Форум » Жилища » Дом Понтия Мецената » Ответить
Дом Понтия Мецената
Меценат: новый, очень большой дом. Обширный дождеотводящий атриум, в который выносится столько стульев или лож, сколько требуется и расставляется в нужном порядке (поскольку гостей бывает довольно много и стол может и не быть общим),перистиль, гораздо более озелененный, в который можно пройти двумя коридорами, остекленные спальни, купальня, открытые веранды и множество световых колодцев. Почти всегда кто-нибудь гостит, не говоря уже о постоянных званых обедах.
Спурий: И обнаружив Луция, сообщил. -нашелся. И уточнил "нашлись". удивляться тому при чем здесь средний сын его бывшего хозяина он решил потом
Луций Фурий: - Так, хорошо... - он обхавтил стан мальчишки и прошелся, шепча ему на ухо лукаво и неразборчиво: - Ты мне нравишься, милый... ты мне все больше нравишься... - он не врал, поскольку кивок, отвечающий на оба вопроса, оценил как человек, не чуждый игре. - Кто тебе сказал, что у тебя плоский зад? Брат ничего не понимает в юношах твоего возраста... А прошелся он таким образом как раз мимо Авла Элия, едва плечом его не задев и глядя в другую сторону.
Спурий: Больше всего хотелось заржать, потому как дыхание скорее щекотало, чем возбуждало, но вот смеяться было нельзя, ни в коем разе, ни если он шутит, ни тем более если всерьез. И он наклонил голову набок, почесав ухо плечом. Вроде стало легче. А Элия он не заметил, стараясь, во-первых, не заржать, во-вторых, не запнуться. И скромно потупив взгляд (то есть внимательно смотря под ноги) он направился, то есть повел Луция туда, где видел Лара.
Авл Элий: А Авл только проводил взглядом процессию и не сговариваясь, пересекшись взглядами все с тем же, с кем уже смеялся до этого, неудержимо рассмеялся снова, вдвоем, так вновь разгораются уже казалось бы погасшие угли, если на них бросить пучок сухой соломы. Сначала сдерживая пробивающуюся на лицо улыбку и пытаясь строго и серьезно собрать вместе губы, отчего при наблюдении за лицом на котором происходила такая же борьба, становилось еще смешнее, затем, понимая, что взрыва не избежать, отпуская улыбку и смешок на волю, беззлобно, как птицу и стараясь все таки не слишком нарушать заведенных здесь порядков и выглядеть благопристойно, в попытке успокоить друг друга, поймать руку «собеседника» , движением утопающего, чуть ниже локтя, отметив зеркальность и бесполезность движения, найти это очередным поводом для веселья.
Лар Фурий: Лар ревниво покосился на обнимающего ЕГО собственность и что-то нашептывающего на ухо брата. -я вообще не склонен ему верить. Пойдем к столу. Есть не хотелось, но настоятельная потребность "доказать" гнала в общество. И от этих, кому он доверял, выходит, зря.
Луций Фурий: Смех возвестил, что цель достигнута, но Луций не выпустил парня из рук пока не добрался до перистиля. И только увидев Лара, избавил раба от утомительной обязанности чесат ься от шепота. - Аве, счастливые, - обратился, не взирая на хмурые лица, и без обиняков начал: - Лар, у меня для тебя две новости. Хорошую от плохой будем различать завтра, а сейчас пойдем взглянешь на одну из них. Марк, считай себя приглашенным... К столу, - запоздало отреагировал на предножение, - чтож, можно и к столу сначала. Там продолжим. Потом.
Квинт: Квит, потряся головой, словно стряхивая с ушей бУбновый звон и навязчивые чужие сплетни, в пересечениях обретающие самый фантастический смысл, тем не менее отследил, что персиянка скучает. - я сейчас постараюсь устроить это знакомство, - сказал он гнею, и насторожился, увидав, как кто-то походя вложил в складки на плече гетеры цветок. И обрадовался, когда узнал этого кого-то.... Нет, испугался он напрасно, гетеру Луцию отвлечь на себя не удалось, а вот что он не счел нужным подойти, удивило и задело. "Хотя... что ему тут делать. Скорее всего ищет Лара". Он поднялся и пошел на смех, махнув рукой Гнею: - пошли. ...- О солнце, - обратилмя он к Дахи, - ослепленный твоим снисхождением в мир смертных по золоченым спинам... СЧАСТЛИВЫХ смертных, я с восторгом и трепетом прошу милости если не преклонить свой взгляд ко мне, то обратить свой слух. Взгляд, я это знаю, мне не достанется уже потому лишь, что присутствие юноши, высокого родом и превосходного качествами, которые можно прочесть в чертах его благородного облика, несомненно отберет у меня твое внимание. Ты не имела случая меня узнать, и, боюсь, мою назойливость тоже не сочтешь поводом для этого, но что это в сравнении со счастьем представить друг другу двоих достойных.
Гней Домиций: "Сейчас? То есть вот прямо сейчас??" заметлось в голове, но Гней взял себя в руки и пошел за учителем, стараясь держаться как можно более непринужденно. Кто, если не она? Атриум слегка плыл в глазах, покачиваясь бедрами танцовщицы, обнимавшей змея. Женщина... Правильно, хорошо и не позорно. И она так красива... Приятели посмеивались над тем, что он до сих пор ни с кем... Но Гней не мог себе позволить соблазнить девушку - это означало бы немедленную женитьбу. Рабыни и лупы? Несчастные подневольные женщины, обнимать которых и думать, что в ЭТОТ момент они уступают силе и необходимости? Красивые юноши до недавних пор нравились ему только как скульптуры, не более. Матроны были неприкосновенны. По крайней мере для него, и плевать что думают другие. Вдовы - напоминали мать. Гетера же была независима и свободна, она сама могла выбирать. И если она выберет его... Гней слегка склонил голову, приветствуя, и только к концу витиеватой речи до него дошло, как он затруднил учителя своей просьбой - Квинт и сам не был с ней знаком.
Марк Иппократ: Он посмотрел на Луция, уже настороженный, ожидая найти толкование его словам и не увидел ничего ни достаточно срочного, ни утешительного. Скользнул взглядом по Спурию. - Да, - сказал и неохотно поднялся. - Идемте к столу. Терять, в общем, было нечего.
Дахи: ...смешной маленький человечек с лицом плута, лжеца или поэта возник из ниоткуда, и привел с собою юношу, в котором все столь же ясно выдавало благородство происхождения. Скользнув по нему взглядом, она остановила свое внимание на говорящем - вопреки тому, что тот говорил, и мысленно пробежавшись по длииинному списку тех, кого стоило знать в этом городе, обнаружила совпадение, когда уже отчаялась его найти. "..ах, да.. Квинт,если я правильно помню! и впрямь поэт, и кажется, не плохой - но к тому же еще и лжец, и плут... первое впечатление самое верное, сказала бы мама." - Приветствую, служитель муз!.. речь твоя была вполне достойна той женщины, которая с такой попмпой прибыла на пир, что заставила подозревать в себе куда больше тщеславия, чем она имеет! И на то у нее были свои причины. Однако, продолжим без лишнего блеска - к концу вечера от него начинает резать глаза... и душу,у кого она есть. Если я верно помню, твое имя - Квинт? моё тебе наверняка известно - я Дахи... и буду рада познакомиться с твоим спутником. ..и только тут решительно подняла глаза, открыто взглянув в лицо стоящего перед нею юноши - так, будто открыла ставни, впуская воздух и свет в душную ккомнату.
Спурий: "Этому хозяину явно не везло - жить в состоянии постоянной трагедии.."- Спурий представил себя на его месте и тряхнул головой. "Мне то хоть куда ни шло..", - почему-то додумалось, вкупе с мыслью, что поменяться с ним местами он бы точно не хотел. А еще на краю сознания мелькнуло "раз он такой мягкотелый, может домой отпустит? Малого повидать..", - но этой мысли он пока ходу не дал, как преждевременной. И следуя за хозяевами, старым и новыми, смотрел уже не под ноги, а по сторонам.
Квинт: - Ни память, ни догадливость тебя не подводят, - согласился Квинт с хитрецой, в глазах скакали бесы, улыбка была широка, жестам было вольготно даже в тесноте понтиевого сборища. - ...и даже если бы я не был тем самым Квинтом, о котором, тебе, возможно, приходилось слышать, ты бы угадала, поскольку в Риме Квинтом зовут каждого... пятого. А вот спутник мой юный столь популярным именем не может похвастаться, понеже популярность эта такого рода, что хвастаться ею было бы нескромностью вопиющей. Потому-то я и взял на себя смелость произнести это имя для тебя так, как, считаю, должно ему звучать. Гней Домиций Агенобарб, - напевно признес он, сопровождая слова поистине сенаторским жестом, и неожиданно вокруг них на пару мгновений стало тихо, так прозвучал его голос.
Лар Фурий: Он шел молча, отчего-то чувствуя себя виноватым. И даже не смея его обнять.
Юлий: Проскучав еще некоторое время в ногах у Кассия, он аккуратно переместился ему за спину, потом отодвинулся немного дальше, якобы чтобы поймать редкие солнечные лучи, потом - еще подальше..а потом улучив возможность, улизнул. Совсем ненадолго. Больше всего времени ушло на то, чтобы заново уложить складки непривычной одежды.
Кассий: ...Его достали и здесь. И этого следовало ожидать - Клавдия Цека Минор была первой, и открыла нескончаемый поток повторяющихся тем, и в какой-то момент Кассию казалось, еще немного и он завладеет вниманием половины атрия - та же Минор и внушила ему излишнюю уверенность - а этого не хотелось. Спрашивали больше всего о пожаре. И он обещал, поскольку решение принял, и никакой Пуппий теперь изменить его не мог. Это смущало Ливию, и лишь ее реакция удерживала его от нечастого красноречия. И беседа отвлекла. От того, что привело его на этот пир в первую очередь... Перестав ощущать присутствие, Кассий несколько раз оглянулся. Курионова подарочка не было. Стараясь не выглядеть обеспокоенным, он поднялся, моля богов найти мальчишку прежде, чем прибудет главный гость. Он вздрогнул, когда услышал торжественное, хоть и не очень громкое "...иций Агенобарб!" .....Стервец нашелся в одном из коридоров, ведущих в перистиль, у подножия какой-то лестницы, занавешенной плотным пологом. Он трудолюбиво оправлял перышки. Кассий с трудом подавил желание надавать ему по шее и за ухо отвести обратно в дом тестя. - Ты... просто... глупый... мальчишка.... - медленно сказал он. Взял за локоть и повел к Понтию. Слова получились скупыми и Кассий не мог поручиться, что ему удалось скрыть чувство, с которым он передавал "чтеца" в руки устроителя пира. - Я отчаялся вклинить его в череду выступающих, - сказал он Понтию, - а сам он чем дальше, тем более проявляет робость, и норовит спрятаться. А мне было бы неловко скрыть талант, потакая его скромности. Найди ему место среди достойных. Последняя фраза, пожалуй, содержала чуть больше сарказма, чем следовало.
Меценат: Понтий воздел удивленный брови, увидев в качестве новом знакомого унктора. - Юлий... ты ли? И я узнаю о подобном последним? Как же тебя удалось распознать Куриону, если со мною ты был молчалив неизменно? Мысль же сполна оценила простую идею...
Юлий: Его узнали, чего ожидать и следовало, и подтверждая слова Кассия, он потупил взор и покраснел. Но голос меж тем звучал звонко, хотя и несколько взволнованно -Люди приходят чтоб тело умаслить и мысли очистить, стоит ли слух им стихами в термах тревожить.. Ливий случайно услышал, когда на досуге несколько строк зачитал я..,-И не договорил, окончательно смутившись
Луций Фурий: Луций вернул взгляд Марку и опустил глаза, едва заметно качнув головой, показывая этим, что да, нечто серьезное назревает, но говорить об этом не время; нашел места, очевидно, изначально для Лара и отведенные, и расположился. Молча стал есть, как бывало и дома, когда исчерпывалось отцовское любопытство, никогда не бывавшее чрезмерным.
Марк Иппократ: Последовал его примеру и Марк, словно ничего и не подразумевалось этим пиром, хотя он столько успел пенредумать за время пребывания здесь, что сам удивлялся. От мельком проскочившего возмущения "да он высмеять меня хочет" до грустного сожаления, что Лару неповезло привязаться к человеку, которого он боится... и понимания, что именно своим бесстрашием Лар и подкупил его. Нет, он не был разочарован. Он... понимал этот страх. И ему было грустно.
Лар Фурий: И словно подражая ему, замолчали все:и Марк, и Луций. Что-то кому-то доказывать уже не хотелось, внимание возлежащих было приковано к выступающим, и можно было спокойно есть. Но кусок не лез в горло. Это не было страхом, это было чрезмерностью, излишней, по живому, реакцией на тех, от кого отгораживаться не мог и не умел. И кому, чтобы он там ни говорил, никогда бы не смог причинить зла.
Марк Иппократ: Марк поднялся первым. По размышлении, он нашел нежелательным свое присутствие там, куда звал его Луций Фурий, ясно сказавший брату, что новости у него не слишком приятные. Ну а на пиру ему было не очень уютно, здесь говорились и выслушивались ничего не значащие для него вещи, протягивать руки после "не вира" в густом человеческом обществе расхотелось, дома ждали кони и люди. И не хотелось оставлять, но он сказал: - Пожалуй, пора...
Луций Фурий: - Пора, да с чего ты взял, что я дам тебе уйти без нас, - весело возразил Луций, ухватив его за одежду. - Лар, если ты хочешь остаться, я, так и быть, заставлю его потерпеть. Хочешь дождаться принципса?
Гней Домиций: Однако, благодарность мгновенно улетучилась, стоило Гнею услышать свое имя, пафосно пропетое в неестественной тишине. На плечи упала невидимая тяжесть, ребра копьями резанули взгляды. Он не мог заподозрить учителя в злом умысле - кто кроме него знал, как неприятно ему звучание его имени? Но негдующего, протестующего движения рукой в сорону Квинта сдержать не удалось. А потом она подняла глаза. И тяжести не стало. Смотреть на неё было так же легко, как на шедевр Вистария. Только от этих плеч, щек, груди, шли тепло и странно-дразнящий аромат, напомнивший родную Грецию. - Аве, Дахи. Ты прекрасна. Жаль, что я не видел тебя раньше, - просто сказал Гней.
Лар Фурий: Оставалось только произнести, тихо, одними губами -Как скажешь. понимая что это все, это конец, так же ясно, как и что по другому быть и не могло. Пытаясь усмирить дернувшиеся было губы отвлеченной мыслью почему всегда все получается именно так. И..он все-таки произнес -Извини.
Марк Иппократ: ...и оставить его тут с мертвыми губами и подгибаюшимися коленями? Он зыркнул на Луция, положил ладонь на загривок Лара и тихо приказал: - Пойдем. Не игнорируй брата. >>>>>>> дом Лара на Тибре
Луций Фурий: - Да что ты с ним церемонишься, - насмешливо, но тоже негромко поддержал Луций. - За руки, за ноги и понесли! >>>>>>> дом Лара на Тибре
Лар Фурий: И он позволил себя поднять и вывести.. А куда - значения не имело. глаз он с последней фразы так и не открыл. >>>>>>> дом Лара на Тибре
Дахи: ... а мальчик принял, и впустил в себя её взгляд, и ответил таким же ясным и светлым, и Дахи с удивлением почувствовала, как ворохнулось крохотным птенцом сердце в гулкой клетке груди... и уронила с языка то, что слаже всего пришлось ушам в этом длинном, торжественном его имени, от которого дохнуло сквозняком по залу: - Аве, Домиций. Все и всегда происходит вовремя... поверь. И протянула ему обнаженную гибкую руку, выскользнувшую из шелковых водопадов платья - приглашая расположиться рядом. Айдана прикусила изнутри щеку, пытаясь удержать неодобрительный возглас, и отступила в тень колонны.
Квинт: Квинт хитро и довольно стрельнул глазами в сторону юноши - лучшего впечатления тот не мог бы произвести, как только вот так спонтанно проявив скромность. И немедленно внутренне разбурчался: "Как же, вовремя!.. Кто б это говорил, только не женщина. Впрочем, в его летА самое время прощать опоздания..." Он случайно перехватил недовольный взгляд старой служанки, поглядел с насмешливой укоризной, дескать, что тебе, пусть резвятся, пока обоим есть чем удивить друг друга, и вдруг почувствовал, что сейчас зевнет. Усилие, приложенное, чтоб подавить это невежливое поползновение, привело к тому, что он дернул головой, глядя на почтенную старуху, так, словно сдерживал вожделение. И проишлось подавлять уже непрошенный смех. Чем и обьяснялось несвойственное ему молчание.
Спурий: Была надежда, что в доме с новым ложем его все-таки покормят, а яблоки вспоминались с благодарностью. Он бы сейчас еще не одно с удовольствием зажевал, наблюдая, как новый хозяин притворяется слепым.
Спурий: >>>>>>> дом Лара на Тибре
Гней Домиций: Гней возлег, дальше чем хотелось бы - чтоб не помять окутывающее её шелковое облако, расслабляя плечи и умиротворённо вдыхая запах благовоний и травяных притираний. Её ложе было островом неги и покоя в шумливом море пира, волшебным островом сирен, до корого добрался единственный мореплаватель. Несколько завистливых и гневных мужских взглядов отскочили от Гнея, как стрелы от крепкого щита. В доме полном женщин всех возастов, вольно-невольно учишься находить слова их языка, интерсные им темы, и не расстраиваться, если не попадаешь в одну из их капризных волн и она накрывает, опрокидывает тебя, как человека, первый раз вошедшего в море. - Наверно ты права, Дахи, но если бы я встретил тебя неделей раньше, я бы смог проводить тебя на выставку экзотических и певчих птиц, которую устраивали Валерии, а теперь могу только рассказать, но слух не может заменить глаза, тем более я не бог весть какой рассказчик, - и опроверг это, описывая устроенные Валериями затеи, красоту и голоса птиц, публику, привычки пернатых, забавно напоминающие человеческие - все, что успел запомнить и что повеселило или удивило его самого. А, где-то к середине рассказа, отчетливо почувствовал... что голоден как тигр. Отдал дань меценатовым яствам, прерывая рассказ только чтоб прожевать очередную вкусность и краем глаза взглянуть на очередное выступление. Только краем, потому что волосы, черные как греческая ночь, манили взгляд больше.
Дахи: ... он говорил, шутил, смеялся, подчеркивая интонации непринужденными жестами красиво вылепленной кисти, и с каждой минутой обретал уверенность, нимало не теряя от этого в обаянии, и Дахи физически ощущала, как цветными покрывалами с нее спадают годы, заботы, люди... обнаруживая и обнажая, казалось, навсегда утраченное - мамину-папину дочку, беззаботную девочку, доверчиво ждущую чудес от мира.... как давно это было! как легко возвращалось!.. и невесомей становилось тело, теряя царственность осанки, чтоб обрести стремительность движений, и звонче становился голос, чтобы звучать ему подстать... и медленные воды уносили её, покачивая в теплых ладонях, и хотелось, чтобы так было - вечность, и еще чуть-чуть... ... а синяя тень у ближайшей колонны сгущалась, мрачнея, до черноты.
Клавдия Минор: Парфянского посланника с его скверной латынью (что вообще возомнил о себе парфяникий царь? о чем он думал, выбирая этого человека послом в РИМ?!) ей захотелось отправить в аид уже поле третьей фразы, собственные несказанные слова горчили на языке, перебивая вкус самых изысканных блюд, танцовщицы своими тонкими талиями бесили до дорожи (чего Минор за собой не помнила лет с двадцати), сын умудрился возлечь рядом с женщиной в проклятых изумрудах... Клавдия потерла виски и негромко прищелкнув пальцами потребовала у подскочившей прислуги капель от головной боли, понося про себя всё не появляющегоя родственничка такими словами, что скажи она их вслух, яд на её стол подали бы мгновенно.
Квинт: Квинт тяжело вздохнул. Что, впрочем, широкой и, что самое интересное, искренней улыбки с его лица не стерло, только глаза погрустнели. Он сидел битый час на краю того же самого ложа, спиной к столу и вполоборота к отвернувшейся от него персиянке и понимал, что сам вырыл эту ловчую яму, из которой теперь только уши его и торчали. - Вот так стоило упустить первую из возможных пауз, и сбылось все, чем я тебя и приветствовал, - сказал он, наконец, и махнул рукой. - Зря говорят, что наглость второе счастье. Я вот смотрю, как первое сердце застит, и понимаю: бестолку к вам стучатся. Не отзоветесь... я тут один глазастый. Вставая, он выпрямился и закинув голову посмотрел через толпу. - ...вот я иду среди широкого пира и наблюдаю разность его тенденций: наглость - неунывающая задира, но закрывает прочно чужое сердце, счастье - неуловимо, как ни старайся, только в беспечно открытое сердце входит, только когда бездумно - оно и счастье, кто удержать старается - не угоден, - он не заметил, что уже раскинул руки и пошел, наращивая голос, - кто овладел собою - ему не пара, это должно само завладеть, иначе - это уже второе, чужой подарок, нагло отбитый в стычке у неудачи, в этом и злость, и гордость, и все-что-хочешь-да-все-равно-останешься-недоволен... Вобщем, куда труднее поставить прочерк в противовес решеньям, властям и волям. Закончил он медленно и в тишине.
толпа: Первые строчки они проглотили не пережевывая, продолжая свое разнонаправленное движение и разнотемные разговоры, но дальше, когда один из них отделился и принял-таки осмысленное направление, они затихли, медленно, неравномерно, но теперь уже впитывая каждое слово, сказанное громче предыдущего. ...Чтобы с последним звуком засыпать утихший, почти ушедший голос громкими апподисментами.
Гней Домиций: Увлекшись рассказом и угощениями, Гней пропустил начало выступления Квинта и расстроился - почему учитель начал так тихо? Повернулся к Дахи, сказал с гордостью: - Это мой учитель риторики, - и прибавил уже с грустью, - жаль, что я не умею как он, особенно стихи. Я слишком долго говорил по гречески, это мой родной язык. Но если ты позволишь посетить тебя, я попробую написать оду на греческом и принести в подарок, - смутился от собственной неуклюжести и спросил, - ты позволишь?
Меценат: Понтий на голос знакомый, ритмично звучащий, встал чтобы слышать, и , выслушав, молча подумал: "Вот ведь упрямец... Чего ему стоило выйти сразу туда, где его бы восприняли, нет же, первые строки всегда, сколько я его помню, даст поглотить разговорам. Пока окруженье ритма и слов сочетания не осознает, сколько уходит сквозь палцы и смысла, и звука... Голос же странный. Как будто и силы особой нет в нем, но тихое веско звучит окончанье..." С тем он обратно улегся и бросил надежду вновь услыхать хитреца, обещавшего всуе...
Дахи: ... понимающая улыбка осветила лицо Дахи, словно кто-то зажег лампадку в её глазах, и , не заметив оберточного, она ответила на главный его вопрос: - конечно же, приходи! Но тут же всплывшая необходимость вспомнить о своем статусе погасила этот свет, оставив непроницаемой темноту зрачков, из которой кто-то другой сухо и невыразительно добавил : - только извести зараннее...
Клавдия Минор: Капли не помогли, шум, сменивший недолгую тишину после выступления Квинта, головную боль только усилил. Слова прошли мимо неё. Минор щелкнула ещё раз, потребовав неразбавленного вина с медом и опахало. Раздражение достигло такого пика, с которого люди кажутся муравьями где-то далеко внизу, единственным желанием осталось - взять поднос потяжелее и опустить на голову этого напыщенного, самовлюбленного... додумать она не смогла, поскольку парфянский посол, активно жестикулируя, опрокинул осьминогов в маринаде ей на столлу. Минор бросила на него испепеляющий взгляд, намекающий на судьбу Парфии и его самого, резко поднялась и ушла в перистиль, где, на её счастье, никого не было. В полумраке и относительной тишине стало легче дышать, она замыла пятно в фонтане, сама, и решила остаться на прохладной скамье в портике до прибытия принцепса.
полная версия страницы