Форум » Жилища » Дом Понтия Мецената (продолжение 2) » Ответить
Дом Понтия Мецената (продолжение 2)
Меценат: новый, очень большой дом. [more] кубикула виночерпия Кайена. Другие заметные или значительные лица: Салако, Понтий Стервий... сын. 13 лет со всеми вытекающими. Иоланта, его мать. Красива, образована, умна настолько, чтоб не быть явной стервой. Парм, управляющий. Хладнокровен, рссчетлив, скуп, иногда - холодно-язвителен, чаще - молчалив. Фауст, повар. Гераклион, лекарь. Ганимед, личный слуга. По настроению господина исполняет обязанности виночерпия, секретаря и постельничего. Молод и красив. Просто красив. И, что странно, скромен. Бурый, варвар, охрана. Сухарик, домашний раб. Маленький, робкий, фанатично преданный чистоте. Калимера, домашняя рабыня. Красивая гречанка средних лет, фаталист и прагматик. [/more] Обширный дождеотводящий атриум, в который выносится столько стульев или лож, сколько требуется и расставляется в нужном порядке (поскольку гостей бывает довольно много и стол может и не быть общим),перистиль, гораздо более озелененный, в который можно пройти двумя коридорами, остекленные спальни, вода - всюду, купальня - с общим бассейном и "скромной" ванной, открытые веранды и множество световых колодцев. Почти всегда кто-нибудь гостит, не говоря уже о постоянных званых обедах.
Кайен: "много ты знаешь, на что я полагаюсь", - подумал Кайен старательно. Однако не почувствовал, чтобы сердце вложилось в мысль. Именно тем и объяснялось, что в голосе прозвучала подлинная стервозность, презрительно дернув губой: - Именно поэтому она мне идет. Мальчишка тут же похвалил задницу и посоветовал беречь. Сердце сидело внутри тихо склеив губы, наблюдая за внешними движениями. "Лучше, чем ничего," - решил Кайен и продолжил, фыркнув свысока: - Не совсем понятно, почему я должен следовать совету существа, у которого нет причин желать мне успеха. Договорив, он понял, что советовали ему беречь задницу, а не пользоваться обаянием. И скривился еще недовольней: существо даже задеть не умело тонко.
Сидус: Тон больше походил на правду, чем целование в лобик, и Сид довольно усмехнулся. Но зачем, для чего его оставили - по-прежнему оставалось совершенно непонятным. Характерец такой по одним только губам угадать можно, и уж не ему учить нового господина таким угадайкам. - С чего ты взял что это был совет? - почти весело пожал плечами и отправился путешествовать от полки к полке в ожидании хлебного слуги, пока не увидел знакомую книгу. - О, а вот и совет - почитал бы. И помахал "Искусством любви" в воздухе, перед тем как положить обратно. Рядом лежал ещё свиток того же автора, не виденный, не читанный, Сидус долго смотрел на название, прежде чем развернуть и отойти к окну.
Кайен: - "...вот почему для меня мальчик-любовник не мил", - ответил Кайен, подразумевая последнюю реплику, но не надеясь, что это поймут. И, когда чудовище убрело читать, выдержав паузу, прибавил: - Хотя прежде чем советовать, следовало попробовать. "Непоследовательность? Хорошо, я тоже непоследовательным быть умею... Интересно, это он все еще помнит, кого сжег? Или новое что-то..?"
Сидус: - Оно и видно... - насмешливо буркнул Сид, продираясь через вступление. И тут же досадливо наморщил лоб: "Юноши — часто, а я — постоянно пылаю любовью; «Что с тобой?» — спросишь меня — тотчас отвечу: «Влюблен!»... Ну и какой совет мог дать такой человек? - Попробовать что? Можно было бы конечно попросить громилу Така и поймать, и наказать, вряд ли в такой мести отказал бы человек, убивший хозяйку за отправленную в лупанарий дочь. Но повар, вроде, женщин любил, и это было бы слишком большим одолжением. А египтянин хоть и сделал вид, что не понял угрозы, но... Сид видел людей, которые не боялись за свою жизнь и не встречал ни одного, кто не переживал бы за свою жопу. Так что нет-нет да оглянется, слово-то брошено. А большего Сиду, в этой новой, малопонятной жизни в компании дружелюбных убийц и не надо было. Он тихо рыкнул на кобелирующего автора и углубился в свиток. С отвычки дело шло медленно и окончательно застопорилось после первого же совета "Стало быть, вот мой совет: чтоб лечиться моею наукой, Прежде всего позабудь празднолюбивую лень! Праздность рождает любовь и, родив, бережет и лелеет; Праздность — почва и корм для вожделенного зла. Если избудешь ты лень — посрамишь Купидоновы стрелы, И угасающий свой факел уронит любовь." ..?! Это буквально работать что ли? Нет, он, конечно, не собирался больше попадаться. Но не такой же ценой!
Кайен: Он бы ответил, что. Но устал придумывать себе эмоции. Только продолжал мять, уже без усилия, кусочек воска. Отвернувшись к полкам, поглаживая свитки, он пытался по автору угадать, у кого это читал. Белона. Это был не совет. А что? Угроза тоже совет. Богиня войны, кажется. А зря. У кого-то была молосская сука с таким именем. Очень свирепая. Размышления прервал Сухарик, приволокший программу игр. - Отдай ему, - указал на варваренка Кайен. - Понтий вышел уже? - Выходит. Даже не позавтракал. - Плохо. Кстати, что там Салако, и где там Квинт. Скажи Эссенцию, что Понтий ждет его на играх, и пусть мальчика поймают и приведут в порядок: мы выйдем, когда заберут вот его.
Сидус: Сид отбросил бесполезный свиток как только ему протянули программу и вцепился в папирус словно Отважный в мозговую кость. ...Ватиканский. Ну почему?!! Лоси отменялись и это было обиднее чем быть брошенным тут не понятно для чего, противнее чем непрошеный хер египтянина, и чуть ли не грустнее того костра. Хозяин никогда не пойдет в тамошний свинарник. А улизнуть... а если там тоже жетоны, то - с кем? Лоси... Он сел на подвернувшуюся банкетку и насупился, ни на кого не глядя, едва сдерживая слёзы.
Кайен: Распорядился и продолжал гадать. Пока Сухарик, неодобрительно бормоча в качестве извинения себе: "книгами швыряется", не выплыл со свитком в угол глаза, как отвалившаяся ресница. Кайен отобрал свиток, определил на место, выразил лицом "иди, иди", и рассерженно развернулся к варваренку. Тот понуро сидел над программой игр, и Кайен подошел заинтригованный: "вот как. Что же его так расстроило? Советы Овидия? Воспоминания?" Посмотрев через плечо в папирус, он нашел упоминание о ЛОСЯХ - завтра на Ватикане , зашел с фронта и, присев на корточки, заглянул в лицо. Он не сочувствовал. И не злорадствовал. Он рассматривал, и неподдельный интерес принимал в лице вид озабоченности. "нетерпелив... но не до слез же. Боги, совсем дитя." Вывод содержал толику смирения. Осуждать существо за то, что оно не созрело, сейчас рано. Может, еще подрастет. - Что? - спросил он, как спрашивал детей. Как кошку спросил бы, если б они не умели читать по запаху.
Сидус: Сид посмотрел сквозь человека у своих ног и рыкнул тихо, но под изогнутой верхней губой забелели зубы: - Рррабство, - не замечая, что копирует тон сгоревшего, бросавшего такое своему отцу. - А лоси аж завтра и в свинарнике, господин туда побрезгует.
Кайен: "Никогда не видел лосей?" - сказал смешок, но слова за ним не последовали, потому что "рррабство" как раз говорило о том, что он их видел. До того, как стал таким же диковинным северным зверем. И Кайен вздохнул и погладил его по руке. Поднялся, будто оттолкнувшись этим жестом, и унес задумчивую улыбку - смотреть в окно.
Сидус: Сид дёрнул губой - что с них, с сожалений этих? На них не купишь ни время, ни жетон, ни бодрую компанию, чтоб в вонючих закоулках ватиканского не прирезали. Но рука осталась снисходительно спокойной.
Публий: >>>закоулки Из лектики он вышел просто чтоб проверить. И, едва постучал в ворота, ощущение следящего взгляда вернулось.
Кайен: Белона или нет, но в итоге он все же достал четвертую из географий, и пытался ее читать, позабыв первоначальную цель, пока не вернулся с докладом Сухарик. Кайен ожидал Салако и воззрился удивленно, не воспринимая значения слова "гость". А когда осознал, поднялся порывисто и поспешно, махая кистью руки на ходу мальчишке в беспочвенных попытках вспомнить имя. Задержал его - ненадолго - снова таблинум. Публия он нашел в саду, попривтствовал и извинился за отсутствие Понтия. - Не иначе он кого-то сегодня отпускает, - в рассеянном выражении лица спокойно можно было прочитать и догадку о причине: напуган, и хочет оградить от последствий. - Но выразил надежду с тобой еще увидеться. Он огляделся в поисках варваренка, но отметил только буйное шевеление отдаленных кустов и улыбнулся капризному воплю, донесшемуся оттуда: "а я хочу с Квинтом!" Довольный несколько более, чем положено было по намерениям и даже больше, чем предписывали приличия, он наклонился к Публию и произнес негромко: - Отпусти своего виночерпия завтра в Ватиканский. Он заслужил. И он опять оглянулся - чуть более внимательно, но снова на обе стороны - чтоб отдать прихваченный в таблинуме жетон.
Публий: Если бы в арицийской и школе обучили кого-то, кто мог следить так чтоб не попасться на глаза ни ему, ни Нерио, такого не стали бы отправлять с проверкой. Слишком хорошо знали и помнили что Публий думает по поводу таких проверок и что с этим делает. Это не мог быть свой. Да и чутьё говорило, что в игру вступил третий игрок, которого видели только стены. Жизнь становилась интересной, приглушая даже горькую зудящую жажду перед... И По благодушно выслушал Кайена, не отстранившись от египетских благовоний, а лишь задержав на пол-вдоха дыхание и коротким жестом отвергнув жетон. - У мальчика будет слишком много дел. А Понтий... так добр, что, я уверен, не забудет моё приглашение за своими житейскими хлопотами. На дорожке за спиной египтянина белёсо замелькало, Публий мягко улыбнулся, прощаясь, и к воротам пошел не глядя с какой скоростью бежит из этого дома "заслуживший". >>>Амфитеатр
Сидус: Он не слышал о чем говорил господин с двинутым египтянином, но поглаженная рука сама решила, что отвергнутый жетон - что-то между совестью, жалостью и платой. И, проходя мимо, он выцепил жетон из ладони Кайена даже не останавливаясь, движением которому позавидовал бы любой крупный кот. >>>амфетиатр Марцелла
Кайен: "сука", - печально констатировал Кайен, отворачиваясь. Отвергнутый Публием жетон тем не менее попал в руки, для которых и был предназначен - его сцарапало на лету, даже следы остались на ладони. "не пропадет", - хмыкнул Кайен, и от души, хоть и не слишком четко, пожелал мальчишке перемен. Обязанность идти на игры меж тем могла уже отмениться, если Квинту не надоел фавненок и он согласится на эту обузу, громко заявляющую в кустах свой бунт.
Квинт: - ...учти, я нянькой тебе не буду, - предупредил Квинт. Его, если соблюсти эту оговорку, все устраивало. Даже качество вытрясенной наконец речи. Хотя ему и заявили поначалу: "ты сам сказал завтра, а это завтра уже когда прошло, я думал, уже не надо". Квинт долго рассекал по саду, разворачивая перспективы подобного отношения к защите в жизненно важном случае. Перспективы развернулись по таким разбойничьим ухабам, что даже у Салако язык не повернулся обозвать это занудством, из чего, собственно, и родилась в итоге речь, запальчивая настолько, что даже попутная ловля на слове с требованием заменить оное цензурным огня не загасила. Там же в кустах ее и записывали, когда раб информировал об отбытии Понтия и его распоряжении привести Салако в порядок а потом в амфитеатр. Отзыв на это слышали все, включая случайных гостей. Словом, Салако понял, что в выборе не ошибся, но завтракать и умываться его все же отвели, поскольку Квинт еще беспощадно прибавил, что выглядеть совратителем малолетнего нищего не намерен тоже. Категорически. Уж лучше, как он выразился, учителем-идиотом. >>>>>>>амфитеатр Марцелла.>>>>>.
Кайен: Кайен вышел в сопровождении. Только затем, чтобы в случае, если они придут раньше Понтия, встретить его и проводить к нему сына. И, может быть, Квинта. Если тот выдержит... >>>>>>>>амфитеатр Марцела>>>>>>>
Меценат: >>>>>26 август вечер из амфитеатра>>>>>> Впрочем, спеша приготовить прием, и стараясь, чтобы старания не были слишком заметны, радуясь ужину скорому, и на Кайена сердце неся за отсутствие, он постепенно понял, что он торопился, быть может, напрасно вовсе: все не было юноши. Он передумал много причин, он припомнил, насколько он точно выразил мысль, и насколько все правильно понял...
Гней Домиций: август, 26,вечер >>>Дом Клавдии Минор Он так стремительно, весь в мыслях о предстоящем разговоре, дошел до ворот соседского дома, что обернулся посмотреть идёт ли за ним Юлий только когда привратник открывал ворота. На аллее, ведущей к вестибулу, уже горели факелы, но это Домиция не беспокоило - у Мецената почти всегда ложились поздно.
Меценат: Понтий ко сну собирался, когда доложили (долгий был день, и совсем извело ожиданье). Он по-домашнему в атриум вышел в хитоне, взглядом окинул широкие стены, помялся, даже при росте своем ощутил себя слишком мелкой деталью, и в сад поспешил, чтобы встретить. - Аве! Приятно узнать, что в надежде порою истины больше, чем в здравом, казалось бы, смысле, - он рассмеялся, пришедшего в дом приглашая, и за вечерний свой вид извинился, заметив: - я предстаю пред тобою как родственник, или как твой старинный приятель, о том сожалея только, что прежде им стать я не выбрал момента. Был моим другом отец твой... и, в память об этом дружбу мою от него ты в наследство получишь.
Юлий: август, 26,вечер >>>Дом Клавдии Минор Он еле успевал за Гнеем. А Понтий обрадовался, кажется, и Гнею больше чем Юлию, и это позволяло подумать что Понтий его отпустит. Радоваться или нет, Юлий еще не знал. Но кубикулы Гнея ему понравились. И ничего против своих обязанностей он не имел. А здесь, у Понтия, он даже не знал, какая из кубикул - его. Не говоря уже о том, что об обязанностях его так до сих пор и не предупредили.
Гней Домиций: - Аве, Понтий... - слегка растерялся Гней, не ожидавший такого тёплого приёма. Бывший тётушкин муж хоть и оставался другом семьи и добрым соседом, но про отца говорить им как-то не доводилось. - Извини, что припозднился, не знал есть ли у тебя сегодня гости, а поговорить хотелось наедине, не за ужином, да и не хочется как-то людей после этих игр - так много впечатлений... разных. Юлий шел рядом и его можно было взять за руку, просто сказать "вот. отдай его мне?", но Домиций вдруг понял, что решительно не знает, как начать этот разговор.
Меценат: - Юлий, ступай... У Кайена тебе там готово... - Понтий промолвил, небрежно раба отсылая. - Знаю, - сказал он, прошествовав до перистиля и указав на плетеное кресло за столиком круглым с львиными лапами, - знаю, как выглядит пошло, вздумай старик молодежи в друзья набиваться, но уж что есть. И каким бы тебе поначалу ни показалось наследие бременем тяжким, я приложить обязуюсь немало усилий, чтобы тебе не оттягивать плечи, напротив, чтобы при случае мог ты ко мне обратиться с просьбой, с вопросом, сомнением иль за советом. Я, для зачина, хотел бы спросить тебя: мальчик, кто тебе буллу снимает? И скоро ли, друг мой?
Юлий: Вот чего он точно не ожидал, так это того, как глухо саданет изнутри, в пустую грудную клетку. Еще и дважды. Он еще успел улыбнуться Гнею, пока эхо от первого удара не дошло до тяжелой и горячей головы. Юлий надеялся, что развернуться он все же успел, хотя это чувство дошло уже много позже. Второй удар догнал за порогом пустой Кайеновой кубикулы, и привел в себя. За золото стало почему-то..неудобно. Ерунда какая. Другое дело тряпки, которые он даже не спросил.. Накрыв подарки не своей опять же туникой (надо будет выбраться купить что ли), Юлий нырнул под покрывала. Если Кай будет недоволен - Юлий сошлется на Понтия, всего делов. Самый очевидный вывод из легкости с которой его сюда отослали, что комната теперь его, а не Кайена, просто не пришел в голову. В голове было пусто и холодно. Наверное, так и должно быть, в последний раз. А тряпки он пришлет ему, потом, от Гнея. Думать об этом было странно сладко. Если бы не соленая пакость, стекающая на переносицу.
Гней Домиций: Юлий казался растерянным не меньше чем он сам, и Гней молча проводил его взглядом, остро ощущая расстояние, как будто парень не по мозаичному полу уходил, а по греческим скалам, и между ними была пропасть не сословная, а осязаемая, реальная. В перистиле пела августовская цикада, пиликая прямо по взбудораженным нервам, и Домиций собрал слова для ответа только сев и глубоко вдохнув пару раз: - Твоя дружба честь для меня, Понтий. И я постараюсь быть её достойным, хотя, кажется, со мной не скучно только жукам из моей коллекции и восьмилетнему брату... Буллу снимут скоро, мать решила поторопиться, но я не знаю точного дня, теперь вообще ничего не понятно из-за дяди. А... ты же, наверное, ещё не знаешь. Мой двоюродный дядя, Аппий Клавдий, должен был снимать, но мы получили известие, что он погиб в Британии.
Меценат: - Слышал об этом. И не соболезновал только лишь потому, что поверить боюсь торопиться. Знаю, что это война и война беспощадна, но к такой вести не сразу, не вдруг привыкаешь... долго еще, вспоминая какое-то имя, чей-либо облик ты словно окликнутым видишь, и лишь потом... понимаешь, что не обернется, - Понтию, впрочем, другое припомнилось имя. Вздоха четыре сидел он, примолкший и грузный, взгляд опустив до столешницы. Скрипнуло кресло, точно нелегкая мысль и его придавила. - Мне не хотелось бы, чтобы за честь мою дружбу ты принимал - в этом слове я слышу уступку, низкий поклон, благодарность, почтение... только этого чувства из всех приведенных не слепишь... Да и хорош я - к любезным словам придираться! Так заскучает со мною мой юный приятель! Я бы за честь посчитал в роли старшего друга выступить на церемонии снятия буллы. Ну а о прочем лишь время способно поведать - сможем ли мы на одном языке изъясняться, чтоб не обязанность нас приковала друг к другу, чтобы свободным желанием и с разговором гость приходил, а не тягостным долгом ведомый.
Гней Домиций: - Я был бы рад, - ответил Гней удивлённо, но искренне. - Но это, наверное, надо с матерью говорить, и... там же будет Сагита, э, в смысле тётушка Майор, это ничего? - не нашел нужным смягчить постановку вопроса Домиций, поскольку разговаривал с мужчиной. И ему уже очень хотелось, чтоб Понтий ответил "ничего", потому что в противном случае старшим мужчиной на церемонии мог оказаться и... после сегодняшних казней даже тень мысли об этом человеке вызывала гневное отторжение. Настолько сильное, что он готов был спорить с матерью до хрипоты, лишь бы отсрочить снятие буллы до момента отъезда принцепса в Грецию, гипотетического отъезда, о котором в Золотом, всё же, ходили упорные слухи.
Меценат: - Мать ли друзей выбирает? - и Понтий улыбку скромно свою притушил. - Разумеется, с нею поговорю я, не далее, как в именины милой Аканты. О чем ты волнуешься, боги с нею, с Сагитой! Не я настоял на разводе, но очевидно и то, что великой любовью я не пылал к ней и принял решение так же не под влиянием страсти, а только с расчетом. Но, даже если бы старой обиды маячил призрак в душе, не постыдно ль обиду лелеять? Да и, к тому же, понять ее было нетрудно - женщины больше склоняют к любви, чем мужчины, не обвинять же одну из них в том, что заметны стали и ей преимущества этого пола. Видимо, счастье она обрела в своей жизни, если слывет теперь мудрой, разумной хозяйкой, в чем в свое время ничуть для меня не трудилась. Да и меня не оставили щедрые боги - и, мне хотелось бы верить, вы с сыном неплохо ладите... он непоседлив, смешлив и проказлив... Часто ему не хватает живого примера сдержанной речи среди его сверстников шумных. Я же достаточно стар, чтоб смотрел на меня он как на пример. И друзей не отец выбирает.
Гней Домиций: - Пир, да... - улыбнулся Гней и потёр лоб, - там такое делается... честно, я почти сбежал от всей этой подготовки. Салако славный, они с Луцием главные заводилы в своей группе, но по-моему мой братец в речах несдержаннее, - улыбнулся шире, несмотря на то, что Понтий вроде бы намекал, что Гней должен быть примером, а этого он и от тётушек наслушался. Но у Понтия это как-то проще выходило, может потому, что не долг старшего брата имелся ввиду. Про развод тётки Сагиты Домиций до сих пор слышал только одну сторону, и то - третью, предвзятую, то есть тех же тётушек. Мать не очень любила об этом говорить. И снисходительность Понтия к бурной жизни бывшей жены придала Гнею смелости: - Понтий, я правда очень рад, что друг моего отца хочет быть моим другом и остался другом нашей семьи... но, боюсь, ты сочтёшь меня дерзким - ты едва предложил мне дружбу, а я уже с просьбой. Но я ведь и шел к тебе с ней, только не знаю как... ну, наверно, с главного - продай мне, пожалуйста, Юлия?
Меценат: - Странная прихоть, - стараясь не впасть в огорченье, Понтий плечами пожал: - для чего это, милый, если ты в дом этот вхож, как в родной, если мальчик этот стяжал себе славу, которой испортить можно надолго в семье отношение близких, им предъявив эту пассию... Дрогнуло сердце, и отстраненно себе удивляясь, продолжил Понтий свои отговорки, стараясь не выдать главного чувства: пусть так, пусть ценой неприличной будет оплачено в доме присутствие сына, пусть он приходит за чем бы его ни тянуло, лишь бы тянуло сюда! Остальное неважно. - Здраво помыслив, ты можешь со мной согласиться: разве что сам не отведал я этого блюда, город же весь угощался. За это охотно будут пенять тебе тетушки, мать и сестрица, будет дразнить тебя брат - им глаза намозолив, можно в борьбе против близких бессмысленно тратить силы, которые все-таки не бесконечны ни у кого... а уйдут незаметно. Не спорю, опыт бесценный и, видимо, с незаурядным даром, и я не рискну осудить его. Только, если ты ценишь его в щепетильном вопросе, то к моему, я надеюсь, прислушаться сможешь: это не повод отстаивать твердость позиций. Ты пощадишь и себя, и свое окруженье, если для важного случая стойкость отложишь. Здесь я тебе предлагаю возможность решенья более мягкого. Кроме того, он под боком может со временем стать и постылой привычкой, здесь же и близких ты не потревожишь, и можно долго еще сохранить новизну ощущений. Все остальное приложится. Время мудрее, чем впечатлительный юноша. Пусть он приходит - он, кроме Юлия, многое сможет увидеть, что-нибудь, да остановит его ненадолго, что-нибудь, да привлечет, кроме юного тела. Нужно бы было сказать, что привязанность эта может таить в себе море опасностей, если чувство привяжет к рабу, обманувшись искусством... но не хватило у Понтия силы на это. Слишком была бы подобная речь откровенна для неокрепшей, едва лишь предложенной дружбы.
Гней Домиций: С каждой фразой отповеди, а это была именно она, хоть и поданная мягко, голова опускалась всё ниже и ниже, сутулились плечи, и Гней, от неловкости, чувствовал, что не знает куда девать руки и как усидеть на кресле. Но "новизна ощущений" заставила его поднять и лицо, и взгляд: - Я не для этого! Точнее... - он сжал подлокотник, собираясь с духом и с мыслями. Понтий не сказал ничего, кроме правды, явно желал ему добра, но всё внутри взбунтовалось против такой постановки вопроса, и не только потому, что Юлий не был соседской вещью - вот не был и всё, не смотря на то, что был рабом, и, юридически, был ей - взбунтовалось потому, что ему советовали ложь. Тихую, скользкую, пусть и во благо, но... - Юлий честнее многих свободных людей, которых я встречал во дворце императора. А в остальном ты полностью прав, Понтий, я это, безусловно, признаю. Но у меня есть два серьёзных аргумента, - щеки пылали, но отступать Домиций не собирался, - ты можешь не признать их серьёзность, но выслушай, пожалуйста. У меня нет ни отца, ни дяди, мать опытна и умна, но она всего лишь женщина, а это мужские дела, - он даже не слышал как по-гречески это звучит, не по-римски, а в духе страны, где он родился и вырос, где женщин держали в гинекеях порой и в самых знатных семьях, - ты сказал, что я могу говорить с тобой как с родственником, именно этого мне сейчас и не хватает, я... до этого я читал о таком только в книгах и не думал, что этому так сложно противостоять, так трудно, что почти невозможно справиться. В Юлия я не влюблён, как ты, должно быть, подумал. Он мне очень нравится, конечно, но... - первый раз Гнею было мучительно и сложно говорить правду, - я влюбился не в того человека. Он не только не отвечает мне взаимностью, всё хуже, если он ответит на мои чувства это может опозорить меня и мою семью. А я, как только вижу его, забываю про всё на свете. Мне кажется, если я останусь ночью один, я просто сорвусь к его дому - смотреть горит ли свет, хоть даже не знаю где его окно и выходит ли оно на улицу, а Юлий... он может меня удержать от этого, у него как-то получается, с ним легко и... это не нанесёт урона моей чести и репутации семьи. Мать скорее сама купит мне легион юношей, чем... тот человек. Но я не хочу волновать её этим, и... вокруг и так много юношей, и рабов, и свободных, но... - он и сам не понимал почему именно Юлий, а уж объяснить это другому и подавно не нашлось слов. - Вот. Это первое. Хотя, наверное, не по важности, - поправился тут же.
Меценат: Понтий приложил руку к губам. Настолько это было нехорошо и серьезно, настолько это было хуже того, чего он поначалу боялся, и он едва нашел голос, едва собрался с мыслями к концу этой страстной речи, и голос звучал теперь слабо и грустно: - Гней... дорогой... разве что-нибудь это меняет? Если есть что-то, что держит тебя, то удержит что-то еще, кроме найденной вещи. Подумай, выйди из дому, и не уходи к этим окнам - вот моя дверь, что тебе днем и ночью открыта... Кроме того, если слабость свою ты заметил, значит, бороться с ней можешь: ты разумом крепок. Ты от природы... - при мысли, что в этой природе, страшно сказать - унаследованной, хоть, возможно, и воспитанием другом подправленной, воля - вовсе не самое сильное качество, голос сел, - ...человек очень сильного духа. Вот где тебе подобает явить свою стойкость - выбрать дорогу короткую, или наметить вечером - взять его на ночь. И дни свои строить так, чтобы ночь не смущала избыточной силой... Я бы, признаться, вопрос тебе задал, но... позже. Ты ведь не все перечислил еще аргументы. Он бы сломался. На первом же слове, но память больно напомнила, как он сломался однажды, старому другу в его уступив уговорах и потеряв уже первенца с этой уступкой.
Кайен: >>>26 август вечер, источник Эгерии>>>> Кайен едва доволокся. Единственное, что держало его спину прямой, было желание, когда ляжет, не изнывать в бессоннице. Спустить пыльные ноги в имплювий помешало воспоминание о том, как его чистили в поисках проклятого кольца после плавающего посланника. Он отмылся в купальне, и к Понтию не пошел, убежденный, что опоздал все равно. Да и как он мог помочь разговору, если ему, по-хорошему, и знать-то было зазорно, что это разговор отца с сыном. Он лег в темноте, сожалея, что не был предупрежден и задел - постель оказалась не пустой, мог разбудить. Погладил плечо, пытаясь сказать жестом не идущее от усталости: "не беспокойся". Глаза закрылись без труда, но трудно было расслабить шею и спину.
Гней Домиций: Понтий так огорчился, что у Гнея сама собой пропала из голоса вся настойчивость. Тем более что надежда на крепкий разум и волю прозвучала как упрёк в их отсутствии, и он принял его понурившись: - Если бы я был уверен, что выйдя из кубикулы дойду до твоих дверей, а не побегу туда, я бы не просил Юлия так настойчиво. Понтий, мне ужасно неловко сейчас и стыдно признавать, что я настолько... и беспокоить этим тебя... Но дело ещё и в самом Юлии. Оказалось, его, ребёнком, украли то ли у родителей, то ли у опекунов. И по всем императорским и преторским эдиктам он свободный человек, а вся цепочка его перепродаж и дарений - незаконна. И ведь он действительно талантливый, талантливый чтец. У него живой ум. Он достоин свободы, у него может быть будущее. Я собирался ему помочь стать тем, кем он должен быть по праву рождения. Защищать законность и справедливость - это ведь наша сословная обязанность, моя обязанность как патриция. Так учил меня отец. Я знаю что ты не виноват, ты не знал, да и даритель скорее всего не знал, и я с удовольствием избавил бы тебя от хлопот и расходов, связанных с восстановлением гражданства Юлия. Будет он со мной или нет... а я ведь и не собирался его принуждать... это не так важно, как то, что я собираюсь собрать доказательства и представить их претору, а потом цензору. Я не знаю сколько он стоит, но готов полностью возместить убытки и нести расходы.
Меценат: "Глупое сердце, зачем за раба торговаться, если ничто от него не зависит, как плохо я говорил!.. Сын отыщет, внимая совету, тысячу веских причин, и забудет дорогу в ждущие двери! Так выпустить эту приманку надо из рук - и останешься другом! Наверно... или поймет он однажды, как слабость бывает лестна, и чем я купил его юное сердце..." Юное сердце меж тем уверяло, что страсти нет ни стыда, ни предела, но что-то мешало все еще верить... особенно после того, как сын говорить о свободном рождении начал. - Трудно ли мне отпустить его? Если не раб он, разве же я посчитаю в деньгах его цену? В чем же препятствие - в том, что пропали бумаги? Если он вправду не раб для тебя, и честнее многих свободных... то, может, ты сам его спросишь, не потеряешь ли ты его, если отпустишь?.. Что же случится, когда ты его потеряешь - выйдешь из дому и бросишься в бездну позора? Гней... я не верю тебе в этот миг почему-то. Сам-то ты веришь, но только запутан твой разум. Я не намерен препятствовать в поисках правды, если мне вдруг по закону откажут до срока дать ему вольную... Ты же взгляни непредвзято: если, его отпустив, от него отказаться можешь ты - он ли хранит твою честь?.. Сомневаюсь. Не отвечай мне покуда - подумай... до завтра. Я в свой черед погожу с наболевшим вопросом... Можешь остаться здесь на ночь. И Юлий, конечно, в распоряженьи твоем... но тогда я в смятеньи - точно ли ты говорил мне сейчас о свободе? Так он сказал... и испугался. Если Гней не увидит в его словах логики, он потерян. Проще было купить его, уступив по первому слову. К чему эти рассуждения, эта мораль...
Гней Домиций: Искать логику в чувствах хорошо было на пергаменте, в жизни же мысли и чувства разбегались от попытки их упорядочить как мыши от кота. Но Гней всё же попытался: - Сегодня на играх меня от глупостей удержал только Юлий. Если он не останется со мной, я не знаю, что сможет меня удержать, не уверен что... долг сможет, - сказал совсем тихо, - но точно знаю, что это не повод принуждать к чему-то Юлия, - подытожил так же тихо, но твёрдо. - А спросил я его первым делом. Он сказал что я ему приятен и нет никого, кого бы огорчило, что он со мной. И сказал ему, что собираюсь способствовать его свободе. Но что будет после мы не обсуждали - откуда он может это знать, я ведь тоже не знаю смогу ли я выдержать... А про формальности... ты ведь понимаешь, что между отпущеником и полноправным разница большая... конечно, он может и сыном перегрина оказаться, но на этот случай я думал попросить кого-нибудь из моей клентулы, будущей клиентулы, усыновить его... Я и правда запутался, Понтий... настолько, что в поздний час пришел к тебе со своими глупыми бедами вместо приятной дружеской беседы... прости. Остаться я не могу, завтра же пир, а я не видел ещё ни мать, ни сестру.
Меценат: - Только к друзьям и приходят с таким разговором, - вымолвил Понтий, - в любое удобное время. Только друзья отвечают тебе откровенно: Гней, ты упорствуешь в слабости. И, если хочешь, я бы тебе подарил его... если бы верил в слабость твою, как себя убедить ты желаешь! И потакать ей я стал бы с большой неохотой, зная, что я уваженье твое потеряю, стОит тебе разглядеть, что я так же поддался слабости - а разглядишь ты потом непременно. Лучше подумай: не мне ль, собирая таланты, образованием юноши и заниматься? И не тебе ли его заниматься правами, знания, в школе полученные, применяя?.. Что же ошибочного в рассуждениях этих?.. Только упорство, с которым ты в слабость вцепился... Веришь ли, это... никак на тебя не похоже. "если он завтра придет ко мне с тем же... ну, что же! Значит, я сдамся. И больше его не увижу - и не в рабе будет дело, а в том, что слова я верные высказал. Он это знает, и, значит, разочаруется, ежели их не сдержу я..." С тем он и встал проводить драгоценного гостя.
Гней Домиций: Гней шел к дверям молча, потому что на слова Мецената возразить мог, собственно, только одним - "почему всем можно иметь постельных рабов или свободных эроменов ниже себя положением, а мне нельзя?". Но ведь он сам, как и многие, осуждал принцепса за вознесённого не по заслугам мальчика Спора. И что с того что Юлий лучше и честнее? Ведь он хотел его купить себе, потому что ему, только ему это было надо. И упрекая его в слабости Понитй был прав - кто виноват, что он не может следовать своему долгу сам, без посторонней помощи? Не Понтий же. Единственное чего не понимал Гней - почему снисходительный Понтий, для которого Юлий - всего лишь раб, даже не постельный раб, как он сам сказал, отнёсся вдруг ко всему этому строже чем Гней к принцепсу? А если дома Гнею не след заводить эромена и это постыдная слабость, то почему можно ходить к нему сюда? Почему Понтий переживает о спокойствии матери, сестры, тёток больше чем сам Гней? Они ведь даже не родственники, просто бывший муж тёти и давний друг отца... Это было совершенно непонятно, но у самых дверей Домиций обернулся, соглашаясь с главным: - Ты прав, я попробую справиться со своей неуместной страстью сам, без помощи Юлия. После пира буду искать доказательства его свободного происхождения и приду к тебе с ними. Доброй ночи, Понтий, спасибо, что выслушал. >>>Дом Клавдии Минор
Юлий: Он почти заснул, если бездумье и слабость можно было считать сном. И на погладившую руку даже дыхания не затаил - пусть думает что спит. Захочет чего - разбудит. А не захочет, так и ладно, чего бы Юлию беспокоиться. И работа и заработок сегодня были, в достаточном количестве. А делиться новостью про Севера и впечатлениями от Вепря лучше завтра, когда его хватит на эмоции и руки будут не такими тяжелыми - комплекцию варвара хотелось показать наглядно. Дышать он постарался даже еще тише и медленнее. И долго не решался перевернуться на другой бок, хотя рука уже затекла.
Меценат: "что я наделал, - спросил он богов, - что наделал! Как от приманки я мог до того опуститься, что уязвил его гордость! Теперь я всего лишь... лишнее и бестолковое напоминанье о его долге, которых и так было вдоволь... он же сюда приходил за поддержкой, как к другу, за пониманием..." - Понтий вдруг понял, что... ...понял. Вспомнился лик, притянувший сыновние взоры, вспомнилось, что в то мгновение Понтий подумал, как на приятную внешность и греческий опыт было нетрудно набросок прикинуть скабрезный... ...ночь затянулась. И не было сна ни мгновенья.
полная версия страницы