Форум » Жилища » дом Курионов (продолжение 2) » Ответить
дом Курионов (продолжение 2)
Мирина: Один из богатейших домов Рима, с парком, садом и многочисленными службами. Принадлежал претору Рима Гаю Куриону, перешел по наследству его младшему брату сенатору Ливию Куриону.
Ответов - 75, стр:
1 2 All
Ливий Курион: Спать не хотелось совсем. А если и захотелось бы, то здесь, положив голову на её колени. И пусть это было мукой - невозможность прикоснуться к ней как-то иначе, кроме как задеть плечом отламывая сыр, и пусть это было бы мукой - не сметь прикоснуться к ней всю ночь, разве что затылком к колену. Пусть. Но она, наверняка, устала... И от него тоже. - Я ем. Вкусно. Он не знал что ей говорить. Просто хотел чтоб этот вечер не прекращался. Никогда. Ему хватало просто её дыхания рядом, негромкого чавканья сочным абрикосом, полупрофиля, то высвечиваемого дальним факелом, то ныряющего в темноту. Это была самая счастливая мука из тех, на которые обрекали его или обрекал он. - Прикажи... на завтрак. Хочется...
Дея: - Ага, - отозвалась она. - Если очень хочется и немножко, ты же не заболеешь? - спросила, устраиваясь поудобнее под деревом полулежа. Почувствовала, что глаза закрываются и вздохнула: - Не хочется идти в кубикулу. Тут же можно поспать? Не прогонят? Я хоть чуточку полежу, - и свернулась калачиком в траве, устроив голову у себя на предплечье. Если бы сейчас рядом сидел кто-нибудь... тот же зыркало... хотя нет, он бы дергался и напрягался, а там и пол-ночи долой, попробуй усни. Лучше матушка. - А можно я матушку когда-нибудь в гости позову? А то она сегодня побоялась. Мать отказалась проехаться в носилках. Но это было для Деи сейчас все равно, что в гости.
Ливий Курион: Она спросила странное, что-то, чего не бывает здесь - в этой ночи. Что-то про будущее. Он пожал плечами. Она спросила ещё... - Да, - сказал Ливий сразу. И: - Можно, - согласился потом. У него не нашлось того слова, которым отказывают. Он просто забыл его, даже звучание. Ему никуда не хотелось идти. Хотелось остаться тут навсегда - абрикосом в её пальцах, ветвями над её головой, мягким дёрном под её телом. Тысячеглазая бездна наверху словно потеплела, но внизу гулял ветер, тихо холодя траву. А Дея задремала. И тогда он, сняв тогу, укрыл её настойчивым жестом молодого любовника.
Дея: Она уже засыпала и почти не соображала, когда почувствовала, как ее укрывают. Виделась при этом матушка, вернее, не виделась, а присутствовала незримо, и Дея, ворочаясь, намотала на себя укрывашку, устраивая голову на чем-то теплом, хотя и твердом - кажется, на колене. Так и закуклилась, червячком скукожась на примятой траве среди абрикосовой падалицы, последним полусознательным жестом отгоняя от носа шерстяную материю. 27 авг утро. Солнце с утра сперва заставило выпрямиться, от чего первыми из кокона вырвались ноги чуть ли не во всю длину, и для удобства она повернулась на спину, шевеля всеми двадцатью пальцами, прежде чем открылись глаза. Становилось душно и она раскидала руки. Потом почувствовала неровность земли и вздохнула. Под веками, готовыми расклеиться, было красно, потом сквозь ресницы стала пробиваться яркость и она снова зажмурилась крепко, чтоб не резануло по глазам голубым, как металлический блик, светом. - мммммммм, - застонала недовольно, сама себя пробуждая этим звуком, и, невольно улыбаясь, закончила: - ...мммяу.
Лупас: 26, август, ночь>>>ещё одна улица Старая олива служила долго, но всё, что долго служит, однажды становится опасным. Если утром что-то пойдет не так - вернуться сюда будет самоубийством. Несколько ночей накопленные деньги могут переждать и в схронке на соседней улице. Ночь выдалась звёздной, но Лупас, издалека разглядев разлегшихся на травке двоих, не сразу поверил глазам. Это было настолько сверх представимого, что на какое-то мгновение ему представилась та, которую он не вспоминал с пятнадцати лет, чьё имя давно выветрилось из памяти, имя, но не запах, та, пахшая ни то свободой, ни то какой-то лианой... девка, из-за которой он порезал деревенского парня и загремел в рабство. Предстала так ясно, как если б из-за дерева вышла во плоти - гордо вздёрнутый нос никем не пойманной в кустах целки, рыжие косы по задницу, беды не знающие рысьи глаза, обещающие всем подряд... Та, которая так ему и не дала - причитала над порезанным, а на него смотрела как на собачье дерьмо. Волк попятился и бесшумно обошел спящих по дуге. Работы предстояло много. 27, август, утро Завтракал он скалясь так добродушно, что повара бледнели и за стол никто из рабов присесть так и не решился. А Волк всего-то веселился от мысли, что от вечера до бодрого утра в доме так никто и не хватился ни управляющую, ни хозяина. >>>Аппиева дорога, алтарь Редикула
Ливий Курион: Давненько ему не доводилось просыпаться в таком благостном настроении, расслабленной позе и неловком положении. Стояло как в лучшие годы - на весь мир и сразу. Ливий размашисто потянулся было, не зная чему больше удивляться - небу над головой, взлетающим в это небо чреслам или бесцеремонно ползущей по щетине над губой букашке... услышал женский стон, осторожненько потащил на себя тогу, неосторожно вдохнул бесстрашное создание с верхней губы и оглушительно чихнул.
Дея: Сперва ожило и поползло покрывало. Не успела она его поймать, раздался такой чих, что Дея подпрыгнула и села, озираясь. Сенатор Империи, вписанный у подножия развесистого абрикоса, разбудил мысли, и она ошарашенно уставилась на него, догадавшись, что ее голова ну вот только что лежала у него на коленях. - Добрые боги! Ты так всю ночь тут и просидел?.. Ты же простудишься!.. Так! Я сейчас вина подогрею. С медом. И этих. Глобулей. Прикажу. Ты чего же меня не разбудил? - подскочив на ноги и торопливо отряхиваясь, она возмущалась его поведением, будто он еще ребенок был несмышленый. - Я-то что, я вон завернулась и ничего. Я вообще люблю на траве спать, а тебе же земля же холодная, и вообще - это нормально - тогой укрываться? Это же непочтительно... я не хотела. Тебе в вино чего-нибудь еще положить? Гвоздику там?
Ливий Курион: - Я не сидел! - возмутился Ливий, короткими рывками поддёргивая тогу из под пиги утренней каллипиги. - Я... пхчхиии! Я... пxхуууууй! Я... лежал. И на смеси латыни, греческого и неизвестного смачно подумал - что же он тут делалал?! - опасливо косясь на Дею за подтверждением что то, что ему снилось, было только сном. И тут же пожалел, что это было всего лишь сном. - Аааа...п... положи... непочтительно, - махнул рукой, передумав чихать.
Дея: - И положу, - сказала она обиженно. - И вообще... Вообще она вспомнила, что ему надо лекарство пить. А он тут еще и простудился. Ну что она могла, командовать?.. сама же вчера и не доглядела. - Сейчас велю купальню затопить, - вздохнула носом и по пути уже оглянулась: - ты завернись давай, и в триклиний приходи. Пока возились на кухне, ей отчего-то взгрустнулось, глобули получались вкусные, но все равно что-то не то. Она молча отнесла в триклиний лекарство и горячее вино с медом, а потом, когда приперла блюдо с ароматными шариками, ни с того ни с сего поставила его на стол, решительно стукнув. И заявила: - Всё, - понимайте: "предел терпению". - Я хочу горошка. Пойду скажу, чтоб поставили. И пускай варится до обеда. У нас же морковка есть? - спросила с рассудительной надеждой.
Ливий Курион: "Завернись", брошеное через плечо, заставило Ливия замотаться бездумно и споро до состояния мумии, а потом долго распутываться на ходу, пока утренний туалет не остановил куст, на который сенатор налетел с размаху, как корабль под всеми парусами - на риф. Курион выпутал, для начала, глаза, и, свернув тогу-парус, едва не наступил на сидящего на бордюре Мазилку, с простодушным детским удивлением наблюдающего как с куста осыпаются листья, пауки, плоды, гусеницы и соломенная шляпа садовника. - Вот! Шляпами раскидываются, идиоты, - объяснил ему Ливий, - и ведь командует! Что она там увидеть могла? Завернись... женщины... как это завернёшь?! Да как это разворачивается-то.. а! аа... Котёнок слушал растопырив глаза, запрокидывая голову, чтоб получше рассмотреть шевелящийся человечий рот, тянулся носом и промахивающимися кивками сбивался на звучную августовскую муху, реющую от его ушей до травы и с натужным завыванием снова взмывающую по спирали. - Что делается. И муха ещё. Да? Совсем ошалеть... Мазилка, проводив муху немыслимым поворотом шеи вокруг оси, шатнувшись, полетел с бордюра, Ливий воровато оглянулся по сторонам - не видел ли кто? - дособирал последнюю складку и, покружив по саду ещё немного, чтобы свернулось то, что так некстати развернулось утром, побрел в триклиний. "Я хочу горошка. Пойду скажу, чтоб поставили. И пускай варится до обеда. У нас же морковка есть?" сурово вопрошала Дея мраморный стол. И Ливию ничего не оставалось, как согласиться с мраморным молчанием многозначительным: - Гм.
Дея: - Чего? - оробела Дея на это "гм", - морковки нет?.. Я знаю, ты вареную не любишь. Кто ее вареную любит! Но ее варить не надо. Вкусно, когда сырая. Нарезать кружочками. С гороховым супом - ну прям объеденье. Не захочешь не будешь есть, подумаешь. Но ты попробуй сначала.
Ливий Курион: - Что нет? Как нет? Если нет, я им!.. в смысле... ну морков... ка же, - свернулся в глухое бухтение Курион. Ему отчаянно хотелось, чтоб она смеялась. Шалила, перевернула тут всё верх дном. А не хлопотала о его морковке. В смысле о любой морковке. В том смысле, что хоть о капусте, хоть о чём! Он не знал, как спрятать свою утреннюю неловкость, что делать с неповоротливым языком и заспанным обрюзгшим лицом, куда деть глаза и как вызвать её улыбку. Он хотел, чтоб она улыбалась и всё в ответ улыбалось ей. И она не замечала бы как он стар, неуклюж и уродлив в этом солнечном утре, в этом полном птичьего гама саду. Ливий подошел к окну, чтоб хотя бы не болтаться как мятая тряпка. И почему он раньше не видел как красив сад? Он столько раз рисовал его, столько раз. И ни разу не видел - таким. Напоённым светом, живым каждым листом и мошкой... Хоть и слишком упорядоченным. - Может грушу посадить вон там? Такую... развесистую. Эээ... раскидистую.
Дея: - Прямо сразу раскидистая не получится, - рассудительно возразила Дея. - Покааа вырастет... Купальня греется, если что, так что, может, еще и не простудишься, если сразу влезешь. Лекарство вот. Я на кухню, - и хотела уже выскользнуть, пока он не вспомнил про грамоту - грамотей-то сбежал, расстройство одно. - Слушай, - остановилась вдруг на пороге, - а деревья вообще быстро растут?
Ливий Курион: - Как закажешь, так и растут, - уверил Ливий, - можно сразу развесистое посадить - с латифундии привезти. Только вели... - "Потому что времени нет. Даже если нет никакого письма, не было никакого гонца, я могу просто не дожить, не успеть увидеть тебя, пушистая соня, в его ветвях. Есть только сейчас, вот этот самый обычный момент, когда ты печешься о морковке, а я собираюсь посадить грушу. Есть только этот сад, это утро, и никаких других утр и садов нет на свете..." Осознание этого мига словно упало на чашу весов... и уравновесило их, остановив вечное колебание. Один миг удерживал в равновесии весь мир и душу Ливия, огромную тяжесть неба и хрупкое человеческое тело под ним, зелёную чашу сада и её рассудительный взгляд.
Дея: Она похлопала глазами, все еще спотыкаясь об это "велеть, приказать". Это поначалу ее развлекало, но чем дальше, тем сильнее ощущалась необычность такого положения вещей. Подумав, что есть все-таки на свете кто-то добрый и всемогущий, кто прислушивается к ней - вон, ее даже продали, а иной свободный обзавидуется! - щелкнула пальцами и задержала руку поднятой, описав указательным пальцем веселый танцующий круг: - А велю! - и помчалась, крутнувшись так что туника вздулась. Заказывать суп и приставать к садовнику. Все было за-ме-ча-тель-но, пока за беглого секретаря мордой стол не вытерли.
Ливий Курион: Он смотрел ей вслед и думал, что стоило. Всё что было с ним за всю его жизнь, всё - стоило этого мига. Ничем не омрачённого счастья. И что на самом деле всё, абсолютно всё, случается - в своё время. Он не понял бы этого в зрелости, не оценил бы молодым, когда кровь кипела от суетных страстей, низких желаний, жадных порывов... Только теперь, когда он столько потерял, когда совсем скоро потеряет и то, что осталось, он может быть счастлив просто от того, что её туника раздувается как парус. Отвыкшие губы дёрнулись раз, другой, и расплылись в широкой улыбке. И эта улыбка не сошла с лица даже в купальне, где унктор, с высочайшего разрешения, жестоко измял хозяйский зад, болевший после спанья на земле немилосердно.
Дея: ... на самом-то деле, в том, что ее продали, хорошего было мало. Даже если не влетит за этого сокола, который как лунь и который улетел, что ее теперь могло ждать в будущем?.. Замуж выйти за свободного не получится, значит, и ребенок будет рабом. Не то чтобы ей хотелось прямо сейчас замуж и детей, но все-таки хотелось бы когда-нибудь в отдаленном будущем, годика через два-три. Можно было пока об этом не задумываться. Пока. Но потом придется подумать обязательно. А пока... пока можно, например, поучиться. Отец голову себе не морочил - считал, наверное, что ей не надо, хватит того, что ножами швыряться научил, а в жизни все сложнее. Спасло ее это умение от продажи?.. Все за нее решили, и теперь не отобьешься. Не в подворотне. Надо быть хитрой, а это скучно, да и трудно быть хитрой, так мало зная. И она пошла в кабинет, достала какой-то свиток и попробовала его прочитать. Слова оказывались странными и чужими, когда складывались в предложения.
Ливий Курион: Перед тем, как пойти в триклиний, он снова вышел в сад. Сделал несколько бездумных шагов, растер в пальцах какой-то пахучий лист, развернулся к крыльцу... На стене сидел вертикальный воробей. На абсолютно гладкой стене, абсолютно спокойно, совершенно вертикально, непонятно зачем. Ливий долго смотрел на него, топчась на месте, наклоняя голову так и эдак, пока окончательно не узнал в нём себя. Покряхтел и сказал "кыш". Воробей даже головы не повернул, ковыряясь клювом в одному ему видимой трещинке.
Дея: ...хорошо так после полудня она нашла Слово. Слово было на первый взгляд самое обыкновенное, и нельзя сказать, что раньше его Дея никогда не встречала. Очень даже встречала. Не то чтобы часто, просто... ну, она его знала, это слово, как человека какого-нибудь, который напротив живет и каждое утро, допустим, в окне зевает. Ну или раз в месяц, скорее. А потом его встречаешь где-нибудь лицом к лицу - в той же подворотне. Пьяным. В мыслях наступила пауза Большие Глаза. Взюзю. И видно каждый волосок на его недобритой морде, а колодец переулка, двоясь в глазах, уводит в страшную даль, где все маленькое и тёмное. И немного искривлено. Слово было - "ПИЩА". Жуть. Оно жалобно дрыгалось в мазилкиных когтях и смотрело из человечьего рта полными отчаяния глазами. Боли и отчаяния. Дея отодвинула свиток и с невидящим взглядом побрела в неизвестность по дому. Обеднее время, ясное дело, привело на кухню. она открыла котелок с приказаным горошком и сглотнула, плотно сжимая губы. Хорошо что там не варилась свинья сегодня.
Ливий Курион: Остаток дня он провёл в мастерской, за работой, дошлифовывая, дописывая, не до совершенства, нет - до лёгкости, с которой кисть оставляла полотно, словно взлетающая с цветка довольная бабочка. Не звал Дею, не искал с ней случайной встречи в доме или саду, хотя выходил и туда, и туда. На душе было легко до странности, но самым странным было ощущение её присутствия - везде и во всём. Ливию не надо было видеть её, чтоб знать, чувстовать её в последнем закатном луче, заглянувшем в мастерскую, выгоревших ресницах подмастерья, гладком дереве кисти, ветре, приносившем запахи засыпающего сада... ...а потом пришла кис-кискающая служанка, почти до обморока испугавшись, увидя работающего в сумерках мастерской господина, которого не ожидала увидеть, оправдываясь, проблеяла что-то про котёнка управляющей, которого пора бы кормить, но никто пол-дня не видел... И Ливий встал, словно всю жизнь искал по дому потерявшихся котят, невесомый, без единой мысли в голове, кроме "подвал, кладовки, запахи еды, мыши... где ж ещё он может..."
Лупас: >>>птичья лавка - ...ты просрал двух слишком много знающих секретарей. Думаешь он тебя пощадит? - рычал Волк. - Думаешь мы кому-то в Золотом нужны? Да нас нахуй прирежут на второй день чтоб никаких свидетелей! - гудело голосом суфлёра.
Ливий Курион: Ливий, не дойдя до двери из-за кторой доносились голоса, замер в безнадежной попытке не дышать.
Лупас: - А ты головой подумай, не жопой. Для кого - свидетели?! Он сам себя судить будет? - Где гарантия, что нам заплатят?!! Чего я буду подставля... - Ты. Идиот. Будешь. Выбора у тебя нет. Курион уже по-любому покойник. Но, пока будет барахтаться, успеет многих в аид прихватить. Тебя - первого. Вот ему ты - свидетель. Гарантированный яд в супе или возможность заработать и вольная. - Ты, блядь, где возможность увидел? Так он тебе и подписал всё, и ещё фалерна сверху придарил, ага... - Подпишет, не рыпнется. И завещание перепишет на императора, и предсмертную записку печатями уставит, и за ядом сам пошлет. - С хуя бы? Че ты несешь? Да он орать будет на весь дом, сколько нас тут, со всеми не договоришься. Или ты решил на всех разделить? Что ты ему скажешь? Прими яд, не позорь дочь и внуков потому что за тобой всё равно придут? Он чё думаешь - дебил? Если нас послали по-тихому, коню понятно что по-громкому, с преторианцами, его валить не с руки. Разорется, поднимет весь дом, соберёт манатки и поминай как звали. А нас - в расход. - Баба. Управляющая. Если он не захочет чтоб не позорить дочь и внуков - захочет ради бляди своей. Если я подержу у её горла нож, а ты подержишь его. - Он не поверит, что мы её потом отпустим. - А нахера она нам, если все дела красиво сделаны? Что она может сказать и кому...
Ливий Курион: Первый побуждением было - бежать. К выходу, бросив всё, добраться до латифундии где прикопано на жизнь, текущее завещание останется в силе и... "Дея!" обожгло калёным железом под рёбрами, Курион вцепился в стену, парализованный мыслью "завещание. старое. без правок... она отойдет в Золотой"... Челюсти хрустнули так, что Ливий испугался как бы звук не услышали те двое. Дочь. Внуки. Он исчезнет и это - позор? Конфискация? Ожидание наследства от пропавшего без вести, за время которого может случиться всё что угодно? Курион отступил назад к лестнице, сделал шаг, другой, трясясь, задыхаясь от нахлынувшего ужаса... "Дея. Дочь. Внуки" Сжал кулаки. Выпрямил спину. Сквозь грохот сердца и шум в ушах не слыша уже конец своего приговора... Поднял голову. И пошел. В атриуме предки и Гай проводили его понимающими взглядами. Он ответил им такими же. Теперь он знал. Впервые в жизни точно знал - что значит быть патрицием. Но ему было не до этого. В таблинуме он нашел новое переписанное Еракием набело завещание с такой скоростью, что не успели ещё затихнуть шаги посланной за Деей рабыни. Подписал, приложил обе личные печати, закинул за пазуху, и помчался в свою временную - Миринину - кубикулу на втором этаже, в главном коридоре с трудом сбавив шаг. Но только успел порыться в сундуке, как у незапертой двери замаячил силуэт суфлёра.
Дея: Ее позвали как раз когда уже пора была нести вечернее лекарство, и она второпях едва не облила в широкую спину стоящий в дверях предмет о двух ногах и с невидимой головой. - ...стал как дверь. Пусти, я лекарство несу, - и, просачиваясь боком, покосилась на то место, где у двери должна быть ручка.
Ливий Курион: - Никого не впускать. Стой тут и не отлучайся, у меня к тебе разговор будет. Потом. Ливий затворил дверь перед носом охранника, метившего в палачи, задвинул щеколду, залпом выпил то, что она несла, не разбирая, и замер на мгновение, потому что её запах путал мысли, ослаблял решимость до нелепого "может обойдется...", казалось - где она, не может быть беды кроме - не коснуться её, не коснуться её никогда. "Не обойдется". Он хотел отправить её через постикум, но теперь... Хорошо, что она акробатка. Хорошо, что она такая, как есть. Хорошо, что она... - В доме заговор. Опасен этот за дверью, волк и... не знаю кто. Все, - понизил голос не до подозрительного шепота, а до негромкого гудения, прижал палец к губам. - Ты должна отнести документ, печати и записку моим зятю и дочери. Шестой район, Виминал, дорога Патрициев, мимо лавки стекла Воллузия Эротика, дальше. И на словах ещё скажешь, запомни - вскрылись старые греческие долги, принцепс прислал убийц, береги завещание, тело держать в реке не меньше четырёх дней, предъявить как моё... - "желаю чтоб была свободна моя внебрачная дочь Дея, завещаю ей домус с лавкой масок, что на Яблочной площади на Авентине, оставляю ей также пятьдесят тысяч сестерциев и двух рабынь нубиек... всё. Записка... и там всё... драгоценные чада мои, скорбь и неизлечимая болезнь одолевают меня, я не могу далее влачить такое существование, дабы остаться римлянином и мужчиной я заколюсь на рассете над священным Тибром, если рука моя дрогнет Тиберин довершит дело. Прощайте. Благословляю. Ливий Курион... Ещё... что же ещё?" - Запомнила? Надо спуститься из окна, потом по саду и через забор, чтоб никто тебя не видел, не остановил, сможешь?
Дея: - Хоспади, - хлопнула глазами Дея, не успев испугаться, чисто как на отца, которому перед выходом внезапно втемяшилось текст поменять. - Шестой, виминал, эротик, тело вымочить четыре дня подать в кислом соусе. Без балды, - пожала плечами, - а тело где взять?.. Ладно, ладно, давай, чего передать-то, да я пошуршала. Это который... зять.
Ливий Курион: Хорошо, что она... была. Ливий посмотрел прямо перед собой, рванул с шеи печать, срываясь с золотой цепи, выбарахтываясь из золотого ошейника, свинтил с подагрической руки именной перстень, едва не выдрав вместе с опухшим пальцем, нанизал на цепь, повесил Дее на шею. Зашарил за пазухой в поисках завещания и записки... - Кассий Летеций Руф, там знают дом. Тело... будет. В крайнем случае - найдёт. Торопись. Она жила на этих улицах всю жизнь, выживала там с рождения, но никогда в жизни он не боялся за кого-то так, как сейчас. - Дойди живой... Прошу. Нашарил и протянул, не находя уже голоса на "спрячь...".
Дея: - ...да хоспади, - шепотом повторила она, засовывая за пазуху поданное. - Как не увидел, если я щас из окна выйду, я не выйду в двери, стало быть этот видел. Как входила. И как не вышла. Ты его там долго хранить думаешь? Пока не дойду? Махнула рукой и перекинулась через подоконник вверх ногами. >>>>>>>дом Кассия>>>>>>>>>>>.
Ливий Курион: Легкие схлопнулись, он прирос к полу, мысленно взвыв всем богам, чтоб она благополучно приземлилась... и простоял так, казалось, вечность, прежде чем смог подойти к окну - убедиться. И вцепиться в подоконник до хруста, давая ей время. "Ещё немного... нет, не сейчас, ещё, нет, ещё..." В любой момент к суфлеру мог присоединится Дентер и тогда он не выйдет отсюда. Никуда уже не выйдет, никогда, но... "ещё немного". Ливий сдернул край покрывала с роскошного ложа Мирины до самого пола, распахнул дверь, отступил: - Эй. Иди сюда, скотина. Скотина ещё проморгаться не успел, входя из полумрака коридора, как Курион уже орал с порога: - Идиоты! Как это понимать? Как, я тебя, скота, спрашиваю это понимать?! Я думаю - что так воняет отвратно? Дея, глянь под ложе, говорю, а там - палец!!! - сенатор практически воткнул свой в пузо охранника. - Это как?! Это что вообще? Чей, кто посмел?! Как это понимать, я вас, идиотов, спрашиваю?! Дея, брось пакость, сейчас этот достанет, - велел в сторону подкроватья, хозяйски хватая ошалелого "суфлёра" за плечо и подталкивая в спину. Привалившись на одно колено, едва изогнув шею, чтоб заглянуть, бурча: - Как можно, господин, то небось мышь сдо... - раб оборвался, валясь на мрамор, глуша падением сухой хруст. Нож для срезания печатей вошел между шеей и черепом не точно, тяжело, но - вошел. По рукоять. Изящный гетерин ножичек, женская игрушка, предусмотрительно положеная на край стола. Курион всхрипнул, привалился к двери, затворяя, судорожно вдохнул, свистя сухим горлом. И едва не умер на месте от натуги, запихивая похожего на него лицом и ростом, но непохожего комплекцией раба под ложе. "Раки и вода... неделя и не отличишь". "Смерть всех ровняет" пришло уже в коридоре "всех".
Лупас: Отбыв, как примерный, общий рабский ужин на кухне, и решив, что выждал достаточно, чтоб старый маразматик точно уволокся готовиться ко сну, Лупас обшарил дом в поисках управляющей, но все, как всегда, махали руками в разных направлениях. На очередном пожатии плеч "а кто её знает где, она шустрая, то тут, то там" волк едва сам не взвыл хозяйское любимое "идиоты!" и, решив, что кроме кубикулы господина быть ей больше негде, столкнулся с хозяином у самых дверей.
Ливий Курион: - Лупас. Ты кстати. Побежишь на пристань, - ровно приказал Ливий, заклиная ларов и пенатов, чтоб не выдало безбожно сохнущее горло. - Прислали известие, что пойман секретарь... я только что отправил Дею под охраной суфлера и Атиса в Остию, забрать идиота у слуг закона, официально. Но эти идиоты следом прислали записку, что там не мой раб, а похожий. А эти уже ушли. Перехвати, пока они не уплыли, что она будет болтаться без дела.
Лупас: Скрежетнуть зубами на полдома помешал только страх сломать клыки. Волк поклонился низко-низко, скрывая перекошеную морду и чуя, как горит под ногами земля. Матёрый хищник портил ему охоту просто перебивая след... "Ерррррракий. Надо было сразу резать". >>>на пристань у Бычьего рынка
Ливий Курион: "Ведь мы так стали тем, чем стали, Гай?" спросил глазами Ливий у маски брата, выгребая из сундука в атрии жалкие остатки монет "так мы её и построили, эту проклятую махину, империю эту, давящую всем нам на плечи как фамильный склеп". В официальном атриумном сундуке он никогда не хранил много. Поскольку не имел привычки раздавать клиентуле направо и налево. А после похорон и раздач во всём доме были жалкие крохи. Что-то - в деле, что-то - у весталок, что - запечатанное под плитой в подвале, которую не поднимешь не поставив в известность весь дом... а ему надо выйти тихо и раствориться. Больной старик тихо вышел из дому и закололся у реки. Так бывает, даже с сенаторами. Только бы она дошла... Но того, что он наскреб в увесистый поясной кошель, должно было хватить - до латифундии, где прикопано. И перстни, и самый драгоценный пояс с кинжалом, поддетый под траурно-серую тогу. Только бы она дошла. >>>закоулки
прислуга: Когда из окна выпрыгнула новая странная управительница и, с проворством уличной кошки, побежала к забору через тёмный сад, он почти не удивился. Чего только не насмотрелся в этой фамилии. Услышав из-за угла коридора распоряжение остановить якобы отправленную в Остию под охраной управительницу, только что выпрыгнувшую в одиночестве из окна - почти не испугался. В таких домах бывало всякое. Но увидя, как господин выходит в ночь, один, без охраны, встревожился не на шутку. Потоптался нерешительно у ворот, складывая реальность словно на холсте - мазок за мазком - в нечто единое; забывшись, как на невидимой верёвке, прошел вслед за хозяином несколько улиц, хлопнул себя по лбу, пошел обратно, пару раз оглянувшись понять - верно ли уловил направление... В мастерской, при свете ручной лампы, сдернул ткань с картины и смотрел, смотрел, узнавая лица, будто видя их впервые, пока не почувствовал совсем. ...в доме никто не понимал, зачем Ливию этот тощий некрасивый еврейский мальчик и почему ему летят со стола лучшие куски. А он принимал их благодарно, как и науку, терпеливо снося побои, крики, прячась по углам и выползая из них как только хозяин начинал писать. Но он не верил в него. Не верил в того, кто учил его столько лет. И только теперь, перед этой картиной, живой настолько, что почти говорила, понял, что Ливий верил в него самого. Подмастерье собрал кисти и краски. Самые лучшие и дорогие. И немного одежды. >>>закоулки
полная версия страницы