Форум » Жилища » Двуликий дом гетеры Дахи. » Ответить
Двуликий дом гетеры Дахи.
Дахи: ...противоречивые чувства вызывал этот дом, стоящий вроде бы в самой гуще жилого квартала, но всё же - очень наособицу. улица, наряженная в богатые городские дома знатных римлян, уверенно и вольготно шла вперед, никуда не собираясь сворачивать, да вдруг словно оступалась, неожиданно проваливаясь с крутого холма - и вот там-то, внизу, и обнаруживался этот дом, открытый сверху любопытному взгляду, но умудряющийся не показать ничего - кроме явного достатка и какой-то нарочитой обезличенности. это и смущало, заставляя внимательнее приглядеться - ни тебе статуй во дворике, громко говорящих о религиозных предпочтениях обитателей, ни изысканных цветочных клумб, в которых ясно проглядывал бы характер владельцев, ни иных примет тщеславной индивидуальности, стремящейся как можно ярче отразиться в собственном Доме... ...но тот, кто, недоуменно пожимая плечами, уходил прочь, оставался куда как в меньшем смятении, нежели тот, кто, предвкушая встречу, спускался вниз, и входил в атрий... словно извиняясь за скупость наружного убранства, дом встречал гостя таким количеством красок и света, причудливых линий и форм, дробящихся в многочисленных зеркалах и стеклянных вазах, что даже пришедший не в первый раз замирал, забывая окончить выдох. ослепительное разноцветье Востока обнимало теплом десятков светильников, выдавая и происхождение хозяйки, и её нежелание оставаться в темноте - огонь не гасился даже днем. ...любимое место гетеры в доме скрывалось от любого, и самого богатого, и самого желанного гостя - вход в него был спрятан под одним из роскошных шелковых ковров, в изобилии украшающих стены гостевых покоев. это был Дом в доме - место, где Дахи проводила бОльшую часть своей жизни, между нечастыми визитами богатейших мужчин Рима, и еще более редкими визитами в свет, требующихся для поддержания интереса избалованного общества к собственной персоне... и то, что это были качели - никому не могло рассказать о Дахи того, что она не желала бы сказать! ...самое же вожделенное гостями Дахи место в её доме, спальня, значило для неё ровным счетом столько же, сколько любая другая комната - то есть почти ничего. но обставлена и украшена была с подобающим гетере искусством, и снилась многим, побывавшим в ней... (Домус одноэтажный в "римской" части и полутороэтажный в "персидской", план дома: большой официальный "римский" атрий, окружающие его помещения, далее - запретная для гостей часть дома: малый "персидский" атрий, небольшой перистиль с настенным фонтаном, с окружающими их помещениями. В доме водопровод, канализация, купальня).
Ответов - 208, стр:
1 2 3 4 5 6 All
Дахи: ...ночь окружила дом со всех сторон, подступая все ближе к его стенам, едва удерживаемая празднично-ярким светом, щедро проливающимся наружу из окон. со стороны казалось, что здесь сегодня кого-то ждут - на самом деле, здесь просто ждали утра. ...Дахи лежала, привычно зарывшись в подушки, и рассеянно смотрела как пляшут тени по углам её комнаты. Айдана, усевшись на пуф на полу, тихонько покачивала диван-качель, и вглядывалась в лицо своей любимицы, готовая немедленно исполнить любую просьбу - но Дахи, погруженная в себя, даже не замечала её присутствия, как не замечают привычных вещей на положенном им месте. Так проходил не один вечер в этой комнате, и этот уже готовился стать одним из многих - но ему была уготована иная судьба. Рабыня вбежала, низко склонившись и неудобно выворачивая кверху лицо - демонстрируя одновременно и вышколенность, и сожаления о том, что приходиться беспокоить хозяйку, и острую необходимость этого : - Госпожа моя... Дахи, вырванная из собственных мыслей, еще с минуту смотрела сквозь нее, словно не умея сфокусировать взгляд на чем-то материальном, и с трудом возвращаясь вовне. - Я слушаю, Амина. Что-то случилось? - Да, госпожа... Я не посмела бы сюда прийти, но лекарь сказал - дело срочное, и Малика может не дожить до рассвета! он велел сообщить, чтобы вы могли попрощаться - если госпожа пожелает... Последние слова были сказаны куда-то в пол, и почти совсем утонули в пушистых коврах, укутавших комнату тишиной и теплом. Айдана, рассерженно сверкнув глазами на согнувшуюся в испуганном поклоне рабыню, неловко встала с колен, украдкой опершись на спинку качели - без надобности скрывая свою надвигающуюся старость, и без того не замечаемую хозяйкой : - Ты выжила из ума, паршивка?! с каких это пор пришлый лекарь что-то велит в этом доме?! забыла, кому служишь, Амина? Недовольный, усталый голос Дахи перебил и словно заставил повиснуть в воздухе и возмущенный рокот няньки, и оправдывающийся шепот рабыни : - Молчать. Обе. Я спущусь к ней. Айдана, проводи меня. Амина, наказана будешь утром - сейчас исчезни. ...спускаясь по мозаичным ступеням лестницы, ведущей в хозяйственную часть нижних покоев, Дахи не проронила ни слова. Айдана, брюзгливо поджав сухие губы, следовала за ней, не решаясь высказать неодобрения, и не в силах совсем его утаить. У низкой двери в одну из комнат, в которых жили рабы, Дахи остановилась, и, не обернувшись, жестом велела Айдане остаться, дав понять, что даже спиной уловила её протест, и не намерена с ним считаться. В комнате тоже горел свет - не так щедро, как в хозяйской части дома, но достаточно ярко для того, чтобы выставить на показ все безобразие поселившегося здесь горя. На низкой деревянной кровати, застланной некрашенным полотном, разметалась в бреду высокая черная женщина, бывшая когда-то красивой и полной жизни - распрощавшаяся с первым, и мучительно прощающаяся сейчас со вторым . Её большое тело местами словно выцвело, покрытое странными светлыми пятнами, обескровленные губы неестественно выделялись на измученном болью лице. Оставив безо внимания дерзость лекаря, хмыкнувшего себе в нос при её появлении, и молча отступившего в дальний угол, Дахи осторожно присела на край постели : - Малика... Малика, это я. Ты слышишь меня? Я пришла проститься. В темных глазах, устремленных на умирающую, вспыхнула всепобеждающая жалость и самоотверженное, страстное желание дарить тепло и участие - и угасла, изгнанная парализующим страхом перед болью и смертью, велящим бежать отсюда, не видеть, не знать, не слышать, и пусть это кончится поскорее! - и так они снова и снова сменяли друг друга, ведя борьбу за душу Дахи. Рабыня открыла глаза, мутные, не выражающие ничего и ничего не умеющие прочесть... через одну бесконечную минуту, когда Страх Дахи вновь победил её Любовь, и она уже готова была вскочить и броситься из комнаты вон, раздался сдавленный голос : - Госпожа моя со мной... чего же еще желать рабыне? проводи меня, побудь со мною в последний раз, моя госпожа... Вздрогнув как от пощечины, Дахи бросила настороженный взгляд в притихший угол, содержавший в себе лекаря - но тот ответил тишиной без намека на движение, старательно показывая, что не услышал ничего, не подобающего сцене прощания госпожи с одной из своих рабынь... - Что ты говоришь, Малика? ты бредишь... ты скоро перестанешь чувствовать боль, моя бедная Малика, тебе не нужно говорить, не мучай себя... а я побуду с тобой...кончно же, я побуду... Раскачиваясь, обняв себя за плечи, Дахи долго бормотала что-то успокоительное, и глупое, и ненужное, и не могла остановиться, и наконец сорвалась : - Глупая, упрямая дура! а ведь я говорила тебе, столько раз говорила! просила, приказывала... я запретила тебе туда ходить! подыхай теперь тут, и нечего звать меня! мало тебе, что ты пришла умирать в мой дом, и я не выкинула тебя на улицу, как заразу, рискуя своим здоровьем и репутацией! кто, кто прийдет в дом гетеры, если узнают, что её рабыня умирает от сапа?! ненавижу тебя, слышишь, Малика? ненавижу! за все, что ты заставила меня пережить! за моё малодушие, за чертов страх, сожравший самую память о тех днях, когда я тебя любила! за эту вонь, чудом еще не пропитавшую весь дом, который теперь приходится мыть и проветривать по три раза на день! за то, что я не могу тебя обнять... будь ты проклята, сумасшедшая девка! дрянь!... любимая... Айдана, проскользнувшая в комнату при первых криках Дахи, донесшихся из-за двери, увела её, плачущую и дрожащую, не понимающую где она и кто с ней, и весь остаток ночи растирала травами и маслами в гулком мраморном хамаме, чутко прислушиваясь к звукам большого дома... А дом хлопал дверьми, и приглушенно плакал голосами рабов, и повелительно бормотал чужим голосом приглашенного издалека лекаря, и плескал водой, смывающей следы болезни и смерти, и наконец затих, опустошенный и очищенный, выпроставший из себя мертвое безымянное тело... готовясь предстать к рассвету иным, не помнящим ничего - и вновь принимающим гостей, о чем всякому знающему свидетельствовал букет лиловых ирисов, впервые за много дней бесстыдно выставленный на пороге... Дахи спала, повторяя пройденный домом путь. Утро задерживалось где-то на подходе...
Луций Фурий: 18,август,вечер>>>>>Улица, ведущая от и до. Дом, к которому привел Пуппий - а идти пришлось достаточно долго, - не производил впечатления веселого. Какой-то храмовый был у него фасад, и только скатившись к портику, под уклон, Луций понял, что привели его верно - рабыня ставила свежие лиловые цветы у входа и, не беспокоясь о позднем часе, Луций громогласно велел ей доложить о себе хозяйке.
Дахи: ...глотая редкие слёзы, вызванные скорее усталостью и обещанным хозяйкой наказанием, чем давно ожидаемой смертью Малики, Амина прошмыгнула обратно в дом, и бросилась было исполнять поручение нетрезвого господина, заставшего её врасплох за расставлением цветов у порога... и остановилась в нерешительности. Было совершенно очевидно, что после всех событий этой сумасшедшей, все никак не желающей окончиться ночи, госпожа, едва забывшаяся сном под умелыми руками Айданы, вряд ли обрадуется и первому за долгое время гостю, и ей - второй раз к ряду приносящей несвоевременную весть! ...внезапно и бесшумно вынырнувшая из-за угла Айдана (и как только умудрилась, в её-то годы?...) прервала нехитрые размышления рабыни : - Что застыла, как статуя в храме, Амина? ждешь подношений своему уму, не иначе? - Айдана, прости, я не знала как быть... там господин, у двери.. точнее - под дверью, кажется, очень пьян... желает видеть госпожу, и немедленно! я не решилась ему отказать, он не станет слушать рабыню...и уж больно голосист - начнет скандалить, разбудит госпожу! ...я как раз хотела - к тебе... - ну что же, вот она я. ступай прибери в хамаме, и свободна - до утра, разумеется. с гостем я разберусь... Дождавшись, покуда рабыня скроется из виду походкою человека, сбросившего с плеч все тяготы мира, Айдана неожиданно легко и упруго шагнула наружу, и голос её, произнесший положенное приветствие неурочному гостю словно принадлежал кому-то иному - кто был и моложе, и краше самой Айданы, и хорошо знал об этом : - Приветствую тебя, господин! какое неотложное дело привело тебя к дому моей госпожи в этот глухой час?
Луций Фурий: - Господина привело желание видеть госпожу, - после паузы в которой окидывал неторопливым взглядом вышедшую, с ударением сказал Луций. Тон его был спокоен. но голос тем не менее он не сделал ни тише, ни теплей. - Поскольку рабов у господина и дома довольно. И если уж... неурочный час подошел для того чтобы позаботиться об украшении дома, то господин не видит причин отказать в заботе гостю. Так есть в этом доме госпожа, или неурочным часом рабыни в ее отсутствие принимают мужчин, рассчитывая на выкуп заработать? Ему не нужна была волчица. Он жалел в эту минуту, что вышел на зов Пуппия, не потрудившись дорезать бродягу, который оставил ему царапину на боку и - попутно, тем сознанием, которого не терял никогда, предвидел скорое похмелье но не от вина, а от крови - если не увидит сейчас лицо, способное развернуть мысль в ином направлении. Это должно было быть женское лицо - мужчина спровоцировал бы его на драку. И это должно было быть лицо госпожи - но не сестры.
Дахи: - Она не рабыня. Голос, пришедший откуда-то из-за спины замершей от бессильного негодования Айданы, лишь на мгновение опередил появление его хозяйки. Дахи, зябко кутавшая обнаженные плечи в цветную персидскую шаль, коротко шагнула навстречу мужчине, и замерла в круге желтого света, отброшенного одним из светильников на порог её дома - словно предлагая пришедшему увидеть столько, сколько он был способен... Волосы, оставшиеся за границей света (кто поручится, что ненарочно?...), казались угольно-черным фоном, выгодно оттеняющим тонкую лепнину лица, не нарушенную ни единой искусственной линией - ибо все краски были смыты на ночь. В это мгновение Дахи была удивительно хороша - тепло едва оставленной постели, источаемое её неподвижным телом, порождало ощущение близости; холодное, бесстрастное выражение прекрасного лица приводило к мысли о её невозможности. - Это моя моя компаньонка, Айдана... и она так же свободна в своих поступках, как мы с тобой. ...словно в подтверждении этих слов, Айдана молча отступила назад, более ничем не выдав своих чувств, и растворилась в глубине дома.
Луций Фурий: - Тогда передай ей мои извинения, - небрежно, однако без прежнего оскорбительного нажима, ответил на это Фурий. Взгляд, обходящий предложенную ему картину, повторился - и более внимательный, точно Луций подпись на ней искал. - Ты не римлянка, - сказал он задумчиво, а потому гораздо тише (он понял, что ожидал увидеть подобие Ирины и предложенное Городом лицо приятно обмануло эти ожидания... и оправдало прежние. Нет, он все-таки зря сердился на Рим: у Рима, если было чем унизить, то и утешение он предоставил щедро и чуть ли не по первому требованию). До следующих его слов прошло достаточно времени, чтоб взгляд проник дальше очерченной светом сферы, до только что покинутых подушек и уютного мерцания огней за матовыми стеклами, сладковатого запаха, свойственного чужому жилью и домашних, теплых внутренних бурь... Это было так непохоже на дом отца... - И не робкая... Это не может не радовать. Благодарю, что вышла. Он вдруг почувствовал усталость. Которая давно уже стерегла, и набросилась при первом намеке на уют - впрочем, в это тепло Луцию не хотелось, картины перед глазами было достаточно для обретения покоя. БОльшее проникновение в этот чужой расслабляющий мирок немедленно разбило бы его.
Дахи: ... лицо Дахи не дрогнуло и не смягчилось даже когда ей показалось, что гость слегка покачнулся, сумев, впрочем, превратить это движение в непринужденный жест - но глаза её потеплели, и наконец перестали его отражать. Интуитивно уловив произошедшую в нем перемену, она мгновенно расслабилась, понимая, что в этот - который по счету?...- раз, ей не прийдется убеждать нового, пришлого мужчину в своем безраздельном, отвоеванном у мира праве решать, станет ли он вхож в этот Дом. - Ты вернешься... Это прозвучало и утверждением, и обещанием, и меньше всего походило на предложение. Легко коснувшись его щеки движением столь мимолетным, что - не померещилось ли?, Дахи отступила назад, и обернулась, заставив взметнуться облако своих волос : - Я захочу приветствовать тебя по имени, когда ты вернешься... и в ответ ты сможешь назвать меня моим. Я - Дахи.
Луций Фурий: - Ты вернешься.. - Возможно, - сказал Фурий, невольно отшатываясь от касания и вряд ли это замечая (любые протянутые к нему в данный момент руки вызывали к жизни только одно желание: немедленного блока... Он понял это по тому лишь, как чувство принялось было рисовать на лице тень недовольства, и вовремя вскинул потянувшиеся к переносице брови...) Холод отцовской крови почувствовал он в себе, - Я не так давно с востока...Дахи. Он хмыкнул, быстро и широко улыбнувшись: - Без кокетства ты лучше... Правда. Вот...такая, как только вышла и не думала еще обо мне никак - ни как о мужчине, ни как о госте...только о своей старой компаньонке и прерванном сне... Луций предпочитает естественность... - договорил он тихо, глядя в землю, оставив в мыслях уже не злое, а грустное: " В отличии от своего брата."
Дахи: - У тебя еще будет возможность увидеть меня разную, Луций... и, быть может, тебе захочется переменить свое мнение. Прощай. Дверь за нею затворилась словно сама собой, погасив золотистое свечение души Дома.
Луций Фурий: - Прощаю, - пожал плечами Луций, - почему бы и нет?.. Мнение... при этом слове захотелось увидеть... нет, услышать! Квинта Эссенция. Он снова усмехнулся, широко разевая пасть - чувствовался все же час, когда сон бывает наиболее крепок - и побрел неторопливо домой. Снова рассчитывая на усталость, которая свалит не раньше чем и сразу как только... >>>>>>>дом Тита Фурия, сенатора.
Осмарак: >>закоулки Наградив не желающую отставать "цветочницу" смачным шлепком вместо монеты, он стал приглядываться к домам, замедлив шаг, и полагаясь скорее на чутьё, нежели на попадавшиеся изредка на стенах инсул и домусов объявления о сдаче.
толпа: -...а мой-то уже неделю не просыхает. Как после попойки той "священной",помнишь?, началось, так и дня не пройдет, чтоб домой не являлся как...ох...как и не человек он. Празднество у них, видите ли! О богах они думают! А обо мне кто подумает?! - Пустое это. Ты вот что... ты не терпи! Сходи к Весте. Вон у Клавдии уж как пил, как пил! А она негасимый огонь умолила - к вину уж год не прикасается... - Да он и к ней год не прикасается. Рабу их черномазую видала? Лет шестнадцать, а уже с пузом. Чего ему пить? Ему хорошо... Он тоже к Весте ходил и она ему удружила? - Дура ты. Богохульница! Постыдилась бы...
Осмарак: Эти две не подняли на него глаз, увлекшись перебранкой, причину которой забыли уже на третьем "сама ты", унося её, вместе с вёдрами, в подворотню ближайшей инсулы. А он остался стоять посреди улицы, выискивая глазами что-нибудь, деталь, фигуру, угол - за что можно было бы ухватиться и сменить мысль, как накануне тунику, на чистую, новую, не успевшую пропитаться потом, кровью и дорожной грязью. Но солнце насмешливо поднималось над чужим городом, кидая в глаза тот "негасимый огонь" о котором он не хотел думать. Пряча взгляд на уровне порогов, Осмарак миновал инсулу, глухой фасад богатого домуса и вперился в лиловое пятно ирисов, непонятно как и зачем оказавшихся над пыльным еловым узором мостовой. Отвлекаясь от огня, он попытался понять кто и для чего их тут поставил, но, зацепившись за эти цветы, сразу несколько образов влезли в голову, как моряки, едва услышавшие долгожданное "земля!", по канату на мачту... Узкоглазый сер, в караване который когда-то вел отец Оса, знал что делал, везя в Египет из своей далекой страны не шелка, а луковицы диковинных сортов ирисов, цветка символизирующего у египтян силу. Сопровождаемый весь путь до Египта насмешками, сер возвращался обратно богатым, окруженный молчаливым уважением пристыженных шутников, и шепеляво рассказывал на привалах, что в его стране ирис олицетворяет грацию, изящество, нежность и красоту в одиночестве, а красота высоко ценится везде. Мало кто его понимал, но все завистливо косились на тугой кошель и тюки с египетскими драгоценностями. А на родине, в Парфии, многочисленные соседи-греки разводили ирисы в садах, называя их цветами Ириды, вестницы богов. Лиловая весть бесстрашно раскрывала лепестки навстречу огню. Поймав себя на трусости, Ос скривился, спросил у проходящей мимо матроны дорогу к храму Весты и, уже отойдя несколько шагов, обернулся, чтоб запомнить приметы дома, где томилась в одиночестве красота. >>>храм Весты
Дахи: ...утро, как порядочный гость потоптавшись для приличия на пороге, и не желая ожидать более ни минуты, стремительно ворвалось в Дом. Из сбитой за ночь уютной берлоги из простыней, покрывал и подушек наружу выглядывал только любопытный локон, расцвеченный солнечным светом во все оттенки рубина. Луч, затеявший с ним игру, потихоньку пробирался все глубже и глубже в теплый шелковый кокон смятой постели, и наконец коснулся сомкнутых ресниц... и те задрожали в ответ. Мгновенно и бесповоротно пробудившись, тело Дахи налилось такой животной безотчетной радостью бытия, что не удержав тихого стона, она выгнулась дугой, замерев на миг... и скатилась на пол, смеясь и щурясь навстречу солнцу. Комната сияла, горделиво выставляя напоказ своё совершенство - и в утреннем беспечном свете каждая любовно выбранная ваза, каждый отрез роскошной ткани и каждый цветок в многочисленных букетах доставляли хозяйке столь острое, столь чувственное удовольствие, что Дахи замерла в неудобной позе, страшась разрушить красоту мгновения неосторожным движеньем. Такой её и застала Айдана - с улыбкой, странно портившей всегда невыразительное лицо, вошедшая в спальню: - Уже проснулась, моя голубка? ... сегодня солнце разгулялось во всю, и день обещает быть чудесным для прогулки! Дахи обернулась, брызнув лукавством из-под полуопущенных век: - Ах, Айдана, ну расскажи мне наконец, откуда ты всегда, всегда так точно знаешь, что я проснулась?! ты будто всю ночь караулишь у двери, чтобы войти ровнехонько в тот момент, когда я встаю с постели! ну признавайся, караулишь?.. И зачастила дальше, ничуть не ожидая ответа, торопясь поделиться своими снами, чувствами и своим утром - как делала это всю свою жизнь : - Мне сегодня снился мужчина - опасный, Айдана, опасный как демон, но мне не было страшно, мне было отчего-то так жаль его, что я заплакала во сне и хотела позвать его отстаться - но не знала имени... он уходил, оглядываясь на меня, но словно не видя - а я протянула ему руку, и на моей ладони вспыхнул и расцвел сиреневым ирисом огонь... а потом все исчезло, и огонь обернулся холодным пламенем в храмовой чаше этой домашней их богини, ну же!... - Весты? - Да, да, её! и вот тогда-то мне почему-то и стало наконец страшно! так, что я отчаянно захотела проснуться - и сон тотчас сменился другим!... ну а после мне уже снилось обычное - красивое, как я люблю, и я проснулась легкая, и голодная - а тут такое солнце! и ты! вот... - Ах ты, выдумщица, ну какая же ты еще девчонка, Дахи! Айдана рассмеялась, прогнав со лба любимицы легкое облачко, принесенное воспоминанием о странном сне, и заторопилась, суетливо собирая с пола простыни - словно разбросанные ветром по саду лепестки. Дахи носилась вокруг няньки, как рсшалившийся щенок, беспрестанно тормоша её, мешая прибираться, и вовсю празднуя начало нового, такого ослепительно-синего дня, встававшего над Римом...
Меценат: >>>>>> Термы. Та же несладкая дума его провожала словно светило, к фасаду двуликого дома. В двери его постучать он направил мальчишку, чтоб, по природе не слишком большого терпенья будучи, ждать не пришлось на носилках, покуда привратник сползает вверх к госпоже, чтоб она разрешила гостя впустить, о себе сообщить позабывшем днем или часом пораньше... Однако в спонтанных визитах Понтий давно уже чувствовал бОльшую прелесть, нежели в тех, что заранее были известны, четко расписаны, как представленья на сцене и позволяли не чувствовать или не думать в рамках условностей стиля и правил приема.
Дахи: ...гулять расхотелось совершенно, хотя день превзошел все мыслимые ожидания, и теперь призывно сверкал синевой и просторами за окнами её Дома. Дахи вдруг одолело то странно-капризное настроение, от которого она тем сильнее мучалась сама, чем усердней мучала других - бесконечными придирками, взаимоисключающими приказами и пожеланиями... Пробовала было читать - не смогла сосредоточиться, и с раздраженной гримаской отбросила книжку, потом изводила Айдану, требуя составить ей новый аромат - "не то, чтобы совсем горький, но с таким, знаешь, острым, чуть травяным оттенком... но чтоб при этом непременно женственный!"... наконец, доведя до слез всё женское население Дома и почти успокоившись, уселась у открытого окна, выходящего на вздыбленную холмом улицу - рисовать, и потому первой заметила направлявшуюся к Дому процессию. Неоконченное дерево с тонкими ветвями, преходящими по прихотливому замыслу художницы в заломленные женские руки, было мгновенно забыто - укрывшись за тяжелой шелковой занавесью, Дахи с детским любопытством принялась разглядывать гостей, приложив кончик испачканного охрой пальца к переносице, как всегда делала, волнуясь... и тут же неопределенно фыркнула, увидев, что важный гость остался в носилках, отправив к двери мальчишку-раба. - Айдана! Айдана, дэв тебя забери! быстро пойди сюда! - Я здесь, моя девочка, что такое? Нянька появилась из-за угла, не поспевая на ходу прогнать с лица обидное "ну какая муха опять тебя укусила", и в другое время Дахи этого ей не спустила бы ни за что - как никому не спускала недовольства своим характером, но сейчас было не до того : - Быстро вели Амине кликнуть со двора того нового раба, как там его, позабыла!... пусть идет открывать двери - слышишь, стучат? а мне переодеться, в то, алое - да поскорей! Айдана, бросив взгляд за спину хозяйки, поменялась в лице: - Деточка, да ты с ума сошла! Такому знатному господину откроет дверь этот жалкий дворовый раб?! которого еще и в Дом пустить ради этого? которого еще и от грязи рыночной не отмыли?!.. - Замолчи! ..как видишь, знатный господин тоже не сам стучать изволил - видимо, полагает, что здесь ему Сенат, как минимум, и статус его играет тут такую же значительную роль! а этот Дом - моя Империя, Айдана! моя, слышишь?! и никаких иных правил, кроме моих, здесь не будет! Глаза полыхнули черным, сожрав собственное чайное золото, и Айдана отступила на шаг, склонившись : - Прости, Дахи, сейчас все сделаю, как ты велишь, идем одеваться... - Идем... и посмотрим, каково чувство юмора у этого памятника самому себе, что сидит там, в носилках! Женщины двинулись вглубь Дома, сопровождаемые повторившимся нетерпеливым стуком в дверь. Через пару-тройку неослабевающих по силе повторений (выдававших юность барабанщика), дверь неожиданно распахнулась перед занесенной для новой дроби рукой. На порог шагнул раб, очумело озирающийся вокруг - ибо еще никогда ему не доводилось смотреть на мир из господского Дома, и этот мир его пугал. Наспех заученные слова дались с трудом, как все непривычное: - Моя госпожа приветствует господина, и приглашает быть её гостем!... и недвусмысленно толкнул стоящего у двери мальчишку внутрь.
Мальчишка: - Да иди ты! - громко выпучился паренек, бестолково отбиваясь... уже от воздуха: мало того, что свернули с дороги, да еще куда-то затолкать пытаются, а о случаях, подобных этому, он слыхал не раз и пропади оно все пропадом, он решил драться до конца... но никто не думал его задерживать. Вышатнувшись обратно в улицу из ворот, едва устояв на ногах при этом, он уже решил пуститься наутек без монеты, ради которой и ринулся выполнять, что попросили, но носилки были уже близко... Он замер в трех шагах, порываясь при каждом движении чернокожих понестись в заданном матерью направлении - до прачечной - и дождался таки своего аса, от которого чуть было не увернулся... Но вовремя вытянул руку и сорвал с траектории падающий кругляшок, почти одновременно с этим улетучиваясь с места с быстрым лопотанием босых пяток по мостовой...
Меценат: Понтий, с носилок сходя, улыбнулся лениво (жарко на улицах стало). И шагом неспешным в двери вошел; воробья по макушке погладил, тут же, еще не успела рука оторваться от оперенья, о нем забывая при виде светом мерцающих красок такого казалось бы по фасаду негостеприимного дома. Полною грудью вздохнув - освещение, хоть и спорило с солнцем, но не было столь беспощадно жарким - негромко спросил, о наличии в доме прислуги не беспокоясь, поскольку и не сомневаясь, что безусловно услышан он будет кем надо: - Кстати ли гость? Я решил заглянуть по дороге, чтобы почтение позже не слать со слугою...
прислуга: ...тишина, прозвучавшая в ответ, была словно отмерена на чаше весов самой Фемиды - её было ровно столько, чтобы она никак не могла показаться случайной, и ни на терцию больше - чтобы она не успела стать оскорбительной. Тишина иссякла с появлением Айданы, склонившейся в неопределенно-восточном полупоклоне : - Приветствую тебя в Доме гетеры Дахи, господин. Разреши проводить тебя к ней - она ожидает в атрии.
Меценат: "В атрии в эту жару?" - удивился он молча вкусам восточной красавицы - или порядку; так же застенчивой паузе после вопроса в доме где пышною роскошью все отличалось, так же - и роскоши этой, с фасадом контрастной, равно как свету на лестницах и остальному несовпадению кажущихся представлений. - Что ж, разрешу - да и как я могу не позволить, гостю ли в доме, не зная его распорядка, распоряжаться, тем более я и явился чтоб госпожу лицезреть. - и прошествовал следом.
Дахи: Атрий, переделанный по новой моде в гостевые покои, встречал вошедшего тем легким беспорядком убранства, какой лучше всего говорил об искусности автора, создавшего его. Стены, задрапированные складками ткани изысканного светло-голубого оттенка, служили наилучшим фоном для прекрасной коллекции необычной римлянину мебели, каждый предмет которой был любовно отобран по всему свету, картин, представляющих столь разное видение мира, что их сочетание создавало новый, живых цветов, оттеняющих разноцветными мазками общее полотно, демонстрирующее гостю неординарную личность хозяйки, умеющей гармонично сочетать несочетаемое. Дахи, склонившаяся над чашей с курящимися горечью благовониями, мягко обернулась к двери, услышав легкие шаги Айданы, переплетенные с монументальной поступью мужчины, и в разрезе алого шелкового платья, скроенного по экзотической моде Китая, проступила округлая снежность плеча : - Приветствую, Меценат. Ты умеешь быть приятно неожиданным - редкое умение для мужчины! Прошу, располагайся, где сочтешь удобным... Комната, уставленная разновеликими креслами, скамьями и ложами, на заказ привезенными гетере в подарок из разных частей света богатыми поклонниками, гостеприимно приглашала устроиться с максимальным комфортом - исподволь требуя рассчитаться за это невольным, а потому искренним рассказом о характере гостя. Каждый раз с интересом наблюдая за выбором, Дахи узнавала о пришедшем чуть больше, чем он хотел бы сказать ей в первую встречу : в хорошо освещенное бьющими сверху лучами жесткое, неудобное мраморное кресло, больше напоминающее трон для храмовой статуи? у зеркала, окруженного цветами, словно рамой, и ожидающего героя картины? в углу, где спина надежно защищена стенами, а лицо укрыто сгустившейся тенью ? на мягкую индийскую подушку, расслабляющую тело и мысли того, кому нечего скрывать от самого себя? в плетенное бамбуковое кресло из Китая, беспощадно выставляющее напоказ и достоинства и недостатки фигуры? на низенькую бронзовую скамью, требующую поистине божественного самомнения и такого же умения себя держать?... что же выберет этот? Улыбнувшись про себя, Дахи вновь приглашающе повела рукою : - Прошу!
Меценат: - Жаль что я прежде ни разу не пробовал гостем здесь появиться негаданным, - Понтий заметил после приветствия. Атрий обследовав живо взглядом, читающим в красках его украшений смелость ума и довольно беспечный характер, Понтий, не глядя куда, опустился на что-то с видом на изображение, что привлекало более прочих. Потом, поискав подлокотник и не найдя его (или же, если угодно, вскоре найдя его вовсе не самым удобным), взглядом обвел разномастную мебель и понял замысел, и в умиленной улыбке расплылся: - Здесь, милый друг, нехватает высокого стула, чтобы, откинувшись в тень головой, я бы видел вон ту картину. Бесспорно, в представленном стиле это находка. Уважишь ли гостя? Сиденье это плетеное хуже прокрустова ложа, а вот подушки, увы, для меня низковаты.
Дахи: ...смех раскатился по атрию звонкими бусинами, и уважительно кивнув головой прозорливости собеседника, Дахи не повышая голоса велела в пустоту : - Стул из моих покоев достопочтимому гостю. Дом откликнулся мгновенно появлением рабыни, словно поджидавшей за дверью с хозяйским стулом в руках - опустив его на указанное гетерой место, Амина столь же быстро и бесшумно исчезла. Не скрывая чуть ребячливого любопытства, Дахи заглянула в лицо гостю : - Прежде чем я одолею тебя расспросами, простительными заинтригованной женщине - позволишь ли ты угостить тебя освежающим питьём? Моя компаньонка умеет заваривать чудесный травяной настой, утоляющий жажду в такую жару, какую боги послали сегодня Риму, и дарующий силы для продолжения сколь угодно долгого дня... ...и откликаясь на слова хозяйки, Дом снова явил чудеса расторопности, выплеснув из своих глубин Айдану с серебряным блюдом в руках, несущим фигурные чаши с легкими фруктовыми закусками и высокий кувшин, источающий необыкновенно манящий аромат свежести и прохлады, сравнимый только с морским бризом. Поднос был плавно передан в объятия индийской подушки, лежащей у ног гостя, и Дахи вновь осталась наедине с мужчиной, исхитрившимся не заметить ни единого подвоха, коими щедро был усыпан его путь к настоящему мгновенью.
Меценат: Взглядом, ласкающим нежные лунные плечи в алых шелках, он ответил хозяйке с поклоном, встав для него с неудобного кресла: - Я редко предусмотрительность видел такую, чтоб место вдруг отыскалось по нраву любому капризу - здесь и натурщикам есть где блеснуть красотою, и человеку политики есть где укромно для наблюдения в тень приютить свою спину... Только - увы или к счастью - твой дом, очевидно, больше привык принимать молодых, и я вижу, гостеприимство к ногам моим стелется низко, ниже чем мне поясница позволит нагнуться. - Дале, усевшись на стул, принесенный рабыней, Понтий продолжил, опять с удовольствием вперив свой изучающий взгляд в интересный рисунок: - если б твоя молодая рука поднесла мне чашу с напитком предложенным, я осушил бы не с благодарностью даже за свежесть и силы, что мне придаст, по словам твоим, сбор многотравный, а с несомненным почтением к нежному сердцу, что угадать пожелало, как трудно бывает - взгляд его пал на лицо и фигуру служанки, что выпрямлялась из вынужденного поклона, вздох перебил его речи: - со временем сладить.
Дахи: ... вместо ответа Дахи мягко шагнула вперед и едва уловимым, слитным движением опустилась на шелковый ковер рядом с огромной подушкой, волею богов служащей сегодня столом, и принялась с явным удовольствием разливать восхитительно пахнущее питье в высокие кубки тонкого серебра. Запрокинув кверху светящееся лукавством лицо, гетера, не вставая с колен, протянула наполненный кубок гостю, и картинно замерла в изящной позе - знаменующей сразу и почтение, и некоторую иронию, адресованную им обоим : - Прошу тебя, отведай, и пусть этот чудесный напиток изгладит из твоего сердца не только те достойные сожаления неудобства, что доставил тебе мой Дом, но и самую мысль о твоих разногласиях с временем!
Меценат: - Нежная, как мне приятно твое обхожденье, - тихо сказал, серебро принимая из пальцев хитрой гетеры величием обремененный гость ее монументальный. - Не стоит коленей стройных трудить, подношением мне угождая, - отпил глоток. - Появился к тебе не случайно, а с приглашением пир посетить, чтоб украсить сладким лицом, прихотливым своим разговором, выслушать сотни восторгов, когда пожелаешь и развлечение выбрать по склонности сердца: юноши для услаждения взгляда и прочим прихотям будут доступны, и девушки тоже, в ласках искусные так же как в пении, танцах или игре на кифаре и лютне персидской. Ну а когда б ты позволила мне догадаться о предпочтеньях в цветах, ароматах, напитках, я постарался бы все для тебя приготовить как пожелаешь, и тем искупить, что явился нынче без предупреждения и без подарка.
Дахи: ...неподдельно оживившееся при первых словах гостя, лицо Дахи постепенно утрачивало всякое выражение и окончательно вылиняло в ответ на прозвучавшие посулы - неожиданно больно уколовшие напоминанием о её статусе. Карминные губы дрогнули, выдав минутную слабость, и в следующий миг тяжелыми каплями с них сорвалось, чтоб разбиться о щедрое золото предложения : - Я непременно буду. Уронив на лицо тяжелую переливчатую занавесь своих волос, она выторговала себе еще пару секунд, и окончательно оправившись от этого странного замешательства, вызванного совершенно обыкновенными словами в совершенно заурядной же ситуации, добавила уже своим прежним, расслабленно-вкрадчивым тоном : - Благодарю за приглашение, Меценат - мне весьма лестно, что ты ценишь моё присутствие достаточно, чтобы захотеть сказать мне об этом лично. И я бы с удовольствием ответила, что этого мне вполне довольно - но ты, как вижу, хорошо знаешь женщин, коль задаешь настолько предусмотрительные вопросы! Улыбнувшись, Дахи отпила глоток из своего кубка, и довольно зажмурившись на мгновенье, легко поднялась с колен - лишь для того, впрочем, чтобы тут же непринужденно опуститься в плетенное кресло, отвергнутое недавно её гостем, и продолжила: - У меня действительно отыщется пара не слишком затейливых просьб к гостеприимному хозяину грядущего пира - да и у какой женщины не сыскалось бы?... разве что у совсем некрасивой! Глаза брызнули смехом из-под кокетливо взметнувшихся ресниц, и, ставший вдруг деловитым, низкий голос принялся мягко перечислять "пару" просьб : - Я не вполне разделяю вкусы, царящие в Великом городе - и потому нередко вовсе не нахожу себе ни угощения, ни питья на тех пирах, чьи хозяева не столь внимательны к своим гостям, как ты. Надеюсь, тебе не покажется слишком обременительным распорядиться, чтобы для меня приготовили две-три смены блюд, совсем не содержащих столь милых римскому желудку специй! Ни капли гарума, чеснока, и перца - умоляю! Что до питья - то и здесь мои вкусы кажутся людям чересчур скучными для моей профессии, но ты обяжешь меня, уважив их, и приказав не подавать мне вина, сколь угодно обильно разбавленного! Всё прочее - на твой изысканный вкус, коим ты славишься в городе, Меценат. Скажу лишь, что превыше иных цветов ценю тонкость ирисов ... а превыше плотских - иные наслаждения.
Меценат: Понтий, вздохнув от жары (хоть от солнца и спрятал он телеса, но его и в тени доставали знойного воздуха струи), мечтательным тоном тихо ответил: - Мы нынче согласны с тобою в этом последнем. Я в юности, помнится, слишком был увлечен наслажденьями, что предоставить может телесная нежность. Однако бывало, в женщине юной встречались мне качества, коим страсть не годилась в рабы... И, хоть качества эти чувствам неопытных много сулят огорчений или опасностей, в них я ищу утешенье в случаях, если фортуна и прочие боги место находят моим начинаниям ниже, нежели я полагал. И, подобное видя, разве могу я тебя обязать, исполняя прихоть, которую воображаешь ты сложной?.. Веки, немного увянув, от Понтия скрыли выбранный для созерцания прямоугольник смелых мазков. И, с вершины неримского роста взгляд опустив на прекрасную женщину, этим все же возвыситься вовсе не думая, ибо грусти во взгляде его было несколько больше, чем позволяла жара показать - он вторично поднял к губам серебро, и неспешно, смакуя, выпил его содержимое. Доля лукавства миг содержалась в улыбке, когда этот кубок он от нее отстранил, но исчезла мгновенно. - Этот напиток ты хочешь иметь под рукою для утоления жажды?.. - спросил он гетеру.
Ливий Курион: >>>улица ведущая от и до Плохо представляя как обращаться с просьбой к бабе которой нельзя приказать и у которой нельзя купить услугу прямо, без расшаркиваний, Ливий, всю дорогу пытавшийся придумать формулировку похитрее и не преуспев, прибыл к дому в крайней степени раздраженной рассеянности, и, забыв, что надо бы подождать Юлия с подношениями, велел опустить носилки на землю и стучать "не слишком громко, но побыстрее". Немилосердное солнце приятности прогулке не прибавляло и, выходя из паланкина, сенатор высказал длинное богохульное мнение о священной императорской особе, к услугам которой все зады империи, но и этого мало. Не слишком громкое, впрочем, мнение. Раб, напуганный внезапно рухнувшим хозяйским настроением, постучался слишком тихо.
Юлий: >>улица ведущая от и до К дому гетеры он подошел в прекрасном расположении духа. сохранив почти половину денег, которые дал ему Курион, и всю дорогу развлекаясь зрелищем "раб с цветами". В конце Юлий даже пожалел его, подумав, что можно было бы взять чего-нибудь менее колючее. Их, конечное, обернули, но шипы пробивались сквозь ткань и судя по выражению лица номенклатора, довольно глубоко впивались в ладонь. Но персиянке должны были понравиться колючие цветы. Они были достаточно для этого яркими. А их двойная природа - льстила любой женщине, вне зависимости от ее цены.
Дахи: ...с задумчивым интересом слушала Дахи отстранненно-возвышенные рассуждения велеречивого гостя, домашним жестом прислонив ладонь к овалу лица. В её ответной улыбке не содержалось ни грана лукавства, когда прозвучал последний вопрос Мецената: - Не желая ни сколько умалить твоего радушия и несомненно бессчисленных достоинств твоих слуг, должна сказать, что подобный напиток ты вряд ли сумеешь подать на пиру мне, почтенный. Ты и представить не можешь, как часто мне приходилось вкушать незрелые плоды упорных попыток повторить его вкус, не зная рецепта - но думается, секрет его до крайности прост : нужно всего лишь быть Айданой, чтобы его сварить! но благодарю за твою заботу, Понтий - поверь, это лучший подарок из тех, что ты смог бы принести в этот Дом.
прислуга: ...казалось, у распахнутого в мир окна стоит статуя, поставленная здесь по странной прихоти декоратора. В минуту редкого одиночества и покоя точенное лицо Айданы было завораживающе бесстрастным, и это отсутствие всякого выражения словно умыло его от многих слоев пыли, припорошившей с годами природную красоту и силу этих черт. В неподвижных глазах, смотрящих куда-то в глубины собственного сердца, отражалось медленно плывущее выцветшее небо и пустынная, словно выметенная солнцем улица, ведущая к Дому. Сорвавшаяся стрела этого мгновения застыла в дрожащем воздухе, и наконец вонзилась в мишень "здесь и сейчас" негромким беспорядочным стуком в дверь. Лицо вздрогнуло, и сложилось привычными морщинами старой няньки красавицы госпожи, и Айдана бросилась открывать, не успев зафиксировать возвратившимся невесть откуда сознанием, кто там стоит у порога.
Ливий Курион: Отпуская носилки, Ливий по достоинству оценил таланты подошедшего юного наглеца, умудрившегося всучить номенклатору колючки, одобрительно хмыкнул и, наконец, обратил внимание на носильщиков чужого паланкина, прикорнувших в тени соседней инсулы. Кого бы ни принесло к гетере так не кстати, в разгар сиесты гость, скорее всего, не уйдет, пережидая жару. Разве что он тут ночевал. Но кто оставляет паланкин на улице на всю ночь? Пока сенатор колебался, решая выдавить лишнего посетителя или вернуть свои носилки и зайти в другой раз, дверь распахнулась в восточную роскошь и относительную прохладу. Курион устремился в них, бросая на ходу: - Ливий Курион. Доложить госпоже. Номенклатор, освобождая правую, переложил веник в другую руку и скривился на огни, зажженные в доме в такую жару.
Меценат: - Стало быть, вместе с Айданой прошу тебя быть ко мне в гости, - Понтий ответил, и в серых глазах его было отражено отношение к лести гетеры: что в обещании, если его ты не можешь выполнить так, как того пожелает просящий. - Способ достаточно прост, поелику твоя мастерица травы с собою, наверное, тоже прихватит, чтобы чужому незнанию не доверяться. Всё заменяемо в мире, и только богами данные нам совершенства увы или к счастью не заменить. Равноценное будет инаким, а подражание вызовет... разве насмешку.
Дахи: - И снова - благодарю тебя, Понтий, действительно, компания Айданы мила мне во всякое время и во всяком месте, и твое предложение я принимаю с удовольствием тем большим, что знаю, как отплатить за такое радушие : надеюсь, ты мне позволишь распорядиться в доме твоем, предложив всем гостям приготовленный ею напиток средь прочих, что запланировал сам... ...и к окончанию фразы поймав себя на невольном подражании стилю плавно текущей речи своего собеседника, Дахи на миг прикрыла глаза, возвращая свою самость к их зеркальной поверхности. Это нередко случалось с нею и прежде - такова была ее природа, позволяющая с легкостью перенимать самые малые особенности поведения любого человека, с которым ей доводилось сойтись в сколько-нибудь интересном разговоре. Она поднялась со своего ложа и инстинктивно шагнула в сторону двери, словно стремясь разорвать тот невидимый глазу, непрочный еще номос, что начал сплетаться вокруг их кресел из тонких нитей познания друг друга.
Меценат: Понтий кивнул. - Я пришлю тебе напоминанье ближе к условному часу, - и взглядом фигуру к двери провел. Очевидность чужого прихода не торопила вставать, а походкою он любовался.
Юлий: Судя по всему им предстояло ждать. Юлий очередной раз удивился тому как люди с положением должны томиться ожиданием у дверей,одидая, когда их примет женщина,немногим от лупы отличающаяся. В этом была своего рода сила и власть. Зайдя в тень,чтобы солнце не терзало не привыкших к яркому солнцу глаз,от ласкал пальцами приобретенную "поэзию" и улыбаясь шальной мысли,что гетере доставили три подарка:стихи,розы и самого Юлия.
прислуга: ...дождавшись, пока за ворвавшимся на высокой волне собственной значительности посетителем с улицы шагнут на порог Дома двое сопровождающих его рабов, Айдана, не удосужившись откликнуться на сомнительное приветствие, брошенное ей как кость собаке - не глядя - высокочтимым гостем, молча повела всю компанию за собой, используя стремительность вошедших и только лишь направляя её в нужное русло. Пламя светильников, часто укрепленных в стенах узкого коридора, металось в порывах воздуха, вызываемых движением столь многочисленной и разношерстной процессии - подумав о последнем, Айдана усмехнулась одними губами, и отворила дверь в примыкающую к атрию комнату, приглашающе отступив в сторону... и так же молча и сноровисто закрыла её за вошедшими. Представляя, какое негодование могла вызвать подобная неучтивость прислуги у особы столь явно высокородной, как этот, водворенный вместе со своими разномастными рабами во второй гостевой покой, гость, Айдана только поморщилась... странная компания у господина - раб, нелепый в своих попытках не выглядеть телохранителем, коим безусловно являлся, и мальчишка, еще более забавный в своем стремлении не казаться рабом - которым также безусловно был. Толкнув дверь в атрий, она шагнула на порог и замерла в полупоклоне : - Госпожа, прости, что вынуждена нарушить твою беседу...
Дахи: Обернувшись к Меценату, Дахи готовилась было еще раз произнести положенные слова благодарности, когда дверь за её спиною бесшумно открылась, и голос Айданы прервал её намерение, заставив шумно выдохнуть весь заготовленный для витиеватой фразы воздух : - ..ах, Айдана, как ты меня напугала! ... Прижав ладонь к груди, словно стремясь поймать рукою зачастившее сердце, Дахи извинительно улыбнулась гостю : - Прости за это недоразумение - надеюсь, тебе повезло больше, и твоя прислуга не обладает подобной пугающей способностью внезапно и бесшумно появляться, словно из-под земли, как только ты о ней упоминаешь! .. ...и тут же рассмеялась, снова обнаруживая несколько неестественную склонность к быстрой смене настроений - которую столь многие находили очаровательной, что Дахи и сама была склонна этому верить. Словно позабыв о застывшей в дверном проеме Айдане, ожидающей её внимания в неловкой позе, гетера опустилась подле посетителя - на этот раз на низкую бронзовую скамью, словно демонстрируя собственную способность обживать любые, самые неудобные места на свете... впрочем, не дозволив и одной минуте кануть в молчание, Дахи повернула голову к двери, собрав рукою волосы в некое подобие высокой прически, и обнажив изучающему взгляду сидевшего рядом мужчины поистине царственную линию шеи : - говори, Айдана, я слушаю. - Госпожа, сенатор Ливий Курион просил доложить о своем визите, он ожидает твоего внимания в соседних покоях...
Меценат: Понтий, ничуть не смущаясь намеком, что гость, вероятно, требует личной беседы, когда ожидает приема вместо того чтоб войти в столь искусно обставленный атрий, взглядом спросить госпожу собирался о том, как хочет она поступить, потому что не против был бы сказать Куриону о том, что нашел бы лестным его посещение - хоть и не слишком был человек этот вцелом приятен в общеньи, он обладал несомненным достоинством резких и непредвзятых суждений в искусстве. Причины Понтий доискиваться не хотел, хоть и видел, что совершенствуя технику, этот художник духом далек от величия... Но не увидел Понтий лица госпожи! И смутился при мысли, что в это кресло Вистарию или Лиссипу сесть полагалось бы, чтоб на изгиб любоваться: Понтию же не досталось и мизерной доли той одаренности, что позволяла бы видеть чудо движений прекрасного женского тела и не впадать ни в восторженность ни в сладострастье.
Ливий Курион: У Ливия аж захолонуло от мысли, кого принимает гетера, раз его задвинули ожидать ухода гостя. Представив, что чуть не нарвался на императора в неурочный час, он грузно опустился на ложе и только через несколько долгих минут к нему вернулась способность рассуждать здраво. Если бы принцепс был в доме, его, скорее всего, вообще бы не впустили. Гетера могла принимать покровителя, у которого были причины скрывать посещение дома или любовника, скрывать которого были причины у неё самой. Или, что тоже было вероятно, просто набивать цену, заставляя мужчин дожидаться своего появления. Зачесавшееся любопытство обратилось к Юлию с приказом: - Осторожно высунься посмотри кто там у неё. Или хоть послушай.
Дахи: ...кожу словно обожгло неожиданно дерзким взглядом, и Дахи невольно коснулась пальцами шеи, отпустив на свободу плененные ранее волны волос. Всматриваясь в былое великолепие этого мужского лица, напоминавшего лик полуразрушенной временем скульптуры, и не находя ни малейших признаков сладострастия на нем, гетера решила, что ей померещился этот алчный всполох в совиных глазах... но обратиться предпочла к Айдане : - Подай сенатору закуски и питье, чтобы скрасить минуты ожидания. Я буду рада принять его в скором времени. - Хорошо, госпожа. Айдана, так и не вынырнув из привычного полупоклона, исчезла за закрывшейся дверью. Вернувшись взглядом к молчаливому изваянию, нарочито удобно и прочно укоренившемуся подле нее, Дахи мягко обратилась к нему, стараясь ничем не выдать внезапно вспыхнувшей неприязни - как бывало всегда, стоило кому-то попытаться навязать ей свои правила : - Коль скоро мы обо всем успели условиться, надеюсь, ты не сочтешь за дерзость, если теперь я оставлю тебя в угоду иному гостеприимству - и позволишь загладить такую поспешность, приняв предложение располагать этим покоем сколько угодно, чтоб переждать здесь с комфортом полуденный зной. По твоему слову я сейчас же пришлю рабыню прислуживать тебе во время отдыха, если позволишь. У неё не было никакой особенной причины не желать встречи двух этих славных римских мужей под своею крышей - да и не нужно было никакой иной, кроме собственного её правила, неукоснительно соблюдавшегося многие годы : никогда не принимать одновременно двух гостей, превращая свой Дом не то в сенат, где удобно сплетничать и плести интриги, не то в званую пирушку, где можно встретить старых знакомых и приобрести новых, не то и вовсе - в лупанарий, где хорошо расположиться компанией, во всю глотку обсуждая то, что более нигде обсуждать не принято. Считаться с тем, что это правило кому-то могло прийтись не по вкусу, Дахи не торопилась - пока вполне достаточно было тех, кто готов был принимать любые её капризы, сколь эксцентричными они не казались бы римскому обществу.
Юлий: ...и выясни чем они там занимаются, - продолжил мысль Юлий, не высказав, правда, этого предположения вслух. Впрочем, он был уверен, что ничего интересного не застанет, да и вообще смутить его мало что могло. Гетеру наверняка тоже. Юлий был совершенно убежден, что они только притворяются.. Что же касается посетителя, то его возможное смущение Юлия волновало мало. Через пару дней он был намерен значить для империи много больше, чем все сенаторы вместе взятые. И потому, он, напустив на себя вид скучающий, изобразил зеваку, рассматривающего убранство дома (а там было на что посмотреть), отправился любоваться в сторону триклинума, где, судя по всему гетера и принимала гостя.
прислуга: ... на охрянной стене танцевали блики света и тени, отбрасываемые сквозь цветное стекло язычками пламени, которое уютно поселилось в чашах светильников, и теперь неодобрительно взирало с высоты на любопытного мальчишку, самоуверенно забирающегося вглубь насторожившегося Дома. Женщина, шагнувшая навстречу Юлию, казалась внезапно ожившей тенью, сошедшей по воле Дома со стены, но пальцы, намертво впившиеся в острое плечо, были совсем не бесплотны. Таким немилосердным образом остановив "заблудившегося" гостя, Айдана предупреждающе сжала ладонь еще сильнее, на мгновение сделав хватку почти невыносимой, и уронила руки вдоль тела. Гнева не было ни в лице, напоминающем храмовую маску, из которой в прорези для глаз смотрела пустота, ни в бесцветном голосе, разнесшемся ледяным сквозняком по коридору : - Ты заплутал. Я провожу тебя, если ты ищешь латрину. В ином случае тебе будет лучше вернуться к твоему господину. Мальчик.
Меценат: " Нет, драгоценная, - холодно Понтий подумал, что не мешало ему продолжать любоваться трепетной пластикой губ, - не в твоем, видно, доме я пережду твою занятость. Чуткость, которой надо просить - не диковинка. Ваши секреты не пострадали б нимало, когда бы и Ливий так же узнал о моем посещении, как и я - о его. Независимо от визитера видно: напрасно к тебе старики зачастили." С тем величаво поднялся он, крякнув негромко, и отвечал: - Никогда в своей жизни, хоть много было ошибочных выводов сделано мною, женский каприз не считал я за дерзость. И если я оставляю тебя теперь новому долгу гостеприимства, то эту поспешность загладишь ты, передав приглашение гостю Ливию. Я его жду к себе и обещаю ближе ко времени снова напомнить об этом. Этот привет посылая сенатору, думал он успокоить его и уважить. И голос вдруг услыхав, не позволил себе улыбнуться.
Юлий: Если бы он боялся духов или хотя бы верил в них,его бы хватил удар. А так он просто на мгновение замер и повел плечом,когда хватка стала слишком сильной. Не от боли,скорее,от неожиданности. Некоторые его клиенты были жестче в обращении, хотя такая сила для женщины была удивительна. и он ответил -Ливий скучный,а я тут любуюсь. не подтверждая и не опровергая того что Курион был его хозяином
Ливий Курион: Не сиделось. И он бы не посчитался с бабскими тайнами и капризами, если бы не услуга, щекотливая настолько, что приходилось осторожничать. Поёрзав в ожидании, Ливий покосился на номнеклатора: - Юлию не забудь отдать цветы. Не мне же этот куст вручать, а ты бык неуклюжий. Раб молча пожевал щеку и кивнул.
Дахи: ...холодность, мелькнувшая из-под набрякших век тяжело поднявшегося гостя, уколола искренним сожалением - Дахи хотела бы объяснить Меценату, что совсем не желала его обидеть, но решительно не представляла, как могла бы это сделать в сложившейся ситуации... к тому же, медвежье упрямство вкупе с ленивой самоуверенностью, которые тот успел продемонстрировать прежде, заставляли опасаться, что заслышав слова извинений, Понтий счел бы вполне возможным остаться - а мужские встречи в её атриуме по-прежнему никак не входили в её планы. Поэтому гетера была вынуждена ограничиться только весьма формальным прощанием, и заверениями в том, что непременно и с удовольствием передаст достопочтенному сенатору приглашение достопочтимого Мецената... но внезапно поддавшись душевному порыву, происходящему из патологического неумения оставлять людей недовольными собою, Дахи, осененная счастливой мыслью, подбежала к стене, несущей на своей широкой ладони ту самую картину, которой так любовался во время их беседы Понтий, и сняв её, вихрем вернулась к стоящему у двери гостю : - Прошу, не откажись принять подарок - не от гетеры, что показаться могло бы странным... лишь от человека, имеющего вкус и уважающего его наличие в других! ...и замерла, боясь отказа, который ранить мог стократ больнее, когда б последовал сейчас - в ответ на искрениий порыв.
прислуга: ...в ответ на трогательное в своей зашкаливающей наглости замечание раба, пустота в прорезях маски расступилась, плеснув ленивой усмешкой, и бесследно ушла на дно внимательных серых глаз. Айдана немного помолчала, давая пареньку возможность утопить себя еще глубже - но тот независимо разглядывал стену напротив, решив, по-видимому, что сказал достаточно, и не торопился дальше живописать сенатора, ожидающего результатов этой явно не самостоятельно задуманной вылазки за ближайшей дверью. Тогда, сминая воздух перед собой и наполняя его горьким запахом трав, она шагнула вперед, вынуждая мальчишку отступить к этой самой двери, уронив короткое и непререкаемое : - Идем. Поскучаешь вместе с господином.
Меценат: - Нежная... Мне не настолько приятен подарок, как эта грация полу-невольного жеста, - Понтий сказал, принимая. - И жаль что не той же будет ценой твоя щедрость оплачена мною: детского мало во мне, и порыв вдохновенья реже меня осеняет, чем мне бы хотелось. Но позволяя заметить в глазах своих ясных подлинное восхищенье какой-либо вещью в доме моем, не сочти удивительным, если будет она тебе прислана раньше чем дома снова окажешься... ...и, выходя к паланкину в сопровождении произведенья искуства, вспомнил он глас в коридоре и чуть улыбнулся. >>>>>>>Дом Понтия Мецената.
Юлий: -Может сначала все-таки латрину, раз так любезно предложили меня туда провести, - он вскинул взгляд из под ресниц. Там, при условии, что стены смежные, должно было быть хорошо слышно все происходящее в доме. - А то неизвестно насколько это все затянется.. Церемониться с женщиной, которую он посчитал служанкой, он не счел нужным. И слегка нервировало то, что она им командовала. Не имея на это права.
Дахи: ... проводив Мецената, великодушно принявшего её подарок - и её стремление загладить невольно нанесенную ему обиду, Дахи остановилась на полпути к гостевому покою, где ожидал её внимания новый визитер, и замерла на минуту - прислонив пылающий люб к холодной стене и утомленно закрыв глаза... прикосновение к шершавому камню словно омыло её бесконечным покоем - забирая в себя уходящее, стена старого Дома позволила Дахи ненадолго "выпасть" из настоящего - чтобы набраться сил для будущего. Будущее, как всегда, настало без промедления, вынеся из-за угла задиристый юношеский голос, требующий сопроводить его обладателя в латрину - но на сомнительно беспечных основаниях! Представив, как начнет сейчас меняться лицо Айданы, и все непременно последующее за этим, гетера усмехнулась, и упруго оттолкнувшись от стены, ненадолго ставшей ей причалом, шагнула за угол, вырастая за спиной Айданы : - Ну, что ещё здесь происходит?! Кому угодно в моем Доме препираться с моей компаньонкой? - предупреждающе выделяя последнее слово, проговорила Дахи тем особенным властно-капризным тоном, каким говорили только люди, избалованные подчинением с самого детства.
Юлий: -Юлий.,-он счел необходимым представиться,-а ты Дахи,гетера,насколько я понял.Я тебя видел. -И препираться с ней у меня не было намерения,она предложила меня проводить,я согласился. И отчего-то мое согласие разозлило твою компаньонку..надеюсь,тебе нравятся розы?,-сказал без всякого перехода.
Дахи: ...склонив голову к плечу жестом прилежной ученицы, Дахи внимательно слушала ответ мальчишки, и в глазах её маслянистой пленкой растекалось странное выражение недоуменного любопытства, какое было бы уместнее всего, стань она свидетельницей внезапного обретения дара речи маленькой жабой, гревшейся у бассейна. Жестом остановив закипающую няньку, она дослушала до конца, и ответ её был ласков, как касание шелка - до той поры, пока он не затянется у вас на шее : - Я?.. Я - Дахи, да. И безусловно - гетера... Юлий. Однако Айдане не по статусу сопровождать маленьких рабов по их нужде, обожди здесь - твой провожатый не утомит тебя ожиданием. ...и шагнула к двери гостевого покоя, умудрившись так обойти юнца - что скорей подошло бы "объехать"... как в отношении управляемой сердобольным возницей колесницы и зазевавшегося на дороге воробья. Дверь открылась и закрылась за гетерой слишком быстро, чтобы обнаружить в глубине комнаты почтенного господина, приведшего в этот Дом столь незадачливого раба - а Айдану, исчезнувшую из виду при первых словах хозяйки, словно подменили невесть откуда взявшимся здоровенным детиной, являвшим собою потерянного в детстве брата-близнеца курионова номенклатора. Не давая шустрому парню времени на раздумья - словно чувствуя, что в этом вопросе соперник окажется сильнее, верзила молча ухватил Юлия за кстати подвернувшийся острый локоть, и уверенно двинулся знакомой дорогой, не потрудившись посмотреть, поспешает ли за ним его визави - да и куда бы тот мог подеваться с привязи собственной руки?...
Ливий Курион: Голоса в коридоре гудели слишком глухо, чтобы можно было расслышать не вставая. Сенатор подкинулся с ложа с несвойственным возрасту и сану проворством (что номенклатора, много лет наблюдающего за господином из под безопасной, в меру глуповатой маски, не удивило) и приложился к двери, прислушиваясь. " не по статусу сопровождать маленьких рабов по их нужде..." Уловив, что посланный попался, но более-менее сносно выкрутился, Курион отступил на два шага, прошипел рабу: - Розы - сам. - и как раз закончил стирать с лица недовольство, к тому моменту когда дверь открылась, впуская облако благовоний и шелков. Сочетание властного Рима и взбалмошного востока, объяснило ему выбор принцепса, и между "экая хитрая штучка" и "какое телооо.." успело проскочить раздражённое "с этой где сядешь там и слезешь". Не позволив ни одной из этих мыслей пробиться на поверхность лица и сложиться в выражение, Ливий широко раскинул руки в приветственно-отеческом жесте, каким старый отец встречает вернувшуюся из путешествия к свёкрам в провинцию дочь. Щёки его величаво поплыли к ушам: - Прекраснейшая! - поприветствовал он гетеру, словно они, будучи лучшими друзьями, расстались на несколько месяцев по неприятно-непреодолимому стечению обстоятельств - Убранство твоего дома, которым я любуюсь уже некоторое время, заставляет меня считать ещё более непростительным грехом, чем я думал, то, что я не посетил тебя в нём прежде. Позволь искупить... - под конец постранного приветствия он махнул рабу, который с низким поклоном поднёс гетере розы - Но, осторожно! Розы колючи, как иная недальновидная женщина. Они только для твоих глаз. А для твоих нежных пальцев и страстной души есть другой подарок.
Дахи: ... не торопясь ответить на улыбку, которая означала бы принятие предложенных правил начавшейся игры, целей которой она еще не знала, Дахи склонила голову - приветствуя и благодаря за цветы, которые, впрочем, приняла за неё подоспевшая Айдана, бесстрашно сомкнувшая ладони на усыпанных иголками стеблях. Гетера неспешно приблизилась к Ливию, и приглашающе повела рукою в сторону кресел, опускаясь в одно из них сама... и когда наконец заговорила, голос был исключительно вежлив - не более, и не менее полагающегося к случаю : - Приветствую, сенатор. Благодарю за визит - чем бы он ни был вызван, и за цветы... Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы посчитать оплошным твой выбор - который, вероятно, был продиктован истинно мужским умозаключением, что "всякой красивой бабе польстит сравнение с розой". Таким образом, я полагаю, светскую часть беседы можно считать исполненной - перейдем к делу? ... ах, да! прости, я позабыла про второй обещанный мне подарок! - и откинулась на спинку кресла, выражая полное внимание и лицом, и телом - словно не осознавая беспримерной прямоты прозвучавших слов.
Ливий Курион: Встреча Ливию понравилась. Шелка и слоновая кость красовались в доме гетеры, как оказалось, вполне заслуженно. Избавив его от долгих предварительных игр, женщина нашла тот единственный тон, который устроил его в его непростых обстоятельствах в этот удушливый день. Извлекая из недр кошеля немаленькую черную жемчужину в великолепной золотой оправе, которую припасал на конец разговора при его благоприятном исходе, Ливий, благосклонно взглянул на пышную грудь и юное личико, выражавшее готовность к деловому разговору, и протянул брошь Дахи: - Твоему черному шелку подойдет, ты не находишь? Дела мужчины в силах понять только умная женщина, но, при всей краткости нашего знакомства я уже несколько вздохов почитаю тебя таковой. - он тоже не счел нужным затягивать прелюдию - Как ты наверное уже знаешь, наш сиятельный принцепс недавно потерял домашнего питомца. - скорбное выражение лица плохо вязалось с презрением потемневших глаз - Я, дабы утешить правителя в его горе, решил подарить ему нового. Ты же понимаешь - почти рассеянно продолжал сенатор - что когда правитель доволен, его подданным живется проще. И напротив - скорбящий император может сделать печальной всю страну. Впрочем, эти мужские заботы не должны касаться твоей прелестной головки. Мой подарок несколько... неотёсан, как ты уже успела заметить... Ты могла бы многому его научить. Не оставшись, разумеется, в накладе.
Дахи: ... Дахи задумчиво повертела в руках драгоценную брошь, мысленно взвешивая на незримых весах все сказанное - и особенно не-сказанное гостем - и немалую стоимость украшения... и прийдя к неутешительным результатам, со вздохом отложила жемчужину на широкий подлокотник соседнего кресла : - Ты немного противоречишь сам себе, Ливий - то наделяя меня умом - и заодно редким по красоте жемчугом, - то полагая, что моя прелестная головка не в силах понять ни мужских забот, ни их опасных последствий для хозяйки этой головки... особенно, если она решит играть в твою игру, не зная правил - и не имея никаких видов на главный приз, прельстившись и довольствуясь исключительно этой красотой, - почти печально закончила гетера, указав глазами на отливающую черным перламутром брошь.
Ливий Курион: Аппетиты красавицы Ливия умилили, хоть были понятны и прозрачны, как ручей Эгерии в весенний день. Он прищелкнул пальцами в сторону номнеклатора, распалогаясь на ложе, на которое опустился вместо не радующего подагрические суставы кресла, готовясь к неспешному торгу. Раб резво снял обувь и, повинуясь отмахивающемуся жесту, исчез за дверью. - Вилла в Байях. И полноправное гражданство. Если оно тебе нужно, конечно. - уронил он веско в шерсть её ковров. - Выхлопочем, если все пойдет хорошо. Собственно, от тебя не требуется раскрывать секретов. В городе достаточно чуткиих ушей. Только обтесать этот симпатичный мрамор на восточный манер. Курион неопределённо повел взглядом в сторону столика, на котором до сих пор был лишь блеск инкрустаций вместо напитков.
Дахи: ... Дахи от души позабавил этот торгаш, проявившийся в высокородном посетителе, как старая фреска из-под новой - то ли делающий вид, что не понимает сути, то ли и впрямь не понимающий... точнее, думающий, что не понимает она. Уловив коротко брошенный в сторону столика взгляд, гетера привычным жестом извлекла из широкого рукава необычное рмлянину, но давно вошедшее в её домашний обиход приспособление - индийский серебряный колокольчик, крепившийся к браслету, и легко встряхнула его. Рассыпавшийся по комнате мелодичный звон не успел еще окончательно угаснуть, когда в дверях возникла рисованная фигура Айданы с подносом в руках. Расставив принесенные ею разнообразные закуски и напитки на резную столешницу темного дерева, Айдана выжидательно замерла подле Дахи, ожидая распоряжений. - Благодарю, Айдана, если еще понадобишься - я позову, а пока можешь быть свободна... и вели там накормить слугу сенатора Куриона, - поведя плечом в сторону недурно маскирующегося под деталь интерьера номенклатора, проговорила гетера. И продолжила только после того, как за прислугой закрылась дверь : - Угощайся, Ливий. Похоже, разговор будет либо неприлично долгим - либо совсем коротким... подкрепиться будет не лишним в любом из этих случаев, не находишь? - и лениво отправила в рот крупную сочную виноградину, брызнувшую в нёбо острой ароматной сладостью.
Ливий Курион: Голосом таким же отеческим как недавний жест, Ливий заметил колеблющейся гетере: - Статилия близка консервативным кругам. Хоть и умело лавирует. Войдет во власть - не только твой блеск померкнет. А может и поизбавляться от конкуренток, как это делала Сабина. В моем лице ты найдешь защиту.... - отщипнув пару ягод и распробовав, добавил - Прекрасный виноград! Не со склонов ли Везувия? Такой присылали моему отцу клиенты, во времена когда женщинам ещё нечего было опасаться в империи. Если эти женщины не были замечены подле императора, конечно. Курион переплёл пальцы и, покачав сложенными вместе большими, осведомился - А этот подарочек не заплутал ли в твоем доме? Неопытному тут несложно потерять дорогу... - и улыбнулся, намекая на красоту и хитрость одновременно.
Юлий: Юлий позволил подхватить себя за локоть и увести в латерну-сопротивляться такому амбалу было глупо,тем более в гостях,особенно если они хотели чего-то добиться от хозяйки.
Дахи: ...сладость винограда запеклась на языке ядовитым презрением. Пришлось сглотнуть - угощать этой смесью гостя не следовало. Пока. И ей почти удалось лишить и голос, и улыбку всякого выражения : - Прости, сенатор, мы не договоримся. Сама Афина не выткала бы покрывала, способного скрыть червоточину этого "подарочка"... Глупость и наглость - плохое сочетание. Глупость и отсутствие страха - смертельное. Ты-то ведь не страдаешь бесстрашием, Ливий?.. Ты хотел моего совета - я даю его тебе. Бесплатно. Выбери другой подарок принцепсу. Этот - тебя погубит.
прислуга: ...не сбавляя скорости на поворотах, телохранитель выволок мальчишку во двор и потащил вокруг дома, ухмыляясь скудно осознаваемой юмористичности происходящего. "Сопровождать" в "латрину" любопытствующих приходилось и раньше : многим в Риме до зубовного скрежета хотелось знать, что так тщательно оберегает от посторонних глаз хозяйка этого Дома - казалось бы, обязанного быть гостеприимным... Но упрямо живущего по своим собственным законам, выделяя капризам гостей лишь гостевые покои и - гостевую же спальню. И только. Вероятно, упрямому римскому обществу подобный странный порядок вещей казался бесспорным вызовом - и потому казна гетеры не знала недостатка в подношениях заинтригованных гостей, а её телохранители -в такой вот "работе". Подтащив очередного незадачливого лазутчика к отдельно стоящему позади Дома каменному сарайчику, верзила деловито впихнул его в темное, пахнУвшее нестерпимым зловонием в приоткрытую дверь нутро, запер дверь, и двинулся прочь. Беспощадное белое солнце плавило воздух, раскаляя глухую каменную кладку постройки - специально возведенного для рабов и "заблудившихся" героев нужник.
Юлий: Сомнения начали появляться еще когда его вели, когда же за ним защелкнул замок, он просто заржал. Юлий был уверен, что не задержится здесь надолго и в сочетании с другой уверенностью, касающейся недалекого будущего, все было не ужасно, а запах - неприятиен, конечно, но чего только не доводилось. Да и к изнеженным он себя не причислял. Жалко было вымытости и одежды - провоняются. А Ливий дурак был, что к бабе этой пошел - теперь она знает, что они повязаны. Да только толку ей от этого знания..Остальное время он развлекал себя мыслями что и как нашептать принцепсу.
Ливий Курион: Сенатор отправил в рот ломоть сыра со слезой и откровенно усмехнулся как вполне нормальной для слабого пола трусости, так и характерной бабской дерзости, переходящей границы только там, где её обладательница чувствует себя в безопасности: - Понимаю... - протянул сенатор, убедившись окончательно, что у гетеры свои планы насчет императорского ложа - Главный приз не дает покоя многим. Но, драгоценная, если бы ты была в силах взять этот приз самостоятельно, без поддержки - он уже был бы твоим, не так ли? Но как мальчишке не хватает осмотрительности и тонкости, так тебе не хватает воли и смелости. Впрочем, умный человек никогда не ставит на одну лошадь. Я готов поставить половину на тебя. - сыр был превосходен и дожевывая второй кусок он прибавил слегка шепеляво - Главное, чтоб Статилия не пришла первой. Что будет с мальчишкой мне наплевать, а твою красоту было бы печально видеть лишь на холодном мраморе. Думаю, мы поняли друг друга, и наш неприлично короткий разговор получился пристойно познавательным. И, прежде чем проститься, я хотел бы одарить тебя ещё, в знак нашего взаимопонимания- Ливий оглядел комнату и понял, что поэзия ушла вместе с Юлием - Прикажи позвать моих рабов, как бы ни хотелось мне задержаться в твоём прекрасном доме, но.. дела, дела... - взгляд, остановившийся было на груди гетеры, почти с сожалением сполз с неё на сыр. При всей нелюбви Куриона к персиянкам, было в Дахи что-то такое, от чего Ливий не отказался бы, будь он немного моложе и... сыр перебил горчащее послевкусие мысли.
прислуга: >>>улица, ведущая от и до Если бы этот человек не выглядел так страшно после посещения одной из лавок и не смотрел этими жуткими глазами готового кинуться бешеного пса, Тубур просто сдал бы груз первому, кто выйдет, поклянчил монет и отправился освежаться в ближайший термополий. Но взгляда он испугался не на шутку. И потому, найдя нужный дом, он затарабанил в дверь так громко, чтоб услышали не только слуги, но и хозяева. - Доставка, доставка! - покричал он для верности, и утёр кулаком собравшийся под носом пот.
Осмарак: >>>закоулки ... и успел как раз вовремя - последний удар в дверь ещё эхом отзывался в переулке, из тени которого Ос высматривал слежку. Тевкра не было. И никого не было. Выжженая зноем улица была пуста, если не считать вспотевшего пропыленного грузчика, больше похожего на комичную статую Пана. Но выходить из укрытия Осмарак не спешил - ему нужна была уверенность.
Дахи: ... готовый сорваться с языка ответ снова пришлось сглотнуть, подсластив его изрядную горечь соответствующей порцией мускусных ягод. Негодование быстро сменилось недоумением - собеседник слыл человеком достаточно тонким (и потому удачливым в пакостях), чтобы столь ошибочные выводы на ее счет можно было пренебрижительно списать на его скудоумие... Дахи мысленно перебрала все сказанные ею слова, и не нашла решительно ничего, что могло бы дать Ливию повод полагать её тщеславной настолько, чтобы самой метить в высочайшие фаворитки... тщеславие её было куда меньшим, но вот амбиции - гораздо больше : и ровно те же, что и у самого сенатора. А стало быть, не стоило развеивать его заблуждений, пускай считает её жадной и глуповатой бабенкой - в достаточной мере для того, чтобы не видеть в ней конкурента... раз уж не смог разглядеть союзника! ...поймав молочной кожей взгляд, она лениво потянулась в кресле, еще более распахнув занавесь шелка на пышной груди, и медовая улыбка растеклась по чаше лица : - прости, Ливий, но ты немного опоздал - на эту лошадь уже поставили... и более чем достаточно, чтобы ты мог не опасаться за её красоту! - и протянула ему брошь, скрывая за жемчужным блеском сверкнувшую в глазах насмешку.
прислуга: ...в дверь надсадно тарабанили - и уже в который раз за этот бесконечный, как пески пустыни, и столь же беспощадно жаркий, день! Айдана досадливо поморщилась, заслышав возобновившийся с новой силой грохот, но не ускорилась однако ни на миг - и так и подошла к сотрясаемой ударами двери размеренным шагом степенно прогуливающейся матроны. И еще с минуту странно и пристально смотрела на злосчастную дверь, не обращая ни малейшего внимания на скрываемое за ней чужое нетерпение, - словно та утратила за день всякое к себе доверие и уважение Айданы... и наконец отворила, отметая с лица не вовремя заартачившийся завиток отливающих серебром волос вместе с сомнениями в благонадежности двери. В лицо пахнуло раскаленной пылью, и чуть уловимо - увядающими лиловыми ирисами, с утра оставленными на пороге привечать гостей... Топтавшийся у двери грязный человек с повозкой, груженной доверху каким-то дешевым скарбом, и усталостью загнанного животного в глазах никак не походил на возможного гостя этого Дома. Айдана, остановившись в проёме, выжидательно склонила голову к плечу, предоставляя странному посетителю возможность отдышаться и - объясниться.
прислуга: Отворившая вполне могла быть матерью или теткой заказчика, и Тубур отвесил низкий поклон, спешно отерев руку о своё тряпье: - Госпожа, принимай покупки господина. Он меня отправил прямо... ну - раб искал слова, которые заставили бы невозмутимую женщину раскошелиться на пару монет - а сам прибудет домой позже. Все в целости, ложе, ковёр... - и выжидающе протянул руку.
Ливий Курион: Уже закипая, Ливий все же нашел в себе достаточно здравомыслия, чтоб небрежным жестом отстранить брошь: - С каких пор на лошадь может ставить только один? - и улыбнуться понимающе. Номенклатора хотелось скормить муренам. Уж не сама ли Статилия набралась столько ума, чтоб сделать конкурентку - союзницей? Или это беспомощность, прикрывающася вымышленным могуществом? В любом случае он должен был знать точно. Знать! А не выглядеть идиотом платя за вид женской груди и три куска сыра как за породистого скакуна! - Не будем торопить события, Дахи. Поторопи лишь моих рабов. - заключил он, ожидая пока обуют. Разговор, зашедший в тупик, продолжать не стоило.
Дахи: ...улыбка Дахи замерла на мгновенье - и стала дежурной, словно гетера вслушивалась во что-то, неслышимое собеседнику... Тряхнув головой, она вернулась к наскучившему разговору, уже не слишком скрывая этого обстоятельства : - Что ж, ты прав, Ливий - события и впрямь не стоит торопить... равно как и хороших лошадей не стоит понукать без нужды. Твои рабы ожидают тебя у входа - надеюсь, их пребывание в моем Доме стало для них весьма познавательным, - несколько ехидно закончила Дахи, звучно выделив голосом последнее слово. Легко поднявшись, гетера шагнула навстречу гостю - и прошла мимо, оказавшись у него за спиной... У окна, задрапированного светлыми полотнищами даже на вид дорогой ткани, Дахи остановилась, задумчиво оглядев волны шелка - и удовлетворенно кивнув своей задумке, скрепила занавеси жемчужной брошью. - Позволь не провожать тебя, сенатор - женская слабость к безделушкам, знаешь ли... Хочется найти достойное место для твоего подарка! Дверь распахнулась, явив склоненную в поклоне рабыню.
прислуга: ... изумление нарастало с каждым словом перетаптывающегося на пороге раба - и почти прорвалось сквозь годами строившуюся плотину невозмутимости, но прежде чем волна хлынула на просторы резного лица, Айдана успела остановить и загнать его обратно - в самую глубину непроницаемо поблескивающих глаз. Не торопясь с ответом на всю эту нелепицу, она легко отстранила посыльного, принявшись оглядывать окрестности - взгляд её сорвался из-под желтых век охотничьей востроглазой птицей, и хищно закружился по сбегающим с холма закоулкам, камнем падая с выжженного неба к самой земле ... и наконец возвратился - с добычей. Человек, притавшийся в одном из проулков, уставившихся на Дом с высоты, был - не-раб, наемник, обессилен и чем-то встревожен... но, главное, - он был опасен. Подреберье отозвалось острой игольчатой болью на всплывшее внезапно из памяти : "...он уходил, оглядываясь на меня, но словно не видя - а я протянула ему руку, и на моей ладони вспыхнул и расцвел сиреневым ирисом огонь... " Айдана не любила снов Дахи - особенно тех, что пытались сбыться. Не отрывая закаменевшего взгляда от скрывающих незнакомца построек, Айдана вышла в центр залитой солнцем каменной площадки у двери - как на арену, и медленно склонилась в вызывающем поклоне.
Ливий Курион: Вкус гетеры показался Ливию слишком... восточным. Хотелось симметрии, которой на его взгляд, явно не хватало в доме. И хоть какой-то логики в его владелице. Он начал уставать от женских эманаций, как бывало с ним всегда, когда случалось надолго оставаться с ними наедине. Он бросил последний взгляд на окно и отозвался ворчливо, как нерадивому подмастерью: - Я велю сделать тебе вторую. Одна тут явно не смотрится. - и отстранив рабыню, закончившую шнуровать сандалии, добавил чуть снисходительнее - Позволяю, красавица. Вторая будет прислана уже через неделю, слабость в женщине куда уместнее чем сила. Идя к выходу он запомнил все предметы роскоши, попавшиеся по дороге - в свете сказанного сегодня не лишним было поточнее узнать, кто одаривал гетеру. И за что.
Юлий: Ждать ему надоело. И потому через несколько минут пребывания в помещении, он подал голос, и довольно громко: - Я восхищаюсь твоим вкусом, царица! Только изысканнейшее из созданий могло так украсить этот дивный зал, в котором я нахожусь, и ароматы, которые витают в нем и тот же самый аромат, которым пронизаны твои волосы и платье говорят так много об их владелице. И я счастлив, что именно мне выпала честь узнать тебя так близко. И так глубоко, царица! И не бойся, прекраснейшее из созданий, не сомневайся, твои достоинства станут известны половине рима, лучшей его половине, потому как твое гостеприимство, о добрейшая, стоит песни. И он запел. Вскоре его выпустили.
прислуга: Когда странная женщина, словно не замечая не только потянутой руки, но и его самого, поклонилась пустынной улице, Тубур сделал охранный знак и досадливо сплюнул под ноги. Нарваться на одержимую духами в такой день... За что злились на него боги? Он же посещал храм куда чаще своей набожной хозяйки! Раб беспомощно закрутил головой, не представляя что делать теперь с тележкой.
Осмарак: Поймав взгляд остроглазой, Ос, уже не выпуская его из поля зрения, как охотник не выпускает нацелившегося на ту же газель что и он сам хищника, последний раз осмотрел улицу и подошел к дому. Поклонившись вышедшей, гневно свёл брови в сторону раба: - Дурак! Разве я про этот дом тебе говорил?! Твой хозяин узнает что клиенты вынуждены искать своё добро по всему Риму и спустит с тебя шкуру. Я лично прослежу - и ещё раз поклонившись догадливой соотечественнице, обратился на арамейском - Прости госпожа, я недавно в городе и первое что узнал - нерадивость местных рабов. Олух перепутал дом. Прости, что потревожили твой покой. Усмешку в глазах скрывать он не счел нужным.
прислуга: ... доносящийся из сортира голос незадачливого "шпиона" то пытался быть оскорбительно саркастичным, то подчеркнуто независимым, и наконец сорвался в маловразумительное пение - сомнительное развлечение для огромного детины, битый час терпеливо сидящего в тени неподалеку от черного входа в хозяйственную часть Дома. Наконец показавшаяся на пороге запыхавшаяся рабыня прогнала навалившуюся было дремоту, махнув рукой в сторону голосящего отхожего места - мол, выпускай, - убежала обратно, крикнув уже из темного коридора : - ...ко входу тащи! Обрадованный наконец наставшей необходимостью хоть что-то делать, телохранитель ретиво затопал выполнять приказание - и знакомым захватом поймав в темноте тощую руку, поволок дурно пахнущего мальчишку к парадному входу, стараясь дышать пореже...
прислуга: ... Айдана медленно вырастала из поклона по мере приближения вышедшего из своего укрытия наемника, и встретила его во весь свой неженский рост - словно подставив щит своего лица под острое лезвие мужского взгляда. Кивнув на приветствие, она молча выслушала объяснения на языке, который мог быть ей родным, и наконец проронила - скорее в ответ на насмешку в глазах, чем на прозвучавшую вежливую ложь : - Твоя правда - олухов в Риме достаточно. И как правило - они не доставляют мне никакого беспокойства... даже если хотят. И не дожидаясь ответных пустых слов, Айдана круто развернулась и легко взошла по ступеням, на ходу кинув застывшему с открытым ртом носильщику пару сверкнувших на солнце монеток - и только нырнув в разноцветную прохладу Дома и затворив за собою дверь, сумела разжать побелевшие пальцы левой руки, намертво прикипевшие к рукоятке спрятанного под накидкой кинжала. Выдох получился длинным, некстати напомнив о возрасте - сердце просило отдыха... ...из коридора донеслись звуки приближающихся шагов - чужих, и времени на передышку не осталось. Звуки послушно сложились в следующую картину : сенатор шел к выходу в сопровождении одной лишь Амины, и понимающе кивнув, Айдана юркнула в другой коридорчик, ведущий в кухню - спасать от обжорства телохранителя Куриона.
Дахи: ...едва оставшись в одиночестве, Дахи неудержимо расхохоталась, зажимая рот ладошками, и долго не могла успокоиться, всхлипывая, и утирая навернувшиеся слезы... Как впечатляющ был сенатор в явно тесном ему костюме щедрейшего дарителя, не получившего взамен ничего - кроме разве что угощения!... ...о, боги! она совсем позабыла передать Ливию приглашение Мецената - быть может, на пиру у того сенатору повезет чуть больше!... задыхаясь от смеха, Дахи выскользнула из комнаты вслед за гостем, чтобы передать с рабыней приглашение добрейшего Понтия.
Осмарак: Краска бросилась в лицо, но не пробилась сквозь прилипший намертво загар. Не тон, не изящное оскорбление, и не взгляд, каким смотрят Его аватары на врага рода человеческого, и даже не тайком сжимающая оружие рука. Ничто из этого по отдельности. Но всё вместе... Он принял бы и взгляд и тон, если бы кинжал был показан открыто, а оскорбление было прямым. Но они всегда так. Всегда - только тайком, сквозь поклоны, ласку, вежливость, под одеждой, под кожей. И эта двуличность вырвала из ножен клинок, легко просвистевший над сосудом. Рука сама поймала падающую на землю головку ириса. Он сжал её в кулаке так, что сок окропил мостовую слезами. "Бережешь тут кого-то? Дочь? Сестру? Не сбережешь." Огонь, опаливший щеки, не был похож на вестино пламя. Ос развернулся к носильщику: - Пошёл! >>>комната Осмарака в инсуле
Ливий Курион: Он успел уже сесть в носилки, а номенклатор и Юлий только появились на пороге. Ни мгновения не сомневаясь, что непредупредительность хозяйки - провокация, а не упущение, Ливий попытался ещё раз логически вычислить кто стоит за гетерой, но бросил попытку в раздражении. Информации явно не хватало. И мурены объелись бы номенклаторским мясом, если бы не служанка, посланая передать приглашение Мецената, которое было более чем кстати. Но брошенное носильщикам: - К Стервию! - прозвучало почти как "в Аид!" и номенклатор предпочел прикинуться дорожной пылью. За носилками. >>>дом Мецената
Юлий: Запах исходящий от него раздражал. Хотя он может и не успел впитаться как следует, но слишком уж был разительным контраст с утренней вымытостью и вылизанностью. Хотелось только добраться до родных терм и чтоб Косой поскреб как следует. "какой еще Стервий..", - подумал раздраженно и устало >>>дом Мецената
прислуга: ...небо устало гореть, пожирая бесцветным огнём краски мира, и теперь неохотно возвращало цвет её глазам... и цвет этот был - синим. Айдана опустилась на мозаичные ступени ведущей в хозяйские покои лестницы, удовлетворенно вбирая сквозь тонкую ткань их надежную прохладу, и доверчиво прижалась щекой к старой стене, жалея и успокаивая опустевший, но все еще растревоженный Дом - словно роженицу, после долгих и трудных родов не умеющую найти в себе силы исторгнуть послед... ...силы были не те. время было - не то... а если вдруг и принималось снова участвовать в её жизни, то почему-то всегда - на стороне противника. проигрывать Айдана никогда не умела... едва ли не единственное, чему так и не научилась. и теперь приходилось трудно - прежние навыки вести бой все чаще подводили её новое (старое!) тело. нужны были новые - основанные не на силе и ловкости, которыми так просто было гордиться, а на мудрости, предвидящей и всепонимающей... которую всегда презрительно почитала за слабость. нужно было - начинать сначала. перстраивать всё здание, любовно, по камушку возводимое в душе столько (боги, сколько?!..) лет, - в угоду безжалостному Хроносу, умудрившемуся износить её тело прежде, чем она сама... нужно было - торить новые русла, чтобы темные воды неиссякаемых источников, бивших на глубине её сердца, могли достигнуть наконец своего моря - и изменить его навсегда. ...сунувшаяся было к лестнице рабыня чудом успела поймать собственный крик, беспощадно открутив ему голову, словно зазевавшейся птице - и неловко бросилась обратно, преследуемая страшным лицом сидящей на ступнях женщины, и так и не решившись развернуться к ней спиной. ... её отчаянной надежде остаться незамеченной было не суждено сбыться - но Время решило сыграть в поддавки, отложив неприятную новость в долгий ящик.
Галиб : 19 авг вечер>>>>>>>>>лавки готового платья и тканей К дому соотечественницы Галиб добрался не слишком рано. Из рассчета, что там уже отобедали и находятся в благополучном настроении, а кроме того вечернее время не располагало затягивать дела. Поэтому он надеялся быстро угодить Дахи, полагаясь на таких союзников как смягченное солнце и сытый желудок. Галиб сообщил о себе двойным уверенным стуком и стал ждать, покуда откроют.
Дахи: ...спешашего к дому торговца Дахи заприметила еще издали, поверх перевернутой вверх тормашками несчастной книги - так и не сумевшей заинтересовать её больше, чем закатный пейзаж за окном... после всех треволнений этого дня, принесшего столько поводов для серьезных раздумий и тяжелых решений, Галиб со своей восточной мягкостью обхождения, не таившей в себе ничего, кроме желания угодить (и продать побольше) , был как нельзя кстати - сродни успокоительному травяному настою, который Дахи только что окончила пить. ... настой Айданы был как всегда превосходен, и разлившееся по венам тягучее тепло вкупе с вечерней усталостью изнеженного тела послужило триумфу лени над осторожностью - гетера позвонила, и примчавшейся на звон колокольчика рабыне велела проводить гостя прямо сюда, в её потайную комнату с качелями, куда еще никогда не приглашала чужих... Отбросив злополучый свиток, Дахи поудобнее устроилась на покрытом роскошным ковром ложе качели, и расслабленно прикрыла лучащиеся янтарным заревом глаза, ожидая появления Глиба - и впервые за весь день ожидание было приятным.
Галиб : Галиб вплыл черным лебедем, высоко неся голову, предоставляя рабу следовать за собой до покоев, пока тот не опустил ношу. У Галиба мелко задрожала вскинутая кисть: "Всевсевсе. иди" и, не дожидаясь, пока тот удалится, он сам развернул кусок сересского шелка из баула на полу. - ЦвЕта персидского неба после того как схлынет закат, но без звезд, как ты хотела, - сказал, кланяясь, купец, не сводя глаз с заказчицы. - Только без звезд... - повторил тихо, опуская веки, поднимая из поклона голову. Руки ловко сворачивали одну ткань и доставали взамен другую, Галиб тем временем говорил: - это - для тех, кто не боится пренебречь общепринятым и непредвзято судит о необычном. Это тоже из Золотой страны. - Рисунок был действительно необычным для Города. - Слишком свободный штрих росписи, не повторяющийся нигде. Контур меняет четкость в зависимости от поворота орнамента... это не печать, Дахи. Это живая рука, и я вижу такое впервые. И позволь показать тебе еще кое-что, привезенное тем же путем... Груз комплектовали в Тире, и с кораблем пришло интересное скифское золото.
Дахи: ... словно укутанная в покрывало такой редчайшей умиротворяющей отстраненности, какой не сыскать было и у Галиба в лавке, Дахи ленивым кивком ответила на приветственный поклон купца и только лишь подоткнула себе под поясницу еще одну подушку - чтобы удобнее было рассматривать принесенные ткани... при виде заказанного для Айданы синего шелка (..как точно подметил торговец! "вечернее небо без звезд" - именно такими были её глаза...) гетера довольно зажмурилась, предвкушая радость дарения... и тут же завороженно потянулась вперед, навстречу алому водопаду, плеснувшему в руках Галиба необычайным живым узором : - боги, какая красота! это останется у меня, Галиб - вряд ли кто-то увидит в этой ткани больше..., - и требовательно протянула руку, не слыша ни слова из того, что по инерции продолжал говорить торговец.
Галиб : Подавая ей ткань, Галиб договаривал: - ...тоже весьма необычное по исполнению. И, видя воздействие на соотечественницу алых узоров, решил подождать с тем, что приготовился подать ей как основную причину своего личного появления в доме заказчицы. - Это останется у тебя, - неторопливо согласился Галиб с ударением на втором слове, вместо кивка закрывая глаза, поскольку и без того видел степень ее заинтересованности. Она должна была успеть не только восхититься, но немного привязаться к вещи, прежде чем он назовет цену. Но еще прежде он порадует ее еще раз, чтобы торговаться у нее ни малейшего желания не возникло . Поймав миг, когда ее рука уже привыкла перебирать непослушные струи складок, он жестом фокусника вынул из тайников одежды скрученный трубочкой запечатаный воском лист и тихо сказал: - Дахи, тирские корабли привозят мне не только золото. И у меня есть для тебя нечто большее, нежели то, что можно купить, и в чем ты увидишь больше, чем кто бы то ни было. В широко открытых глазах было только внимание, голос же ворковал обещающе и тепло.
Дахи: ...зачарованная необыкновенной росписью, которая чудесным образом оживала при всяком движении шелкового полотна и складывалась в новый узор, Дахи не сразу сумела возвратиться в русло неспешно журчащего вдаль разговора, и непонимающе вскинула глаза на протянутый Галибом свиток : - ...что это?
Галиб : - Это из Персии, - тихо сказал Галиб, кланяясь. - Аран в этот раз до Рима добираться будет долго , будучи вынужден чинить на Родосе свое судно после нападения. И, полагаясь на мою осведомленность, он просил моего человека передать это для Дахи Антиохийской. Не знаю, сам он доставлял тебе письма из дому, или же слал кого-то из своих; однако теперь, прекрасная, у тебя есть еще одна проверенная почтовая голубятня. Он поклонился снова и подал ей письмо.
Дахи: ...сердце мучительно рванулось куда-то к горлу, да и застряло, заколотилось в нем пойманной птицей - "Мама! мамочка моя..." - разорвав уютный плен умиротворенного спокойствия... Дахи протянула Галибу обе сложенные лодочкой ладошки - как в детстве, балуясь и выпрашивая сластей - и сжала свиток, пытаясь почувствовать сквозь бумагу тепло ладоней, его запечатавших... - ...благодарю тебя, Галиб, - гортанно прозвучало на родном для них обоих языке, который сумел уместить в эти слова много больше, чем это удалось бы латинскому, на котором гетера продолжила после паузы : - ты принес в этот Дом радость... и ты, несомненно, поймешь и простишь мне мое желание скорее остаться с нею наедине! но прежде - позволь мне хоть сколько-нибудь отдарить тебе твою доброту... Если сейчас ты отнесешь Айдане все, что захватил с собою в мой Дом, помимо этого бесценного дара, - она расплатится с тобой, не торгуясь... ибо нам обеим известен и твой прекрасный вкус, и умение назначить за него справедливую цену! я покупаю всё. Рабыня проводит..., - Дахи не глядя качнула рукой куда-то в угол, из которого тут же проступили очертания Амины, готовой выполнить пожелание госпожи.
Галиб : Галиб ничем не показал, какое впечатление произвело на него это решение. Он поклонился еще раз (обещаниям расплатиться без торга он всегда кланялся низко), а потом еще раз и рука его пока длился поклон легко и ловко коснулась лба и сердца в прощальном жесте. Удержавшись, чтоб болше не отвлекать хозяйку, от выражения удовольствия по поводу доставленной радости, хотя слова складывались на язык одно за другим стройными звеньями, он украдкой огляделся, чтоб не спрашивать Дахи, где ему искать Айдану. Надеясь, что если не сама хозяйка, то кто-то из слуг непременно это заметит. И не обманулся: девушка тут же появилась. Ткань, которую он не успел свернуть, досталась ей в ношу.
прислуга: ...Амина, подхватив у купца невесомое полотно, уверенно двинулась вниз, ожидая найти Айдану в белой комнате, обыкновенно служившей ей убежищем - когда там не принимали гостей, и приглашающе кивнула через плечо, обернувшись на ходу убедиться, что торговец идет следом. Едва толкнув резную дверь, она убедилась в своей нечастой правоте - горький травяной аромат, курившийся в воздухе, выдал присутствие Айданы едва ли не вернее, чем она сама - сидящая над счетной книгой у высокого пристенного стола, и неохотно обернувшаяся на звуки, ворвавшиеся в белое безмолвие комнаты вместе с вошедшими. - Госпожа велела проводить господина Галиба к тебе - чтобы он мог получить плату за все принесенные им товары, и за бесценную услугу, оказанную им госпоже.., - Амина умудрилась так выделить голосом "все товары" и "бесценную услугу", чтобы и Айдане прояснить положение вещей наилучшим образом, и возможной щепетильности купца не задеть, и тихонько отступила за дверь, предоставляя им разбираться далее без нее. Айдана, поднявшаяся с места при появлении Галиба вслед за рабыней, церемонно склонилась в приветственном поклоне, коснувшись рукою груди, и потерпела сокрушительную неудачу в попытке радушно улыбнуться гостю, оставшись с ним наедине - мышцы подвели, не справившись с непривычной работой.. - Прошу, располагайся, Галиб, - она повела рукою в сторону кресел и широких восточных диванов, обтянутых белоснежной тканью - по большей части, приобретенной в лавке самого Галиба.
Галиб : Галибу не часто приходилось носить самому, однако доставляет ли это ему какое-либо неудобство, он тоже не показал. Вернув поклон, он так же сложил к ногам Айданы все, что было до того сложено к ногам Дахи и расположился не прежде, чем всем принесенным безделушкам нашел на доступном краю стола выгодное место. Отличаясь в таких делах годами наработанной сноровкой, он умудрился сделать это с достоинством и угодливостью не смотря на полную беззастенчивость. И, уже расположившись, принялся перечислять достоинства товара, бегло и точно, иногда упоминая происхождение, иногда - особенности того или иного ремесла, так, чтобы картина складывалась достаточная, но и слух утомить не успела, а если слышащий пожелает, всегда можно на чем-либо особо остановиться. И пока он говорил, он не сводил глаз с женщины с удивительными глазами, но, близкий к догадке, так и не связал воедино два цвета: ее глаз и заказанной ткани. Его ум неприятно отвлекали ее записи.
прислуга: ...она не позволила разгореться раздражению, вспыхнувшему было при первых словах торговца, принявшегося без нужды расхваливать товар, который уже купили, и погасила его безмолвно и решительно, как огарок никому ненужной свечи : - Спасибо, Галиб... я и не сомневалась, что товар хорош - иного у тебя не бывает, да и Дахи не покупает иного - даже в самом прекраснейшем расположении духа. Сколько я должна уплатить тебе за всё?
Галиб : Это была речь, достойная мужчины и Галиб ответил одним словом. То есть числом.
прислуга: ...Айдана кивнула, и обернувшись спиной к вольготно расположившемуся посетителю, отперла резной деревянный ларец, стоявший посредине стола. Отстраненно-вежливое выражение её лица странно контрастировало с порывистым движением рук, с которых словно сорвалась в полет звенящая синяя молния... обернувшаяся атласным мешочком с золотом в руках Галиба. - Здесь все. Благодарю тебя за радость, доставленную Дахи - в этом Доме она ценится превыше золота. Дверь распахнулась, впуская рабыню с подносом, источающим ароматы способные возбудить аппетит и у мертвого...
Галиб : Галиб не был мертв, но не был и голоден. Однако он благодарно попробовал принесенное, и веки вскинулись, взгляд описал удивленное одобрение, кивок в сторону Айданы выразил почтение как в ее адрес, так и в адрес повара. - В этом доме умеют принимать гостей, - резюмировал он, неторопливо развлекшись разносолами, и со степенностью, производящей странно томное впечатление в его довольно хрупком облике, поднялся, чтобы витиевато откланяться с намеком на ожидание ответного посещения. Вечерело, и следовало возвращаться. Телохранителю веры не было.
прислуга: ..от нетерпения в животе скручивался и снова распадался щекотными ниточками тугой клубок - отчаянно хотелось поскорее подняться к Дахи, узнать, что же на самом деле принес в этот Дом столь удачливый сегодня торговец - и разделить это с нею, чем бы оно там ни оказалось... но она до конца отыграла свою партию, расположившись на пуфе напротив гостя, неспешно смакующего угощение, с привычной ловкостью поддерживая пустую вежливую беседу, и не позволив своему напряженному ожиданию ни отпечаться в позе, ни прорезаться в голосе. Состояние жесткого самоконтроля было успокаивающе привычным... Однако, когда Галиб наконец засобирался, и церемонно распрощавшись, двинулся к порогу, Айдана все же не сумела отказать себе в ребячливой радости - взлететь по лестнице, ведущей к Дахи, хотя бы несколькими минутами быстрее! - и провожать дорогого гостя отправила поджидающую у двери Амину...
Галиб : Галиб вышел за порог, слегка пожав плечами. Ему этот ужин тоже представлялся пустой формальностью. Особенно когда он увидел, как быстро стемнело. >>Улица, ведущая от и до
Мальчишка: 19,авг,ночь...его и отмыли, но так и тянуло снова во что-нибудь вымазаться. И накормили, но все равно недостаточно. Выбравшись от себя, когда уже стемнело и о нем забыли, он просочился на кухню что-нибудь съесть еще, подмел все что осталось от приготовления обеда везде где нашел. А потом из кухни, оставляя по стенам сажевые отпечатки ладоней, направился обратно, да вовремя заметил, чего натворил. Перепугался жутко! Нашел узкое окошко в задней части дома и вылез, туго, неудачно, вперед головой... >>>>>>закоулки
прислуга: ...рассвет застал её за привычным занятием - молчать Айдана умела лучше всего. Тени безбоязненно скользили и складывали причудливые узоры на столь давно неподвижном теле, что оно, похоже, казалось им мёртвым... Тени развлекались, придавая фантасмагорические очертания хищной каменной птицы сидящей у окна женщине. Дахи давно спала, разметавшись неловко по ложу, измученная случившейся радостью не меньше, чем иные люди - свалившимися на них горестями... наверняка ей, любимице Морфея, снилась сестра - ей всегда снилось желаемое, особенно - когда оно свершалось... Письмо, принесшее столь долгожданные известия для них обеих, теперь валялось на полу, словно выпитый до дна кувшин - опустошенный и брошенный безо всякой сентиментальности. Суть его всю ночь плескалась внутри горячей предъязвенной сладостью... "...передай Айдане, что искомый ею человек теперь направляется в Рим, со своею женой и детьми, и прибудет туда, вероятно, не намного позже этого письма. Сведения верные, супруг мой лично говорил с ним, повстречав случайно на торговых путях..." Айдана с трудом сдвинула с места застывший взгляд, и увидела свои руки, лежащие на коленях - в сером свете зарождающегося дня те показались чужими, не принадлежащими ей, не послушными... но пальцы откликнулись, дрогнули, и сложились в ритуальный охраняющий знак - бессильный, впрочем, против живущего в ней... Похмелье прошло вслед за ночным упоением. Следовало встать - и придать движение этому Дому, не различающему рассвет ослепшими от светильников глазами окон. Помедлив еще мгновение - оттиснув его печатью на каменной глади сердца, она поднялась.... чтобы обернуться обыкновенной пожилой теткой, спозаранку хлопочущей по вверенному ей хозяйству.
Дахи: ...день пролетел уличной танцовщицей - бестолково, шумно, под беспрестанный звон нашитых на костюм монет... точнее, под звон начищаемого в кухне серебра. Дом гудел с самого утра, оживленно заглядывая в ее сияющее лицо глазами рабынь - словно требуя подтверждения добрых вестей, и принимаясь праздновать его с новой силой... Снующие по коридорам слуги со свертками, тканями и предметами мебели, казалось, задались целью перетащить куда-то весь Дом, а не просто освободить и подготовить к приезду долгожданной гостьи примыкающие к ее собственным покои. Дахи, усевшись посредине комнаты, постепенно наполняющейся вещами, весь день командовала этим безумным парадом - сколько раз она обставляла эту комнату в своем воображении! - и теперь требовала точного воплощения осуществляющейся мечты, изнуряя рабынь бессчисленными : - нет, кресло разверни впол-оборота, вот так! эти картины поменяй местами! вазу убрать! я велела принести другую! ... Айдана благоразумно не вмешивалась, предоставляя ей самозабвенно играться с Домом и людьми, - а пополудни и вовсе ушла на рынок, покупать новых. К вечеру всеобщая кипучая радость наконец уварилась, и остывающее питье разлилось по Дому уютным покоем. Дахи, как всегда поначалу переоценившая свои силы, еще раз задумчиво обвела усталым взглядом и вполовину неоконченное убранство комнаты, предназначенной сестре, и тихонько вышла, обещая себе непременно завершить все завтра же - и хорошо зная, что этого не будет... От накатившей усталости хотелось капризничать - и купаться, и потому кстати подвернувшаяся на лестнице новенькая девчонка была немедленно отправлена искать Айдану, и передать ей, что госпожа ждет её в хамаме : - ..да поживее! завтра пир еще этот... а у меня все тело болииит...
Феликс: 22.авг.утро>>>>>>>улица, ведущая от и до. В груди нарастало беспокойство с каждым шагом приближения к дому, который он боялся узнать и боялся не узнать: он едва ли не впервые вот так шел с поручением. Держась тем не менее как научен, помня все, дыша ровно, хоть и с трудом, он постучался... постучался недостаточно громко. Но не стал повторяться, ожидая, не отзовуться ли, стройный, непринужденно-прямой, с поднятым, безмятежным лицом и опущенным взглядом. С бьющимся сердцем. Решив повторить стук только после долгого ожидания. Так решают поднимать атаку или командовать отступление. Медленно успокаиваясь в ожидании.
прислуга: ...Амина ленилась. Для виду смахивая несуществующую пыль со стеклянных ваз, причудливо отблескивающих в полках белой комнаты, она напевала что-то неспешное себе под нос, наслаждаясь тем особенным домашним покоем, какой бывает только в дождь... Старая ведьма исчезла из Дому еще затемно, никому не сказав ни слова, и её отсутствие убаюкивало Амину едва ли не вернее, чем собственная тягучая песенка и шорох воды по глади окон. Прислышавшийся было стук в дверь не смог разорвать этого сладкого, редкого, ленного оцепенения, и руки рабыни продолжили творить свои медленные пассы, походившие скорее на ворожбу, чем на работу... Дом спал.
Феликс: Сердце утихло. Так медленно, что он счел время его успокоения достаточным для второго стука. Который вышел и сильней и уверенней.
прислуга: ...она старалась быть полезной - весь долгий прошлый день, её первый день в этом душном, ярком, богатом Доме. Прошедшая в тревожном полусне ночь не принесла никакого отдыха ни уму, ни телу, и самого рассвета она слонялась по коридорам, боясь и желая указаний, которые нужно было бы исполнять. Но Дом словно вымер, и за несколько часов своих бесцельных блужданий она не встретила никого - только заунывный голос одной из старших рабынь ( Амины, кажется?...), доносился по временам из-за неплотно прикрытой двери в первом этаже. На первый стук в дверь она не решилась хоть как-то отреагировать, и когда увидела, что никто не пошел отворять - подумала, что он ей попросту примерещился. Второй, куда более громкий, заставил ее вздрогнуть всем телом, и замереть, прислушиваясь к тишине, разлитой по коридорам, и заглушаемой ударами ее собственного сердца... Четырежды передумав за долгую минуту, она решительно направилась к двери - остановившись на том, что выполнять свои обязанности можно, пожалуй, и без отдельных на то указаний, и отчаянно боясь передумать еще раз в последний момент. Рванув на себя тяжелую резную створку, она чуть не вывихнула себе руку из птичьего плечика, и оказалась лицом к лицу с посетителем - раскрасневшаяся, храбрящаяся из последних сил девчонка.
Феликс: В первый момент он не вспомнил, как и что сказать. В глаза, поднятые на открывающиеся двери, из проема упала девочка. И как она... долетела, вгляд не уследил, как не мог тогда, в седле еще, уследить падающие на поднятое лицо дождевые капли. Он видел ее смущение, как видел осмараковы раны на запястьях, но как там, так и тут не сделал выводов. Разве что улыбка вышла естественней. Не такая по ощущению, как в последнее время. - Госпоже Дахи, - сказал он, поднимая в руках связки битой птицы, пестрых дроздов и куропаток. - Подарок. От земляка.... - голос не подводил и в худшие моменты, так что теперь и подавно звучал нормально. Он понял, что так и стоит, глядя в лицо, и поклонился. Взгляд упал на подол собственной туники. Выстиранной у озера собственноручно. Что-нибудь имело значение? - по-прежнему нет. Немного плыло в голове...
прислуга: ... "Госпоже.. подарок... от земляка.." - голос едва пробивался сквозь шум прилившей к голове крови, и слова откладывались в памяти, чтобы когда-нибудь позже обрести смысл. Она обожглась единственным взглядом на это лицо, как-то разом вобрав в себя его красоту и боль, пораставшую сквозь запекшееся коркой безразличие, и больше не смела поднять глаза, уставившись куда-то в подол его туники, и отшатнулась, когда вдруг вместо тканного рисунка перед ней закачались мертвые птицы... Все поплыло и раздробилось, как отражение в разбитом стекле, и успев только ухватиться за край его одежды, она мешком осела к ногам юноши.
Феликс: Он не успел поднять голову снова, как она за него ухватилась и осела. Он скованно вбросил в дверной проем птицу, чтоб не возвращаться за ней, поддержал девочку и почти внес ее в дом. Неловко, поскольку не сумел подставить плечо под перегиб живота, и, по сути, обнимая. Жестоко потянуло спину. Он тем не менее опустил ее как мог осторожно на какую-то подушку, неуверенно похлопал по щекам и подумал: "воды"... Резко поднялся, шатнуло - тело ныло как от жара... Вспоминая, где видел ближайшую пасть с чашей по дороге, не решился выйти, потому что в голове пронеслось, не наткнется ли кто на нее в доме, пока он будет бегать, да и набрать во что, не в ладони же, а чем потом стучаться, ногой, что ли, и это бы полбеды, а птица, вспомнит ли девочка, чем обьяснить ее присутствие... - Воды! - сказал он громко. - Где у вас вода?... - оглядываясь вокруг, и, естественно предположив, что ближайшая вода - в имплювии, подхватил дичь и решительно направился в атрий. Надеясь, что встретит кого-нибудь и не подумав, как будет таскаться с птицей и водой, если нет.
Дахи: ... Дахи проснулась, как от толчка - сразу и окончательно, и рывком села в постели, недоуменно глядя вокруг. Комната была пуста, и ни одна проходящая минута не приводила с собой Айдану. Она тряхнула головой, пытаясь прогнать этот навязчивый шум в ушах, и тут же пожалела об этом - шум оказался дождем, а голова немедленно откликнулась болью на резкое движение... мигрень ко времени никогда не бывает. Еще надеясь обмануть этого притаившегося в висках зверя, Дахи тихонечко сползла с кровати, держа голову неестесственно ровно и неподвижно, и не рискуя звонить в колокольчик, шагнула за порог - как была, в полупрозрачной тунике и босиком - на поиски спятившей, по-видимому, за время ее сна, прислуги... или вымершей. Других объяснений в больную голову не приходило - или умерли, или спятили - и им же лучше, если умерли... додумать злую мысль не позволила ворохнувшаяся боль, застлавшая взор разноцветным мельтешением. Она не заметила, как спустилась в первый этаж, наощупь находя босой ступней мучительно приятную прохладу мозаичных ступеней, и инстинктивно двинулась вглубь Дома, к атрию - едва удерживая в узде неумолимо закипающее бешенство. Первый же поворот принес добычу - сквозь беспорядочное цветное кружение проявилось пятно, осмысленно движущееся ей навстречу, и Дахи, не разбирая, кто , нетерпеливо и гневно щелкнула пальцами, требуя внимания, раскаяния и помощи. И только в таком порядке! ...
Феликс: ...намочить тунику и вытереть ей лицо пришло ему в голову почти одновременно с появлением в атрии кого-то, кто повелительным жестом щелкнул пальцами. Звука Феликс не услышал поскольку в имплювии плясали капли. Снова. Выходит, если бы он вынес ее а не внес, думал он, устремляясь взглядом к приближающейся фигуре, дождь не заставил бы ждать своей освежительной влаги. А потом ему резко вспомнилось напутствие: "В глаза! В глаза надо смотреть, а не на грудь и задницу, как бабе!" Но это был явно не тот случай. Спину не сутулить, голову склонить. И на колени. - Госпожа простит мне мое вторжение? Девушка, что мне открыла, упала без чувств. А я лишь с подарком от моего господина. Госпоже Дахи, от земляка. И он, не поднимая головы, поднял связки дичи обеими руками выше опущенного лица.
Дахи: ... при виде внезапно выплывших из сгущавшейся дурноты птичьих тушек зверь в ее голове словно взбесился, обнаружив себя хищником, и принялся с утроенной силой вгрызаться в виски. Совершенно одурев от боли и непонимания - кто это, Боги?!.. где рабыни?!.. где все, дэв их забери?! - Дахи машинально протянула руку вперед, и едва сомкнув пальцы на веревке, стягивающей кожистые лапки поданных ей птиц, тут же выронила их на пол, вздрогнув от отвращения... Дом предал ее окончательно, принявшись крениться и ускользать из-под ног... - Амина! Галия! Карим! ..быстро! ..голос пришел из-за спины, принеся мгновенное облегчение и вернув надежность пошатнувшемуся миру. Айдана!... Боги, какое счастье!... А вошедшая, уже подхватив гетеру руками невесть откуда взявшегося огромного раба, птицу - руками одной рабыни, и набрав воды из имплювия руками другой (тут же отправленной приводить в чувство лежащую у входа Ксению), осталась до удивления неподвижной посреди всей этой суеты... островок безмятежности в самом центре урагана, бушующего вокруг, сумел поместить в себе и мальчишку, застывшего напротив неё. - Передай благодарность своему господину за прекрасный подарок к столу госпожи. Ты добрый юноша. Если бы мальчишка хоть немного знал говорящую, он бы принял эти слова как награду - столь редкую, что о ней пора бы мифы было слагать.. Но он не знал, и в воздух взвилась монета.
Феликс: Она уронила птиц и Феликс вскинул глаза, как человек с лучшей реакцией вскинул бы руку чтоб поймать. И глаза поймали слаженную человеческую суету вокруг всего упавшего и падающего, и только просмотрели, как из воздуха упал надолго затем зажужжавший о камень кругляшок, и снова опустились. Феликс накрыл пальцами не успевшую улечься монету и на мг замер, прежде чем подобрать и подняться. Не резко. Еще немного потерпеть. Поклониться. Два... три шага спиной. Развернуться. Выйти.
прислуга: ... от мокрой, хлесткой, ледяной пощечины в голове её все зазвенело, и мир обрел пугающую ясность очертаний... ощущения возратились позже и все разом - затекшая рука, неловко подвернутая под спину, холодные плиты пола под запрокинутой головой... но средоточием всей этой заново начавшейся жизни было злое и испуганное одновременно выражение ослепительно-черных глаз Амины, склонившейся над ней, и, кажется, собиравшейся закатить ей еще одну пощечину - скорее от души, чем по необходимости. - Очнулась, паршивка?!.. дрянь такая! весь Дом перебаламутила!.. и кто только тебя купил, заморышную такую! и кто только... - Айдана купила. Перебитая на полуслове этим коротким ответом, Амина фыркнула, как лошадь, неожиданно врезавшаяся в стену на всем скаку, и порывисто поднялась с колен, явно не собираясь тратить больше не минуты на возню с этой девчонкой, беспомощно озирающейся на полу - и в то же время сумевшей так чувствительно огрызнуться!.. испуг окончательно изгнал все прочие чувства с ее лица, и Ксении стало понятно, что теперь все мысли этой рослой красавицы-рабыни занимала только собственная участь... не взглянув на нее более, Амина унеслась вглубь Дома, и из ближайшего коридора донеслось ее ойканье и шум столкновения. Ксения неловко завозилась, пытаясь подчинить себе все еще непослушное, будто чужое, тело - встать с первой попытки не удалось, но зато удалось сесть, оперевшись спиной о закрытую створку входной двери. Из соседней, распахнутой настежь, доносился острый запах пыли, прибиваемой плясавшими по земле каплями дождя и ледяная морось, влекомая внутрь сквозняком. Отерев лицо смоченной в этой летучей водяной пыли ладошкой, она на мгновение прикрыла свои русалочьи, длинные, словно ивовые листья, глаза - вспоминая все произошедшее... и переживая заново то непонятное, что случилось с ней при одном только взгляде на постучавшегося в эту дверь юношу... и застыла, ошеломленная, увидев его вновь, и наяву - выходящим из коридора ей навстречу!
Феликс: ...все верно, не расслабляться, впереди какие-то звуки шлепки голоса а вот и - ой! причина их что ж она так кричит прямо в ухо спину держать там еще есть кто-то одни женщины и все падают... После столкновения снова осталось чувство скупого человеческого тепла, в полусумраке вестибюля не отслеженная внешность осталась пятном полуодетого тела хозяйки в глазах, не увиденного выше подбородка, и тяжесть, наливаюшая мышцы, ощущалась как ноша, теплая ноша о которую потянулась спина. Не удерживать! Приказ запоздал. Но образ рассеятся не успел, полуосвещенный на привычном уровне взгляда холодным дождевым светом. "я не успел", подумал Феликс, догадываясь, что, наверное, ей надо помочь подняться. И, подойдя, протянул руку.
Ксения: ... отказаться она не посмела, хотя и не готова еще была, пожалуй, подняться на ноги - и неудержимо задохнувшись от волнения, молча вложила холодные тонкие пальцы в протянутую ей руку... и не почуяв в ней достаточной крепости, сама вздернула, вытянула нечеловеческим усилием с пола все свое длинное, нескладное, мальчишеское тело - лишь бы только не заставлять его неловко и мучительно тащить её, дуру припадочную, обнаруживая перед ней свою слабость!... и так замерла - облокотившись спиной на стену, укрывшись, как за забором, за золотистой паутинкой рассыпавшихся волос, и словно позабыв свою ладонь в его ладони...
Феликс: повело под опирающейся рукой. А ты как хотел? - спину, на тебя опираются... можно не думать о лице, ровня. Незаметно выдохнув до напряжения живота, не только спины, он постоял, не понимая, почему она продолжает держать его руку. В голове возникла мысль "ей помочь куда-то дойти?" , но не подтвердилась ощущениями - теми, которые позволяли находить нуждаюшиеся в воздействии точки, теми, что вынуждали эти дни расходовать себя. Постояв так немного, он приблизился на шаг и зажал ее ладонь подмышкой, а потом и другую, и держал так, пока не перестал чувствовать обжигающий холод от ее пальцев. И смотрел на ее волосы, не убирая их с лица, как смотрел на огонь, воду, Осмарака, толпу, траву, помня подспудно, что нельзя держаться. Пока само... Потом отпустил согревшиеся руки и сказал: - Мне надо идти.
Ксения: ...это неожиданное, незаслуженное, невозможное счастье поглотило её всю, без остатка, и она плавилась в нем, не чувствуя тела, времени и себя, и не имея сил желать ничего более, и только осмелилась поднять на него глаза сквозь разделяющее их золото волос - как он отпустил ее горящие ладони, и все закончилось... Он отступил, и Ксения поняла, что, как всегда, ничего сейчас не успеет - и он уйдет, прежде, чем она сумеет придумать, что сказать, и уж точно - прежде, чем решится сказать придуманное, и растворится в этом огромном городе, начинающемся, кажется, сразу за дверью... и нахлынувшее отчаяние, которое она бы ни за что не сумела выразить словами, прорвалось неконтролируемым жестом - словно кто-то другой сорвал ее руками серебрянный листик с цепочки на шее ( тот самый, который был у нее сколько она себя помнила; тот самый, который - она всю жизнь разрешала себе так думать! - ей подарила мама; тот самый, на котором было выбито тонкой вязью ее имя ), и протянула его ему. - ..пожалуйста, возьми...
Феликс: - я не могу. Слова вырвались. Сами. Объяснять, что это - не монета, а значительная по-видимому вещь, а ему нельзя пытаться удерживать что-то, не то оно потеряется, значило снова подумать о выжигающей пустоте внутри. Но лицо говорило само за себя, расслабленное до просто грустного. Он посмотрел куда-то мимо нее на резную дверь и сказал: - Меня зовут Феликс. Хозяйка приняла куропаток. Так что я наверно еще приду. Тебе принести что-нибудь? - и посмотрел в лицо.
Ксения: ...она вспыхнула вся, от корней волос до домашних туфель, от этого его прямого взгляда, и занялась, как сухая веточка, алым пламенем ... и неловко, словно через силу, выговорила, вытолкнула из себя его имя, словно пробуя его на звук, на вкус : - Фелликс... ты приходи - мне ничего больше... не нужно. ..и испугалась этой своей ненавистной неженской прямоты, и не зная, как поправить сказанное, вдруг сорвалась с места, и убежала, не оглянувшись - будто ветром унесло... и из коридора вернулось эхом "...я Ксения! ..ия!.."
Феликс: словно выдернули опору, на которую он налегал грудью, когда она выскользнула из промежутка меж ним и дверью, унося ощутимое даже на расстоянии шага тепло. Словно ветром толкнуло в спину, дохнув сквозняковым свистом имени... вот, что, значит, там выцарапано было, на ее листике... Он и послушался этого крена в сторону двери и вышел, тяжело закрыв за собой створку, вернувшись для этого назад через пару шагов, потому что не услышал, чтобы кто-то там был еще, и потому что закрыть, судя по всему, должна была она, но забыла, и ей за это... Он не додумал, и ушел, не оглядываясь. >>>>>>>комната Осмарака в инсуле.
Дахи: ...раскаленный хамам тонул в жарком мареве и полумраке - вопреки обыкновению, светильники на стенах были потушены, и только две небольшие плошки на полу излучали неверный рассеяный свет. Дахи лежала на горячем каменном ложе - плотная повязка на её глазах поглощала и эти жалкие крохи огня, так любимого ею обычно. Вокруг в неспешном танце скользили две бесшумные тени - Айдана, уверенно ведущая весь этот сложный ритуал, исцеляющий душу и тело, и ведомая ею Амина - превосходящая сейчас самое себя в отчаянной попытке загладить вину. Тело гетеры, усеянное тысячью бисерных капелек пота, казалось перламутровым, текучим, как медленные воды ручья. Впитывая горечь травяных ароматов, щедро разлитую во влажном воздухе эссенциями Айданы, это тело пробуждалось теперь для жизни, для движения, для любви - наполняясь энергией и силой редчайших целебных растений. Мысли Дахи витали где-то далеко, ускользая и рассыпаясь от малейшей попытки их поймать - как обращается в прах сгоревший, но сохранивший очертанья лист от самого невесомого прикосновения. Возвратили её из этого сладостного забытья легкие касания рук Айданы, условным знаком приготавливающие хозяйку к следующему этапу - и едва Дахи успела перейти от этой нежной расслабленности к напряженному ожиданию, как на нее обрушился ледяной, остро пахнущий эвкалиптом, водопад! .. отчаянный визг, исполненный болезненного наслаждения, стал первым звуком, нарушившим тишину хамама впервые за прошедшие два часа, и тут же зазвучали другие голоса, словно он им проложил дорогу... тихий смех, шумная возня с нагретыми полотенцами, взаимные колкости и по-домашнему безобидные шутки наполнили воздух безмятежностью, знаменуя собой триумфальное окончание большого и трудного дела - подговления госпожи к грядущему пиру...
Дахи: ...а уже перед самым выходом, тщательно продуманным ею до мелочей, когда восемь огромных рабов, вызолоченных по пояс, выстроились во дворе, приготовившись поднять на плечи белые, богато убранные лиловыми ирисами носилки - в этот самый момент запыхавшийся посыльный принес короткую записку, которую она ждала. "..пусть немного позлится, это бывает только на пользу и его пищеварению, и нашим отношениям.. остаюсь скучать дома - наверное, единственная, во всем Риме!.. уверена, ты справишься там и без меня.. и не вздумай позволить этим старикам испортить себе настроение! целую, С." Дахи рассмеялась - сердиться было невозможно, Статилия верна самой себе... и никому более, - и оправив на груди роскошное изумрудное ожрелье, присланное из Золотого Дома часом ранее безо всяких объяснений, улеглась на застланные коврами подушки и велела трогаться. Длинная процессия, медленно втягивающаяся в ворота, состояла из двух факельщиков, шествующих впереди белоснежных носилок гетеры, лазоревых носилок поскромнее, в которых еще четверо рабов с серебристыми торсами несли Айдану, и двух факельщиков, идущих позади всего этого великолепия - и была похожа на чудовищную сверкающую химеру, размеренно перебирающую человеческими ногами. Дом Понтия Мецената
Дахи: >>>>>>> из дома Понтия Мецената >>>>>>>> ...Дом держался из последних сил - надсадно кашлял встревоженными голосами рабов, страдал болезненным тиком невпопад гаснущих огней, исходил желчью непонимания и обиды, слюдой застывших в глазах гетеры, бился в судорогах разлаженности привычного бытия, - но еще держался. Дахи казалось - еще чуть-чуть, и картина рассыплется, и осядет у ее ног грудами ненужной, неживой, разноцветной мозаики, утратив основу, связующую части - в целое. Айданы не было. ...а может быть, все это только казалось ей. Может быть, ни Дом, ни прислуга вовсе не замечали этой пропажи, и жили обыденной своей жизнью, и недоуменно косились ей вслед, когда она городской сумасшедшей бесцельно бродила по коридорам, нервно вздрагивая от каждого звука, и пугаясь собственной тени, бросавшейся ей наперерез... Может быть, всему виной её неуёмное, безудержное воображение, эта впечатлительность, с самого детства игравшая с нею злую шутку - от которой она теряла сознание посреди шумной игры в джиннов, и неделю лежала потом в лихорадке, проживая чужую, нечеловеческую жизнь этих сказочных существ... может быть, она сходила с ума - она не знала. Единственного человека, знающего о ней все - и способного остановить это безмолвное погружение в расступающуюся бездну собственной души, на дне которой все отчетливее щерилось безумие, единственного человека, умеющего держать её Мир на своих плечах - не было.
Феликс: 23 авг день, ближе к вечеру>>>харчевня Ксена>>>>> Он спрятал клетку в дереве неподалеку, осторожно связал голубя и спрятал за пазухой. Подождал, пока успокоится сердце и подошел стучать. Он старался, чтоб рука была уверенной, чтоб там, в доме, услышали с первого раза.
Ксения: ...она увидела его издалека, еще когда он только спускался к Дому с крутого холма, и неловко грянулась с подоконника, заработав новый синяк впридачу к тому десятку, что щедро украшали ее белую, тонкую, слишком нежную для рабыни кожу - и со всех ног бросилась вниз, открывать... Шальным сквозняком пронеслась по лестнице, и с разбегу уткнулась выставленными ладошками в колонну у двери как раз тогда, когда в нее постучали. Ксения потянула тяжелую створку, не дав себе ни мгновения на раздумья - иначе решительности могло и не хватить - и встретилась с его глазами.
Феликс: - Войти... можно? - спросил он. Все сложилось хорошо, он успеет отдать ей. - Госпожа твоя примет меня опять? У меня подарок от моего господина. И на словах передать. Глаза опустились, свободной рукой он придержал голубя за пазухой.
Дахи: .. Дахи вынесло на порог, словно щепку волной на берег, и закрутило, безвольную, на месте... она слепо обшарила стоящих перед ней тусклым, не понимающим взглядом, и снова неслышно растворилась в глубине Дома, оставив после себя тяжелый цветочный запах и неуверенность - не примерещилось ли...
Ксения: ..она вздрогнула, когда из-за спины появилась хозяйка, и под её помертвевшим ищущим взглядом испуганно отступила прямо на Феликса, и вздрогнула снова, ощутив трепыханье между их соприкоснувшимися телами - будто кто-то живой поселился у него за пазухой! ...и уже привычно, буднично скользнула в обморок ему под ноги.
Феликс: - Что с ней... - деревянно сказал Феликс, порываясь следом, и столкнулся... или даже споткнулся. По нелепой случайности дождь больше не шел. По неизвестно когда впитанному неписанному закону Феликс не вздохнул, а, оставив клетку, метнулся в атрий смочить подол туники и вернулся быстрее, чем Осмараку кинжал в озеро принес. Привести служанку в чувство нужно было быстро, поскольку как ее... будили в прошлый раз, он помнил. Сидя на пятках возле ее головы, вытер ей лоб и щеки, и осторожно похлопал их, а потом и отер шею и ключицы мокрой ладонью.
Ксения: ... из вертящейся, как собака за хвостом, темноты выплыло и остановилось прямо перед ней встревоженное лицо Феликса. Когда к вернувшемуся зрению присоединились прочие чувства (холодные тонкие пальцы, сбегающие по шее... влага на горящем лице.. ) , стыд поднял её на ноги быстрее, чем любое обтирание. Боги, что он о ней теперь станет думать?!.. две встречи - и обе словно вышедшие из-под руки одного неумехи-гончара кривобокие плошки! одинаковые в своей неприглядности... дура обморочная!.. Сдерживая закипающие слезы, она уставилась в стену поверх его плеча, и скрипучим (а хотелось - спокойным! хотелось - равнодушным, холодным и учтивым!..) голосом поинтересовалась: - Так что мне передать госпоже?, и тут же сорвалась на совсем уж неподобающий писк : - ..и спасибо.. ну, что помог.. я госпожу испугалась просто...
Феликс: - Так ты не боишься птиц? - спросил он снизу, еще с колен, и пока поднимался, вытащил из-за пазухи голубя. Тот, трепыхаясь там, почти выбрался из некрепко стянутого ремня, и высвободить его совсем было недолго. - Держи. Выпустишь, он вернется к нам. У нас на крыше живут... А госпоже вот. Жаворонков, и на словах. Он кивнул на клетку, вкладывая голубя ей в ладонь, как показывал Филипп, и сжал ее пальцы поверх, двумя руками. - Крепче держи. Если хочешь, клетку принесу... после госпожи... я тут, на дереве спрятал... Иди сама сходи... Рядом... или я потом под дверь поставлю, заберешь. Если надо... - он выговорился торопливо, стараясь не показывать волнения и закончил: - Где госпожу найти?
Ксения: ...мысли спутались горячим клубком, и укатились куда-то... она ничего не поняла в его сбивчивых словах, и перестала слушать совсем. осталось только это, нестерпимое, жгучее : биение крохотного сердца в её ладонях, отдающееся в его руках - словно у них на троих был один пульс... ..очнулась только при упоминании госпожи, окатившим её ледяной водой : - не надо!.. не надо искать госпожу.. не сейчас! ты же видел её.. она не узнает никого.. она.. у неё.. вобщем, Айдана пропала. Последние слова сорвались с языка от отчаяния - и , по её мнению, совершенно все объясняли.
Феликс: Отчасти он мог это понять, и его не пугало, что она не узнАет его: она и так его не знала. И он сказал: - Надо. Мне велено. Потому что другая его часть подспудно чувствовала, что он сам сейчас никого не узнавал бы, если б его не продали. И потому что действительно было велено. И через паузу, когда дошло снова, что он еще и на словах передать был обязан, добавил: - Я должен. Эти слова должны были понравиться ей, во всяком случае, он надеялся так их сказать, чтоб она поняла, что не одна. Что где-то далеко, хоть и нет Айданы, есть кто-то, кто добивается возможности быть с ней, любить ее... Свело губы. Он отпустил руки Ксении. Вероятно, чтоб взять в руки себя. Ему надо было спрятать лицо. - Я сейчас - успел сказать он и выйти, прежде чем оно исказилось. Он быстро принес ей с дерева клетку, паузы хватило, чтоб вернуть себя к обязанностям: осмотреть дом, запомнить расположение комнат. - Выпустишь, когда надоест. Он вернется. Хорошо. Я сам ее найду, если тебе запретили.
Ксения: ...она бездумно и решительно шагнула ему навстречу, заступая дорогу вглубь Дома - и только потом запоздало испугалась, что это окончательно разорвет тонкую нить протянувшегося было между ними доверия : - ..прости.. Феликс, прости, я не могу тебя впустить.. мы сейчас никого не принимаем, нельзя.. Айданы нет. Госпожа.. не в себе.. не до гостей, не до подарков... прости, пожалуйста! ..и заторопилась, опережая возможный ответ : - я все, все передам госпоже!.. как только ей станет лучше! когда Айдана вернется.. твой хозяин не станет на тебя сердиться, ты ведь не виноват.. что у нас - такое.. ..и затихла, боясь поднять на него глаза, но по-прежнему загораживая собой проход. Прислугу в этом Доме учить умели.
Феликс: пауза повисла, потом он понял, что сегодня ему скорее всего придется впервые испытать недовольство хозяина. - Когда можно будет, привяжи ему нитку на лапу и выпусти, он найдет. Глаза смотрели на нее, на опущенную голову, мысли искали слов, смягчающих неисполнение. - На словах скажи: земляк твой знает что в твоих волосах - огонь, земляк твой слышит, что в твоём сердце - песня, праздник римского бога просто повод, чтоб сказать тебе - птица не поёт в одиночестве. >>>комната Осмарака>>>>>>>>>>>>
Феликс: >>>>24, авг, к вечеру, остийская>>>>>>. Феликс с усилием вернул его, подтянув углы губ и подняв подбородок, только у ворот дома, к которому подошел уже почти не чуя ног и рук. Надо было. Открыть могла и не Ксения... и госпожа могла оказаться здорова, и оскорбиться унынием на лице посланца с подарком. Так что, когда он стучался, выглядел статуей, у которой успели раскрасить только букет в кувшине на плече - подтянутый и без всякого выражения в глазах.
прислуга: Идя к дверям Амина благословляла Митру, давшего ей, своей милостью, рослое крепкое тело, которое, в отличии от рассудка, выдерживало пока и происходящий в Доме непрерывный кошмар, и три порки, и отсутствие еды, которую в суматохе рабам забыли приготовить. У зеркала в вестибуле она остановилась, чтоб скрыть складкой туники свежий рубец на плече: первый раз её выпороли после того как она передала слухи из дома Стервиев, надеясь отвлечь госпожу городскими сплетнями; второй раз за ответ "её до сих пор нет, госпожа" на вопрос об Айдане. Третью причину она почти не помнила, кажется, это случилось после того, как она не смогла правильно заварить любимый настой госпожи. Зато она точно помнила где остался рубец и что выходить в таком виде к дверям нельзя. Руки дрожали, складка никак не хотела драпироваться и, открывая дверь, Амина никак не походила на старшую рабыню, которая вот уже - сколько времени, светлый бог? - пытается вытянуть Дом из хаоса в который тот медленно погружается вместе с безумной, как ночь в аиде, хозяйкой и растерянной, заполошной прислугой, привыкшей к одной, сильной, руке и бестолково мечущейся по Дому в отсутствие оной. Глаза угольно сверкнули из проёма, охватывая пространство за ним целиком, как фреску без объема. Амина кашлянула, собирая все силы в голос, зазвучавший, слава Митре, ровно и лишь немного глуше обычного: - Чей? Что хочешь?
Феликс: ударило не взглядом или словом, ударило цветом глаз и звуком голоса. Не те. Так что ответил он после паузы, торопливо выталкивая слова, пока не переспросили с недовольством: - Земляк твоей госпожи хочет напомнить ей о себе и посылает эти цветы, желая сказать этим, что в чужом городе вдали от родной земли есть душа, которая поймет ее одиночество и воля, готовая его побороть. Он понимал, что говорит лишнее, что его не обязывали к откровениям, но, снимая с плеча кувшин, протягивая его открывшей, смотрел напряженно сквозь нее, и спину ему держал не страх, и не память о том, как надо, а настойчивое желание спросить, где та, другая, которая Ксения. И понимание, что этим только навредит и ей и себе, а заодно и Осмараку тоже, может быть. Потому что эта ее по щекам била, а Феликс о ней. Потому что ревность прислуги он знал очень хорошо, этому чувству нужен был не объект, а повод.
прислуга: Амина внутренне сжалась, представив, что всю эту ерунду надо будет дословно передавать хозяйке, а она даже порядок слов запомнить вряд ли сможет. - Прекрасно. Ответа не будет. Давай, - отчеканила бесцветно, практически вырывая вазу из рук посланного. Кое-как запахнула одной рукой тяжёлую дверь, на пару мгновений прислонилась к ней спиной, словно чтоб выпрямить, глубоко вздохнула и понесла, надеясь что этой вазой ей не запустят в голову.
Феликс: Он еле успел отпустить кувшин прежде чем дернуло всем телом. И выдохнул, когда захлопнулась дверь. И то не сразу. Слишком не хотелось понимать, что та, другая, не выйдет. Хотелось надеяться, что она, может быть, хотя бы увидит откуда-нибудь. Хотя откуда ей было видеть, разве что с крыши. Ушел он медленно. >>>>>>>комната Осмарака в инсуле.>>>>>>>>>>>>
прислуга: Вазу не швырнули. Только слабым голосом потребовали Ксению, чтоб та спала у двери. И Амина с нескрываемым удовольствием переложила тяжесть на тощие плечики. Бесполезная до этого момента девчонка ей не нравилась.
Осмарак: >>>комната Осмарака в инсуле Он не стал таиться. Чем уверенней идешь, тем меньше привлекаешь внимание. Только прислушался сильнее, ныряя в узкую щель между домом гетеры и инсулой. Замер на пару ударов сердца, слушая как где-то наверху затихает колыбельная и прикрывают ставни. Крюк, обмотанный шнуром, глухо упал на черепицу. Ночь таилась. Ночь не давала ни знака, ни повода, ни звука чтоб усомниться. Ос дернул верёвку, проверяя - судьба ли, и полез. И только распластавшись на крыше понял, что звук был не закрывающейся ставни. А такого же точно крюка. Только лезли из дома. За головой показались плечи, за ними - мешок. Вор ли, удачливый соперник, а разойтись уже не получится. Он не успел подумать, не успел рассмотреть, не успел понять - и метнул. Метнул в горло, как только мужчина встал в рост и развернулся лицом, метнул, понукаемый привычкой, толкающей под руку "встреча на ночной крыше - добра не жди". И, слушая как шумно валится человек, с глухим рычанием думал - зачем?! Запахло остро, знакомо... слишком сильно для точного броска под кадык. И другая, въевшаяся, привычка, подняла Оса шипящего "ублюдок... урод... шшштоб тебе..." вперёд - обшаривать тело, потрошить мешок, пока на звуки не прилетели стрелы, не прибежали мечи... Пояс. Вот что так громко зазвенело, упав. Он был тяжелым, до странности. Как у купца. Ос сорвал его, перевернул мертвеца, кинул один взгляд на искаженное лицо... и застыл, перекошенный почти таким же оскалом - Хромой! Несостоявшийся попутчик. Переплелись значит дорожки. Но удивляться было некогда. Он выдернул из горла Милосердного, ощупал запястья, пальцы... металл блеснул на груди и из разреза туники Ос сорвал какой-то амулет. Что за металл? После, после, мешок, затянутые морским узлом завязки не поддавались, скользкие и... липкие? Черные змеи... сухость в глотке... спазм в животе, словно в подбрюшье вогнали копье... кровь блестит масляно, как будто опрокинули светильник... черные змеи из мешка ползут к ногам, шипят, тянутся, а ноги окаменели и нет сил оторвать взгляд от окровавленной женской головы, которая катится, катится, катится неостановимо по крыше мирного женского дома... Кажется, он кричал. Или хрипел. Или пытался прохрипеть то ли проклятье, то ли мольбу. Тишина рухнула с грохотом, женским визгом, топотом ног, ночь вспыхнула, заметались факелы... огненные дэвы вышли из ада и Ос шарахнулся от них, кубарем, не видя дороги, на неслушающихся ногах, превращённых горгоной в камень... >>>>>>>>>>>>>>закоулки
прислуга: Разбудил её звонкий грохот. Но встать сразу не получилось - саднило избитое тело. Амина тихонько застонала сквозь зубы, сдернула себя с ложа и пошла в комнату хозяйки - кто ещё посмеет грохотать в этом доме? Открыла дверь и сперва не поняла, уставившись в широко распахнутые в потолок удивлённые глаза Ксении. Мёртвые глаза той, что спала у порога хозяйской спальни, да так и осталась спать - с перерезанным горлом. И только посмотрев дальше, в глубину кубикулы, Амина завизжала, пронзительно, истошно, как не визжала даже под поркой... и замолчала внезапно, глядя на обезглавленное тело хозяйки. И расцвела страшной улыбкой освобождённого смертью раба, до которой далеко огненному дэву. - Охрааааааанаааааа!!! Убили!!! Горе!!! Убилииии!!!
прислуга: Пока бегали, орали, выли, голосили, искали, ловили, не поймали.. Амина сидела на кухне, пряча торжество в кружке с вином на травах. Хозяйским вином. Лучшим. И кому было дело до него сейчас? А потом, они стали стекаться в кухню, причитая, плача, перешептываясь, злобно ругаясь, а охранники - отрешенно молча и изредка изрыгая проклятия. Когда гул стал нестерпимым, она поставила куржку и прикрикнула: - Хватит. Все головы повернулись к ней как под ветром. - Амина... нас распнут... - Нас распнут, шлюхина дочь!! - Амина, они никого не поймали... - Молчи, лярва, труп на крыше, не было больше никого! - А подох он сам? Сам себе горло перерезал, раскаялся, кобель ты черномазый! - Ах ты...! - Амина, Амина, они скажут что мы были заодно... а наследница... наследница приедет и скоримт нас псам!! Амина... - Молчать. Сказала она не громко, но привычные к двум гарпиям слуги притихли как мыши перед змеёй. - Слушайте все. Что бы вы там ни думали, убийц было двое. Одного наша храбрая охрана, - она бросила презрительный взгляд на здоровяков, - успела догнать и убить. На крыше. Второй, к сожалению, сбежал. Она чеканила слова, чтоб они впечатались в глупые головы как клейма: - Всё было именно так. Кто скажет иначе - тот впустил убийц в дом. И не усложняйте. Кто-нибудь уже пошел за вигилами? Нет? Так чего замерли? Пшли! А когда кухня опустела, она села и допила. За то, чтоб Аид был добр к этому, на крыше. Кем бы он ни был.
Филипп: из лавки Суламиты Не так уж много он успел рассыпать ягод..не хватало третьей, свободной руки. До дома гетеры если поторопиться, то и не очень далеко и долго было. Корзины легкими не были и от них хотелось избавиться. Чем быстрее тем лучше. Он отдышался и постучал.
прислуга: После ночного разговора с префектом вигилов всё ещё тряслись руки. Конечно, она не приняла всерьёз угроз "пытать-дознаться-сгноить!", и на вопросы отвечала стройно, связно, и другим не позволила лишнего сказать. Но быть старшей в доме оказалось куда труднее и не так весело как она думала. Труп разбойника был предъявлен, да и голова госпожи привела префекта вигилов в такой священный ужас, что он поспешил поскорее убраться из печального дома. Но оставил своих людей - описать имущество, подлежащее опечатыванию до приезда наследницы или до судебного решения. В доме царил полнейший разгром - все более-менее ценное было описано, стащено в подвал, закрыто на замок, ключ от которого отправили на хранение лично претору перегринов. На пропитание всей оравы рабов до неведомо когда ожидающегося приезда новой госпожи Амине оставили какие-то жалкие медяки, винный подвал опечатали, продуктовый - порядком опустошили люди префекта, шипя "вякни только" когда она пыталась протестовать. На похороны тоже выделили жалкие крохи - никто не хотел брать на себя смелость отчитываться неизвестным наследникам о лишних тратах. Она не спала всю ночь, её знобило, начинал ныть висок, чего прежде никогда не случалось, даже после побоев. Но на стук она вышла сама - мало ли кто ещё может нагрянуть. Увидев посыльного с корзинками съестного, Амина чуть не расхохоталась - ягоды! Только дорогих ягод ей сейчас и не хватало. - Пшел. Не возьму, неси обратно, у нас тут такое.... не до тебя, - кышкнула устало.
Филипп: Ну вот, теперь те же ягоды обратно тащить.. - что Суламите-то сказать? Потом принести или вообще не надо? Будь в дверях сверстник, он бы неприменно спросил бы что произошло, а у этой спросилось только "почему?"
прислуга: Малец ещё чего-то хотел, Амина почти не прислушивалась, собираясь захлопнуть дверь, только осоловело смотрела как из корзинки падает несколько ягод и по привычке думала "накажут". Перевела взгляд на лицо... раб, точно раб, кто ж свободного в таком возрасте так бить будет? Свои ещё болели, и даже если приложить к рубцам отрезанную голову - не поможет. Амина покачала головой, вздохнула так, что аж туника на груди затрещала: - Что сказать... да так и скажи, скоро, поди, весь город знать будет... госпожу нашу ночью убили страшно, голову отрезали разбойники, служанку убили... Ксению, знаешь? Она у тебя корзинки-то принимала наверно... хотя, она же не так давно... в общем зарезали и рабыню, горе у нас и расходы сплошные... - и вскинулась, подумав о новой госпоже, какая ещё будет, чего захочет? - Но ты уж так хозяйке своей скажи, что пусть войдет в положение, не обижается, вот новая госпожа приедет, может и будем у вас брать. Ну, некогда мне тут с тобой, иди уж. И, захлопывая дверь, первый раз всерьёз задумалась - а вдруг новая будет хуже прежней?! Ох, светлый Митра, смилуйся...
Филипп: Он уже знал, что люди иногда умирают насовсем, гетеру эту не знал(просьба разузнать что к чему не в счет), рабыню Ксению тоже..а все равно как-то их было жалко. И чем больше об этом задумывался, тем жальчее становилось и не потому, что горе и расходы. Просто женщины, жалко женщин, когда их убивают. Тем более, когда страшно. Но это все рано не помешало подобрать честно выпавшие ягоды и отправить их в рот даже не обдув. Корзинки надо было снова тащить обратно через полгорода.. И Осмараку сказать что его гетера того..точнее, ее того, насовсем. >>>> Лавка Суламиты.>>>>
Лупас: >>>из дома Курионов(через бычий рынок и город) Он услышал это ещё на рынке, где зарёванная раба, покупая самую дешевую завонявшуюся рыбу, с охами и всхлипами повествовала всему Бычьему про двух разбойников. Двух! Лярвы их дери! Сперва он подумал, что первый раз за жизнь ослышался. Но свой человечек в доме эдила подтвердил и Волк рычал всю дорогу до нужного дома. Разговор служанки с посыльным нового не добавил, следы затоптали напрочь, видимо - охрана гетеры, а сверху протоптались люди эдила. Но стена... стена сказала о многом. Их действительно было двое. Если Федул поднанял ещё кого-то, зарезать за самоуправство следовало немедленно. Если решил с кем-то поделится ветеран, этот кто-то может потребовать оставшиеся пять тысяч. В лучшем случае. В худшем же... тем скорее его надо было найти. >>>Красильня
Публий: >>>улица - Или может... - передумал По, увидев толпу плебса, разглядывающую намалёванное на искомой стенке нечто. Нечто, видимо, должно было изображать битву на крыше, но замысел безымянного автора угадывался только в напоминающих щупальца ручках с палочками-мечами, торчащих в странные стороны из бочкообразных тел. Безголовая гетера в не совсем приличной позе угадывалась в кучке, набросанной народным живописцем у самых камней мостовой. Тщательнее всего был выписан мешок с гетериным добром, составлявший центр композиции. - Богата империя талантами, - брезгливо констатировал По, указывая своим сирийцам на зевак, тряся в воздухе пальцами с шипящим, - ззззззз.... Рабы поняли правильно и двинулись разгонять. Когда стена открылась во всей своей неприглядности, стало очевидно, что она - не та. В старом городском доме поклонники, бывало, и к нему пытались попасть через стену. Но не с людной же улицы! Публий подошел, поскрёб ногтем краску, присмотрелся и обошел Двуликий до укромного угла, двух следов от верёвок, грязных отпечатков сандалий и бескровной чистоты штукатурки. Про реки крови, как всегда, приврали. И кое про что ещё тоже. Если допрошенная охрана убила одного на крыше, а второй в это время бежал - где следы преследователей? Верёвки висели, как минимум одна. Никто подготовленный, в здравом уме, не будет прыгать с крыши в узкий простенок, рискуя повредить ноги и вообще свернуть шеи, когда надо преследовать беглеца. Никто не будет делать крюк через дверь, рискуя его упустить, когда висит верёвка. Где следы? Кто приходил к тебе, Дахи? Что нёс и что забрал? По раздраженно сплёл пальцы и закусил ноготь большого. Копаться в этом можно было до падения Империи. Маленькие грязные тайны человеческой души. Ничтожные многочисленные секретики. Ну какая может быть в человеке большая тайна? Тайна была только одна - для чего они все понадобились Великой? Только ли как ещё одна стихия? Тяжелые тёплые капли уже похлопывали по плечу - обернись. Но спрашивать было не у кого. По вернулся к дверям и велел Тощему стучать погромче.
прислуга: За дешевую рыбу ей выговаривали с самого утра, все кому не лень, а не лень лень было никому. Амина и сама морщилась от мгновенно пропитавшего дом запаха тухлятины. Умолкли только после того, как она пригрозила, что кормить не будет вообще, вложив все наличные в похороны госпожи и кто посмеет её упрекнуть - преданную рабу? Умолкли, но косились так, что впору было опасаться за собственную голову. До Дома начало постепенно доходить, что железная рука, державшая его за горло, канула вместе с гетерой. И Амина решила открывать двери сама, до того момента когда новая хозяйка переступит порог. Мало ли кто там ещё мог прийти и что спросить? Господина за рабом она заметила сразу, как и отодвинутую, но не разошедшуюся толпу. И, поколебавшись мгновение, из двух зол выбрала меньшее, с низким поклоном распахнув дверь и взглядом умоляя входить побыстрее.
Публий: Тощий, повинуясь незаметному посторонним знаку, просочился мимо грудастой рабыньки с традиционным "где тут у вас латрина?" - осматривать дом, а По хватило взгляда, чтоб оценить ситуацию. Глаза рабыни и разгром, царящий в роскошном некогда доме, говорили красноречивее любых отчётов делаториев. По не пошел дальше атрия, усевшись на скамью, не перевёрнутую только в силу своей громоздкости. "Дааа, мальчики, если вы и дальше будете так облегчать мне работу, я, пожалуй, уволюсь", помечтал мимоходом и приступил сразу: - Где мои изумруды, дорогуша?
прислуга: У неё захолонуло и заполыхало одновременно - теперь ещё и это! Пришедшего она никогда не видела, но одежда, манеры, все эти кольца не оставляли сомнений в роде занятий. И положении. Амина знать не знала ни про какие изумруды, кроме тех, что были опечатаны людьми префекта, но то были изумруды госпожи, и достаться должны были наследнице. - Какие изумруды, господин?
Публий: - Мои изумруды, - отчеканил По, сдвигая брови. - Те, которые мне проспорила твоя госпожа, а доверенная рабыня, которая была с ней на пиру, должна была принести после пира. Или ты думаешь, киска моя, что слово такой как Дахи умирает вместе с хозяйкой? Если тебе, мерзавка, не дорого имя покойной госпожи и ты вздумала их присвоить, я тебя разочарую - у спора были свидетели, - проинформировал По скучным голосом. Если рабыня позволила мальчикам эдила сотворить такое с домом, говорить можно было что угодно, скушает она всё и попросит добавки. А запомнить она должна была только изумруды.
прислуга: "Проспорила??? Когда?" Изумруды лежали в опечатанном подвале, Амина даже помнила в каком сундуке. Но проспорила или нет, а новая хозяйка, если характер её похож на сестрин, за упущенные драгоценности могла и голову оторвать. Отдать так - без подтверждения, по слову, без суда?! Если этот хочет судиться, так пусть судится хоть с покойной госпожой, хоть с новой, а она, Амина, тут не при чём. "Присвоить" её добило и Амина решила стоять насмерть. Тем более было на кого свалить. - Господин, не слышала я ни про какие споры, я просто комнатная рабыня, не доверенная, а управительница-то наша сбежала, это, верно, она знала что передать, может она и взяла, сразу после пира пропала-то, а я ничего не знаю, господин, и ключей у меня нет, отобрали всё, но видно неспроста сбежала управительница-то, - запричитала она, стараясь быть убедительной, - эта Айдана всегда такая была, себе на уме, злющая, мрачная, а когда отвар варила, так я вообще боялась, что она госпожу травит, госпожа странная была после отвара, и жить без него не могла, уж не знаю что она там подсыпала... а я не знаю ничего, господин, ни про какие изумруды не знаю, я за нарядами госпожи смотрела только...
Публий: По знал рецепты как минимум двух десятков отваров, жить без которых, распробовав, было уже невозможно. А значит - и без знающего рецептуру. Слабым - невозможно. Но кто не слаб? Дахи не упала бы в его глазах даже если бы когда-нибудь в них поднималась. А вот служанка взлетела стремительно. - Лжоооошь, кисонька. Не помню я чтоб у Дахи была какая-то раба Айдана. Ты понимаешь кому ты лжешь и чем это тебе грозит? Ты понимаешь какие у меня связи? Не советую придумывать никаких сбежавших женщин, так ты от меня не отделаешься.
прислуга: - Не лгу я, господин, - Амина возмутилась уже искренне - как это никакой Айданы? Демон им что ли всем мерещился и мучил столько лет? - Айдана не раба, она свободная, с госпожой из самой Антиохии приехала, давно при ней, постоянно, да её весь город видел с госпожой, и ты, господин, должен был видеть, она же неотлучно была, припомни - немолодая такая, тёмная вся, и волосы тёмные, а глаза светлые, злые, смотрит - как гвоздём прибивает, и сама как гвоздь, ржавая, старая, а крепкая. Убедить в виновности Айданы надо было во что бы то ни стало, изумруды стоили всех рабов в доме, и Амина рискнула, впервые в жизни, рассказать то, о чем и сама старалась забыть, однажды обнаружив: - И она... она нож носила под одеждой, господин. Всегда. А после пира пропала как в воду. И одежда её вся тут осталась. Неспроста же.
Публий: Айдану он, разумеется, помнил. Хоть и видел только издали, на пирах. И удивлялся всегда - с чего это Дахи приспичило таскать с собой такую... неэстетичную рабыню. Подчеркивать свою красоту чужой старостью глупо и не действенно, скорее тоску нагонишь. Не конкуренции же своей красоте она боялась? Нож объяснял многое. Вот как. Женская охрана. Опытная. И знающая очень интересные рецепты. Так кто кому тут был госпожой? - Мммм... - протянул По, "смягчаясь", - припоминаю. Но смотри, проверю. И если ты солгала... Кстати, когда похороны?
прислуга: Это он что же, угрожает? После всего безумия которое она тут пережила... и неизвестно какое ещё предстоит?! "Да чтоб тебе пусто было, куннус толстопузов! И тебя такая же судьба поджидает!!" Амина вскинула подбородок и отрезала, отделяя каждую фразу: - А некому хоронить. И не на что. Ни один покровитель ни прийти, ни денег прислать и не подумал. Люди шепчутся - это потому что принцепс к госпоже благоволил. Кто ж захочет признаться, что был ему соперником? Ни один. Лежит в холодке. Ждёт.
Публий: Бедняжка уже сказала ему больше, чем он рассчитывал, и По позволил себе улыбнуться уголками губ: - А вот это, дорогуша, совсем печально. Не провожай. Тощий нарисовался рядом у самой двери и, как только она шумно захлопнулась за их спинами, доложил: - Разгром везде. Тухлую рыбу едят. Следов никаких, но рожи у них такие, как-будто они свою госпожу сами зарезали. Настороженные все. Говорить ни один не захотел. Все послали... - Не уточняй. Сходи молча, - оборвал По, которому несвоевременный доклад, жужжащий над ухом без разрешения, мешал ухватить что-то, вертевшееся перед самым носом, что-то очевидное, как кусок мозаики, только что отвалившийся от стены и готовый встать обратно в картинку - только приложи. Публий невнимательно окинул взглядом народное творчество, потекшее от усиливающегося дождя, нетерпеливо прищёлкнул пальцами, подзывая сирийцев с лектикой... и вспомнил другую стену. С куда более выразительной картинкой, интересным сюжетом и несомненным портретным сходством. "Парфянский посланник!" Мозаика сложилась - интересней некуда. - Быстро! В винную лавку! - скомандовал, уже в лектике утирая освежающие поцелуи Великой с улыбающегося лица.
Амина: Она и не думала провожать - много чести для такого визитёра. Проводил старший охранник Карим, вышедший, мрачнее тучи, за чужим рабом, шаставшим по Дому. А заперев, сунулся к Амине с претензией: - Пускаешь кого попало, пропадёт что - кто отвечать будет? Амина, три года следившая как управляется с людьми карга-Айдана, сузила глаза, одёрнув себя, чтоб не упереть, по-простецки, руки в боки, вздохнула и отбрила: - У нас уже кое-что пропало, Карим, помнишь?! Вы, восемь тупиц, проворонили госпожу. И служанку. Дорогую, между прочим, рабыню. И я знаю кто за это будет отвечать, если мы с тобой не поладим. А мы с тобой не поладим, если до приезда новой госпожи пропадёт ещё хотя бы один раб. Никого не выпускай, даже повариху на рынок! Сама буду всё закупать. И внимательно смотри за мальчишкой новеньким, он недавно шлялся где-то полдня. К делу его приставь! - К какому? Его купили привратником, истопщиком и за зеленью в доме приглядывать, к двери я его - такого - сейчас не поставлю, - возмутился было Карим, но Амина оборвала: - Вот к зелени и приставь! - и не давая амбалу времени опомниться или возразить, резко развернулась и ушла на кухню, где четыре рабыни во главе с кухаркой, морща носы, пытались сообразить что-то съедобное всё из той же дешевой рыбы. - Вы все! Если хотите остаться тут при новой госпоже, а не доживать в лупанарах, чтоб завтра выдраили весь Дом! Чтоб блестел! Новая хозяйка может приехать в любой момент, а за нынешний погром даже от самой доброй не поздоровится. И, не слушая охов и ворчания, ушла к себе в кубикулу, села на постель, закрыв лицо руками, набираясь решимости. Сестра покойной хозяйки наверняка привезёт с собой одну, а то и двух доверенных служанок. И если она, Амина, хочет остаться ключницей, старшей рабыней в доме не только до приезда молодой персиянки, ей нужно не просто организовать достойную встречу. Ей нужно стать незаменимой. И похороны организовать по высшему разряду. Только как, светлый Митра, как - на эти гроши?! Из девяти рабов мужского пола и пяти - женского, только массажистка-косметка Галия была настолько шустра, любопытна и близка к хозяйке, чтоб подсказать то, что Амина упустила сама - имена. Но грамотной была одна Амина, и до ночи она карабяла два жалостливых письма - Гнею Домицию Агенобарбу и Статиллии.
Амина: август, 26, раннее утро - Амина, чем мне голубя кормить, если мне кухарка ничего не даёт??? Всю ночь вскакивающая на каждый шорох, осунувшаяся, не выспавшаяся, поднявшая всех служанок на уборку ещё до света, Амина капнула на палец горячим сургучом, ойкнула и взмолилась: - Митра всемогущий!!! Какого голубя?! Новый рабёнок уставился на неё как на жирафа Цезаря: - Ну у Ксении же голубь был.. точнее он есть, а... кормить-то чем? Амина подула на руку, соображая - голубь у рабыни, недавно появившейся в доме. Рабыни, которая погибла вместе с госпожой. Птица, о которой никто ничего не знал. У рабыни. Почтовый голубь? Дышать стало трудно, как-будто им всем уже накинули на горло удавки и затягивают. - Голубь... голубя выпусти. Только за жаворонками хозяйкиными смотри. Самим есть нечего, не хватало ещё рабьих голубей кормить, - приказала как можно спокойнее, запечатала письма, и, не доверяя никому, а новенькому черномазому пацанёнку особенно, понесла их сама. >>>дом Статилии>>>дом Клавдии Минор
Амина: >>>Улица Подошла она хоть и со стороны постикума, но дверь открыл Карим, собственноручно. - Не приехала новая? - сама не зная с опасением или надеждой спросила первым делом. - Нее. - Тогда почему ты здесь?! А на главных кто стоит?! - излила на него всё возмущение Амина. - Остальные, чё... мало что ли? - Ночью недавно мало было, - поджала губы Амина, оборвав коротко и весомо. Карим прижух, зато весь дом высыпал её встречать, лебезя, требуя, причитая... И, рассказывая про деньги, полученные и обещанные, рассылая с поручениями, приставляя всех к месту, Амина на мгновение захотела снова почувствовать себя маленьким деревцем, укрытым от урагана. Но ураган закрутил, поволок... встряхнул, и через какой-то час она разметала его сама.
Амина: 27, август, утро Подготовка к похоронам была закончена ещё вчерашним вечером, новая хозяйка всё не появлялась, и Амина не торопилась бы вставать, если бы рабы Агенобарба не явились сразу после рассвета с обещанной надгробной скульптурой. Временно установленная в атриуме нимфа как будто жила своей жизнью под грубым холстом - так живы были очертания в полный человеческий рост, и Амина, не выдержав нервирующего ощущения, велела разрезать верёвки и снять ткань. Подивилась вместе со всеми красотой и точно переданными чувствами, тронула холодное мраморное плечо, словно отдавая всю боль проведённых здесь пяти лет скорбящему камню, и успокоилась как будто душа Дахи, поняв, что её есть кому оплакать, наконец покинула этот дом.
Мэхдохт: >>> Остия. Постоялый двор Собравшись второпях, едва ли не через полчаса после визита гостя, процессия, наконец, двинулась в сторону Рима. Нетерпение Мэхдохт, казалось, передалось всем вплоть до вьючного ослика, и тот спешил к городу так, будто за ним гнался мясник. Спустя пару-тройку часов изнуряющей дороги Мэхдохт стояла посреди шумной улицы и со смутными чувствами глядела на домус сестры. Отчего-то он казался ей неживым. - Стучи, - кивнула она одному из слуг, и тот коснулся двери вежливо, но настойчиво. Мэхдохт поправила тонкие ткани, прикрывающие волосы, и кинула взгляд вдоль улицы. Часть прохожих спешила по своим делам, другие же глядели на персиянку с любопытством и каким-то…сочувствием что ли?..в глазах. - Ну что же там, уснули? – возмущенно прошипела Мэхдохт под нос, хотя успеть открыть дверь так быстро мог бы только тот, кто стоял прямо под ней и ждал неустанно.
Амина: ...и настолько ей полегчало, что прошлась она по дому как хозяйка, заглянув в каждую дверь, приметив внимательным взглядом пару каким-то чудом оставшихся после уборки соринок, убрав их, пожурив одних, похвалив других, ободрив унывающих третьих, даже на жаворонков, поселенных в перистиле, остановилась полюбоваться. А когда один из них засвиристел, отчего-то вспомнила вчерашний наглый гладиаторский поцелуй и улыбнулась "вот балбес...". Поводила пальцем по прутьям клетки, размышляя - пойти, что ли, в театр этот... и скорее чутьём, чем слухом, уловила далёкий требовательный стук. Улыбка с лица слетела ещё до того, как притопал дежуривший у двери Карим, которому строго-настрого запрещено было отворять самому. - Чего, не слышишь что ли?! - Слышу, - весомо и собрано отчеканила Амина, хотя внутри всё аж перевернулось. И поспешила к дверям. Сходство было таким очевидным, что не обманулся бы даже слепой - похожи были и голоса. То, чего она боялась больше всего - случилось. Но кланяясь - словно духом падая до земли - она не теряла надежды. Не такова была. - Аве, госпожа Мехдохт. Мы ждали твоего приезда, и покои тебе готовы. Пожалуй в Дом. И отступила с поклоном, шире распахнув дверь, пропуская новую хозяйку. Дом дохнул неуютным сквозняком и утих, словно выжидая.
Мэхдохт: Мехдохт чуть прищурилась, взглянув на рабыню, будто и правда могла ее припомнить. Когда же девушка поднялась, персиянка улыбнулась ласково, стараясь выглядеть при этом искренней, хотя и вправду была рада наконец-то оказаться в доме у сестры. Странно, что та не вышла встретить ее. - Аве, - она ступила в дом и огляделась с любопытством. – Попроси кого-нибудь, пусть помогут моим рабам отнести вещи в приготовленные покои. Саназ? – и когда рабыня отозвалась за плечом, добавила тихо: - Приготовь одежды, это путешествие меня вымотало… После жаркой и пыльной дороги не то, что одежды, кожу хотелось сменить. Но внутри было прохладнее, и это чуть успокаивало. Все же сестру хотелось увидеть немедленно, хотя бы руки пожать да в глаза взглянуть. Сколько прошло? Лет пять с тех пор, как они виделись в последний раз? - Милая, - Мехдохт тронула рабыню за руку, желая показать, какую важную просьбу той предстоит выполнить. – Проведи меня скорее к сестре, к Дахи. Только и живу последние дни мыслью о встрече с ней.
Амина: Привыкшая к хозяйкиным обморокам и истериками Амина краем глаза отметила, что от статуи нимфы новая госпожа далеко, от обложенной подушками скамьи близко, если будет падать, то и ничего... и поклонилась ещё раз с достоинством, положенным при горестной вести: - Наша скорбь безмерна, госпожа. Я не могу проводить тебя к живой, только к мёртвой. Твою сестру убили. Прокрались в дом, одного охрана прикончила, второй скрылся. Это случилось три ночи назад, мы ждали тебя для похорон. Она склонила голову, опустив взгляд в пол и накрепко врастая в мозаику атриума, чтоб не сдуло очередным - светлый Митра, каким уже по счёту? - ураганом. Слишком много их было в её жизни, чтоб она по-настоящему боялась, просто сжималось всё внутри и ныл недавний рубец.
Мэхдохт: Рабыня заговорила, не трогаясь с места, и Мэхдохт уже начала задыхаться раздражением. Только на третьей фразе до нее стал доходить смысл звучащих слов. «Убили» стукнуло куда-то под ребра, сжало ужасом сердце. Мэхдохт будто подавилась дыханием и, вздрогнув, опустила взгляд. Чьи-то ладони подхватили ее под локоть, но она лишь отдернула руку и сжала дрожащими пальцами кисть плата. Сесть… Лучше сесть, чтобы хотя бы не думать, как стоять. Мэхдохт дошла до ближайшей скамьи – даже увереннее, чем ожидала от себя, - и опустилась в подушки. В голове ураганом вилась тьма мыслей, но девушка долго не могла поймать ни одной. Так вот о какой дороге горя говорила та гадалка? Как же так, Дахи!.. - Уже известно, кто это был, и почему ее убили? – наконец выдавила из себя Мэхдохт, поднимая взгляд. Как они могли допустить такое? Внутреннюю пустоту потихоньку заполнял гнев. И страх увидеть Дахи мертвой, пустить ее в свои кошмары, чтобы еще одна чужая смерть во сне сжимала обручем ей грудь.
Амина: Привезённая служанка подоспела ровнёхонько чтобы... быть отстранённой. И Амина, глядя как юная матрона держится, нашла в себе силы не только рот открыть, но и доложить не причитая и не тараторя, как спешат, обычно, избавиться от тяжеленного груза, а разделив на части, как посильное: - Мы не знаем, труп убийцы забрали, больше нам ничего не сообщали, госпожа. Префект вигилов был, люди претора перегринов опечатали имущество до приезда наследницы - твоего приезда. Я ходила к покровительнице нашей покойной госпожи - будущей императрице, Статилии, она обещала помочь, но как - не сказала. Дахи покровительствовали многие влиятельные люди. И... император тоже. С вопросами лучше быть осторожнее, госпожа. За спиной зашуршали - кто-то из домашних догадался метнуться за вином, и даже не забыл разбавить, как успела заметить Амина, пока отнимала поднос с киликсом и склонялась с ним перед Мехдохт. Склонялась в полной тишине - Дом молчал. Слуги маячили тенями на границе перистиля, и даже птицы, певшие с самого утра, умолкли, словно над домом висела грозовая туча.
Мэхдохт: Мэхдохт слушала, уставившись в одну точку, куда-то за плечо девушки. Вопросов рождалось все больше и больше, и потому, когда прозвучало это «лучше быть осторожнее, госпожа», Мэхдохт дернула недовольно подбородком. Вот, значит, как. Да, было наивно думать, что Дахи убили из-за каких-нибудь драгоценностей. Но все же так явно, так явно… Горло вдруг сжало такой жалостью, что Мэхдохт, лишь бы не расплакаться прилюдно, скрипнула зубами. - Как звать тебя? У… - она не смогла закончить фразу, споткнувшись об имя сестры. Девушка нахмурилась, задумавшись, и, наконец, произнесла: - Айдана, кажется…Где она? Приближенная к Дахи, Айдана могла бы рассказать больше. Мэхдохт приняла киликс с вином, но отпить не спешила, задумчиво стуча по стенке сосуда ноготками.
Амина: - Я Амина, моя госпожа. Комнатная рабыня госпожи Дахи, ключница, до твоего решения, - негромко представилась Амина, гадая что значит этот жест - понимание, недоверие или протест... но понять не успела - Айдана, кажется… Где она? - резануло уши именем, при упоминании которого, Амине показалось, что Дом обрушился на неё вей своей тяжестью - с роскошью, развратом, тайнами и страстями, запахом Айданиного пойла, который всегда казался ей удушливым, рухнул на плечи балками, криками, плетьми, болезнями и смертями... и она выпрямилась как кариатида, потому что с прямой спиной потолок держать легче. - Айдана пропала незадолго до смерти госпожи. Все вещи остались на месте. Но она ведь свободная, плагиариев* не вызывали. *охотники за рабами
Мэхдохт: Значит, пропала… Еще один повод подумать на досуге. Мэхдохт, наконец, решилась и сделала небольшой глоток вина, а потом отдала киликс обратно. Сейчас бы воды ледяной и вздрогнуть от нее, да так, чтобы все мысли встали на место, а в теле бодрость появилась, которой потребуется в ближайшее время ох как много. - Амина… - повторила она, пробуя имя на язык и собираясь с мыслями. – Это Саназ, - Мэхдохт указала рукой на свою рабыню. Она будет все время подле меня. Бабак и Дариуш, те, что прибыли со мной… Хочу, чтобы они охраняли меня и мои покои. Здешняя охрана, видимо, не особо надежна. Мэхдохт поднялась, прислушиваясь к себе. Вроде бы силы есть не сидеть тут, у входа, как последняя дуреха. Дахи три дня ждала ее – пришло время похоронить сестру. Она тяжело вздохнула, представляя, сколько предстоит всего. Но зато заботы помогут ей отвлечься и не погрузиться в пучину уныния, как однажды. - Амина, ты пока останешься ключницей, я полагаюсь на тебя. Расскажи, что готово к похоронам. Отослала ли ты печальную новость нашей матери? И надо будет все-таки сходить к телу Дахи. От этой мысли холодело все внутри. Увидеть то, что осталось от сестры, значило окончательно признать, что больше никогда она не увидит и не услышит ее.
Амина: - Да, госпожа, как прикажешь, - склонила голову в поклоне Амина и так и дослушала хозяйку, ничем не выдав вспыхнувшее в глазах торжество. - Благодарю, я буду верно тебе служить. И, позволь... если тебе не нужна такая же пышная лектика, как сестре, четверых из восьми мулатов, тех, что стояли в ту ночь на дежурстве, надо бы продать, - добавила совершенно искренне, потому что ей и самой было неуютно в доме с охраной, проворонившей убийц. - Они бесполезны. "И не проболтаются о подробностях своего и нашего позора, там, где подальше..." Она указала на дверь кубикулы, где ждала последней дороги Дахи, а потом на нимфу: - К похоронам всё готово. Племянник императора - Гней Домиций Агенобарб - дал на всё денег, потому что деньги дома опечатаны претором, и прислал вот эту прекрасную надгробную скульптуру. А письма я не писала, госпожа, не смела до твоего приезда и вместо тебя.
Мэхдохт: « Надо бы продать», - говорила Амина, и Мэхдохт теперь уже с внимательным интересом окинула ее взглядом. «Какая шустрая», - подумалось девушке, и она пообещала себе позже повнимательнее присмотреться к ключнице, чтобы понять, нравится ей такая деловитость или нет. - Я решу чуть позже, продавать их или наказать как-то иначе, - ответила она твердо, уже сейчас догадываясь, что Амина вовсе не так покладиста, как хочет казаться. Взгляд Мэхдохт скользнул ко входу в кибикулу да там и остался. Значит, Дахи там… Но зайти к сестре сейчас не было решимости. - Хорошо, - она кивнула и чуть нахмурилась, обдумывая свой следующий шаг. – Я напишу письмо сейчас, а ты отправишь его матери. Похороны назначим на завтра. Ты, должно быть, знаешь лучше меня, кто захочет прийти и проститься с Дахи. Сообщи им. И…мы должны как-то поблагодарить племянника императора. Скульптура и вправду была прекрасна, но все чувства сейчас были будто бы вполсилы. Мэхдохт взглянула дальше, вглубь дома. Вот так, не отходя от порога, она уже решает его судьбу. Совсем не того она ждала, направляясь в Рим. - Проводи меня туда, где я смогу написать письмо. А затем дай человека, который покажет дорогу к претору. Я возьму с собой Саназ и Дариуша.
Амина: Не успела Амина подумать, из равнодушия или из страха не спешит новая хозяйка взглянуть на тело сестры, как под руку, с мелкими поклонами, сунулась Галия: - Купальня для госпожи скоро будет готова. - Доложишь когда будет, - отстранила её Амина и отправила подальше, - это Саназ, Бабак и Дариуш, покажи им кубикулу госпожи и куда отнести вещи. Если чему-то она научилась у Айданы за эти годы, так это умению создавать вокруг хозяйки необходимый покой. - Прошу в таблиниум, госпожа, - пригласила и повела, рассказывая, потому что выхода другого не было - всё равно узнает. - Покровителей и друзей было много, но когда убийство прогремело на весь город, ни один не предложил помощь, а подал её только юный Агенобоарб. Не думаю, что кто-то рискнёт показаться и на похоронах госпожи. Всё слишком непонятно, и близость к императору... А то, что некоторые вещи лучше оставлять не договорёнными, она знала задолго до того, как познакомилась с Айданой. Этому учила рабская судьба. Амина подала писчие принадлежности и с тихим поклоном вышла распорядиться вещами, купальней, Каримом...
Мэхдохт: «Ну и отлично, не придется запоминать бесконечное количество новых притворно скорбных лиц», - устало подумала Мэхдохт, следуя за Аминой вглубь дома. Сестру стало жалко: так печально всю жизнь тешить себя иллюзией всеобщего обожания, а на деле оказаться практически ни с чем. Что значат все эти подачки, пусть даже в виде прекрасных изваяний, когда смерть твоя вызывает истиную скорбь лишь у тех, от кого ты когда-то сбежала? Рим стремительно терял очарование в глазах Мэхдохт. «Сначала они проглядели убийцу, затем лишь один из них решился помочь, а теперь никто не придет!» - гнев снова закипал в груди девушки. Она холодно посмотрела вслед удаляющейся рабыне и взялась за письмо. «Ничего, Дахи, главное, что я буду с тобой». Мэхдохт выводила строчку за строчкой, рассчетливо подбирая слова и представляя, в какое отчаяние придет мать – ведь ее самой лучшей дочери не стало. Ну, остается надеяться, что она найдет утешение в объятьях нового мужа. Мэхдохт запечатала письмо, а потом замерла, прислушиваясь к тишине дома. К Дахи хотелось зайти без свидетелей. Чтобы никто не лез с утешениями, а потом не смотрел выжидательно, пытаясь прочесть с лица чувства. Ступая как можно тише, почти крадучись, Мэхдохт вернулась к дверям в кибикулу, где покоилось тело сестры. Огонь колыхнулся, когда девушка вошла внутрь. Мэхдохт глубоко вдохнула – видеть близкого мертвым ей не впервой, но все же… Вот она лежит, старшая, которую всегда ставили в пример, даже несмотря на ее скверный характер. Вот она замерла, не хуже статуи у двери, та, что всегда была лучше, красивее, умнее. Та, которой Мэхдохт завидовала и которую так любила. Вот она, такая холодная, и на ощупь, будто никогда и не была живой. Мэхдохт всхлипнула, взглядом ведя вдоль тела, от ног к кистям рук на груди и выше… Она дернулась и отскочила назад, тараща глаза. Письмо выпало из рук, но Мэхдохт не заметила, потому что вдруг потемнело. В кибикуле была только она и этот страшный…эта страшная…голова! Почти на ощупь Мэхдохт нашла стену и сползла по ней на пол, обхватывая себя руками и зажмуриваясь, что есть мочи. - Почему, почему они все должны так страшно умереть?! – беспрестанно шептали ее губы. Ей вспоминался муж. А теперь еще и Дахи! Невероятным усилием воли Мэхдохт заставила себя подняться и, шатаясь, вышла из кибикулы. Взгляд ее безумный никак не мог зацепиться за что-то, осмыслить окружающее. Не помня себя, она так и шла короткими шажками, зажав рот рукой и не смея даже вдохнуть.
Амина: Распорядилась она быстро - и свои были вышколены, и чужие оказались расторопны - и вернулась в атриум собранная, готовая ко всему, что может ещё случиться в этом доме... но не к такому - хрупкая юная девочка, шатаясь, не видя ни вокруг, ни перед собой, зажав крик ладошкой, шла, едва не падая, душа слёзы, душившие её. Как не раз, бывало, шла и она сама, когда люди или боги выбивали из-под ног землю. Амина охнула, всплеснула руками и подхватила... не госпожу, не хозяйку, а юную вдову, потерявшую близкого человека, подхватила не думая, вскинув руки, как курица крыльями защищает цыплёнка, обняла, поддерживая, и повела к скамье, приговаривая тихо: - Сейчас... сейчас... то боги судили, куда человеку против богов, такая жизнь наша... вот так, сейчас сядем...
Мэхдохт: Она сжалась вся в этих заботливых объятьях, не принимая сразу то, чем и раньше была обделена. Но мягкие теплые руки уже влекли ее куда-то, прижимали, окружая лаской. На пару мгновений Мэхдохт даже сдалась, приникла к груди, но почувствовав под собой лавку, снова попыталась собрать себя в кулак. «Главное, не разрыдаться, и так уже слабину дала», - думала девушка, вскидывая голову. Слезы готовились вот-вот сорваться в предательский бег по щекам. Мэхдохт закрыла лицо ладонями, чтобы незаметно смахнуть их. - Ты не сказала мне, что ее обезглавили, - тихо и безэмоционально выдохнула Мэхдохт. А после паузы обернулась и с горькой усмешкой добавила. – Я еще не совсем привыкла к таким жестокостям. Хорошо, что ты здесь оказалась. Спасибо тебе, Амина. Она и вправду была благодарна, но от невольного свидетеля слабости хотелось поскорее избавиться. Мэхдохт опустила взгляд и только теперь обнаружила, что письма в руках нет. - Я, кажется, письмо обронила…там, - она кинула затравленный взгляд в сторону кибикулы с Дахи. – А еще…Сегодня мне понадобится сильное снотворное средство. Не хочу видеть сны. Ты достанешь мне такое?
Амина: У Амины так и пристыло к языку несказанное "если поплакать - легче будет", но глянула она уважительно - вот ведь какая, моложе сестры, а держится не в пример... Она вспомнила мучительно умирающую Малику, двух истерзанных мёртвых женщин на пепелище, ждущую в каморке своего костра, чтоб упокоиться с госпожой, Ксению, и вздохнула: - В Риме случаются смерти и похуже. Эта была быстрая, что ж говорить. Храни тебя светлый Митра. А девочка почти взяла себя в руки и теперь уж ничем не напоминала сестру, кроме, разве что... Амина пристально посмотрела хозяйке в лицо, но не похоже было, чтоб та просила что-то вроде айданиного пойла. Травы, просто травы. Да только последние травы Амина извела за эти дни на себя. Кому же захочется после такого видеть сны. Она сходила за оброненным папирусом и возвратилась с поклоном: - Письмо, госпожа. А трав достану, конечно, в столице много хороших лекарей и лавок. Вот в купальню тебя провожу и пойду сразу же. Купальня готова, Галия - косметка и массажистка - к услугам. Кое-какие из монет, что дал Агенобарб ещё оставались, и про деньги уж Амина говорить не стала. Как и про что, что в воде и пару купальни слёз не видно будет.
Мэхдохт: Письма из рук Амины не забрала, только головой качнула: - Отправить его нужно поскорее. Хотя так ли необходимо, чтобы мать быстрее узнала о кончине старшей дочери? Живет себе пока в счастливом неведении и не подозревает даже о давно случившемся несчастье. - Веди меня, - Мэхдохт тяжело поднялась и пошла рядом с рабыней, оглядываясь по сторонам и пытаясь запомнить путь. "Галия, Галия" повторяла она про себя. Сколько имен предстоит выучить! А ведь это никогда не давалось ей легко. И теперь, когда рассудок будет одурманен ужасными впечатлениями и снотворными травами, запомнить все станет вдвойне тяжело.
Амина: Вазы, картины, драгоценные статуэтки и диковинки прятались в опечатанном подвале, словно Дом скрыл свою спесивую роскошь, смирив нрав на время скорби. Стены и столики казались непривычно голыми, атриум - бедным закоулком, а утопающий в зелени перистиль - скудной рощицей. И хотя взгляду, не видевшему Дом до трагедии, он должен был представать изысканно-богатым и разве что самую малость аскетичным, Амине хотелось прямо здесь и сейчас отчитаться о сохранности хозяйского добра - всех драгоценностей, серебряной посуды, бесценных нарядов... Но необходимость смиряла её, как смирила своенравный Дом. Проводив госпожу до купальни, она зыркнула на Галию сурово, предупреждающе, почти как Айдана, одним взглядом умевшая приказать "не болтай". - Карим будет в твоём распоряжении для выхода, госпожа. Он лучший, - всё, что она сочла возможным сказать хозяйке, перед тем, как пойти за в меру объёмной сумкой, в которой не слишком бы позвякивал рядом с печальным письмом похудевший кошель. >>>через почту и лавки в театр Помпея
Мэхдохт: Пока Галия работала над ее телом, Мэхдохт сидела молча, безжизненно подчиняясь прикосновениям рабыни. До того грудь ходуном ходила, кипя чувствами, а теперь сама она стала не лучше трупа, даром что дышала. И слезы иногда из глаз катились, но такие незаметные для Мэхдохт, будто это от пара вода скапливалась на щеках и стекала. Мэхдохт смотрела перед собой, а видела мужа останки и ту рваную полосу на горле Дахи. Вот бы и в голове такой туман, как в купальне! Но нет, картинки яркие, будто наяву видит. Только от них ни боли, ни страха, ни гнева – одна пустота. И, как зыбучий песок, затягивает. Галия что-то говорила, и Мэхдохт ей даже отвечала, но спроси ее хоть минуту позже, о чем – не ответила бы. «Медок, ты сильная», - вдруг прозвучал в гулком сознании ласковый голос мужа, рожденный воспоминаниями. И она вспомнила его теплый взгляд и нежную улыбку, принадлежащую только ей. И прикосновение его большой ладони, в которой умещалось все ее лицо. Медок… Он сделал ее имя, которое другие будто бы лаяли, таким по-детски светлым. Пусть муж достался ей в наследство, но любили-то они друг друга искренне. Зыбучий песок затянул глубже. «Медок, ты сильная», и сразу после этого вспомнились слова Амины «то боги судили». Неправда, не боги. То люди решали, уж это известно наверняка. Люди, которые возомнили себя богами. Как они могли вот так взять и убить ее сестру. Отнять последнего близкого человека! Хоть и были они не похожи, зато Дахи понимала ее лучше остальных, потому что рядом была с первого вдоха. А теперь нет сестры. И она, Мэхдохт, одна, совсем одна в этом чужом огромном городе, полном таких вот подлых людей. «Держись, Медок, держись. Ты и вправду сильная», - уговаривала она себя, пока Галия разминала ей тело. И вместо того, чтобы расслабиться, Мэхдохт наоборот напрягалась, как зверь, поднимающийся, чтобы нанести удар. – «Ты только держись. И мы со всем и со всеми справимся. Им меня не сломить – ни римским богам, ни тем более людям». Уговаривала себя так вплоть до тех пор, пока в сопровождении рабов не вышла на улицу Рима, который теперь представлялся ей едва ли не главным врагом. Улица, ведущая от и до >>>>>
Амина: >>>Театр Помпея Время поджимало. Оглядываться было некогда. Как бы ни были нерасторопны римские чиновники, но до ночи новая госпожа у них точно не пробудет. И замешкалась Амина лишь пробиваясь сквозь толпу в портике, глазеющую на картины великих и торгующую картинки посредственных. Лики божеств перемешивались на прилавках с лицами актёров и гладиаторов, трагедии Олимпа - с фривольными городскими сценками, а ей на мгновение стало интересно - есть ли лампы или тарелки с изображением Вепря? Госпоже показать, конечно же. Заранее... неплохая рекомендация - изображение на сувенирной лампе... А дома поджидало всё - и скорбный бальзамический запах, и растревоженная кухарка, не знающая к какому времени и что готовить, и письмо от Статилии. Которое Амина не колеблясь вскрыла - адресовано-то было ей: "Безмерно скорбя о чудовищно ранней смерти моей подруги и горячо соболезнуя её сестре, готова сдавать дом родственнице на тех же дружеских условиях, либо продать за ту же цену, о которой договаривалась с Дахи, присовокупив к дому участок с инсулой, в надежде, что родственница сможет разбить сад, в память о сестре и для утешения в горе. Если же она не квиритка, рада буду поспособствовать замужеству. На похоронах быть не смогу. Но скорбь моя с дорогой Дахи и всей её фамилией". Небольшая инсула, примыкающая к Двуликому, ждала сноса уже лет десять, всё это время угрожая завалиться на дом, который Дахи не могла купить без гражданства, и не только исправно платила арендную плату, но и отремонтировала, пристроив перистиль. Кто бы вообще купил такую рухлядь на таком крохотном клочке земли? - Добрячка... - саркастично определила вслух Амина, прежде чем увидела прилагавшийся к письму мешочек с благовонием для костра. Взвесила на руке и додумала "ну, так ещё куда ни шло...".
Мэхдохт: >>>> Парк Купидона и улицы Рима Солнце пекло так сильно, что выпарило все мысли, кроме одной – пить! Спасло яблоко, которое, конечно, жалко было тратить на простую нужду, но не хранить же его теперь до старости. Медок с хрустом жевала сочный плод и…не думала. Пустым взглядом скользила по лицам, равнодушно оглядывала дома. Не задевало. Чужим было, инородным. Только увидев дом Дахи издалека начала задыхаться этой инородностью. Захотелось схватить Саназ за плечи и трясти, спрашивая только одно: «Где я? Зачем я здесь?» Но Мэхдохт себе не позволила. Вдохнула глубоко, запирая чувства поглубже, и равнодушным жестом кинула в сторону огрызок. Нечего разводить трагедии, надо делами заниматься. Почти в дверях взглянула в сторону - «Сосед, говоришь…» - и вошла. Ноздри дрогнули от едкого запаха. Медок прошла вход в последнюю кибикулу сестры, не останавливаясь. - Амина вернулась? – сухо спросила у первой попавшейся рабыни. – Передай, я жду её в таблинуме.
Амина: У кухарки ещё трава толком не взопрела под толсто обхватившим кастрюльку полотенцем, как Галия уже прискакала в кухню, делая страшное лицо и сообщая громогласным шепотом: - Пришла! Тебя зовёт! - Лицо попроще, - сухо посоветовала Амина, расторопно вытирая чисто вымытые руки. - Увидит с таким-то - отправят в подвал служить. Мышей пугать. Устала она бояться. Те несколько дней свободы, которые прожила опасаясь убийц, а не женских истерик, распрямили плечи так, что они не желали горбиться обратно и вздрагивать от любого слова. И, войдя в таблиниум, Амина поклонилась с внимательным и спокойным достоинством: - Госпожа, прикажешь подавать травы? Почти готовы.
Мэхдохт: Медок кинула на стул у окна пару подушек и упала в их мягкие объятья, прикрывая глаза. Нужно было многое обдумать. - Травы? Нет, не сейчас, - махнула небрежно пальцами у лба. – Чуть позже, - окинула взглядом помещение и, заметив тахту рядом, предложила: - Присядь. Скажи мне, Амина… Ведь ты готовила похороны? Как ты спланировала, Дахи будут по римским обычаям жечь на костре? Интонации в голосе были деловитыми, словно говорили о торговой сделке или домашнем хозяйстве.
Амина: От тона повеяло холодом колумбария, но она так отогрелась на солнцепёке и под жарким гладиаторским взглядом, что этот сквознячок её не пронял. - По римским, госпожа моя. У нас тут сектантов... к порядку призывают, люди подозрительны стали к не римским обрядам, нехорошо может выйти. А если б и захотели по вашему, так где ж тут найдешь? Да и госпожа Дахи, последние годы, всё больше Римские обряды соблюдала... Участок куплен на Аппиевой дороге, достойное место, благослови боги молодого Агенобарба. А памятник ты видела в атриуме - от лучшего скульптора, этот же достойный юноша прислал. "Жила как дрянь, умерла как демон знает что, так хоть полежит как человек" додумала Амина беззлобно.
Мэхдохт: - Сектанты, - беззлобно усмехнулась, вторя Амине. Что связывало молодого Агенобарба и Дахи? Медок задумчиво покрутила бусину на браслете. Никто не прислал даже добрых слов, а этот… Мальчик идет в разрез с мнением элиты. То ли не понимает пока, как устроены взрослые игры, то ли имеет собственные амбиции. - Часто этот добрый человек, Агенобарб который, был в доме сестры? – спросила Мэхдохт, пытаясь скрыть любопытство за печалью голоса. – Он был влюблен в нее? В глубине сознания таилось простое человеческое волнение: Дахи придется придать огню, и это грех. Но если для сестры это не было важно… Можно ли согрешить один раз, во имя благой цели, соблюсти римские обычаи, чтобы в скором будущем никогда их больше не соблюдать?
Амина: - Многие любили её, - ровно, словно стол скатертью устилая, отозвалась Амина, не запнувшись о складочку собственной мысли "потому что мало знали". - Но этот не бывал ни разу. Был его дядя, однажды. И много важных персон. Сенаторы... Поэтому... - глубоко вдохнув, решилась не тянуть, - я позволила себе, пока подвернулся случай, пригласить знакомого гладиатора, чтобы ты посмотрела на него, госпожа. Он очень силен и сможет по ночам надежно охранять дом.
Мэхдохт: Не был ни разу? Мысль хоть и стрельнула, но Медок ничем не выдала своего волнения, продолжая перебирать с грустным видом бусины на браслете. Если юный Агенобарб ни разу не появлялся в этом доме, это не значит, что он не был знаком с Дахи. Он мог бы быть впечатлительным подростком, влюбленным в привлекательную гетеру на расстоянии. Или он мог таким образом показать ей, Медок, что за ней присматривают. - Признаться, я всегда считала, что у сестры несносный характер. Думаю, вы в полной мере почувствовали это на себе, если, конечно, она не изменилась сильно с тех пор, как я видела ее в последний раз. Ты говоришь, что ее любили многие… Очень радостно, если это действительно так. Уголки губ ее вздрогнули, когда она вспомнила, какие феерические истерики Дахи закатывала, чтобы добиться желаемого. За буйством эмоций старшей, младшую дочь чаще всего не замечали и считали, что у нее и вовсе нет собственного мнения. Ошибались. - Гладиатор? В доме незамужней женщины? В доме сестры гетеры… - Медок с сомнением посмотрела на Амину и задумчиво качнула головой. – Что может послужить мне доказательством его надежности, кроме твоих рекомендаций? В мыслях Мэхдохт уже прокручивала условия завещания. Восемь лектикариев. Все равно они не были надежными. Если принять этого гладиатора, в доме будет трое мужчин. Доим она доверяет безоговорочно. К третьему нужно будет приглядеться. И если потребуется, купить его преданность.
Амина: Амине вспомнилась первая зима в Риме когда её везли с десятком таких же растерянных, оглушенных женщин, а свинцовое небо крошилось черными трещинами ветвей, готовое вот-вот рухнуть. В предместье, у бараков работорговца, она вышла из повозки первой - не потому, что смелая, а потому, что не было сил терпеть неизвестность. "Можно подумать у неё есть выбор... у всех нас". - Ничего кроме твоей интуиции и того, что он плохо говорит на латыни, госпожа. Поклонившись, она вынула из-за пояса свиток и подала: - Если тебе отдали ключи, и ты откроешь подвал, сама убедишься, что твою сестру любили. Самозабвенно. А это письмо от единственной подруги, Статиллии Мессалины. В прошлые календы нужно было внести арендную плату за год...
Мэхдохт: Плохо говорит на латыни? Мэхдохт, усмехнувшись, окинула взглядом ключницу. Такие «умения» еще ничего не значат. Во всяком случае, двое мужчин в доме – это слишком мало. - Приведи его. Если можешь, сегодня, - она опустила взгляд к бусинам на браслете, снова начав их перебирать. – Сестра завещала всех лектикариев императору. «Чтоб они и на его голову принесли такое же несчастье…» - Статиллии? – брови дернулись, когда принимала письмо. – Единственная, но какая ценная. Отчего не внесли? – тихо, почти себе под нос, разворачивая письмо. - Безмерно скорбя…её сестре, - шевелились губы. – За ту же цену… Это за какую же, не знаешь? – мельком кинула взгляд на Амину. – На похоронах быть не смогу… угу, а как же!..Про замужество любопытно, - улыбнулась, сворачивая свиток. – Кстати, ты хорошо знаешь соседей? Сегодня встретила Аппия Клавдия…как же его там?... Профундума Дориана, вот. Ох, ну и длинные у римлян имена бывают! – покачала головой легкомысленно. – Сказал, наш сосед. Юрист, что самое важное сейчас, потому что… - вздохнула тяжело, запрокидывая голову и потирая устало ладонью лоб. – Потому что Дахи в завещании указала, что нужно выплатить жалование Айдане. И да… да! Отпустить какую-то Малику. Кто это? Я её видела?
Амина: - Кк..кого? - побледнела Амина, невольно взметнув руки к щекам, когда отхлынувшая было кровь зажгла их нервным румянцем, - он же... еловые ветви над входом висели... Голова закружилась лишь на мгновение - от новостей и вопросов, особенно вопросов, но холодноватая рассудительность новой госпожи помогла собраться с мыслями. Она от роду не была особо суеверна, а жизнь в одном доме с Айданой и вовсе отучила бояться демонов. - Этот знатный клариссим действительно наш сосед, госпожа. Я видела его пару раз до его отъезда на лимес. Над его домом недавно висели еловые ветви, но, видимо, что-то напутали. Добрая весть, раз так. Покровительство знатного рода... хуже не сделает, - закончила как думала, не желая обманывать ни госпожу, ни себя. - А Малика была любимой рабой госпожи Дахи, только подхватила болезнь и умерла с неделю назад. Боги уже отпустили её, тебе не о чем беспокоиться. Но жалование Айдане... ох. Хорошо, что с римским законом можно договориться. В таких-то мелочах. Известие про мулатов дошло до неё сквозь "приведи его" ещё больше успокаивающим "туда и дорога". - Если позволишь, госпожа, про аренду и прочее... - поклонилась почтительно, но деловито, - рабов лучше отослать сразу же после похорон. Император не любит ждать свои подарки, а раз завещание оглашено, то... лучше сразу. С арендой сложнее. Позволь говорить откровенно? Твоя сестра умела привлекать деньги в дом, но совершенно не умела ими распоряжаться. Бывало, что, осыпанная шелками, камнями, картинами, диковинками, монет на хозяйство почти не имела. Айдана распоряжалась всем. Знала способы это сгладить - где в долг у торговцев, где арендные задержит, иной раз надоевшие госпоже украшения продаст, - "где нас недокормит...", - так и случилось. Госпожа всё собиралась выкупить дом - оно и выгоднее, чем каждый год такие деньжищи отдавать - но замуж идти не желала, хотела стать квириткой иначе. Она назвала немаленькие, но такие обычные для Города цену аренды и дома, и сцепила руки у пояса, решаясь: - Я как раз думала об этом, когда ходила по твоим поручениям мимо торговых рядов. Аренду платить разорительно. К тому же это письмо, как бы оно ни выглядело, скорей уж намек на приказ, а не помощь. Там, в подвале, очень много картин. Дорогих, покровители госпоже дарили. Украшения продавать негоже - слухи пойдут, ненужные. Но если устроить продажу картин и диковин - на дом-то наверно хватит. Да и тебе, госпожа, случай познакомиться с лучшими фамилиями столицы. Оно ведь не лишнее?
Мэхдохт: Про еловые ветки услышала и закивала: - Да-да, говорил, вроде бы, что-то про путаницу. Нет, всё в порядке, цел и невредим. И очень себе на уме. Ещё там был Гай Ветурий, - произнесла задумчиво и потерла подбородок. «Знатный клариссим»? Она и сама знает то, что известно всякому. Медок вгляделась в лицо Амины – можно ли ей доверить слухи собирать? Но, кажется, не из таких ключница. А вот Саназ – новая в городе, может сыграть и любопытную до сплетен. - Сколько смертей, одна за другой, словно бы всё из них соткано, - покачала головой, вздыхая. – Хорошо, с Маликой разобрались. С римским законом, думаю, тоже договоримся. Наверняка, пожалует собственной персоной к нам со дня на день. А рабов… Лектикариев хотелось наказать за то, что не досмотрели. Но отправлять их к императору высеченными – признак неуважения. А содержать их лишние дни, пока восстановятся – ненужные хлопоты и траты. Поразмыслив, Медок успокоила себя тем, что служить такому императору – само по себе наказание. Да и высказать провинившимся все напоследок ничего не мешает. От рассказа о беспечности Дахи Мэхдохт нахмурилась. Пока ехала к сестре, думала, что как раз и придется финансовые дела вести. Не ошибалась – старшая за годы нисколько не поумнела в этом смысле. Значит, в первую очередь нужно провести ревизию, избавиться от лишнего, восстановить нужные связи. Дел много. Очень. - Не лишнее, - коротко кивнула Медок. – Согласна, дом и правда лучше выкупить. Она поднялась и стала ходить размеренно из угла в угол. - Значит, так… Дахи мы будем хоронить по римским обычаям, да простит меня Господь Мудрый, - подняла ладони вверх, прикрыв на мгновение глаза. – После похорон лектикариев сразу же отправим императору. А сегодня вечером я бы хотела с ними поговорить. – Остановилась и взглянула деловито Амине в глаза. – Гладиатора тоже жду сегодня вечером. Чем раньше он приступит к новым обязанностям, тем лучше. Ему на жалование…Да, кстати, сколько он просит, ты узнала?
Амина: - Будет, гос... - "сколько смертей, будто соткано" застряло в горле краем платка, который она обычно кусала во время порки - госпожа ценила тишину. Свою тишину. "Какие ткачихи, такое и полотно", - ...нет, не посмела договариваться без твоего позволения. Но легионеры получают в день динарий, хорошей свободной охране разумно платить хорошо. Преданность не купишь, но уважение - уже немало. Она помолчала совсем немного, как, бывало, Айдана - чтоб слова в тишине обрели вес. - Жара спадает, моя госпожа. Скоро выходить на Аппиеву. Велишь подать немного еды, чтоб были силы?
Мэхдохт: - Уже сегодня? Разве не завтра? – спросила с надеждой в голосе и кинула тоскливый взгляд в сторону окна. День казался непосильно тяжелым и длинным. Падая в объятья подушек, Медок мечтала о том, чтобы оказаться в объятьях мужчины, который бы взял на себя все нынешние заботы и печали. Хотелось найти какое-нибудь укрытие, хотя бы щелочку между швами наволочек, забиться, спрятаться и смотреть оттуда, как кто-нибудь другой разберётся со всей этой невыносимой суетой. Медок медленно подняла взгляд на Амину. В окружении ее мягких рук было так спокойно и хорошо. Прижаться бы еще раз к этой груди, вжаться щекой в круглое плечо… Пальцы Мэхдохт дрогнули, невольно потянулись к рабыне, но потом сомкнулись на уголке подушки. - Да, еды, - глухо отозвалась. – И травки успокоительные. Лучше быть не в себе, когда священный огонь коснется грешного тела Дахи. Лучше ничего не помнить и не понимать. Пусть лицо будет бесцветным, лишь бы не отразил костер на нем истинных чувств. Не только душой, но и всем телом противилась она этим римским похоронам. От одной только мысли, что в очередной раз нужно предать свои убеждения, начинало тошнить. Медок глянула в сторону и первой, на что наткнулся ее взгляд, была красивая стеклянная ваза нежного желтого цвета. «Вот её-то я и разобью», - мелькнуло в мыслях.
Амина: Кого она хоронила? Разве были у неё близкие? Да, плакала, когда костер пожирал старческое тело, которое она едва выносила и отлетал дух, к которому так и не притерпелась. Но не от тоски по хозяину и любовнику, и даже не из чувства долга, а от страха перед неизвестностью. Разве страдала, когда умирали рабыни одной с ней фамилии, с которыми жила в одном доме много лет? Не подруги они были, не сёстры, а соперницы или завистницы. Но Амина чувствовала, по глохшему после неоправдавшейся надежды голосу, что происходит с юной хозяйкой. И ей было жаль, как попавшую в клетку птицу. Они обе были в клетке судьбы. И это не то чтоб роднило, но примиряло с чужим человеком, в чьей власти она теперь была. - Сейчас всё будет подано, - ушла с тихим поклоном. ...а подавать взялась Саназ, потому что траурная одежда для госпожи была не готова, Карим никак не мог открыть заклинившую вторую створку парадной двери, чтоб пролезла лектика, превращенная в погребальные носилки, плакальщицы всё не могли найти достаточно дешевого отреза, чтобы накрыть Ксению, и всё это превращалось в уличное представление, которое Амина, придушивая каждый лишний звук, старалась скрыть от госпожи. И удалось. Только мулаты под конец суеты едва не грохнули статую, поигрывая мышцами впрягшись вдвоём, и тут же просев под тяжестью, как мешки с сеном. Пришлось определить в носильщики охранников новой госпожи. Только тогда Амина поскреблась в дверь: - Всё готово, госпожа.
Мэхдохт: Как только Амина вышла, Медок крадучись добралась до желтой вазы и, немного покрутив ее в руках, грохнула что есть мочи об пол. На душе стало полегче, но появилась жадность – хотелось бить еще и еще. Медок подобрала самый крупный осколок и кинула его в стену. Тот, как на зло, биться почему-то не хотел, а отлетел и едва не угодил в кидавшую. Тогда она схватила первую попавшуюся статуэтку – бюст какого-то римского военачальника, очевидно, - и стала широкой частью колотить, размельчая желтые стеклышки. Хотелось орать и выть, топтать осколки ногами, швырнуть довольной физиономией римлянина в окно. Но нельзя пугать слуг в новом доме. Медок в очередной раз замахнулась бюстом, и рука, пока летела вниз, обмякла. Плечи ее опустились, голова поникла, и Мэхдохт снова расплакалась, беззвучно всхлипывая. Какой же слабой сейчас она себя чувствовала! Мысль о том, что она не справится одна с жизнью в Риме, с новым заданием, с новой ролью росла, росла, пока, наконец, вдруг не показалась глупой. Медок утерла тыльной стороной руки слезы и сопли и поднялась с колен. Саназ была понимающей и незаметной. Пока Медок ела, рабыня не только убрала осколки, но и принесла траурные одежды. Травы делали свое дело, в голове стало пусто и тихо, ни одна мысль не задерживалась надолго. Мэхдохт как будто бы и сама отошла в мир иной – все вокруг перестало быть реальным и голоса доносились откуда-то издалека. Дверь Амине открыла Саназ. Кивнула коротко и подхватила свою госпожу под локоток, выводя из кибикулы. Тел было несколько. Говорила ли об этом Амина? Кто лежит под дешевым отрезом? Под тканью выступала девичья фигура, и затуманенное сознание Медок подсказало – там покоится она сама. Пальцы испуганно сжали запястье Саназ сильнее, а взгляд поплыл дальше и наткнулся на лица охранников, почему-то держащих статую. Будто и правда не стало ее и некого больше защищать. - Саназ, твой кинжал ведь при тебе? – прошептала Мэхдохт, проходя мимо слуг. – Будь начеку. Плохая, плохая была идея выпить этих трав. Тот, кто убил Дахи, действительно мог бы теперь прийти и по её душу. «Но не во время похорон, успокойся», - уговаривала сама себя. Страшные мысли отступили. Мэхдохт вдохнула поглубже и кивнула Амине, что готова.
Амина: Проследив за затуманенным, но всё равно тревожным взглядом госпожи, Амина, надрессированная пятью годами женских истерик ловить взгляды, жесты и пытаться по запаху разобрать вкус пригоревшей каши в чужой голове, устремилась к хозяйке, шепча: - Это раба Ксения, госпожа. Она прислуживала твоей сестре и погибла на пороге кубикулы... защищая её, - бесполезная девчонка не нравилась ей при жизни, но теперь она ясно понимала - только тем, что на неё нельзя было переложить ни скурпула своих забот, ни силиквы бед. - Ты ведь позволишь захоронить её прах в основании, по римскому обычаю? >>>Аппиева дорога
Мэхдохт: Медок кивнула. День был пугающе ненастоящим, не соответствующим ни ее ожиданиям, ни ее прежней жизни. Могла бы она поверить, что когда-нибудь придётся хоронить близкого человека на римских кострах? Что будет спокойно идти в этой процессии с какими-то до смешного ненужными каменными изваяниями. Что потом вернется в римский дом, отдаленно лишь напоминающий о родине, и станет одна им управлять. Медок вдруг явственно ощутила, что жизнь сама толкнула ее к новой роли, не дав времени на раздумья. Теперь не нужно придумывать себе легенды и оправдания. Все инструменты в руках, наступает время возделывать землю. Двери распахнулись, и порог четко поделил мир напополам – густая тень настоящего внутри и яркий свет показного снаружи. Всего лишь шаг отделяет ее от новой жизни. От той, где она у всех на виду, где нужно играть по правилам, быть, как все. Завыли плакальщицы, одна за другой ныряя на солнце. Медленно выплыло, покачиваясь на плечах носильщиков, тело Дахи. Тихо кашлянула Саназ, осторожно перехватывая ладонью под локтем. Медок зажмурилась и сделала шаг. Люди на улице встретили ее любопытными взглядами. >>>> Апиева дорога
Амина: >>>Аппиева дорога Как хорошо было, оказывается, поплакать на свободе. Под законным предлогом, не рискуя навлечь на себя гнев или долгую тошную хозяйскую опалу пришедшимся некстати выражением лица. И какой короткой она была - эта свобода! Лишь до порога Двуликого дома. Тяжелее всего было не пройти весь обратный путь уставшими ногами, а преодолеть порог. Но выбора не было, и она шагнула, потом поспешила, потом забегалась - командуя ужином, постелью для госпожи, травами и, самое противное - мулатами. - ...дойти до любого из постикумов Золотого, там доложиться охране, что прибыло дарение по завещанию от госпожи Дахи Пахлерин, с поклоном и почтением от её сестры Мехдохт. Что в этом непонятного, Карим? - Пусть она велит нам сама! - Она велела. - Пусть скажет, может, можно не всех!.. ты хоть понима... - Ты туп, Карим. И паршивый охранник. Но даже тебе может светить императорское отпущенничество, а не плети тут, если додумаешься не беспокоить госпожу в такой момент. Взяли пекулий и вышли все вон, пока я не послала мальчишку за городской когортой! ...И только выпихав за двери мулатов, она, наконец, омыла руки в почти нестерпимо горячей воде.
Мэхдохт: >>>> Аппиева дорога Возвращаться в дом Дахи, в котором её уже никогда не будет, оказалось странно. Но Медок даже улыбнулась, когда подумала: сначала ей достался муж от старшей сестры, теперь жилище. Исчезнет ли и это так же, как ушел из жизни Мэхдохт супруг, как закончилась беспечная юность после побега Дахи? Видно, и правда Господь ведёт известными только ему путями. Вокруг всё и вся меняется, значимое обесценивается, малое становится большим – и только Медок приходится идти от события к событию, превращая переживания в уроки. Захотелось по-хозяйски обойти дом, оценить его размеры и содержимое, в том числе слуг, которых она еще не видела. Но сил не хватило, и Медок поднялась к себе в кибикулу, зарылась в покрывала, в чём была, и на некоторое время позволила сну взять верх. Проснулась уже со зверским голодом. Яблока днём, каким бы оно ни было вкусным, явно оказалось мало. - Саназ, - позвала капризно, не поднимаясь с постели. – Вели принести еды. Да, сюда. Пусть будет мясо, и сыр, и вино… И фрукты, - приподнялась на локте, раздумывая, звать ли Амину. Но пожалела, пусть отдохнет. – Узнай по дороге, отослали ли рабов императору. И…да, вот еще! Вели, чтоб обоим нашим постелили у моих дверей. Пусть оба останутся здесь. Я пока тут никому не доверяю особо. Рабыня кивнула и удалилась.
полная версия страницы