Ещё одна улица

Форум » Лицо Рима » Ещё одна улица » Ответить

Ещё одна улица

Понтифик: Одна из приличных улиц Рима. Локация, созданная для того, чтоб могли разойтись персонажи, находящиеся на улице одновременно, но в разных частях города.

Ответов - 126, стр: 1 2 3 4 All

Гней Домиций: >>>Амфитеатр Марцелла Выбравшись из толпы, которую у самого выхода раздвигал уже резкими гребками, как пловец в шторм, Гней сразу свернул на одну из ведущих к дому улиц потише и пощупал украшение, которое два раза в этой самой толпе дёрнули. - Так непривычно это носить... Знаешь, Юлий, какое у меня самое хорошее впечатление этого длиннющего дня? - спросил, притормаживая и оборачиваясь.

Юлий: >>>Амфитеатр Марцелла - Какое?- Юлий запихнул за щеку какую-то некрупную сладость. Он сам не заметил как взял ее с одной из лавок, а окрикивать его постеснялись, из-за компании, в которой он находился. Юлий притормозил и оглядел Гнея с головы до ног, быстро, но пристально. - Привыкнешь. Тебе идет. И пожал плечами.

Гней Домиций: Он взял лицо Юлия в ладони, глядя в глаза: - Вот это в термополии, - и поцеловал в губы, не обращая внимания на редких прохожих. Отпустил и добавил: - Остальное просто пока никак в голове не могу уложить. Некоторые бои, конечно, интересные были. Но завтра совершенно точно не пойду, а вот послезавтра идти придется - там только для сенаторов и всадников, приглашали специально, кто-то из семьи должен быть. Если тебе эти игры понравились, могу послезавтра с собой взять в людус Микена, хочешь?

Юлий: Сладость прошла, оцарапав горло. -А как же Се..,-Гнею вроде не понравилось и пришлось закончить: - и этот, как его, Фортис. -Понравилось конечно,-улыбнулся открыто, то ли об играх, то ли о поцелуе. Тело откликнуться не успело, от неожиданности, и к лучшему. Иди потом так..

Гней Домиций: - Такое ощущение что на мне весь песок с арены, эти первые ряды.. - отряхнулся Гней, поправляя непривычное золото, - пойдем быстрей? Честно говоря хочется окунуться, как будто кровь налипла, - и пошел, не ускоряя пока шаг, - Север был так стремителен, что я почти ничего не успел рассмотреть из его техники, а теперь и не увидишь. И досадно что погиб. А Фортиса я попрошу показать мне что он делал, мееедленно показать, - посмеялся сам над собой. - У Микена в людусе должно быть не до смертей, ну разве что быки - к ним арбитра не приставишь... Тебе какой бой больше всего понравился?

Юлий: - Там есть чему поучиться - раздевать так стремительно и неотвратимо,- Юлий улыбнулся. Искупаться было бы более чем нужно, хотя в его случае- по другой причине. Удивляло только что он не смог придумать как бы сформулировать Гнею. Впрочем, для Гнея можно было бы и не формулировать, не господское это дело. А слугам можно сказать как есть. Даже если сконфузятся как тот Сухарик. - Да, искупаться..,- протянул мечтательно И не нашелся что ответить про понравившийся бой кроме: - Вепрь. И Фортис. Смешно он. А впечатлил, наверное, Север и Вепрь. Так что Вепрь по-любому. Странно, что не слышал о нем раньше. Заметный.

Гней Домиций: - Точно, - улыбнулся, почти не смущаясь. - Нуу, из меня вообще такой ходок по играм как из Вепря пятилетняя девочка, - понемногу ускоряясь, признал Гней, - так что я тоже не слышал, может издалека привезли, как скифку. Я вообще гладиаторский бой вблизи увидел только недавно, на пиру в доме Элиев. От воспоминаний он ускорился вдвое, как-будто бежал от них, и пришлось специально сдерживаться, чтоб Юлий не бежал за ним по не спавшей ещё жаре. - Мать гулять ушла, Домиция наверняка ещё не вернулась с латифундии, сейчас мимо тётушек проскочить и купальня в нашем распоряжении, но... - запнулся, подбирая слова, - там особо не расслабишься, у меня ещё два младших брата, вломиться могут. Я ужин прикажу подать к себе в комнаты. Там никто... в общем... если ты не против. А с семьёй потом познакомлю.

Юлий: - Не против,- заговорнически и многообещающе улыбнулся Юлий. Улыбаться на ходу было не слишком удобно, тем более, что пришлось ускориться. И не было никакой гарантии, что младшие братья Гнея не вломятся к нему в кубикулу. - Можно и не знакомить, не невеста же. Пришлось выяснить на собственном опыте, что пожимать плечами на ходу даже более неудобно, чем улыбаться. >>>>>>>>>>>>>дом Клавдии Минор

Гней Домиций: - Я правда у Понтия тебя собираюсь забрать, - ответил Гней твёрдо и только эта решительность помогла ему не покраснеть от макушки до пяток от это этого простого то ли подкола, то ли констатации, - а со временем надеюсь собрать доказательства, что ты гражданин и вернуть тебе твои права. Полноправным гражданином быть лучше, чем отпущенником. Ближе к дому стали попадаться знакомые лица и он предпочел не говорить на улице о делах, кивая соседям, а думая о том, почему Юлий предположил, что у него слова расходятся с делом. "Потому что плохо знает, наверное..." >>>Дом Клавдии Минор

Дея: >>>>26 август вечер, дом Курионов>>>> Ехать было здорово, не смотря на то что к больному старичку. "Вот бы встретился кто знакомый!" - не сиделось Дее за занавесками, хотелось нос позадирать. Характера, конечно, надолго не хватило бы, и она, зная это, пряталась за веером, воображая себя знатной матроной с накрашенными бровями и тремя подбородками. Почему с тремя - наверное, с меньшим количеством передвигаться таким манером и смысла особого нет, ну, кроме случаев, если ты, например, беременная. Но тогда вроде как и глазки строить из носилок незачем. >>>.амфитеатр >>>>>>>>>>>>

Тирр Серторий: >>>>> С Бычьего рынка (причал) Стены инсул и таберны закрывали улицу от ветра, и если бы под стенами группками не толклись загулявшие после игр квириты, можно было бы сказать, что здесь почти уютно. Тирр невольно понизил голос и наклонил голову, как будто чтобы слышать его могла только Валерия, но на самом дела просто хотелось быть к ней поближе: - Великая победа, но поначалу она всегда кажется пирровой, - он едва не споткнулся и пришлось смотреть под ноги. - Когда ты делаешь что-то, что должен, вопреки тому, что хочешь. А хотелось не отпускать. Тирр накрыл свободной ладонью ее руку, собираясь держаться за жизнь очень нежно и по возможности как можно дольше, и на контрасте только сейчас ощутил собственную лихорадку, сухую и горячую. - Если ты не против, я приду к тебе завтра днем. С крыжовником, - он улыбнулся. - Только скажи, через какой вход мне войти? Я могу и через главный. Сказал и вспомнил про старшего и его весталку... "Но в отличие от Луция у меня есть голова, и она именно на плечах".

Валерия Пирра: >>> с Бычьего рынка (причал) - Пиррова... - мгновенно откликнулась она с горькой усмешкой, - "делаешь, что должен, вопреки тому, что хочешь" - вот оно..." - и проговорила медленно, - домашние зовут меня Пиррой, - и сейчас показалось, что она не огонь, а эти холодные тени, в бесконечном круговороте пляшущие по стене; внутри что-то стало покалывать, будто прозвище все это время было насмешкой, дразнило истинным смыслом, являлось загадкой, которую она разгадывала полжизни, в действительности находясь перед самым носом. Но он коснулся ее нежно, не так, как все, Тирр считал ее огнем - и Валерия не могла быть с ним ничем, кроме огня: - Нет, - стоило усилий не сказать это отезающе и слишком поспешно, как часть уже ранее подуманного "не покажу, не позволю отобрать!", и Пирра перевернула свою ладонь под ладонью Тирра, сжав его пальцы, - не надо через главный, - нужно было ни в коем случае не перенести эту глухую злобу из мысленного диалога с сестрой на него, такого оберегающего и теплого, - строгая сестра - ты забыл?.. - и даже слегка улыбнулась, - давай лучше встретимся... где-нибудь?

Тирр Серторий: Тирр снова забыл, что нужно смотреть под ноги, и не сводил с нее взгляда в попытке понять, что же так гложет эту нежную жизнь при мысли о доме, и куда вообще он сейчас собственноручно ее ведет: - Символичное имя, Валерия, в честь огненных волос оно тебе дано или в честь одного из сильнейших противников Рима. Но уж точно твои домашние не имели в виду победу под Аускулом. Поспешное "Нет" и снова строгая сестра, Тривия Августа; Тирр вспомнил, что Корнелия что-то говорила о ней, но он отмахнулся, ему не хотелось слушать о других, когда... сейчас отмахнуться не получилось бы и Тирр напряг память, пытаясь придумать места в этом треклятом городе, куда можно привести девушку, не напугав ее, не насмешив и не обидев, но такого места не было. Еще ему завтра охранять Сида и смотреть на Нуба: - Где-нибудь... где-нибудь... Этот город теперь большой дворец, Пирра, ему не помешало бы немного разгрома. Завтра в Помпейском на Марсовом поле в шестом часу дня будут давать "Трою", никаких убийств, просто театр. Встретимся у входа?

Валерия Пирра: Теперь нужно было не выдать поспешного "да" - мало ли что взбредет завтра в голову Тривии, - а Тирр может подумать, что...: - Я боюсь обещать тебе, вдруг у меня не получится прийти, и ты решишь... - Валерия заговорила напрямую, - в общем, я понятия не имею, что домашним придет в голову завтра, - пожала плечами, - но хочу, чтоб ты знал: я приложу все силы, чтобы увидеть тебя, - и нежно провела своими пальцами между пальцами Тирра. Валерия помолчала, улыбнулась и прибавила: - Даже если там будут убийства, - она прижалась к нему сильней, - я ничего не замечу, даже смотреть не буду, потому что рядом будешь ты, - и еще через более короткую паузу произнесла, - на всякий случай... если не получится... я буду ждать тебя у Тибра, на пристани, на следующий день, - больше всего Валерия сейчас не хотела, чтобы он спросил ее, почему она так упорно оговаривает эти "если", и попросить об этом не могла тоже - потому что тогда бы он спросил наверняка; она посмотрела на Тирра сбоку, на ходу привстала на цыпочки и ткнулась губами куда-то между его скулой и шеей, - и буду приходить каждый раз, в шестом часу дня, пока не увижу тебя вновь.

Тирр Серторий: Она не сказала "нет", но и "да" тоже не сказала, и в общем-то несложно было понять почему: Тирр и сам не мог знать, что случится завтра. Третьего дня он трясся на забитой ягодами и травой телеге, выбираясь по старой разбитой проселочной дороге на Домициеву, имперский камень, а сегодня он в Риме - до изумления жив, до безумия влюблен и ведет ту, кого следовало бы никогда не отпускать, в ее собственный дом с тем, чтобы оставить там до шестого часа следующего дня. Если... Она пообещала приложить все силы и не было причин ей не верить. - Хорошо, Валерия, я понимаю, - почувствовав чуть больше тепла, он едва заметным движением взял ее под руку теснее. - Если получится, если... приходи к театру. Я буду ждать тебя. Ночь и день - теперь это очень долго, особенно для того, кто раньше их никогда не считал. Ее губы коснулись так тонко и коротко, что он замедлил шаг, весь замедлился, как человек, который проглотил драгоценного опимианского из последней амфоры и не распробовал, а теперь пытается силой разума вернуть ощущение, пережить его заново, или получить новый глоток. В шестом часу. Тирр повернул голову, всматриваясь в Пирру, в темноту, почти скрывшую ее лицо, наклонился и поцеловал ее - так же нежно и коротко.

Валерия Пирра: - Хорошо, - напряжение ушло, сменившись успокоением от того, что она все-таки смогла объяснить все так, чтобы это не вызвало необоснованных опасений, - я приду, хоть ночь и день - это, действительно, бесконечно долго, - "особенно для той, кто считал их и знает, насколько..." - все внутри Валерии, едва взявшееся коркой льда, вновь потеплело и оттаяло, - забавно, - начала она вдруг, - когда я только приехала сюда, мне показалось, что город похож на причудливый цветник со всеми своими фонтанами, арками и храмами, - она все еще неосознанно легонько водила своими пальцами по пальцам Тирра, - будто каждый булыжник - цветок, и некуда ступить... А теперь, - Пирра посмотрела по сторонам, - Рим, словно пустыня: прохлада и тишина... И на камнях остывает след каждого, кто хоть однажды здесь проходил... - договорила и задумалась сама над сказанным, всматриваясь в темноту, потом в лицо Тирра - и, почему-то не распознав, что он сейчас сделает, даже вздрогнула слегка от поцелуя, но тут же ответила - своим поцелуем сдерживая улыбку от рассмешившей ее пугливости.

Тирр Серторий: Она вздрогнула от прикосновения, но Тирр не успел укорить себя за опрометчивость, потому что она ответила. Шаг замер совсем, укрощенный дыханием жизни, а камни под ногами снова потеряли свой грубый рельеф: все пространство вокруг сгладилось и истончилось до ткани ее столы. Свободной рукой он обнял Пирру за талию, едва касаясь, и так понимая, что позволяет себе лишнее; до этого момента каждый шаг незаметно, по крупице забирал силу воли, чувство ответственности, понимание того, то будет правильно - все эти важные и бесполезные в ночной темноте вещи. Самый короткий, самый долгий поцелуй в его жизни: в лодке его захватила непреодолимая нежность, благоговение перед ее даром любви и жизни, тепло рук... С этим поцелуем тепло превратилось в жар - или просто воздух остыл сильнее? - и прибавилось что-то еще, чувство, цветом подобное ее огненным волосам, кажется, это называется страстью. Усилием воли Тирр заставил себя остановиться, губами осторожно коснулся ее щеки, сводя на нет попытки этого нового чувства возобладать над разумом: - Рим как пустыня без песка, немая и глухая... Здесь ходило столько неприметных людей, Валерия, их ноги отполировали камни до блеска, а сейчас остывают отпечатки тех, кто может оставить настоящий след, тех, кто может похвастаться, что живой. Ты их видишь потому, что ты сама жизнь. Он смотрел на нее, и мог бы смотреть еще вечность, и не одну, до тех пор, пока Вечный город не рассыпется прахом у их ног. Но Рим и не думал сдаваться, в конце улицы он ехидно подмигнул одним из богатых особняков: - Но, кажется, мы почти пришли. Я знаю только один родовой дом Валериев близ форума, - он, даже не пытаясь скрыть тоску в голосе, махнул рукой в сторону двухэтажного дома, окруженного садом. - И далеко не уверен, что хотел бы, чтобы этот был твоим. Может, все-таки в Капуе? >>>>> Дом Тривии Августы

Валерия Пирра: Валерия чувствовала даже не само прикосновение тирровой руки, а ее тепло возле спины. И что-то новое было в его поцелуе. Для нее не составило трудности определить, что именно, и, случись это раньше, или, наоборот, - не сейчас, в другой день, она ответила бы на поцелуй Тирра иначе. На мгновение Пирра вновь почувствовала, как теплеют уже не тени, а темнота в целом, как ее опять подхватывает в объятия своих волн время - не уплывающее, а словно раскачивающееся на месте. От ее внимания не укрылось так же, что и Тирра начинает качать на этих же волнах, но время уже украло себя самое, его совсем не осталось, но оно будто специально осветило для них пламенем этот момент, чтобы хотя бы мысленно они могли возвращаться сюда всегда: - Рим был шумным, но немым, жарким, но не греющим, пока мне не встретился ты, - ей было легче прервать нежность, почувствовав, что именно это сделал и Тирр; и в этом тоже было что-то утверждающее веру Валерии в то, что эта встреча не последняя: так оставляют недопитым стакан с вином, чтобы потом вернуться и сделать еще глоток - а, значит, эта прерванная страсть была залогом того, что они сойдутся вновь, - теперь те улицы, где мы прошли, будут говорить со мной воспоминаниями о тебе, - Валерия незаметно сделала полшага назад, увеличив расстояние между ними, чтобы ощущения улеглись и не тянули друг к другу с новой силой, - я была бы счастлива, если бы ты провожал меня аж до Греции... но это он, - и почувствовала, как и у нее упал голос, а сама боролась внутри с чем-то щемящим, - "как же я не умею и не люблю прощаться..." - проводи меня до угла, - улыбнулась ободряюще и произнесла мягко, - хочу, чтобы сегодня ты был только моей тайной, которой ни с кем не нужно делиться. >>> Дом Тривии Августы

Насмешник: 26, август, вечер-ночь >>> Парк Купидона Стемнело сегодня так, будто дня не было. Что устраивало. Днем жара душила - теперь прохлада. Да и не любил он дни-то. Чего в них хорошего. Ну, разве баб разглядеть лучше да куда ступаешь. Остановился на незнакомой улочке. Быстро окинул взглядом. Не, на эту еще не выходил. Ниче улочка, темно. Может, и сгодится кого встретить прибыльного. Подумал - ухмыльнулся. "Да, попрохладнело", - зябко передернул плечами. Хорош вечерок. Патрицианишки по домам расползаются. А ему чего? Сам себе принадлежит. И ночи Наса любят. Люди - нет, да и плевать на людей-то. "Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой. Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!" - как-то почти пропелось вполголоса. Сердце-то на приключения звало. Скучало по приключениям сердце. И настроение было - во! Каждому булыжнику улыбаться. Нас замер, услышав звуки, напоминающие речь. Так, по обыкновению. Почти слился с темнотой. "Так-так, что у нас там за парочка?.. А! Любовь-любовь.. Ну-ка!" - с места тронулся резко да так и пошел вразвалку, что пьяный. Качнулся, поравнявшись. Так, баловнуться чуть. Не подрассчитал слегка. Что там, навалился почти. "Э, нет..." - и воровать не стал. Этот, кажись, и не богат. А до девки не дотянешься. Да и так, ладные уж какие-то, грех трогать. И парнишку, поди, сильновато толкнул. Не напроситься бы. "Тыщщу извинениев, уважаемые", - мурлыкнул, заплетаясь и расшаркиваясь так, чтоб уж наверняка простили. И побыстрей нырнул в темноту. И в темноте - раз, два - как и не было. ... Спустя приличное количество шагов оглянулся только да подумал: "Девчонка-то - огонь, - хмыкнул в нос, - такая или согреет, или до беды доведет". .>>>>>>>>>>>злодейское поле

МаркКорнелийСципион: 26, август, около 21-50, вечер-ночь. Харчевня Ксена (продолжение 2) http://spqr.forum24.ru/?1-11-0-00000013-000-120-0-1401291305 ==> Отойдя на сколько-нибудь приличное расстояние от ксеновой харчевни и как раз к тому времени допев песню Маркус двинулся быстрым уверенным шагом в сторону своего дома, не привлекая к себе излишнего внимания. В балинею и спать. Так как завтра почти что с рассветом скакать в сторону Остии. А что касается ежедневных физических упражнений... Как-нибудь постарается уложиться. К счастью, от харчевни и до дома мимо Circus Maximus было меньше мили. Одиннадцать минут стандартного марш-броска легионеров, а он был без нагрузки... ==>дом Марка Корнелия Сципиона

Лупас: >>>Дом Курионов(через закоулки) Лучшие информаторы - маленькие люди, незаметные, но незаменимые как ручка на двери. Чистильщики труб, помощники поваров и садовников, поставщики губок для латрин, плетельщики гирлянд... Маляр из Золотого, с которым волк переговорил, как всегда, в дешёвом кабаке, где даже непристойных рисунков на стенах было не разобрать из-за налипшей копоти, знал больше всех сенаторв вместе взятых. Момент был удачным, а унюхает ли эту удачу преторианец зависело только от его... обоняния, полагаться на которое волк не собирался, и потому отправил к дверям выловленную на ближайшем перекрёстке лупу.

МаркКорнелийСципион: http://spqr.forum24.ru/?1-18-0-00000039-000-0-0-1401909385 Дом Марка Корнелия Сципиона==> 26 августа, 22-20. Настроение у Маркуса было преотвратным. Подняли, вытащили из балинеи, он только собирался уже спать... Ну ладно, писать письма и спать. И вот теперь он вынужден тащиться, по этим ночным улицам... Нет, нападения преторианец не боялся. Попытаться убить его можно было бы и проще, вопрос в том, что если на то воля принцепса, то принесли бы чашу с ядом, ну или же просто приказали броситься на меч. А если кто ещё... За такое поднимут вверх дном весь Город. Поэтому его глаза продолжали всё так же всматриваться в тьму, и, уяснив, что информатор пришёл тоже один, Марк двинулся к оговоренному портику. — Аве. Надеюсь, эта информация стоит дороже, чем мой сон. Но, если она стоит десять тысяч — ты их получишь. Бросил офицер средне дружелюбно. Он действительно хотел спать, но достаточно хорошо знал — за некоторые данные можно заплатить и сто тысяч. Всё равно не из своего кармана.

Лупас: Этот портик вигилы недолюбливали за ветхость и обшарпанность, обещающие скорее пожар, чем защиту от дождя и солнца, и свет единственного чахлого факела позволял любителям назначать встречи ночью видеть ровно столько, сколько нужно было видеть. И показывать не больше. Сооружение умудрялось вонять одновременно гарью и плесенью, зато от него удобно было уходить по крышам, даже при оцепленных улицах. И преторианец был удобный - настолько редко бывающий в Золотом и в сенате, что не знал его лица, да и волк, при всей своей памяти, помнил только фигуру. - Аве, гражданин начальник, - не спеша всё же выходить из темноты за посулами, отозвался Лупас. - Я, конечно, не делаторий, но потолковать есть о чём. Говорят, у Рима скоро будет новая хозяйка. А новая метла чисто метёт... предыдущая подметала на славу. При таких делах умный человек не откажется от небольшой страховки, даже если она будет стоить тридцать. Особенно если это сенатор, успевший подгадить будущей божественной и вполне годный чтоб стать первой жертвой на её алтаре. Так что, гражданин начальник, столкуемся?

МаркКорнелийСципион: Место, так или иначе, было очень удобным для тех, кто желал бы разговаривать, скрывая своё лицо. Фигура? Голос? Ага, ага. Да хоть взяв Город в кольцо, проще найти асс среди всего песка арены, чем человека в таких условиях. Вот только ловить, если всё пройдёт как надо... Разве что чтобы награду отдать. — Тридцать? Тридцать это деньги. Да и с собой столько не ношу, — в кошеле были обычно тысячи, но не десятки, — так что рассказывай. Если много чего ценного поведаешь, то можно и не один раз получать сестерции. А то сенаторы... Вчера руки жестикулируют в сенате, сегодня прибиты к дверям сената... Всякое бывает. Сципион сразу решил дать понять своему собеседнику, что он не из тех, кто боится испачкать руки что в дерьме, что в поту, что в крови. А то ему встречались молодые офицеры, верящие в благородное служение и прочий бред. Он и сам таким был... Лет пять назад. — Первая жертва на алтаре божественной... Тебе с такими речами хоть в сенат. Предлагаешь мне немного побыть главным жрецом, который и принесёт эту жертву? Заманчиво, заманчиво. И, как всегда, жертвенное животное приходится покупать.

Лупас: Что бывает с людьми, берущими больше, чем стоит работа, Дентер усвоил ещё у первого хозяина и забыть не позволяла слишком хорошая память. Он смотрел по звериной вежливости чуть мимо глаз, но тут глянул прямо, блестя клыками из темноты: - Жадность симликициума сгубила, а мне и одного раза хватит. Докинь ещё по-мелочи, начальник, и считай в расчёте - руками его прибьют или другим местом, а я после этого отхожу по завещанию принцепсу. Обличившему врага римского народа вольную соорудить нетяжело. Императорский отпущеннник - меня устроит. Гарантий мне твоих не надо, слова тоже. Оно вещь полезная, но времена нынче такие, что я, знаешь, больше верю своему, - откровенно усмехнулся Дентер. - А моё вот какое - если я не получу своих денег или другая неприятность со мной случится, все банды в городе, каждый делаторий и табеллион, все шлюхи от Золотого до Припортовго узнают, что Марк Корнелий ненадёжный человек, и с ним и его людьми нельзя вести дела. Ты останешься без продавцов животных. Рим тесный город... Но ты ж не жадный, я не жадный, что б не рассказать занятную историю хорошему человеку, а? Была в городе одна гетерка, её сам император божественным членом удостаивал, а разумная наша будущая божественная с ней дружила, и не просто дружила, а на предмет оберегать императорское ложе от чужих подстилок. Нынешняя фаворитка обучена Дахи Александрийской, в её же доме и представлена принцепсу, - выражение рожи Куриона, орущего "почему я последний в городе узнаю про её планы?!" вспомнилось теперь с удовольствием. - Сенатор же, как многие, хотел подложить своего. И к Дахи этой полез с предложением. Не сошлись интересами, сенатор гетерку убрал. Доказать это особо не докажешь, но если доложить как надо, будущая императрица два и два сама сложит. Нанимали - бывшего легионера, на правой щеке шрам, на ноге поперёк под коленом - хромой был, это самые крупные, можешь проверить. Но этого достаточно для императрицы, а императору предъявить... бумаги кое-какие имеются. Взятки, откаты, всё по сенаторским делам - кого назначить, с кем заодно голосовать, и, между прочим, интересное письмецо от трибуна преторианской когорты Субрия Флава, помнишь такого? - "ещё б ты не помнил, небось до сих пор вся когорта по ночам ссытся и мамку во сне зовёт, вспоминая Пизона". - Сенатор хранил на случай если кого слить придется. Тридцать и свобода, если договорились - завтра документы твои.

МаркКорнелийСципион: Как у Марка не дёрнулась от такого морда он не знал, да и, пожалуй, не хотел знать. Возможно — его бесчисленные тренировки. Возможно — десятки поколений патрициев в роду. Так или иначе, он даже не рискнул кашлянуть, проверяя голос, а сразу стал отвечать, порадовавшись, что тот не дрогнул. — Если всё будет как ты сказал я накину ещё десять сверху. За то, что пришёл ко мне, а не к кому другому. Мне для хорошего человека не жалко. Где и когда передать деньги и взять документы? Сейчас стало понятно две вещи. Во-первых, что он сегодня спать любимые восемь-девять часов не будет. Ни при каких обстоятельствах. Во-вторых, один из преторианцев сейчас побежит до Кастра Преториа. С запросом на то, чтобы увидеть префекта Гая Нимфидия Сабина и срочно. К нему, бывало, Маркус вламывался в спальню и в три часа ночи, но всё-таки, дело не настолько срочное. Можно дать ему хотя бы одеться. А Алану придётся увидеть Статилию. Ну и передать несколько набросанных рукой Сципиона строк. Как ни странно, преторианцам тоже иногда надо спать. Цена вопроса его не интересовала совершенно. Всё равно платит не из своего кармана. А вот награду получит он. Ну, и Город. Но это уже детали. — И, лучше, сегодня. А то у меня завтра доклад. Соврал он, прикидывая, что такую информацию точно надо докладывать первым, а ночь пойдёт на сортировку. Некоторые материалы стоит отложить... И намекнуть кому о их наличии. Чтобы всё понимали.

Лупас: "Ишь, вцепился, сегодня... даже имени не спросил... на оголодавшего на казённых харчах не похож, не иначе как на префекта метит, молодой да ранний" это волк понять мог, но, повидав на веку всякого, мог и предположить, где такие бойкие оказываются в итоге. И ещё больше утвердился в решении слиться по-тихому и завязать с их господскими играми. - Десятку? Разве что за имя. Оно в документах. Можно и сегодня, если ламий не боишься и не лень по ночи пройтись на Злодейское поле. Там колона упавшая, за ней груда камней и крошева, копнешь - найдешь, в тряпице завёрнуто. Тогда деньги завтра, в начале второго часа, за алтарём Редикула, где лавки для паломников. И про вольную. Не забудь, - нажал голосом малость, зная короткую память преторианцев. - Порешали. Нескучной ночи, гражданин начальник. Лупас отшагнул за колонну, огляделся одним беглым взглядом, принюхиваясь к ночи, и ушел проулком исхоженным настолько, что факелы ему были без надобности. Да их тут и не было отродясь. >>>Дом Куриона

МаркКорнелийСципион: На лице у Марка не дрогнул ни один мускул, но глаза горели торжеством. Что его порадовало более всего — сначала товар, а потом деньги. На всякий случай можно будет проверить, стоит ли всё того. Если потребуется от Клавдии добираться почти всю дорогу в лектике — ничего. Главное — успеть сегодня за ночь откопать эти документы и изучить. Ну и, всё-таки, написать письма. Теперь в списке адресатов на первом месте оказалась Статилия. Ничего, матронам тоже надо хоть иногда да писать. Даже замужним. Даже преторианцам. Не только же работа и работа. — Чтоб тебе Фортуна всё давала, что захочешь. То ли пожелал удачи, то ли намекнул на что иное Маркус, однако же ничего более не сказал и поспешил домой. Предстояло сделать ещё очень и очень много. ==> Дом Марка Корнелия Сципиона http://spqr.forum24.ru/?1-18-0-00000039-000-0-0-1401909385

Валерия Пирра: >>>>> из дома Тривии Августы 27, август Для встречи с Тирром было еще рано, но она больше не могла и не хотела оставаться в этом доме, где все душило ее, злило и заставляло бессильно цепенеть под гнетом обстоятельств. Пирра глотала воздух ртом, пройдя несколько торопливых шагов, чтобы удалиться от домуса на большее расстояние. После замедлилась, но вряд ли это можно было назвать прогулкой и даже выходом по делам - Валерия то и дело либо начинала частить и спешить, либо, одумываясь, приостанавливалась. Мысли ее были не здесь, а где-то там, с Тирром, опережая время, спеша так, словно они вот-вот встретятся и ей нужно будет сказать... ей нужно будет столько всего ему сказать... ...и хотя она узнавала это чувство, испытанное ей уже несколько раз за жизнь, теперь ей казалось, что не было такого никогда: ни по силе, ни по сконцентрированности во времени. Она оглядывалась рассеянно, почти потеряв связь с внешним, шумящим вокруг нее миром, и в каждом прохожем, в изгибе улицы, в отбрасываемых низко лучах ныряющего за горизонт закатного солнца узнавала его черты, складывала из них его лицо, с усталой и потому немного бледной улыбкой, словно проступающей, как ровная однотонная поверхность через несколько слоев краски, его глаза - холодного иссиня-стального цвета, с едва уловимой прозеленью в глубине, какая бывает у предштормовых волн - такими, а вовсе не карими они запомнились ей в темноте. И ко всему этому она бежала со всех ног, почти летела, почти падала в жарком желании трогать это все руками, прислониться в изнеможении щекой, вести губами вдоль, не разжимая их, но оставляя ими горячий памятный след. Ей хотелось слиться с ним настолько, чтобы утомленные, прорвавшиеся от счастливой усталости обретения всхлипы смешались с тихим смехом где-то у жилки на его шее. Хотелось разбежаться и обнять его настолько, что почти нырнуть в него, пройти насквозь, и слова, отражающего эту силу ее объятий, она никак не могла подобрать - что-то слишком однобокое, необъемное, недостаточно весомое вертелось на языке, но не выпускало в звук нужное. И она так боялась, что это живо только в ней одной, что вот когда она наконец сможет кинуться к нему навстречу, какой-то проблеск в его глазах, невольное движение плеч остановят ее, заставят стать как вкопанной не в силах пошевелиться. Она так боялась, что он не позволит ей обрести его, сотрет этот порыв, уничтожит одним неосторожным небрежным жестом. А потому она ругала себя за эту глупую опрометчивость, кусала обветренные губы, клялась себе прекратить это и тут же сознавалась в том, что ничего, ровным счетом ничего не может с этим поделать, что ей смешно и прекрасно быть глупой, до головокружения распахнутой, что ей колко и больно от возможности натолкнуться на преграду с его стороны. ...а потом бы она вбирала бы его сердцебиение в себя, обратившись в замерший, на одни эти ровные мощные удары настроенный слух, закрыв глаза, стояла бы, не чувствуя под ногами земли, - рядом с ним, около, и ей казалось, что даже если бы она не коснулась его ни пальцем, она все равно бы слышала, как бьется это сердце, потому что оно беспрестанно, ежесекундно билось в ней самой.

Сцинтилла: ---> 27 августа, Утро / Закоулки Идти было не прям чтобы слишком далеко, но после феликсовского "ключи", ее как будто оса ужалила, и с каждым шагом Бруттия ускорялась. Она до сих пор не сомневалась в том, что побег был на благо всем, но порой что-то внутри нее переворачивалось, напоминало о младших, которые оставлены на попечение матери. Никому подобной доли она не желала, но точно знала, что она такая, как есть сейчас, только благодаря этой странной алчной женщине. Сцинтилла обернулась на ходу, будто бы можно было разглядеть Феликса сквозь дома или же посчитать, что он крадется следом. А когда она решила повернуть голову по ходу движения, то почти сразу же налетела на кого-то. Бруттия негромко взвизгнула, роняя корзинку на мостовую, а после схватилась за нос. Как он пострадал, стало понятно почти сразу. Пребывание в своих мыслях не осталось безнаказанным, да и смотреть по сторонам требуется с осторожностью, иначе есть вероятность снести с ног рыжий вихрь. Еще более рыжий чем она сама, скорее огонь. - Прости... - Голос звучал глухо из под руки, под которой теплой струйкой потекла кровь. - Я... - Она протянула вторую руку, словно пытаясь коснусться, чтобы хоть как-то помочь. Эту девушку дочь гончара прежде не видела, иначе бы запомнила.

Валерия Пирра: ...она почувствовала весомый толчок, от которого заныло плечо, и как чей-то вскрик, показавшийся ей таким громким, что аж сердце зашлось, полоснул воздух - стала как вкопанная, оторопело, успев только ощутить, как все мысли, живущие в ней за миг до, слетели, осыпались, как листва с ветвей, едва-едва ударит первый мороз. Осыпались и растаяли у ног с едва уловимым шелестом: - Остор... - Пирра осеклась, потому что с этим "осторожно" явно опоздала, - как же ты... как... - она никак не могла подобрать слов, выхваченная из своего собственного мира, совершенно забывшая, что говорят в этом мире, и только за плечо машинально взялась и потерла несколько раз, - да у тебя там что, кровь? - Валерия чуть нагнулась, и пришлось откинуть за спину ссыпавшуюся медь прядей, - "боги... ну почему я всегда делаю больно тому, к чему прикасаюсь?.." - эта мысль в преддверии встречи с Тирром больно кольнула, - вытри вот.. - показала на себе, где, - жива хоть?.. - растерянно добавила Валерия и стала искоса поглядывать на случайную, все еще испытывая почти мучительную неловкость.

Сцинтилла: Ей ответили, да так, что не послали на все четыре стороны, указывая как надо ходить по улицам и смотреть по сторонам. А это могло значить, что девушка, в которую она врезалась столь неосмотрительно или еще не поняла, что произошло и кто на самом деле виноват, либо же действительно с нормальным восприятием мира и без этих самых замашек. - Все в порядке. - Сцинтила хлюпнула, вдыхая кровь. Она, если и разбивала нос, то прежде это случалось не слишком часто, и по ее воспоминаниям - это не самое приятное, что она испытывала в жизни. - Извини, пожалуйста, я просто обернулась, а тут ты... Да кровь, это мелочи. Скоро пройдет! Не руку же мне оторвало, в самом деле. - Она усмехнулась своей улыбкой, которая ей была свойственна. - Не смотри так, помирать прямо тут я не собираюсь! - Бруттия подняла утерла нос тыльной стороной ладони и подняла корзинку. Да уж, если бы она увидела эту рыжую, то уж точно не врезалась бы.

Валерия Пирра: Что-то было в незнакомке и растерянное, и дерзкое одновременно, так что Валерия оглядела ее с любопытством: - Да кто тебя знает, - улыбнулась она на эту усмешку и тут же спохватилась, - да куда ж ты... фонтан же есть! - она схватила девушку за локоть, чтоб та не вытиралась руками, огляделась и потянула ее к ближайшему фонтану, - вот, умойся... и набирай лучше руками, - вспомнила слова Тирра и зачем-то сказала вслух Пирра, а на сердце опять нахлынуло. Она взялась обеими руками за бортик и зажмурилась на мгновение. Потом открыла глаза, нагнулась и умылась несколько раз, совершенно не заботясь о том, что локоны ссыпаются с плеч прямо в воду, - "ты-то, может, и не умрешь, а вот я... - и Валерия тяжело выдохнула, - как будто предупреждение, мне на голову свалилась..." - Это ничего, - запоздало, наконец, ответила она на извинения, - бывает. Я тоже задумалась и... - Валерия еще раз оглядела веснушчатую и спросила, - тебя как зовут-то хоть?

Сцинтилла: - Хм... - Бруттия позволила увести себя к фонтану. Даже если ей не требовалось умыться и очистить руки от крови, то вот просто охладить лоб, лишним не было. - Спасибо конечно... Но не стоит так переживать. - Девушка опустила руки в воду, смывая небольшие разводы крови с кожи. В голове промелькнула мысль, что она вот так смывает кровь, а после какой-то горожанин захочет умыться этой же водой. Получалось не очень красиво, а потому, дочь гончара тут же вытащила руки и вытерла их о лицо. - Сцинтилла меня зовут. Сцинтилла Бруттия, дочь гончара. Вряд ли слышала. - Разве услышишь тут, когда дела отца шли хуже некуда. Однако она сама подумывала о том, чтобы сделать все самой, как хочется. Но это уже было дело последнее, для начала следовало бы выполнить задание братца, да и вообще, дом привести в порядок. - А тебя как? Плечо не болит?

Валерия Пирра: - Не слышала, - призналась Пирра, откуда б ей слышать, если она тут совсем недавно, и, если разобраться, кроме своих и Тирра, вообще никого не знает, - я приехала недавно, - что-то зашевелилось внутри смутно, напомнило про деньги, о которых упомянула Озеай, - гончара, говоришь? - рассеянно переспросила Валерия, - "а, может, деньги эти и пригодятся..." - подумалось ей, но она тряхнула кудрями, машинально взялась за плечо, услышав вопрос, и улыбнулась слегка, - нет... нет, ничего не болит... А я Валерия. Валерия Кварта. Если слышала имя Тривия Августа - это моя сестра, - сказала и язык прикусила: "Зачем, зачем ты...о, боги, хоть бы слухи до этой девчонки еще не доползли...а ну как расспрашивать станет - что и сказать.." - и добавила поспешно, - что ж, рада знакомству, пусть и странному, - Пирра давно уже была уверена, что не бывает странного и случайного, - помогаешь отцу, значит? - и добавила, - так ты по делу шла, или как? Мне вот нужно к театру - ты не покажешь, где это? - по дороге вполне естественно было разговориться, тогда можно было бы и про отца-гончара побольше узнать.

Сцинтилла: - Аве тебе, Валерия Кварта. - Девушка стряхнула капли воды обратно в фонтан, и выпрямилась, разглядывая рыжую. После вопроса, она задумалась на какое-то мгновение, копаясь в собственных воспоминаниях и пытаясь мысленно там отыскать имя, что назвала Пирра. - Подозреваю, что, не то чтобы не знаю, даже не слышала о ней прежде. Хотя мне очень странно, что ты упоминаешь собственную сестру, в то время как забыть будет сложно тебя. Ты в зеркало себя видела? - Сцинтилла улыбнулась собственным словам и чуть прищурила глаза, пристально разглядывая и, словно бы, подсчитывая для себя количество веснушек на лице девушки. - Ну, можно сказать и так, помогаю. - Сообщать всем налево и направо о собственной семьи она отнюдь не собиралась. Будет время и желание - поделится, хотя слухи, пожалуй, по городу уже и так шли. - Я на рынок шла, но могу проводить и до.., - Бруттия запнулась, уже чуть настороженее поглядывая на Валерию, - театра. Любишь смотреть как другие пытаются изобразить что-то? - Она перехватила корзинку и направилась в нужную сторону. - Пошли, а то я уже и так задержалась.

Валерия Пирра: - А тебе...палец в рот не клади, - неожиданно для себя вслух озвучила мгновенно пришедшую мысль Валерия и улыбнулась, - верю, что помогаешь - бойкости тебе, видимо, не занимать, - помощница отца была забавной и казалась абсолютно естественной, что располагало, особенно при обстоятельствах, в каких оказалась Пирра, почти одна, в почти чужом городе, - люблю таких, - призналась она, все еще улыбаясь, - и, признаться, мне очень даже помогло бы, если бы меня кто-то проводил. Она вспомнила, как говорила Тирру о чуждости Рима, о том, как легко было в нем потеряться, забыться и кануть. Вспомнила его прощальный поцелуй, который, казалось, еще не остыл на губах, а потому не сразу расслышала вопрос о театре, расслышав же - помрачнела: - Нет... Вряд ли мне нравится, когда кто-то что-то изображает, - Пирра помолчала, - я за естественность. У меня просто встреча с другом...семьи, - звучало так себе, но как сказать по-другому она не нашлась, - так а ты, значит, по поручению отца? Одна в семье? - разговор этот Валерия начала, скорее, чтоб отвлечься от неловкого представления Тирра Бруттии, - и, да, кстати, а ты за что-то недолюбливаешь театр? - и глянула на девушку с любопытством. Беседа, похоже, имела шансы выровняться.

Сцинтилла: Девчушка сначала удивленно подняла брови, но, тем не менее, не смутилась. Отец тоже так иногда говорил, но в его устах это звучало скорее как гордость, нежели порицание. - А чего мне театр? Туда ходят богачи, которым деньги девать некуда. Идут туда и маются от скуки. А чего еще им делать? Деньги за них делают другие. - Бруттия пожала плечами и немного прибавила ходу. Даже если Валерия была одной из них, приносить извинения за свои слова не хотелось, а уж если была приглашенной, то она скорее ей просто сочувствовала. За бездарно проведенное время. - В семье не одна, четверо нас. Потому надо помогать. - Вроде ответ и в то же время ничего конкретного. А вот ей самой внезапно пришла некая мысль и Сцинтилла решила ее тут же озвучить. - А ты цветы любишь? Какие, если да?

Валерия Пирра: - Там, откуда я родом, - не без гордости, но больше со снисходительной иронией отозвалась Пирра, - а это Греция, - и она глянула на Бруттию с легкой улыбкой, - театр ценят гораздо больше, - она помолчала, пожав плечами, - да, праздных и шатающихся всегда хватало, как и тех, кому некуда девать деньги, - Бруттия невольно подчеркнула разницу между ними, и Валерия сглаживать ее не стала, - но театр - это искусство. С праздностью не имеющее ничего общего, - тона назидательного у Пирры не было, но из всех развлечений театр она, пожалуй, любила больше всего, а потому и говорила как о любимом, - хотя бы потому, что это жизнь. Кто-то приходит посмотреть на нее, поскольку собственная скучна, кто-то по причине того, что умеет сопоставлять действие на сцене и действие в реальности, а кто-то - кто особенно наблюдателен, - она говорила и успокаивалась, словно эта пространная и вместе с тем настоящая беседа уводила от всех неприятностей, заставляла отвлечься и забывать то, о чем Пирра помнить не хотела, - наблюдает жизнь, кипящую среди зрителей. И видит их такими, какие они есть. Поскольку редко какой наблюдающий задумывается, что за ним тоже могут наблюдать, - она улыбнулась почти весело и разбавила торжественность сказанного шуткой, - откуда, по-твоему, берется столько первосортных и достоверных сплетен? Валерия хотела, было, добавить что-то еще, что-то важное, но мысль как-то ускользала: - В общем, не все, у кого есть деньги, идут в театр от некуда их девать... эээ... прости, что? Цветы? - она произнесла это рассеянно и тише, потому что вопрос о цветах был настолько внезапен, что Валерии легче было представить что угодно: как Бруттия бросится в фонтан, например, или что солнце Рима взойдет везде, кроме самого Рима, но не то, что незнакомая несколько мгновений назад женщина спросит ее о любимых цветах, - "боги...вот внезапная...куда она мне их, на надгробие принесет?.." - мрачновато задумалась Валерия, а вслух произнесла, - люблю. Ну, например... - Пирра задумалась, и вспомнилось почему-то, как они с сестрами плели венки, у кого цветов больше, праздновали плодородие, и как на этих замкнутых, перевязанных кругах кое-где качались выбившиеся из общей вязи листья и венчики, и что-то сжалось внутри, - розмарин*...синий, - она отогнала воспоминания, - а почему ты спрашиваешь? *Розмарин - символ памяти и верности, лучше всего расцветает у моря.

Сцинтилла: Бруттия слушала, да делала свои выводы. Про Грецию она слышала когда-то, но прежде никогда не общалась с уроженцами этой страны. Про театр же прошло как-то в полуха, Сцинтилла высматривала нужный поворот, чтобы не пропустить его. От искусства она была далека. По крайней мере от того, которое описывала Валерия. За искусство девушка считала ремесла, которыми занимались ее отец и соседи по улице. Правда талант отца был задушен жадностью матери, о чем она очень сожалела. - Цветы... Просто у меня есть одна идея и я хотела бы ее со временем реализовать. У меня иногда получается выращивать цветы, вдруг получится вырастить и... розмарин. - Сестра Осмарака остановилась, посчитав, что довела до нужного места Пирру. Окажется ли та новой знакомой или так и останется случайной, Сцинтилла еще не знала. - Розмарин это ведь такой голубенькими цветочками? Ах да, мы пришли. Точнее дошли до того места, где ты уже не заблудишься, да и мне не так далеко от рынка. - Бруттия улыбнулась, вновь разглядывая Валерию Пирру. - Ну, еще раз извини, - она протянула руку на прощание, - выращу розмарин, жди подарка. А тебе идти дальше прямо. никуда не сворачивая, будет тебе театр.

Валерия Пирра: Валерия едва приподняла бровь: "Какой розмарин? С чего вдруг она собралась мне его выращивать, вот так, после короткого знакомства..." Она бледно улыбнулась в ответ и посмотрела в даль улицы, туда, где был Тирр. Должен был быть. И только сейчас с новой силой почувствовала, насколько остро она этого желает, как ей тоскливо и не по себе, какой длинной кажется эта улица, нескончаемой, будто идешь по льющейся ленте, не приближаясь ни на шаг. Пирра неосознанно коснулась губ, очнулась от прикосновения и отозвалась: - Что ж, розмарин, - и еще раз внимательно вгляделась в Бруттию, - да...голубенькими... - нескончаемая улица, утекающее время, замкнутый круг, - тогда найдешь меня... найдешь меня, - произнесла она завершающе, - в вашем городе не так много рыжих, - и улыбнулась вежливо, - "ну, придет она с цветком - и что дальше? Как это выглядеть вообще будет? В дом же придет... Там... такое, а она - с цветком. К чему вот это вообще отнести? И куда ее вообще после этого - не в дом же... Не до гостей..." Валерия покусала губу: - Я уже извинила, - сказала снисходительно, - впредь будь внимательней. Фонтанов, конечно, в достатке, но так и убиться можно, - отшутилась напоследок, отвечая на рукопожатие легким прикосновением, - да, - полуобернулась, уже выскользнув ладонью из ладони Бруттии, - и спасибо, что провела. И пошла, не оборачиваясь, преодолела какую-то часть бесконечности улицы, будто бы и не думая ни о чем. Вдруг остановилась и постояла так, размышляя. "Нет, все-таки странная девушка..." - тряхнула кудрями Валерия, сбрасывая оцепенение, и решительно зашагала дальше. Туда, к Тирру. Преодолеть бесконечность. Возвратить время. Разорвать круг. >>> к Театру Помпея

Сцинтилла: Выражение лица Пирры было будто бы отстраненным, Синтилла некоторое время смотрела вслед уходящей, будто пытаясь понять, а все ли хорошо у нее, а после развернулась и поспешила на рынок. В любом случае, встреча с рыжей была полезна, хотя бы тем, что она отвлеклась от мыслей о Феликсе, который, а вот что который, уже было не важно, потому что хотелось думать про то, как она обустроит дом и что все запланированные расходы надо бы записать, да просчитать, где что достать подешевле и не лениться искать. Помимо продуктов стоило выполнить поручение брата и прикупить себе ложе. А это могло значить то, что как вернется домой, придется отправить Феликса за ним. Дотащит ли? Худенький какой-то, но ведь он мальчишка, должен справиться. А ежели возьмет не то, что она купит? Но Осмарак вроде как ему доверяет, стоит ли точно так же полагаться на разумность Феликса? Бруттия еще раз обернулась и повернула к рынку. >>>>>>>>>>.лавки готового платья и тканей

Медея: 27, август, день >>>Цирк Нерона - Ткани и гладиаторы.... Ты опасный мужчина, Микен - у тебя есть всё, что нравится женщинам, - засмеялась Медея... выбирая дорогу подлиннее и отнюдь не к дому. - А я веду дом и дело отца. Он владелец инсулы на Яблочной площади, и лавки птиц и зверей в ней. Если нужен действительно редкий зверь - это к нам, - сменила пряник на кнут легко и естественно, словно жонглируя. - Но если в твоём людусе занимаются травлей - это к другим. Мы поставляем только в домашние зверинцы. Толчея на мосту была невыносимая, её один раз даже почти толкнули. Но в последний момент наглец метнулся с дороги, попутно сворачивая шею и глазея. Ей уступали дорогу всегда - так она себя несла, никогда этого не замечая, привычная к свободе движения и несвободе от взглядов. На выбранном пути толпа чуть поредела и она замедлила шаг. - Мне не нужен целый день, чтоб осмотреть один могильник. Раз ты сам себе хозяин, может, подойдет сегодняшний день? - не уточняя какую свободу имеет в виду - дело, отсутствие кольца на безымянном пальце или кольцо отпущеника. - После сиесты, когда спадёт жара... или это далеко?

Микен: >>>>>>Цирк - У меня есть все, что нравится мне. Микен неопределенно улыбнулся показанным когтям и подчеркнутому "действительно": - Смотря что для тебя редкость, - он мог бы обозначить ей, что она его задела - потешить ее самолюбие, но передумал, потому что не задела совершенно, - тут нет правильного или неправильного мнения, для каждого она своя. За приглашение спасибо, может, зайду, - Гип слегка напрягся, придя в готовность оттолкнуть от нее прущего не разбирая дороги горожанина, но тот вильнул в последний момент, и потому Микен только коротко и пресекающе перехватил его взгляд и отвернулся, - а я и не говорил целый день, - заметил спокойно, - я сказал: день, - и опять Медея позабавила его тем, как трогательно обозначала границы, которых никто не нарушал, - это между Римом и побережьем, примерно посередине... Выбирай сама, когда отправимся, поскольку я-то, как ты справедливо заметила, сам себе хозяин, - и, сказав, принялся рассеянно оглядывать толчею, лишь изредка концентрируя внимание, чтоб, если что, ее оградить.

Медея: Властность, подспудная, звериная, мелькнула только в одном взгляде, но Медея отметила его, как отмечают вывеску над лавочкой, товары из которой сейчас не нужны, но могут однажды пригодиться. - Не ты один. Я вдова, отец в отъезде. И сегодняшний день мне подходит. Идёт гроза, на следующие несколько дней рассчитывать не приходится, - напомнила невнимательно. Конечно он ей не поверил там, в цирке. Но это было не важно. Когда гроза придёт, он вспомнит. - Насчёт зверей ты прав. В новой провинции живёт одна мышь. Там их миллионы, но она большааая редкость - только эти мыши кидаются в море со скал. Нам привезли парочку. Удивительные звери - всё время падают с мраморного столика. Но разве можно винить создание без хвоста, что оно не может балансировать? Взглянуть хотя бы на людей...

Микен: - Если тебе так нравится смотреть на балансирующих людей, - на последнем слове он посмотрел на нее пристально, почти даже не улыбаясь, - приходи завтра ко мне в людус. Я приглашаю. Он, разумеется, отметил эти "я вдова, отец в отъезде", оброненные как бы невзначай, но не случайно. Но все это было обыденно, все - внешняя мягкость при внутренней неуступчивости, когда все на самом деле окажется наоборот, могильники, редкости... "В новой провинции живет одна мышь..." - Гип потянул носом воздух, душный, римский и невкусный. Вот это был намек. Да, они и падают миллионами. Только не видят. Тупо следуют этому общему одурманиванию, как за пастушеской свирелью. И совсем не знают, что с этим делать. Больше того - не знают, ни для чего хотят упасть, ни что хотят упасть. Последней мысли он разулыбался: "Что ты, интересно, знаешь о падении, милая...": - Обожаю грозу. Но сегодня - так сегодня, - Гип чуть склонил голову, - ничего нет хорошего в падении со скал...равно как и ничего плохого, если это добровольный шаг, - он сделал паузу, - но до побережья, убедила, доезжать не будем. Вот и посмотрит заодно, насколько она понимает. Потому что разговорами о понимании и принятии он давно уже был сыт по горло.

Медея: - Любишь грозы? - интерес перестал состоять из привычного зуда разглядеть зверя и практической заинтересованности - к нему прибавилось живое удивление. - Не боишься богов или просто не видел таких, которых стоит бояться? Различий между богами и грозами она не делала не только на словах, но и в мыслях. Что они могут быть отдельно, даже на мгновение не думалось тому, кто видел широкие грозы над астурскими горами - это нечеловеческое безумие, великолепную ярость. Она тоже их любила, хоть ожидание их и приводило её в болезненно-взвинченное состояние. И не боялась никаких, кроме зарниц - беззвучных вспышек, немого, непредсказуемого гнева, непонятного, а от того ещё более страшного. - Я вообще не очень люблю смотреть на людей. Но балансирующие иногда забавляют. А что у тебя там завтра? - она не имела привычки читать на стенах. И не собиралась заводить её в Риме - на столичных писали всё то же, что на провинциальных.

Микен: Он догадывался, что она спросит. Почти все спрашивали. Потому отвечал привычно: - Люблю близость природы. Ветер, ливень, молнии, исчезающие в море. Чувствуешь себя щепкой или ореховой скорлупой. И в то же время частью этой природы, всего мира в его первоначальности и дикости. Свободным от всех оков и стереотипов, навязанных обществом, прилипших к каждому из нас, но не родных. Гип помолчал. - Боюсь? Я много чего боюсь, но не богов. А вот потому ли это, что таких не встретил, или еще по какой причине - не знаю, не задумывался... Нет, пожалуй, надежда, что она способна понять, была. На последнее замечание Микен улыбнулся: - А я очень люблю смотреть на людей. Можно много чего узнать о них, всего лишь наблюдая. Даже того, чего они сами за собой не замечают, - Микен отстранил зазевавшегося, пропуская Медею вперед, - что будет... - голос сделался обычным, не таким заинтересованным, как при рассказе о грозе, - поединки между бойцами моего людуса, - и улыбнулся мягко, - и критские быки... Для тех, кто не любит смотреть на людей.

Медея: - В таком случае ты удачно совместил пристрастия с делами - нигде не узнаешь так много о людях, как в лавках и на боях. А мне на людей смотреть... приходится. Хотя куда больше нравится смотреть на зверей и птиц. Приду, пожалуй, быки это интересно. Начиналась сиеста. Ароматы готовящейся еды перебивали гнилостые запашки речного берега, прохожие ускоряли шаг, стремясь в тень жилищ и термополиев, к прохладе имплювиев и терм. Сиеста была её любимым временем - шумный суетливый муравейник безлюдел насколько мог, а жара никогда не доставляла ей неудобств. Она предпочитала ходить по раскалённым как угли римским мостовым пока они относительно пусты, а не испытывать своё терпение в толпе. Успев за несколько месяцев выучить дорогу лишь к нескольким нужным лавкам, к этой Медея шла уверенно, приостанавливаясь только перед какой-нибудь особо неопрятной выбоиной, чтоб приподнять подол небрежней и выше, чем делали это городские матроны. Микен щегольнул греческим*, заумным, и это настолько испортило впечатление от признания в любви к свободе, что она вернулась к нему мыслями только через несколько инсул, когда камень, мрамор и кирпич успели ей напомнить... - На тебе отпечаток других земель, моря и этого города, где все боги - мраморные. Отпечатки самое естественное, что есть в мире. Всё оставляет друг на друге след. И все оставляют. Не любить это - как не любить грозу. Можно. Но грозы от этого случаться не перестанут. Можно ли избежать отпечатка Рима? Она с ним родилась. Можно только приподнять подол, чтоб его пыль лишний раз не пачкала столу. *Стереоти́п (от др.-греч. στερεός — твёрдый, объёмный + τύπος — отпечаток)

Микен: - Этот мир липнет, Медея. Я никогда и не отказывался от отпечатков, - "кто знает, что мы оставим друг в друге", - без прошлого нет настоящего, поскольку не от чего было бы оттолкнуться. Микен молча посмотрел в толпу: - Здесь все боги мраморные, да. Так легче молиться и не бояться нарушать клятв. На какое-то время он мысленно ушел вглубь прошлого внутри себя: - Прошлое... другие взгляды, запахи, встречи с другими женщинами...Все это было для чего-то. Было бы глупо отказываться от того, что уже давно принял, - он улыбнулся, - к тому же нельзя оставить то, что уже давно оставило тебя. Но ведь были и другие боги. Или демоны. В сущности, что есть оставленные следы, как не знакомство с чужими демонами и показывание своих? Сейчас он бы дальше в себя ее не пустил. Слишком уж легко и стремительно она попыталась в него заглянуть: - Но это город. В море нет других богов, кроме стихии, - скорее, прикрыл себя, чем приоткрыл Гип, - именно поэтому мне нравится море. Оно настоящее и честное. Живая сила и мощь, а не холодный и тусклый мрамор. Как, кстати, и большинство людей...

Медея: - Большинство? Кого оно волнует? Только не меня. И явно не тебя, - коротко засмеялась Медея. И замолчала, на ходу отмахиваясь от пыли, поднятой ослом водовоза. "И не бояться нарушить клятв... ты просто боишься твёрдых следов, как все, на ком их слишком много оставляли". Этот мужчина отзывался в ней каким-то смутным сходством и очевидной несхожестью, но отзывался не настолько, чтоб думать о нём больше, чем о себе. Нельзя оставить то, что уже давно оставило тебя? Ещё как можно, особенно когда ты цепляешься за него, как отец за воспоминания о давно умершей женщине, стремишься вернуть дочери подобающее ей положение и забыть, и вдохнуть наконец, и начать жить дальше. Было ли это и её желанием? Она не задумывалась. Ей хватало того, что это было страстным желанием отца, больше чем желанием - необходимостью. - Море честное? - Лоллия иронично подняла бровь. - Оно коварно и непостоянно как девчонка на выданье. Стихии они такие... То штиль, то вдруг шторм, утопит, не утопит... Я недавно по нему пыла сюда, имела это сомнительное удовольствие. И укачивает до тошноты, - закончила с полуулыбкой. "А ты не так крепок, как хочешь себе казаться".

Микен: - Разумеется, честное, - отозвался Микен с мягкой улыбкой, - можно подумать, люди не коварны. Только люди скрывают, а море - нет. "Сомнительное... И тем не менее, в это море ты поплыла". - Это смотря для чего. Для наблюдений большинство годится. И меня оно в этом - интересует. Для другого, - ноги были хороши, но показывать, что понравились и даже очень, было неинтересно, поскольку явно это ей показывали все, потому Гип продолжил об интересном, - конечно, меня не устраивает большинство. В этой женщине смутно угадывалось что-то знакомое - любопытство и поиск смыслов... Но не настолько, чтоб вселить в него уверенность, что она точно знает, как этим распорядиться. "Не интересует большинство, - Гип спрятал снисходительный взгляд, проведя по лицу ладонью, - чтобы ты делала, привыкшая к тому, как это самое большинство на тебя реагирует?.. Где бы черпала свою уверенность?" - и сощурился: - А какое удовольствие не сомнительное?

Медея: - Запахи, - легкомысленно сменила тему Медея, решив, что увидела достаточно. - Чем вы тут дышите - непонятно. У Рима такое же честное коварство как у моря - он прямо говорит, что жить в нём невозможно, душно, дорого, тесно, но продолжает приманивать к себе всех подряд. С последними словами она насмешливо глянула на Микена и кивнула на приближающуюся инсулу: - Мне сюда. Я бы не переехала, если б здесь не было ни одной лавки благовоний.

Микен: - Запахи...так же коварны, - Микен вскользь отметил, как она демонстративно не пошла дальше, заговорив о другом; забавляло, что по сути - все о том же, - любой может использовать амбру, мускус или ладан, - и он вернул ей насмешливый взгляд, - но настоящим будет только свой, человеческий запах. Так что, - он махнул рукой, - сомнительно... Он остановился у инсулы, чтобы не смешивать разговор с присутствием посторонних: - Ничего плохого не вижу в честном коварстве, - "только на такое и можно купить", - предупреждение об опасности, как и запрет, всегда имеет обратное действие. Приманивается тот, кто хочет быть приманен. Но - все подряд не способны оставаться. И вот тут ей бы уже пора было понять, что годится любой предлог, даже лавка благовоний, если ты хочешь переехать в Рим. Гип пропустил Медею вперед, дотрагиваясь взглядом до ее спины, и вошел в лавку

Публий Сципион: >>>>> Театр Помпея Публий бросил салют, будто повел за собой легионы, и пошел чуть впереди, а затем резко поотстал от Эмилии. Но хорошо снаряженный, крупный для гражданских тряпок старый солдат был всего-навсего телохранителем. Ловок - Парфия, Армения как минимум: захватываешь Артаксату, не спишь пару-тройку лет на границах - и вот он, заслуженный отдых в компании сенаторов, их дочерей и звонких монет. Пусть жаркое римское солнце прогревало кости до самой середки, Публий не огорчился, что Эмилия выбрала тень: меньше людей, меньше шума. - Не знаю, насколько это правда, - признался Публий, - но звучит умно. Думаю, после первого же такого случая кошек бы немедленно низложили с их божественных пьедесталов, так что вряд ли это больше, чем просто история. Услышав про женские термы на Яблочной, он слегка нахмурился: - А вот сейчас я бы не отказался от зеркала или хотя бы начищенной бляхи, чтобы поглядеть и понять, что конкретно в моей физиономии могло вызвать такой вопрос, - однако оскорбленная суровость, несмотря на отчаянное сопротивление, расплылась в улыбку. - Неужели у меня глаза косят? Нет, Эмилия Скавра, я такими наблюдательными пунктами не пользуюсь. Это слишком опасно даже для опытного разведчика. Заглядишься так на юную купальщицу и не расслышишь сразу, как в голове у нее ветер посвистывает. А уже поздно - за тебя вышли замуж и пережевывают как недожаренный кусок баранины. Он решительно помотал головой, закрепляя сказанное, и сменил тему: - Птичья лавка? Можем купить тебе сторожевую птицу. История доказывает, что лучше брать гусей, сразу с десяток.

Эмилия: 27 авг из театра Помпея>>>>>>>> - Застыдил! – призналась Эмилия сначала смущенно, а потом улыбнулась вместе с Публием. – Но зато я узнала еще кое-что о тебе, - она попыталась сделать строгое лицо, когда заглянула собеседнику в глаза. – Так значит, ты предпочитаешь не только красивых, но и умных женщин. Что ж…Ты смелый, - уважительно кивнула, но взгляд успел снова стать смешливым. Телохранитель вновь исчез из поля зрения. Пусть так. Рядом с Публием Эмилия чувствовала себя в безопасности – вспомнилось, как он загородил ее рукой, когда сзади внезапно «напал» старший из братьев Сципионов. - Гусей? – тут уже не смогла сдержать смеха, прикрыла рот изящной ладонью, жмурясь. – Я уже представила себе гогочущую стаю и убегающего в ужасе преступника. А ты знаешь, мне говорили, что гуси больно щипаются! Так что без тяжелых увечий нарушителю гусиного спокойствия не скрыться. Незаметно поправила ворот столы, едва не упавший с трясущегося от смеха плеча, и с прежней грацией и достоинством продолжила путь. - Занятная идея. Предложу ее при встрече отцу, - губу пришлось закусить, чтобы снова не рассмеяться.

Луций Фурий: 27 авг день из парфюмерной лавки>>>>>> - И о тебе? Говорят? О красивых так не говорят. О них говорят "перебирает". Или "доперебирается", - насмешливо бормотал Луций, выходя на горячий свет, и, по мере удаления от лавки все более успокаиваясь и трезвея, вскинул глаза на Электру, остановившись вполоборота, и спросил без обиняков: - Почему тебе вздумалось ее одарить? Первый шаг к укрощению характера? Может, и разумно, да слишком в глаза бросается. И не на каждого действует подобный подкуп. Хоть Лара и обзывали бабой, Луций чувствовал, что мягкий мужчина это все же далеко не женщина.

Публий Сципион: - Это все Британия. Привыкаешь к мысли, что у тебя нет и никогда не будет столько времени, чтобы тратить его на глупость, свою или чужую, - под ее взглядом - изучающим? - Публий немного растерялся, будто и правда когда-то подглядывал на Яблочной площади, подглядывает и сейчас. Но память ничего такого не выдавала, а Эмилия ловко и незаметно для невнимательных гражданских вернула сбежавшую было столу на место, и он успокоился, тем более что Рим, как и всегда, спасли гуси. - А еще гусей можно запрячь! Боевая квадрига - лапчатые шипованные калиги, имперские шлемы с коротенькими нащечниками, тщательно прилаженные лорики сегментаты на изогнутых шеях, покрытые пурпурной краской перья, украшенные камнями клювы и крохотные гладиусики на боках. Поверь мне, никто не осмелился бы не то, что подойти к тебе, даже взглянуть, - Публий расписывал грозное воинство, жестами показывая на себе каждую деталь доспеха, а под конец раскинул руки и зажмурился, давая Эмилии представить в нем такого нарядного гуся. Но уже спустя мгновение не выдержал и приоткрыл правый глаз. - Ну как? Жаль, у них нет рук, чтобы нести сигнум.

Эмилия: Эмилия следила взглядом за руками Публия, которые то взлетали рядом с щетинистыми щеками, то пальцами водили вдоль шеи, то ладонями резко опускались по бокам. Лучшего повода разглядеть нового знакомого более подробно и представиться не могло. Эмилия усмехнулась своим мыслям: о чем бы думала другая девушка, в то время как она только и замечает – пряди волос легкими волнами слегка прикрывают уши, щетина подчеркивает четкую линию челюсти, а фигура хоть и изящна, но зато на руках, под смугловатой кожей, при каждом движении перекатываются жесткие мышцы. Вон, как тени ложатся…Но что действительно понравилось Эмилии - как вены синими нитями оплетали руки ниже локтя. Эмилия вспомнила, что однажды, на одной из карт отца увидела, как Нил, ближе к Средиземному морю, рассыпался на множество рукавов и протоков. Отец сказал, это называется «дельта». Вены на руках Публия напоминали дельту реки. Оставалось надеяться, что она оторвала взгляд от его рук раньше, чем он открыл глаза. - Особенно ярко я представила крошечные нащечники, - ответила она, надев улыбку. – Ответь, Публий, на лимесе ты выдвигал подобные идеи? На месте британцев, я бы держалась от укреплений стороной только потому, что там ты, с такой буйной фантазией. Мало ли, чего в этот раз удумаешь – то жуткий гарум, то вон гуси с маленькими гладиусиками. Уверена, что ты бы изобрел для гусей какой-нибудь доспех, который бы позволял закрепить сигнум. Стррррашный ты человек, Публий Корнелий Сципион, - Эмилия покачала головой, смеясь. – Идем, - легко коснулась кончиками пальцев руки, скорее неосознанно осуществляя то, чего хотелось пару мгновений назад. – Чем ты собираешься заняться теперь, после службы? Я, кажется, еще не спрашивала… Хотя, можно следить за слухами, и если начнут рассказывать о каких-то чудесах, буду думать, что это твоих рук дело.

Электра: 27 августа / Парфюмерная лавка ->>> - Перебирает? Правда? - Она фальшиво удивилась и качнула головой. - Нет, явно не мой случай. Все прекрасно понимают, что мне позволено быть не при муже лишь потому, что у Мания старшего есть свои политические виды на мой брак. Не удивлюсь, если меня завтра же выдадут за того же Сципиона. Точнее не выдадут, а продадут. На благо семейства Ветуриев! - Ее губы скривила презрительная улыбка. Ей чуть ли не с самого детства внушали, что она потомок рода Ветуриев, а это значит, что ее жизнь принадлежит семье и послужит в ее интересах. - Я не собираюсь никого подкупать. - Девушка остановилась и взглянула на солнце. Подобное высказывание в совокупности с уличной жарой вызывали раздражение. - Укрощать характер должны близкие, мой дар всего лишь знак уважения и признательность за приглашение. К тому же я уверена, мое семейство будет там присутствовать чуть ли не в полном составе. - Ветурия судорожно выдохнула. - Лектику бы...

Луций Фурий: - За Сципиона? - спросил он, резко развернулся и пошел в направлении главного входа в дом (он совсем забыл о лектике, непривычный передвигаться таким образом). Ничего не значащий тон за чувствами просто не успел: так приоткроешь крышку с котла, который с неделю на жаре стоял, и закрыть поторопишься. ПахнУло от этого имени самой что ни на есть ревностью. Сильно и необоснованно. Только потому, что Луций о сестре в его присутствии упомянул. Обернулся он, пролетев с полдесятка шагов, улыбнулся приветливо и по-деловому, зовуще протягивая Электре руку: - Здесь лектика. Правда, сегодня без подушек. Приглашение? И тут он понял, что, путаясь в женщинах, сам же их и запутывает, и что они не умеют читать мыслей, как бы молва ни награждала их этим даром. - Я о Медее. Лолии Медее. Почему тебе вздумалось сделать ей подарок? Он откинул занавеску лектики. Широким жестом подмел ладонью мякоть широкого, как ложе, сиденья.

Электра: Ветурия умолкла и услышала уточняющий вопрос "За Сципиона?". Ну конечно же Марк был приведен как самая нежелательная для нее самой партия. Конфликт в прошлом все еще вызывал оскомину на зубах, но ее не покидала надежда, что Маний не потребует от нее подобной жертвы. - Да, Сципиона... - ответила Электра и проследила как Фурий прошел немного вперед, а после протянул руку. Выглядело это столь естественно, будто уже не раз он приглашал ее подобным образом. "А он красив," - Ветрия не сразу прошла к протянутой руке, позволяя себе всмотреться в лицо, а после во всего Луция. - О... - наконец протянула она, на его "здесь лектика". - Ты мое спасение... - она догнала его и приняла руку, помогающую забраться внутрь лектики. Сама мысль о том, что ей не потребуется топтать горячие камни Рима, приносили усладу и настраивали на мирный лад. - Медее? - Электра постаралась сесть поудобнее и откинула светлые пряди, упрямо сбившиеся на лицо, как только она наклонилась. - О... Я всего лишь хотела увидеть реакцию ее ... друга, - помедлив, дала определение она мужчине, что был третьим в беседе с Лоллией. - Или немного его подразнить. Мне показалось, он не отказался бы от более тесной дружбы с темноволосой красавицей. - Ветурия вздохнула и немного расслабилась. - Он знает толк в бергамоте, да и судя по всему не только в нем.

Луций Фурий: - А чем тебя заинтересовал этот мужчина? - продолжал Луций все так же без обиняков, и не смущаясь выдал вслух логическую цепь: - отпущенник - хороший любовник - знает толк в бергамотах - втроем я еще не пробовал, - в нем говорил легион. Его пренебрежение к мелким интрижкам, тонкостям и такту. Откидываясь напротив Электры, чуть пьянее чем от жары - от качка поднявших лектику рабов - он улыбался простодушно, насмешливо и поверхностно, камень по воде лягушкой, сам выбирай, собеседник, пускать ли на глубину.

Электра: Губы Ветурии растянулись в полуулыбку. Что это? Луций Фурий, серьезный молодой человек, познавший жар боя изволит шутить о жаре постели? - Этот? - Она приподняла светлые брови и качнула отрицательно головой. - Ничем. Предпочитаю знать имена тех, кто мне интересен. - Электра крепко схватилась за один край лектики, когда та покачнулась, обозначая подъем. - Как же так не пробовал втроем? А мне казалось, что бойцы, вернувшиеся с поля боя, стремятся познать максимум утех, которых они были лишены. Хотя я не верю, что там вовсе нет женщин. - Она смотрела в его серые глаза, а поднятая тема напомнила о совместной ночи. Нет, его руки определенно говорили о том, что свою женщину делить ни с кем третьим он не станет. - Пусть об этом отпущеннике подумает сама Медея. У меня есть более интересный вариант, к тому же, находящийся гораздо ближе.

Луций Фурий: Камешек будто на том берегу поймали и запустили из пращи. И попали в нелюбовь к лести. Пробили прямо, так что на чувстве долга тоже теперь синяк будет, не иначе: после таких слов ты просто обязан придвинуться еще ближе. А уместным такой жест Луций сейчас не чувствовал. - Женщины... там были тоже, - он пододвинул стопу к ее стопе. Помимо воли проснулась мысль, куда развернуть лектику. Вместе с тем что-то мешало поверить в доступность. Может быть, подозрение, что прямота эта неспроста. Слишком уж прямая. Отвлекающая какая-то. - Однако, знаешь ли, продажность это одно, покорность - совсем другое, а взаимность - штука редкая.

Электра: Рабы несли лектику, а вместе с плавными ее покачиваниями, невольно двигались и они. Возможно их ноги соприкоснулись именно от этого, а может от чего иного, но Ветурия не стала отстраняться. - Если ты не против, мне следует вернуться к Ветуриям, домой. - В ответ на ее же слова, живот cвернуло и завязало в узел, от чего на спине и висках тут же проступила холодная испарина. Электра прикрыла глаза и постаралась глубоко вздохнуть, дабы облегчить приступ. Когда она отрыла глаза, то перестала улыбаться. - Настолько редкая, что я с ней и не встречалась вовсе. По крайней мере пока. Мне все еще хочется верить, что Боги проявят милосердие и когда-нибудь преподнесут подобный дар. - Опускаться до постельной взаимности не хотелось. Страсть и взаимность между мужчиной и женщиной конечно же шли рука об руку, но в то же время на деле ничего не имели общего. Стоило ли просвещать Луция о том, что она никогда никому не могла ответить теплом? Отчего-то вспомнился Публий. Его образ сейчас был столь не уместен, что сбивал с нужной мысли. - Что же ты можешь сказать про верность?

Луций Фурий: Недоверие оправдалось. Или оправдалось чувство неуместности долга. Но щиколотку она не отняла - обещание. - Слово красивое, - дернул бровью Луций, отклонился за шторки и бросил рабам распоряжения. - Люди как правило забывают, что сами по себе плохи или хороши очень немногие вещи. А когда она всего лишь следствие глупости? Или страха? Когда поддерживает, - Луций едва не сказал "идею" и прикрыл глаза. "Волю?" Щиколотка ощутилась приятным теплом, - ...порок? потакает личности разрушительно безвольной? Такова была ирония теплоты, что, закрыв глаза, Луций возвращался к брату. Так неужели и там, наверху, находились такие чувства, что продлевали нынешнее правление? Почему неужели? Находились, и не только такие. Основанные не только на приязни. Да и кто сказал, что привязанность, даже родственная - это хорошо. Он снова взглянул на Электру. Ни тени насмешки в глазах уже не было. Он ее обликом, точно лицо - салфеткой, мысли сейчас промокнул.

Электра: - Верность следствие глупости? – Электра приподняла брови и в некотором удивлении посмотрела Луцию в глаза. – Ты действительно считаешь, что верность можно позиционировать именно так? – Внутри скребнуло. – Страха возможно, но глупости… - Перед глазами представилась картина ее собственной глупой верности, в то время как супруг подвержен пороку и разврату. Отчего-то следом предстала картина мертвого мужа. И сама мысль показалась весьма правильной и не вызывала ужаса внутри. – Блажен кто верует и глуп, кто слепо верит. Вера. Не верой ли предопределяется верность? Или… доверием? – Взгляд Ветурии скользнул по лицу Фурия, опустился на шею, грудь и вновь вернулся к лицу. Внешне столь спокойный, хранил ли покой внутри? Доверял ли хоть одной живой душе настолько, чтобы соотносить себя и верность?

Публий Сципион: Гусь из него был, видимо, хорош, кажется, Эмилия смотрела внимательно. Публий смущенно улыбнулся и принял более благопристойную позу, не задевающую стены, деревья и прохожих. - О, разреши они мне осуществить хоть пару идей, это была бы самая комичная война в истории человечества - до и после нас. Трагичное начало, полное крови, пота и камней, и гогочущее, хлопающее крыльями окончание. И если сейчас нас боятся из-за силы, то потом будут просто бояться лопнуть от смеха. Согласись, не самая страшная смерть, приятная даже в какой-то степени, - Публий замялся на полуслове. И снова о смерти, ну сколько можно? На кровожадного братишку не свалишь, он где-то далеко, не свалить всю вину и на лимес, на палатку, на легион, молодого увальня-тессерария, проковырявшего в стене дыру и бегавшего тайком в деревню до тех пор, пока его не порешили бритты. Зачем, они даже таблички с паролями прочесть не смогли, а прочли бы - так не выговорили перед охранением. Публий тряхнул головой, поняв, что слишком задумался. - Страшный, это верно. Нарвались как-то в лесу на заросли дикой малины. Забрались в кусты поглубже, едим. Тут шорох! и раздраженное урчание... Я понял, что это не мой живот и не живот товарища. Переглянулись - а урчание все ближе, глухое такое. Ну я напряг всю свою трибунскую глотку - и как зарррычу. Товарищ воет по-волчьи, ухает. Заткнулись с ним, только когда увидели, что с того конца зарослей медвежонок улепетывает и вопит не хуже нас. А потом прибежали дозорные и так и сказали, как ты сейчас: "Стррррашный ты человек, Публий Корнелий Сципион... и не лечишься". Не сказать, что вопрос о гражданке застал его врасплох, но такой четкий и тщательно выстроенный в Британии план сейчас, на местности, где необходимо было действовать, расплылся неясными общими фразами. - Над доспехом для гусиного сигнума буду думать, чтоб, если придется вернуться на лимес, то хоть не с пустыми руками, - он улыбнулся прикосновению и неосознанно и безуспешно попытался его удержать. - А если серьезно, то буду служить, пока не окажусь унылым квестором. Стану скучен, как все юные трибуны, которых угораздило вернуться в Рим.

Луций Фурий: Насмешка вернулась вместе с улыбкой. - А что, скажешь, не бывает? Или слово как женщина - так красива, что мысли не допускаешь, что может оказаться неумна? А ведь может, - вздохнул, теряя направление взгляда, понимая, что смысл за трактовкой этой может скрываться весьма дальновидный, и прицельный такой, не хуже чем призыв перед боем: хочешь-не хочешь, а заведешься. - ...а верность и доверие разные вещи. Это пес хозяину своему верен и доверяет, а хозяин, при всей верности своему псу, с поводка его спускать не должен. И это один только, простой самый, пример. Грубый, верно? Было, ко всему, что-то и печальное в этом потоке мысли, и гурмански острое - в том месте, где кожа оплетенной ремнем ноги касалась кожи.

Электра: - Разные… - Немного задержалась на губах говоривших и снова в глаза. Отчего-то получалось, что в голове одно, на языке другое, а тело и вовсе ведет себя как-то по-своему. – Я не считаю слово «верность» красивым или прекрасным. В нем больше грусти, чем того, что воспевают поэты воинам об ожидании их дома. – Она чуть подвинула ногу, и туника приподнялась, от чего соприкасались теперь не ступни, но лодыжки. Жарко, да. Но это столь временно. – Пример грубый, хотя, к сожалению, употребимый даже к людям. Признаюсь, мне бы не хотелось оказаться ни собакой, ни хозяином. Но женщиной верной быть хочу. Можно ли вообще рассуждать об этом в условиях сложившейся ситуации в Риме? В городе, где порок сродни инструменту власти и это является нормой. – Ветурия умолкла. Разговор принимал странное русло и оно не было приятным для нее самой. Это вновь походило на игру, хотя еще вчера ей показалось, что с Луцием можно обойтись без этого. Так что же успело измениться?

Луций Фурий: - А не пустой вопрос, - оживился Луций. В глазах мелькнул интерес, пограничный с тревогой. - Я чуть было не сказал "рассуждать-то можно", да я здесь почти три года не был, возвращаюсь - дом на полпожарища... так что и не знаю досконально, может, рассуждать-то уже и запретили, а я так невнимателен. Что порок, порок всегда был инструментом, это как раз не новость, а вот команда "молчать"... - насмешка снова пробралась во взгляд, и он стал по-прежнему поверхностно-приглашающим: - команда "молчать" должна знать свое место. Разве римляне когда на поводке ходили? Лед становился все тоньше, хотелось подстелить толстенную циновку: "немудрено, что римской женщине претит подобная роль", но и без того последняя фраза уводила в какие-то дебри трусливого внешнего пафоса.

Электра: - Что есть три года для города, не есть три года для воина. Тем более для того, что ушел мальчишкой, вернулся мужчиной, – эти слова относились одновременно и к Луцию и к Публию. Конечно же нехорошо прокручивать в голове все время образ второго, в то время как тот, кто вызвал определенный интерес, рядом. Нет, она совершенно точно не ожидала увидеть брата Сципиона в театре. Электра сглотнула и обратила все внимания на брата Фурии. – Ты говоришь очень пространные вещи. Еще немного и за неимением возможности видеть твои мысли я перестану тебя понимать. Луций, у тебя все хорошо? – Совершенно глупый вопрос. Когда у кого из носителей знатного рода могло быть все хорошо? А познакомившись с главой Фуриев вообще следовало бы убедиться в обратном. Тем не менее Ветурия спросила и светлый взгляд потеплел, смягчился. Она не была уверена, что податься вперед и положить свою руку поверх его будет разумно, потому лишь села удобнее и чуть расслабленнее, насколько это можно было сделать в лектике при переноске.

Луций Фурий: - Пространные вещи? - "ничего себе пространные вещи!" взгляд становился рассеянным и обманчиво невнимательным, она бы назвала это "взглядом воина", если б понимала специфику. - Иными словами, рассуждать можно, однако не обо всем. есть нечто конкретное, о чем рассуждать не стоило бы. Ну... что ж. Возможно, это всего лишь людская слабость, у каждого есть тема, достаточно близкая к сердцу, чтоб, затрагивая ее, понимать, что рискуешь выхватить по лицу. У города она тоже есть. Уход от ответа тоже ответ. Все ли у меня хорошо? Я жив, здоров, богат, не замечен, а что плохо информирован - дело наживное.

Электра: И ответ оказался как таз с холодной водой. Электра втянула воздух, подобралась и отстранилась, прерывая тепло между ними. Захотелось сойти, но это могло оказаться довольно большой ошибкой. Особенно теперь. - Ты прав. Дело наживное, – стоило собрать себя с его образа, засунуть куда поглубже и не возвращаться более. – Здесь что ни день что-то случается. Нужно ли помнить об этом – не знаю, скорее оно удобно лишь для тех, кто занимается просчетами и уверен, что то или иное может сыграть ему на руку даже спустя много лет. Все остальное звучит как описание отличного жениха, - Ветурия чуть прищурилась, - стоит картину дополнить: молод и красив. Теперь же все идеально. Замолчала. Самой показалось, что последние слова были как гвозди, забиваемые в крышку, потому следовало как-то исправиться. - Ты прав, у каждого есть тема. Возможно время и место не совсем удачное для ведения именно подобных разговоров, которые как соль, разъедают заживо.

Луций Фурий: ...и пока не случилось этого, легко было думать о сложном, соприкасаясь в простом, но это случилось. Снова. Какое вино в этот раз пролил он и на какую скатерть, что тепло отползло с шипением будто подбирающаяся кобра, и "молод и красив" звучало так, будто это преступление?.. - ...я предупреждал, что плохо воспитан, - не меняя положения тела, сказал он серьезно, выбирая теперь из общей картины мира две щелки ее потемневших глаз. Печально признал факт. Он бы признал его, даже если б она не сделала попытки смягчить свою внезапную неприязнь. А попытка дорогого стоила. Он и от брата такой дожидался не всегда. - Может быть, ты скажешь мне сейчас, пока никто не слышит, - и он подался вперед и пояснил: - шторы хорошо глушат звук, так что до рабов тоже не долетает - куда я насыпал соли? чтоб я больше туда не сыпал. Вот пожалуй сейчас все и решится.

Электра: Ей некуда было отпрянуть, потому лишь вздрогнула, когда расстояние между ними резко сократилось. Вот почти того же тона и обстановки она добивалась вопросом «все ли у тебя хорошо». Но вот так создать момент может лишь мужчина. Электра медлила, глядя на него. Ни один из ответов не казался достойным на его вопрос. - И что, скажи, как многое предопределено в твоей жизни, Луций? – кончики пальцев дрогнули в желании обвести контур его лица.

Луций Фурий: Лицо дернулось легкой досадой. Не любил он говорить о себе. О себе нечего было сказать такого, что оказалось бы правдой полностью. Долго говорить пришлось бы. А выговоришься и видишь: правда, она меняется. - Многое... и ничего, - сказал, вздыхая. Взгляд, потупясь, сполз на ее красивые руки. - Это... как с тобой: чем я тебя задел, ты говорить не хочешь, значит, впредь я задену снова, и не будет никакой гарантии, что я не угадал, а случайно. А я задену. Поскольку люблю неудобные вопросы задавать. А вот если я узнаю от тебя и все равно задену - это будет уже... все ясно со мной, так? Можешь не рисковать, если это больно. Я рискнул бы. Если б только болью можно было отделаться. Он подумал: будет только еще одна ниточка, связывающая меня с ареной. А тебе-то что скрывать? И взял ее руку. Безотчетно.

Электра: И тепло от руки к сердцу разлилось, смягчая взгляд и позу сидящей. Как многое менялось от простого прикосновения руки к руке. Или все это выучено, проверено, а значит работает. Электра склонила голову в сторону и лишь едва качнула головой. - Мне нечего скрывать, Луций, - и погладила глазами, открываясь ненадолго. - Уж думаю это общеизвестный факт, что дом Ветуриев не мой родной, но приобретенный. А с неродными и разговоров длинных быть не может и команда "молчать" к месту, - она сжала в ответ его руку. Мягко. - Ничего с тобой не ясно. Ты как запутанный клубок, за какую нить не потяни - все тщетно, слишком туго и много закручено.

Луций Фурий: - Твои неродные братья прислали моему отцу чей-то отрезанный язык, - он рассматривал ее руку в своих, потом поднял глаза до ее лица: - Так чем же я тебя задел? Тем, что жив? Так помнится, ты некогда сказала, что ради выживания можно поступиться многим. Тем, что здоров? Маловероятно, больной бы вряд ли устроил тебя как мужчина. Тем, что богат? Так и ты не бедней, не смотря на оговорки, которые у всех есть. Тем, что плохо информирован? Что не замечен? Или тем, что жених завидный? Ничего не ясно со мной - так пока не ответишь, яснее не станет. Он искал ответа в ее глазах, искренне расположенный. Открытый. Стараясь из рук в руки передать все, что на словах вложить, судя по всему, не особенно удачная была идея.

Электра: Ее спокойное лицо исказила гримаса то ли ужаса, то ли отвращения. Голубые глаза широко распахнулись, а в ответ на сказанное, она лишь сильнее сжала его руку. - Что? –Конечно же о том, что ее братья не есть абсолютный свет и уж наверняка замешаны в чем-то грязном она не сомневалась. Но столь открыто об этом никогда не слышала. Электра не сомневалась – Луций не лжет. Глубоко вздохнув, Ветурия весьма быстро справилась с эмоцией, подавляя ту и возвращая былое себе спокойствие. Она тоже немного подалась вперед и ноги их вновь соприкоснулись. – Жестом доброй воли подобное выглядеть никак не может…. А потом Он заговорил. Переход от языка к рассказу о себе был довольно естественным в его устах, но для нее самой оно выглядело несколько дико, но вида Электра не подала. - Ты не задел меня ни своим статусом, ни положением. В этом мы почти равны. – Она накрыла его руку своей второй. – Я не отказываюсь от своих слов и уверена, что при определенных условиях для меня не будет иного закона, как закона выживания. Просто… ты напомнил мне о моем месте. – Ветурия усмехнулась и посмотрела ему в глаза. – Один неверный шаг или выходка… от своих детей порой без труда отказываются, чего и думать о довеске, оставленным родными. А ты… ты не так прост, каким хочешь казаться. Ты добр, но в то же время я вижу темноту в твоих глазах. Разговоры, плавно переходящие от убийства к придворным играм и обратно, в тебе не вызывают отрицания. Кем ты был на войне? Трибуном? Только ли?

Луций Фурий: - Твоем месте, - повторил Луций, отметая все прочее как шелуху: что значит "только трибун" и "хочешь казаться", он разобрался бы попутно, если бы возникла необходимость. - Один неверный шаг или выходка. И что же в моих словах натолкнуло тебя на эту мысль? Наверное, для женщины это тяжело. Оно и для мужчины не мед, но не повод опускать руки. А если знает, что это такое, не понаслышке, так тем более должна понимать, что просчитывать варианты в таких условиях - основа выживания. И тем не менее интересен сам логический путь. Пока он этого не поймет, она - или любая другая женщина - будет возмущена пролитым вином, и хорошо если покажет это. А то еще молча улыбаясь отомстит, а Луций так и не узнает, за что.

Электра: Все это начинало превращаться в сумбур и какой-то набор слов. Она уже дважды сказала ему что же не так, но Луций упорно не понимал, от чего складывалось неприятное ощущение, что она глупа. - Послушай… - Начала Электра мягко, - у меня начинает складываться небольшое ощущение, что мы говорим на разных языках. – Она облизнула пересохшие губы и продолжила. – Я не уверена, что ты поймешь всю сложную цепочку и однозначно поймешь какое из слов привело к той или иной реакции. Порой для получения требуемого результата необходима совокупность времени, места, мироощущения человека и недавних событий. Быть может я просто немного не в себе, и реакция была чересчур бурной, хотя я постаралась взять себя в руки. Просто потому что не имею права позволить себе слабину. Давай остановимся на том, что к тебе претензий нет, дурного воспоминания о нашем разговоре я не оставлю. Я не ухожу от ответа, просто… Я уже сама запуталась в том, о чем ты меня спрашиваешь и какого ответа желаешь. – Наконец признала свое поражение Ветурия.

Луций Фурий: - Эмоции, - вслух записал он себе. Оставалось понять, чем он вызывает эти эмоции. Что молод и красив? Богат? Жив? или тем, что его брата выгнали... нужно отдать должное, не после первой оплошности. Не заметил, как отклонился - подумать. Руку выпустил. Щиколотки остались в прикосновении. - Я не стремлюсь казаться. Ни проще, ни сложней. Я не знаю, что значит - просто. Я не понимаю, что значит - только. Потому что трибун латиклавий - это высокое положение и большие возможности. Но на войне - это 17 лет и никакого опыта. Подозрение. Ожидание враждебности. Столкновения намерений. Опасение оказаться орудием в чужой игре. Да, игра идет. А что сделаешь. Она началась задолго до рождения, и есть, конечно, способ от нее отказаться. Но это до сих пор в голову не приходило: из камешков ее стены родного дома сложены. Долг. Тот самый, поступиться которым однажды не стало сил вопреки правилам этой самой игры.

Электра: Недопонимание росло, следовало немедленно что-то предпринять, пока ее отличный взгляд на вещи не привел к тому, что он причислит ее к списку глупейших женщин Рима. - Это высокое положение и тяжелая ноша не твоего выбора. – Электра склонила голову и всмотрелась ему в лицо, скользнув ниже по шее и глядя на руку, что только отпустила ее. – Скорее всего я, как и многие женщины, не разбираюсь в войне, ее тонкостях. Но мне сложно представить тебя управляющим большим количеством людей, солдатами. Ты… Ты довольно легко запутываешь словами, меняешь тему и заставляешь, возможно нехотя, думать о том, о чем не стоит. Меня это пугает, но… - теперь она протянула руку и взяла его, мягко сжав и проведя большим пальцем по тыльной стороне ладони. – Несмотря на все мои сомнения, я верю тебе, верю, что ты такой как есть и…я хочу быть честна по отношению к тебе. Не знаю почему мне хочется этого. Ветурии, видя нас вместе, будут использовать наше общение в своих интересах. Скорее всего и язык – один из способов влияния на обстоятельства или напомнить о чем-то. Я… Я не хочу, чтобы они причинили тебе вред, Луций.

Луций Фурий: Он усмехнулся. - Уверяю тебя, ты для меня не более понятна. Начиная с выбора. Не твой выбор - а чей? Бывает разве выбор - не твой? Признать чужой выбор или бороться, смириться или нет - выбор. Который зачастую выглядит как данность... Да это все слова. Он отмахнулся, дернув щекой, от попытки Электры истолковать поступок неродных братьев. Не за тем он о нем упомянул. - Их смысл меняется. Через миг ты не помнишь, чем они тебя оттолкнули, - он рассуждал и разминал ее ладонь в своей, растирал пальцами, это была единственная точка приятия, во всем прочем смыслы отскакивали друг от друга, уничтожали друг друга. Даже "я верю" он сказать бы ей не посмел, потому что верил только сейчас, пока держал ее руку. И потому что видеть ее лицо напротив было достаточно и отдельно от всех возможных выборов и разных, в том числе и отрезанных, языков.

Электра: Как же не хватало вина для взаимопонимания друг друга. Да и ведь сразу знала, что ничем хорошим не закончится этот диалог. Ну почему все приходится брать в свои руки, выводить в нужное русло. Мужчина он ведь как, ты только дай повод говорить ему многосложно, дай почувствовать, что ты как будто бы способен говорить на равных и все. Не слышит. - Шшш… - Электра подалась вперед и прислонила к его губам свои ледяные пальцы. – Я предупреждала. Ни время, ни место. Я даю тебе возможность узнать меня. Пусть даже велика вероятность твоего разочарования.

Луций Фурий: Он снова усмехнулся. Дает возможность... Как будто так важно обозначить словами, что у тебя есть выбор, хотя, в сущности, никакой разницы - пока держишь ее руку и другая на губах - смиряешься ты с чужим выбором или разрешаешь его! Как будто он способен понять, о чем она его предупреждала. Он передвинул ее ладонь. Обхватил ее руками свои виски. Одна рука была холодней другой. В этом и был единственный смысл. Которого он не видел в ее словах а она не находила в его. И только через заметный промежуток времени Луций вдруг осознал, что лектика стоит на месте. И лектика стоит, а он, Луций, лицом купается в чужой ладони, и это уже за все рамки приличия вылезло, и хорошо если из-за штор не свисает. - Тебя принесли одну. Меня здесь не было, - шепнул он резко поделовевшим тоном, и решил, что если и в этих словах она смысла не увидит или увидит оскорбительный, то это может значить две вещи.

Электра: И только когда сказал: «Тебя принесли одну» Электра будто бы опомнилась. Их больше не качало, он просто держал ее руки, а она смотрела в него. Внутри нее начинал бурлить поток смятения и осмысления того, что сегодня определенно что-то произошло, но что именно – ее еще долго будет преследовать во снах. Ветурия чуть выпрямилась, отстранила свои руки от его лица, но не отпустила его рук, что несли лето и тепло. Она лишь склонилась, коснувшись середины пальцев губами и, подобрав подол туники, осторожно покинула лектику. - Верните лектику хозяину. – Раздался спокойный и немного уставший голос Электры за шторами. И передайте ему мое большое спасибо. ===> Дом Ветуриев

Эмилия: Она улыбалась. Теперь, оглядываясь назад на весь их с Публием путь от мастерской Вистария, казалось, что она и не переставала улыбаться. Пожалуй, Эмилия не смогла бы припомнить никого другого, столь же шутливого и скорого на веселые истории. - Не верю, - качнула головой, с сомнением приподняв бровь. – Унылым, скучным? Ну уж нет! – затем склонила голову чуть набок, чтобы заглянуть в глаза. – Тебе хотелось бы вернуться на лимес? Отец говорил мне, что многие из вернувшихся скучают потом в городе по вот таким вот историям с медвежатами, гарумом и грибами. Да даже по боям… Говорит, там, на поле боя, честнее люди. Здесь, в тени крыш и веток, под стенами домов до сих пор сохранились от позавчерашнего дождя лужи. Эмилия осторожно потянула носом – в этой духоте захотелось вдруг вдохнуть запах сырости. Но в воздухе витал лишь аромат чьих-то духов. Эмилия взглянула в сторону - по узкой темной улочке удалялась полная женщина. Таких, которые не умели пользоваться благовониями правильно, в Риме, к сожалению, было не мало. И особенно это смущало во время каких-нибудь пиршеств. Или в театре. «Вечер у Клавдии Минор», - Эмилия оставила эту мысль сразу же, как только поймала. Обернулась к Публию и внимательно вгляделась ему в глаза, слушая ответ.

Луций Фурий: ...либо для нее эмоции решают все и способны разрушить любое равновесие, либо... второй вывод он забыл, когда ее руки стекли с его лица, а на пальцах остался ожог, он даже не сразу осознал, от чего. - ...и передайте большое спасибо. Хотелось думать, что устала она не от него. Лектика двинулась, и от покачиваний казалось, что кружится голова. >>>>>>>>>>>>>дом Тита Фурия

Публий Сципион: - Вернуться? - за такое короткое время он не смог определиться, и противоречие отразилось на лице: он поймал себя на том, что улыбается только правой половиной рта. - Может быть, чуть попозже, когда мне по какой-то причине надоест топтать мрамор и я придумаю сигнум. По боям скучать точно не буду. Когда ты внутри боя - это одно, а когда ты выбираешься, словно из-под груды... - он даже притормозил, безуспешно подбирая другое слово, - выбираешься, в общем, и уже через несколько часов сражение становится мифическим, чем-то, что существовало параллельно, где-то рядом, просто откуда-то вдруг взялись раны, синяки, затупленные мечи и погибшие друзья. И чем дальше от поля, тем более эфемерным становится оружие. Но твой отец прав, многие там честнее. Не все, но многие. Он тоже проводил взглядом забредшую сюда женщину, ожидая, что Эмилия ее знает и сейчас окликнет, но ошибся. И сейчас он почувствовал, насколько расслабляет мирная - относительно мирная! - жизнь. - А по медвежонку скучать не пришлось, мы его поймали. Префект лагеря Тит Тиней собирался сделать себе плащ, как у Геркулеса, но мы его подняли на смех и отправили искать хотя бы рысь. А медвежонка назвали Публий Корнелий Сципион Магнус Лукро, и через пару месяцев он уже спокойно разгуливал по лагерю с моим старым шлемом в зубах и собирал себе ужин.

Эмилия: В иной ситуации Эмилия сочла бы это за легкомысленность – взрослый мужчина не знает, чем себя занять и где применить. Но она помнила, как легко обманулась в прошлый раз. Поэтому теперь оборвала себя и пообещала присмотреться получше. Позже. Хотя даже сейчас, в том, с какой осторожностью Публий подбирает слова, описывая последствия боя… - В Городе свои бои, - произнесла с легкой улыбкой, но взгляд стал тяжелым. – Самое неприятное в них то, что они никогда не становятся эфемерными. Ты живешь постоянно в состоянии боя, ждешь очередного удара… Знаешь, сколько здесь параноиков? – она хитро сощурила глаза, но тут же посмотрела вдоль улицы. Подумалось: ей ли говорить о таких вещах, когда отец старается ограждать ее от волнений максимально. Но телохранитель, упругими шагами идущий впереди, был напоминанием Эмилии о том, что отец не всегда может быть рядом и вовремя. И она должна уметь сама уметь отразить или нанести удар в этой не всегда видимой битве. – Наверное, знаешь, - продолжила спокойно. – Ведь ты сын сенатора и брат трибуна латиклавий преторианской когорты, а сам собираешься стать вскоре унылым квестором, - по интонации было понятно, что про квестора она вспомнила, чтобы подразнить. – Знаешь, самое страшное будет, на самом деле, если ты станешь не унылым, а параноидальным. Человек с такой богатой фантазией будет способен на многое! – покачала головой, смеясь. Теплый солнечный луч соскользнул с крыши и опустился в ладонь Эмилии. Она поиграла с ним, словно и правда могла перекатывать его между пальцами. - Извини, - мелодично заговорила она, не отрывая взгляда от золотой полоски на руке, - я подняла неприятную тему. Не хотела. Просто испугалась, вдруг ты и правда завтра вернешься к себе на лимес, а я потеряю такого прекрасного собеседника, да еще и, по слухам, великолепного игреца на кифаре. Общение можно было бы восполнить в какой-то мере, пересылая друг другу письма. Но вот музыку голубями или гонцами еще не научились отправлять.

Публий Сципион: - Городские бои - самые жестокие и безрассудные, - согласился Публий, имея в виду в первую очередь мелкие хищные стычки в поселениях, между домишками, из-за углов, когда нужно отбить колодец прежде, чем его отравят. Здесь фраза обретала другое значение, но дух... дух витал прежний. - Потому что это отложенные жертвы. Сегодня вы дружно воюете с кем-то за киликсом хорошего вина, а завтра его уже отправили в самое пекло Иудеи или просто казнили - и всегда можно убедить себя, что напортачить несчастный успел, пока шел от твоего триклиния до своей лектики, чтобы ехать домой. Честно говоря, в глубине души я надеялся, что все изменилось за эти два года. Но нет, до того черного дня, когда боги велят мне видеть кругом заговоры, еще надо умудриться дожить. Эмилия перебирала пальцами будто по невидимым струнам - Публий не мог разглядеть, пытается ли она стряхнуть паутинку или играет с поднятой в воздух пушинкой. Но в руках ничего не было, только солнечный зайчик, пробившийся через дома и зелень. - Он бы сейчас зазвучал, если бы не был порождением немого эфира. И не заметил, как с зайчика внимание переключилось на руку, его державшую - аккуратную, пропорциональную, с пальцами, не пугающими свой длиной, как у иных, ловкими. Игра не выглядела ребяческой или глупой, в ней было что-то строгое и красивое. Публий с трудом отвлекся: - Неприятную? Нет, все хорошо, мне надо привыкать, - он засмеялся и потер рукой шею, выпрямляясь и похрустывая. - Даже моего воспаленного воображения не хватит, чтобы придумать, как передать музыку голубями, на волах тоже, наверное, не удастся. Поэтому я совершенно точно никуда не поеду, а о том, чтобы моя музыка пришлась тебе по душе, богов будем просить вместе. Нам сюда? Они незаметно вышли на площадь, и он ткнул пальцем в лавку, которая больше всего походила и видом и запахом на место, где торгуют животными.

Эмилия: Сначала Эмилия хотела подхватить игру и рассказать Публию, что на волах в телеге можно пересылать из города в город музыкантов, но потом услышала такое теплое и откровенное «поэтому» и «вместе». Пальцы ее замерли, перестав теребить солнечный луч, и она улыбнулась в этот раз как-то совершенно иначе, по-женски податливо, пригласительно. Словно все это время они с Публием беседовали в дверях домуса, и вот, теперь она жестом предложила ему войти внутрь. Потом она перевела взгляд на лавку, кивнула «да, сюда» и пошла через наполненную до краев солнцем и жаром площадь. С этого момента Эмилия шла не рядом, а вместе с Публием. >>>> в птичью лавку

Публий Сципион: Публий вроде как и не шутил, а Эмилия все равно улыбалась - по-новому, нежнее, чем раньше. Можно ли думать, что теперь улыбка адресована лично ему, а не тому, о чем он рассказывает? Публий улыбнулся в ответ и, знай он, куда идти, то протянул бы руку, но пришлось просто следовать за ней через раскаленную площадь до дверей птичьей лавки >>>>>

Герасим: >>>Дом Клавдии Минор 27, август, день ...и только когда ноги сами почти вынесли его к конюшне, Герасим почувствовал не только желудком, но и всем остальным, что осерчал. На хозяев, которые не кормят, на женщин, которые не любят, на солнце, нещадно припекшее башку, и даже на себя, забывшего соломенную шляпу в сарае. Уж лучше к коням и скупой каши пожевать, чем в лавку, ноги-то с утробой правы.

Насмешник: из гончарной лавки 27, август, день Ну, лавку с винишком он, положим, увидел сразу. Че б и не. А дальше до лекаря шел по рукам. Куда руками махали - туда и шел. Пока улица не опустела. Нас приостановился, почесывая затылок, помянул богов не по-римски и не с почетом - но боги вынесли ему мужичонку. - Эй! Слыш! Аве, друг, - поравнялся и улыбнулся, - ты это, как к Левию идти, не знаешь?

Герасим: "Нахуй - это туда" высказалось Герасимово голодное брюхо, но воспоминание об Ифе, тянущее как незаживший шов, заставило оглядеть сверху вниз прохожего в вызывающе неприпортовой тунике, но с совершенно припортовой рожей. И только потом сообразить, что не весь город ходит к лекарю потому что там хорошенькая египтянка. - Хээмм... - он почесал бороду и вскинул руку, изогнутую во всех гнущихся местах замысловатым зигагом. Строго в направлении.

Насмешник: "Не попал", - заценил Нас взгляд, все так же улыбаясь. Проследил за ним, оглядев себя сверху вниз - а, ну да, бля, шмотка. - Че, не гармонирую? - ухмыльнулся шире и передернул плечами, - временно мое. Стер улыбку с рожи и внимательно вгляделся в указания. "И как он ее эдак... сссмари, а, гнется ж, фигасе" - Таааак, - улыбка проявилась снова, - первые два поворота я понял. А это, - стал рядом, пытаясь повторить направление, - куда? Налево что ль?

Герасим: Герасим завёл глаза куда-то к затылку и пожевал ус. Было-то всего пару проулков да две улицы, можно б и проводить, срубив с прохожего монету, но сказано же было как отрублено "пшел вон, кобель!". И не то чтоб он боялся нарушить запрет, но обидно было если подумает, что не выдержал, припёрся. "Сама ты кобель" подумалось уже где-то между головой и желудком. Уставшая от работы рука второй раз так же гнуться не хотела, пришлось представить почти в ней стакан, так и не взятый из-за резкого хозяйского окрика. Ладонь - молодец, помнила живёхонько - повторила очертания. - У! - показал Герасим со всей определённостью.

Насмешник: Нас попробовал было понять по глазам, но по глазам выходили такие...дали, что ну его совсем туда ходить. Там вон ещё откуда ни возьмись будет парочка вот таких - так или ваще живым ноги не унесёт, или позору не оберется. Ещё, чего хуже, - неизвестно. "Придуривается что ли? Или пьяный?" - всмотрелся ещё. - Слушай, я не местный, - сдался, - объясни ты толком. Туда и сюда - эт я понял, но дальше ж..ебля какая-то, а не дорога, - и добавил очень вежливо, - уважаемый.

Герасим: "Кому и ебля! А кому еботня она!" мысленно взвыл Герасим вместе с глухим: - Мммххгмм! - уже принципиально не делая ни шагу по направлению к Ифиному новому дому, но топая ногами на месте не хуже слона. На месте же и разворачивался в нужных направлениях, всем корпусом, не оставляя никаких сомнений куда прохожему пойти.

Насмешник: Незнакомец начал чуть не приплясывать. "Ууу, - Нас скосил на него еще раз, - да охуел он, что ли??" Прикинул. Вник. Посерьезнел. И все равно - ну, да, два поворота он понял куда, а потом... "Все, приплыли, суши весла. Я ему так и так, уважаемый, а он нарезался и измывается". И все ж глянул еще. И еще. И... - ... от ххххер его знает, уважаемый, блядь, - и жестом допоказал, что несколько обескуражен. - Оно или я тупой, или ты...шутишь, - опять разулыбался, вглядываясь, - так че из двух-то, а?

Герасим: "От уважаемого, конём тебя еби, слышу!" несколько безнадёжно постучал Герасим по голове, приходя в азарт человека, поставившего два асса на улиточьих бегах и слегка озадаченного в каком месяце объявят победителя. - А уй епе, - отказался подтверждать кому ни поподя собственную вменяемость, заодно отправляя в неизвестность и бездорожие: - и-и епе.

Насмешник: - Т-т-тааак, - шут застыл, чувствуя, как недоуменно вытягивается морда. "Та че за..." - Ааа, ты немой что ли, - почти радостно допер Нас и тут же беззлобно шутканул, - шо ж ты сразу не сказал, - заржал и примирительно добавил, - ну, хуй мне, я, положим, понял. Эт ладно. Ты это...может, проводишь меня малеха? Сжалься, мил-человек. Я вон, вишь, какой тупой - заплутаю еще в ваших римских..поворотах. И сделал просящую физиономию. А че, этот вон каких только не делал, небось и ему-то разочек можно.

Герасим: - Еой, - подтвердил Герасим блестящую догадку и заодно посыл, - уй. Подумал, мееедленно кивая шутничку, и отозвался заодно на предложение: - Ахх. Аин. От возмущения забыв даже смущаться, по обыкновению, такой-то немотой.

Насмешник: - Эй, эй! Полегче! - закрылся обеими руками Шут, не перестав улыбаться, - че ты орешь-то сразу?? Че я тебя, жить со мной уговариваю что ли? Всего-то - проводить малеха, - немой попался на редкость разговорчивый, лучше б ногами так шевелил, ей-ей. Но больше-то на улице никого и не было, так что Нас предпринял еще попытку урезонить, - сам же говор... - и кашлянул, - показывал, что недалеко тут идти. Нет, может, ты, конечно, занятой шибко и в сам Золотой ваш опаздываешь... Тогда ладно-ладно, бросай приезжего человека на произвол судьбы, чего уж там! Я, замежду прочим, к лекарю иду, к нему просто так прохлаждаться не ходят, - "соглашайся ж, мать чесссна, уговариваю, как девицу..." - дело-то серьезное. А ты орешь... А! - и махнул рукой на манер обиженного. В лучших чувствах прямо-таки обиженного.

Герасим: Голова тоскливо покрутилась по сторонам сама, в поисках кого-нибудь, к кому можно прохожего... послать. Но как на зло, улицу в конце сиесты украшали только две бабы, одна из которых, перегнувшись пополам пёршая кувшин, ещё Цезарю пела песенки про Никомеда, а другая, купающая в канаве куклу, пока не поняла бы про что эти песенки. "Лучше б голову на конюшне забыл, чем шляпу" подумал Герасим, чертя в воздухе пальцем маленький круглешок, подкидывая и ловя в ладонь невидимую монетку, и показывая один палец. - Аин. Ах.

Насмешник: Че это было - вали один или один поворот - Нас так и не въехал. - Кхм... - перешел задумчиво на один язык с немым. Посмотрел скептически, примеряя показанное направление к улице. Потом так же - на провожатого. - Неа, - подытожил. - С тобой каши не сваришь, - подумал, достал из-за пазухи монету, очертил ею в воздухе круг, подкинул и поймал, - так ага или нах? - поинтересовался в последний раз, слегка ухмыляясь.

Герасим: - О! - подивился приступу сообразительности Герасим, добрея рысью. Но достоинства монеты на дальнейшую рысь не хватило, поэтому, активно кивнув, показывать поплелся усталым шагом. Таким, бывало, Плут волок полупустую повозку, и, глядя на него, сострадательную слезу пускали даже работорговцы. >>>Дом лекаря Левия

Насмешник: - О! - отозвался с интонацией "другое, мать чесссна, дело". И последовал. Что-то весь день он за кем-то следует... последователь. Бодрости у немого хватило ненадолго, но как-то, оказывается, они и пришли. "Дурья башка! Соображаешь-то плохо", - пожалел о монетке. >>> к лекарю

Парис: >>> с Яблочной площади ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Парис просто шел, передвигал ногами, звук стучал о брусчатку, как камень о камень, словно пытался камня на камне не оставить от мыслей. Сколько раз еще его сердце споткнется и об кого, что это сделает с ним, что будет значить для всех? Он был деревом, которое должно бы зацвести по весне, но вот уже и август, горячий, как яблоко, наливной, а цветов не было, откуда тогда взялась эта завязь, чем, кроме пустого пыльного солнца налились плоды? Если он вбирает все и всех, как легкие эту пыль, разумней ли ему быть одному, стоит ли ему держаться подальше, чтобы не вдыхать всех, как пыль, не чувствовать, как гнутся под тяжестью ветви, как трудно дышать от переполненности... к кому вести себя и куда отдать, если он принадлежит сразу всем и никому, прямо как яблоня со своими цветами, своими плодами - бери ветку, вдыхай, сорви, вонзи зубы, глотни этот сок, неприкаянный и дурной, ничейный и для каждого... ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Как часто в них, других, возникает желание, чтобы оно утихло, не наливалось, не впитывало солнце и не притягивало пыль...что они делают с этим желанием, как роняют с запредельной выси дерева на землю, чьим ладоням выбирают принадлежать... может, и любовь ко всем ним означает, что и нет никакой любви, только цветение, ровный шелест жизни, всем поровну...способен ли он всем поровну? Или кто-то всегда сорвет больше, чем другой, надкусит с более спелого края, а у второго, третьего, сколько-какого-нибудь лица из-за этого сделаются кислые от обиды... что он будет делать с этой кислотой, этой обидой, если он - всего лишь дерево, яблоня в саду, что, если только обманывает себя, будто распределяет, а на самом деле кому сколько достанется зависит от берущих... как он устанет, наверное, цвести, если узнает, что кто-то вообразит, будто это цветение для других, и обидится, расстроится, отвернется - и не станет еще одного любующегося взгляда, еще одного прикосновения пальцев, взаимного тепла между нагретым солнцем яблоком и еще одной ладонью... ...споткнулся о сердце... ...споткнулся о сердце... Кто постигнет, что это сердце можно, нужно воспринимать как данность, как яблоню в саду, спелый плод, и перестанет требовать и так по праву принадлежащее, а просто будет любоваться и есть с ветви то, что он и так дает? Как это втолковать кому-то, если ты яблоня, если ты весь - вот, даешь все, что есть, а большего и не дашь, потому как нет у яблони больше ничего, кроме цветов и плодов... ...споткнулся о сердце... Неподалеку гулко звякнуло, стихло, как затаилось, потом пошевелилось и ворвалось такими криками, что Парис прилип руками, всеми пальцами, собой - к стене, как яблоня от мощного порыва ветра. И по упрямой яблоневой живучести, очевидно, наперекор ветру шелестнул: - Кто здесь?

Кабан: Из пампейской тиатры через несколько улиц - Ты прррравда думал, что я тебя не догоню, сука! Ты пррррравда так думал?! - ревел Кабан на родном, переходя время от времени на птичий, и гнал лютыми поджопниками свистуна уже третий квартал под нерешительное гиканье встречных. - Щаз будишь пятки лизать мне и кажной перезаборной бабе, шо встретица, щаз Вепрь из тя патрицыпанину застругает, щаз носатая ты падаль, бушь посвистыть в жопу свою и евонную кто тут тебя из боженек охраняит... лллярррррвааа! Обидчик скулил, полз, бежал цесаркой на двоих, бежал на четвереньках, обливался кровью из расквашенного носа, летел от пинков, молился богам и страшно не хотел умирать. И юркнул на узкую улочку, как только Кабан чуток отстал. - Хдеее ты?! Хдее ты исчез?! Ты! — Кабан ткнул пальцем во вжавшегося в стену мальчишку. И присмотрелся. - Не ты. Ты хто? Видел тут рожу кровавую где-нить? Ползаит на четырех костяхах свистец...

Парис: - Ах ты ж ёёоооо...я! - выкрикнул Парис основную мысль. "Все, отшелестело", - подумалось следом отстраненно, как не о себе, уже вообще не понятно и не важно, вслух или не вслух. У Париса захолонуло, отхолодело, отняло руки, а может, и ноги, остались только глаза, и он в них во все уставился не моргая на это яростно-рычащее "Ты!" Но за ним, как через воду, послышалось более спокойное, глухое и утвердительное вроде "не ты", и Парис впервые очень обрадовался, что не он. В строгом смысле слова на человека это походило не очень, оно рыскало, махало конечностями и даже, возможно, нюхало воздух, а говорило так, словно бестия кривляла человечью речь, чтобы Парис, найдя похожести, умер от этого открытия прямо тут, в стене. - Яоооо... - сделал он еще попытку изобразить речь обычную, - один тут... я, - искали кого-то другого, не Париса, - не видел... А кого? - неожиданно для себя предельно ясно сформулировал он и как-то странно-отчетливо почувствовал собственное лицо, будто оно впечаталось в воздух.

Кабан: - Кого? - переспросил Кабан, яростно озираясь по сторонам и не находя обидчика. А потом перевел взгляд на стоящего перед ним и смерил от макушки до пяток и обратно. - Адин значица... и не ты..? ты эта... ну-ка свистни щаз. И навис всей тушей над парнем, уперев левую руку в стену.

Парис: "Кого?" - передразнило оно, и заходило, зловеще зарыскало, когда Парис уже почти решил, что стена продавила достаточную вмятину на его лопатках и надо бы возразить ее объятиям. "Точно бестия", - подумал он, как прощаясь, но лицо уже само вытянулось глупо, и Парис с теми же вытаращенными глазами, чуть не выпадающими из глазниц, неожиданно для себя издал неуверенное: - Ссссщщщщщ, - и посмотрел в людское лицо нависшей сверху бестии с немым вопросом, достаточно ли убедительно он ответил на эту странную просьбу посвистеть.

Кабан: - Так се дуешь... - Кабанчик нахмурился, но лапищу убрал. - Не ты. Лады. Он еще поглядел по сторонам, но понятно было даже сожранной лепарде, что свистец удрал. Кабан почесал в башке и в первый раз осмотрелся не в поисках добычи, а чтоб понять, куда добыча завела. И объяснил зачем-то - Тут эта... адин тут гаражанин римскей матюкнулся в меня... и башкой носатой решил, што у него всё длиньше... и язык, и хер, и ножки штоб от Вепря убежать. И убежал жы суууука, - Кабан треснул кулаком в стену и та зашлась мелкой дрожью. - Но Вепрь ему отбил кой-чего. Он эта... О... А... Э... Абидчик. Нихароший чилаек. Темнело. А ведь ему еще надо успеть к Симосе с хервизией и... - Бля! - ругнулся Кабан вслух, вспомнив, что обещался роскошной во всех местах и суровой женщине припереться в ночи, чтобы сторожить ее и еще какую-то бабу, и еще кого-то у них там. - Слух.. тя кликают как? Где тут домусдахи живут? - Кабан не был уверен, что правильно сказал, и поэтому сосредоточился. Страшно сосредоточился и выдал, - Домус Дахи. Я там стеречь буду штоб не спиздили. И еси чо - хрусть.

Парис: ...иии существо не оторвало ему голову, или нос, или жо... что оно там обещало кому-то оторвать или засунуть в... в общем, Парис заключил, что свист, в целом, удался. И даже кивнул, абсолютно согласный, что в этом, пожалуй, стоит попрактиковаться еще, но все-таки он не безнадежен. Пока оно ходило и не набрасывалось, Парис завис на пару мгновений и глядел, как на конюшне, изучая повадки, стать, и-но-ходь, нет, это не она... а вот сейчас... пока не понял, что не получит копытом в лоб. Бестия общалась... в смысле пыталась... то есть это можно было засчитать за попытку. Парис, не в силах больше держать безупречную осанку, все же вынул ноющие лопатки из камня стены и больно охнул: - Не хороший чел..ой..век? Ааа, я, да, понял, - кажется, и правда медленно доходило, - но не знаю, куда он... - Парис ооочень медленно махнул рукой, чтобы было понятно, что он досадует вместе с рассказчиком на побег нехорошего человека, но не в резких выражениях, - я? Парис... Терций... в смысле и Терций и Парис - это я. Он поморщился сразу и боли в лопатках, и своей бессвязности. - Авдий Терций, - и добавил, - меня зовут. Кажется, бестии было не до имени, бестия пыталась выразиться и выразить, донести ему, Парису, какой-то важный смысл, но смысл не давался ни бестии, ни Парису, хотя буквы звучали вроде знакомые... Наконец возникло: Домус Дахи. Дахи. Где-то он слышал... Да это же... - Споткнулся о сердце, - утвердительно ответил Парис, отглатываясь от стука в горле, и тут же спохватился, - в смысле знаю. Я знаю, где, это вооон туда сейчас, а потом, - и так удивился, обрадовался, что забыл напрочь, кому перед носом машет, не смягчая резкости, - а потом... - а вспомнил, так обе руки к груди прижал, - я лучше пешком... покажу. Возможно, до смерти оставалось мгновение, уж сильно он руками намахал, и Парис решительно настроился перед этим узнать: - А ты кто?

Кабан: Маленький человечек вытащился из стены. Он бормотал тихо, шевелил костями медленно, но не бесил. Пока. - Паристерцыя? Авдитерцыя, - Кабан повторил так же медленно, по слогам, шевеля пальцами правой руки у носа. - Квинтыссенца, Сцапиона, Агенобаба... Зоветеся вы тут все как... Заканчивать не стал, просто лапой махнул, ежели малец умный, то сам всё поймет. И тут он замельтешил руками, показывая то сюда, то туда, то через забору, то в себя самого, у Кабана чуть башка кругом не пошла. Но дорогу знал, и Кабанчик довольно похрюкивал, раздувая носодырки... пока не услышал вопрос. - Пого-о-о-одь, Авдитерца, ты меня ваще не видел штоли? Я полубог, - сказал четко и отрывисто, как на родном, чтоб сразу понятно стало, и вытянулся по весь рост, хрустя всем, что хрустело в могучем тулове. - Вепрь я. Давеча загрыз в арене при всех тигру-лепарду, а тока шо пабедил всех тройцев в тиатре. Полубог-хехеец я. Веди. И похлопал сначала себя по ноге, потом мальчонку по плечу. Осторожненько. - А чо ты тама про серцу трындишь, а?

Парис: Парис неконтролируемо часто заморгал на движение огромной руки и немного втянул голову в плечи, но бестия бить не собиралась, и он повел плечами, будто во все движения вклинилась вечерняя прохлада. Мысль, что он остался и останется жить, согрела, а может, согрело колотящееся в груди, ну или все вместе, только на замечание про имена Парис расплылся в веселой улыбке, как от смешной шутки, закивал и закончил, словно договором: - Авдитерция, мне нравится. Но бестия напряглась и, кажется, оскорбилась, Парис побелел и замер, теряясь и находя себя заново по мурашкам на руках: - Полубог, - повторил следом, - Вепрь. Загрыз ле... аааа, - и совершенно искренне вслух расстроился, - а я не попал в... тиатру, - случайно повторил, переняв манеру, но на всякий случай исправляться не стал. И сразу перешел к деловитым шагам, ведя. Они застучали, и до Париса дошло все остальное: - Я бы посмотрел, обязательно, но у меня был, - Парис вздохнул, - тяжкий...ну, день, - вот и речь наконец-то возвращалась, как прорастала изнутри, - а сердце... - и он до него дотронулся, - хорошее утро, прекрасная жен... - Парис покосился на Вепря, вздрогнув от хлопка и прикидывая, поймет ли тот его, - ...щина, с черными волосами, она... там живет, куда идем, потому и знаю, где, сегодня с утра сказала. Вот. А потом... а потом я из обломков ребенка раскапывал, - и тут вспомнил про пыль, и даже посмотрел, оттянув ткань, насколько испачкался.

Кабан: - Ааа, не попал, - Кабан кивнул расстроенному мальцу, - эт тиатра тут больно мелкотная, паперек миня самого Вепря чуть ни патрескнулась. Допаказуешь мне домусдахи, еси там все будет на местах, я тя на следущую тиатру приведу за так. Шоб пасмарел как оно бываит. Чем больше римских детишек, мужичков, дурачков, умников и других всяких посмотрят на Вепрево Величие, тем им же лучше. Обожание, почитание и вожделение женщин. Кабан залыбился, вытянулся и затопал за мальцом, делая раз шаг на его быстрые два. - Тяжкедень.. хорошеутро.. эт есь баба твоя жывет в домусдахе? Погодь, она такая... - Кабан выразительно показал руками фигуру нанимательницы, прицокнул и выговорил по слогам. - За-справ-на-я. С волосищей талстенной... Амина. Не, Авдитерца, Амина - эт мая баба. Твая хто, другая какая? Там ищо были вродь. И задумался. Нанимали-то по ночам стеречь от всяких молодую бабу, да саму Амину, да еще кого. А этот прется подозрительный... Да разве ж этот хлюпик может кого уломать-прибить. - Реб... - Кабан пропустил часть слов и теперь пытался сообразить, что там бухтят на птичьем. - Ты дитенку раскапывал? ты ж щуплый... и пыльновый ты, Авдитерца, а на спасателя-убивателя не похож. А я вот похож. Состроил грозную рожу и добавил, прерываясь на громкие выдохи: - Хто в домусдаху полезит, того я руками за голову - и хрусть. И размажу. Понял?

Парис: - Ккконешшно, - ничего, кроме согласия, и к языку не липло, - ты вооон какой, - Парис заулыбался, кажется, на всю длину раскинутых рук и добавил, собирая их обратно, - огромный. Почему-то в присутствии Вепря шаги не стучали так гулко, словно весь звук поглощался его размашистыми движениями, и от того, что ни по брусчатке, ни в горле не грохотало, у Париса аж прояснилось в голове. - Ээээ...баб...женщина, - этого слова он перенять ну никак не мог, - нет, не моя... но я бы хотел, чтоб да, - признался честно, - хотя я понимаю... - он еще раз оглядел себя, пыльного, худого и маленького, а на фоне этой бестии так тем более, - что не так, чтобы уж я был... Слова упали между зазубринами брусчатки, зацепившись, оставшись там, может, расти, а может, засохнуть. - Но она позвала меня в домус, - просиял Парис, - правда завтра, - но глаза уже снова сделались круглыми и аж застудились на вечернем воздухе, - нет-нет! Не Амина! Мэхдохт. Так ее зовут. А ты что же их всех охраняешь? - глаза уже прямо-таки остекленели выпученными, - им что, опасность грозит? Брусчатка подпрыгнула звуком в горло, Парис заморгал и сглотнул тревогу, ожидая ответа. И еще аккуратно подумал, как все-таки хорошо, что нравятся им две разные женщины.

Кабан: - Гыгыг! - Кабан смачно вытер всю морду ладонью и ею отпихнул из-под ног какого-то мужичонку. Тот и словца не вякнул, отлетел послушно в сторону и притворился мертвым. - Слыхай, че те полубог вещаит, Авдитерца. Еси че хатишь - делай, че тут уже... Да тока вдруг углядю...тю... блять. Тока еси отловися мне за этим делом, виноватый сам бушь. Без ручок да ножок. Так и есь, Авдитерца. Хто полубог, тот и ага. Малец назвал другое имя, и Кабан попробовал его на зуб сначала на родном наречии, а после на птичьем: - Мах-дох. Ма-дохт. Медот. Мяхдох, - выходило не очень, и после каждой попытки от отбивал по бедру слоги. - Чет такое. Мидох. Не по-бабьи чета звать твою бабу. Она ж баба? А? И подозрительно уставился на семенящего рядом пыльнюка. Ну не звала бы сочная Амина его охранять мужика. - Апасна - она повезде, Авдитерца. Даж тута прям.

Парис: Вепрь отбивал слоги по бедру, они почти получались, но срывались не туда, так что Парис заулыбался даже и тоже поспешно застучал: - Нет-нет, смотри, вот: Мэх-дох-ттт, - "т" шершавило язык, но ласково, - Мэээх-дооох-т, - повторял Парис, медленно стуча ладонью, подстраиваясь в широченный шаг, провожая взглядом уплывшего из-под ладони Полубога случайного встречного, не успевшего даже цокнуть, - как два...как два... вздоха, Полубог, - дыхание сбивалось, но Парис очень собранно почти бежал, чтобы было видно, как он показывает, - как... лошадь дышит... Мэх...дох...иии... - Парис расслышал ответ, - ...тттута? - и подозрительно покосился на Вепря, забыв в воздухе пятерню. Вспомнил о ней и почесал затылок: - Кто баба? Мэхдохт? Жжженщина, - вот тут он даже и лица бы не пожалел, и даже приготовился, насколько возможно, то есть чтобы в случае падения голову не разбить, и подтвердил уверенность, - женщина. Любимая.

Кабан: Пыльнюк настаивал. - Мээээх...Дохт! - рявкнул Кабан на пол-улицы и завис над мальчонкой так же, как мальчонка сейчас над смертью. Прищурился и положил ему ладонь на голову, замеряя как будто, сколько силы приложить, чтоб по плечи в дорогу вмять. Но делать ничего не стал. - Женн-щее-наа... Слыш, а че, им, бабам, так больше нраица, мм? Потрепал пыльную башку и лапищу убрал. - Тока с лошадьёй не над сравнивать ба...жен-ще-ну, схлопотать могешь от ней. Ну эт.. не любую, - и улыбнулся во всю пасть. - Ниче ты, Авдитерца, нивсе полубогу можут... велеть, че делать. Веди дальше, я тя в абиду ни дам. Че, прям ваще любимая?

полная версия страницы