Форум » Лицо Рима » Улица¦ведущая от и до¦ (продолжение 1) » Ответить
Улица¦ведущая от и до¦ (продолжение 1)
Admin:
Шийер: Сестра начала уговаривать. В целом примерно этого и ожидала сама Шийер от нее, а потому, пока та шептала ей на ухо, девушка не сводила глаз с Авла Сертория, будто бы пыталась прочитать его мысли и намерения. Предложение Сулих было ничем, она могла строго отказать, однако что-то ей подсказывало, что ничего страшного не будет в том, если эти молодые люди проводят их до лавки Суламиты. Может младшую персиком угостят и то хорошо. Сулих уже стояла на мостовой и жадала решения Шийер, сама же она не торопилась отвечать Авлу. - Что же. - Внучка ювелира наконец заговорила. - Мы направляемся к Суламите. Думаю ничего плохого нет в том, чтобы вы нас проводили. - Прежде подобной ситуации не случалось с ними, а потому хотелось и попробовать, и в то же время ей что-то подсказывало, что стоит опасаться. А вот чего именно, она пока что не поняла.
Спурий: Другом назвал, подумать только, спасибо. Хотя и не стоило. Как не стоило и вмешиваться в их разговор - и так сказал..достаточно. Даже больше чем. От того, как младшая зашептала старшей как-то почти повело, он уже не воспринимал их целиком, а любовался деталями - локон, глаза эти черные. И с чего он взял про мед, и как посмел.. Стыдно было - вроде не мелкий, чтоб так. Просто хозяин завел этот разговор, а тут они. Совпадение просто. А этому новому хозяину он еще покажет какой он скромник, может быть. Чтоб не думал.
Виктор: Из общения хозяина с прекрасным полом выходило, что охочий он до девушек страшно. Как бы не настолько, что лупанарий в лавке точно не организуешь, ибо всем придётся ублажать владельца. С другой же стороны, стоило ответить хоть что-нибудь. С одной стороны, чтобы их новые спутницы лучше отнеслись к хозяину, с другой же... Чем больше народу знаешь, тем лучше. Особенно в той ситуации, в которой Вик оказался. Поэтому, срочно вспомнив весь свой опыт разговоров на персидском, он решил всё-таки рискнуть. А там уже как кости лягут. Жизнь... Она весёлая. — Веруя, что прекрасным цветкам будет угодно меня слышать, я хотел бы отметить, что их красота сияет подобно свету жертвующего быка, потому мы будем счастливы следовать за ними. "Вроде ничего не напутал во всех этих цветастых оборотах. Наверное..." — пронеслось в голове.
Авл Серторий: "Прямо знала мать, когда от дому отставить", - с самоиронией подумал Авл. Спурий отмалчивался, как воды в рот набрал, а Виктор выдал что-то такое, от чего Авл на мгновение зажмурился, представив, как они все трое летят в Тартар. Но две прелестницы были явно благосклонны. Авл открыл глаза и встретил взгляд старшей: - Идти, прямо скажем, недалеко, - иронично отметил он, - честно говоря, настолько, что если бы мы не спрашивали разрешения, а просто прошли за вами, все равно вышло бы так, что мы вас проводили, хотя и выглядели бы мы при этом глупее некуда, - а взгляд старшей был пронзителен и интересен, - но данное все-таки согласие несоизмеримо радостнее отказа, - и, убедившись еще раз, что слова Виктора, по крайней мере мгновенно, негодования не вызвали, продолжил, - а пока мы идем ооочень мееедленно, - Авл сделал смешливый упор на эти слова и правда замедлил шаг, - чтобы наслаждение вашим обществом продлилось как можно дольше, позвольте узнать, что за дело привело вас к моей матери? Может, и я могу чем-то помочь? - лицо его выражало спокойную и полную готовность помочь практически во всем, о чем его могли бы попросить. И старшая нравилась ему все больше. Уже один этот взгляд заставлял смотреть и любоваться, любоваться и смотреть.
Сулих: Шийер наверняка выберет задания посложнее, не каждое попросит сделать за нее. Но это ничего, это ведь все ничего, по сравнению с тем, что им предстоит. Правда замечание Авла немного поубавило энтузиазма. Идти тут и правда было слишком близко, а ведь надо было что-то делать, но что, в ее юную головку пока не приходило. "Быть может милая Шийер сама придумает, куда бы нас еще проводить? Она вон сама ведь улыбается порой, да только смотрит на Авла как-то уж сердито." Девушка тоже пошла не торопясь, пытаясь посчитать, за сколько они управятся до лавки Суламиты.
Шийер: - Откуда ты знаешь персидский? - Шийер обратила свое внимание к Виктору. Это было и удивительно и, в то же время, нет. Очень много кто владел различными языками, но чтобы вот так легко и просто встретить свой родной на улицах Рима. - Он родной тебе или научил кто? - Сказал он красиво. Так порой дедушка говорил, только те слова были от чистого сердца и светлых порывов души ювелира, здесь же могло оказаться все иначе. Авл пошел вперед и она также неспешно, не отпуская сестры двинулась следом. - У нас все просто, мы выполняем поручение Юфы. Чтобы просто в гости заглянуть нужен повод, а я не вижу смысла отрывать Суламиту от важных дел. - Девушка чуть ускорила шаг. Как бы не приятна была компания, но душа и тело жаждали прохлады или хотя бы тени от листвы.
Виктор: Попытку заговорить с девушками хозяин воспринял спокойно; стоило присмотреться к нему поподробнее. Как ранее замечал Виктор, чаще всего богатые и богатые не в первом поколении люди в достаточной мере уверены в своём благополучии, чтобы не пытаться вымещать свои обиды на рабах, а на богатого не в первом поколении хозяин совсем не тянул. Жизнь в Вечном Городе становилась всё интереснее и интереснее. — Я учил его лет с пяти, о цветок персика, потому можно считать, что и родной. Я помню стены Экбатаны и Описа, ночную прохладу вод Тигра и испепеляющую полуденную жару пустынь между рогами плодородного полумесяца. Пожалуй, что и родной... Не знаю. Это была правда. Занятия торговлей учат уживаться с кем угодно, ведь враг вчера это покупатель сегодня и союзник завтра. По книгам так было всегда. И должно к этому вернуться, как только легионеры вновь принесут на восток мир и спокойствие. По крайней мере, хотелось верить.
Авл Серторий: - Ах, персидский, - с полным пониманием и так же весело кивнул Авл, - звучит завораживающе, пожалуй, даже так, что мне захотелось выучить. Чтобы говорить о красоте на красивом, - он успел одобрительно глянуть на Виктора и улыбнуться вскользь обеим девушкам. Город шумел и роился, словно улей, с тем тяжелым и монотонным гулом времени, переходящего из утра в день, плавно перетекающего из одного в другое, словно янтарного цвета мед, переливаемый в емкость. Рынок окрикивал, гремел, одергивал за руки и торговался. Слышались смешки, споры, чье-то громкое чихание и обоюдные возражения никак не способных сойтись в цене. Солнце уже вовсю освещало мощеную улицу, словно омывало светом каждый булыжник, скользило по линиям и бликовало. Какое-то время Авл шел молча, бросая теплые, под стать этому солнечному дню взгляды на все еще слегка румяные щеки младшей, на красивые округлые плечи, которые очевидно сейчас были теплы на ощупь от попадающих на них лучей, на серьезное лицо старшей, с красивыми чертами, на гордо выпрямленную спину, чья тонкая, прочерченная между лопаток линия мягко спускалась вниз так, что ее хотелось повторять взглядом: - Шийер, - сказал он внезапно, распробовав вкус каждой буквы, растерев его языком по небу, - какое интересное имя... и ведь тоже персидских корней, если я не ошибаюсь? - имя ему и правда нравилось, - а как твое имя, прекрасная? - обратился к младшей, - не буду больше надоедать с расспросами о деле к моей матери, - в голос примешалась нотка сочувствия, и Авл добавил, - я вижу, что жара несколько утомила вас, - он заметил, что шаг Шийер убыстрился, - персидского я, конечно, не знаю... - и Авл улыбнулся просто и ясно, - но позвольте попробовать вас отвлечь, чтоб короткий путь показался более сносным, - ему было как-то беззаботно и легко, несмотря на то, что шел он к матери, с которой сейчас был в ссоре, - конечно, день задается жаркий, и вы наверняка хотите пить, прекрасные, но потерпите, осталось немного... и подумайте-ка вот о чем... - он сделал паузу, ероша волосы на затылке, уронил руку и продолжил, - мне вдруг вспомнилось, что совсем скоро осень. И не то, чтобы я ее не любил, как раз наоборот, но, в сущности, это последние настолько теплые дни перед ней, когда можно насладиться солнцем в полной мере, - вдохновение и какой-то спонтанный искренний порыв к простому человеческому общению охватывали его по мере произнесенных слов, - посмотрите, насколько далеко, кажется, дальше, чем обычно, просматривается площадь... К вечеру в воздухе уже преобладают свежие ноты чего-то осеннего и слегка морозного, пряного и пропитанного последним в этом году, настолько сильным солнцем... - Авл оглядел спутников, - и в этом переходе, на этой границе, когда уже не совсем лето, но еще и не осень, есть что-то, что всегда казалось мне каким-то задумчивым и особенным... Привычные вещи несколько меняются, и ты смотришь на них так, будто видишь их впервые, небо становится выше и глубже, хочется днями смотреть в него, лежа на спине и закинув руки за голову, - он сделал широкий жест в сторону неба, - и само пространство как-то меняется... все становится более пронзительным, подчеркнутым, выделенным из него так, словно ты смутно угадываешь, что необходимо с этим всем прощаться, что какая-то часть жизни уходит безвозвратно, сменяется на что-то иное, еще неизведанное. А пение птиц? Вы замечали, что оно тоже меняется? Стоит только прислушаться, - и Авл поднял указательный палец вверх и смолк на мгновение: они как раз проходили птичью лавку, - и станет отчетливо слышно, что и настроение песен переменилось на какой-то едва уловимый полутон... И не радостный, и не грустный, а какой-то промежуточный и пограничный. Словно это время остановилось, замерло и не дышит, выжидая, когда начнется новый круг. Авл помолчал несколько мгновений, а потом так же ясно и просто заключил: - Прошу простить за многословие, - и улыбнулся сдержанно.
Шийер: - Раз тебе так понравился этот язык, что хочется выучить, то полагаю тебе повезло, ведь твой друг знает язык и может преподать основы. - Шийер сдержанно улыбнулась. Лично она сама считала свой родной язык прекрасным, мягким, по-сравнению с латынью*. Но то, как строил обороты Виктор, делало его необычно чувственным. Вероятно тот, кто обучал молодого человека или знал в этом толк, или же просто любил говорить красиво. - Да, мое имя, как и имя сестры персидского происхождения. - Она решила не называть имя младшей, позволяя той самой сказать. Особенно после того, как ее пальцы крепко сжали ее руку. - Ты поэт или философ? - Шийер повернула голову к нему, ожидая ответа. Слишком уж говорил он много и о природе, да так, что то ли рассуждал, то ли грустил, то ли просил обратить внимание на природу, но в столь жаркий день и правда хотелось пить и лишь спрятаться от солнца. А потому, когда они подошли к лавке Суламиты, она практически не останавливаясь нырнула в тень помещения. * Прошу меня извиниьб, если указала не тот язык. --->>> Лавка Суламиты
Сулих: Шийер и здесь постаралась быть первой, она даже рассердилась уже и вцепилась в нее своими коготками. Будет ей наука, ведь спрашивали-то ее! Негодница! Но все же взялась за ум, который, судя по всему, ей опалило солнце, но не назвала ее. И на том спасибо! Сулих поджала губы, но от того, как улыбались молодые люди, да как говорил Авл, она готова была слушать еще и еще, вот только помнила вопрос, который задал он. - Сулих. Да, оно персидское. - Внучка ювелира попыталась заглянуть Серторию в глаза, но так получилось, что они уже пришли и под навесом лавки смотреть на сына Суламиты было не удобно. К тому же у них было поручение. Но об этом задумываться не хотелось вовсе, на это есть Шийер, а ей можно немного и поболтать с красавчиками. ---> Лавка(домус) Суламитыe
Авл Серторий: - Непременно обращусь к нему, когда для этого будет время. Сейчас много работы, - так же сдержанно улыбнулся Авл, - хотя бы потому, что за него просили гораздо больше денег, упирая как раз на безупречное знание языков, - старшая нырнула в лавку стремительно, увлекая за собой младшую, так что он едва успел посторониться и остановиться, чтобы не оказаться припертым этой напористостью к стене. В конце концов, припереть его к чему угодно может и мать. >>>>>>>>>>лавка Суламиты
Спурий: Когда они заговорили на персидском, даже злоба взяла, на Виктора, что тот знает и на него обратили внимание, и говорили с ни поэтому. Хотя и тоже раб. С хозяином тягаться вообще дело гиблое было. Ну и ладно, все равно ясно что бесполезно все. Так и шел понурясь, позади всех. Чтобы выражения лица не видели >>>>>>>>>>лавка Суламиты
Мэхдохт: 27 авг день, Двуликий Дом гетеры Дахи >>>> - Госпожа, ты бледна, - взволнованно заметила Саназ, идя чуть позади, но все равно умудряясь заглянуть в лицо. – Ты хорошо себя чувствуешь? И сразу такой же взволнованно-заботливый взгляд Дариуша. - Да, Саназ, все в порядке. На душе стало теплее. Трое рабов из прошлой жизни напомнили ей, что все же здесь она не одна. Амина тоже казалась милой, но довериться ей полностью Мэхдохт еще не решалась. - Сюда, госпожа, - тихо напомнил о себе Карим. Окруженная рабами, Мэхдохт вышла на еще одну обожженную солнцем улицу Рима.
Парис: >>>>>>>> с конюшен Авдиев 27, август, день ...пока с конюшен выбрался, туман белел и сочился, рвался о площади и брусчатку, растаскивался людьми, задевающими его плечами - и вот наконец рассеялся. До свежего вдоха. До ясного дня. Было невозможно и щемяще грустно, молчаливо, но любяще, оттого, что любимое существо отвергло все, как одну сплошную ошибку, от того, что с любимым существом их разделяла такая бездна непонимания. Яблоки пахли из корзины, солнце лежало на их боках золотистой корочкой, и хотелось плакать, как мальчишке, который прибежал рассказать что-то отцу, воодушевленно и счастливо, но не попал в момент и был встречен и спроважен с холодом. Ирония была в том, что Парис ни на мгновение не сомневался, что понят, но обставлено это было так, словно - нет. Просто потому, что не хотели понять, слышали, но отказывались слышать, отметали как неверное. Голос зрелости и опыта просто не мог признать правоту голоса молодого и неопытного. И было в этом что-то до того несправедливое и обидное, до того колющее, что вот яблоки пахли - и хотелось всхлипнуть, прохожий опускал глаза - и Парис расстраивался еще больше, как будто все вокруг напоминало, указывало на лично его ситуацию, усиливало ее и подчеркивало. "Я спрошу у Марка... Может, Марк поймет, если отец отказался", - он шагал упрямо, даже излишне стуча сандалиями по гулкости камня, и звук, рожденный шагом, казалось, отдавался эхом в самом Парисе, внутри, не давал вновь ни соскользнуть в этот туман, в который больше не хотелось, ни и вправду расплакаться, поддавшись всему нагнетающему. ...а, может, он и плакал уже, просто не замечал - потому как солнце лилось ослепительным светом, день вступал в права, и Рим был желт, как цитрон, так, что больно смотреть. Парис выхватил из корзины одно яблоко, поднес к губам и носу, вдохнул запах, чтобы он вошел поглубже, вместе со слезами, от вдоха перестающими грозить сорваться каплями вниз. Ему вдруг подумалось, что яблоко - это его собственное сердце, которое - интересно, будет ли так когда-нибудь? - кто-то вот так, как он, прижимает к губам. Конечно, образно говоря, но все же... Он отстранил его от себя, чувствуя, как исчезает запах и оставляя воспоминание об этом сладковатом аромате, часть красного бока попала в пространство между пальцами, и Парис хотел, ловко крутанув, уложить душистый круг ровно в ладонь. Но яблоко пальцев ослушалось и, выскользнув, покатилось по брусчатке. Поспешая за ним, согнувшись и щурясь во всем отблескивающем и ослепительно-желтом, Парис в самый последний момент услышал шаги, увидел взмах подсвеченных одежд, снова глянул вниз и, испугавшись, что сейчас наступит на замершее яблоко, сделал увиливающий неровный шаг, оступился и так и сел наземь прямо к чьим-то ногам: - Извиняюсь, аве, - сощурился и произнес виноватой скороговоркой, нащупал яблоко и, теперь различая приятные женские черты, приятные очень, да еще и солнечные такие, почему-то разулыбался и не задумываясь выдал, - споткнулся...о сердце, - смутился и замолчал.
Мэхдохт: Мэхдохт, погруженная в размышления, заметила только какую-то страшную суету, и Дариуш сразу же отодвинул ее за себя. Но любопытства ради она выглянула из-за его плеча и наткнулась на яркий взгляд синих глаз и такую светлую улыбку, что даже в мыслях Мэхдохт стало не так мрачно. «О сердце?» - она кинула взгляд в сторону Карима, подозревая, что, наверное, не поняла латинского слова. Но тот не объяснил, и Мэхдохт только ответила растерянно: - Осторожнее, так и убиться можно, - а потом Дариушу шепнула, похлопав его осторожно по плечу. – Подними его, и дальше пойдем. Раб протянул парню руку. Вокруг разносился такой прекрасный аромат яблок… Мэхдохт потянула носом и только сейчас поняла, что давно не ела.
Парис: - Я?.. Нет.. Просто яблоко.. - Парис подумал вдруг, насколько глупо, должно быть, выглядит в глазах..всех, и особенно в глазах незнакомки, - ...выкатилось, - он улыбнулся еще более смущенно, хватаясь за руку раба, почти пожимая ее непроизвольно в знак благодарности, что буквально поднимает из неловкой ситуации, - благодарю, - Парис обращался с этой благодарностью в первую очередь к ней, но по привычке делить свою доброжелательность на всех, поочередно обвел взглядом и каждого раба, - яблоко? - и он поспешно полез в корзину, - в знак...извинения, - пальцы что-то совсем подводили и вели себя так, будто жили отдельной жизнью и мечтали выставить хозяина в максимально дурацком свете: этот краснобокий шар он тоже чуть не обронил, потому вцепился в него с удвоенной силой, чтоб этого не приведи боги не случилось; особенно почему-то не хотелось выглядеть дураком именно в ее глазах, и это было какое-то новое и странное ощущение, и Парис только выдохнул со смешанным чувством рассеянное "ох..."
Мэхдохт: Синеглазый парень протянул ей яблоко, и Мэхдохт с сомнением взглянула на угощение. Даритель был совсем не похож на врага. Ситуация эта будто бы убеждала Мэхдохт в том, что и в Риме есть хорошие и искренние люди. Как быстро жизнь преподносит уроки! Она протянула из-за Дариуша руку и приняла извинения, едва коснувшись пальцев парня своими. Яблоко пахло так ароматно, что даже слегка закружилась голова. Девушка прикрыла глаза и, наконец, позволила себе слабую улыбку, пряча ее за сочным плодом. - Благодарю, - тихо проронила она. – Какой запах! Ты сам выращиваешь эти яблоки или где-то купил? Теперь Мэхдохт чуть отстранила Дариуша, с любопытством разглядывая корзину, полную краснобоких яблок, и парня, что держал ее.
Парис: Она была темноволоса, но лицом светла. Какой-то изнутри исходящий свет. Но вот она засомневалась, или показалось только Парису, что засомневалась, принимать ли яблоко или нет, - и от тени этого сомнения в ней самой будто немного перевесила тень, на миг, но Парис успел расстроиться... ... и обрадоваться, потому как там, где коснулись ее пальцы, родилось, выросло и разлилось совсем непривычное, мягкое и пульсирующее тепло: - Сам, - поспешно, но аккуратно выдал Парис, стараясь не спугнуть эти пальцы, как не пугают птицу на изгороди или бабочку, севшую слишком близко у ног, - сам... - повторил несколько медленнее и растянутей, так, чтоб еще один взгляд на ее ладонь уместился во время произнесения, - у меня сад, разных. На продажу мы... Вот, - Парис чувствовал смущение, но оно не злило, а было приятным, - вот и сейчас несу... на пробу, - и вдруг переменил тему совсем, уловив что-то в ее лице, с прямой естественностью, будто увидел что-то знакомое, о чем сразу заговорил, не раздумывая, по привычке, - пахнет? - и улыбнулся, - это карликовая, возиться с ней много, поливать, землю рыхлить, зато плодоносит хорошо, успевай собирать, и пахнет вот...вкусно, - он то ли запнулся, то ли остановил себя и перескочил на новое, - а как зовут тебя? - постарался в глаза при этом смотреть и, не выдержав, соскользнул взглядом себе под ноги, но все еще улыбаясь.
Мэхдохт: Мэхдохт все вдыхала, будто ела, яблочный аромат. А потом и вправду откусила небольшой кусочек, пробуя плод на вкус. - Хочу, - проговорила она тихо, но уверенно, слегка повернувшись к Саназ, - чтобы яблоки такие подавали к моему столу. Может, было невежливо по отношению к дарителю вот так игнорировать его вопрос, но спешить отвечать на него не хотелось. Однако ж бойкий какой! Стоит напротив такой толпы и нисколько не смущается взглядов и ушей. Хотя… Взгляд синих глаз все же опустился к земле. Она снова вдохнула сладкий запах и, наконец, ответила: - Мое имя Мэхдохт. Скажи, как мои слуги смогут найти тебя позже? Мне очень понравились твои яблоки. И если говоришь, что разные выращиваешь, в следующий раз хочу попробовать другие тоже.
Парис: Она поднесла краснобокий шар к лицу, откусила с легким хрустом, и в момент, когда яблочный сок попал на ее губы, яблочный аромат смешался с ее дыханием, внутри у Париса, что-то кольнуло - и он сглотнул, загляделся и замер. Так, что не заметил времени, которое она медлила с ответом и смысл самого ответа дошел до него не сразу: - Мэх... - он начал произносить имя неосознанно, словно то, что кольнуло тонкой иглой, вынулось, обронилось, мелодично зазвенев в левой части груди, - и имя которое сорвалось с губ, было эхом этого тихого звука, - в доме Авдиев, - собрался Парис, опасаясь показаться ей, такой необыкновенной и непохожей на всех, кого он встречал до, заговорившей с ним по-простому, или слабоумным, или слишком дерзким - точнее с тем, кем он показаться не хочет, не определился, - ты всегда можешь найти меня там. И... - он замялся, - "Любые к твоим услугам? - слишком хвастливо... Просить, что пожелаешь? - многообещающе... Соизволить.. Боги, да что же я несу?!" - и... выбрать...какие тебе понравятся, - там, откуда выпала игла, гулко стучало, и если это был страх, то слаще страха Парис до этого не испытывал, - если ты, конечно, будешь так добра... - утренней собранности и след простыл, и Парис старался удерживать слова во фразах так, словно это разыгравшийся Бес, которого он едва может контролировать, когда тот вот-вот сорвется с привязи и понесется вдоль конюшен резвым галопом, - осчастливить наш дом своим личным визитом, - хотелось деться и никуда не деваться, потому что если бы он делся, он бы не смог сейчас видеть ее, на короткие моменты поднимая взгляд из-под ресниц на светлое лицо и запоминая его как можно лучше, потому что понятия не имел, хватит ли ему смелости посмотреть еще раз, - моя семья... и я... мы будем рады таким гостям, - и даже головой слегка мотнул, досадуя, что вот сорвались же слова, посыпались, кто знает какие, а ну как она сейчас решит, что он грубит, или еще чего хуже: чего хуже - Парис не придумал, но почему-то был уверен, что может быть хуже, что-то такое, совсем ужасное, из-за чего он никогда ее не увидит больше, - в общем... Всегда рад оказаться полезным, - со слабой улыбкой выдавил из себя наконец и, будто почувствовав, что ему не хватает воздуха, закончил, - Мэхдохт. "Мэхдохт - как вдох. Как странно..." - едва услышалось в собственной голове и растаяло, почти не успев обдуматься.
Мэхдохт: Мэхдохт попыталась представить, как придет сама в дом к этому юноше, будет знакомиться с его семьей и пробовать яблоки. Картинка получалась солнечной и ароматной, – и совсем не вязалась с сегодняшним. Было бы, конечно, хорошо отбросить грусть, эту тяжесть в груди и жить дальше, потому что по сути уже ничего нельзя было изменить. Но пока не хватало сил. В первую очередь душевных. Мэхдохт кивнула, рассеянно поправляя плат: - Обязательно, но позже, - она устало вздохнула и кинула взгляд за его плечо, вглубь улицы. – К сожалению, пока у меня слишком много дел. А такие яблоки, как твои, хотелось бы пробовать в хорошем расположении духа. Надо было идти. Мэхдохт обернулась к Кариму и кивнула уже ему, сообщая о желании двигаться дальше. Тот медлил, бросая нерешительные взгляды то на хозяйку, то на ее собеседника. - Говори уже! – нетерпеливо нахмурилась Мэхдохт. - Госпожа, - слуга сложился пополам в поклоне. – Госпожа, позволь мне спросить у юноши кратчайший путь. Я давно не был в тех местах и боюсь что-то напутать. Даже злиться на «лучшего» в доме провожатого не было сил. Она только пальцами прищелкнула от досады и вновь обернулась с парню. - Прости… Ты куда-то спешил, а мы тебя задерживаем. И все же не мог бы ты нам подсказать, как пройти к… Слово забыла. Снова обернулась к Кариму, требовательно глядя. Раб все еще смотрел в землю, но движение госпожи уловил и отозвался: - К претору перегринов, госпожа
Парис: Она сказала "позже", и это значило, что она не сказала "нет". Парис смотрел, как она говорит, - не слушал, а именно смотрел, скользнул взглядом вместе с ее ладонью по плату - и стал то ли самой этой ладонью, то ли складками ткани, разгладившимися под ней. Краем мысли он смутно расстроился, что Мэхдохт, такая светлая и радующая глаз, очевидно была не в очень хорошем расположении духа, но в целом Парис с удивлением отметил в себе впервые проявившуюся способность не понимать смысла сказанного. Нет, то есть, по отдельности слова были ему знакомы, он даже знал их значения, но в цельные фразы они в уме от чего-то не складывались, хоть убей. Поэтому какое-то время Парис стоял не двигаясь, одними глазами следя за движениями ее взглядов, губ и рук, растерянно улыбался от сбившего с толку осознанного непонимания и, очевидно, являл собой неплохую статую Беспомощности, пока, наконец, не стряхнул глупое оцепенение: - Что, прости? Ааа... - он осторожно почесал затылок, - по утрам преторы принимают в базилике... или в табуларии. Это вам к Форуму... - и вдруг до него радостно дошло, - то есть нам! В смысле... Я с удовольствием провожу... Ну, конечно, - очередная улыбка символизировала почти кричащее в пространство признание "сдаюсь, я веду себя, как дурак", и Парису осталось только подчеркнуть это разведенными в стороны руками - не то в извиняющемся, не то в приглашающем жесте. ...Впрочем, сделав несколько шагов в ту сторону, где, как ему теперь смутно казалось, находился Форум, он откуда-то нашел в себе каплю смелости, набрался ее и произнес голосом более сконцентрированного, чем прежде, человека: - Если тебе неудобно, я могу прийти к тебе сам, - но тут же пришел в ужас, что вот это точно воспримут, как дерзость, и охраняющий Мэхдохт зарежет его прямо на месте, и, честно говоря, будет прав, потому что сам бы Парис на его месте... - ну... с яблоками, - поспешно добавил он, - но это если тебе неудобно... - и с досады уже вслух, только очень тихо выговорил куда-то в камни улицы, - ну, как дурак же!...
Мэхдохт: - Хорошо, благодарю, - Мэхдохт сдержанно улыбнулась и шагнула навстречу парню. – Нам туда? Он пошел рядом, Дариуш же, недовольно на все это глядя, следовал чуть позади, готовый в любой момент защитить хрупкую хозяйку от любых посягательств. Саназ была по другую руку от Мэхдохт, а Карим и вовсе теперь плелся сзади всех, очевидно обдумывая, чем для него обернется неловкая ситуация. Медок с хрустом откусила яблоко. Юноша заговорил, смутился, продолжил и, в конце концов, пробурчал себе под нос «ну, как дурак же!» Мэхдохт окинула его взглядом и усмехнулась, да так и шла, молча улыбаясь, еще некоторое время. - Как тебя зовут? – спросила она, когда уже и второй кусочек яблока был проглочен. - Ты вроде бы еще не называл своего имени…
Парис: Мэхдохт шагнула ему навстречу, и на какое-то мгновение Парис замер, не зная, все ли нормально или его все же прямо сейчас убьют за дерзость. Но она улыбнулась, улыбка была доброжелательная, и у Париса отлегло: - Да, туда, пойдемте, - бодро отозвался он и тоже улыбнулся, такая у нее улыбка была...красивая - и тоже улыбнуться хотелось, - не называл? - растерялся, припоминая, - и впрямь...чего это я... Прости, - Парис слегка прижал руку к торсу, чтоб ненароком не задеть приблизившуюся ее, незаметно, чтоб это не выглядело ничем, кроме вежливости, и посмотрел, насколько хватало бокового зрения, снизу вверх, любуясь, - Терций Авдий, потомственный торговец лошадьми, - и как-то слегка обмяк плечами, махнул рукой и просто добавил, - правда, больше все-таки яблоки вот выращиваю...и, - он поднял на нее взгляд, - привычней - Парис. Меня так дома зовут, - она неимоверно звонко и девчоночьи задорно хрустела яблоком, так что стоило усилий не разулыбаться совсем и не отколоть что-нибудь совсем уж мальчишеское, вовлекаясь, - рад что тебе понравилось, - Парис, все еще улыбаясь лучисто, доверчиво потянул подбородок, указывая им, - яблоко. Всегда приятно, когда твой труд ценят, - и просто смолк. Было легко и хорошо идти так. С ней рядом.
Мэхдохт: - Парис, - повторила задумчиво Мэхдохт и взглянула на яблоко так, будто видела его впервые. Потом снова усмехнулась и с хрустом откусила, кивая в ответ на последнюю фразу юноши. Рот наполнялся такой сладостью, что впору было жмуриться от удовольствия, но получался только вздох – хороши яблоки! Мэхдохт огляделась по сторонам, стараясь запомнить здания. Пусть Рим никогда не станет любимым городом, но приспособиться к нему все равно придется. - Саназ, запоминай дорогу, - кинула она небрежно, даже не глядя в сторону рабыни. – Первое время нам нужен будет провожатый, но потом мы должны научиться обходиться своими силами. Она взглянула на сочную плоть плода в руке. Светлая мякоть искрилась там, где недавно ее касались зубы девушки. А с другой стороны яблоко уже успело слегка потемнеть. - Значит, все в твоей семье торгуют лошадьми… Как же получилось так, что ты стал выращивать такие прекрасные фрукты? – Мэхдохт перевела взгляд на Париса. Губы слегка слипались от сладости, и, уже опуская голову, она провела между ними кончиком языка.
Парис: Поначалу Парис принял испытываемое за стеснение или робость... Он ведь впервые говорил так с девушкой, которая к тому же, кажется, проявляла к нему благосклонность. И дружелюбие. Что было очень приятно, но совсем необычно. Потом он принял это за естественное волнение - еще бы: вот она, такая красивая, идет рядом, ест яблоко, которое он вырастил собственными руками, хвалит вкус, собирается попробовать еще, откусывает так, что аж самому хочется, с веселым хрустом, от которого теплый солнечный сок брызжет и сочится по губам... Но только когда Мэхдохт, склонив темноволосую голову так, что несколько локонов скользнули с плеч вперед черными змейками, чьи спины блескуче отливали в лучах солнца, и облизнула губы, осознание, что же это на самом деле, обожгло Париса, и он физически почувствовал, как бледнеет. Он не знал, откуда такая уверенность, но, что он не ошибся, ему подсказывало то, насколько он не чувствовал ничего от груди до живота и онемевшие подушечки пальцев. Парис осторожно соединил большие и указательные пальцы на обеих руках - они были такими холодными, словно он по какой-то причине ополоумел и полдня простоял, окунув руки в быстрое течение Тибра: - Парис... - и оно неожиданно прозвучало, как чужое: из ее уст собственное имя ему нравилось больше, - да, пошутили, и вот...прижилось, - он рассеянно улыбнулся, все еще прислушиваясь к непонятному в своей новизне чувству, - а? Ааа... - Парис пожал плечами, - ну, дело не в том, что я не разбираюсь в лошадях - я как раз разбираюсь, - и вдохнул, оборвав себя, - "будто хвастаешься, хвастаешьсяяя..." - просто... просто я не люблю их...продавать, - и помолчал коротко, почесал тыльную сторону ладони, продолжил, - к ним привязываешься, и они как друзья, понимаешь? - Парис заглянул ей в глаза, снова почувствовал, как бледнеет, опустил взгляд, но тема была уж слишком близкая, поэтому, не выдержав, он взглянул опять, вовлекаясь в хорошо известное и постепенно говоря уверенней, - и к тому же я не люблю иметь дело с деньгами. Ну... не люблю и все, - улыбка на этот раз была вполне присутствующая, но ныло, немело, заходилось сладко что-то внутри, и Парис, будто стараясь перебить это или хотя бы приглушить, даже голос слегка повысил, - а яблоки - это совсем другое...Это... Вот у тебя есть любимое дело? - вдруг спросил он, - представь его. То, что тебе нравится больше всего. Это не обязанность, это - жизнь... - он перевел дух, - я прихожу в сад, и с утра там тихо так, что слышно ветер в листве, высоко наверху. И птицы поют. Первая осторожно, словно проверяя - можно ли... И пока я обхожу и осматриваю деревья, прижились ли саженцы, какие зацвели, где поспело, поют уже несколько, сливаются в один голос, но если прислушаться - слышно каждую в отдельности. Только птицы и есть, а так - тишина... Такой днем нет. Не найти днем такой, - он расслабил плечи, шаг стал уверенней и шире, так что он немного уходил вперед и беспрестанно оборачивался к Мэхдохт, чтобы видеть ее лицо, потому что только ему одному сейчас это и рассказывал, - а еще, знаешь...солнце же поднимается, и лучи освещают яблоки. Я не знаю, что тут такого, но я почему-то очень люблю смотреть, как это, - Парис развел руки в стороны в жесте "что тут поделаешь", - и тишина во всем мире. Будто кроме птиц ничего нет. И солнце на яблоках. Спокойно так, слышишь, как сердце бьется ровно, - не так было сейчас, он и не сказал бы, как точно, но не так, он даже не понимал толком, билось оно сейчас или нет, только чувство это, похожее на то, когда дух захватывает, но не такое, со слабинкой легкой, усталостью в коленных чашечках, необъяснимой радостью, - вот...Вот поэтому и получилось, наверно. Это так здорово, Мэхдохт, что уходить не хочется, - заключил Парис, сам не понимая, о яблоках или о чем-то другом, но только смутно догадывался, что, видимо, не о них.
Мэхдохт: - Как ты красиво рассказываешь! - Мэхдохт даже языком цокнула от удовольствия. – Самой захотелось встать рано утром и птиц послушать. Взглянуть, как же солнце освещает яблоки. Никогда не обращала на такое внимания. Было ли у нее занятие столь же любимое, как для Париса – выращивание яблок? Мехдохт сразу и припомнить не смогла. Вышивать ей нравилось. Но чтобы вот так наслаждаться процессом!..Она перебрала в памяти все любимые занятия, все то, что доставляло ей удовольствие, но ничто не смогла бы описать с таким же восхищением, как этот юноша свою работу. Внезапно Мэхдохт с ужасом поняла, что еще никогда не испытывала таких вот ярких впечатлений. А потом вдруг поймала себя на том, что не думает о сестре все время, пока Парис идет рядом. Усталость, конечно же, еще не ушла, но вот боль в груди и невидимая рука горя, сжимающая горло – все пропало. Яблочный аромат вернул надежду, что все наладится. - Я сама из купеческой семьи. И с деньгами дело иметь привыкла, - она снова откусила, а прожевав, добавила: - Думаю, твое любимое занятие к тому же будет очень выгодным.
Парис: Губы тронула радостная улыбка. Еще никто не говорил ему про умение рассказывать. Все или слушали, или не слушали, а он, признаться, втайне всегда надеялся, что оценят и что будут тронуты - не отец, так хоть кто-нибудь из братьев. И вот сейчас, совершенно неожиданно, но радостно так, что Парис даже запнулся о камень улицы и невольно поднес руку к груди, это сделала она. Он мотнул головой, еще не веря, будто проверяя - ослышался или нет, и все улыбался, никак не мог унять улыбку, говоря "спасибо" без слов: - Купеческой, говоришь? - наконец, заговорил, чувствуя себя смелее и свободней, - что ж, тогда я с легкостью поверю тебе, - на самом деле он верил ей, просто потому что...верил, потому что хотелось верить. Потому что она была первой, кто вот так просто и недвусмысленно, без всяких оговорок сказал ему, что его дело важно и нужно, - так, может, у тебя есть любимое дело, связанное с этим? Или...не связанное, - он простецки махнул ладонью, чувствуя, как в груди все еще замирает, но уходит смущение и становится легко, - если так в голову не приходит, это ничего... Это бывает.. Я вот тоже не сразу... Знаешь, ты первая, кто так меня слушает, - вдруг сказал Парис и посмотрел с благодарностью, но долго смотреть не мог - сильно замирало внутри, не позволяло держать взгляд, хотелось пожать ей руку, несильно, тепло, но это желание пугало вероятностью напугать Мэхдохт и все-таки быть зарезанным охраной, прямо так посреди белого дня, солнечного и прекрасного, потому что... Парис с удивлением и постепенно осознавал это "потому что" - такое оно было свежее и яркое, так вкусно она рядом ела его яблоки, выращенные его рукой, так хотелось отдать ей всю корзину, идти, слышать этот ароматный хруст, разговаривать и никогда не прощаться. Потому что он не хотел прощаться. - Я... - и ему было счастливо и страшно от того, что он произносит такое вслух, ощущение было, будто булыжников под ногами нет, Рима нет, ничего нет, только головокружительное и невесомое существование, - очень рад, что встретил сегодня тебя, Мэхдохт, - и тут же посмотрел вниз, под ноги, словно проверяя - а есть ли они там, булыжники.
Мэхдохт: «Все-таки он забавный», подумала Мэхдохт, с улыбкой разглядывая Париса. Этот юноша был…как это говорят?.. с распахнутой душой! Словно не боялся, что кто-то может в эту душу камнем кинуть. Неужели этого…почему-то его хотелось называть «мальчиком»… неужели этого мальчика еще никто не обижал? Или, может быть, он так силен и мудр, что не боится быть таким вот открытым? - Будем надеяться, что и я вскоре узнаю свой талант, - кивнула Мехдохт и почему-то почувствовала себя скупой. А когда прозвучало последнее признание Париса, она и вовсе смутилась. Хотелось ответить тем же теплом, что он излучал взглядом, улыбкой, словами. Но не найдя, что достойного сказать, Мэхдохт только улыбнулась широко и закивала. А потом вдруг спохватилась: - И мне повезло встретить тебя. Было так грустно…А теперь не так.
Парис: - Но почему ты грустила? - вырвалось у него изумленно; было странно, что она, такая чистая и ясная, как августовский безтуманный вечер, может грустить. И вместе с тем опять внутри сладко кольнуло от ее, такого же, как его собственное, простого "и мне повезло встретить тебя", и Парис с удвоенным удовольствием ответил своей улыбкой на ее. "Нет, это мне повезло встретить тебя": - Узнаешь, конечно, - поспешил заверить он, - это, знаешь, как озарение... Живешь-живешь, а потом - раз, - он щелкнул пальцами, - и начинаешь выращивать яблоки, любоваться лошадьми или еще что-то... - и осторожно спросил, - расскажешь мне, если это произойдет? - в этом бесхитростном вопросе было все: и счастье, что встретил ее, несмотря на то, что споткнулся о яблоко, как дурак, и как так можно было вообще, и радость, почти детская, что слушали, услышали и поняли, будто не только недавно познакомились, а знались всю жизнь, и надежда на еще одну встречу... Необходимую встречу с человеком, с которым впервые в жизни так просто и легко. Он вел их по булыжникам, освещенным так, словно они были вылеплены из самого солнца каким-то из богов. Кем-то сентиментальным и умеющим замечать красоту вокруг себя. А что, богам тоже не чуждо человеческое... Парис приостановился после очередного забегания вперед, поскольку шаг летел, как у того Беса, который чуял свободу и простор, что сами подхватывают и несут, было совершенно невозможно его отслеживать и чувство было такое, что он только и делает, что пытается угнаться за самим собой нынешним, счастливым, оглянулся на Мэхдохт и чуть было не задел плечом идущую им навстречу девушку. Парис весь вытянулся в струнку, в последний момент уступая ей дорогу, буркнул неразборчивое извинение и растерялся под ее сердитым взглядом. Но теперь рядом была Мэхдохт, которая и смотрела на него не так, как другие, теплее и добрее: - А знаешь что, - начал он, поразмыслив, - я просто уверен, что у тебя такой талант есть...и не один, просто в силу скромности ты их к таковым не относишь, - помедлил еще немного и заговорил быстро, - у меня тоже так было...ой, звучит...нескромно, да, - он рассмеялся, - я не то...сказать хотел. В общем, я долго никому не говорил, потому что...не знаю, сначала не считал чем-то особенным, потом стеснялся, наверное... - Парис почувствовал, что устал и бежать, и сдерживать бег, потому остановился, - я хочу сказать, что у тебя откликающееся сердце, а оно не может...не может не быть направлено на много вещей...Разных. Ты уж поверь мне, я заметил...Я просто, - и даже слабость какая-то почувствовалась, - чувствую... Я чувствую.. сердце, - и левую ладонь поднял, но она, едва не коснувшись груди, замерла в воздухе, потому что вот сказал и в глаза ей посмотрел - и непонятно стало, о чьем он сердце, ее или... Было похоже, что о своем.
Мэхдохт: - Расскажу, - ответила она машинально, и только потом задумалась, что пообещала слишком много сразу. Или снова обманула этого милого мальчика. Легкомысленно пообещала ему дальнейшее общение, хотя еще не осознала сама, готова ли поддерживать какие-либо отношения, а уж тем более такие теплые и доверительные. «Откликающееся сердце», мысленно повторила Мэхдохт и обвела Париса печальным взглядом. Как бы ей хотелось откликнуться! Быть такой же, как и он, щебечущей, сияющей, журчащей счастьем. Она оглянулась на Дариуша, но даже тот слушал Париса с легкой улыбкой на губах. Милый… Это, пожалуй, его главное оружие. Вернее, не так… Это его очарование обезоруживает. И даже Медок, вся такая колючая и ополченная против римлян, размякла. Парис внезапно остановился. Мэхдохт встала рядом с ним, оглядываясь по сторонам. Неужели уже пришли? Ну вот, пора ей возвращаться к делам и обязанностям. Тело Дахи ждет погребения, слуги Дахи ждут приказаний. - Моя сестра…погибла, - ответила, наконец, Медок тихо. – К претору иду, чтобы вступить в наследство. Это здесь, да? Непонятно было, куда теперь идти.
Парис: Она согласилась рассказать, а потом, видимо, передумала, и Парис даже не пытался скрыть огорчения на лице. Неужели он ее чем-то напугал или обидел? Но, услышав о смерти сестры, он отнес ее замешательство к этому событию, а потому только нашелся с невеселым: - Сочувствую... я не знал, - "ну, конечно, ты не знал! Откуда... А!.." - в смысле... Мне искренне жаль. Ты, наверно, не хотела бы об этом говорить... Прости, что невольно напомнил, - взгляд упал куда-то под ноги, на сандалии, зацепился за ремешок, повисел так какое-то время и вернулся к ее глазам, - мне бы очень хотелось, чтобы этого не случилось. Они все еще стояли, потому что он зачем-то остановился, как балбес, и Мэхдохт задала резонный вопрос, заставивший Париса вздрогнуть и оглядеться - вот уже довольно долгое время - а точнее, всё то, пока они шли - мысли его блуждали где-то между ароматным хрустом яблока, которым он ее угостил, до собственного "чувствую сердце". А потому он с облегчением вздохнул, когда различил, что ноги его, как самое разумное, видимо, что сейчас в нем было, вели их в правильном направлении: - Что? Нет...нет, еще не пришли. Нам дальше, в базилику, вооон туда, - Парис указал рукой, - спросим, там ли претор. Если нет, то, значит, в табуларий, - он помолчал, - это я просто... Идемте. Парис сдвинулся с места и какое-то время шел в глубокой задумчивости: - Нет, я так не могу, - внезапно выдал он, словно всю дорогу тем только и занимался, что спорил с самим собой, - я тебя чем-то обидел? Или смутил? - смутился сам, но продолжил, - потому что ты сказала "расскажу", но как-то... Я просто никогда не разговаривал с девушкой так, - как "так" Парис не знал и сам, смутился еще сильней, а ну как нагородит ей сейчас чего-то, после чего станет еще хуже, разозлит или... - в общем, я не очень складный... Ты, наверно, заметила, - он виновато улыбнулся, - так-то я думаю нормально, а говорю... Ничего не могу с этим поделать, - Парис развел руками, - со стороны я, наверно, кажусь странным..или смешным, но вот... - и снова виноватая улыбка, а потому что все слушают, и охрана, и вообще, что тут скажешь и как, если он и разболтался-то только сегодня утром с какой-то стати... - в общем, - и он бы пот со лба отер, который, кажется, выступил от напряжения, но почему-то не стал, - если что не так, извини. Я не специально.
Мэхдохт: Сначала, когда Парис что-то там говорил о сестре, Мэхдохт слушала в пол-уха и смотрела равнодушно. Но потом ее сердце вновь поддалось очарованию, и вдруг захотелось его обнять крепко-крепко, потрясти и улыбнуться в эти чудесные синие глаза. Мэхдохт украдкой оглянулась через плечо – рабы смиренно следовали за ней, делая вид, что их здесь нет. Но все же… Разве может она хотя бы при этом новом, Кариме, кинуться вдруг на шею первому встречному? «Нет, я так не могу» произнес Парис внезапно, и Медок от неожиданности шире распахнула глаза. Показалось, что это он в продолжение ее мыслей произнес! «Господь Мудрый, ну до чего же милый!» - тепло думала она, слушая, как Парис оправдывает свою нескладность. Но чтобы объяснить ему, надо было бы объяснить сначала для себя. - Все хорошо, - успокоила улыбкой и тронула мягко локоть. – Не обидел и не смутил. Просто настроение сейчас такое, непонятное. Ты славный! Видишь, я с тобой даже улыбаться начала? – Медок коснулась пальцем уголка своей улыбки. – Обещаю, что расскажу про свой талант. Как только узнаю, сразу же тебе сообщу! Даже если не буду знать, где ты, прикажу найти тебя хоть на краю света. Медок действительно дала себе такое обещание. Хотелось для этого мальчика сделать что-то хорошее, вернуть хоть часть того тепла, что он подарил ей сейчас, в столь трудное для нее время.
Парис: ... казалось, утро, Марк Сципион на Бесе, разговор с отцом были много-много лет назад, настолько давно, что стали уже подобны мифу, где Марк виделся одним из титанов, отец, возможно, имел что-то общее с Одиссеем, реальность начиналась где-то в глубине веков и стремилась куда-то в даль, конца которой не было видно. Улицы наводнялись людьми, было все пестрей и шумней вокруг, а Парис был выхвачен в какую-то звенящую тишину, в которой, словно издалека, он слышал один лишь голос Мэхдохт, идущий к нему, пронизывающий воздух, огибающий или пересекающий солнечные лучи. Вот она сказала, что он и не обидел ее, и не смутил - и сразу будто бы камень с плеч упал, стало свободно и легко, Парис глубоко вдохнул и выдохнул с теплом в голосе: - Правда? Ты не представляешь, как я рад, - и он действительно только что не сиял от радости, - а то я уж было подумал, что ляпнул что-то дурацкое... - Парис смущенно поморгал, - так...нам налево, - спохватился, на ходу изменяя направление, - я с удовольствием послуш... - "прикажу найти тебя хоть на краю света", - внезапно воздуха не хватило, и он замолчал, не зная, куда деть улыбку, в которой так и норовили растянуться губы, руки, всего себя целиком; сердце глухо стукнуло пару раз и, кажется, исчезло из груди вовсе, - что ж, это... - Парис сглотнул, чувствуя, как моментально пересохло во рту, будто сами слова остановились, иссушились и чем-то вяжуще-шелестящим легли на язык, - это...было бы здорово, - "боги, милая Мэхдохт, это было бы прекрасно, этот день стал бы лучшим днем в моей жизни, вторым после сегодняшнего", - я буду ждать, - слова были сиплыми, непослушными, он сглотнул еще раз, понимая, что проигрывает им в упорстве, а потому они не скажутся, и тише обычного, глядя ей в глаза добавил, - очень... ...Очень хотелось протянуть ладонь и мягко коснуться ее пальцев хотя бы на одно мгновение, но он не позволил себе такую вольность.
Мэхдохт: Мэхдохт нравилось, что Парис вот так смущается, запинается, смотрит на нее восхищенно. С мужем когда-то давно все было иначе. Муж был старше, и с ним Медок чувствовала себя маленькой девочкой, о которой заботятся, которую оберегают. А с Парисом она вдруг осознала, что обладает какой-то силой, властью. Она ощутила себя женщиной, наделенной чарующим могуществом. Вот так посмотрит – Медок сначала отвела взгляд в сторону, а потом вскинула его, заглядывая в глаза Париса, будто гипнотизируя, - и он смутится. Было весело и любопытно пробовать свою новую силу. Только вот в сознании возникала и другая Мэхдохт, та, что уже вдова, а теперь еще и богатая наследница. Эта взрослая Мэхдохт подавляла игривую девочку. - Расскажи мне о городе? Он нравится тебе? – она задрала голову, разглядывая здания. – Мне пока нет. Но твоему мнению я доверюсь…
Парис: Она так посмотрела на него, что сначала показалось, будто взгляда он не выдержит, но...что-то горячее и приятное разлилось в груди, и Парис с удивлением почувствовал, как хочет смотреть в ее глаза, не отводить взгляд, оставаться в двух этих темных безднах, растворяться и...: - О городе? - и теперь он ровным счетом ничего не мог сделать с тем, что смотрел и смотрел, не отрываясь, так, что аж у самого дух захватывало от этой невесть откуда взявшейся смелости, - ты знаешь, - и Парис с усилием опустил глаза, как от того, что было желанным, как только начал всматриваться, и стало почти родным, после того, как всмотрелся, - я больше люблю окрестности, там простор, воздух... Конский бег, - он улыбнулся, но сам чувствовал, что по-новому, как-то загадочней что ли, потому что ощущал загадочность, излучаемую Мэхдохт; теперь внутри него все так же смущалось и замирало, но снаружи... он не знал, как это назвать и почему это происходит, - птицы поют гораздо слышнее... да и побережье относительно недалеко, - Парис попытался снова поднять глаза на Мэхдохт, но на линии ее шеи стало совсем жечь в груди, и он поспешно опустил их, повернувшись в сторону, - но в городе тоже есть хорошее... Например, Парк Купидона...ты была в нем? - если бы он все время смотрел в сторону, все бы подумали, что у него заклинило шею, поэтому Парис развернулся, но смотрел немного мимо Мэхдохт, чувствовал себя несостоявшимся актером, а попросту дураком, но все равно продолжал говорить, потому что она задала ему вопрос, как же он может не ответить, - там красиво... и города почти не чувствуется, с его людностью, шумом, духотой и пылью... а еще там в фонтанах тонет солнце, - теперь в груди жгло, даже когда он не смотрел на нее прямо, - так...так говорят.. Если ты хочешь.. - и Парис мотнул головой: не так, не то, требовалось, просто жизненно необходимо было, потому что просилось так, что аж сердце колотилось в груди - сказать совсем другое, - ты хочешь... - все, вот сейчас или никогда его либо убьет охрана, либо он хоть раз в жизни осмелится сказать женщине о том, что она ему понравилась, - Мэхдохт, - в горле пересохло, и дышать было трудно, но он продолжал все равно, - я знаю, что..выгляжу неловким, - паузы были небольшие, но очень сосредоточенные, - а сейчас, перебарывая неловкость, рискую показаться дерзким... - "еще немного..." - но..ты нравишься мне, - "и еще", - очень. Поэтому я готов показать тебе хоть весь Рим, если ты только этого захочешь. Но скажи: согласишься ли ты, чтобы я когда-нибудь показал тебе парк? - по ощущениям, он умер, но умер как-то счастливо и не сопротивляясь, - я бы мог сказать, что это чтоб отвлечь тебя от грустных мыслей, но это...все же больше потому, что ты мне нравишься...хоть это и может отвлечь тебя от грустных мыслей... - и вот теперь смелость кончилась, он запутался и смутился.
Мэхдохт: «Но в городе тоже есть хорошее» прозвучало, словно подтверждение мыслям Мэхдохт о Риме. Она вздохнула коротко и посмотрела под ноги. Как же прожить ей первое время, пока все будет непривычным, чужим, враждебным? Будет одиноко, в этом Медок была уверена. И этого же боялась. «Если ты хочешь…ты хочешь…» - и она быстро ответила «Хочу!», резко повернувшись и закивав. Парис утверждал, что то место совсем не похоже на Рим, а Медок поверила ему. И действительно захотела оказаться там, чтобы вовсе забыться. Чтобы смотреть в эти синие-синие глаза, видеть смущенную улыбку и думать, что вот, все вокруг такое же доброе, светлое и искреннее. Ведь можно позволить себе хоть раз такую слабость? Хоть раз – первый и последний, возможно… Дальше придется снова взрослеть, превращаться в мудрую и рассудительную женщину, ответственную не только за себя, но и за целый дом слуг. А потом еще играть другие роли, которые не приемлют легкомысленности и мягкотелости. Откуда-то издалека, как будто из фантазий о беспечности, донеслось признание Париса. Мэхдохт вспыхнула – не внешне, но внутри. Решившись только улыбнуться, не разжимая губ, она слушала внимательнее, чем прежде. Парис снова говорил о парке. Неужели… неужели он значит для него что-то большее, чем просто парк? Купидон… Купидон… Божество любви? Медок медленно подняла на него взгляд и внимательно всмотрелась в лицо. В этот раз она задумалась на несколько мгновений, прежде чем ответить: - Я соглашусь. Мне было бы очень приятно побывать там с тобой.
Парис: ...и она сказала ему "хочу", такое простое, короткое, едва уловимое в пространстве и времени, но сколько в нем было для Париса. Он представил себе портики и фонтаны парка, игольчатые пинии, плоские, как тарелки, на которые положено августовское голубое небо. Представил, как он ведет ее по тенистым тропинкам, рассказывает...что-нибудь, а она улыбается, может быть, даже смеется...замечательная, с таким глубоким взглядом и волосами, отблескивающими на солнце черными змейками. "Спасибо!" - рвалось изнутри, и Парис смутно соображал, что не такое, наверно, говорят, когда женщина соглашается на встречу, а что говорят... - Сможешь ли ты завтра? - решился, наконец, - "и так же ли ты будешь с охраной?.." - охрана не мешала, скорее, смущала, когда Парис замечал еще кого-то вокруг, кроме Мэхдохт, - я мог бы встретить тебя и сопр...и мы бы вместе... - не было такого вдоха, который бы позволил вместить и усмирить внутри ту радость, которая его переполняла; между тем, они уже почти пришли, и каждый новый шаг начал сжиматься в груди чем-то мучительным. "Не хочу, я не хочу...от нее уходить", - эта мысль была поразительна своей простотой и ясностью, настолько, что даже вернула на мгновение ощущение булыжника под ногами: - ...вместе пойти, чтобы ты не заблудилась, - поймал слова за край Парис, - так...как? - и впервые за всю эту встречу он посмотрел на Мэхдохт с несдерживаемым восхищением, совсем прямо и открыто, чтобы она читала в нем все, что он не досказал, - и, все так же не решаясь без разрешения взять ее за руку, просто протянул ей свою ладонь, полный молчаливой нежности.
Мэхдохт: - Завтра? – Мэхдохт сжала край плата и закусила губу. – Завтра похороны сестры, - ответила спустя пару мгновений. По сути, завтра она только лишь вернет мирозданию ее тело. А самой сестры уже давно нет, и если прощаться с ней, то сегодня. Да отчистится душа Дахи, и да примет ее у себя Господь Мудрый! - Если только после полудня, - протянула она задумчиво, наматывая край плата на палец. – Мы пойдем с тобой в парк, и там я обо всем забуду… Да, - наконец, кивнула она решительно, - приходи! Дом… И тут она поняла, что еще не говорила ни разу, кто ее сестра и где теперь сама живет. Мэхдохт подняла осторожный взгляд, чтобы увидеть реакцию Париса. Но он смотрел на нее так восхищенно! - Дом гетеры Дахи… Знаешь, где это? Он еще и руку протягивал, как будто для закрепления договора. Медок подняла свою, но не вложила ее в ладонь Париса, внимательно всматриваясь в его лицо и желая угадать, что же он думает теперь о своей собеседнице.
Парис: Даже если бы сейчас она сказала ему, что на сон грядущий умерщвляет по медведю, Парис ни на мгновение не перестал бы любоваться ею. Он лишь немного напряг память, когда Мэхдохт задала вопрос, и, не сводя с нее глаз, ответил: - Примерно, - впрочем, сейчас все, что не касалось непосредственно теплой тишины парка, окутавшей его мысли, в которых он вдыхал ее с Мэхдохт, Парис знал примерно, - но я найду... И приду. Мэхдохт смотрела на него, будто ждала чего-то, не протянув ему руки, а только немного приподняв ее, и Парису подумалось, что, может, тут надо что-то сделать, видимо, ждут действий именно от него. Потому он ровно одно, мучительно долгое, мгновение перебирал варианты, а потом произнес со всей теплотой, на какую способен: - Мне очень жаль...насчет твоей сестры... - он не взял ее за руку, как это обычно делают - самовольно и слишком ощутимо, не нарушая тем самым решения Мэхдохт, а только аккуратно положил свою ладонь под ее, слегка согнув пальцы, - я приложу все усилия, чтобы после полудня твои глаза стали хоть на немного менее грустными, Мэхдохт.
полная версия страницы