Форум » Жилища » Двуликий дом гетеры Дахи. » Ответить
Двуликий дом гетеры Дахи.
Дахи: ...противоречивые чувства вызывал этот дом, стоящий вроде бы в самой гуще жилого квартала, но всё же - очень наособицу. улица, наряженная в богатые городские дома знатных римлян, уверенно и вольготно шла вперед, никуда не собираясь сворачивать, да вдруг словно оступалась, неожиданно проваливаясь с крутого холма - и вот там-то, внизу, и обнаруживался этот дом, открытый сверху любопытному взгляду, но умудряющийся не показать ничего - кроме явного достатка и какой-то нарочитой обезличенности. это и смущало, заставляя внимательнее приглядеться - ни тебе статуй во дворике, громко говорящих о религиозных предпочтениях обитателей, ни изысканных цветочных клумб, в которых ясно проглядывал бы характер владельцев, ни иных примет тщеславной индивидуальности, стремящейся как можно ярче отразиться в собственном Доме... ...но тот, кто, недоуменно пожимая плечами, уходил прочь, оставался куда как в меньшем смятении, нежели тот, кто, предвкушая встречу, спускался вниз, и входил в атрий... словно извиняясь за скупость наружного убранства, дом встречал гостя таким количеством красок и света, причудливых линий и форм, дробящихся в многочисленных зеркалах и стеклянных вазах, что даже пришедший не в первый раз замирал, забывая окончить выдох. ослепительное разноцветье Востока обнимало теплом десятков светильников, выдавая и происхождение хозяйки, и её нежелание оставаться в темноте - огонь не гасился даже днем. ...любимое место гетеры в доме скрывалось от любого, и самого богатого, и самого желанного гостя - вход в него был спрятан под одним из роскошных шелковых ковров, в изобилии украшающих стены гостевых покоев. это был Дом в доме - место, где Дахи проводила бОльшую часть своей жизни, между нечастыми визитами богатейших мужчин Рима, и еще более редкими визитами в свет, требующихся для поддержания интереса избалованного общества к собственной персоне... и то, что это были качели - никому не могло рассказать о Дахи того, что она не желала бы сказать! ...самое же вожделенное гостями Дахи место в её доме, спальня, значило для неё ровным счетом столько же, сколько любая другая комната - то есть почти ничего. но обставлена и украшена была с подобающим гетере искусством, и снилась многим, побывавшим в ней... (Домус одноэтажный в "римской" части и полутороэтажный в "персидской", план дома: большой официальный "римский" атрий, окружающие его помещения, далее - запретная для гостей часть дома: малый "персидский" атрий, небольшой перистиль с настенным фонтаном, с окружающими их помещениями. В доме водопровод, канализация, купальня).
Амина: - Будет, гос... - "сколько смертей, будто соткано" застряло в горле краем платка, который она обычно кусала во время порки - госпожа ценила тишину. Свою тишину. "Какие ткачихи, такое и полотно", - ...нет, не посмела договариваться без твоего позволения. Но легионеры получают в день динарий, хорошей свободной охране разумно платить хорошо. Преданность не купишь, но уважение - уже немало. Она помолчала совсем немного, как, бывало, Айдана - чтоб слова в тишине обрели вес. - Жара спадает, моя госпожа. Скоро выходить на Аппиеву. Велишь подать немного еды, чтоб были силы?
Мэхдохт: - Уже сегодня? Разве не завтра? – спросила с надеждой в голосе и кинула тоскливый взгляд в сторону окна. День казался непосильно тяжелым и длинным. Падая в объятья подушек, Медок мечтала о том, чтобы оказаться в объятьях мужчины, который бы взял на себя все нынешние заботы и печали. Хотелось найти какое-нибудь укрытие, хотя бы щелочку между швами наволочек, забиться, спрятаться и смотреть оттуда, как кто-нибудь другой разберётся со всей этой невыносимой суетой. Медок медленно подняла взгляд на Амину. В окружении ее мягких рук было так спокойно и хорошо. Прижаться бы еще раз к этой груди, вжаться щекой в круглое плечо… Пальцы Мэхдохт дрогнули, невольно потянулись к рабыне, но потом сомкнулись на уголке подушки. - Да, еды, - глухо отозвалась. – И травки успокоительные. Лучше быть не в себе, когда священный огонь коснется грешного тела Дахи. Лучше ничего не помнить и не понимать. Пусть лицо будет бесцветным, лишь бы не отразил костер на нем истинных чувств. Не только душой, но и всем телом противилась она этим римским похоронам. От одной только мысли, что в очередной раз нужно предать свои убеждения, начинало тошнить. Медок глянула в сторону и первой, на что наткнулся ее взгляд, была красивая стеклянная ваза нежного желтого цвета. «Вот её-то я и разобью», - мелькнуло в мыслях.
Амина: Кого она хоронила? Разве были у неё близкие? Да, плакала, когда костер пожирал старческое тело, которое она едва выносила и отлетал дух, к которому так и не притерпелась. Но не от тоски по хозяину и любовнику, и даже не из чувства долга, а от страха перед неизвестностью. Разве страдала, когда умирали рабыни одной с ней фамилии, с которыми жила в одном доме много лет? Не подруги они были, не сёстры, а соперницы или завистницы. Но Амина чувствовала, по глохшему после неоправдавшейся надежды голосу, что происходит с юной хозяйкой. И ей было жаль, как попавшую в клетку птицу. Они обе были в клетке судьбы. И это не то чтоб роднило, но примиряло с чужим человеком, в чьей власти она теперь была. - Сейчас всё будет подано, - ушла с тихим поклоном. ...а подавать взялась Саназ, потому что траурная одежда для госпожи была не готова, Карим никак не мог открыть заклинившую вторую створку парадной двери, чтоб пролезла лектика, превращенная в погребальные носилки, плакальщицы всё не могли найти достаточно дешевого отреза, чтобы накрыть Ксению, и всё это превращалось в уличное представление, которое Амина, придушивая каждый лишний звук, старалась скрыть от госпожи. И удалось. Только мулаты под конец суеты едва не грохнули статую, поигрывая мышцами впрягшись вдвоём, и тут же просев под тяжестью, как мешки с сеном. Пришлось определить в носильщики охранников новой госпожи. Только тогда Амина поскреблась в дверь: - Всё готово, госпожа.
Мэхдохт: Как только Амина вышла, Медок крадучись добралась до желтой вазы и, немного покрутив ее в руках, грохнула что есть мочи об пол. На душе стало полегче, но появилась жадность – хотелось бить еще и еще. Медок подобрала самый крупный осколок и кинула его в стену. Тот, как на зло, биться почему-то не хотел, а отлетел и едва не угодил в кидавшую. Тогда она схватила первую попавшуюся статуэтку – бюст какого-то римского военачальника, очевидно, - и стала широкой частью колотить, размельчая желтые стеклышки. Хотелось орать и выть, топтать осколки ногами, швырнуть довольной физиономией римлянина в окно. Но нельзя пугать слуг в новом доме. Медок в очередной раз замахнулась бюстом, и рука, пока летела вниз, обмякла. Плечи ее опустились, голова поникла, и Мэхдохт снова расплакалась, беззвучно всхлипывая. Какой же слабой сейчас она себя чувствовала! Мысль о том, что она не справится одна с жизнью в Риме, с новым заданием, с новой ролью росла, росла, пока, наконец, вдруг не показалась глупой. Медок утерла тыльной стороной руки слезы и сопли и поднялась с колен. Саназ была понимающей и незаметной. Пока Медок ела, рабыня не только убрала осколки, но и принесла траурные одежды. Травы делали свое дело, в голове стало пусто и тихо, ни одна мысль не задерживалась надолго. Мэхдохт как будто бы и сама отошла в мир иной – все вокруг перестало быть реальным и голоса доносились откуда-то издалека. Дверь Амине открыла Саназ. Кивнула коротко и подхватила свою госпожу под локоток, выводя из кибикулы. Тел было несколько. Говорила ли об этом Амина? Кто лежит под дешевым отрезом? Под тканью выступала девичья фигура, и затуманенное сознание Медок подсказало – там покоится она сама. Пальцы испуганно сжали запястье Саназ сильнее, а взгляд поплыл дальше и наткнулся на лица охранников, почему-то держащих статую. Будто и правда не стало ее и некого больше защищать. - Саназ, твой кинжал ведь при тебе? – прошептала Мэхдохт, проходя мимо слуг. – Будь начеку. Плохая, плохая была идея выпить этих трав. Тот, кто убил Дахи, действительно мог бы теперь прийти и по её душу. «Но не во время похорон, успокойся», - уговаривала сама себя. Страшные мысли отступили. Мэхдохт вдохнула поглубже и кивнула Амине, что готова.
Амина: Проследив за затуманенным, но всё равно тревожным взглядом госпожи, Амина, надрессированная пятью годами женских истерик ловить взгляды, жесты и пытаться по запаху разобрать вкус пригоревшей каши в чужой голове, устремилась к хозяйке, шепча: - Это раба Ксения, госпожа. Она прислуживала твоей сестре и погибла на пороге кубикулы... защищая её, - бесполезная девчонка не нравилась ей при жизни, но теперь она ясно понимала - только тем, что на неё нельзя было переложить ни скурпула своих забот, ни силиквы бед. - Ты ведь позволишь захоронить её прах в основании, по римскому обычаю? >>>Аппиева дорога
Мэхдохт: Медок кивнула. День был пугающе ненастоящим, не соответствующим ни ее ожиданиям, ни ее прежней жизни. Могла бы она поверить, что когда-нибудь придётся хоронить близкого человека на римских кострах? Что будет спокойно идти в этой процессии с какими-то до смешного ненужными каменными изваяниями. Что потом вернется в римский дом, отдаленно лишь напоминающий о родине, и станет одна им управлять. Медок вдруг явственно ощутила, что жизнь сама толкнула ее к новой роли, не дав времени на раздумья. Теперь не нужно придумывать себе легенды и оправдания. Все инструменты в руках, наступает время возделывать землю. Двери распахнулись, и порог четко поделил мир напополам – густая тень настоящего внутри и яркий свет показного снаружи. Всего лишь шаг отделяет ее от новой жизни. От той, где она у всех на виду, где нужно играть по правилам, быть, как все. Завыли плакальщицы, одна за другой ныряя на солнце. Медленно выплыло, покачиваясь на плечах носильщиков, тело Дахи. Тихо кашлянула Саназ, осторожно перехватывая ладонью под локтем. Медок зажмурилась и сделала шаг. Люди на улице встретили ее любопытными взглядами. >>>> Апиева дорога
Амина: >>>Аппиева дорога Как хорошо было, оказывается, поплакать на свободе. Под законным предлогом, не рискуя навлечь на себя гнев или долгую тошную хозяйскую опалу пришедшимся некстати выражением лица. И какой короткой она была - эта свобода! Лишь до порога Двуликого дома. Тяжелее всего было не пройти весь обратный путь уставшими ногами, а преодолеть порог. Но выбора не было, и она шагнула, потом поспешила, потом забегалась - командуя ужином, постелью для госпожи, травами и, самое противное - мулатами. - ...дойти до любого из постикумов Золотого, там доложиться охране, что прибыло дарение по завещанию от госпожи Дахи Пахлерин, с поклоном и почтением от её сестры Мехдохт. Что в этом непонятного, Карим? - Пусть она велит нам сама! - Она велела. - Пусть скажет, может, можно не всех!.. ты хоть понима... - Ты туп, Карим. И паршивый охранник. Но даже тебе может светить императорское отпущенничество, а не плети тут, если додумаешься не беспокоить госпожу в такой момент. Взяли пекулий и вышли все вон, пока я не послала мальчишку за городской когортой! ...И только выпихав за двери мулатов, она, наконец, омыла руки в почти нестерпимо горячей воде.
Мэхдохт: >>>> Аппиева дорога Возвращаться в дом Дахи, в котором её уже никогда не будет, оказалось странно. Но Медок даже улыбнулась, когда подумала: сначала ей достался муж от старшей сестры, теперь жилище. Исчезнет ли и это так же, как ушел из жизни Мэхдохт супруг, как закончилась беспечная юность после побега Дахи? Видно, и правда Господь ведёт известными только ему путями. Вокруг всё и вся меняется, значимое обесценивается, малое становится большим – и только Медок приходится идти от события к событию, превращая переживания в уроки. Захотелось по-хозяйски обойти дом, оценить его размеры и содержимое, в том числе слуг, которых она еще не видела. Но сил не хватило, и Медок поднялась к себе в кибикулу, зарылась в покрывала, в чём была, и на некоторое время позволила сну взять верх. Проснулась уже со зверским голодом. Яблока днём, каким бы оно ни было вкусным, явно оказалось мало. - Саназ, - позвала капризно, не поднимаясь с постели. – Вели принести еды. Да, сюда. Пусть будет мясо, и сыр, и вино… И фрукты, - приподнялась на локте, раздумывая, звать ли Амину. Но пожалела, пусть отдохнет. – Узнай по дороге, отослали ли рабов императору. И…да, вот еще! Вели, чтоб обоим нашим постелили у моих дверей. Пусть оба останутся здесь. Я пока тут никому не доверяю особо. Рабыня кивнула и удалилась.
полная версия страницы