Форум » Флуд » Дом Мецената, галерея. » Ответить
Дом Мецената, галерея.
Меценат: Здесь можно выложить свое творчество: тексты, рисунки, фото и т.д. По сюжету или нет. Здесь проводятся арт-поединки. Сюда нести идеи, возникающие по ходу отыгрышей.
Ответов - 139, стр:
1 2 3 4 All
Нуб: Эпитафия * Что толку жить, когда проклятый Рим - единственной дорогой под ногами, когда с его бессильными богами как с равными под вечер говорим? Что толку пить, тоски не видя дно на дне неосушимого фиала, когда чтобы напиться - жизни мало, водой не превращенною в вино? Что толку строить, если будет прах? Пигмалион, оставь, не мучай мрамор. Нам не найти что мы искали в храмах на полных словоблудия пирах. Но жить, и пить, и строить есть резон - когда пожар откроет горизонт. * Наш Рим сгорит. Над древностью руин потомки понастроят Колизеи, чтоб любоваться как мы в них горим, и упиваться зрелищем, глазея как мы всегда - из полымя - в огонь, всегда в огонь, минуя лед и прорубь, и как наш пепел - пальцем только тронь - становится алмазом высшей пробы, сияющей, прозрачной чистоты, и как в нем снова - бешеное пламя. Нам не дано, пойми же ты, остыть и время лжет, не властное над нами. Смотри без страха в огненный кристалл, ведь из огня - всегда приходит Феникс. А демиурги, нас писать устав, однажды казнь нам вечную отменят.
Мирина: Гладиатору Что ж, гладиатор, ты смел и горд, Славу поют твоему мечу. Сколько воды утекло с тех пор, Как я огнем за любовь плачу, Сколько героев в хмельном бреду Этой стреле подставляли грудь... Вечность, в которую я войду, Вписана кровью в мою игру. В ней только те, для которых я В сердце своем выжигаю след. Тот, кто не слышит меня, - упрям. Тот, кто смотрел на огонь - ослеп. Не на потеху немой толпе Я над собой развожу костры, Я лишь для тех начинаю петь, Чьи имена, как кинжал, остры, Чьи голоса, как фракийский зов, Что убивает раба в душе... Рим открывает свое лицо И выбирает случайных жертв. Да, гладиатор, ты смел и горд, Зрители снова замрут на миг... Вечность - иллюзия, битва - спорт, Так побеждай, получая мир: Скромное счастье его утех, Тихую нежность любви земной... Небо огнем отмечает тех, Кто разделяет его со мной. Жертвенник – даже в руинах жив, древние боги глядят в разлом. Небу не нужно твоей души, так что не трать понапрасну слов. Темные камни, седая пыль – сколько столетий я им пою. Ты, уходящий под рев толпы, слишком для огненных танцев юн, ты не способен разжечь во мне дикой, безудержной страсти жар… Смертным – сгорать в золотом огне. Избранным – пламя в руках держать. Воздух ночной рассекает плеть, от напряженья дрожит земля… Боги меня заставляют петь. Только богов выбираю я.
Мирина: Овидий-Постуму Здравствуй, Постум. Как там тебе, не щиплет? У меня вот немного чешется. На погоду. В этом городе вазелина и не ищите, Можно подумать, что он не мужского рода. Нынче погода скверная, друг мой Постум. Кто-то на небе белье постирал и выжал. И не найти никого, кто со мною ростом Был соразмерен - то выше меня, то ниже, Так неудобно... Намедни в публичных термах, Что называют банями остолопы, Мыло упало. И я наклонился первый. Эта фигня работает! Ты попробуй! Правда потом шагалось немного странно - Тот, за спиной, был, видимо, телом грузен. Знаешь ли, Постум, наши с тобою страны - Тени на карте выстраданных иллюзий. Холодно. Пусто. Время живет вещами. Радужный флаг - как пестрое покрывало. Жду сообщений. И вот еще, на прощанье: Ты там того... не суйся... к кому попало.
Нуб: Постум-Овидию Я, друг Овидий, занят привычным делом - Рим меня пишет, движет, **ёт, шевелит. Форум сенаторов слушает оголтелых, мальчики в термах сильно подешевели... Нужно ли мыло, раз при любой погоде радужный флаг всегда на глазах полощут? А подходящий сзади - на то и годен чтобы походкой странной идти на площадь, новости слушать, кивать симпатичным лицам не выдавая дерзкого вожделенья... Сколько соблазнов в морду суёт столица! Преумножая римское населенье не покладая... трудятся все рабыни - рож разноцветье входит, пожалуй, в моду. Если веселье меня на пирах покинет - я напишу тебе, друг мой, и про погоду. В общем, Овидий, Город живет как прежде, Не замечая прошлого предпосылки. Рад, что Поэт не забыл обо мне, невежде. P.S. Власть не меняется. Ты не скучай там, в ссылке.
Вакх: Овидий и Постум, шикарны оба!
Залика: Залика и Амага. Бой. Выходи на арену и вейся над ней осой, расскажи ей о той, что весь мир обошла босой, по осколкам судьбы и по углям горячих лет - все искала по свету остывший нечеткий след, отомсти ей за ту, что она у тебя взяла, что осталась в песнях, мраморе, зеркалах, выходи на арену, меч обнажи и мсти, покажи ей тщетность земного её пути, покажи, что любовь - это самый могучий бог, отпусти её душу, вонзи свое жало в бок. А потом оплачь, как равную, как сестру, потому что все, кто кого-то любил - умрут, потому что те, кто однажды любовь узнал, понимают, что мир для их бога - кромешно мал.
Ливий Курион: Ливий - демиургу Пытаясь, из последних, быть хорошим, зачем же издеваться над собой, когда ты в гости к радости не прошен и не обласкан черною трубой в конце которой - свет, по сторонам - зловонная и тёмная клоака, и ты на свет: "я все тебе отдам" по сторонам: "о, только бы не плакать!" и где во тьму - всем телом наугад, а к свету - только щупальцем сомненья ползёшь из года в год и гадом-гад, до самого последнего мгновенья не зная кто сияние зажег, не веря, что тебе оно не грезится... Зачем? К чему? Ведь там, в конце - ожог и бесконечная спиральность лесницы.
Дахи: ...я еще дышу. еще - живая, в небеса смотрю из темноты, но неумолимо прорастают сквозь меня весенние цветы. изменяя данность линий тела, размывая акварельно суть - все, чего душа моя хотела, синим ирисом мою ломает грудь... преобразование рассвета в режущую кромку бытия лепесток изысканного цвета завершит, прорвавшись из меня.
прислуга: Айдана. ...берегись! в старом теле есть ещё дух - дремлет злое в руинах разрушенных стен, разгораясь огненной искрой на звук твоих новых, свежих твоих измен. в этом высохшем теле - безумная мгла, что мелькает в глазах,словно в прорезях маски, - лишь расплата за то, как она лгала, откликаясь на жалкую, скорую ласку... это древнее тело движет любовь молодой демоницы, живущей внутри : ты отправишься первым. таков приговор. лишь тогда она скажет себе - умри.
Admin: ммм. тут можно и под своим ником.это ведь не отыгрыш. ) да и авторство понятней.
Тихик: Против навыков не попрешь. И когда растворятся стены, ты как платье уронишь ложь на холодные утренние ступени. ...А ты знаешь, сегодня пели.. Не рискну назвать их по именам. Они пели нас, но увы не нам. Ум был слишком занят разбором бредней, чтоб внимать хрустальным чужим словам Ты не порти карму. Молчи. Я сам. я не поэт и это заметно
Залика: Покажи мне террор? В этом городе требуют смерти. Слишком много любви, слишком мало скорбящих теней. Пусть летит самолет, пусть его огнедышащий вертел вспорет площадь и пламя взметнёт, чтобы было видней, как малы и ничтожны - пока мы купаемся в неге, до тех пор пока взгляды любимых - купаются в нас. Как прекрасен огонь, как сильны в обжигающем небе наши души и крик "подожди, дай нам вместе хоть час!"
Мирина: Террористы любви, что мы знаем о взорванном мире, О разбитых дорогах, калеках, бредущих по ним? Мы с тобою два смертника, и в догорающем Риме На руины империи падают наши огни. Нам сказали, что здесь больше нет никого, кто способен Оставаться в живых, сохраняя себя от греха... Мы вошли в этот город, чтоб стать его смертью... Мы обе Расспылись на искры, пока он внутри полыхал. В нас погибли сенаторы, судьи, рабы и гетеры, Проклиная тот город, что был так безжалостно строг... Террористы любви, мы взрываем инсулы и термы, И пылет наш Рим погребальным огромным костром.
Залика: Что он знает о нас? Ведь пока ты себя не расплавишь, в водопады металла и боли смертельной салют - миру лишь оболочка, кайма нашей тоги видна лишь, и по ней нас встречают, по ней же потом - воздают. И пока ты не смертник - тебе низачто не поднятся, чтоб увидеть его с выстоты неприрученных крыл. Чтобы мир разглядел в тебе больше чем просто паяца, чтоб до самого сердца объятья, встречая, раскрыл.
Меценат: ах, пафосные вы мои) Жду не дождусь Овидия и Постума.
Ливий Курион: Ученическое Ох, не терзай меня, сенсей! Я телом слаб и духом грешен. И, раз наслушавшись речей, доселе затыкаю бреши, в мозгу, проеденном до мест, где сон приветствует чудовищ, а Цицерон с гарумом ест всё что ему ни приготовишь: науку, цезаря, дерьмо и подагрических легатов. Оно придет, придет само. Ну а покуда - чем богаты))
Клавдия Минор: Брать - это просто. Так же как быть собой. Нечто другое - может одна из ста... даже из тысячи: скучным считая бой, и предпочтя проникнуть и прорастать спелой лозою там, где не взять венка, там, где позором будет любой триумф, там, где победа - вздор, а цена - легка, где не нуждаются в силе рука и ум.
Осмарак: Совет Никогда не прячь за улыбкой нож. Это видно всем, за две римских мили. И когда с земли ты слова возьмешь, что как след вчерашний уже остыли - не бросай своих, не буди беду. Неизвестно кто их ещё услышит, и однажды утром тебя найдут выше слов и дорог заплутавших выше. Ведь достаточно - нож у тебя в чехле. Ведь достаточно - слово ты можешь бросить. Обнажил - так бей. Не достал - жалей. А о большем и боги тебя не просят.
Мирина: Меня зовут Нита. Я приношу вам мясо, Пою вам простые песни, смеюсь над шуткой, даже когда я н е х о ч у с м е я т ь с я. В этой харчевне всегда так темно и шумно, что взгляда не замечают. Я знаю римлян, греков, евреев... День совпадает с годом. Меня зовут Нита. Это простое имя. Я превращаю воду в вино и воду им разбавляю. Все лица во мне хранятся. Их тени внутри становятся все огромней. Когда они выйдут, я не смогу смеяться. Меня зовут Нита, мой господин. Запомни.
Мирина: Слышишь, Гром, под копытом песок поет и земные недра звучат в ответ. Знаешь, Гром, есть предел у земли и вод, только этому небу предела нет. Где ты был, мой конь? Убегал, дичал, забывал мой голос в чужой земле. Непокорный, как ты по мне скучал, обменяв свободу со мной на плен без меня… Вожди собирались в круг, говорили с духами прошлых лет, и горячая бронза их древних рук выжигала на коже за следом след. По преданию, эти следы ведут от себя через бездну назад к себе. И теперь мои духи меня найдут, если мы с тобой остановим бег. Так неси меня, Гром, я легка, легка, мы одно, в наших жилах течет не кровь и на холке твоей не моя рука, а дыхание воздуха… Слышишь, Гром, под твоим копытом песок поет и земные недра звучат в ответ... Я ждала у предела земли и вод. Ты вернулся. Больше пределов нет.
Домиция Майор: Рим никогда не сгорает весь. Пепла хватает на сотни лет, Что не сгорело сейчас и здесь, Время однажды сведёт на нет. Пятна на сердце, на Солнце, на... Небезупречны. А мрамор пуст. Каждому в мире своя цена, Свой Эскулап или свой Прокруст. Нас непременно развеют в прах, Боги ли, черти, благая ль весть... ...тридцать серебряных тетрадрахм. ...Рим никогда не сгорает весь.
Домиция Майор: так...мыслишки о гетерах... Рвется под пальцами ................тонкая нитка пульса, Воздуха мало....предательски... ........................на двоих В тёплом прибое взрывающих мозг конвульсий Плавится тело... ....................И душу бросает вниз Снова бросает - безжалостно, ...........................беспощадно, Время сминая в бурлящий,слепой поток. Вот она - плачет, кроет тебя площадной бранью, вливаясь оловом в кровоток, жадно целуя от шеи до плеч и ......ниже, ниже....и ниже! .................пока не сойдёт с ума от осознания - ты её выпил... Выжал!.. ...и постарается выжать тебя сама. Чуточку оклемается - будет хлеще, Рвать твою сущность на тысячу сто частей. Вот оно, сумасшедшее чувство, хлещет, хлещет - из сердца на скомканную постель... Вот оно, пара секунд, .....................и она распята, ты - победитель, но как же ты уязвим, перед глазами её, что грешно и свято вас поднимают от похоти до....Любви.
Мирина: Старшая жрица знает: закон жесток. Храм на холме над Римом от солнца бел. В храме огонь скрывается, как цветок. Я берегу огонь глубоко в себе. Старшая жрица знает: он был здесь. Был. После заката храм для мужчин закрыт. Где-то внизу ожидали его рабы, ночь опускалась на выступы римских крыш. Он говорил мне, что наша богиня – сон, он доставал из складок одежды нож… Он обещал мне: «Ты пэри, а я песок, я замету дорогу, и ты уйдешь». «Там, на востоке, - звал он, - лежит страна, скалы ее спускаются в темный Понт… Там, на свободе, ты сможешь сама узнать, как твой огонь заходит за горизонт в сизые сумерки… Рим – это вечный тлен. Все ваши храмы не стоят душистых трав…» В храме темно. Песок заметает след. Старшая жрица знает, что он был прав.
Мирина: Я чувствую, как караваны идут в песках, как мысли погонщиков плавятся от жары. Я знаю, что ты решил меня отыскать, я слышу твой голос – глухой, как звериный рык, твое нетерпение в воздухе… Ты идешь. За сотни печальных дней и песчаных миль. Пески неспокойны. Ты знаешь об этом, Вождь. Ты платишь легенде временем и людьми. Тебе говорили, что там, далеко, среди безмолвных барханов ночью встает луна и светит в колодец. Он за тобой следит. Поющий колодец, что не имеет дна. Он знает всю правду о прошлом, он знает то, что будет, и ведает, кто перейдет черту. Поющий колодец с холодной, как снег, водой. Твои караваны в горячих песках идут. И скоро мы встретимся. В темной моей воде луна преломляет черты твоего лица. Я чувствую день, предсказанный мною день. Я просто колодец. Помни об этом, Царь.
Публий: Коснись меня так, чтоб я стал как пламя, чтоб выгнулся стоном, душой наружу, порвав междустрочное "между нами" запреты и заповеди нарушив, коснись меня так, чтобы мне не страшно за это касание было сдохнуть, чтоб плавилась маска, чтоб в дне вчерашнем осталась моя ледяная похоть, чтоб я тебя принял кинжала глубже, который ты хочешь в груди оставить, коснись, словно я тебе так же нужен, как сердце забывшему где-то - память, как слово - пророку, дожди - пустыне, и жертва прождавшему вечность зверю, чтоб глядя в глаза я не помнил имя... коснись меня так, чтобы я поверил.
Лупас: Ты налила и я пью за здравье, и буду пить с тобой до утра, ведь ты не можешь меня отправить стоять с монетой у черных врат, и не за мною сомкнутся воды, когда по Стиксу уйдет ладья - да, ты хитра, но моя порода мне говорит, что умру не я. Скажи мне, женщина, что там - в кубке? Я чую привкус и он горчит. Ты хороша, как крыло голубки, но птицы так не кричат в ночи, как ты - раскинувшись подо мною, забыв гордыню свою и честь... Но отчего же так сердце ноет, как будто там оно правда есть? Шепнёшь: "цикуту запей любовью - её испившие не умрут"... ...Когда пьянеешь от вида боли другие вина не по нутру.
Адриан: В Тибре предутреннем, свежем, но заспанном, сети поставил свои. И у Волтарна за мокрою пазухой странные блещут огни. Рыбка, каких никогда я не видывал, кто твой отец-перегрин? К самым ногам подплываешь так близко ты. где же твой дом, перегрин? Ты заблудился, но это все к лучшему, грустный речной окунек. Рыбка нездешняя, рыбка невинная, прыгай скорей в мой сачок! (все тут такие взрослые, пафосные... проблемы у всех такие взрослые и пафосные... ээх...)
Суламита: Усыновлю! ))
Квинт: Буду учить риторике. Бесплатно. За нелюбоффь к пафосу)
Публий: письмо на лимес: Тут тихо и скучно, и всё цветёт. Кого-то хоронят, кого-то режут. Я не люблю их который год, они меня преданно, как и прежде. Какие-то шлюхи спалили порт. Собаки здоровы. Купил фиалы. Тут тихо и скучно, и воздух спёрт, как будо над миром ветров не стало. Убили купца. Говорят - к войне. За статуей сделал две лишних мили. Тут тихо и скучно, и всё ценней становятся вещи, что ты дарил мне. Садовник вчера подстригал кусты. А я растолстел как последний боров. Тут тихо и скучно, и дни пусты. Ты скоро вернёшься? Пиши, что скоро.
письмо: ответ с лимеса. Тут громко и яростно, кровь и пыль, чужие знамена летят под ноги. Зенит. Горизонт начинает плыть над пыльной дорогой... Мои дороги совсем не похожи на те, что ты привык измерять, не спеша, шагами. Здесь люди, собой подперев кресты, становятся каждую ночь богами, здесь псы так свирепы, что этим псам легко человека считать добычей. Зачем я вернулся? Не знаю сам. Война безнадежно вошла в привычку. Тут жарко и весело, как в аду, и, кажется, аду от нас не легче. Когда я вернусь, я тебя найду под старой оливой... И будет вечер, и сыр, и вино, молодое, как весенняя нежность твоя и свежесть… Когда ты уснешь на моих руках, неловко закутавшись в край одежды, я буду беречь твой спокойный сон от мыслей тревожных, от шума мира, я буду смотреть, как, взорвав песок, мои легионы проходят мимо, я буду любить тебя так, что Рим, упавший в долину, осядет пылью… Подошвы сандалий единый ритм чеканят для тех, про кого забыли и кесарь, и боги, и друг и брат. Порядок простой: убивай и празднуй. Зачем я вернулся?... Ты знаешь, ад вдали от любви возвращает разум.
Публий: на лимес: Пока у тебя там закончит плыть, греметь и вообще создавать веселье, подвинут границы твои орлы, и варваров всех по крестам расселят, я выйграю пару бесшумных войн дорог не топча, не вставая с ложа. Но что мне, скажи, победитель, в той победе, которая - скука тоже? Мы не молодеем, а дни идут. Олива почти умерла от засух. Я жду тебя, жду, и пока я тут, но боги не скажут, что будет завтра. Куда заставляют они идти людей для которых покоя - мало? ...Я выслал тебе, почитать в пути, стишки новомодного Марциала. Пришли мне, пожалуй, таких собак, чтоб псарь никогда не сидел без дела. Куда ты вернёшься? Каким и как? Я жду этот вечер. Не лезь под стрелы.
Квинт: Ты скоро вернёшься? Пиши, что скоро.
прислуга: Ифе Перегрин, из груди вырастают кинжалы, перегрин, у весны не допросишься молний, я в ладони держу цепи скованных жалоб, ни имён их не зная, ни сути не помня; уходя водостоками, хлещут и хлещут неживые, осипшие, долгие струи, яд жасминовый тает, мир становится вещным, перегрин, одного твоего поцелуя мне, наверно, не хватит, чтоб выжить, чтоб вынуть эти тонкие лезвия, мертвые капли; забывая слова, я молчу твоё имя, чтоб хотя бы его не убить сквозняками, в этом доме, где двери открыты для многих, но уходят свои, а приходят чужие... Перегрин, что же сеют небрежные боги, отчего вырастают кинжалы, скажи мне..?
Лупас: плохой день, херовая охота. Упаси тебя боги стоять на моём пути. У меня к тебе ни лишнего нет, ни личного, но придётся за сердце - собственным заплатить, если встрял, дурак, между хищником и добычей.
Луций Фурий: боги побоку, шкуры под ноги, не до подвига: мы охотники, что стоит на пути - обычно то и добыча.
Осмарак: гы, охотнички... Вот живёшь, всю жизнь считаешь себя удачливым, свято веришь, что мил собакам, коням и женщинам, убеждён, что даже демону сдачи б дал, открываешь глаза... и пялишься недоверчиво на одну из тех, что готовят любые ложа нам, понимаешь, что поздно мучить себя вопросами - потому что шкура твоя, охотник крутой, разложена по шатру какой-нибудь с виду невинной особи
Публий: ...истрепав полсотни сюжетов за сто веков, разложив домино на залитой кровью скатерти, забивает козла смурной пантеон богов, до поры посылая смертных к Кибелле-матери.
Нуб: Когда-то, вполне земные меня любили - за молодость, злость, за силу и за азарт. Теперь же - ко мне снисходят одни богини. Целуют, но... состраданье у них в глазах. Был молодым, не помнил - однажды шкура трофеем достанется в черную пасть земли. И думаю "Что я берёг, молодой придурок? Лучше б под ноги женщине постелил".
Квинт: угадайте кто. манера избавления от денег коту под хвост - в веках не надоест, и этот кот свое подхвостье сделал влагалищем отнюдь не малых средств.
полная версия страницы