Форум » Жилища » Дом Понтия Мецената (продолжение 2) » Ответить
Дом Понтия Мецената (продолжение 2)
Меценат: новый, очень большой дом. [more] кубикула виночерпия Кайена. Другие заметные или значительные лица: Салако, Понтий Стервий... сын. 13 лет со всеми вытекающими. Иоланта, его мать. Красива, образована, умна настолько, чтоб не быть явной стервой. Парм, управляющий. Хладнокровен, рссчетлив, скуп, иногда - холодно-язвителен, чаще - молчалив. Фауст, повар. Гераклион, лекарь. Ганимед, личный слуга. По настроению господина исполняет обязанности виночерпия, секретаря и постельничего. Молод и красив. Просто красив. И, что странно, скромен. Бурый, варвар, охрана. Сухарик, домашний раб. Маленький, робкий, фанатично преданный чистоте. Калимера, домашняя рабыня. Красивая гречанка средних лет, фаталист и прагматик. [/more] Обширный дождеотводящий атриум, в который выносится столько стульев или лож, сколько требуется и расставляется в нужном порядке (поскольку гостей бывает довольно много и стол может и не быть общим),перистиль, гораздо более озелененный, в который можно пройти двумя коридорами, остекленные спальни, вода - всюду, купальня - с общим бассейном и "скромной" ванной, открытые веранды и множество световых колодцев. Почти всегда кто-нибудь гостит, не говоря уже о постоянных званых обедах.
Меценат: Понтий чувствовал боль. Где-то глубоко, неопределенно, даже не в груди а во всем от горла до паха теле, думал о том, что сейчас его бога поставили на котурны, вынудили служить прихотям недостойным, и что получили, вместо возвеселенного духа? То, что и правдой назвать нельзя, и искусством уже не являлось по сути, униженное. До пошлого угождения. - Я не отпускал тебя, - тихо сказал он Кайену. - Не Ганимед же будет разливать оскверненными руками, - он посмотрел в лицо, хмурый, желая только вслух договорить, что никому не хотел бы показывать, что с ним сделалось, даже самому последнему рабу, а Кайен... что ж, если уже видит. И с усилием принудил себя заговорить с Публием: - Это не то, чего ты ожидал, я согласен... но, я надеюсь, того, что ты понял, довольно для извинения неподобающей сцены. Если ж остались сомнения, так ли случилось все, как показано, лучше спроси у Кайена прямо - быть может, слова подобрать он сумеет лучше, чем жесты. И, если чего не находишь для удовольствия в доме - скажи, не стесняясь: я до сих пор неизменно гордился, что гостю лучший прием оказать мне всегда удавалось. Если б я мог угадать - но богам неугодно было вложить мне в глазницы столь зоркие очи... Тем и могу объяснить свою слабость к талантам разного рода, что часто вопрос предваряют ответом...
Кайен: Ох уж эти римские представления, - подумал Кайен. Глядя сейчас на ситуацию не замутненными похотью глазами, скверну он видел только в себе.
Публий: - Искусство обладает великой силой срывать покровы, - задумчиво ответил Публий, - твой виночерпий уже сказал мне об этой трагедии больше, чем я мог бы спросить, поскольку я никогда не понимал, как можно желать до забытья, исступления... преступления. Именно желать, ведь любовь не нуждается в обладании. По крайней мере нуждается лишь в той степени, которая позволяет позаботится и защитить... то что любишь. Не так ли, Понтий? Ты любишь искусство, но Вистарий, и многие другие - отпущены тобой. Желанье обладать - корень большинства трагедий... Философы уже стерли языки, стилосы и перья, повторяя это, а трагедии всё происходят и происходят. Он допил то, что оставалось в киликсе одним глотком и, освежённый, ободряюще улыбнулся Меценату: - Впрочем, я может быть ещё спрошу, Кайен раззадорил моё любопытство своим предложением. Твой дом прекрасен, Понтий, - продолжил легкомысленно, без перехода, - и я не желал бы ничего, кроме... морковки. Сидус, подойди! "Ну сам виноват если твой непойманный чего унюхает" покривился Сид, а лицо поднял уже сияющим и невинным, как-будто никакая грязь его отродясь не касалась. И подошел расслабленно, как-будто идти и не мешало ничего. Публий, чуть выгнувшлись, протянул ему щиколотки с драгоценными браслетами: - Снимай. Они теперь твои. И ступай, тебя искупают и накормят. Я заберу тебя завтра, по дороге на игры. Сначала дошли браслеты, которые он снял проворно и даже удержавшись от разглядывания, потом - что его берут на игры! и только потом "тут? этому??? сссука" - Ай, как ты неловок, - поднялся на скамье По, чтоб быть близко к одним ушам и далеко от других. - Иди учись работать. Тебе и до него ещё далеко. Потёр якобы задетую щиколотку и отпустил громче: - Ладно, научишься. Ступай.
Кайен: - Боги не склонны потакать слишком сильным желаниям, - пожал плечами Кайен, - отсюда и преступление. И воспользовался случаем покинуть ненадолго перистиль, выйдя за морковью. "угрожает?" - равнодушно думал он, и кривилась губа. Некогда он взвешивал их на единственных доступных ему весах - готовности заплатить цену жизни, и выяснялось, что таких желаний пугающе мало. Немногим позже - поскольку он всегда скрывался за неистребимой надеждой - яснее проявился вопрос способа смерти. В некоторых случаях он был загодя известен. В прочих - Кайен полагался на милость богов, считавших, и, похоже, не без основания, что неизвестность придает решимости. С утратой любви жизнь теряла цену. Желаний становилось больше. И они мельчали. С утратой любви - резко. Все реже Кайен задавался вопросом, и сегодня не задался им. И, как оказалось, заплатил цену жизни. Правда, прошлой... Да, забывать он умел.
Меценат: - Знаешь ли, друг мой, звучит это высокопарно, да и действительности соответствует мало: как ни желай, не хозяин ты дару чужому, что ни вложи в обладателя - вынешь иное, и хорошо, если ты ожидания сдержишь: тот, кто ответить стремится на них, потакает слабости, дар же - свободен, надеяться глупо, что он пойдет в поводу у чужих измышлений. Способа два есть талант уничтожить: описан только что первый. Второй удается немногоим: полностью дару отдаться и первым погибнуть. Он улыбнулся. - Поэтому страшно бывает слышать о новом заказе Вистария. Эти мрачные плиты надгробий, наяды, титаны... То, в чем я вижу его настоящую силу, может, иным и на глаз не попалось бы, вздумай выбрать они. Да, умеет он мысли чужие выразить так, что замысливший сам удивится, как был умен... но не этим ваятель мне ценен.
Публий: А мысль работала, перетряхивая нити, перебирая варианты, отсекая лишне, не отвлекаясь на постороннее. Не сходилась картиночка. Ревнивая гетера? Я вас умоляю... Нищая гетера. Смелая (добродетельная?) служанка? Где вы видели богатого купца у которого дома девки, пред глазами Дахи, а ему не лень... И нигде ничего не всплывало. Ни скандальчика, ни намёка, ни слушка... Любовная трагедия? Нет, всё может быть, но не сходилось. Из-за пустячка, мелкой детали - дохлого охранника. Смысл убивать его, если ревность, месть, поруганная добродетель - был только если он защищал господина. Но найден он был далеко, таскать тела по битком набитому дому не могли, тем более если женщины. Он не мог быть и свидетелем убийства - поднял бы шум... или как минимум был готов к нападению и дорого продал бы... один удар. И ещё один удар. Никто не видел ни одного. В полном людей доме! Смелость. Дерзость. Расчёт. Получался профессионал. Так при чём тут бабы? - В том, что касается искусства, я не смею с тобой спорить, Понтий, ты сведущ более многих, - конечно он всё слышал, на то и уши, - в том же, что касается любви... - "оставь это тем, кто в ней разбирается, ради всех богов", - я соглашусь с Кайеном, разве что добавлю, что когда желанье человека достигает божественного накала, он либо становится зверем, Церцеи не дремлют... или, очень редко, становится в своём страстном желании почти равен богам. И лебедь слетает к Леде. Но начало всё равно остаётся животным... и конец получается таким же. А это не очень хорошо, как учит нас... кажется, Платон? - отмахнулся По ресницами от собственного риторического вопроса и положил что-то в рот не глядя, только в соус обмакнув. "Нет, не сходится. И ведь какие скотины - убить не могут чисто, без следа и зацепки, чтоб у людей потом голова не болела!"
прислуга: Сид, удалившийся как велели, удалился не дальше двери. И, застегнув браслеты сперва чтоб не звенели, потом оба вокруг одного предплечья, стоял в раздумьях: поинтересоваться где тут у них латрина или остаться и попытаться подслушать, или хоть по жестам что-нибудь уловить.
Кайен: Кайен все еще наблюдал, как Мститель вставляет себе глаза, а потому прошел мимо мальчика, и лишь только шагах в пяти обернулся. - Пойдем, покажу тебе, где помыться. Голоден? - взгляд все так же сквозил через человеческую фигуру в того, кто пока не мог смотреть. - Они обычно не помнят об этом, - и, все тем же голосом без цвета, запаха и перехода: - я взял тебя против твоей воли. Этого больше не бойся. И, повернувшись, повел в кухню, по пути указав, где бассейн для общего купания.
прислуга: "Он безумен нахрен!" думал Сид, на всякий случай вспоминая дорогу до выхода и есть ли по пути тяжелые предметы. "Чего тут ещё думать - он гетеру и порешил. Может она ему соперницей была..." В глазах нехорошо полыхнуло, потом потемнело, откуда-то отчетливо потянуло горящей плотью. Сидус сделал неуклюжий шаг, вытянул руку и вцепился пятернёй в стену. Здесь не могло ничего гореть. Для светильников рано. Рано. Мимо пронесли ещё парящее мясо на огромном серебряном блюде. Он проводил его взглядом и исподлобья посмотрел на египтянина. "Интересно а ему чем воняет после того как..? Железом?" - Кто сказал тебе, что я тебя боюсь? Но от стены отлепиться не смог. Всё ещё пахло палёным.
Меценат: - Не знаю, как в любви - я в ней был счастлив, - но чем сильней к богам стремится смертный, тем больше проявляет сути зверя. Когда тебе не кажется уроком тот факт, что ты во времени конечен, ты рвешься к обладанию вещами, тебе не предназначенными, этим гармонию пространства разрушая. Нам власть дана не больше чем над нами не дольше чем на миг - никак иначе к богам не приближаешься. Владея собой, имеешь больше наслаждений особого порядка. Наблюдая за зверем, постигаешь суть явлений скорее, чем за небом: ливни щедры, но все же пить удобнее из чашки...
Кайен: Кайен развернулся и раздраженно, поскольку очень издали, выбросил: - Тебя отпустили, хватит ломать комедию и иди есть. Резко дернулась одеревеневшая кисть, не оставляя шансов приглашающему жесту быть узнанным, Кайен отвернулся, подняв голову и прикрывая глаза почти брезгливо, прошептал свое неизменное "себау". Фаусту он заказал морковь, и пока ее стружили на кружочки и длинные ломти, информировал о вине. Перечисляя, он понял, что много. Фауст кивал. - И - да! накорми варваренка.
Публий: Никогда не деливший зверя и человека, ливень и чашку - Великая мать не признавала делений, духовное было вещным и наоборот, малое познавалось в большом так же как большое в малом, человек, божество и зверь - были неделимым целым, а познание требовало всего лишь отреченья, служенья, жертвы очищающей взгляд - перебиравший чуждые философии как бусины, чтоб занять руки, то бишь разогнать тишину и развлечь дорогих друзей разговором, делиться с Понтием своими мыслями о познании Публий, разумеется, не стал. Вместо этого он вскинул ладони как для овации, но хлопка не раздалось, ладони опустились тихими ночными птицами. - Понтий, признайся, ты пишешь? Это прекрасно! Но я предлагаю килик, - покосился лукаво, - в него привычнее наливать истину. Подозреваемых было человек четыреста. Кайен мог лгать. Меценат... мог быть введён в заблуждение. В лучшем случае. Но в первую очередь стоило найти и допросить служанку. По слышал немало интересного об охране Дахи. А ведь охрана могла быть и женской...
прислуга: - Козёл, - сплюнул Сид достаточно громко, чтоб надеяться быть услышанным. Он догадывался, что его неземная красота сейчас сероватого цвета и, пытаясь прежде всего отдышаться, дорого бы дал за зеркало во вторую очередь. А потом уж сортир, купальня, кухня. И чтоб этого там не было, а то отравит ещё. Первым. Глаза безумные... И всё же - чем ему пахнет после убийства? Сидус осмелился спросить такое только у добряка Такитуса, когда понял, что вся челядь в его новом доме - убийцы. В том - старом - доме, тихом и чинном, все были такими чистенькими, робкими, послушными. Там было всё совсем иначе, в том доме, который он сжёг вместе с хозяином, когда все ушли на праздник, и новенький ушел, а лю...хозяин остался, поразвлечься с ним, Сидом, по старой памяти, пока не видит тот, новый. Запах уходил из ноздрей не быстро. Сид понимал, что всё это от жары, голода, жажды, танцев и того что потом, разговоров про убийство, безумных зенок египтянина... Но ничего не мог поделать. Только дышать глубже. Тогда он тоже застыл. Прирос к месту и смотрел как горит дом. Он даже не думал, поджигая, что так полыхнёт. Но начало лета выдалось сухим. А потом он пытался прорваться внутрь, но балки рухнули. А дальше он ничего не помнил. Только запах. Ну и побои потом, конечно. И кол, на который брат хозяина хотел его посадить. На мысли о появившимся вовремя Публии в голове прояснилось. Он говорил, что его вела богиня. Как же... прям за ручку и вела прямо к колу, поджидавшему сидову дырку. Но теперь... Он осмотрелся, и упрямо пошел искать латрину, купальню, кухню не спрашивая никого.
Меценат: - Пишу ли я - случается, но зная в ближайшем окружении людей, чья мысль способна походя свиваться в цветные прихотливые узоры, записывать предпочтитаю, ибо, сколь тяжко не тружусь, чужой экспромт блистательней бывает несравненно. И это повод не воображать себя настолько щедро одаренным, чтобы делиться... чашкою, когда, смыв с черепицы первыми струями налипший на помет осенний сор, широкой лентой ливень с крыши хлещет. Мое же дело - скромно обождав, когда струя незамутненной станет, подставить чашку, поднести друзьям, и сожалеть, что цвет и вкус не могут им показать, откуда пролились. Вот разве только на голову вылить, - он усмехнулся, вспоминая Квинта, что и признал: - но и сие - актерство вторичное, и Понтий Меценат и тут всего лишь подражатель жалкий... Так смотришь, как с прилавка льется ткань, и лишь воображению доступно увидеть, как меж нитей на станке скользил челнок в руках ткачихи юной. И можно ткань продать, и подарить свою ткачиху-дочь кому-то в жены, и ткачеством процесс и ремесло наречь, но не присвоить ласки рук меж нитей проникающих, хоть десять названий им присвой... Я все о том... Прерви меня, когда я стану скушен.
Кайен: Он зашел к себе и надел на вымытую руку кольцо Исфандияра "исфаяндера" - криво усмехнулся, припомнив пармовы письма. Мальчишка терялся, это было нехорошо, это наводило на мысли о шпионаже, и, хотя в доме вряд ли нашлось бы для нюхача что-нибудь полезное, полагаться на воображение оскорбленного он не стал. Кликнул Сухарика и приказал найти. Вынес в перистиль тарелку с морковью на растопыренной пятерне, думая о том, что, может, и хорошо говорить знаками, но использовать - вот так - поневоле низших - подло. Гор еще не поднял взгляда. Гор стоял в профиль. И Кайен понимал, что просить его бесполезно. Даже если найти в себе наглость и слова. "я не лгал, не крал, не прелюбодействовал". «Так смотришь, как с прилавка льется ткань, и лишь воображению доступно увидеть, как меж нитей на станке скользил челнок в руках ткачихи юной. » Боги не вмешиваются в дела людей, они раз и навсегда сложили условия, дальше все идет по закону всеобщих связей, и он должен был хорошо подумать, за какую нить потянуть, прежде чем хотеть. Или - хотя бы - прежде чем делать. Тем более, если связь была давно знакома. Мог бы выбрать еще неизвестную, так нет. Впрочем, то, что он делал теперь, имело второстепенное значение после предательства самого себя. Он усомнился, есть ли у него разум. И положился на Гора - тот повернулся спиной. Кайен поставил на стол морковь и, сверкая рубином, разлил в килики вино.
Публий: "О, нет, мне интересно, милый Понтий, выслушивать как пасынок скорбит о том, что мать родных сильнее любит, выслушивать о том, что у судьбы не выпросишь никак родства по крови, хоть всю пролей, хоть криком изойдись, и помнить, что дано тебе понянчить её детей на бережных руках. Меня же и к тому не допустила - последнего из чуждых сыновей..." Поймал себя на том, что стал строить фразы как Стервий, с несколько вычурными интонациями, додумал "как только так сразу" и забрал у Кайена тарелку, не успевшую даже на стол стать, не заботясь делиться. Но честность в оценке Понтием самого себя пересилила досаду от задетого им больного, и По пообещал: - Когда-нибудь, когда ты будешь менее строг к себе, я обязательно попрошу что-нибудь почитать. А Квинт... его стихов я наслушался, они, конечно, хороши, но он даже не удосужился побывать ни на одном из моих симпосиумов, посмотреть на оригинал, прежде чем делать копию. Я предпочитаю читать людей, в чьих достоинствах смог убедиться лично и, даже если написанное ими окажется несовершенным, это будет лишь поводом вспомнить как хороши они сами, - и "когда-нибудь... попрошу" звучало двумя обещаниями.
прислуга: В латрину всё время кто-то ломился и Сид уже начал думать, что она в доме вообще одна. Хотя понятно было, что у такого богача домашних слуг - как тараканов у бедняка. Выйдя, он мило улыбнулся гневно зыркающей очереди, спросил про купальню и был направлен какой-то нестарой тёткой даже не слишком грубо - видимо, возвращался цвет лица. А вот в купальне было пусто и Сид долго искал скребки и какое-нибудь приличное масло. Браслеты, примерив на все мыслимые места, он, после купания, всё же решил надеть на ноги. Механизм не давал им звенеть, а смотрелись они.... смотрелись. Его первые драгоценности, с тех пор как... Тщательно осмотрев тунику и не обнаружив посторонних пятен, в кухню он входил нежным, благоухающим любимчиком какого-нибудь сенатора, не меньше, ни на кого особо не глядя и слабо улыбаясь воздуху перед собой. - Меня велели вкусно накормить.
Меценат: - Нет, я людей не читаю. И вряд ли хотел бы, зная, что Квинт - человек далеко не хороший, что он стоически - черств, и кинично - небрежен, и ни одной философии не удалось бы перед софистикой Квинта держать оборону... и что Вистарий - не мед, ибо думать не склонен, даже, я, право, сказал бы - совсем не умеет... Так что, прощать недостатки я дальше намерен, не открывая их в тех, в ком талант открываю.
Кайен: "что же ты там прочел, в этом кольце, а," - думал Кайен, усевшись к ногам Понтия с налитым себе. Понтий подсказывал усердно: корысть, кичливое кокетство, заявка на права, с которых трудно будет сдвинуть. И все это будет правдой, если Публий Исфандияра не знал близко до материнских подарков. И, в общем, Кайен подыграл бы, если б увидел, насколько азартен окажется По, сражаясь с ним за сердце доброго Понтия. Но не сейчас. Сейчас он и вино-то держал в килике у рта исключительно из поддержания духа беседы.
Публий: А Публий читал. И взвешивал. Возраст и избалованность удовольствиями проблемой для него не были никогда, поэтому на весах лежали - снисходительность, хороший вкус, приятная внешность, щедрость, обходительность, незлобливость... и вялость духа почти одиноко, но весомо, покоилась в другой чаше. Только во времена скитаний с фригийским... балаганом он был настолько глуп и неопытен, чтоб завлекать в обычном понимании этого слова. С тех пор утекло слишком много вина и крови. Теперь он просто показывал. Себя. Чуть больше там, где был заинтересован, подавал надежду и ждал. Они выбирали сами. И, разумеется, они выбирали его. И это всегда оправдывало себя и избавляло от лишнего и суеты. Но выбор делает бодрый дух, а Понтий... тянуть кого-то на верёвочках По давно перестал. Все его арканы были не толще паутины и если они рвались, то это было к лучшему. Кроме одного. Но ему хотелось думать, что это не аркан. Любимчик сверкал чем-то на пальце, По, любивший переодеваться не менее трех раз в день, меняя, разумеется, и драгоценности, спокойно отметил демонстрацию. - У меня есть друг, человек искусства и страстный коллекционер механических диковинок. Он говорит, что чем сложнее механизм, тем чаще в нём ломаются разные детали. Ты талантливый и щедрый настройщик, Понтий. Я бы не смог... - "мне хватает и одного этого коллекционера, чтоб пить отвары по три дня к ряду", - хоть и знаю, что прекрасному положен какой-нибудь изъян. Хотя бы для того, чтоб боги не возревновали. А за талант прощается многое... я заказал Вистарию изваяние, сложный заказ... если он сможет, я буду самым горячим его поклонником, даже если он не будет думать никогда. Ты извинишь меня, Понтий? Мне надо... освежиться. Кстати, Кайен, ты хотел мне что-то показать?
Меценат: - Я извиню тебя, Публий, - хозяин с улыбкой тихо кивнул, - даже если за этой уловкой скрыта усталость от скучных моих разговоров. Прав ты, талантливым людям прощается много их недостатков, когда уж считать недостатком живость ума у танцора, не знавшего равных. Будь милосерден, Кайен, не изматывай гостя, - с этой расхожею шуткой кивнул он вторично, и, отпуская их, килик приветственно поднял.
Кайен: Кайен молча поставил килик и взаимно отвернулся от бога, поднимаясь и приглашая следовать за ним. И даже не счел возможным услышать шутку, на которую в другое время отреагировал бы если не показной скромностью, то едкой дерзостью. Кольцо ли напомнило Публию, или уж заодно он хотел прощупать и кайенову часть понтиевой щедрости, а это было неплохо, носить в себе секрет было уже тяжело, рассказывать о нем прямо - чревато, а как вторая версия в одном доме поимка убийцы-вора могла бы навести умного человека на мысль, что существует и третья и это еще не предел. И, если не кольцо, то множественность версий, о которых не говорится вслух, заставит задуматься, почему не говорится. Он молча подождал, услужил, подав полотенце, и, незаметно перебирая пояс, пошел к ступеням подвала.
Публий: По улыбнулся хозяину дома ещё мягче чем встал, так неопределённо качая головой, что врядли бы кто понял принимает он похвалы или сомневается в непревзойдённости. Услужливости, после происходившего в перистиле, он удивился, не отказав своему любопытству, не скрываясь посравнивал руки египтянина со своими и, найдя их одинаково изящными, полотенце принял с лёким кивком. А у входа в подвал, помня про подвалы слишком много, особенно про подвал винной лавки, и вовсе положил ладонь на Каеново плечо, разворачивая: - Мне эти сандалии стоили состояние, золотце. Скажи мне что я их не замараю, - поинтересовался откровенно. Валяться в подвалах могло всякое. И жидкости в них тоже бывали разными.
Кайен: Кайен дорого дал бы за чувство объятого крыльями затылка. Или за мгновенной силы удар в него. И за второе даже больше, поскольку в первое не поверил бы. Поэтому он на миг задумался над словами, потом даже слегка вернулся - за факелом, и только уже отпирая, догадался ответить: - Я позаботился, чтоб там было чисто. Я... к чему жестокость пост фактум. Он действительно был озабочен удобством узника. Он был бы им озабочен, если бы сам рвал ему глаз, добиваясь признания. А в данном случае он все равно считал себя должником, ибо человек платил жизнью. Что бы взамен не получал. Узкие прорези под потолком не давали особого света, но с помощью факела - разглядеть можно было, что внутри действительно чисто. И циновки. И даже шкура. И пара табуретов, один из которых служит столом, и на столе - остаток еды, вполне пригодной даже самому Кайену если знать, как он относится к ее качеству. И только худоба и пустая глазница заключенного здесь человека соответствовали месту. Кайен дал разглядеть его, подняв факел, и тихо попросил его: - говори. - Я сказал, - поднимая взгляд, ответил человек жалобно, но, переведя глаз на Публия и на Кайена снова, заговорил: - Я здесь живу... жил. На улице. У меня... я видел, как собирались на пир. Фауст всегда выносит потом... поесть. Но я хотел... Кайен ждал. Ему было безразлично, как хорошо сыграет обреченный. - Я прошел в сад. Посмотреть. Увидел, как убили раба... его господин. Мне понравился нож. Я хотел сразу уйти, но кругом были люди, я пошел туда, откуда они вышли, и увидел там того господина. Он был один, и очень... а у меня семья.
Публий: По поднял бровь, заинтригованный. И пошел следом, незаметно проверяя легко ли выходит из ручного браслета лезвие. То, которое для другого. То, что для себя, он, как научил Нерио, проверял ежевечерне, помня, что оно важнее. Кайен не обманул, условия... содержания были как на курорте. Но вид! И запах больной глазницы, тошнотворный, знакомый по бесконечным дорогам, по комнате, в которой он видел фригийца в последний раз... Публий старался не присутствовать на допросах и вообще не работать... с последствиями. Сдерживая дыхание, он едва дотерпел пока человек договорит, развернулся в Каеново плечо носом, занюхивая (кто бы мог подумать, что эти египетские благовония всё-таки могут пригодиться?!) и постучал пальчиком по смуглому бедру: - Гадость какая. Она мне кое-что задолжала, но не столько, чтоб я на это смотрел. Пойдем-ка, милый, выйдем. На ступенечках поговорим. Вышел, не дожидаясь, прижимая к лицу собственные надушенные волосы и остался ждать где-то посередине лестницы, прислонившись спиной к стене и прокручивая в голове услышанное.
Кайен: Кайен не понял, кто остался Публию должен. И, видимо, его это мало интересовало, потому что он не задумался дальше возможности связать служанку гетеры с нанятым нищим. Он также не был тронут беспомощностью Публия. Он просто устал сдерживать вожжи, а лгать эдилу был не готов. Заперев за собой подвал, он вздохнул свободней - миновала угроза подробного и искреннего умоляния о семье. - мы вряд ли найдем его семью, даже если он скажет где она и мы пойдем туда... - проговорил он бесцветно, со слабым обозначением печали на лице, больше смахивающей на брезгливость. - но некоторым людям в самых необычных условиях трудно удержаться от вина... Ты видишь, Понтий болезненно принимает любую, пусть иллюзорную, оплошность, которая может вызвать недовольство гостя, в его доме гость - это бог... а уж убийство гостя..! Я боялся, что какой-нибудь бесстыжий мазила изрисует стены дома - нет ничего святого, когда можно развлечь толпу. И нашел его... пьяным. Окровавленным. По сути, в его словах не было ни слова лжи. А на руке, поднесенной ко рту, намекал перстень. Во всю рубиновость намекал, что на стенах иногда пишут правду, а не только объявления о казнях.
Публий: Всё так же свободно привалясь к стене, как какой-нибудь уличный мальчишка (которым он и был когда-то, но которого редко вспоминал) - одна нога на ступеньке повыше, колено почти перекрывает проход, другая стоит твёрже, чем у врытой статуи - Публий, в размышлениях уже забывший про запах, ответил не сразу. Он долго смотрел на Кайена, просто, в глаза, где бы там ни был взгляд, внутри или снаружи, на кольцо, и наконец улыбнулся: - Понтий чувствителен. Ну так ему и не надо думать о хлебе насущном, думают другие. Ты прекрасно о нём заботишься. Хорошая... версия. Я просто уверен, эдил не будет в претензии. Немного странно только, что бродяга ничего не взял кроме ножа, наверняка он прихватил ещё что-нибудь с тела и потерял или пропил в тот же день, - посоветовал небрежно. - Мы спорили на одного мужчину. Дахи проспорила мне изумрудные серьги и должна была передать через служанку, которая была с ней на пиру. Служанка после пира не пришла... Кроме того это уже вторая гетера в этом месяце, хочется убедиться в своей безопасности, знаешь ли... Впрочем, тебе это не интересно. Он убрал ногу, потянулся, поднялся на пару ступеней и оттуда добавил: - Пусть плебс болтает о любовных историях. Я помолчу, чтоб не показаться глупо-сентементальным. А этого, наверно, надо уже предъявлять, а то эдил ещё набежит с вопросами прямо сюда... не будем расстраивать Понтия.
Кайен: Кайен рассмеялся, как не смеялся, когда был уличным мальчишкой. Поскольку уличным он был не так уж долго, но ему хватило на всю жизнь. Публий здорово умел переворачивать кубики, так что наверняка увидит, с какой стороны набито шесть. Рано или поздно. Смешило еще откровенное покровительство - впрочем, понятно, чем вызванное. С эдилом Кайен все же еще подождал бы - до тех пор, пока слухи не избавили бы его от необходимости лгать. Этого уже и так было чересчур. - Кошеля не нашли, - сказал он отсмеявшись, - а нож остался в груди... как, впрочем, и кольца на руках - их долго снимать...
Публий: - Вечно эти купцы что-то теряют, - усмехнулся По в ответ, а выйдя из подземелья, потерев запястье поставил на стопор пружинку, которая для себя. В перистиле он соорудил рассеянное лицо и, опускаясь обратно в подушки, заметил Понтию: - Я так сентиментален. Храню любовные записочки, подаренные безделушки... и мне всюду мерещатся любовь и страсти. А жизнь... она прозаична. Кайен поделился со мной своей версией и, кажется, он прав, а я просто фантазёр. Но довольно о грустном! - Он подхватил килик и щедро плеснул богам. - Какой прекрасный дом, Понтий. Я не устаю восхищаться. За великолепие! ... и все же, я надеюсь что мой новый дом тоже сможет тебя порадовать. Если не изяществом, так чудным воздухом, которого нет в Риме. Как только пройдут печальные игры, и скорбь по ушедшим притупится, я снова буду принимать гостей.
Меценат: Понтий опять подтвердил, что с большим наслажденьем в гости в Белеццу приедет - и с тем ощущал он от легкомысленных выводов гостя покой. Наконец-то... Словно тяжелого духа следы разогнались звоном браслетов и крыльями шелковых тканей, словно открытые ставни впустили снаружи влажного воздуха струи... а может, пока он ждал возвращения гостя, он сам не заметил, как потянуло прохладой и тучи из белых сделались серыми и полетели быстрее.
Публий: По рассказал, к случаю, пару забавных историй про своих новых соседей - один выезжал обложившись маленькими собачками до того, было непонятно где кончается его парик, а где начинаются пёсики, вторая в первый же день прислала узнать не продаёт ли Публий ослиц, у Мирины, мол, были ослицы и она купалась в молоке как Клеопатра и матроне тоже взбрело... - дополнил это рассказом про своего старого-нового садовника, который не знал слова "ортогональный" и думал, что это что-то вроде вида... ммм... аа... непристойного наказания, которым грозил ему господин, похвалил креветки в цитроне и засобирался: - Ох, Понтий, я тебя совсем заболтал, и мне ещё надо сегодня заехать к поставщику вина, там что-то такое привезли... И, уже поднявшись, "вспомнил": - Великие боги! Я же шел ещё и по делу... та часть твоей виллы, что примыкает к Белецце, надеюсь, продается отдельно? Мне нужны огородики, до сада. Но это всё мелочи, я пришлю своего человека твоему управляющему, не нам же утруждаться всей этой землёй...
прислуга: Фауст оценил предваренного Кайеном варваренка и подумал, что фасоли ему лучше не класть, чтоб змей сутра не шипел. Сид поел быстро, много и аккуратно, обаяв какую-то кухарочку наивным "сладкого хочу" получил что-то неземное в меду и гранатовом взваре, выходя вытер губы о плечо кого-то нестарого, мусулистого и подмигнувшего, понимая, что догонять не будут, все при деле; стащил первую попавшуюся по дороге расшитую господскую подушку и, найдя в отдалённом портике скамейку за разлапистым растением в кадке, устроился, надеясь что до утра не найдут. Перед тем как задремать, он думал что тут богаче, но не так тихо как в том доме, но тот бы разросся и там тоже бы забегали толпы, хозяина всё равно собирались женить, ему ведь было уже аж двадцать пять, а неженатый купец в двадцать пять... Полосатая тень от растения была почти неподвижна на белом лице, спящий Сид выглядел тигрёнком-альбиносом, но если бы ему об этом сказали, он бы не понял. Он не видел тигров. Его никогда не брали ни на игры, ни в зверинцы.
Кайен: Он остался сидеть на ступеньках в подвал, нехорошо отрешенный. Собрать мысли оказалось даже сложнее, чем поднять кости, а сделать это было необходимо, потому что где-то бродил нахаленок этого проницателного наглеца, хорошенький как девочка, будь он лучше трижды неладен - едва не заглянуть из-за него в глаза богу. И вспомнить. К Понтию он не пошел - ганимед прислужит, выслушивать претензии Кайен был не в настроении - он знал, в чем не прав, и какой-то покойник вкупе с посланцем парфии шел в этом списке вторым сортом, подешевке. Даже третьим, учитывая мальчишку. Сила желания, знакомая ему в прежнее время, когда он попал сюда... явление Мстителя не воскресило ее. Сухарик выбрел на него, когда он уже устал дожидаться в атрии и собрался уйти к себе. Доложил, что нашел, и что существо спит, и будить его Сухарик не рискнул, не зная, куда его деть. Кайен тоже не знал, устало спросил: - Может, к себе возьмешь? - но прочел испуг на лице как недоверие и подозрение в насмешке. Махнул рукой и попросил проводить. Присев на корточки над спящим, он передумал его будить, понаблюдал немного, взял на руки отнести к себе, смутно намереваясь расспросить, когда проснется.
прислуга: Снилась Ида. Такая, как она пришла тем утром и полезла сильными тёплыми руками. Он позволил, потому что не всё ли равно куда деть утренний стояк, а так хоть простынь чистая. А потом она начала что-то там вздыхать и Сид её прогнал, потому что все эти охи-вздохи... он на это больше не купится. Он будет как Публий. Точнее лучше и богаче, потому что ничего не отрезал. И он отстранил Иду рукой... упёршейся в плоскую грудь. Открыл глаза, понял что найден. Вспомнил "иди работать". Положил руку египтянину за плечо. Посмотрел на него не мигая и осведомился сонно: - И куда мы?
Кайен: Это было хуже, чем сны. Это было задать себе вопрос: я выживал. А этот - ради чего?.. Кому он должен, этот ребенок? За чей просчет? И по инерции продолжать нести, когда можно было отрезвляюще поставить на ноги и элементарно отослать к сухарику и запретить выходить до утра, чем и отделаться. А так была иллюзия сочувствия. Искупления. Хотя врать себе не было смысла - в сочувствии нуждался он сам. Он не ответил и не улыбнулся, донес, уложив к себе на грудь головой и, вперив глаза в черного идола, висящего над краем ложа, попытался прислушаться, как принимает его ребенок. Страх его и ненависть его он уже видел. Он хотел знать, как далеко простирается ЭТО терпение.
прислуга: Сид рассматривал дом и принюхивался к чужому телу. Когда-нибудь и у него будут такие шикарные благовония. "Работать"... что он имел ввиду вообще? Просто подавать до полудня пока не заберут? Или сам подсуетиться не мог и надо было обаять любимчика хозяина дома? Не учиться же он его отправил? Не мог же он всерьёз..? Чего там учить? он и так за те годы... Сид всё умел. Конечно, лучше всего было бы этому не понравиться, чтоб отстал. Но если потом спросят... И он решил подождать и посмотреть. Он его не боялся. Пять лет в палестре, начнет душить или ещё что - отобьётся. А есть у него в комнате он ничего не будет.
Кайен: Красивый, как девочка. Упругое, нежное плечо. Если спросить себя: или ты сам не лег бы под того же понтия, пригрози тебе чем-то, чего ты сильнее не хочешь, то это искушает. Проникнуть за ту грань, где ты не будешь для него меньшим из зол. И это синдром гнилого плода - если не цепляться за слова и понять, что это плод за гранью несъедобности, предназначенный для другого, готовый пожрать себя той своей частью, что вырастет в будущее, но все еще искушающий видом. И в случае с плодом, при всей силе голода, останавливает опыт. А в случае с похотью - что ты можешь себе обещать, если тошнит тебя потом только призраком? Он завел руки за голову. В конце концов, что тебя оберегает? Кроме готовности к удару в затылок. И отогнал выдохом приставшую к лицу светлую прядь. Она снова потянулась за вдохом. Он пригладил ее лицом и следом поцеловал лоб.
Сидус: Вот это было уже через чур. Издевался он что ли? Или как семилетний малёк который мухе лапки отрывает по одной, а потом безутешно рыдает "прости бедная мушка"? Кем он его вообразил?! Сид отодвинулся, потянулся, перевернулся на локоть, и спросил без интонации: - А ты рисковый парень, как я погляжу. А если б я с утра солёную рыбу с молоком ел?
Кайен: - При таком-то хозяине? - удивился, скрипя баритоном, Кайен и небрежно, прикрыв глаза, признался: - я взял бы тебя в любом дерьме, - "даже, как оказалось, в собственном", - ты очень красив. Кошку бы. Вызывающий баланс доверия и независимости. Интересно, кошачье доверие он никогда не хотел измерить на предел. Почему так с людьми? - Что он хочет? Почему он тебя оставил?
Сидус: - Я в курсе. Ну ещё бы. Все хотели. И че, всем давать? Задаром? Хотя... Сид потянул ногу, изогнул шею и посмотрел на браслет. Уже получалось что нет. За одну сухую палку. За какие-то несколько тактов. Если так пойдет дальше, ему никогда не придётся как там. До этого его никому не отдавали. Но отец хозяина зажимал в каком-нибудь тёмном углу, а потом говорил, что продаст если Сид "расстроит мальчика". И один раз к ним с хозяином присоединялся какой-то его друг. Он потерпел, чтоб не расстраивать. Этот, за которого браслеты, четвёртый получается. Хотя Сид не помнил, что с ним делали после пожара. Болело всё, абсолютно всё, но сильнее всего - рёбра и ему было не до задницы. - Подарил. На сутки, не обольщайся.
Кайен: - Последнее дело, - согласился Кайен, из-под полуприкрытых век наблюдая самолюбование. - Но я его не просил, так что это не ответ. Что он хочет... за свои браслеты?.. просто не видеть тебя сутки? - насмешливо поднял бровь, - иначе ты бы уже что-нибудь начал... Как-то мне холодно... - отметил полушепотом и встал, медленно, лениво. Стащил с сундука леопардовое покрывало. Завернулся, не раздеваясь, и кулем сунулся в постель. И долго дергал кольцо, снимая с пальца, и выбросил его на стол из-под шкуры. Не нравилось ему это, не нравилось - явление, и тут этот озноб, и детской, что уже еле теплилась, догадкой догоняло подозрение: которые врата? Он поморщился и спросил: - Тебе тоже холодно?
Сидус: Сид напрягся, но тут же расслабился - поддевал египтянин слишком очевидно. - Браслеты - чтоб я не расстраивался. А потом ещё что-нибудь даст. Он щедрый. Новый хозяин действительно был щедрым. Щедрость заключалась в том, что он не хлестал Сидуса по щекам, как сирийцев. Руки у него всегда в кольцах, а кольца могли попортить кожу. И до сих пор не предлагал гостям. При его-то работе. Но это, наверное, потому, что рёбра перестали болеть совсем недавно, а Публий выложил за него кучу денег. Сид даже знал сколько и сумма ему нравилась. Он был очень дорогой. - А что, у тебя есть вторая шкура?
Меценат: Понтий смеялся, и, где-то в душе сожалея, что эта женственность, эта приятная нежность - только уловка талантливого лицедея, ждал только случая прямо спросить его, где же прятал ты всю эту раскрепощенную живость в радость пиров приходя как взыскательный зритель?.. Только беседа текла и догадка ложилась на сердце лестно и грустно, что гостя б обидел этот вопрос, что у гостя есть цели иные, гость не для каждого пляшет, не к каждому ходит с этим подарком, глаза у него голубые, волосы тонкие, длинные, шелк по погоде, руки в перстнях, ноги в обручах, щеки румяны, только не женщина он, и какой бы вершины он не достиг в мастерстве, а поддаться обману Понтий не мог - совершенное недостижимо. Все, что он мог захотеть - чтобы этим движеньям было просторно, он с рук бы кормил его медом, с ног его обувь снимать не считал бы зазорным после подобного танца; он много бы отдал - тут он подумал о Парме. И вновь улыбнулся: Парм признавал красоту только в стройности чисел. Так что порыв благодетельный канул, неузнан, в омут рассчетов, которым напрасно учился Понтий, привыкший прислушиваться только к звону тонких браслет, но не денег. И, сбившись с мысли, он неловко допустил: - Парм будет осведомлен мною, что ту часть, которую ты хочешь присоединить к своей вилле, я отдам за... символическую цену.
Кайен: - шкура у всех одна, - пробормотал Кайен, предоставляя думать, кому и как оплатит Публий его, Кайеново, дерьмо, которое, если уж мальчишка судит его по первой грубости, все еще впереди и неизвестно, насколько липкое и какие следы оставит на нем за сутки, - вот мне и интересно, чего ради он решил тебя расстроить, если твое расстройство так дорого обходится, - если ему не холодно, то это плохо, совсем плохо, а если сучонок продолжает выпендриваться, пусть сам ищет, обо что греться.
Публий: Публий вычел двух сенаторов, прибавил земли, хорошего дорогого космета, новую роскошную лектику, пару новых браслетов дороже подаренных и улыбнулся задумчиво: - Твоя доброта опасна, Понтий, она искушает... попросить большего. И когда ты приедешь, я попрошу... совета у твоего тонкого вкуса - где мне в Белецце обустроить портик для танцев. Слегка склонил голову, прощаясь, и вышел, у самой двери перистиля нажав пружинку на другом браслете, оставляя аромат своих благовоний прощаться и напоминать за себя. Арифметику он терпеть не мог. Но, что поделать, считал быстро. >>>Улица, ведущая от и до
Сидус: Сидус даже задумался - есть ли какие-нибудь причины кроме желания хозяина позабавить возможного покровителя и обменять на его, сидову, задницу нейтралитет любимчика. А... кто их всех знает. Он был сыт, с браслетами, а завтра впервые в жизни пойдет на игры. Ну и зачем голову ломать? - Не ты ли спас его от скорпиона? Свою жизнь он ценит уж наверно дороже браслетов... - "и моего... расстройства", сообщил египтянину тоном "ты что, дурак совсем?" и отвернулся демонстративно, насколько это вообще можно было сделать лёжа на одной постели. Но на постели хотя бы снизу грело.
Кайен: Римляне, эти римляне, да правда, что ли, что он кланялся Селкет, а этот боялся насекомого?.. Дураком Публий не был, он был актером в роли дурака. Это можно было использовать как повод, но не могло считаться причиной. - и ты думал донести до меня его благодарность, устроясь прикорнуть за кадкой, - повезло кому-то, кто ценит свою жизнь дороже браслетов и его до сих пор не разубедили. - Ну, так начинай отслуживать, иди принеси мне кошку. И если она будет облезлая... словом, не будь дураком, я этого не люблю. Или согреть воды?.. "вечером", - решил Кайен. Понтий тоже захочет погреться. Подниматься снова было лень. Можно было подтащить к себе мальчишку, ощущения предвкусили мягкие волосы, гладкую грудь, полные губы - и тут он понял, что целовать эти губы не хочет. И следом отвалилась и тяга ко всему остальному.
Сидус: - А тебе благодарности мало? - вскипел Сидус, представив предстоящие почти сутки и сцедил сквозь зубы: - Ничего я не собирался. Да ты знаешь сколько я стою? Жаба его задушит убивать или калечить. Даже если узнает, что я тут перед тобой танцы не танцевал. Да и ты невелика птица. А если что, я скажу что ты вопросы всякие спрашивал и вообще. И будет моё слово против твоего. Этот безумный египтянин его достал - то насилует, то на руках носит, то выдрючивается, царя из себя строит. Сид подорвался с ложа: - Кошку тебе? Хорошо, поищу, только ты спроси её, прежде чем употребить, - и вышел, грохнув дверью. А че? Сквозняки.
Кайен: - Мало, - сказал Кайен в закрытую дверь сквозь улыбку и осторожно вытянулся под покрывалом, чтоб не вылезли ноги. Право же, он собирался разуться - потом, когда почувствует, что тепло его тела пересиливает прохладу воздуха. Причина показалась разгаданной. Еще немного времени, и он попросит Бурого отловить его и запереть в подвал. Потом одноглазого стало жаль, и он обещал: - Выпорю, - так же негромко и равнодушно. - Не я за тебя платил. Самое интересное, парень угадал по поводу кошек.
Сидус: Кошка, на удивление, попалась ему как только он вышел в сад. Сидус точным броском изловил её за хвост, сгрёб так чтоб не рыпалась и замурчал, наглаживая. Эти любили его безоговорочно, в отличии от хозяйских чудовищ, до сих пор норовивших оттяпать пальцы, хотя кормил он их на убой. Схваченное замурлыкало в ответ, но обратно Сид идти и не подумал. Ему и тут было неплохо. Правда собирался дождь, но что ему - в беседке? Он смотрел на ветр и жалел что нельзя ему подставить голову так, чтоб влетев в ухо он через другое выдул все мысли. Первый раз Сид отчетливо представил себе что именно его ждёт в новом доме. Он не сомневался, что может стать как Публий. Богатым, свободным, и выбирать с кем спать самому. Ни мгновения не сомневался. Но до этого... До этого будет - вот такое?! И сколько же их... будет? Мурчащее, которое он перестал наглаживать, рыпнулось с рук, Сид поймал на лету, а подняв голову, увидел того, об чье плечо вытер губы. И по ухмыляющемуся взгляду понял что сейчас будет. Как минимум разговор. Мускулистый что-то завёл, улыбаясь, Сид ткнул ему кошкой в лицо: - Кайену несу. И вернулся в комнату. Он надеялся что египтянин задремал, угревшись, пока он сидел в саду. Но как бы не так. И Сидус закрыл дверь изнутри и выпустил животное на пол. Молча.
Кайен: - Слаая, - тихо обрадовался Кайен, вполне живо повернувшись, вытягивая к ней руку и подперев подушкой бок. Все так и должно было происходить, именно так, и он не сделал ошибки, и если б он пытался тогда договориться, вместо того чтобы просто взять, Публий оказал бы ему доверие, а не честь. Да и сделал-то это не он - во всяком случае не в тот раз - а раз и навсегда сложенные условия: ложь порождает следующую... Потому-то Гор и отвернулся. Нет, совершенно понятно, зачем вообще приходил: ответ держать все равно придется, по логике тех же условий. И мальчишке совершенно не нужно его прощать, его задача не проглядеть закона. Кошка почесалась и вежливо подошла поздороваться лбом о свешенную кисть. Кайен продел руку под лапы и занес ее к себе. - Ты спать хотел, - сказал, приглаживая между глаз, как она любила. - Раззуй меня и спи ложись. Покрывала там, - он указал на один из сундуков, повернулся на спину и поставил кошку себе на грудь. Та села и принялась мыться. - Подушку можешь взять любую.
Сидус: - Перехотел, - Сид взял подушку, кинул на ближайший сундук и уселся сверху. - Рано. Мы дома ещё и ужинаем. Сам себя разувай. Он смотрел на египтянина, как он двигается, говорит, поводит глазами, благоухает, уверенный в собственной прекрасности и это напоминало ему. Напоминало... себя? И Сидуса осенило: - А почему ты спишь тут, а не с хозяином? Когда он сам был хозяйским любимцем они спали только вместе. Всегда. И только когда появился новенький...
Кайен: - Потому что... - он поморщился: - не сгоню же я ее, - и, сделав паузу, хоть и уверен был, что бесполезную, поскольку что знали они о кошках - меньше чем о скорпионах! - разуй, пожалуйста.
Сидус: - Ммм, - "мужику с бабой конкурировать... врагу не пожелаешь". Он слышал такие истории. Рассказывали "добрые люди" в преддверии хозяйской женитьбы. Сначала он взял подушку и кинул обратно на ложе. Потом быстро и просто разул египтянина и сразу лёг. На ложе. Потянув на себя мех: - Делись тогда. А я своего сжег за то что он не со мной спал. Не люблю спать один.
Кайен: - Говорю тебе там есть еще, - напрягся локтем Кайен, отстраняя, чтоб не сдернулась с покрывалом и кошка. Он тоже не любил спать один, но в данном случае перевес был на ее стороне. А позабавила - реакция. Мальчишка его пожалел... и каково! Вот сколько он, оказывается, стоил. - Не кричал бы ты об этом на каждом углу. Интересного привели боги человека к дверям подвала. Рассчитывал ли он, что оставленный станет говорить о подобных вещах..? - и, к слову: ты спросил его перед этим?
Сидус: - А он меня спросил, когда сначала вот так делал... - возразил Сид, беря кошку, поднося к лицу и мурча ей в морду, кошка удивлённо понюхала нос и он небрежно поставил её обратно, - а потом другого привёл? - и точно так же как кошке помурчал, порычал скорее, в лицо Кайена, но не слишком близко. Кошка, в попытке поймать заманчиво пролетевший перед мордой светлый локон, задела его по уху. - Во. Вот и я об этом, - повёл на неё подбородком Сид, вставая за второй шкурой. - А я и не на углу. И вообще, я варвар, мне можно, - вспомнил как ругала его прогнанная Ида. Чего ему было бояться? Права на его жизнь и смерть они уступили. И не только Публию, но и богине. При свидетелях. Порылся в сундуке, отодвигая тряпичное, нашел меховое и лег обратно. - А кто спит с тобой тогда? На кровати было не так промозгло как на сундуке. Демонстративное отдельное спаньё всё равно не помогло бы, вздумай египтянин приставать. Второе покрывало обнадёживало. И Сид потянулся и раскинулся свободнее.
Кайен: "значит, холодно", - отметил Кайен, намереваясть послать в подвал теплой воды - все-таки этот глаз... потом, когда Поний соберется греть... эта лень! такая лень кончает свои дни под забором!.. и, возможно, даже горячего вина. - Сегодня - ты, - лаконично ответил. Он даже перехотел поддеть вопросом - должен ли был принуждать себя человек, который перестал чувствовать. Он не любил, когда начинались такие вещи, кто с кем спит, вся эта возня под ковром, чьими устами сказать, через кого подлизаться, перед кем очернить, и этот последний вопрос практически перечеркнул впечатление от поступка, которым паренек хвастался. Кайен думал его испытать, нащупать и его нежные точки... позже. Когда уйдет Слая. Но только думал, и не был уверен, что захочется. Хотя и сомневался, что будет спать сегодня вообще.
Сидус: "А дома сейчас моретум... и все сидят за благословлённым столом, травят байки, ржут, девки хлопочут" Сид поворочался, не зная куда себя деть, встал и вышел искать ту, со сладостями. Может они не злые и не выгонят.
Кайен: "ну что, ну чтооо он может разнюхать? Что Понтий и гречанку свою греть сподобляется раз в месяц? тоже мне секрет". Кошка лежала на груди. Правда, напридумывать дурак мог всякого, и тогда путаница, паутина, сплетни эти мелочные... но вряд ли Публий прислушивался к нему иначе, чем сам Кайен. "у нас дома еще и ужинают. Поймаю его за ужином... себбау, я не иду ужинать. Пусть его... кому хочется." погода нагоняла тоску.
Сидус: На кухню только собирались первые освободившиеся от дел, перешучиваясь, незлобно поддевая друг-друга и суя носы в котлы и кувшины, отгоняемые кухарками под смех поварят. Стол ещё пустовал, лавки тоже, Сид облюбовал место в углу, достаточно уютном и тёмном чтоб не отсвечивать. Та, со сластями, на глаза не попалась и он просто смотрел на чужое житьё, похожее, но незнакомое.
Меценат: и - он ушел, подгоняемый каплями с неба, в радости от обещания столь безыскусный, что, когда Парма привел Ганимед, в перистиле долго старался глушить возрастающий ливень громкоголосые споры: в вопросах финансов Парм разговаривал в неподобающем тоне. Но в этот раз и ему на позициях стража денежных средств и земель все ж пришлось потесниться... Впрочем, немного... Но Понтий остался доволен, хоть и смущен: все казалось ему, что он жаден. И, победительным взглядом проведши строптивца, Понтий спросил себе теплой накидки, и долго на упадаюший с крыши поток любовался, в портике сидя. Так долго, что ноги замерзли.
Гней Домиций: >>> Источник нимфы Эгерии Но римские улицы, по которым уже вовсю предгрозовой ветер гонял пыль и мусор, умудрились выдуть солнечную пустоту из головы быстрее, чем сделал бы это учитель-стоик, встреть он Гнея на улице в такой компании. И чем ближе они подходили к дому Понтия, тем быстрее гасла улыбка на лице Домиция. У самых ворот слова Юлия, запавшие глубже чем хотел бы Гней, пробились в сознание: - Юлий, ты говорил, что не знаешь никого, кто пожертвовал бы именем и положением ради любви... Я знаю одного такого. Он патриций, его выгнали из дома за неподобающую связь. Его отец, должно быть, жестоко страдает. Но у него есть брат, уже взрослый мужчина, воин, и сестра, даже старше него, все в силах за себя постоять. Я... у меня по-другому. И всё равно я рад, что встретил тебя, что мы говорили... и остальное. Ты мне многое помог понять, спасибо тебе. Может это и глупо было - говорить за такое спасибо, но что ещё говорят в таких случаях Гней не знал.
Юлий: 25 августа, родник нимфы Эгерии -Это был не его выбор,-пожал плечами Юлий,-старший Фурий тот еще..и вряд ли он страдает. Непохоже, чтобы в нем было много человеческого "Лар дурак, не стоило". Ответил на благодарность -Обращайся. и подмигнул.
Гней Домиций: - Он отец, наверняка ему тяжело, - покачал головой Гней, смахнул со щеки дождь и кивнул, улыбнувшись подмигиванию. - До встречи. Хотел ли он встретить Юлия ещё раз он и сам не знал. Но совершенно точно не жалел об этой встрече. >>>дом Клавдии Минор
Юлий: Он сразу направился купаться. все остальное, даже еда-подождет, тем более, что он погрыз орехов по пути. Уже в купальне обнаружил, что забыл в роще нож, за ним пришлось выходить уже совсем по дождю. Но зато и поел заодно. по возвращении все-таки наведался и в кухню тоже. В тепле туника быстро высыхала..и начинало снова хотеться есть.
Сидус: Его никто не трогал, только посматривали с разной степенью любопытства, да какая-то девчушка лет семи ткнула в него погрызенным яблоком - на, кусни, мол. Сид и куснул, смачно, на пол-яблока. Взамен дитя потрогало его необычные варварские волосы и протянуло с сомнением "крааашеные поди..." - Я тебе че - патрицианка чтоб в козлиной моче вымачивать? - отодвинул её Сид. Кухня хохотнула, кто-то поставил для него тарелку.
Кайен: Парм пришел жаловаться на Понтия, на его безмозглую щедрость, Кайен лежал и думал о том, что кровь у него стынет и если б не кошка... кошка прочла мысль, подняла голову и встала потягиваться, а потом сползла и взлетела на подоконник нюхать дождь. Она за чужие просчеты не отвечала. И Парм допек его, не умея прочитать мыслей о том, что подарок этому интересному человеку, скупающему за баснословные деньги чужие преступления, может быть даже полезен - и Кайен решительно поднялся, чтоб самому распорядиться о горячей воде и проверить, чем занимается хорошенький, как девочка, поджигатель. Он ничего не ответил Парму. Он и возражал по инерции, он находил, что вся эта возня не стоит ломаного медяка и как бы ни был правилен поступок, толкающий запертого в подвале с обрыва, вся эта подноготная не его дело, даже если б вылезла. А летящий с горы камень уже было не остановить. В кухне Фауст, завидев его, заметал взгляды по углам, и, разглядев за столом и варваренка, и Юлия, Кайен истолковал его выражение лица как "роется в своих мальчишках, мало было в доме, так еще". Чем, в общем, объяснялось отсутствие удивления, почему Кайен в этот раз пришел на кухню, а не приказал принести ужин к себе. Жаль, одно выражение лица еще не давало повода выказать недовольство. Он сел к общему столу, не разбирая старшинства - к его причудам давно привыкли, и поломой уж подвинулся, - и, думая о своем, наблюдал людей и не ел.
Юлий: С появлением Кая сердце сбило ритм и застряло в горле. Юлий запил его водой, не показывая не интереса, ни волнения. похоже, он пропустил что-то смешное-с лиц некоторых еще не сошла улыбка. Тот, кто готовит еду (фауст,кажется) заметал взглядом..и юлий наконец обратил внимание на новенького. Блондин, как же. Развелось этих варваров. Голову держит как любимчик. Бывший. или будущий бывший, очень скоро. Не похоже чтоб опытный-диковат и гонора много. Да и какое дело Юлию до чьих-то личных постельных рабов. мало ли какой гость задержался у понтия. За хлеб им не соперничать, тут его самого за так кормят, да и чего жадничать на все члены в риме не сядешь.. -много ли гостей сегодня у Понтия?,-прозвучало как 'устал?'
Сидус: Приперся насильник, перебив сразу весь аппетит. Сид подхватил девочку на колени как до этого - кошку, и, закрывшись ей, потребовал заплести по бокам две тонких косы. Ребёнок, подёргав так и эдак, принялся ухаживать за живой куклой.
Кайен: - Что?.. - Кайен огляделся, запоздало пытаясь понять, где он сидит, - нет... - но так этого и не понял, и не глядя погладил Юлия по щеке. Белобрысый звереныш играл с ребенком, и он отметил: "правильно, дети скажут больше чем знают". ...странным образом вопрос "почему ты не спишь с ним" нашел у Кайена неожиданный, хотя и давно уже отлеживающийся ответ: ведь, в самом деле, Понтий никогда к нему не прикасался, даже те же тринадцать лет назад, когда мог похвастаться. В то время он принимал это как данность, а сейчас понял, почему: в нем самом тогда была такая сила желания, которая способна подчинить человека вне зависимости от его статуса, только желание это простиралось в другом направлении... к вратам. Кайен чувствовал сейчас, как рвется в голове занавеска между возможным и необходимым, и слова, которых он, оказывается, не забыл, стройными и осмысленными приходили на ум, и в них цвели имена богов как будто те же имена и были их корнями. И только не было прежнего напряжения, и самым сильным из теперешних желаний было не начинать этого снова. Как бы ни сомневался. Он ведь до сих пор до конца не уверен, что смог... "уйдем вместе"... Нет. Всё. Срезать цветы, сунуть в волосы, сплести венки, Гор там или не Гор, человек с пустой глазницей согласен жизнью платить за чужую трусость. При чем здесь его семья. Какими дрянными и, главное, бесполезными кажутся все эти измышления после предательства. Фауст не вынес и подошел узнать, что не так и почему он не ест. - Не могу, - сказал Кайен, в забытьи не считаясь с громкостью голоса, и, перехватив за руку обеспокоенный взгляд, готовый повернуться к лекарю, пояснил: - убиваю.
Юлий: по спине проползли мурашки размером с риноцера-обещал же, что не отравит! и есть почти перехотелось тоже, то есть как-то опасливо стало. Даже подумалось а не за ним ли приходили те двое.. а если за ним, то от кого.
Сидус: Отчаявшись заинтересовать куклу дочками-матерями, девочка сообразила что кукла - мальчик, и сделав большие глаза сообщила страшным шепотом: - А Салако труп в кустах нашел. Мертвый совсем-совсем. - Скажи своему Салако, чтоб поменьше приключений на задницу искал, в кустах у вас знаешь ктооо живёт? - таким же страшным шепотом отмахнулся Сид. - Какой он мой? Он не мой, он хозяйский сын, - удивилась девчушка. - А кто??? - спросила замерев как мышь под метлой. - Крокодилы. - Крококто? - Духи такие страшные. Сами как жаровня, а пасть как у бешеной собаки. И глаза как у вооон того. Пойдешь в кусты - так и съест.
Кайен: Фауст потянул руку, и Кайен понял, что так и вцепился в нее. Сжал зубы, встал и распорядился, кладя руку на затылок Юлию, увлечь следом: - Бурый... вон того после ужина ко мне, - указывая на варваренка, - пусть ждет пока не вернусь... развлекается как хочет, только на вопросы не отвечай... Пошли, - уже Юлию, - поешь потом. И пошел в купальню. - Да! - сбегай ко мне, принеси покрывало. Теплое.
Юлий: 'ну вот,этого на ночь а я значит покрывало принеси, а я ему нож..'но в лице юлий изменился только когда его уже никто не мог видеть и сменил гнев, обиду и (о боги, с какой стати!) ревность на внешне спокойное этакое 'а что, по честному:сейчас меня, ночью его,чт чтоб никому обидно не было..сил-то хватит, красавчик?' покрывало он нашел теплое и принес к купальне. Довольно быстро.
Сидус: - У тогооо? - не уследила за взглядом девочка и рассмеялась. - Кто ж его боится? Его какая-то тётя доха в латрине заперла, его мыли-мыли, и отмыли хорошо, но его хозяин все равно нашему подарил. Да он не страшный! Еду наконец-то положили и ему, и Сид отправил, снимая с колен: - Иди кошку в кусты запусти. - Зачем? - Духи кошек боятся. Давай, топай, топай. И заработал ложкой, провожая взглядом выходящих и думая "тоже весёлый домик". А есть решил помедленней, после "вонтого".
Кайен: То ли Юлий вернулся слишком быстро, то ли он слишком долго стоял в купальне, по-прежнему не понимая, где находится. Посмотрел на покрывало, осознал присутствие Юлия и только тогда разделся и сошел в еще не сильно прогретый общий бассейн. Но сейчас было важно уже не согреться, а очиститься. - Помоги мне... Спину. Скребки - там. Занятие пустое, никого не способное обмануть. Такой же ритуал, как и картина во всю посольскую стену. Чтоб не сказать большего. - И не вздумай, - шепотом.
Юлий: пожал плечами и пошел за скребками. -не вздумать чего именно? Вечер обламывался, ну и ладно, он сегодня уже отдохнул и развеялся. и потратился. -я подарок тебе принес,с одной улицы, где меня чуть не порешили. Это тоже не вдумать? -домиций мимо проходил, отчего-то не зашел к Понтию. Они не в ссоре?
Кайен: - Спасибо, - ровно, как до того приказывал, сказал Кайен, потом пришлось задуматься о Домиции, он повернул голову к Юлию, уже сидя в воде по шею, поглядел как на человека, и выказал заинтересованность: - Нет, не в ссоре... А между тем он получал приглашение... видимо, время для него не удобное. Понтию не говори. Кто хотел тебя убить? За что? Внимательно и мягко глядя в глаза. У Юлия был навязчивый страх смерти... после Золотого дома? Возможно. Оправданный? Кто знает.
Юлий: Привычная работа привычно не отвлекала от беседы. -Может и не на меня охотились, меня же не первым порезали, но смысл в живых оставлять, я и сбежал...успел. Кааай,-удивленно протянул Юлий,-а ведь я одного из них знаю. Никогда бы не подумал.. Отчего он не вспомнился еще когда вино покупать собирались? Юлий возблагодарил богов, что вино они все-таки в термополии взяли, надоумили же они Гнея, под счастливой звездой парень родился.
Кайен: - Тебя порезали? - встал Кайен, оглядывая Юлия, - покажи. Кого из них ты знаешь и откуда? Подробно. Что хотели, от кого. Почему не сказал, почему к лекарю не пошел?.. Сильно? раздевайся. Масло... Алоэ. Он сам нашел названное, думая: все связано. И наконец заметил, что напряжен. Не то, что тогда, но есть мешает. Именно, он не решил, он не хотел есть. - Рассказывай.
Сидус: Тот, об кого Сид вытер губы, буквально не вылезал взглядом из его тарелки, поджидая. Сид изящно отложил ложку, отставил тарелку, всем видом показывая, что он тут гость, любимчик чужого господина и с места не сдвинется. - Бурый, в приличных домах ещё десерт дают. И я его буду.
Юлий: -Говорю же сбежал,- ответил удивленный участием Юлий,едва ли не сожалея что..,-не успели. Того, другого, порезали, по шее. Насмерть или нет, не знаю, не оглядывался, этот и порезал.. Вспомнился собственный жест про "никому", но поздно уже было отмалчиваться. -У него лавка винная, одна из лучших в городе, ты должен знать, недалеко от тройных ворот. Я его еще со времен Рыжей помню,-и закончил,- Надеюсь, что он меня нет. -А того, кого порезали я по имени не знаю, описать только могу. Но судя по всему, за дело его, не слишком приятный тип. Ругается много. Но хоть фигами угостил,-добавил ради справедливости
Кайен: - ммм...Хорошо, - напевно склонил голову Кайен и успокоенно сел обратно. День открытий, римские боги их побери, Нерио, режущий людей на улице средь бела дня и гетера с поджигателем в виночерпиях. Кому другому бы это дурманное соцветие, делать далеко идущие выводы, а не ему или хотя бы не сейчас... "Впрочем, забуду", - понял он через миг и отметил между прочим: - А вино у него отличное, не травился ни разу... - и подумал было проверить партию, которую доставят ночью... поколебался: "нет, слишком явно, разные грани, - и решил все же, не без ухмылки: - а вот хотя бы на этом поджигателе..." - Послушай... Юлий...
прислуга: Бурый, в общем, наглецом никогда не был. Не вытерлись бы об него, он бы и ничего. Так что он только помрачнел, и еле дождался, когда мальчишке подадут запрошенный десерт: Фауст соображал, как нужно обращаться с любимчиками. А тут еще и распоряжение, по сути означающее не спускать глаз. Так что он даже не поторопил, только насупился. И зыркнул вокруг на случай, если кто не понял, что приказ не отвечать на вопросы касается не его одного.
Сидус: Тянуть дольше не было смысла - столько бы в него просто не влезло. Сид поднялся и пошел перед Бурым, заметив: - Какой-то ты неласковый. Даже если хозяин под "учись работать" и имел ввиду вынюхивать всякие секреты, Сиду было лень. Перед самой кубикулой он повернулся к провожатому: - Не понравится тут - к тебе приду.
Юлий: -Да?-отозвался на обращение. Нейтрально. Зря он завел эту тему вообще. Как-то оно не совмещалось с тем, чего он хотел от этого вечера. Досадно. Ну да ладно, что уж там. Не наспех же, перед этим.. -Масло, массаж? Про этих ничего не знаю больше. А мальчик - новенький? Не доверял бы я ему-дикий. И похоже хозяйский. Или недавно хозяйский,-поделился наблюдениями, отчасти чтоб проверить.
Кайен: - Не сегодня, - сказал Кайен. - Ночью привезут вино от Эруция... из той лавки, можешь угостить его стаканчиком, - в вине он был уверен. Это, по крайней мере, было смешно. Вода согревалась быстро. Он набрал жбан горячей. - Но если не хочешь, переночуй у Сухарика... бери мази, покрывало, пойдем. Он вскинул жбан на спину за ручку и, согнувшись, понес к подвалу. Отперев, он остановился: - Попроси Фауста согреть вина с медом... Скажешь, для подвала. Принеси все что даст, он знает. И смотри, стучишься, не входишь. Давай сюда мази. Я жду. Он внес покрывало - огня было нельзя, а дождь делал воздух промозглым, - мази и воду, собрал пустую посуду и прочие остатки и вынес за дверь в ожидании Юлия. Во-первых, мало ли, что просил не входить.
Юлий: -попрошу, скажу..держи мази. -так я не понял, мне приходить сегодня или нет? В смысле не беспокоить или остаться третьим?,-полюбопытствовал без эмоций почти, когда уже дождался Кайена. Вариант просто принести вина посреди ночи был не лучше, чем переночевать у сухарика. -у меня вроде своя кубикула была, зачем к сухарику?,-извечное пожатие плеч.
Кайен: ...и споткнулся взглядом. - Ооо... - выдохнул, не в силах рассердиться, и, держа все вынесенное в руках, нетерпеливо пояснил: - Кубикула гостевая, белье меняли... ночуй где хочешь, просто придется потом все менять самому. Варвар ночует у меня, его стережет Бурый, потому что он дикий, я предпочел бы чтоб ты, будет скучно - ночью доставят вино добавишь с ним по стаканчику, ты же пил сегодня?.. Кстати, с порезанным или с Агенобарбом?.. А сейчас бери вот это, отходы в латрину, посуду на кухню, не перепутай, с кухни принесешь все что даст Фауст и подогретого вина с медом, от обеда оставалось. Сюда. Он улыбнулся к концу и ласково спросил: - Теперь все понял?
Юлий: Кивнул, ответил: -Аренобарб. Хороший юноша. Искренний, слишком. Нельзя так. и пошел за тем,зачем послали внутренне не закипая только потому, что чувствовал-вроде как тайной делятся, подумаешь, что воняет-с тайнами это часто. Хотя это "в латрину" - выбешивало. Не спасало даже "предпочел бы, чтоб ты". что это так, слова. На деле было это "в латрину" и подай-принеси. Фауст надавал всякого, нести это почему-то было неудобно, Кайен так и не сказал откуда этот дикий, и как надолго, будет он его приручать или нет. Так что к подвалу Юлий решил, что не переломится перестелить, не идти же и правда к сухарику..если илти, то..да хоть к тому же Бурому! Постучал ногой. Руки заняты были.
Кайен: Он ждал бы на ступенях. Но тот, внутри, тосковал - это было слышно без звука, обостренным чувством связи, напряжением, которого не хотелось признавать. Он говорил себе, что поступает с ним настолько честно, насколько позволяет предел собственного ума. И это его, только его выбор, который он не имеет права передоверить хотя бы уже потому, что любой в доме может быть спрошен. И, раз уж ему суждено посмотреть в глаза богу, то не из-за мальчишки же! - тот пересилит, Кайен же пересилил. И чем скорее докатится камень к подножию и чем скорее утихнут круги от него в озере, куда он свалится, тем лучше. Он не заговаривал, пока не вернулся Юлий. Последнее, о чем он подумал прежде чем, приняв принесенное, запереться, это - не доверить ли Юлию ключи, но потом решил, что это слишком. - Пожалуйста... - попросил он устало, - убери это недовольство с лица. Ты же не хотел бы остаться здесь вместо меня... До завтра, хороший мой. .......... - Завтра с утра, - сказал он запертому, сев напротив него на пятки, чтоб вымыть и вымазать снадобьем раны, - я позову эдила. Ты сбивался сегодня, когда я просил тебя говорить. Повторяем сначала... И он, обихаживая раненого со всем умением своих рук, долго говорил: об убийстве, ограблении, вине и пропавших деньгах, о возможно нашедшей их у него жене, которую гарантировал не найти, и закончив угрожающим "но если". Дальше повисла тишина. -... вдруг... - продолжал Кайен, - тебе... не поверят... Молчишь, сколько вынесешь. Потом - ... - я помню, - перебил одноглазый. - Смотри, - сказал Кайен. - Семью тогда даже искать не будут. Он уже понимал, куда клонят голоса внутри него, но поддаваться не думал и откупился: - Скажи мне, что бы ты хотел? ............ офф. персонаж до утра вне зоны действия.
Сидус: Дожидаться ответа Сид и не думал, и, входя, увидел только, что варвар остался у двери. Принимали как царя. Хотя бы в этом. После сытной еды и тепла нагретой огнём и людьми кухни прохлада была даже приятна, он хмыкнул и развалился на ложе поверх покрывала, надеясь, что египтянин ушел употреблять того, из латрины, и может быть до утра и не вернётся уже.
Юлий: "И где он увидел недовольство?" удивлялся Юлий по пути в бывшую свою а теперь гостевую кубикулу. "Ну неприятно, да, но чтоб заметно было.." Следом догнала мысль "а что он там ночью делать собирается?" Идеи приходили одна другой краше, и далеко не невинные - что еще можно делать в подвале кроме как пить? Пытать, естественно. А пытать можно по разному и с разными целями.. В итоге он характеризовал его коротким беззвучным хрюком "извращенец" и не думал об этом больше. Последняя сказанная Кайеном фраза грела. Но не настолько, чтобы легко заснуть.
Сидус: Египтянина не было, но и сна - тоже. Сид не боялся его возвращения, но "работай" не выходило из головы. Чему, самого толстого приапа ему в жопу, хозяин хотел чтоб он тут учился?! И что спросит, по возвращении... Может, все-таки, ему нужно было знать с кем спит Стервий? Сидус тихонько открыл дверь... и так же тихо закрыл. У двери караулил мускулистый насупленный Бурый.
Квинт: 25 августа ближе к вечеру из харчевни Ксена петлями и зигзагами>>>> Дождь накрыл по пути, изгоняя хмель, потому Квинт еще пару раз свернул в пару-тройку дверей, уговаривая Андроника обождать, пока он поглядит тут одного человечка, которого тут все ищут давно, а сам он - сутра, если быть честным. - Но скажу тебе, если б он так соответствовал, как гордится, я бы не сомневался, что мы его у Понтия встретим... или дождемся. Дождем... Клянусь Юпитером, не смотря на то что меня сейчас трудно назвать просохшим, я практически трезв, хоть экзамены принимай. Эй, Бурый! Бурый, доложи Понтию... а где Бурый? Я тебя не знаю! Это со мной. Позови Кайена, или, провалиться мне в Аид, если он не притащит сюда свой ленивый зад, разливать будешь ты. Мне необходимо просохнуть. Для этого подойдет и Аид. И промочить горло. Ты справишься. Проводите меня в мою комнату. Я же не могу предстать взыскательным очам в таком виде, - это все уже по пути, оставляя бледнеющие шлепки следов на мраморе, и, дойдя до цели: - О! Мальчик в постели. Я обещал тебе, прекрасный муж, что ты обделен не будешь?
Юлий: Юлий не то чтобы проснулся - сложно проснуться, когда не спишь, но подобрался "гости какие-то" и посмотрел, узнавая этого из терм, который без денег и Квинта, перебившего настрой Понтия. - Мм?,-относилось к кудрявому. Работать бесплатно он не собирался. Хватит на сегодня.
Andronik: 25 августа ближе к вечеру из харчевни Ксена петлями и зигзагами>>>> - Мальчик в постели, и какой!!,-широко улыбнулся Андро,-и совсем один, надо же. Подожди, Квинт, может, он ждет кого? Он не собирался его пугать - напугаешь такого, как же, так, поразвлечься, посмотреть на реакцию.
Квинт: - Кого он может ждать, это моя комната! - это, строго говоря, не была его комната, но он был пьян как и тогда, когда на пиру ночевал в другой, что бы по этому поводу ни произносил. - Понтий, ах Понтий! "Советую тебе этого юношу, у него в руках достаточно сил"! Понтий, меня устраивает косой, вот у кого в руках достаточно сил, а у Юлия в руках... да Юлий и не руками умеет, так что в руках у Юлия сейчас будет кувшин, или где Кайен? Или нам будет разливать привратник?..- Квинт не мешкая избавился от мокрой одежды, сел на постель и тщательно утер лицо углом простыни.
Юлий: Юлий повел бровью и подобрал ноги -Вино привезут ночью. Пир удался на славу, много было гостей. Теплого могу спросить, оставалось вроде немного. По паре кружек, может быть. Обидело про Косого. И польстила характеристика Понтия и то что этот патриций ее запомнил. -Принесу. Но не обещаю, что будет много. "Да ему уже достаточно!" На слова кудрявого никак не отреагировал, очень надо, видно же что никто тут. Подумалось не затем ли его отправляют чтоб уединиться и на лицо выползла неуместная совсем улыбка. Плохо, очень плохо. Расслабился, перестал о выражении лица думать. И Кайен углядел.. а это..вообще никуда не годится!
Andronik: Улыбка вывела из себя: -Достаточно сил? Я тебя умоляю! -Это тот банный мальчишка? Юлий, да? Встань и развернись,-з Приподнял с кровати о развернул на месте, осмотрев со всех сторон. -Нет, Квинт. Мне такое не пойдет. Извини.
Юлий: -тебе это не по карману,-прошипел Юлий. Ему было безразлично, слышат или нет, наконец-то начинало хотеться спать.
Квинт: - Ну так позови Кайена, или, на худой конец, Ганимеда... честное слово, с вами еще не до того договоришься! если сам кувшина не удержишь весом в две кружки. Какой уже в таком виде спрос, - он сдернул простыню и завернулся в нее как в тогу, - опрошаемый засмеет, он это лучше меня умеет. Вот, боги! - возмутился он, показывая потолку свою обескураженность лицом и обеими руками, - отрезвить отрезвили, да способ выбрали такой, что толку все равно нет. В этом они все. Андроник, есть у тебя какие-либо особенные способности, не касающиеся твоей внешности?
Юлий: Юлий фыркнул и вышел за кувшином. Он был вообще-то не уверен, что вино оставалось, не зря же заказали новое..кстати, может быть, его и привезли уже. ... на кухне как юлий и опасался, вина не было. Он отловил Ганимеда, сказал ему где гости и что сказать про вино. И сел ждать новую партию. Хорошо, что перестилать так и не пришлось
Andronik: -Особеные способности? Не касающиеся внешности? Андро покачал головой -не знаю. Что например? Его уже начинало это забавлять, с уходом Юлия еще больше. По выражению глаз, брошенному на них взгляду ему пришло в голову, до чего додумался юноша. Ганимеда он встретил без двусмысленных смешков и скабрезных шуток. Зачем? Хороший мальчик, без лишнего гонора. Вина жаль что не было. Ведь именно вином его и заманили. И обедом тоже.
Квинт: - Может быть, ты танцевать умеешь, - пожал плечами Квинт. - Конечно, и одной твоей красоты за глаза хватит, чтоб никто не задавал вопросов, но... и без но, - отрезал он, чтоб заговорить о насущном: - Ну что, Ганимед. Отсутствие вина не означает, что ужин отменяется совсем, поэтому не мешкая отчаливай и все неси - я все сегодня съем. Подумаешь, обедал!.. - оборотился он к Андро, - да когда это было? До того как с неба ушат опрокинули?... кстати, Ганимед, Ганимеееееееееед вернись, принеси еще пусть перестелят и переодеться, мы не в бане и... от бани я бы тоже не отказался, как ты привычен, наверное, понимать. Докладывать Понтию или нет это оставь на свое усмотрение: буде он в силах, он позовет или придет, нет - отложим прения до утра. Можно сколь угодно долго и укоризненно буравить меня взглядом, а прохлада способствует пробуждению апп... зверского жора.
Юлий: Ганимед, вернувшись, выдавил из кухни и, чтоб не пришлось нести, Юлий выбрел слоняться по дому и дослонялся до общей кубикулы, бурого не было. И тут вспомнилось про Кайена и про то, что сейчас воспринималось почти просьбой. он предпочел думать, что это просьба. Бурый нашелся у Кайена. Юлий не стучал, только бедром подвинул: -просил.-совралось легко. Тем более, что это было совсем почти правда. -двигайся, - это уже белобрысому на кровати, без вызова - на него не было сил.
Сидус: - просил. Сквозь первый сон сначала относилось к шитому золотом поясу, который только-только нагрезил Сид в компанию к новым браслетам. Очередная задница в постели оказалась не египетской и разлепив глаза и рассмотрев подвинувшего, он только зевнул, широко оскалясь: - Че просил? Светильник подержать? А ему двоих не жирно будет?
Юлий: -не,-произнес зевая,-не будет светильников. И вина тоже не будет, мне лень его ждать. На ком-нибудь другом проверят. Спи.
Сидус: Сид приподнял покрывало, посмотрел недоверчиво и опустил на место, аж привстав от недоумения. - А чего просил-то? - и уточнил, на всякий случай: - Я тебя точно не просил, если он так подумал, он двинутый больше чем кажется. Засыпать как-то сразу расхотелось. Он спокойно засыпал рядом с дюжими сирийцами, беспокойным Тощим, громадиной Таком и дикими девками, но если персиянку грохнул этот, и всего лишь за шутку, а его прислали сюда... какой уж тут сон??
Юлий: -ты меня?-фыркнул сквозь сон юлий, натягивая покрывало,-ясное дело не просил, да и если бы приспичило чего, не дали бы. смысл? -спи. мне твоя задница нужна не больше чем тебе моя.
Сидус: - Это ты плохо рассмотрел, - ответно фыркнув, поддел Сидус просто по привычке, соображая - что он там говорил про вино? Тоже виночерпий что ли? Дома вино на пригодность пробовал лично Такитус, но у них и не было виночерпия. Правда до него вино ещё пробовала Гарпия - крыса, жившая в клетке под столом. И до сих пор была жива... как любил шутить повар. "И на ком же это из них тут собрались проверять? Что там просил этот безумный египтянин?" Но парень, хоть убей (Сид фыркнул ещё раз), не выглядел опасным. Даже если во время сна душить полезет - куда ему? Сид потянулся, зевнул, и решил, всё же - пусть этот уснёт первым. - А когда вино? Может я дождусь.
Юлий: -ну-ну,-пробормотал юлий,-полезешь, не напорись сам на что-нибудь ненароком. Огрызаться не было сил. -и вообще лучше не буди, а то лично что-нибудь в винцо подмешаю, для вкуса. Зевнул, перевернулся на спину. -ночью должны привезти. но я уже ждать не буду, надоело. а тебя не выпустят хоть трижды подставься.
Andronik: -танцевать? перед глазами встали как живые не годы, проведенные у кассия а снова тот же праздник, еще на островах. -раньше умел,еще там,-махнул рукой неопределенно,-сейчас не знаю.
Квинт: - Еще тааам, - протянул Квинт, и, пока мотался Ганимед, принося то еду, то одежду, то постель, то, по требованию, таз ноги помыть потому что Квинту вдруг стало лень идти куда-то, успел придумать четыре сюжета - к каждому его приходу. - Даа, расспроси я тебя прямо и подробно об отношениях, которые связывали вас с Кассием - а я человек любопытный! - ты и то бы мне бОльшего рассказать не смог... Тут невольно задумываешься, что вытапливается из памяти стариков, впадающих в детство? Казалось бы, когда еще жизнь раскрывается тебе в полную силу. Нет! Не хватало только, чтоб я в преклонных годах вспомнил себя двена... - он замолк с полуслова, замахал руками и не стал переодеваться, а лег и укрылся с головой. Потом откинул с нее одеяло и договорил: - Не Британию же вспоминать. Хотя, знаешь, даже там танцевали... помню... как-то...
Andronik: сел на ложе и оперся о спинку. -кассий..говоришь, много понял, ну расскажи. и откинул голову. ‘интересно, почему не хочет вспомиинать себя двенадцатилетним? Чудный возраст...‘ и начал напевать что-то под нос, на полузабытом. Слова вспомнинались не все. Он встал, привычно одернул одежду-мокрую еще, переодеваться в чужое почему-то не хотелось. и пошел в полукруг, вспониная ступлями, поясницей и ладонями, сначала медленно, неуверенно, потом набирая темп до закинутых рук и полупадений на колено. ‘помню‘ улыбнулся сам себе и поднял квинта как до того-юлия, разве что не осмотрел со всех сторон, а руку на плечо положил, плетя ногами и пальцами ритм отсчелкивая.
Сидус: - Если мне надо будет, я и в окно уйду. С охраной тут у вас... - Сид закрутился в своё покрывало, поудобнее устраивая то, что, кажется, треснуло, насухую-то, - но пока лень. Окно, правда, было высоко и забрано, как положено, ажурной деревянной решеткой, но при случае... Где-то далеко ещё сверкали молнии, а звук доходил глухой, как-будто большая кошка била лапой по тяжелой корзине, где пряталась мышь. В галереях и портиках на улице горели светильники и тени веток шарили по стене как игривые лапы. Сид следил тёмными глазами их игру и ему тоже хотелось что-нибудь поймать, пока глаза не начали слипаться...
Юлий: -в дождь?-с интонацией пожатия плеч.- пока тебе ничего не сделали, и даже вино не провермли..зачем бежать? А хозяину вернут все равно. и решил проверить догадку: -любимчик или бывший? он не ожидал, что ответит честно, важнее было как, а не что.
Сидус: - Не сделали?! - глаза распахнулись, но тут же сузились. - Этот твой... кто он там, чуть жопу мне не порвал в перистиле, при хозяине. У вас всегда такие танцы? Или его в подвале полгода держали? - только после вопроса подумав, что ведь - могло быть правдой. Что он знал об этом доме-то? И подумал, заодно, не предложить ли парню свои браслеты за то, чтоб он утром, если египтянин придёт, подержал... а потом господин заберёт... "ага, а если... и в диктамнус мордой...". Сид зло засопел, но следующий вопрос его расслабил до хихикания: - Вдовец. Бывший. А ты?
Юлий: -сам по себе,-'свободный' как-то не очень подходило. при упоминании кайена как-то поплохело, но он так этому удивился, что на лице не отразилось. вместо этого еще раз плечами пожал' -спровоцировал. можешь теперь гордиться. юлий поймал себя на злой мысли 'поделом', но потом подумал, что этот белобрысый непричем и злиться надо на кайена, да и на кайера злиться тоже глупо. -расслабился бы. помазал хоть?
Сидус: "А кто это у нас тут ходит такооой хороошенький..?" вспомнил Сид с омерзением слова хозяйского папаши, и его передёрнуло аж волосы на шее дыбом встали и пришла запоздалая мысль, что жалко - старый козёл тогда со всеми на праздник ушел. Он перевернулся на локоть, к этому "сам-по-себе", медленно сцеживая слова: - Мне танцевать велели. Я и так халтурил. Кто ж знал что этот с цепи сорвётся. Нужен он мне, провоцировать... - во рту как-то сразу прокисло и он не мог понять отчего. И выпростал щиколотки из-под покрывала, показывая браслеты, тускло, но утешительно сверкнувшие в темноте, - Зато вот. Господин подарил, сразу. Смазал, конечно, в купальне, так всё равно ж неделю мешать будет, а то не знаешь... - добавил насмешливо. "Расслабиться..."
Юлий: Юлий понял главное: "танцы. Его возбуждают танцы." А браслеты ничего так были. - Кто хозяин теперь, с тех пор как вдовец? Щедрый. С упоминанием хозяина убить белобрысого стало хотеться чуть меньше. Конечно, если новый хозяин не Понтий.
Сидус: - Публий Педий Сосий, мы теперь по вилле соседи с Понтием вашим, а раньше под Золотым жили, с севера, где от рынка не воняло. Угу, щедрый, браслеты почти с меня ценой. Он хоть и плебей, а патрон-то в Золотом... - только непонятно что он хочет за эту щедрость, виллу его Сид и так бы не спалил - куда ему идти? Сидус ещё раз покрутил в голове мысль о мести египтянину, но выходило - даже если они быстро и неожиданно сделают, египтянин поймёт кто ему тёмную устроил, он, Сид, уйдет, а этот (как его, кстати?) останется тут, не бывает таких чтоб совсем "сампосебе", так что даже за браслеты не согласится. Зато ему пришла в голову другая идея, а занять на неё можно было у доброго Така, под залог браслетов, конечно. - Тебя как зовут? Я Сидус. Хочешь заработать? Если этот утром припрётся и чего захочет - возьми его на себя, а я заплачу? Мне у вас тут до начала игр торчать...
Юлий: -Даже не знаю, думаешь, мне своей жопы не жалко?-засомневался Юлий,-сколько дашь? Хотелось заржать, от всего этого расклада. И да, удивляло, что белобрысому не понравилось - классный же.. И как-то легче стало. От того, что не Понтий, что только до игр, что соседи по вилле, то есть далеко и что не понравилось. Деньги просто добавляли абсурда в картину и дополняли ее не слишком украшающим Сидуса штрихом. На случай, если Кайену он действительно глянулся. -Не важно, можешь звать как хочешь. У меня давно уже нет имени. Можешь - Юлий, как месяц. Или как-нибудь по-другому. -В Золотом.. Сам что ли?
Сидус: "Сам"? Это даже Сиду в голову не приходило. Но раз уж Юлию пришло... Сид скосил глаза, почесал подмышку и, оставив без ответа, поинтересовался: - А сколько обычно берёшь? - оценив опытное "расслабился бы". - Ну и по-братски накину, конечно. Только отдам через день. Точно отдам, не отдам - у тебя сведения что я отлыниваю. А имя и у него было чужим, как у многих, данное родителями (если они вообще были и он не с неба упал) он не помнил. И захохотал, сообразив: - Месяц и звезда на одном ложе, аххах... кто-то тут жирно живёт!
Юлий: сведения что отлынивает не стоили ничего. но почему бы не прикинуться... -по разному. до пятисот золотых за раз. Это на руки. А так бывало и дороже. -с тебя возьму меньше. по-братски. и он наконец улыбнулся.
Сидус: - Заливай дальше, - посмотрел исподлобья Сид. Десять он бы ещё понял, но чтоб полтыщи? Или он ауреусы с сестерциями путает? Но и в аурихалке это было много. Сид перевёл в аурихалк, получилось пятьдесят тысяч сестерциев за раз. И что он делает тут, в этой кубикуле прислуги, подаренный одним господином - другому, если столько зарабатывает? Он попытался посчитать сколько колец, браслетов, фибул осталось там, в огне, и первый раз в жизни подумал - хватило бы этого выкупиться? И можно ли выкупаться тем, что дарит тебе хозяин? Сумма получилась такой, что Сидус встал с постели и подошел к окну - глотнуть воздуха. Он ходил в золоте весь, а ещё пояса, одежда, щипчики, кубок... Кубок! Он и его оставил в огне. Ни одной тряпки, ни одного кольца, они же были сразу после купальни... он просто повыливал масло из ламп на пол, вышел как был - босиком, в полотенце на бёдрах, и поджег. Больше двадцати пяти тысяч в латуни! И - ничего! Он просто не думал об этом тогда... Сид сел на корточки у стенки и глухо зарычал. А через некоторое время поднял голову и сказал, глядя в одну точку перед собой: - Забудь. Сам разберусь.
Юлий: -пятьсот это принцепс, -добавил справедливости ради. -я вообще не думаю, что придется с чем-то разбираться. сел рядом, на корточки. Отчего-то белобрысого жалко стало. -приходилось и за недорого, забесплатно даже.
Квинт: Квинт оживился и встал, вплетаясь рукой, сперва сбивался и позволял вести себя, простыня, перекинутая через плечо, сползала и цеплялась, он завязал ее и потом вспомнил и сам, подпевая. Приходили слова. Греческие. Не кассапико по смыслу, а из той четверки сюжетов, что наплелись на провал в памяти. "Значит, будет мне семьдесят, я и это забуду. Надо записывать, надо... куплю все-таки мальчишку. Грамотного." я позабыла, как он купил меня за восемьдесят динариев, я позабыла, как он меня привел, одевал, одаривал, не помню, были его глаза серыми или карими, и были ли у него глаза, государи мои, позабыла. Наверное, были всеж у него глаза, и, наверное серые, потому что купили меня, когда прибыла навья с севера, может, он даже меня любил, но что я сделаю, что я сделаю, если я помню как танцевала, а прочее позабыла совсем, позабыла.
Сидус: - Принцепс? - недоверчиво переспросил Сид. - А почему ты не выкупился? Не отпускают? Он знал, что господин старательно избегает понравится императору - хочет жить. Публий знает что-то такое, чего он не знает, и "месяц" этот не знает, и египтянин не знает, поэтому у господина в подарок вилла, а у Сида браслеты - всё что есть. Но раз этот бессильный умеет разбираться, то и Сид научится. - Я за бесплатно ни с кем не буду. Не знаю как, но не буду, - повернул спокойное лицо к Юлию, медленно расплетая и расчёсывая тонкими пальцами с узкими ногтями то, что наплёл ребёнок в кухне. - Они мне все противны. "И сгоревший... Тоже. Теперь"
Юлий: юлий рассмеялся -ну, во-первых, я только недавно узнал что несвободен. Во-вторых, разницы особой нет. и нет необходимости заботиться о жилье и пище. мы уже говорили об этом с египтянином (какая-то странная обида не отпускала, поэтому и по имени не назвал) Мне без разницы, если и так неплохо кормят и жить не мешают. Раб не раб..тратить уйму денег а затем массу сил..и денег тоже..и ради чего? не. -а вино бы не помешало.
Сидус: "Чтобы выбирать. Самому" подумал Сид, но вслух только подтвердил: - Не помешало бы. Во рту как будто все кошки этого дома нагадили, но он по-прежнему не мог понять почему. Ещё раз посмотрел на Юлия, уже оценивающе: - А ты ничего так. И двигаешься тоже. Вполне мог бы выкупиться, - и без перехода предложил, - так может сходим, может привезли уже?
Юлий: -Ага, а потом покупать жилье и нанимать повара. Я табернскую стряпню жрать не могу, не лезет,-но быструю смену темы оценил, как же, выведет он его, нашел дурака. -Еще я сам за вином не ходил. Пришлось встать и дотопать к Бурому -Слыш, Бурый, будет кто пробегать, скажи Ганимеду, чтоб вина принес как доставят, из нового, того, что в большом,- рассудил, что в большом будет дешевле и вообще не такая потеря,-немного, с полкувшина, проверить,-кивнул в сторону белобрысого,- Сюда. И добавил тише: -Я не могу, сам знаешь почему.
Сидус: "Ну даа... повара, принцепсы, бешеные деньги, за вином сам не ходит, а из-за персидской шлюшки из дома в дом дарят" сопоставил Сид, но усмешки мысль не вызвала, он закусил губу, додумывая, что если он будет так - пропадёт, ведь даже не знает расценок на такого рода услуги, не говоря уж о том, что сотрётся пока скопишь. Или что похуже случится. А услышав от двери "проверить" в свою сторону, с досады, добавил нежненько: - И поцеловать всех на ночь, Бурый. Вот теперь он знал что рассказать господину. О каком неуважении к чужой дорогостоящей собственности. Если конечно кто-то не собрался отравить весь дом болшой амфорой, что оочень вряд ли.
Юлий: Вернулся под покрывало и зевнул, хотя спать уже не хотелось. -Теперь ждем.
Квинт: Квинт разошелся, развернулся лицом к Андронику, положив и другую руку ему на плечо, и повел, сокращая ритм и подгоняя. - Ой боюсь, ко-гда стану ста-рым я не вспом-ню чужих земель, - подпевал он, вздрагивая голосом в прыжках, и прерываясь чтоб пяткой задвинуть поглубже под ложе тазик с водой, - там не ста-вили нам фесса-лии, мы хлестали зеленый эль... и боюсь, на моих поминках удивлю я своих внучат, если вдруг приплывет из Линда тот кто мною там был зачат. Он то наступал, то отступал и придавливал, где надо было присесть, даром что доставал греку макушкой едва до уха, и где надо было приложиться двойным поцелуем в щеки, просто подпрыгивал и касался щекой, не переставая петь. А один раз промахнулся и стукнулся в лоб лбом. - ой. Пусть не ставили нам фессалии, принимали не как гостей, так все равно ж в деревнях плясали, не пустовала моя постель, что нам кельты да их друиды, не ударили в грязь лицом, а что мы были потом разбиты - так от женщины не позор!
прислуга: Бурый не знал, почему этот новый Юлий сам не может. Но кивнул, вздохнул, молча позавидовал и пожал плечами, и вскоре поймал кого-то, кто пробегал, хотя и не надеялся что удасться, господин наверняка удалился на покой, что делать в такую погоду. И вина спустя сравнительно недолгое время принесли, и он засунулся в кубикулу, уже глядя исподлобья на этого белобрысого засранца, что сперва поманил, а потом карауль у двери и не смей. Дернул щекой и спросил: - Кого тут... на ночь?
Сидус: Глядя на рельефный силуэт в освещённом проёме, Сид отлепился от стены, медленно подошел, вплотную, так что чувствовался и жар от тела, и запах нормальный, мужской, без благовоний, посмотрел на лицо, бугры мускулов, думая, что это был бы его выбор и заодно - демонстрация египтянину что он о нём думает. Он был так близко, что если бы у кого-то из них встал - достал бы. Но сам он не почувствовал ничего. Новостью это не было, так было с самого пожара. Сид, почти теранувшись щекой о щёку Бурого, сказал на ухо: - Может в другой раз, когда у вас тут будет поменьше египтян... - пожал плечами и пошел разливать, разбавляя не слишком - уж очень тянуло из окна. - Юлий, а господин ваш не злой?
Юлий: - Я его с пира и не видел почти,-ответил Юлий, принимая вино. Отравленным оно не было наверняка, но чтобы не ломать игру, дождался пока хлебнет белобрысый. - Не злой. Даже слишком. Разбаловал слуг,-так, будто сам не рабом был,-я вообще в гостевой кубикуле, один. И ем обычно отдельно. Откуда мне знать, какой он с остальными, но вроде добрый, здесь я так понял больше не гнева его боятся, а расстроить. - А твой? Я слышал у вас там та еще компания..не сложно с ними?
прислуга: Белобрысый вел себя как будто его тоже хозяину подарили. Бурый постоял, глядя в глаза, чуть подался от шепота в ухо и с опозданием обиженно заступился за свое: - А чем тебе египтян, - понимая одно, а именно что египтян никуда не денется а стало быть попозже значит иди на... Постоял и махнул рукой. - Поделись, ты, гостевой, - уселся прямо на пол, взял у Юлия стакан и отпил. Много чести было охранять тут двух рабов, которые сидят и пьют, а один такого нахвастает, что второму знать не положено.
Сидус: "А у нас... а у нас... неопалимая купина в горшочках" зло подумал Сид, но вспомнил совместные ужины, разгульные пьянки и как на свирепых сирийцев во главе с высоким Тощим все на улице оборачиваются, когда они лектику несут, а от девок люди вообще шарахались больше, чем от панонийской своры, да и Такитус выглядел... внушительно, и сказал почти гордо, включив заодно и себя, не из-за палестры даже а так, за компанию: - Да, у нас все - охрана. Даже девки. У хозяина ж поклонники... лезут. В старом доме со стен собаками гоняли. Но весело. Скучно действительно не было. А Бурый так забрал стакан, что сразу стало понятно кто тут балованный, кто языком чешет, а кому вина не доливают, потому что охрана когда она только охрана - трезвой должна быть. Залез со стаканом на ложе, укутав ноги покрывалом и оттуда, с локтя, улыбнулся охраннику: - Египтянин че? Так посмотреть не на что, а ты вон... бугристый, - надеясь, что и до нужных ушей дойдет.
Andronik: Экспромт, в общем, стоил того, чтобы его и послушать. Чему несколько мешало дыхание и необходимость следить за ногами, которые сами что-то помнили, конечно, но при попытке повторить и подстроиться откликались не всегда идеально. Он еще успевал удивляться, что не все слова незнакомы. Смысл он улавливал. Как-то. - Неплохо,- сказал, расплетаясь и отпуская Квинта, как раз вовремя, чтобы их не заметил заносящий что-то очередное мальчишка.
Юлий: Вино нагло отобрали. Ну и ладно. Юлий проследил взглядом за белобрысым, взял еще одну чашу и налил себе сам, выразительно глядя на Бурого типа хорош охранник. Шальная мысль при этом "бугристый" у остального тела одобрения не встретила и он ее и не высказал. Отчасти чтобы и правда не сбежал. Чтоб не сбежал, надо было бы напрямую, с этим. Постоянно, а любое втроем чревато тем, что двое увлекутся..да и Кайену будет потом неприятно.."а сам хорош..это он на глазах у Публия или Понтия, интересно" -Прямо со стены сбрасывали? С кошельками или без?
прислуга: "Ну а что ты тогда сидишь тут его дожидаешься", - подумал Бурый, усмехнулся, поддернул тунику всей ладонью меж ног и сказал: - Так тебе вроде развлекаться не запретили.
Сидус: Сид как раз пил и оторвался ответить "с кошельками"... но внезапное понимание так застряло в горле, что пришлось выпить весь стакан. Гоняли всех, не взирая на лица и положения, всех, кого не хотел видеть хозяин и со стен, и от дверей... - ...а он не по кошелькам выбирает, - от удивления Сидус сказал это вслух. "А по чему же тогда?!" Но он точно помнил, что недавно господин велел не пускать одного миллионщика-сенатора, но ездил в театр к средне обеспеченному, средних лет и средней внешности хозяину труппы. И не по лицам, не по телам... "А почему??" Додумать не дал Бурый, к которому пришлось повернуться и сообщить: - Так и Кайену не запретили. Меня ему подарили до самых завтрашних игр. - "Уж не знаю за какие заслуги". - Может вашему господину нравятся такие танцы, - это не было вопросом, но и издёвкой не было, хоть и прозвучало недобро.
прислуга: Бурый ничего не понял в этих танцах - он там сидел за дверью и думал о своем, и прислушаться забыл - и почему Кайен должен помешать, если сам же позволил. Так что цокнул языком, зажмурился с бровями вместе и отвернулся, как от кислого: "парень, а выебистый, как девка". Приложился к вину для смены впечатлений. Он, в общем, собирался сразу стакан отдать Юлию, он напиваться не собирался, но тот уже нашел где-то третью чашу. Хотя Бурый точно помнил, что Ганимед принес две. Есть такие люди, едва на порог, а уже как дома, где что лежит, все видят. Бурый посмотрел в стакан и решил оставшимся ограничиться.
Квинт: - да, тут у тебя пробелы в образовании, - заметил Квинт, шлепаясь на ложе и обмахиваясь простынкой, и даже махнул рукой, но вопрос вылетел сам: - Так может, ты рисуешь?.. Ну, ничего, - утешил сразу, - говорю же, одной твоей красоты за глаза... Тебе же не важно, кто что подумает? Или важно? - засомневался он, оценив реакцию на шаги в коридоре, принесшие вино без напоминания. Ганимед разлил. Квинт откинулся на локоть и попробовал. И сказал "Мммм?!" и погладил Ганимеда по боку, потому что по голове не доставал из положения полулежа.
Andronik: Надо было бы оскорбиться, наверное. Но Андро даже ухом не повел. Точнее, он повел ухом, но не на слова, а на вино. Вино и правда было неплохим, оправдывая удивленно-радостное "ммм" -А для чего моей красоты за глаза?,-спросил насмешливо, по-юношески откидывая голову.
Квинт: Квинт, не забывая закусывать - это слово скорее можно было применить к его способу утоления голода, нежели "запивать" - замахал руками: - Ты хочешь, чтоб я скатился до площадной пошлости. Я привел тебя в дом, где меня принимают без объяснений, но до сих пор за мной не замечали склонности к красивым мужчинам. Трудно, конечно, предположить, будто это удивит кого-нибудь в наше время, но это не тот дом, который можно было бы без оговорок назвать домом свиданий, да и ты, как ни как, либертин, и либертин чужой, и мне бы не хотелось, чтоб о тебе подумали так, как вслух при мне не скажут, ибо знают мою способность отбр...хм, - он отжевал окончание слова, предоставляя выбирать между "отбрехаться" и "отбрить", но справедливости ради уточнил: - В общем, бородатых историй у моего гения обычно не ищут. Вот я и обеспокоился, не рисуешь ли ты. На всякий случай. Или, быть может, поёшь. Это встретило бы в доме несомненное понимание и безусловное одобрение, и открыло бы тебе эти двери... ну да ты и сам знаешь. В отсутствии провожатого.
Andronik: Он вообще-то уверен не был, захочется ли ему сюда приходить в отсутствии провожатого, то есть без попутного ветра. Из головы не шел мальчик этот, с которым уже второй раз боги сталкивают. Андро решил не понимать их намеков и дальше, пока яснее не выразятся. - А раньше предупредить про пение и пляски?-спросил уже без всякого интереса. - Будут интересоваться кто и зачем, говори что хочешь Мне все равно. Только в государственной измене не обвиняй - запишу в зачинщики. Не будут спрашивать - поедим, выспимся и разойдемся. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Он запил вином.
Квинт: Квинт не перебивал потому что все же закусывал, а при последнем заявлении поперхнулся и опять замахал руками: - Что ты! Что ты! Смотри, рассердился, а... Да я не настолько умный, каким стремлюсь хотя бы казаться! Прости меня, от души, как я могу не знать тебя? Ах, кто думает о последствиях, когда пьет за обедом?.. не вспомнил вовремя. А, гордый грек, хочешь, отдельную комнату тебе спросим? Кому все равно, так это мне - мне всё - повод позубоскалить, тебе же, видимо, нет, раз это тебя сердит. Брось... Ты действительно красив, до того, что мне даже обидно. И наверняка в отдельную комнату найдешь себе... что захочешь.
Andronik: - Разве что хочешь развлечься и смущаешься при посторонних. Я только с дороги, обойдусь без "кого-нибудь" в постели. Он вспомнил, как пришлось переползать с лежанки на пол в хижине и прислушался к ощущениям-ничего лишнего, можно вместе.
Квинт: Квинт понял, что мыться придется. - Ну тогда пойдем, - вылез из кровати и босой пошел в купальню... В теплой воде разморило. Напевая навязавшийся к последнему экспромту кельтский мотивчик, он то и дело зевал. - Ну почему мне не двенадцать... и я не Салако. Сейчас бы на ручках отнесли... - мечтал он, вытираясь из последних сил. - И почему я не собака, - перед глазами встала картина, когда Минор нянчила щенка, он вздохнул и закончил: - сейчас бы на четвереньках дополз. Вернувшись, он залез обратно в кровать, потер друг о друга ступни и так со свешенными ногами и уснул.
Юлий: Без кошельков - это было уже интересно, но не настолько, чтоб спрашивать, а настолько, чтобы подумать. Он бы может и предложил Бурому поразвлечься с этим белобрысым, так, из вредности и любопытства, и в воспитательных-чтобы не дразнил..и от какой-то злости, похожей на обиду. Да, и из мести тоже, вот ведь гаденыш и чем так глянулся спрашивается, смотреть же не на что. Но мало ли что учудит. Да и египтянин разозлится. Может быть. Сволочь. И Юлий отпил еще. Молча.
Сидус: Рабы Понтия так дружно промолчали после "нравятся такие танцы", что Сид скривил губы в досадливо-горькой и, отчасти, презрительной ухмылке, встал, налил себе вина, выпив там же, не отходя от кувшина, и вернулся на ложе, под одеяло, спиной ко всем, решив выспаться. Пока не началось.
прислуга: Допил и Бурый. Белобрысый гаденыш уполз спать, Юлий... ну а что Юлий. Со скуки придет сам, если захочет, хоть поболтать хоть еще зачем - значения не имело, особенно подозревая, что второе оно вряд ли, если Кайен лапу наложил. Он вздохнул и, бросив на всякий случай: - Ну как знаешь, - вернулся под дверь, где и разлегся на боку поперек, подпирая голову чтоб не уснуть.
Юлий: Пожал плечами и проводил взглядом Бурого. Затем допил одним глотком и улегся рядом с белобрысым, плотно укутавшись во второе покрывало. И такой закуклившейся гусеницей повернулся к нему спиной-противно смотреть было и думалось всякое. К утру он додумался до "не выбелить ли волосы" и "хрена я еще ему что".
Меценат: Мысль не тревожила сердца, но спать не давала. Даже с трудом донеся до подушек, мятой набитых, распаренные телеса, он был принужден свои очи раскрыть в кромешную стражу. Парма позвал, не считаясь с полуночным часом и при неверном свечении лампы надиктовал, будто тут же глядел в документы, вольную для Иоланты он с денежным даром, столь щедрым, что Парма заставил проснуться... А сам, на возмущенный протест глаза закрывая, только о том и обмолвился, что документу завтра с утра даст законную силу у табелиона, с чем и уснул, возражений не слушая боле.
Кайен: утро 26 авг... Ночь оказалась тяжелей, чем можно было бы подумать по высказанному последнему желанию. Кайен понял бы, если б его просто отослали. Но запертый просил надежды, не зная, о чем просит; толкал уже пройденным путем, как чующий воду в пустыне... Не было это удивительным - легче идти под уклон, и доверие, которое оказал обреченный, вверяя жизнь в чужие руки, позволяло и остальным распорядиться по своему усмотрению, не вдаваясь в подробности и закрыв глаза на испытания посмертного пути. А провести своим путем Кайен знал только один способ и избегал его. Поэтому было тяжело, как тащить за ошейник к миске голодного зверя, будучи раненым. Тем более, что другую дорогу он знал гораздо хуже... если даже предположить, что хорошо знал однажды пройденную. Часовое затишье перед рассветом было заслугой усталости. Кайен убрал внешние следы участия, и эдил получил произведение из рук в руки еще до того как поползли по улицам зеленщики. По спящему дому легко расходился звук из кухни и слабый запах свежего хлеба, что не дразнило. Идти - просто идти, проветривая зачумленную голову сопротивлением воздуха, было уже в радость. Куда - определяли раз и навсегда сплетенные нити, десяток лет назад замкнувшие черную гарусину в кубикуле второго этажа над левым триклинием. И немного отпускали путы, спеленавшие череп и торс так, что свобода поднять руку ко лбу и ощущение пота на нем сквозь грубость онемелых пальцев казались странными. Мальчишки лежали вповал - один под дверью и двое на ложе, греческой буквой спиной к спине. Он поднял Бурого и отправил, а сам лег на пол, простилая посреди комнаты покрывало, сначала придавив его коленями, а потом во весь рост разворачивая углы от себя, да так и остался лежать ниц с раскинутыми руками. Формула "уйдем вместе" упорно растягивала в улыбку расслабленное лицо, с той разницей, что теперь он не звал, а провожал, и очень трудно было противиться намерению вскрыть себе вены, когда почувствуется выпадение часа.
Юлий: солнце светило в ухо. Крестец упирался в чью-то задницу. юлий некоторое время поразмышлял что бы это могло значить, ленясь вспоминать. а когда он по очереди разлепил глаза, первое, что он увидел был лежащий на полу Кайен. и что ему мешало рядом лечь. и упереться.. надо было бы проснуться и пустить его уже на ложе."ага, к белобрысому?!? чтоб они тут значит рядышком лежали? ищите дурака." он сладко потянулся, перевернулся на другой бок, чтоб уже не жопой в жопу упираться. и мешающую руку сверху положил.
Сидус: Сид полупроснулся когда что-то подкатилось под бок, а потом улеглось сверху. Он зевнул, не открывая глаз и возмущаясь: - Отважный... блядь, ты дашь мне хоть раз поспааать?! Пошел, ну пошёл вон... - переворачиваясь, одной рукой как обычно отгораживаясь от слюнявой морды, а другой рукой и ногами отбрыкиваясь и привычным движением спихивая здоровую панонийскую псину с ложа... и окончательно просыпаясь от осознания странной тяжести "Отважного".
Юлий: Чтобы не упасть, пришлось схватиться крепче. И даже то, что его отважным назвали нихуя не польстило. И только потом понял, что в виду мог иметься какой-то другой Отважный, который к этому белобрыcому лез. И потому развернулся на спину и бесцеремонно подвинул его задом.
Кайен: Возня не дала заснуть и заставила повернуть голову. Было неудобно и Кайен перевернулся. На ровном было хорошо расправить спину. Приятно холодило от пола... Очевидно, пролежал он так уже долго, потому что в окно пролезало между штор. - Борьба за место под солнцем? - улыбнулся он, думая сказать тихо... но голос хрипел.
Сидус: Отпихнутый в самую стену Сид протёр заспанные глаза, вспоминая кто эти люди и почему он спал тут, а не... воспоминание накатило злостью. "Под солнцем это под тобой что ли?" Нежиться в постели расхотелось. Он перешагнул через одного, через второго, сунулся в кувшин, но тот был пуст. Сид зевнул шире: - Я принял вас за собак. У нас их много. Дорогие, панонийские, - добавил невинно.
Кайен: После подвального разговора смех разобрал. "лег бы сверху - ты бы не обознался, а так - собака..." - ...Когда человек бывает доволен? Утро позднее, с постели не гонят, проснулся в тени, нет бы воды принести... - ему было легко, из сощуренных глаз обильно текло по вискам. Сложив надо лбом ладони молитвенно, он прижал глаза и медленно растер слезы. - Мыться и на кухню. Двух часов не пройдет, как за тобой явятся, бледный звереныш. Юлий, скажешь Бурому, я разрешил подзатыльник. Будет ломать комедию, разрешу пониже. Ощущение, что он лежит на твердом куполе неба, не уходило, и только руки осыпались с лица плетьми. А предстояло подняться. Хорошо, что Понтий просыпался не раньше второго завтрака.
Юлий: юлий склонил голову в кивке, чтобы не видно было, как он улыбается. и обратился к белобрысому -пойдем. добавив: -а ты боялся,-уже за дверью и чисто из вредности. есть с этим не хотелось, сдать его бурому, пусть бурый и купает. бурый отыскался на удивление просто, и юлий ему изложил, дословно. и даже ничего от себя не добавил, не подмигнул даже. а сам побрел надеясь помыться первым-когда этот до купальни добредет..если добредет вообще.
Сидус: Сидус удивлённо посмотрел на слёзы, но через мгновение решил, что египтянин, видно, всю ночь поклонялся какому-нибудь восточному богу-извращенцу, даже от хозяйских курений иногда глаза резало, а уж у этих... На "подзатыльник" он усмехнулся у двери: - Зверь это тот кто всё время думает о том, что пониже тем, что пониже, - и, уже за дверью, Юлию: - Хы, бледный... ну да, не всем же так везёт с тоном кожи... Боялся? Я просто предпочитаю не работать, когда можно не работать. Бурому он улыбнулся солнечно, но отстранённо: - И что у нас на завтрак? При утреннем свете мышцы выглядели ещё лучше, вот только реакция была всё та же - ничего. Зато о завтраке думалось с интересом.
Andronik: Андро просыпался с удовольствием, хотя правильнее было сказать, что спал он с удовольствием, а просыпался со вкусом. И даже присутствие какого-то смутно знакомого патриция не мешало. Слегка смущало только другим воспоминанием - о том, что с этим патрицием они вроде беседовали в термах и время которое казалось прошло с тех пор, даже сжимаясь, в голове не укладывалось. Как и не получилось сразу вспомнить каким образом они из терм переместились сюда. Чудо, не иначе. В последнее время чудес было много. Пожалуй, слишком много. И Кассий казался очень реальным, да и все остальное тоже. Хотя еще и не такое посильно.. Дождавшись когда патриций подаст признаки жизни, Андро его так в лоб и спросил -Ты бог? В общем, прекрасно отдавая себе отчет, что даже если да, то ему ничего не стоит соврать. И потому улыбался даже задорно.
Квинт: Хорошо, что кровать была широкая. Плохо, что Квинт оказался в ней не один и похмельный. Он попытался прогнать пробуждение недовольным мычанием, но ничего не вышло, его спросили, не бог ли он. Он подумал, что если богов отличают по навыкам в возлияниях и степени утреннего недовольства, то весьма возможно, что он близок к данному определению. Но столь сложная конструкция с языка не пошла, и Квинт, опираясь на руки, приподнял качающуюся голову со склеенными глазами, мысленно увидел себя со стороны, спросил: - Похож? - и, перевернувшись на спину, пробормотал в потолок: - Сейчас проверим. Потом щелкнул пальцами, что получилось далеко не с первого раза, и рапорядился во всеуслышанье: - ВВВВВина!
Кайен: Кайен разразился новым приступом смеха, снова умылся и некоторое время лежал, уговаривая себя. Подумаешь, просто еще одна бессонная ночь. Гостей сегодня не предвидится, так что вряд ли кого-нибудь снова убьют - а уж если придет охота поглядеть, то недолго сходить на игры. Игры... Значит, после завтрака Понтий может уйти. Можно даже постараться, чтоб он ушел и поспать днем... Так что Кайен ничего не потерял бы, заставив себя сейчас подняться. Только от этой мысли веселость улетучилась все равно. Пройдя по привычке по первому этажу прежде чем идти на кухню, он услышал требование из гостевой комнаты, узнал голос и, раздражаясь, подумал было прислать Квинту вместо вина Салако... Остановило только сознание, что на сорванца тогда еще труднее будет найти управу, и он послал вина. Не смотря на то, что подводило живот, дышать кухонными запахами претило, он сложил полномочия по пробуждению и кормлению Понтия на Ганимеда и снова ушел к себе. Не было никаких сил - он это понял, пока ходил. Пустое ложе успело остыть, только полоса солнца перечеркивала его по диагонали. Кайен задернул окно и лег. Сон не шел, но закрыть глаза оказалось немыслимо здорово.
прислуга: - Что у всех, - буркнул Бурый на эту лучезарную наглость. Поспать под дверью, конечно, не было для него новостью или проблемой. Однако он считал себя обделенным еще с ночи, и если и принял к сведению слова о том, что пониже, то скорее от зуда в ладони, нежели где-то еще. Юлий, сдав ему это несчастье, удрал, и, охраняя варваренка до кухни, Бурый смирился с участью и, по характеру не будучи угрюмым, для развлечения попробовал найти общий язык: - Откуда ты родом?
Сидус: "не пройдёт и двух часов..." Но эти часы ещё должны пройти. И чем дальше от безумного египтянина, тем лучше. Сид оценил удобную попытку дружелюбия и даже ответил на вопрос: - С рынка рабов. Хозяин говорил, такие как я... пфф... водятся далеко на севере, куда не ходят легионы. А ты?
прислуга: - Из Галлии, - поморщился Бурый. Вспоминать было не то чтобы неприятно, он бы, может, и больше сказал, но для подробностей его дружелюбие еще не дозрело. - Это тоже на севере. Но не очень далеко. Таких как ты среди наших было. А ты что, не помнишь, откуда ты на рынок попал?.. Есть-то идешь? Или мыться сперва?
Сидус: Всё что знал Сид про Галлию, что она где-то далеко, но не очень, и что завоёвана она империей так давно, что галлы уже есть и в сенате, на что всегда ругался чёрной бранью отец хозяина. Сид нахмурился - гораздо проще было вспомнить те несколько фраз на языке, который всплывал в памяти при вопросах о родителях или стране. Людей говорящих на нём он ещё не встречал. - ... там тёплые богатые страны, мы будем воевать... копыто стёрто... прячь их за повозкой... *- припомнил он на родном, скорее ощущая, чем понимая смысл давно забытых слов, и выжидательно посмотрел на галла. на готском
Кайен: А спустя недолгое время, когда он понял, что ему не дождаться поворота луча, когда тепло перестанет наконец пропекать сквозь занавес, вышел в общий бассейн, шаркая домашними сандалиями... Там ожидалось уже чье-то присутствие, но, сходя в воду, он закрыл на это глаза, а когда открыл их, уже лежал на воде. Оставалось только наблюдать, как отсветы от поднятой телами волны корчат по потолку неведомые рожи. Пришедший следом Гефестион осведомился, что у него болит. Он не мог определить. Какая-то из душ - которая? - сопровождала жертву до первых врат, после чего он только и мог бы ответить в случае, если бы она вздумала их пройти. - Когда отболит, тогда и пойму, чего недосчитался.
прислуга: - эээ, - задумался Бурый и крепко потер затылок, так что толку от взгляда в глаза не получилось никакого, даже если северянин этот и имел в виду что-нибудь приятное.
Сидус: Сиду стало смешно от этого "эээ" - Бурый был похож на мохнатую лесную лошадь, на которых ездили, охотились, которых ели там где он... где-то. Крепко сбитые, диковатые, не слишком сообразительные звери вспомнились почему-то особенно хорошо. Может быть потому, что всё что он помнил о жизни до Рима - пушистые мускулистые табуны и... клетки, дороги, клетки... Он посмотрел в сторону куда ушел Юлий и добавил на своём же, смеясь: - Я - не грязный. И на латыни, толкая кухонную дверь: - Есть буду. Особенно если вам что-нибудь кроме моретума на завтрак дают.
прислуга: На завтрак были яйца, сыр, яблоки, Фауст баловал взваром из разного, что подбирать умудрялся - не оторвешься пока не лопнешь.
Юлий: смуглый зашел в воду и всплыл как труп. первым побуждением было спросить, помочь, но с вопросом его опередили, а ответ-неприятно удивил."неужели его ТАК задело, и что ему в этом бледном?" и влезать расхотелось. Юлий медленно вышел, расслабленно, не красуясь. но -все передал, на кухне, наверное..схожу посмотрю как там-прозвучало скорее утешением, чем отчетом. и тут юлий понял, что ступил. Есть после этого чокнутого было глупее, чем купаться одновременно-мало ли что у него в браслетах может быть заправлено..или еще где. Тут он не выдержал и фыркнул. но уже за дверью.
Сидус: Сид не лопнул потому что аппетит куда-то пропал, как только он увидел количество завтракающей прислуги. Люди входили и выходили, он даже пересчитывать их утомился. И, к своему удивлению, понял, как за эти месяцы привык к новому дому. Ему не хватало за завтраком ворчания Такитуса, перебранок братьев, рожи Тощего, прикалывающегося по обыкновению с невозмутимым лицом, подкладывающей ему лучшие куски Урсы... там были равные, хоть до сегодняшнего дня он не считал их ровней. А тут - непонятно кто. Юлия он встретил молча подвинувшись на скамье, с выжидательным взглядом - че там? И если бы его позвали... в купальню... готов был сбежать домой, что бы его там ни ждало.
Юлий: Завтракал он яйцами, взял две штуки. Потому что подлить-подсыпать туда чего было..ну, практически, невозможно. Опасаться было по-хорошему нечего. А смерти он если и боялся, то по-привычке и как-то вяло. И вообще было как-то..никак. Нехорошо, в общем. Он даже голоден не был. То есть он думал, что был, а как вошел на кухню, так от этих запахов (не от белобрысого же!), расхотелось. Кивнул он вполне дружелюбно, и сел, передавая одно из яиц: -Держи,-просто понял, что не влезет. Выжидательный взгляд истолковал по-своему и ответил -Расслабься. Не до тебя.
Andronik: Вино пришло, в божественности не убеждая (патриций слишком громко его звал), но вовремя. -И сыру,-добавил Андро, улыбаясь в лицо принесшему вино. На лице было написано недоумение, любопытство и попытка и то и другое скрыть и улыбка Андро была искренней - он слишком хорошо понимал, что творится в голове у прислуги и ему по большому счету дела не было за кого его примут, хотя и состояние и пустые сосуды из-под вина внимательному взгляду сказали бы, чем на самом деле они здесь занимались. Даже если предположить, что ни пения, ни топота никто не слышал. Андро разлил сам и протянул чашу патрицию. -Впечатляет. Но лично я бы предпочел..чтобы он рос у меня в саду.
Квинт: - Кто, сыр? - хватаясь за воздух, Квинт уселся наконец-то, отхлебнул из кубка не разбавляя и, приходя в себя, проморгался. - Это сколько же нужно... - для сложных предложений было еще рано, так что "выпить" или "заплатить" он так и не решил, а говоря вкратце: - словом, это не ко мне. Попробуй к Кассию наведаться, а я тебе даже не должен. О, боги. О, боги... - он потер лицо и поискал вокруг взглядом. - Где же моя... мое... о, боги. Я что, спал с тобой? Ты не помнишь, в чем я сюда пришел? Принесший вино молча указал на высушенную одежду и пошел за сыром. Квинт подвигал лицом и подумал вслух: - Умыться надо.
Andronik: -Ну если тебе это под силу, то можно и сыр,-удивился Андро. Не тому, что патриций не помнил где и что, а тому, что он всерьез думал, что они не так просто уснули. Голова Андро свежей не была, но он-то четко помнил, что было, а чего не.. Неприятен был посыл к Кассию, как куда-то, где Андро был в более юном возрасте. Именно этим сочетанием неприятен: направление, угадываемое по тону голоса и некстати вспомненное имя. И похмелье не оправдание. -..хотя я говорил про вино. Или просто виноград. Потом принесли сыр и вино пошло мягче, настолько, что он почти расслабился,но не настолько, чтобы забыть посыл. Насытившись молча, встал, не собираясь направляться к Кассию-не в этот раз и произнес: -Спал. Причем был очень щедр и нежен. Спал в буквальном смысле, Щедрость выражалась в предоставленном пространстве, нежность - в том, что не разбудил с рассветом. И не выставил сразу. Но можно было не уточнять, Андро уточнять и не стал.
Квинт: - Гордый грек опять обиделся, - вздохнул Квинт с кислой улыбкой, развел руками и разжевал мысль: - Согласуй род или подумай, куда вставить местоимение, потому что людей, готовых ради твоей прихоти начать развешивать по деревьям сыр а потом получить упрек в непонятливости, я насчитать могу немного, и кого насчитал, того тебе и привел. Как Салако, честное слово, не хватает только припева: "ты же сам говорил". А я отвечаю только за то, что говорю, и отнюдь не за то, что он слышит, учитывая, что слушает он не меня а кошачью драку за окном, в самом лучшем случае. Он вылил на голову кувшин воды над тазиком, принесенным вчера для ног, звонко отряхнулся и понял, что его опять не слушали. Грека захотелось стукнуть. - Щедр был Понтий, причем ко мне тоже, нежен был тот, кто прислал это вино, вчера и сегодня, - и он пошел в купальню через гимнасий.
Andronik: Гордый грек не считал нужным даже обижаться на случайного знакомца, гордого грека больше интересовало - разобрать то месиво из фактов, в которое превратились воспоминания при попытке их сопоставить с не исключено что божественной природой патриция. Попадаться под руку похмельному богу было слишком смело даже для Андро, вступать в перепалку с вчера пившим патрицием..в каком-то смысле - унизительно, вот он и промолчал. И не стал выходить следом, взглядом только проводил - не растворится ли? И принялся за сыр. Неплохо было бы подкрепиться утром. А искупаться он решил в термах. Не потому что ощущал себя грязным или хотелось развлечений, а потому что это просто приятно. А мыть себя самому - было лень. >>>Улица от и до через термы.>>
Гней Домиций: >>>Дом Клавдии Минор26, август, утро Немногих шагов от ворот до ворот хватило, чтоб придумать предлог... и не врать при этом. Открывшему привратнику он сказал, стараясь казаться безразличным: - Мне нужен раб Юлий. Приведи его и передай господину, что он вчера оказал мне услугу и я хочу показать ему игры, - в уверенности, что добрейший Понтий не будет против, раз уж Юлий и сам ходит по городу где ему вздумается.
прислуга: привратник кивнул молча пропуская юношу и отправился на кухню, где вышеупомянутого юлия видел. он не был уверен, что ему самому удастся выбраться на игры, но раздражения и зависти, если таковые были, хватило только на фразу: -тебя хочет Агенобарб. Подготовься. и пошел искать Парма или Кайена, оставив на дверях Сухарика. Кайен был ближе и, судя по слухам, подобрал Юлия под крыло, так что ему и так и так докладывать бы пришлось, а раз все равно докладывать, то не все ли равно кому и уж лучше один раз, а не два. А хозяину он сам как-нибудь, если надо. Он постучался и, выждав, вошел. -Там Гней Домиций Юлия просит. На игры. Дать?
Кайен: ...он не слышал отчета Юлия в бассейне, видел только, как он пришел отчитаться, и не счел нужным переспросить. У себя - не спал, упадок сил едва перекрывал ночное напряжение. На вопрос сперва обронил: -Дать, - с облегчением, поскольку объяснять Юлию, чего и почему он не хочет, требовало слишком больших усилий, а разочаровывать и отталкивать не хотелось. Потом он вспомнил о просьбе Понтия и решил узнать, почему юноша медлит с ожидаемым визитом. Встал резко, оделся небрежно на ходу и встретил пришедшего в саду. Если тот не хотел по каким-то причинам показываться Понтию на глаза, то затягивать его провожаниями означало раздражать. - Аве, - поприветствовал просто, - сейчас он выйдет... Ты по серьезной причине откладываешь визит, или забыл после пира, что был приглашен? Понтий еще не спрашивал, а когда спросит, я вынужден буду сказать, что информировал тебя, и, боюсь, тогда это будет выглядеть уже так, что он задумается, настаивать ли.
Сидус: От этого, такого домашнего, жеста у Сида шевельнулось что-то вроде симпатии. Он вспомнил про вчерашние "пробы вина" и сказал негромко: - Отравит он тебя. Как пить дать. Или богу какому посвятит... Самым большим страхом Сида, как только он понял что из себя представляет новый дом, было возможное посвящение Кибеле. Он до сих пор обходил домашний алтарь десятой дорогой. Но у Публия хотя бы был вменяемый вид... "Тебя хочет Агенобарб" - объявили Юлию, и Сидус только присвистнул - нет, этот не пропадёт.
Юлий: - Не отравит, - улыбнулся Сидусу, одними губами. И ответил в спину позвавшему: - Да я готов, в общем-то. Доем только. Доедать оставалось немного и фраза того стоила, особенно после присвиста. Поэтому торопиться он не стал. И еще потому, что в голове был вызванный именем вихрь "какой именно из?!?" и его надо было успокоить. Почти наверняка Гней, наверняка Гней, тот юноша, с которым они пили у источника.. хотя бы потому, что если бы это был Сам, его бы так не назвали. Юлий вспоминал, не знаком ли он случайно с кем еще..чтобы узнавание было более искренним и правдоподобным.
Гней Домиций: Его не поправили. Значит действительно - раб. Тем важнее, почему-то, показалось Гнею сказать Юлию зачем он его хочет взять с собой. И нарезая круги около тенистой эскеды, Домиций думал как это сказать, чтоб парень не отказался, помня, что даже некоторые его соученики избегали показываться с ним на людях. И он их понимал. Вопрос Понтиева виночерпия застал его врасплох, тем более что окончание тирады совсем не понравилось - слуга словно требовал отчета или пытался давить. Он строго посмотрел на египтянина... и увидел его как в первый раз - с манерами, беспокойством и правами любимца. Вот и Понтий, кажется, тоже... Надо же, а он и не замечал. Гней рассеяно покачал головой, смягчившись: - Мы виделись. Потом я был... занят. - Вспомнил неприятности собственного дома и обеспокоился: - Здоров ли он? Спрашивать о возможных политических неприятностях у слуги не стило. - Передай господину, что я зайду к нему после игр.
Юлий: к себе (то есть в кубикулу Кайена) он все же зашел, еще раз, по пути. переодеться. В то, что у Кая же и брал, еще тогда. умасливаться не стал, на случай если и правда Гней, но маленькую (в ладони спрятать можно) амфорку прихватил, на любой другой случай. Он был чист, так как ждал Кая..и вышел, почему-то надеясь, что он его не отпустит. а выйдя-застал их вдвоем.и как-то почувствовал, что отпускают. Белобрысому захотелось свернуть шею. .... он улыбнулся Гнею, радуясь, что угадал. Но лукавый взгляд, как у заговорщика, на словах -что угодно господину? непростительно долго задержался на лице Кайена. и в него едва не просочились совсем уж ненужные чувства.
Кайен: - Здоров ли? Вчера еще был здоров и я не предвижу изменений в худшую сторону, - рассеянно сказал Кайен, пытаясь как-то разорвать слипшиеся мысли. Что удавалось неважно, в целом весь ком скорее вызывал одобрение, чем беспокойство. Если Гней говорил уже с Понимем... если Юлий выступает для Гнея в роли проводника... То, возможно, мысли свалялись в один кусок не случайно и не от бессонницы. - А если ты навестишь его после игр, думаю, это придаст ему уверенности... - он понял, что сказал плохо, что поймут его, как всегда, в политическом смысле возлагания надежд исходя из якобы выгодного знакомства. Лицо его невольно вытянулось и взгляд закатился под высоко поднятые брови. - Это не то, о чем ты подумал, - вышло еще хуже, и, на его счастье, подошел Юлий и обратился. - Господину угодно взять тебя с собой в амфитеатр, - Юлию наверняка уже это сказали, повторение вслух вызывало легкую досаду, но юный родственник принцепса вызывал симпатию, и Кайен кивнул наложнику, благосклонно разрешая. Лучшего учителя в школе Эроса он подыскать затруднился бы.
Гней Домиций: Если бы не многолетняя дрессура матери и тёток, имевшая ввиду такие и подобные им ситуации, Гней поморщился бы человеком проглотившим жирную навозную муху - "ну прямо с утра!". А так он покривился лишь внутренне и сказал ровно: - Передай господину - я непременно буду. Жаль, что про другие ситуации ни мать, ни тем более тётки ничего ему не говорили. "Господину угодно..." Он бы пожалел о вчерашнем. Если бы Юлий не улыбался так лукаво. И он улыбнулся тоже: - Ты когда-нибудь видел игры с сенаторских рядов? Могу взять с собой, если хочешь.
Юлий: -хочу,-легко согласился Юлий, отдавая все внимание всецело Гнею. это Кайеново 'господину угодно взять в амфитеатр' с таким выражением лица, будто муху проглотил, да чтоб он провалился.. с какого выражение вообще значение имеет..
Гней Домиций: ...и Понтию, добрейшему, прекрасному, но - боги! - такому древнему, отвечали если не взаимностью, то хотя бы - преданностью. Отвечал молодой красивый парень, такое не купишь за деньги, Гней на своих слугах научился отличать искреннюю заботу, от покупной. А ему... чем же он был нехорош? Домиций закусил губу изнутри, кивнул виночерпию и повел Юлия туда, где можно было говорить свободно. >>>улица ведущая от и до
Кайен: Кайен со вздохом проводил обоих, одному поклонившись, другому погладив плечо, и благословил совпадение теперь в обратном порядке: не будь усталости, отпусти его связь с жертвой, он, пожалуй, ревновал бы. Или, скорее, злился. - Я слышал, будет Север... расскажешь потом, - пробормотал почти невнятно в спину. Оставалось угадать, какому помолиться богу, чтоб Понтию сегодня не понадобиться.
Юлий: Амфорку он оставил, на выходе, так, чтобы Кайен ее видел. Не понадобится. Здесь лаванда не нужна. Или что там было. "Хоть бы понюхал, прежде чем брать", подумал Юлий, уже на улице. И он удивился, что они действительно пошли в сторону амфитеатра. >>>улица ведущая от и до
Сидус: После этого Агенобарба, на которого даже вполглаза глянуть не довелось (а вдруг бы он понравился больше чем этот хвастливый Юлий?!), завтрак показался Сиду пресным, кухня - слишком шумной и людной, утро - пакостным. Какое-то удовольствие можно было получить только в господской купальне, где он вчера видел бассейн размером с приличный театр, но там мог быть этот. Но не прятаться же теперь под лавкой до того, как заберут? Тем более что в купальне мог быть сам господин, а это открывало... соблазнительные возможности. Минуя пар, Сидус заглянул в помещение бассейна и не увидев там ни того ни этого скинул с себя всё на мраморную скамейку и нырнул, благо глубина позволяла, и сидел на дне, глядя на переливающийся подрагивающий узор мозаики, не выныривая доооолго-долго, чувствуя себя диковинной рыбой, избежавшей стола римского гурмана.
Квинт: Из гимнасия он прибежал в гораздо лучшем расположении духа, мокрый от пота, и, на ходу уронив из подмышки одежду, рыбкой улетел в бассейн с криком "йюх". И с размаху врезался. Прямо весь. Начиная от лица, посчитавшего, кажется, позвонки, живота, проглотившего, похоже, локоть и заканчивая руками, в попытке спасения обнявшими, простите, талию, чтоб не выразиться грубо. Хвала богам, глубоко в воде, смягчившей столкновение. Потому что это мог быть тоже гость, и, вероятно, все-таки живой, хотя чистая гладь заманила Квинта именно отсутствием препятствий, а живые люди предпочитают все-таки дышать, за глупым исключением. Мысли эти остались невысказанными по той же незаметно любимой привычке человечества, поскольку захлебнувшийся от неожиданности Квинт, вынырнув, еще несколько мгновений фыркал и кашлял, после чего, протирая глаза, отдал должное, наконец: - Приношу свои извинения.
Сидус: - Ка...фтьху... гхм! кого... пфуу... хуя?! - завопил Сид, как только немного отплевался и вытаращился на извинения, прозвучавшие одновременно, и на мужика, едва не переломившего, чуть не оторвавшего, а главное - облапавшего. Голые люди, в основном, отличаюся друг от друга только весом, и ни сословия, ни состояния не написаны у них ни на лбах, ни ниже, не считая специфических шрамов, поэтому спросить Сидусу кроме этого было, в общем-то, нечего. И отвечать "ничего, всегда пожалуйста" он тоже не торопился.
Квинт: - Что именно какого хуя? - широко улыбаясь приветливо осведомился Квинт, плавая на взболтанной воде пока еще вниз ногами и чувствуя себя разогретым для словесного поединка как раз в должной мере, - какого хуя извиняюсь, какого хуя прыгаю или какого хуя ты тут сидишь в засаде? Если первое, то по причине хорошего воспитания, которое за мои годы выветриться еще не успело, если второе, то по закону природы и здорового организма, если третье, то твоя реплика. Итак?
Сидус: Разговаривал лапотель как благородный... или как греческий учёный раб. Но Сид, на всякий случай, сбавил тон: - Четвёртое. Его достало убирать с лица запутавшиеся налипшие волосы и он нырнул, чтоб улеглись и заодно проверить всё ли работает в зашибленном теле, а вынырнул уже за прыгуном: - Какого хуя в прозрачной воде ты принимаешь меня за мозаику? И если думаешь что я плоский - зачем лапаешь?
Квинт: - Такого хуя, что с разбегу на дне никакого хуя не видно, особенно в полете с закрытыми глазами а тем более со спины, так что если бы я видел, насколько ты плоский, я бы вряд ли стал искать этот самый хуй. А схуяли я тут его нашел, он упорно отмалчивается, не смотря на то что ему лучше известно, что он искал на дне бассейна и не помешал ли ему чужой здоровый организм найти тут свой конец, - разошелся Квинт и предупредил на всякий случай, взмахнув указательным пальцем над водой: - Я не оговорился. И не пытаюсь перейти с просторечия на язык Эзопа - Эзопу на язык лучше не попадаться, - я в самом деле склонен считать, что боги послали меня сюда пинком, чтобы ты всплыл живым.
Сидус: Сид следил за виртуозным переплетением органов как следил бы за гончаром, выпекающим приапические подвески - с известной долей почтения с примесью насмешки, плавая вокруг широкими кругами, которых до конца тирады успел сделать аж три. И когда окончательно запутался в концах, фыркнул: - Почему в этом доме все уверены что я ищу конец... Усмехнулся: - Раньше тут все концы высохнут, и этот бассейн, чем я утону. Так что спасибо, не стоило, - и остановился напротив лица, рассматривая.
Квинт: - Потому, что это ты уверен. А я склонен думать, - опустил поэтические отступления Квинт ради ответа по существу. - А чего не стоило, тоже требует уточнения. Если бросаться в воду, то я продолжаю придерживаться противоположной точки зрения, о причинах умолчу ибо вряд ли тебе интересен кто-то кроме тебя самого из чего следует, как я теперь вижу, что мои извинения в самом деле являлись излишеством, тут я с тобой уже согласен. Я что-то не припомню тебя прежде у Понтия... да и, если порыться в прошлом, вообще нигде, так не соблаговолишь ли открыть, с кем я имею честь болтаться в одной воде?
Сидус: Сид отплыл к бортику, подтянулся, и уселся, встряхнувшись, подтянув одну ногу и болтая второй в воде в картинной позе Нарцисса, только пришедшего к ручейку и ещё не успевшего посмотреться. - Ни с кем, - пожал плечом. - А интересный вывод для человека, который не заметил другого. Я тебя тоже не помню. Выжал волосы и вытер, не разбитый по счастью, нос. - Сидус. А ты?
Квинт: - Учитывая, где ты сидел - скорее всего, с закрытыми глазами - можно подумать, что замечание твое к тебе же может и относиться, но логика взаимно незамеченного позволяет надеяться, что ты обратил внимание на другого и у собеседника появилась возможность быть услышанным. Квинт Фабий, если угодно. И Квинт Эссенций, если действительно угодно вспомнить. Конечно, ты мог и не видеть меня никогда, но слышать меня, вероятно, приходилось, пусть и из чужих уст... что бывает досадным, когда они принадлежат человеку с неточной памятью, - Квинт лег на бок ухом в воду и медленными замахами поплыл, пофыркивая, от стенки к стенке.
Сидус: "Квинт Эссенций"... Сид наморщил лоб, но вспомнить помогла скорее не сказанная вслух фраза "да я только и делаю, что слушаю тебя с тех пор как ты на меня прыгнул!". - Это тот, который пишет на людей эпиграммы? Сышал, смешные. Слушая на кухне не менее смешные ответы Сид узнал что сочинитель, мягко говоря, небогат, и потерял бы интерес к разговору... если бы месть не была сладка. Пусть и маленькая, не сопоставимая с запихиванием его на сутки в этот безумный дом. - И всё-таки не замечать - это про тебя. Тебя так зовут в гости, а ты словно и не слышишь... - заметил беззаботно.
Квинт: - О, - обрадовался Квинт между медленных гребков, - а я, оказывается, гордый! Кого это постигло несчастье моего жестокосердия? - плюх. - Не знал, что у меня есть отвергнутые поклонники... - плюх, - впрочем, должен признать, никогда о поклонниках, - плюх, - не задумывался, так что, боюсь, - плюх, - они по большей части отвергнуты, - плюх. - В отличии от поклонниц, - буль. - Но спешу заверить, да и любой скажет, что я редко отказываюсь от приглашения в гости, так что зовут меня, очевидно, очень издалека и мужчина. Женщину я бы услышал.
Сидус: - Да ты и это, наверняка, слышал... начала не помню, как там было... "о том, куда вложить не по карману, вольно судить ни разу не вложив" - что же это, если не приглашение? Услышав о вкусах, Сид соскользнул в воду шелковым лоскутом и поплыл на спине, медленно, правда все равно в противоположную от женолюба сторону.
Квинт: - ...я узнаЮ сентенцию и знаю, куда меня так хитро зазывают, не ляпнуть бы заносчивое "щаззз" в смятеньи, чем там будут угощать, - пробормотал Квинт, продолжая потягиваться гребками, - но если мне предложат там еду, то я, возможно, все-таки приду... А сколько ж он захочет за визит, коль подо мной дамоклов меч висит..?
Сидус: - Тааам! - передразнивая, возмутился Сид преданнейшим из слуг. - Там, между прочим, один из лучших поваров в Риме, и кормит так... особенно на симпосиумах, тем более после переезда на "Белеццу" самой Мирины! И даже остановился и булькнул, для убедительности.
Квинт: - Он показал чижа мне и сказал: стреляй, ведь здесь вчера сидел фазан! В дом, что когда-то славился поэтом, пытаются завлечь меня обедом... И самое интересное, - Квинт остановился и, помавая плавниками, поднял очи горе, - непонятно, для чего, если по его же словам, даже если на мои внимания не обращать, вложить мне нечего. Причем в выражениях, которыми философ заведомо пренебрег бы. Рискну предположить, что ему просто поговорить захотелось. Вряд ли чтоб узнать меня ближе - расстояние не мешает ему быть точным в определениях, - но, возможно, из расчета настроить меня лояльно. Но тогда какой может быть разговор - качество беседы зачастую зависит от противоположности точек зрения собеседников. Когда, говоришь, у него симпосий?
Сидус: - Послезавтра, - отозвался Сидус, - а если не стоит, а уж висит там, для тех бедняг - бесплатные визиты. И нырнул, усаживаясь на старое место.
Квинт: - ...подход божественно не нов. Надеюсь, он будет последователен и не пригласит для развлечения соперниц. Там, где я бываю бесплатно, я бываю снисходителен. У вас проверяют висящий предмет на дееспособность при входе или мне поверят на слово?.. не хотелось бы создать иллюзию, в которую я единственный не поверю. Вопрос пропал втуне, мальчишка опять затаился на дне. Квинт усмехнулся и, сдерживая раздражение, поплыл к бортику, намереваясь вылезти и найти человека, обязанного слушать. То есть Салако. И спросить с него наконец речь в защиту стрелка из засады.
Сидус: Сид дождался пока пловец окажется рядом и вынырнул одним стремительным толчком, проделав всё, что проделали с ним в обратном порядке, разве что удара не получилось, так, проехался гладким животом по животу, вежливо извинился нос к носу: - Прошу прощения. И в два гребка подплыл к бортику, похихикивая.
Квинт: Заранее раздосадованный Квинт только брыкнул ногой, но не попал, и, вылезая, расхрюкался: - Вот, значит, какого хуя, разве что ты малость обознался. Если тебя тут оставили дожидаться Понтия, то напрасно: он редко приходит полоскаться в общий бассейн, у него там ванна и вода проточная. Кайен разве не предупредил?... Где же полотенца... а, вот... Или тебя к нему отрядили? Или... да не может быть! Попытка задобрить Парма? У Публия какие-то дела с Понтием, требующие финансовых уступок?.. Пригласите его на симпосий, он щедро заплатит за поддержание его мужского достоинства. Шучу. К Понтию подход нужен тонкий.
Сидус: На всё это хрюкание Сидус и ухом не повёл, хоть и разочаровался - ему понравилась подводная игра аж до довольно оскаленных зубок, он бы ещё побарахтался - встал напротив, в расслабленной позе чтоб вода стекала, и ещё раз осмотрел поджарого, но явно не голодающего поэта. - Правда что ли только женщин? - спросил недоверчиво. - Я думал в Риме такого уже не осталось. А скабрёзность про достоинство запомнил, на случай если "господин" пожалуется.
Квинт: Квинт, растираясь, только хихикнул. - Ты высокого мнения о себе, если думаешь, что можешь вот так запросто возбудить человека с раздраженным умом. Причем раздраженным тобою же. Это и не всякой женщине удается, к твоему сведению. Ну и, раз уж я пустился делиться опытом, на всякий случай усеки, что возбуждение так же мало говорит о предпочтениях, как чувство голода - о любимом блюде.... так, для общего представления. Взять, к примеру, хотя бы... морковь. Разные люди засовывают ее себе в разные места. И один и тот же человек употребляет ее, случается, несколькими способами, не считая наружных применений. Предпочитая пользоваться для разных целей разными экземплярами. Я понятно выражаюсь?
Сидус: - Настолько ясно, что я даже боюсь предположить откуда ты столько знаешь, - хмыкнул Сид, взял полотенце и принялся вытирать, конечно, только волосы. Значит Юлий этот "пфф, знаток"" ошибался, и дело не в нем, а в египтянине этом сдвинутом, вот же - он и специально провоцирует, а мужику хоть бы что. - Да я ещё и не пытался, - показал зубы Сид, почти улыбаясь, - интересно, будь я морковью, ты бы со мной что сделал?
Квинт: - Ааа! - гордо протянул Квинт, прикрывая глаза и выставив указательный палец, - Секрееет! С тобой?... - он оглядел мальчишку. - ну... Ты не производишь впечатления сладкого корня, так что - в суп, - он нежно улыбнулся словечку Ингрид. - Порубив предварительно на монеты. Это предложение? - и Квинт посмотрел сощурясь искоса.
Сидус: - Я похож на морковь? - ответил встречным вопросом Сид. Ему начинал нравится этот трепливый Эссенций, который был не прочь, очевидно, только на словах. Как нравились в принципе все не женственные мужчины с незаплывшим телом, простым обращением и без претензий на немедленное обладание его задницей. - На самом деле ты ошибаешься. Публию... господину Публию всё равно какой подарок принесёт гость, будь это хоть розочка, хоть... стишок, - хихикнул в полотенце.
Квинт: - Спасибо, - кивнул Квинт, нырнул в горловину туники, выпростал руки из пройм и, резко присев, столкнул Сидуса в воду прямо с полотенцем. - Так и бассейн не похож на кастрюлю! - развел руками, дождавшись, когда мальчик вынырнет и благоразумно отойдя от края, - прости, что целиком и без фасоли!.. - с чем умчался в сад искать Салако.
Сидус: Отфыркавшись, Сид помчался к борту в набег на Квитновы ноги, но тех уже и след простыл. Он усмехнулся и ещё немножко понырял, ловя солнечных зайцев, скачущих по мозаике, и вылез обсыхать с нажедой, что в подарочек господину принесут ооочень едкую эпиграмму.
Кайен: ...однако, вразрез лени и усталости, его обрадовал повод отвлечься от ритуального направления мыслей и он пошел к Понтию сам, рассудив, что, если уснуть не удалось а плотские радости на ближайшее время для него заказаны, то это не значит еще, что он не будет нуждаться и впредь, а если уж он тверд в намерении наслаждаться жизнью в последствии, то на игры сходить стоит, по той же причине - отсечь от себя жертву... Бесцеремонно вторгшись в опочивальню и краем глаза отметив признаки пробуждения, он первым делом донес до сведения господина, что после игр его навестит Гней Домиций. - ...я сказал бы, долгожданный, но, оказывается, ты уже с ним говорил и, похоже, достиг определенной близости, если посоветовал ему этого нового... Юлия.
Меценат: - Милый Кайен, это даже на лесть не похоже, - Понтий, глаза закрывая, уселся на ложе и, спросонья временно теряя опорное расположение духа, выдохнул: - тот разговор не привел даже к такой позиции, когда я мог бы что-либо посоветовать. Мы обменялись любезностями при прощанье, я его звал... - на лице отразилось смятенье или уныние. С новым, усиленным вздохом он продолжал: - но теперь будет очень непросто... Благодарю, что ты загодя предупреждаешь.
Кайен: Кайен вздохнул с облегчением: по первой реакции он уже готов был к тому, что его обвинят в аморальности предположения, будто Понтий, нравственный и возвышенный, станет заниматься наставничеством в интимной области отношений, причем с первых мгновений знакомства. Хотя на правах отца мог бы. - У меня был случай оценить способности этого юноши, у него глубокое чутье... Как-то я намекал, помнится. Признаться, я даже не отказался бы оставить его при себе. Не смотря на некоторые профессиональные замашки. Так что, думаю, ты можешь быть спокоен за Гнея Домиция, его мужское взросление в надежных руках. Я бы и сам, наверное, не справился лучше.
Меценат: - Я предпочел бы, чтоб он становился мужчиной с помощью женщины, - сдержанно Понтий заметил, чопорно губы поджав. Но, глотнув из кувшина, поданного Ганимедом, фруктового взвара, брови воздел, остальные морщины разгладив. - Мальчик из Греции вынести мог заблужденье, что на пример к подражанию сказки походят, и, если он от меня унаследовал что-то... впрочем, когда и не так, благородно воспитан, в чем сомневаться зазорно, отца его зная - может возвысить раба по сердечному чувству, кое легко пробуждается в возрасте этом. Мне же... я вынужден в этом признаться, понятна стала одна неприятная истина: то, чем издали мы любовались, бывает... несладко, если касается близкого нам человека. Так, размышляя вполголоса, встал и направил Понтий покуда нетвердый свой шаг в лаватрину.
Кайен: "тем лучше, - подумал Кайен, - тем лучше." И поплелся за Понтием, прикрыв глаза припоминая, что вроде бы собирался еще о чем-то сказать. Вспомнил только: - Да, Квинт ночевал... кажется, не один. Кстати, мы на игры идем?
Сидус: Жизнь налаживалась - утро задалось, до игр оставалось всего-ничего, и когда вышедшему из купальни Сиду попался по дороге хозяин дома, он поклонился с изяществом долго гревшегося на солнце кота, потянувшись всем телом. - Доброго утра, господин. Идущего за ним египтянина он взглядом не удостоил, опалово светясь свежим лицом в глаза одному только Понтию.
Меценат: - Да, разумеется, только сперва я намерен к табелиону зайти, - бросил Понтий Кайену вполоборота, и, взгляд отвращая, наткнулся им на подарок вчерашнего гостя. Сияло личико так, что окинув глазами фигурку, Понтий опять обернулся к Кайену, с вопросом: - Я тебя правильно понял, ты Юлия выбрал? - и, миг поразмыслив, закончил: - Публия встреть, если он уж меня не застанет, и извинись, что дела отвлекают от встречи... впрочем, ведь он все равно собирался на игры, так что навряд ли мы с ним потеряем беседу. Будучи все еще не до конца пробужденным, только увидев раба, господина он вспомнил. И, улыбнувшись мальчишке почти безучастно, стопы направил туда, где ждало пробужденье. - Позже я жду вас на играх с Салако... и Квинтом, если последний затеется там появиться. >>>>>>>через табеллиона в амфитеатр
Кайен: - С Квинтом так с Квинтом, - пробормотал Кайен, глядя в упор на белобрысое создание и понимая, что сперва придется избавиться от этого. Глядел почти так же безучастно, как Понтий, почти так же поверх головы, рассматривая занимательную внешность, и спросил интонацией, выдающей проглоченное благодаря очевидности "ты хоть": - Умылся? Позавтракал? Ну пойдем ждать... - и обреченно довздыхал: - я надеюсь, недолго...
Сидус: - Нет, только волосы в воду сунул, - тряхнул Сид недосушенными, провожая взглядом сонного старика, - а лицо на кухне в пироге забыл. Ну пойдем, - тоном подразумевающим "это куда же?".
Кайен: А у мальчика был красивый рот, изрекающий спесь. Кайен свернул в таблинум, отломил от палочки воска и повел в библиотеку, разминая в руке. - Читать умеешь? - спросил Кайен, смиряясь с таким родом развлечений. Интересно было, откуда такие берутся. "Белона" - всплыло в памяти имя чужой богини, но чьей, не открылось. Он пришел в библиотеку и стал искать. Не повезло. Попадались Страбон и Плавт. Это раздражало.
Сидус: Египтянин вздыхал, смотрел, говорил так, словно ожидал, что его засыплют цветами после того, что он сделал, но не дождался. Сид смерил его взглядом: - На каком? И, понимая, что вопрос, скорее всего, ответа не требовал, пошел следом, глядя на вертлявую задницу без выражения, как на ориентир, вспоминая что он недавно читал. Это было всего одно слово, но оно звучало странно и не давало покоя. Лоси. Написанное на латыни, не пойми из какого языка, это слово почему-то заставило его остановиться у стены с объявлением и прислушаться к пересудам. Описание его так взволновало, что он неделю потом ворочался перед сном, пытаясь мысленно по кусочкам нарисовать зверя. И мечтал попасть туда, где лосей будут показывать. Как на зло он не прочитал это тогда, на стене, из-за давки. А присланный господину свиток дура Ида при переезде куда-то задевала. - Программа игр есть?
Кайен: - На каком-нибудь, - наугад вынимая свитки, ответил Кайен без внимания, а потому далеко не сразу после вопроса, и продолжал разминать воск одной рукой. - Программа?... Наверное, есть. Где-то была. Тебя кто-то конкретный интересует? - обернувшись, сощурился, точно оценивая, каково такому будет под гладиатором. - Нанять, чтоб открутили мне голову? - задумчиво улыбнулся тонкой улыбкой, не изобличающей ничего кроме предвкушения, и передумал пока заклеивать уши.
Сидус: - А стоит? - обойдя по периметру библиотеку и взгромоздясь на стол, поинтересовался Сид. - Ты ж всё равно не ей думаешь. Вынул из под ягодицы список чего-то, присмотрелся, разбирая греческий по слогам, застрял на пятом слове - греческий он знал просто потому, что половина слуг на нём говорила, а господин заставлял скучать вместе с ним на занятиях - свернул и бросил к остальным. - На латыни. Хочу знать когда будут лоси.
Кайен: Кайен улыбнулся шире и скабрезней. Если мальчик говорил что думал, а не просто язвил, то это было то, что думало о нем большинство гостей Понтия за редким исключением (хотя похвастаться близостью могли бы считанные единицы). Что было зачастую весьма удобно. - Я тоже считаю, что не стОит. Она мне идет. Сухарика надо спросить, где-то она есть... программа... - и заорал в двери: - найдите программу игр там. Кто-нибудь. Сухарик!
Сидус: Виночерпий строил из себя господина, лыбился и командовал. Сид тоже когда-то позволял себе такое, и на слуг покрикивать тоже, но теперь-то он знал, чем это заканчивается. - Пфф! Кто тебе сказал что идет? Губы здоровенные, брови толстые, переносица варварская, с прогибом... Господин хвалил? Он однажды передумает. Да ты и сам это знаешь, иначе полагался бы на обаяние, а не на... - и показал двумя раскачивающимися у бёдер кулаками характерный жест, ухмыльнувшись скабрёзнее Кайена. - Подбородок разве что, да глаза. Но на этом далеко не уедешь. Поболтал ногами и спрыгнул легко: - Задница ничего так. Я бы на твоём месте за неё переживал.
Кайен: "много ты знаешь, на что я полагаюсь", - подумал Кайен старательно. Однако не почувствовал, чтобы сердце вложилось в мысль. Именно тем и объяснялось, что в голосе прозвучала подлинная стервозность, презрительно дернув губой: - Именно поэтому она мне идет. Мальчишка тут же похвалил задницу и посоветовал беречь. Сердце сидело внутри тихо склеив губы, наблюдая за внешними движениями. "Лучше, чем ничего," - решил Кайен и продолжил, фыркнув свысока: - Не совсем понятно, почему я должен следовать совету существа, у которого нет причин желать мне успеха. Договорив, он понял, что советовали ему беречь задницу, а не пользоваться обаянием. И скривился еще недовольней: существо даже задеть не умело тонко.
Сидус: Тон больше походил на правду, чем целование в лобик, и Сид довольно усмехнулся. Но зачем, для чего его оставили - по-прежнему оставалось совершенно непонятным. Характерец такой по одним только губам угадать можно, и уж не ему учить нового господина таким угадайкам. - С чего ты взял что это был совет? - почти весело пожал плечами и отправился путешествовать от полки к полке в ожидании хлебного слуги, пока не увидел знакомую книгу. - О, а вот и совет - почитал бы. И помахал "Искусством любви" в воздухе, перед тем как положить обратно. Рядом лежал ещё свиток того же автора, не виденный, не читанный, Сидус долго смотрел на название, прежде чем развернуть и отойти к окну.
Кайен: - "...вот почему для меня мальчик-любовник не мил", - ответил Кайен, подразумевая последнюю реплику, но не надеясь, что это поймут. И, когда чудовище убрело читать, выдержав паузу, прибавил: - Хотя прежде чем советовать, следовало попробовать. "Непоследовательность? Хорошо, я тоже непоследовательным быть умею... Интересно, это он все еще помнит, кого сжег? Или новое что-то..?"
Сидус: - Оно и видно... - насмешливо буркнул Сид, продираясь через вступление. И тут же досадливо наморщил лоб: "Юноши — часто, а я — постоянно пылаю любовью; «Что с тобой?» — спросишь меня — тотчас отвечу: «Влюблен!»... Ну и какой совет мог дать такой человек? - Попробовать что? Можно было бы конечно попросить громилу Така и поймать, и наказать, вряд ли в такой мести отказал бы человек, убивший хозяйку за отправленную в лупанарий дочь. Но повар, вроде, женщин любил, и это было бы слишком большим одолжением. А египтянин хоть и сделал вид, что не понял угрозы, но... Сид видел людей, которые не боялись за свою жизнь и не встречал ни одного, кто не переживал бы за свою жопу. Так что нет-нет да оглянется, слово-то брошено. А большего Сиду, в этой новой, малопонятной жизни в компании дружелюбных убийц и не надо было. Он тихо рыкнул на кобелирующего автора и углубился в свиток. С отвычки дело шло медленно и окончательно застопорилось после первого же совета "Стало быть, вот мой совет: чтоб лечиться моею наукой, Прежде всего позабудь празднолюбивую лень! Праздность рождает любовь и, родив, бережет и лелеет; Праздность — почва и корм для вожделенного зла. Если избудешь ты лень — посрамишь Купидоновы стрелы, И угасающий свой факел уронит любовь." ..?! Это буквально работать что ли? Нет, он, конечно, не собирался больше попадаться. Но не такой же ценой!
Кайен: Он бы ответил, что. Но устал придумывать себе эмоции. Только продолжал мять, уже без усилия, кусочек воска. Отвернувшись к полкам, поглаживая свитки, он пытался по автору угадать, у кого это читал. Белона. Это был не совет. А что? Угроза тоже совет. Богиня войны, кажется. А зря. У кого-то была молосская сука с таким именем. Очень свирепая. Размышления прервал Сухарик, приволокший программу игр. - Отдай ему, - указал на варваренка Кайен. - Понтий вышел уже? - Выходит. Даже не позавтракал. - Плохо. Кстати, что там Салако, и где там Квинт. Скажи Эссенцию, что Понтий ждет его на играх, и пусть мальчика поймают и приведут в порядок: мы выйдем, когда заберут вот его.
Сидус: Сид отбросил бесполезный свиток как только ему протянули программу и вцепился в папирус словно Отважный в мозговую кость. ...Ватиканский. Ну почему?!! Лоси отменялись и это было обиднее чем быть брошенным тут не понятно для чего, противнее чем непрошеный хер египтянина, и чуть ли не грустнее того костра. Хозяин никогда не пойдет в тамошний свинарник. А улизнуть... а если там тоже жетоны, то - с кем? Лоси... Он сел на подвернувшуюся банкетку и насупился, ни на кого не глядя, едва сдерживая слёзы.
Кайен: Распорядился и продолжал гадать. Пока Сухарик, неодобрительно бормоча в качестве извинения себе: "книгами швыряется", не выплыл со свитком в угол глаза, как отвалившаяся ресница. Кайен отобрал свиток, определил на место, выразил лицом "иди, иди", и рассерженно развернулся к варваренку. Тот понуро сидел над программой игр, и Кайен подошел заинтригованный: "вот как. Что же его так расстроило? Советы Овидия? Воспоминания?" Посмотрев через плечо в папирус, он нашел упоминание о ЛОСЯХ - завтра на Ватикане , зашел с фронта и, присев на корточки, заглянул в лицо. Он не сочувствовал. И не злорадствовал. Он рассматривал, и неподдельный интерес принимал в лице вид озабоченности. "нетерпелив... но не до слез же. Боги, совсем дитя." Вывод содержал толику смирения. Осуждать существо за то, что оно не созрело, сейчас рано. Может, еще подрастет. - Что? - спросил он, как спрашивал детей. Как кошку спросил бы, если б они не умели читать по запаху.
Сидус: Сид посмотрел сквозь человека у своих ног и рыкнул тихо, но под изогнутой верхней губой забелели зубы: - Рррабство, - не замечая, что копирует тон сгоревшего, бросавшего такое своему отцу. - А лоси аж завтра и в свинарнике, господин туда побрезгует.
Кайен: "Никогда не видел лосей?" - сказал смешок, но слова за ним не последовали, потому что "рррабство" как раз говорило о том, что он их видел. До того, как стал таким же диковинным северным зверем. И Кайен вздохнул и погладил его по руке. Поднялся, будто оттолкнувшись этим жестом, и унес задумчивую улыбку - смотреть в окно.
Сидус: Сид дёрнул губой - что с них, с сожалений этих? На них не купишь ни время, ни жетон, ни бодрую компанию, чтоб в вонючих закоулках ватиканского не прирезали. Но рука осталась снисходительно спокойной.
Публий: >>>закоулки Из лектики он вышел просто чтоб проверить. И, едва постучал в ворота, ощущение следящего взгляда вернулось.
Кайен: Белона или нет, но в итоге он все же достал четвертую из географий, и пытался ее читать, позабыв первоначальную цель, пока не вернулся с докладом Сухарик. Кайен ожидал Салако и воззрился удивленно, не воспринимая значения слова "гость". А когда осознал, поднялся порывисто и поспешно, махая кистью руки на ходу мальчишке в беспочвенных попытках вспомнить имя. Задержал его - ненадолго - снова таблинум. Публия он нашел в саду, попривтствовал и извинился за отсутствие Понтия. - Не иначе он кого-то сегодня отпускает, - в рассеянном выражении лица спокойно можно было прочитать и догадку о причине: напуган, и хочет оградить от последствий. - Но выразил надежду с тобой еще увидеться. Он огляделся в поисках варваренка, но отметил только буйное шевеление отдаленных кустов и улыбнулся капризному воплю, донесшемуся оттуда: "а я хочу с Квинтом!" Довольный несколько более, чем положено было по намерениям и даже больше, чем предписывали приличия, он наклонился к Публию и произнес негромко: - Отпусти своего виночерпия завтра в Ватиканский. Он заслужил. И он опять оглянулся - чуть более внимательно, но снова на обе стороны - чтоб отдать прихваченный в таблинуме жетон.
Публий: Если бы в арицийской и школе обучили кого-то, кто мог следить так чтоб не попасться на глаза ни ему, ни Нерио, такого не стали бы отправлять с проверкой. Слишком хорошо знали и помнили что Публий думает по поводу таких проверок и что с этим делает. Это не мог быть свой. Да и чутьё говорило, что в игру вступил третий игрок, которого видели только стены. Жизнь становилась интересной, приглушая даже горькую зудящую жажду перед... И По благодушно выслушал Кайена, не отстранившись от египетских благовоний, а лишь задержав на пол-вдоха дыхание и коротким жестом отвергнув жетон. - У мальчика будет слишком много дел. А Понтий... так добр, что, я уверен, не забудет моё приглашение за своими житейскими хлопотами. На дорожке за спиной египтянина белёсо замелькало, Публий мягко улыбнулся, прощаясь, и к воротам пошел не глядя с какой скоростью бежит из этого дома "заслуживший". >>>Амфитеатр
Сидус: Он не слышал о чем говорил господин с двинутым египтянином, но поглаженная рука сама решила, что отвергнутый жетон - что-то между совестью, жалостью и платой. И, проходя мимо, он выцепил жетон из ладони Кайена даже не останавливаясь, движением которому позавидовал бы любой крупный кот. >>>амфетиатр Марцелла
Кайен: "сука", - печально констатировал Кайен, отворачиваясь. Отвергнутый Публием жетон тем не менее попал в руки, для которых и был предназначен - его сцарапало на лету, даже следы остались на ладони. "не пропадет", - хмыкнул Кайен, и от души, хоть и не слишком четко, пожелал мальчишке перемен. Обязанность идти на игры меж тем могла уже отмениться, если Квинту не надоел фавненок и он согласится на эту обузу, громко заявляющую в кустах свой бунт.
Квинт: - ...учти, я нянькой тебе не буду, - предупредил Квинт. Его, если соблюсти эту оговорку, все устраивало. Даже качество вытрясенной наконец речи. Хотя ему и заявили поначалу: "ты сам сказал завтра, а это завтра уже когда прошло, я думал, уже не надо". Квинт долго рассекал по саду, разворачивая перспективы подобного отношения к защите в жизненно важном случае. Перспективы развернулись по таким разбойничьим ухабам, что даже у Салако язык не повернулся обозвать это занудством, из чего, собственно, и родилась в итоге речь, запальчивая настолько, что даже попутная ловля на слове с требованием заменить оное цензурным огня не загасила. Там же в кустах ее и записывали, когда раб информировал об отбытии Понтия и его распоряжении привести Салако в порядок а потом в амфитеатр. Отзыв на это слышали все, включая случайных гостей. Словом, Салако понял, что в выборе не ошибся, но завтракать и умываться его все же отвели, поскольку Квинт еще беспощадно прибавил, что выглядеть совратителем малолетнего нищего не намерен тоже. Категорически. Уж лучше, как он выразился, учителем-идиотом. >>>>>>>амфитеатр Марцелла.>>>>>.
Кайен: Кайен вышел в сопровождении. Только затем, чтобы в случае, если они придут раньше Понтия, встретить его и проводить к нему сына. И, может быть, Квинта. Если тот выдержит... >>>>>>>>амфитеатр Марцела>>>>>>>
Меценат: >>>>>26 август вечер из амфитеатра>>>>>> Впрочем, спеша приготовить прием, и стараясь, чтобы старания не были слишком заметны, радуясь ужину скорому, и на Кайена сердце неся за отсутствие, он постепенно понял, что он торопился, быть может, напрасно вовсе: все не было юноши. Он передумал много причин, он припомнил, насколько он точно выразил мысль, и насколько все правильно понял...
Гней Домиций: август, 26,вечер >>>Дом Клавдии Минор Он так стремительно, весь в мыслях о предстоящем разговоре, дошел до ворот соседского дома, что обернулся посмотреть идёт ли за ним Юлий только когда привратник открывал ворота. На аллее, ведущей к вестибулу, уже горели факелы, но это Домиция не беспокоило - у Мецената почти всегда ложились поздно.
Меценат: Понтий ко сну собирался, когда доложили (долгий был день, и совсем извело ожиданье). Он по-домашнему в атриум вышел в хитоне, взглядом окинул широкие стены, помялся, даже при росте своем ощутил себя слишком мелкой деталью, и в сад поспешил, чтобы встретить. - Аве! Приятно узнать, что в надежде порою истины больше, чем в здравом, казалось бы, смысле, - он рассмеялся, пришедшего в дом приглашая, и за вечерний свой вид извинился, заметив: - я предстаю пред тобою как родственник, или как твой старинный приятель, о том сожалея только, что прежде им стать я не выбрал момента. Был моим другом отец твой... и, в память об этом дружбу мою от него ты в наследство получишь.
Юлий: август, 26,вечер >>>Дом Клавдии Минор Он еле успевал за Гнеем. А Понтий обрадовался, кажется, и Гнею больше чем Юлию, и это позволяло подумать что Понтий его отпустит. Радоваться или нет, Юлий еще не знал. Но кубикулы Гнея ему понравились. И ничего против своих обязанностей он не имел. А здесь, у Понтия, он даже не знал, какая из кубикул - его. Не говоря уже о том, что об обязанностях его так до сих пор и не предупредили.
Гней Домиций: - Аве, Понтий... - слегка растерялся Гней, не ожидавший такого тёплого приёма. Бывший тётушкин муж хоть и оставался другом семьи и добрым соседом, но про отца говорить им как-то не доводилось. - Извини, что припозднился, не знал есть ли у тебя сегодня гости, а поговорить хотелось наедине, не за ужином, да и не хочется как-то людей после этих игр - так много впечатлений... разных. Юлий шел рядом и его можно было взять за руку, просто сказать "вот. отдай его мне?", но Домиций вдруг понял, что решительно не знает, как начать этот разговор.
Меценат: - Юлий, ступай... У Кайена тебе там готово... - Понтий промолвил, небрежно раба отсылая. - Знаю, - сказал он, прошествовав до перистиля и указав на плетеное кресло за столиком круглым с львиными лапами, - знаю, как выглядит пошло, вздумай старик молодежи в друзья набиваться, но уж что есть. И каким бы тебе поначалу ни показалось наследие бременем тяжким, я приложить обязуюсь немало усилий, чтобы тебе не оттягивать плечи, напротив, чтобы при случае мог ты ко мне обратиться с просьбой, с вопросом, сомнением иль за советом. Я, для зачина, хотел бы спросить тебя: мальчик, кто тебе буллу снимает? И скоро ли, друг мой?
Юлий: Вот чего он точно не ожидал, так это того, как глухо саданет изнутри, в пустую грудную клетку. Еще и дважды. Он еще успел улыбнуться Гнею, пока эхо от первого удара не дошло до тяжелой и горячей головы. Юлий надеялся, что развернуться он все же успел, хотя это чувство дошло уже много позже. Второй удар догнал за порогом пустой Кайеновой кубикулы, и привел в себя. За золото стало почему-то..неудобно. Ерунда какая. Другое дело тряпки, которые он даже не спросил.. Накрыв подарки не своей опять же туникой (надо будет выбраться купить что ли), Юлий нырнул под покрывала. Если Кай будет недоволен - Юлий сошлется на Понтия, всего делов. Самый очевидный вывод из легкости с которой его сюда отослали, что комната теперь его, а не Кайена, просто не пришел в голову. В голове было пусто и холодно. Наверное, так и должно быть, в последний раз. А тряпки он пришлет ему, потом, от Гнея. Думать об этом было странно сладко. Если бы не соленая пакость, стекающая на переносицу.
Гней Домиций: Юлий казался растерянным не меньше чем он сам, и Гней молча проводил его взглядом, остро ощущая расстояние, как будто парень не по мозаичному полу уходил, а по греческим скалам, и между ними была пропасть не сословная, а осязаемая, реальная. В перистиле пела августовская цикада, пиликая прямо по взбудораженным нервам, и Домиций собрал слова для ответа только сев и глубоко вдохнув пару раз: - Твоя дружба честь для меня, Понтий. И я постараюсь быть её достойным, хотя, кажется, со мной не скучно только жукам из моей коллекции и восьмилетнему брату... Буллу снимут скоро, мать решила поторопиться, но я не знаю точного дня, теперь вообще ничего не понятно из-за дяди. А... ты же, наверное, ещё не знаешь. Мой двоюродный дядя, Аппий Клавдий, должен был снимать, но мы получили известие, что он погиб в Британии.
Меценат: - Слышал об этом. И не соболезновал только лишь потому, что поверить боюсь торопиться. Знаю, что это война и война беспощадна, но к такой вести не сразу, не вдруг привыкаешь... долго еще, вспоминая какое-то имя, чей-либо облик ты словно окликнутым видишь, и лишь потом... понимаешь, что не обернется, - Понтию, впрочем, другое припомнилось имя. Вздоха четыре сидел он, примолкший и грузный, взгляд опустив до столешницы. Скрипнуло кресло, точно нелегкая мысль и его придавила. - Мне не хотелось бы, чтобы за честь мою дружбу ты принимал - в этом слове я слышу уступку, низкий поклон, благодарность, почтение... только этого чувства из всех приведенных не слепишь... Да и хорош я - к любезным словам придираться! Так заскучает со мною мой юный приятель! Я бы за честь посчитал в роли старшего друга выступить на церемонии снятия буллы. Ну а о прочем лишь время способно поведать - сможем ли мы на одном языке изъясняться, чтоб не обязанность нас приковала друг к другу, чтобы свободным желанием и с разговором гость приходил, а не тягостным долгом ведомый.
Гней Домиций: - Я был бы рад, - ответил Гней удивлённо, но искренне. - Но это, наверное, надо с матерью говорить, и... там же будет Сагита, э, в смысле тётушка Майор, это ничего? - не нашел нужным смягчить постановку вопроса Домиций, поскольку разговаривал с мужчиной. И ему уже очень хотелось, чтоб Понтий ответил "ничего", потому что в противном случае старшим мужчиной на церемонии мог оказаться и... после сегодняшних казней даже тень мысли об этом человеке вызывала гневное отторжение. Настолько сильное, что он готов был спорить с матерью до хрипоты, лишь бы отсрочить снятие буллы до момента отъезда принцепса в Грецию, гипотетического отъезда, о котором в Золотом, всё же, ходили упорные слухи.
Меценат: - Мать ли друзей выбирает? - и Понтий улыбку скромно свою притушил. - Разумеется, с нею поговорю я, не далее, как в именины милой Аканты. О чем ты волнуешься, боги с нею, с Сагитой! Не я настоял на разводе, но очевидно и то, что великой любовью я не пылал к ней и принял решение так же не под влиянием страсти, а только с расчетом. Но, даже если бы старой обиды маячил призрак в душе, не постыдно ль обиду лелеять? Да и, к тому же, понять ее было нетрудно - женщины больше склоняют к любви, чем мужчины, не обвинять же одну из них в том, что заметны стали и ей преимущества этого пола. Видимо, счастье она обрела в своей жизни, если слывет теперь мудрой, разумной хозяйкой, в чем в свое время ничуть для меня не трудилась. Да и меня не оставили щедрые боги - и, мне хотелось бы верить, вы с сыном неплохо ладите... он непоседлив, смешлив и проказлив... Часто ему не хватает живого примера сдержанной речи среди его сверстников шумных. Я же достаточно стар, чтоб смотрел на меня он как на пример. И друзей не отец выбирает.
Гней Домиций: - Пир, да... - улыбнулся Гней и потёр лоб, - там такое делается... честно, я почти сбежал от всей этой подготовки. Салако славный, они с Луцием главные заводилы в своей группе, но по-моему мой братец в речах несдержаннее, - улыбнулся шире, несмотря на то, что Понтий вроде бы намекал, что Гней должен быть примером, а этого он и от тётушек наслушался. Но у Понтия это как-то проще выходило, может потому, что не долг старшего брата имелся ввиду. Про развод тётки Сагиты Домиций до сих пор слышал только одну сторону, и то - третью, предвзятую, то есть тех же тётушек. Мать не очень любила об этом говорить. И снисходительность Понтия к бурной жизни бывшей жены придала Гнею смелости: - Понтий, я правда очень рад, что друг моего отца хочет быть моим другом и остался другом нашей семьи... но, боюсь, ты сочтёшь меня дерзким - ты едва предложил мне дружбу, а я уже с просьбой. Но я ведь и шел к тебе с ней, только не знаю как... ну, наверно, с главного - продай мне, пожалуйста, Юлия?
Меценат: - Странная прихоть, - стараясь не впасть в огорченье, Понтий плечами пожал: - для чего это, милый, если ты в дом этот вхож, как в родной, если мальчик этот стяжал себе славу, которой испортить можно надолго в семье отношение близких, им предъявив эту пассию... Дрогнуло сердце, и отстраненно себе удивляясь, продолжил Понтий свои отговорки, стараясь не выдать главного чувства: пусть так, пусть ценой неприличной будет оплачено в доме присутствие сына, пусть он приходит за чем бы его ни тянуло, лишь бы тянуло сюда! Остальное неважно. - Здраво помыслив, ты можешь со мной согласиться: разве что сам не отведал я этого блюда, город же весь угощался. За это охотно будут пенять тебе тетушки, мать и сестрица, будет дразнить тебя брат - им глаза намозолив, можно в борьбе против близких бессмысленно тратить силы, которые все-таки не бесконечны ни у кого... а уйдут незаметно. Не спорю, опыт бесценный и, видимо, с незаурядным даром, и я не рискну осудить его. Только, если ты ценишь его в щепетильном вопросе, то к моему, я надеюсь, прислушаться сможешь: это не повод отстаивать твердость позиций. Ты пощадишь и себя, и свое окруженье, если для важного случая стойкость отложишь. Здесь я тебе предлагаю возможность решенья более мягкого. Кроме того, он под боком может со временем стать и постылой привычкой, здесь же и близких ты не потревожишь, и можно долго еще сохранить новизну ощущений. Все остальное приложится. Время мудрее, чем впечатлительный юноша. Пусть он приходит - он, кроме Юлия, многое сможет увидеть, что-нибудь, да остановит его ненадолго, что-нибудь, да привлечет, кроме юного тела. Нужно бы было сказать, что привязанность эта может таить в себе море опасностей, если чувство привяжет к рабу, обманувшись искусством... но не хватило у Понтия силы на это. Слишком была бы подобная речь откровенна для неокрепшей, едва лишь предложенной дружбы.
Гней Домиций: С каждой фразой отповеди, а это была именно она, хоть и поданная мягко, голова опускалась всё ниже и ниже, сутулились плечи, и Гней, от неловкости, чувствовал, что не знает куда девать руки и как усидеть на кресле. Но "новизна ощущений" заставила его поднять и лицо, и взгляд: - Я не для этого! Точнее... - он сжал подлокотник, собираясь с духом и с мыслями. Понтий не сказал ничего, кроме правды, явно желал ему добра, но всё внутри взбунтовалось против такой постановки вопроса, и не только потому, что Юлий не был соседской вещью - вот не был и всё, не смотря на то, что был рабом, и, юридически, был ей - взбунтовалось потому, что ему советовали ложь. Тихую, скользкую, пусть и во благо, но... - Юлий честнее многих свободных людей, которых я встречал во дворце императора. А в остальном ты полностью прав, Понтий, я это, безусловно, признаю. Но у меня есть два серьёзных аргумента, - щеки пылали, но отступать Домиций не собирался, - ты можешь не признать их серьёзность, но выслушай, пожалуйста. У меня нет ни отца, ни дяди, мать опытна и умна, но она всего лишь женщина, а это мужские дела, - он даже не слышал как по-гречески это звучит, не по-римски, а в духе страны, где он родился и вырос, где женщин держали в гинекеях порой и в самых знатных семьях, - ты сказал, что я могу говорить с тобой как с родственником, именно этого мне сейчас и не хватает, я... до этого я читал о таком только в книгах и не думал, что этому так сложно противостоять, так трудно, что почти невозможно справиться. В Юлия я не влюблён, как ты, должно быть, подумал. Он мне очень нравится, конечно, но... - первый раз Гнею было мучительно и сложно говорить правду, - я влюбился не в того человека. Он не только не отвечает мне взаимностью, всё хуже, если он ответит на мои чувства это может опозорить меня и мою семью. А я, как только вижу его, забываю про всё на свете. Мне кажется, если я останусь ночью один, я просто сорвусь к его дому - смотреть горит ли свет, хоть даже не знаю где его окно и выходит ли оно на улицу, а Юлий... он может меня удержать от этого, у него как-то получается, с ним легко и... это не нанесёт урона моей чести и репутации семьи. Мать скорее сама купит мне легион юношей, чем... тот человек. Но я не хочу волновать её этим, и... вокруг и так много юношей, и рабов, и свободных, но... - он и сам не понимал почему именно Юлий, а уж объяснить это другому и подавно не нашлось слов. - Вот. Это первое. Хотя, наверное, не по важности, - поправился тут же.
Меценат: Понтий приложил руку к губам. Настолько это было нехорошо и серьезно, настолько это было хуже того, чего он поначалу боялся, и он едва нашел голос, едва собрался с мыслями к концу этой страстной речи, и голос звучал теперь слабо и грустно: - Гней... дорогой... разве что-нибудь это меняет? Если есть что-то, что держит тебя, то удержит что-то еще, кроме найденной вещи. Подумай, выйди из дому, и не уходи к этим окнам - вот моя дверь, что тебе днем и ночью открыта... Кроме того, если слабость свою ты заметил, значит, бороться с ней можешь: ты разумом крепок. Ты от природы... - при мысли, что в этой природе, страшно сказать - унаследованной, хоть, возможно, и воспитанием другом подправленной, воля - вовсе не самое сильное качество, голос сел, - ...человек очень сильного духа. Вот где тебе подобает явить свою стойкость - выбрать дорогу короткую, или наметить вечером - взять его на ночь. И дни свои строить так, чтобы ночь не смущала избыточной силой... Я бы, признаться, вопрос тебе задал, но... позже. Ты ведь не все перечислил еще аргументы. Он бы сломался. На первом же слове, но память больно напомнила, как он сломался однажды, старому другу в его уступив уговорах и потеряв уже первенца с этой уступкой.
Кайен: >>>26 август вечер, источник Эгерии>>>> Кайен едва доволокся. Единственное, что держало его спину прямой, было желание, когда ляжет, не изнывать в бессоннице. Спустить пыльные ноги в имплювий помешало воспоминание о том, как его чистили в поисках проклятого кольца после плавающего посланника. Он отмылся в купальне, и к Понтию не пошел, убежденный, что опоздал все равно. Да и как он мог помочь разговору, если ему, по-хорошему, и знать-то было зазорно, что это разговор отца с сыном. Он лег в темноте, сожалея, что не был предупрежден и задел - постель оказалась не пустой, мог разбудить. Погладил плечо, пытаясь сказать жестом не идущее от усталости: "не беспокойся". Глаза закрылись без труда, но трудно было расслабить шею и спину.
Гней Домиций: Понтий так огорчился, что у Гнея сама собой пропала из голоса вся настойчивость. Тем более что надежда на крепкий разум и волю прозвучала как упрёк в их отсутствии, и он принял его понурившись: - Если бы я был уверен, что выйдя из кубикулы дойду до твоих дверей, а не побегу туда, я бы не просил Юлия так настойчиво. Понтий, мне ужасно неловко сейчас и стыдно признавать, что я настолько... и беспокоить этим тебя... Но дело ещё и в самом Юлии. Оказалось, его, ребёнком, украли то ли у родителей, то ли у опекунов. И по всем императорским и преторским эдиктам он свободный человек, а вся цепочка его перепродаж и дарений - незаконна. И ведь он действительно талантливый, талантливый чтец. У него живой ум. Он достоин свободы, у него может быть будущее. Я собирался ему помочь стать тем, кем он должен быть по праву рождения. Защищать законность и справедливость - это ведь наша сословная обязанность, моя обязанность как патриция. Так учил меня отец. Я знаю что ты не виноват, ты не знал, да и даритель скорее всего не знал, и я с удовольствием избавил бы тебя от хлопот и расходов, связанных с восстановлением гражданства Юлия. Будет он со мной или нет... а я ведь и не собирался его принуждать... это не так важно, как то, что я собираюсь собрать доказательства и представить их претору, а потом цензору. Я не знаю сколько он стоит, но готов полностью возместить убытки и нести расходы.
Меценат: "Глупое сердце, зачем за раба торговаться, если ничто от него не зависит, как плохо я говорил!.. Сын отыщет, внимая совету, тысячу веских причин, и забудет дорогу в ждущие двери! Так выпустить эту приманку надо из рук - и останешься другом! Наверно... или поймет он однажды, как слабость бывает лестна, и чем я купил его юное сердце..." Юное сердце меж тем уверяло, что страсти нет ни стыда, ни предела, но что-то мешало все еще верить... особенно после того, как сын говорить о свободном рождении начал. - Трудно ли мне отпустить его? Если не раб он, разве же я посчитаю в деньгах его цену? В чем же препятствие - в том, что пропали бумаги? Если он вправду не раб для тебя, и честнее многих свободных... то, может, ты сам его спросишь, не потеряешь ли ты его, если отпустишь?.. Что же случится, когда ты его потеряешь - выйдешь из дому и бросишься в бездну позора? Гней... я не верю тебе в этот миг почему-то. Сам-то ты веришь, но только запутан твой разум. Я не намерен препятствовать в поисках правды, если мне вдруг по закону откажут до срока дать ему вольную... Ты же взгляни непредвзято: если, его отпустив, от него отказаться можешь ты - он ли хранит твою честь?.. Сомневаюсь. Не отвечай мне покуда - подумай... до завтра. Я в свой черед погожу с наболевшим вопросом... Можешь остаться здесь на ночь. И Юлий, конечно, в распоряженьи твоем... но тогда я в смятеньи - точно ли ты говорил мне сейчас о свободе? Так он сказал... и испугался. Если Гней не увидит в его словах логики, он потерян. Проще было купить его, уступив по первому слову. К чему эти рассуждения, эта мораль...
Гней Домиций: Искать логику в чувствах хорошо было на пергаменте, в жизни же мысли и чувства разбегались от попытки их упорядочить как мыши от кота. Но Гней всё же попытался: - Сегодня на играх меня от глупостей удержал только Юлий. Если он не останется со мной, я не знаю, что сможет меня удержать, не уверен что... долг сможет, - сказал совсем тихо, - но точно знаю, что это не повод принуждать к чему-то Юлия, - подытожил так же тихо, но твёрдо. - А спросил я его первым делом. Он сказал что я ему приятен и нет никого, кого бы огорчило, что он со мной. И сказал ему, что собираюсь способствовать его свободе. Но что будет после мы не обсуждали - откуда он может это знать, я ведь тоже не знаю смогу ли я выдержать... А про формальности... ты ведь понимаешь, что между отпущеником и полноправным разница большая... конечно, он может и сыном перегрина оказаться, но на этот случай я думал попросить кого-нибудь из моей клентулы, будущей клиентулы, усыновить его... Я и правда запутался, Понтий... настолько, что в поздний час пришел к тебе со своими глупыми бедами вместо приятной дружеской беседы... прости. Остаться я не могу, завтра же пир, а я не видел ещё ни мать, ни сестру.
Меценат: - Только к друзьям и приходят с таким разговором, - вымолвил Понтий, - в любое удобное время. Только друзья отвечают тебе откровенно: Гней, ты упорствуешь в слабости. И, если хочешь, я бы тебе подарил его... если бы верил в слабость твою, как себя убедить ты желаешь! И потакать ей я стал бы с большой неохотой, зная, что я уваженье твое потеряю, стОит тебе разглядеть, что я так же поддался слабости - а разглядишь ты потом непременно. Лучше подумай: не мне ль, собирая таланты, образованием юноши и заниматься? И не тебе ли его заниматься правами, знания, в школе полученные, применяя?.. Что же ошибочного в рассуждениях этих?.. Только упорство, с которым ты в слабость вцепился... Веришь ли, это... никак на тебя не похоже. "если он завтра придет ко мне с тем же... ну, что же! Значит, я сдамся. И больше его не увижу - и не в рабе будет дело, а в том, что слова я верные высказал. Он это знает, и, значит, разочаруется, ежели их не сдержу я..." С тем он и встал проводить драгоценного гостя.
Гней Домиций: Гней шел к дверям молча, потому что на слова Мецената возразить мог, собственно, только одним - "почему всем можно иметь постельных рабов или свободных эроменов ниже себя положением, а мне нельзя?". Но ведь он сам, как и многие, осуждал принцепса за вознесённого не по заслугам мальчика Спора. И что с того что Юлий лучше и честнее? Ведь он хотел его купить себе, потому что ему, только ему это было надо. И упрекая его в слабости Понитй был прав - кто виноват, что он не может следовать своему долгу сам, без посторонней помощи? Не Понтий же. Единственное чего не понимал Гней - почему снисходительный Понтий, для которого Юлий - всего лишь раб, даже не постельный раб, как он сам сказал, отнёсся вдруг ко всему этому строже чем Гней к принцепсу? А если дома Гнею не след заводить эромена и это постыдная слабость, то почему можно ходить к нему сюда? Почему Понтий переживает о спокойствии матери, сестры, тёток больше чем сам Гней? Они ведь даже не родственники, просто бывший муж тёти и давний друг отца... Это было совершенно непонятно, но у самых дверей Домиций обернулся, соглашаясь с главным: - Ты прав, я попробую справиться со своей неуместной страстью сам, без помощи Юлия. После пира буду искать доказательства его свободного происхождения и приду к тебе с ними. Доброй ночи, Понтий, спасибо, что выслушал. >>>Дом Клавдии Минор
Юлий: Он почти заснул, если бездумье и слабость можно было считать сном. И на погладившую руку даже дыхания не затаил - пусть думает что спит. Захочет чего - разбудит. А не захочет, так и ладно, чего бы Юлию беспокоиться. И работа и заработок сегодня были, в достаточном количестве. А делиться новостью про Севера и впечатлениями от Вепря лучше завтра, когда его хватит на эмоции и руки будут не такими тяжелыми - комплекцию варвара хотелось показать наглядно. Дышать он постарался даже еще тише и медленнее. И долго не решался перевернуться на другой бок, хотя рука уже затекла.
Меценат: "что я наделал, - спросил он богов, - что наделал! Как от приманки я мог до того опуститься, что уязвил его гордость! Теперь я всего лишь... лишнее и бестолковое напоминанье о его долге, которых и так было вдоволь... он же сюда приходил за поддержкой, как к другу, за пониманием..." - Понтий вдруг понял, что... ...понял. Вспомнился лик, притянувший сыновние взоры, вспомнилось, что в то мгновение Понтий подумал, как на приятную внешность и греческий опыт было нетрудно набросок прикинуть скабрезный... ...ночь затянулась. И не было сна ни мгновенья.
Кайен: Какая-то лень сковывала его, не позволяла усталости сморить его, и, когда напряженная шея затекла и не получилось даже в ладонях убаюкать затылок, а позвоночник стал колом, как проглоченный, Кайен повернулся на бок, сложил голову и руки на лежащего рядом и, медленно догадавшись, что можно ведь разбудить и попросить размять ему шею, незаметно расслабился и заснул.
Юлий: Он проснулся на рассвете, когда в термах уже начинали шевелиться и готовиться к приходу первых посетителей. Встать сразу не получилось - к кровати его придавливали нога, рука и голова. Которые лежали на нем. Он опять заснул с клиентом, что за... Открыл глаза. Не термы. В гостях. Знакомая комната. Так. Вчера он был только с Агенобарбом. Если Элия не считать. Рука явно смуглее, чем у Гнея. Полог над ложем. Кай. Вчерашняя обида на игиптянина испарилась - он помнил разговор с Гнеем и верил его намерению забрать его отсюда и даже зачем-то даровать свободу. Прихоти у этих благородных.. пусть забирает, хороший парнишка. Нежный. И богатый. Кайен спал. И вставать из под него не хотелось, как иногда в прохладный день не хочется снимать с коленей теплого кота. Ко всему этому добавлялся привкус "последнего раза", так что он так и лежал с открытыми глазами и почти не шевелясь.
Кайен: 27 авг утро.. Будило чуть изменившееся дыхание, чуть ускорившийся стук крови, который ощущался внутренней поверхностью бедра, как раз над коленом; это утреннее оживание принадлежало чему-то своему, и, что приятно, спокойному; кожа, если сдвинуть ладонь с подпотевшего места - гладкая и сухая, волосы тонкие, ключица острая, и собираться в целое образ не спешил, равно как и имя всему этому искать было еще некому. Кайен еще не понял, что ему повезло - жизнь подсунула приманку прежде, чем проснулся разум. И неважно было, что найти, спустив ладонь ровно на ладонь ниже острой ключицы, равно как и запах мог бы принадлежать как юноше, так и девушке - слабый, не угретый за ночь под одеялом - которого то ли изначально не было, то ли сползло - хранящий еще масляный оттенок благовоний. Только когда без усилия открылся глаз, то ли точка, то ли характерная складка кожи дополнила облик и Кайен довольно удивился: - Ммммм? ты вернуулся?
Юлий: - Понтий,- тихо сослался Юлий, все так же сберегая это "последний раз" внутри. Оно приятно обостряло, почти до болезненности, ощущения. Безразлично было, что говорить, пока ведешь ладонью по руке. И тело недостаточно проснулось, чтобы это можно было считать однозначной лаской. Лаской оно, конечно было..но сексом от этого пахло пока не больше, чем от поправления одеяла. И это тоже было новым. Рука была не одинаково теплой по всей длине. И почему-то это было важным. -Выспался? "ну и глупости же я несу..зачем?" -Не мешал?
Кайен: - Понтий? - удивился Кайен уже менее приятно и в животе резануло с такой силой, что впору было удивиться еще и себе, если бы... не мешал следующий... последующий вопрос. - А ты пытался помешать? - игриво, поводя пальцем по плечу не хуже "хм... хуже Публия!" (улыбнулся себе), понимая, что это голод - он ведь не ел вчера, демоны, он... фу. Кайен выдохнул, хмурясь, непрошеное воспоминание, зарылся холодным лбом в расслабленную шею, и то ли извиняющимся, то ли обиженным тоном домычал: - ...я не заметил. Отпустило. Есть хотелось так, что это раздражало. Поскольку мешало наслаждению - ладно бы еще просто скулил желудок, но Кайен прекрасно знал, что голод воняет - может быть, за сутки запах и не стал явным, но Кайен-то знал его. Знал, пряча плотный поцелуй в углублении над ключицей, прижимая всей рукой угловатое тело как мягкую подушку. Это как-то замещало злость на себя - на то усилие, которое потребовалось ему вчера, чтобы убить человека. Это слабость. Она заметна, она неприятно пахнет, она непростительна поэтому. Руки уже месили и растирали. - Как тебе младший Агенобарб?
Юлий: - Славный,- охарактеризовал его Юлий целиком. А что тут скажешь, чтобы не сбить настрой? Искренний - прозвучит упреком в отсутствии этого качества у Кая, молодой - тем более. А обсуждать нюансы и пристрастия одного клиента с другим он если и мог, то не хотел. Оно органичнее звучало с "коллегами", а не на ложе. И явно не до. С языка хотело сорваться про обещанную свободу, Юлий даже начал: -Он..,- но тут ладонь Кайена задела какой-то таинственный механизм вдали от основного рычага и Юлий резко, судорожно вдохнул и простонал: -Ты.
Кайен: Вкус оказался сильнее, чем запах, и Кайен стал медленно, внимательно пробовать сочетания его с поверхностью, не делая различия между принятым и непринятым и ничему не оказывая предпочтений. И когда довел себя до готовности, разломил как абрикос, подтягивая бедра по бедрам. Мужская деталь податливого тела сегодня казалась не совсем к месту, но, точно рука, ласкающая неуверенными попытками отстранить, тоже подстегивала желания. Но он не рвался, не помогал себе руками, предоставив Юлию решать, который из толчков впустить. У рук было довольно других занятий.
Юлий: "Не. Расслабляться. Не. Терять. Голову. Рано." Ладони вынырнули вверх - гладить торс, обводить контур сосков, голову следовало бы вернуть в нормальное состояние из запрокинутого, а еще лучше - поднять до поцелуя, но никаких сил убедить себя не было, потому и руки так и остались запрокинутыми то ли в отстраняющем, то ли в беззащитном жесте. Тело сдавалось поцелуям, таяло под ними, до податливости забытья, ум бесился от бессилия, невозможности сделать как надо бы и понимания, что смуглый (опять!) его обставил. Разум успокоился только тогда, когда Юлий согласился признать - да, Кай круче, чем он. И потому внутрь пустил всего за два раза, почти без перерыва между. От обиды на свое тело, которое оказалось слишком податливым другому и непослушным собственным приказам. Это во-вторых. А во-первых, потому что не понял, а ощутил, мгновенно, что именно этого хотел уже вечность. Со вчерашнего вечера. Или еще раньше.
Кайен: Кайен его завернул, продев локти под его колени, так, чтоб не сплющивать животами, а касание для Юлия оставалось почти случайным, от него не зависящим и дразнящим. И разжигался от того, что видел и снова - от того, как принимают. Немного оттягивал момент, иногда делая случайное неявно-нарочным, точно отгонял страсть от себя к другому и потом от него же и заражаясь. ............... Потом долго дышал на нем, взмокший, предпочитая близость человека рысканиям по кухне, пока было возможно. - Так все-таки, что молодой Агенобарб? Чем же он славен, кроме того, что был, судя по всему, невероятно голоден? - напомнил Кайен, от внимания которого след чужой страсти на коже Юлия не укрылся, разумеется.
Юлий: А в этом что-то было. В том, чтобы отпустить себя чуть раньше. Только сейчас хотелось совсем по-бабски раскиснуть и поговорить не о Гнеях, а о чем-нибудь другом. Или еще лучше - помолчать. Надо было бы встать, обмыться и не придавать значения всякому, а не лежать тут и обмякать как дурак и слабак. Мозг, конечно, продолжал подсказывать, как поступать, но кто бы его слушал. Вопрос был задан и надо было отвечать. Хоть что-нибудь. Только про Авла вряд ли бы стоило, может и правда заберет к себе. Юлий пожал плечами: - Ты лучше. Это было бы приятно любому. - У него прошлый раз первым был.
Кайен: Кайен искривил бровь на комплимент, и после объяснения согласился: - В таком случае возможно. Но тогда при чем - "Понтий"? - почти передразнил отговорку. - Хочешь сказать, если б он не прислал, ты не пришел бы? И чем, в таком случае, я лучше? - хотел ли он в самом деле услышать ответ, сомнительно. Ему вообще не следовало сейчас критиковать чужую логику поведения, от чего он и воздерживался обычно, если то, что он чувствовал, его устраивало. Что бы ни привело Юлия - никакого толку ловить его на слове и портить момент. Хватит изнываюших кишок. - Я очень хочу есть, - пожаловался он лениво.
Юлий: - Понтий просто сказал куда идти. И Гней с ним поговорить хотел, обо мне. Вспомнилось, что он так и не отдал. Это вполне был повод заставить себя подняться - О. Я тут тебе вчера.. Вытащил приныканный нож. Может, момент был и не самый подходящий, но раз уж вспомнил. -Выиграл. Вчера. Или поза..держи.
Юлий: -Пойдем поедим что ли. Или тебе принести? В общем, даже принести было не лениво, так что и тон был соответствующим, без логичной в таких случаях издевки.
Кайен: Юлий выбрался из-под него так, что на миг даже посетила мысль - зачем он этим занимается, если избавляться умеет плавно и легко? Мысль была холодная, вчерашняя, как остывший суп. Отголосок вопроса, зачем одноглазый отдается смерти. Только и того, что причина томления в животе была другая. Кайен понаблюдал с локтя, серьезный, принял поданное в плоскую ладонь и оценил известие: - мммммнтиресссно... Гней хотел поговорить о тебе с Понтием? - он повторил практически слово в слово, чтоб удержать на этом внимание, поскольку, поднявшись, переложил нож в правую руку и, обратив к себе лезвием, взвешивал, не случай ли ему выпал прямо сейчас вырезать на грудине жука. - И ты знаешь, чего он хотел от Понтия? - ему казалось, что рука пойдет твердо, и боль не перережет голода. Он примерил на весу, поворачивая кисть руки, как острие опишет верхний полукруг.
Юлий: Это, собственно, была не тайна. -Знаю. Меня. Я был ему полезен пару раз. Так мы идем есть? В свете странных игр с ножом оставлять Кая в одиночестве не хотелось.
Кайен: Может, рука бы и не дрогнула, но нижний полукруг уже придется чертить по струям бегущей крови, а под руку будет раздаваться: "мы есть идем?" А на симметрию лап останется одно раздражение. И выглядит глупо. Следовательно, чужой взгляд собьет. А позже вдохновение может и не вернуться. И ладно. - И Понтий, конечно, отдал, - вздохнул Кайен. - А ко мне прислал, поскольку новый господин позволил попрощаться. Невероятно. Он отогнал навязчивое видение, водящее рукой, опустил нож и поглядел на Юлия прямо и по-прежнему серьезно. - Ты не находишь? Хорошо, Понтий относится ко мне со всем вниманием, какого заслуживает непраздный человек, и услышал мое желание, а с какой стати Гней оставил тебя здесь на ночь? учитывая, что его желание для Понтия выше моего. Да. Мы идем есть. Но сперва мыться. Разве что до официального оформления сделки. Имело бы смысл, если б ты был недвижимым имуществом, - быстро добормотал он и, пожав плечами, направился к общему бассейну, на ходу набрасывая хитон. Было еще рано. Вода была прохладной. Рисунок можно было набить черной краской. У любого цирюльника. Но в этом была какая-то уступка лжи. - Ты бы хотел к нему? - спросил Кайен, поднимая из воды голову после того как обмакнул затылком.
Юлий: Он мог ответить "да" вчера, на обиде. А сегодня.. -не знаю,-пожал плечами,-Он искренний. Внимательный. Нежный. Смелый. Заслуживает любви. Так что вряд ли это была бы хорошая идея. И сошел в воду к Каю. Он бы мог ответить "не хочу". Это было бы правдой, на данный момент. Но это было бы глупо. Как глупо было бы сделать что хочется. А хотелось подплыть и прижаться лицом к грудной клетке. -А тебе белый как?
Кайен: " не знаю? что-то новое. Обычно он не против". Немалую роль в его раздражении играли голодные спазмы желудка. "он назвал нож белым?" - не понял Кайен, и уже рот открыл было, только, глядя на Юлия, одно с другим связать не смог. И некоторое время вопросительно хмурился на мальчишку, пытаясь увидеть что-то кроме блестящего клинка, а потом вспомнил: - А, ну да... - и, в общем, это и пришлось Юлию считать ответом, потому что Кайен забыл суть вопроса. И хорошо, хоть понял, с кем его связать. Хотя сам он думал, что лучше б не понял. На кухне было тихо, Калимера возила тряпкой, по окнам, забранным решетками от кошек, ползла светящаяся листва, Кайен открывал котлы, принюхивался: - Фауст, где у тебя виноград? Фауст, готовый всучить ему в руки что придется, с трудом сдерживал естественные порывы. Наблюдал, только и того что не выражая нетерпения вслух. Ему мешали.
Юлий: Юлий удовольствовался пирожком, хотя тот и оказался сладким. Он, в принципе, еще не был голоден. Но привычка говорила, что раз зашел на кухню, надо есть. А то потом захочется не к месту. И не ко времени. Ответ Кая, а еще больше - его раздумье перед ответом Юлия удовлетворили, прямо даже порадовали, так что он находился в приподнятом состоянии духа, если выражаться мягко. Сиял, как начищенный динарий. Более чем странно, учитывая, что он вроде так и не кончил. Или кончил? "Что это вообще было?" - передразнил он сам себя. И фыркнул на себя "какая разница, здорово же", решив, что если будут болеть яйки, значит не было и сам виноват, а если не будут, то и хорошо. - Так вот же он!- не выдержал, когда увидел искомый Каем виноград, на блюде с ножкой, готовый к подаче.
Кайен: Трудно было выбрать. "убил?" - насмешливо-заботливо спросил повар. Кайен пожал плечами: в этом доме его не считали честным человеком? После некоторых колебаний отказавшись от того, чтоб взрезать дыню, он остановился на куске курятины и винограде, положил на небольшое блюдо, взвесил гроздь в руке, сказал Юлию: - Возьми что хочешь, - и пошел в перистиль, где улегся на траве, еще прохладной, и стал есть, лениво, будто время коротая. Смаковал каждый кусок. - Так что же Север? - спросил, просто потому, что все остальное уже казалось ему ясным. По крайней мере, до высокой степени вероятности и дальше наслаждаться Юлием, когда заблагорассудится. Ему не было дела до игр, пока он на них присутствовал. Но иногда послушать было довольно интересно. Воображение имело перед глазами то преимущество, что от увиденных картин не воротило.
Юлий: Юлий воспринял "убил" на свой счет, внутренне хмыкнул, согласившись, взял светло-зеленого винограда прямо в горсть и вышел за Кайеном, думая, что, наверное, надо было уйти в другую сторону, чтобы не примелькиваться. Иногда, особенно после, это выглядело как навязчивость. А липнуть он не хотел, потому, как самому такое не нравилось. Это было лишнее. Но других идей куда податься не было. Виноград оказался с косточками. Куда их сплевывать он не взял, пришлось глотать прямо с ними. Несколько - он разжевал. Они слегка горчили. Прямо один в один его состояние сейчас. Сладко, сочно, а внутри ощущение, что это скоро закончится. - Север на сикку сел сам, грудью. Принял ее, как принимают любовника. Красиво было. Но помер, наверное. А еще там был Веепрь,- Юлий обрисовал руками контуры варвара, на обратном пути сгрызая виноградину. продолжение 3
полная версия страницы