. - Даже моего воспаленного воображения не хватит, чтобы придумать, как передать музыку голубями, на волах тоже, наверное, не удастся. Поэтому я совершенно точно никуда не поеду, а о том, чтобы моя музыка пришлась тебе по душе, богов будем просить вместе. Нам сюда? Они незаметно вышли на площадь, и он ткнул пальцем в лавку, которая больше всего походила и видом и запахом на место, где торгуют животными.

Эмилия: Сначала Эмилия хотела подхватить игру и рассказать Публию, что на волах в телеге можно пересылать из города в город музыкантов, но потом услышала такое теплое и откровенное «поэтому» и «вместе». Пальцы ее замерли, перестав теребить солнечный луч, и она улыбнулась в этот раз как-то совершенно иначе, по-женски податливо, пригласительно. Словно все это время они с Публием беседовали в дверях домуса, и вот, теперь она жестом предложила ему войти внутрь. Потом она перевела взгляд на лавку, кивнула «да, сюда» и пошла через наполненную до краев солнцем и жаром площадь. С этого момента Эмилия шла не рядом, а вместе с Публием. >>>> в птичью лавку

Публий Сципион: Публий вроде как и не шутил, а Эмилия все равно улыбалась - по-новому, нежнее, чем раньше. Можно ли думать, что теперь улыбка адресована лично ему, а не тому, о чем он рассказывает? Публий улыбнулся в ответ и, знай он, куда идти, то протянул бы руку, но пришлось просто следовать за ней через раскаленную площадь до дверей птичьей лавки >>>>>

Герасим: >>>Дом Клавдии Минор 27, август, день ...и только когда ноги сами почти вынесли его к конюшне, Герасим почувствовал не только желудком, но и всем остальным, что осерчал. На хозяев, которые не кормят, на женщин, которые не любят, на солнце, нещадно припекшее башку, и даже на себя, забывшего соломенную шляпу в сарае. Уж лучше к коням и скупой каши пожевать, чем в лавку, ноги-то с утробой правы.

Насмешник: из гончарной лавки 27, август, день Ну, лавку с винишком он, положим, увидел сразу. Че б и не. А дальше до лекаря шел по рукам. Куда руками махали - туда и шел. Пока улица не опустела. Нас приостановился, почесывая затылок, помянул богов не по-римски и не с почетом - но боги вынесли ему мужичонку. - Эй! Слыш! Аве, друг, - поравнялся и улыбнулся, - ты это, как к Левию идти, не знаешь?

Герасим: "Нахуй - это туда" высказалось Герасимово голодное брюхо, но воспоминание об Ифе, тянущее как незаживший шов, заставило оглядеть сверху вниз прохожего в вызывающе неприпортовой тунике, но с совершенно припортовой рожей. И только потом сообразить, что не весь город ходит к лекарю потому что там хорошенькая египтянка. - Хээмм... - он почесал бороду и вскинул руку, изогнутую во всех гнущихся местах замысловатым зигагом. Строго в направлении.

Насмешник: "Не попал", - заценил Нас взгляд, все так же улыбаясь. Проследил за ним, оглядев себя сверху вниз - а, ну да, бля, шмотка. - Че, не гармонирую? - ухмыльнулся шире и передернул плечами, - временно мое. Стер улыбку с рожи и внимательно вгляделся в указания. "И как он ее эдак... сссмари, а, гнется ж, фигасе" - Таааак, - улыбка проявилась снова, - первые два поворота я понял. А это, - стал рядом, пытаясь повторить направление, - куда? Налево что ль?

Герасим: Герасим завёл глаза куда-то к затылку и пожевал ус. Было-то всего пару проулков да две улицы, можно б и проводить, срубив с прохожего монету, но сказано же было как отрублено "пшел вон, кобель!". И не то чтоб он боялся нарушить запрет, но обидно было если подумает, что не выдержал, припёрся. "Сама ты кобель" подумалось уже где-то между головой и желудком. Уставшая от работы рука второй раз так же гнуться не хотела, пришлось представить почти в ней стакан, так и не взятый из-за резкого хозяйского окрика. Ладонь - молодец, помнила живёхонько - повторила очертания. - У! - показал Герасим со всей определённостью.

Насмешник: Нас попробовал было понять по глазам, но по глазам выходили такие...дали, что ну его совсем туда ходить. Там вон ещё откуда ни возьмись будет парочка вот таких - так или ваще живым ноги не унесёт, или позору не оберется. Ещё, чего хуже, - неизвестно. "Придуривается что ли? Или пьяный?" - всмотрелся ещё. - Слушай, я не местный, - сдался, - объясни ты толком. Туда и сюда - эт я понял, но дальше ж..ебля какая-то, а не дорога, - и добавил очень вежливо, - уважаемый.

Герасим: "Кому и ебля! А кому еботня она!" мысленно взвыл Герасим вместе с глухим: - Мммххгмм! - уже принципиально не делая ни шагу по направлению к Ифиному новому дому, но топая ногами на месте не хуже слона. На месте же и разворачивался в нужных направлениях, всем корпусом, не оставляя никаких сомнений куда прохожему пойти.

Насмешник: Незнакомец начал чуть не приплясывать. "Ууу, - Нас скосил на него еще раз, - да охуел он, что ли??" Прикинул. Вник. Посерьезнел. И все равно - ну, да, два поворота он понял куда, а потом... "Все, приплыли, суши весла. Я ему так и так, уважаемый, а он нарезался и измывается". И все ж глянул еще. И еще. И... - ... от ххххер его знает, уважаемый, блядь, - и жестом допоказал, что несколько обескуражен. - Оно или я тупой, или ты...шутишь, - опять разулыбался, вглядываясь, - так че из двух-то, а?

Герасим: "От уважаемого, конём тебя еби, слышу!" несколько безнадёжно постучал Герасим по голове, приходя в азарт человека, поставившего два асса на улиточьих бегах и слегка озадаченного в каком месяце объявят победителя. - А уй епе, - отказался подтверждать кому ни поподя собственную вменяемость, заодно отправляя в неизвестность и бездорожие: - и-и епе.

Насмешник: - Т-т-тааак, - шут застыл, чувствуя, как недоуменно вытягивается морда. "Та че за..." - Ааа, ты немой что ли, - почти радостно допер Нас и тут же беззлобно шутканул, - шо ж ты сразу не сказал, - заржал и примирительно добавил, - ну, хуй мне, я, положим, понял. Эт ладно. Ты это...может, проводишь меня малеха? Сжалься, мил-человек. Я вон, вишь, какой тупой - заплутаю еще в ваших римских..поворотах. И сделал просящую физиономию. А че, этот вон каких только не делал, небось и ему-то разочек можно.

Герасим: - Еой, - подтвердил Герасим блестящую догадку и заодно посыл, - уй. Подумал, мееедленно кивая шутничку, и отозвался заодно на предложение: - Ахх. Аин. От возмущения забыв даже смущаться, по обыкновению, такой-то немотой.

Насмешник: - Эй, эй! Полегче! - закрылся обеими руками Шут, не перестав улыбаться, - че ты орешь-то сразу?? Че я тебя, жить со мной уговариваю что ли? Всего-то - проводить малеха, - немой попался на редкость разговорчивый, лучше б ногами так шевелил, ей-ей. Но больше-то на улице никого и не было, так что Нас предпринял еще попытку урезонить, - сам же говор... - и кашлянул, - показывал, что недалеко тут идти. Нет, может, ты, конечно, занятой шибко и в сам Золотой ваш опаздываешь... Тогда ладно-ладно, бросай приезжего человека на произвол судьбы, чего уж там! Я, замежду прочим, к лекарю иду, к нему просто так прохлаждаться не ходят, - "соглашайся ж, мать чесссна, уговариваю, как девицу..." - дело-то серьезное. А ты орешь... А! - и махнул рукой на манер обиженного. В лучших чувствах прямо-таки обиженного.

Герасим: Голова тоскливо покрутилась по сторонам сама, в поисках кого-нибудь, к кому можно прохожего... послать. Но как на зло, улицу в конце сиесты украшали только две бабы, одна из которых, перегнувшись пополам пёршая кувшин, ещё Цезарю пела песенки про Никомеда, а другая, купающая в канаве куклу, пока не поняла бы про что эти песенки. "Лучше б голову на конюшне забыл, чем шляпу" подумал Герасим, чертя в воздухе пальцем маленький круглешок, подкидывая и ловя в ладонь невидимую монетку, и показывая один палец. - Аин. Ах.

Насмешник: Че это было - вали один или один поворот - Нас так и не въехал. - Кхм... - перешел задумчиво на один язык с немым. Посмотрел скептически, примеряя показанное направление к улице. Потом так же - на провожатого. - Неа, - подытожил. - С тобой каши не сваришь, - подумал, достал из-за пазухи монету, очертил ею в воздухе круг, подкинул и поймал, - так ага или нах? - поинтересовался в последний раз, слегка ухмыляясь.

Герасим: - О! - подивился приступу сообразительности Герасим, добрея рысью. Но достоинства монеты на дальнейшую рысь не хватило, поэтому, активно кивнув, показывать поплелся усталым шагом. Таким, бывало, Плут волок полупустую повозку, и, глядя на него, сострадательную слезу пускали даже работорговцы. >>>Дом лекаря Левия

Насмешник: - О! - отозвался с интонацией "другое, мать чесссна, дело". И последовал. Что-то весь день он за кем-то следует... последователь. Бодрости у немого хватило ненадолго, но как-то, оказывается, они и пришли. "Дурья башка! Соображаешь-то плохо", - пожалел о монетке. >>> к лекарю

Парис: >>> с Яблочной площади ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Парис просто шел, передвигал ногами, звук стучал о брусчатку, как камень о камень, словно пытался камня на камне не оставить от мыслей. Сколько раз еще его сердце споткнется и об кого, что это сделает с ним, что будет значить для всех? Он был деревом, которое должно бы зацвести по весне, но вот уже и август, горячий, как яблоко, наливной, а цветов не было, откуда тогда взялась эта завязь, чем, кроме пустого пыльного солнца налились плоды? Если он вбирает все и всех, как легкие эту пыль, разумней ли ему быть одному, стоит ли ему держаться подальше, чтобы не вдыхать всех, как пыль, не чувствовать, как гнутся под тяжестью ветви, как трудно дышать от переполненности... к кому вести себя и куда отдать, если он принадлежит сразу всем и никому, прямо как яблоня со своими цветами, своими плодами - бери ветку, вдыхай, сорви, вонзи зубы, глотни этот сок, неприкаянный и дурной, ничейный и для каждого... ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Как часто в них, других, возникает желание, чтобы оно утихло, не наливалось, не впитывало солнце и не притягивало пыль...что они делают с этим желанием, как роняют с запредельной выси дерева на землю, чьим ладоням выбирают принадлежать... может, и любовь ко всем ним означает, что и нет никакой любви, только цветение, ровный шелест жизни, всем поровну...способен ли он всем поровну? Или кто-то всегда сорвет больше, чем другой, надкусит с более спелого края, а у второго, третьего, сколько-какого-нибудь лица из-за этого сделаются кислые от обиды... что он будет делать с этой кислотой, этой обидой, если он - всего лишь дерево, яблоня в саду, что, если только обманывает себя, будто распределяет, а на самом деле кому сколько достанется зависит от берущих... как он устанет, наверное, цвести, если узнает, что кто-то вообразит, будто это цветение для других, и обидится, расстроится, отвернется - и не станет еще одного любующегося взгляда, еще одного прикосновения пальцев, взаимного тепла между нагретым солнцем яблоком и еще одной ладонью... ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Кто постигнет, что это сердце можно, нужно воспринимать как данность, как яблоню в саду, спелый плод, и перестанет требовать и так по праву принадлежащее, а просто будет любоваться и есть с ветви то, что он и так дает? Как это втолковать кому-то, если ты яблоня, если ты весь - вот, даешь все, что есть, а большего и не дашь, потому как нет у яблони больше ничего, кроме цветов и плодов... ...споткнулся о сердце... Неподалеку гулко звякнуло, стихло, как затаилось, потом пошевелилось и ворвалось такими криками, что Парис прилип руками, всеми пальцами, собой - к стене, как яблоня от мощного порыва ветра. И по упрямой яблоневой живучести, очевидно, наперекор ветру шелестнул: - Кто здесь?

Кабан: Из пампейской тиатры через несколько улиц - Ты прррравда думал, что я тебя не догоню, сука! Ты пррррравда так думал?! - ревел Кабан на родном, переходя время от времени на птичий, и гнал лютыми поджопниками свистуна уже третий квартал под нерешительное гиканье встречных. - Щаз будишь пятки лизать мне и кажной перезаборной бабе, шо встретица, щаз Вепрь из тя патрицыпанину застругает, щаз носатая ты падаль, бушь посвистыть в жопу свою и евонную кто тут тебя из боженек охраняит... лллярррррвааа! Обидчик скулил, полз, бежал цесаркой на двоих, бежал на четвереньках, обливался кровью из расквашенного носа, летел от пинков, молился богам и страшно не хотел умирать. И юркнул на узкую улочку, как только Кабан чуток отстал. - Хдеее ты?! Хдее ты исчез?! Ты! — Кабан ткнул пальцем во вжавшегося в стену мальчишку. И присмотрелся. - Не ты. Ты хто? Видел тут рожу кровавую где-нить? Ползаит на четырех костяхах свистец...

Парис: - Ах ты ж ёёоооо...я! - выкрикнул Парис основную мысль. "Все, отшелестело", - подумалось следом отстраненно, как не о себе, уже вообще не понятно и не важно, вслух или не вслух. У Париса захолонуло, отхолодело, отняло руки, а может, и ноги, остались только глаза, и он в них во все уставился не моргая на это яростно-рычащее "Ты!" Но за ним, как через воду, послышалось более спокойное, глухое и утвердительное вроде "не ты", и Парис впервые очень обрадовался, что не он. В строгом смысле слова на человека это походило не очень, оно рыскало, махало конечностями и даже, возможно, нюхало воздух, а говорило так, словно бестия кривляла человечью речь, чтобы Парис, найдя похожести, умер от этого открытия прямо тут, в стене. - Яоооо... - сделал он еще попытку изобразить речь обычную, - один тут... я, - искали кого-то другого, не Париса, - не видел... А кого? - неожиданно для себя предельно ясно сформулировал он и как-то странно-отчетливо почувствовал собственное лицо, будто оно впечаталось в воздух.

Кабан: - Кого? - переспросил Кабан, яростно озираясь по сторонам и не находя обидчика. А потом перевел взгляд на стоящего перед ним и смерил от макушки до пяток и обратно. - Адин значица... и не ты..? ты эта... ну-ка свистни щаз. И навис всей тушей над парнем, уперев левую руку в стену.

Парис: "Кого?" - передразнило оно, и заходило, зловеще зарыскало, когда Парис уже почти решил, что стена продавила достаточную вмятину на его лопатках и надо бы возразить ее объятиям. "Точно бестия", - подумал он, как прощаясь, но лицо уже само вытянулось глупо, и Парис с теми же вытаращенными глазами, чуть не выпадающими из глазниц, неожиданно для себя издал неуверенное: - Ссссщщщщщ, - и посмотрел в людское лицо нависшей сверху бестии с немым вопросом, достаточно ли убедительно он ответил на эту странную просьбу посвистеть.

Кабан: - Так се дуешь... - Кабанчик нахмурился, но лапищу убрал. - Не ты. Лады. Он еще поглядел по сторонам, но понятно было даже сожранной лепарде, что свистец удрал. Кабан почесал в башке и в первый раз осмотрелся не в поисках добычи, а чтоб понять, куда добыча завела. И объяснил зачем-то - Тут эта... адин тут гаражанин римскей матюкнулся в меня... и башкой носатой решил, што у него всё длиньше... и язык, и хер, и ножки штоб от Вепря убежать. И убежал жы суууука, - Кабан треснул кулаком в стену и та зашлась мелкой дрожью. - Но Вепрь ему отбил кой-чего. Он эта... О... А... Э... Абидчик. Нихароший чилаек. Темнело. А ведь ему еще надо успеть к Симосе с хервизией и... - Бля! - ругнулся Кабан вслух, вспомнив, что обещался роскошной во всех местах и суровой женщине припереться в ночи, чтобы сторожить ее и еще какую-то бабу, и еще кого-то у них там. - Слух.. тя кликают как? Где тут домусдахи живут? - Кабан не был уверен, что правильно сказал, и поэтому сосредоточился. Страшно сосредоточился и выдал, - Домус Дахи. Я там стеречь буду штоб не спиздили. И еси чо - хрусть.

Парис: ...иии существо не оторвало ему голову, или нос, или жо... что оно там обещало кому-то оторвать или засунуть в... в общем, Парис заключил, что свист, в целом, удался. И даже кивнул, абсолютно согласный, что в этом, пожалуй, стоит попрактиковаться еще, но все-таки он не безнадежен. Пока оно ходило и не набрасывалось, Парис завис на пару мгновений и глядел, как на конюшне, изучая повадки, стать, и-но-ходь, нет, это не она... а вот сейчас... пока не понял, что не получит копытом в лоб. Бестия общалась... в смысле пыталась... то есть это можно было засчитать за попытку. Парис, не в силах больше держать безупречную осанку, все же вынул ноющие лопатки из камня стены и больно охнул: - Не хороший чел..ой..век? Ааа, я, да, понял, - кажется, и правда медленно доходило, - но не знаю, куда он... - Парис ооочень медленно махнул рукой, чтобы было понятно, что он досадует вместе с рассказчиком на побег нехорошего человека, но не в резких выражениях, - я? Парис... Терций... в смысле и Терций и Парис - это я. Он поморщился сразу и боли в лопатках, и своей бессвязности. - Авдий Терций, - и добавил, - меня зовут. Кажется, бестии было не до имени, бестия пыталась выразиться и выразить, донести ему, Парису, какой-то важный смысл, но смысл не давался ни бестии, ни Парису, хотя буквы звучали вроде знакомые... Наконец возникло: Домус Дахи. Дахи. Где-то он слышал... Да это же... - Споткнулся о сердце, - утвердительно ответил Парис, отглатываясь от стука в горле, и тут же спохватился, - в смысле знаю. Я знаю, где, это вооон туда сейчас, а потом, - и так удивился, обрадовался, что забыл напрочь, кому перед носом машет, не смягчая резкости, - а потом... - а вспомнил, так обе руки к груди прижал, - я лучше пешком... покажу. Возможно, до смерти оставалось мгновение, уж сильно он руками намахал, и Парис решительно настроился перед этим узнать: - А ты кто?

Кабан: Маленький человечек вытащился из стены. Он бормотал тихо, шевелил костями медленно, но не бесил. Пока. - Паристерцыя? Авдитерцыя, - Кабан повторил так же медленно, по слогам, шевеля пальцами правой руки у носа. - Квинтыссенца, Сцапиона, Агенобаба... Зоветеся вы тут все как... Заканчивать не стал, просто лапой махнул, ежели малец умный, то сам всё поймет. И тут он замельтешил руками, показывая то сюда, то туда, то через забору, то в себя самого, у Кабана чуть башка кругом не пошла. Но дорогу знал, и Кабанчик довольно похрюкивал, раздувая носодырки... пока не услышал вопрос. - Пого-о-о-одь, Авдитерца, ты меня ваще не видел штоли? Я полубог, - сказал четко и отрывисто, как на родном, чтоб сразу понятно стало, и вытянулся по весь рост, хрустя всем, что хрустело в могучем тулове. - Вепрь я. Давеча загрыз в арене при всех тигру-лепарду, а тока шо пабедил всех тройцев в тиатре. Полубог-хехеец я. Веди. И похлопал сначала себя по ноге, потом мальчонку по плечу. Осторожненько. - А чо ты тама про серцу трындишь, а?



полная версия страницы