Форум » Жилища » Дом Опиев. » Ответить
Дом Опиев.
Опий: Пристойный дом с пожалуй слишком ухоженным садом. Пристойный дом с пожалуй слишком ухоженным садом.
Ответов - 4
Опий: 27 августа, вечер-ночь-утро. Сумерки оборачивали дом темно-серым тряпьем, и там, где их нити ложились на пол, ступать получалось беззвучно. Трогать камень и ощущать под своей ладонью податливость осеннего воздуха, наступать на клочки ткани, из которой соткана тень, чтобы она проглотила звук шагов. Там, где не суетились, это ощущение было особенно остро. И он вышел в сад. В саду редкий после заката ветер даже имел цвет и можно было проследить как он, обогнув верхушку дерева, спустился и прошел по кустам, по траве. Таким жестом гладят поднимающуюся пшеницу или трогают озеро, в последний момент передумав умываться и выпуская еще не набранную воду из рук. От следующего сиреневого касания одинокий муравей перелез на другую сторону листа. Похоже, ему не нравилось. Публий пропустил ужин, постыдно прячась от домашних, наступая на сумерки и наблюдая за муравьями. И только голод, нормальный человеческий голод, вернул его под крышу, в кубикулу. Он там был не один. Не один он был еще когда проходил атрий и зачем-то шепнул одной из теней "пойдем". Беззвучно, одними губами. Но тень, похоже, услышала и теперь смотрела ему между лопаток, взглядом, который казался осязаемее ее тела. Убегать было стыдно и он приказал накрыть у него на двоих, пояснив прислуге, что так ему жуется лучше. И отослал, чтоб не мешали. Тень оказалась мальчишкой его возраста, он цитировал "Естественную историю" и комментировал на ходу. Иногда что-то спрашивал. Но отвечать ему приходилось молча, едва шевеля губами.
Опий: Перед тем как рассеяться, тень сказала о постановке в театре и Опий даже посмел упомянуть об этом (о театре, конечно, а не о тени) отцу, когда здоровался с ним утром. Но тот был непреклонен. Не следовало прятаться вечером. Недостойное поведение. Никакого театра. К Клавдии Минор, однако, ему все-таки предстояло идти. Официальное мероприятие, на котором они должны быть всей семьей, а их внутренние семейные дела, такие как леность и трусость Публия, следовало хранить в тайне ото всех. Он даже представил, как забирается в большой резной сундук и запирается изнутри. Но запрет на театр позволял закрыться в комнате и вздремнуть. Опий разодрал глаза и негромко ругнулся. Пришлось прикрыть покрывалом и позвать себе воды, чтоб умыться. И замыть, прямо тем, в чем спал, все равно испорчено и переодеваться. Он открыл окно проветрить и довольно долго торчал из него голым торсом, задом к двери, пока не позвали и не пришлось метаться в поисках чего накинуть. А потом снимать, чтоб отереться. И надевать другое. Он снова опоздал. Ну хоть не влетело. Дом Клавдии Минор>>>>
Опий: Дом Клавдии Минор>>>> Стало лучше ещё по пути.Настолько, что он даже представил во всей красе реакцию отца на такое безобразие. И увеличение количества тренировок и пиров. Но пока это все маячило в будущем, а в настоящем были - более яркие, чем обычно росписи на стенах, более живые что ли. И даже лица прохожих казались приветливее. В саду как всегда было безлюдно и вольно. Запахи тёплой земли и примятой травы сводили с ума. В них верхней нотой вливались - отцветающие розы и безумные цитроны, расцветшие не ко времени. Одно из этих деревьев позвало и растворило в себе. Синь и золото, золото и синь. Жидкое золото капало с подсвеченных последними лучами листьев, стекая в лужи света у корней и между кронами. Публий зашел под ветви и увидел эти длинные теплые капли. Если прищуриться, получалось увидеть и другие цвета, кроме синего и золотого, видел даже цветной мост, прямо перед собой - ладонь протяни и можно дернуть за разноцветные струны. Он прикрыл глаза. Он знал, как звучит этот инструмент, хотя и не играл на нем ни разу. Он просто позволял ему молчать, сохраняя в себе все звуки разом, не разворачивая их хрупким папирусом в вихре времени. Пока он не тронул их, времени не было. Опий запрокинул голову и рассмеялся, счастливо и благодарно.
Опий: ..а затем наделся грудью на длинный шип, наблюдая, как он входит в тело сквозь кожу. Больно не было, шип был не настолько велик, чтобы серьёзно ранить, а неудобства, в том числе физические, его учили терпеть и теперь он с удивлением обнаруживал, что это обучение было успешным. Даже скорее наблюдал, чем осознавал и удивлялся. У музыки была цена. И если он не может отдать ей жизнь, потому как его жизнь ему не принадлежит, то может хотя бы напоить Ее своей кровью.-
полная версия страницы