Форум » Воспоминания » Сны Опия » Ответить
Сны Опия
Опий: Допустимы допперсонажи, можете вливаться) Единственная просьба - осторожней с тканью сна.
Ответов - 53, стр:
1 2 All
Опий: Сон накануне праздника (именин) у Агенобарбов. Он собирал в ладони прозрачную траву, из колючего синего стекла, холодную наощупь. Трава была живой, и рвать ее было нельзя. Сочную было нельзя, только сухую, чтобы их кровь не смешалась. Он уже поцарапал руки, поэтому приходилось быть вдвойне аккуратным. Луна светила как-то тускло и разобрать, бьется ли в колючках сок пока не тронешь, было почти нереально. А уже оборванные стебли торчали из-под земли как копья. Не уступая последним в остроте. Здесь не стоило гулять босиком.
бестия: Сидел, забившись, весь полусвет. Отсюда теперь не выйдешь, только переходить. И каждый раз меняется, а форма... форма оставляет желать лучшего. Верет, услышав приближение хозяина, даже осматривать себя не стал. Но звенело, хрустело, как будто траву ломали, и он посмотрел на руку - её даже поднять получилось. Синяя тень, руки, ноги, ну спасибо на этот раз голова тоже есть. Очертания четкие. Не блондин, локон синий, но какая уж тут разница. Отчаянная прозрачная синева. Где-то он видел такие бусины.. в Египте... при этом... как же его... памяти она лишила его в первую очередь. Он уже пытался, нет, накрепко. Запрещать она умела. Верет поднёс руки к лицу, пробежался пальцами. Ломкие черты лица, осколки. Но, кажется, свои. И шагнул. - Зачем они тебе? - тихо, чтоб не пугать. И без приветствий. А то прошлый раз поздоровался и темнота, и опять переходить.
Опий: Первой он заметил тень - просто привык их замечать в первую очередь. Потом удивился что они оба - человек и его тень - как будто из одного материала отлиты. А потом его спросили, логичное. Еще бы он помнил, зачем. Просто знал, что нужно. Но следующий стебель отпустил. И виновато оглянулся на свой след, заметный по надломам, хотя он и рвал не каждую, но как прошел человек - было видно. - Тебе больно?- спросил зачем-то. Вдруг это один из этих.
бестия: "тебе больно?" Верет напрягся... и застыл. Смешная получилась статуэтка, присесть же хотел. Возвращал подвижность медленно, по волоску. Здесь напрягаться нельзя. Интересно. Когда смог двигаться, сделал два нешироких шага, прислушался к ощущениям, ответил удивлённо: - Нет, не очень. Она вообще боли не любит. Она хотела, чтоб был мир. А я... а я не помню чего хотел. Видимо зарвался как всегда и она отправила меня... бродить. Сделал ещё пару шагов, привычно перебирая, как чётки - харам, рама, храм, бах, хоромы, хром... нет, не то. Рассыпается на буквы, сиди тут, собирай. Да чтоб тебя, прекрасная, нельзя же так с... да уж. Может и можно. А всё же интересно, что же я сделал-то на этот раз... Может хозяин тоже слово собирает, только из цветов? Не похоже, они совсем... хрупкие. Но красиво. Особенно с этим, огненным. - Помогу? - имени тоже спрашивать побоялся. Прошлый раз после имени такое началось...
Опий: -Нельзя,-вздохнул и сразу вспомнил зачем: -Я сам должен, это для оружия. Как будто это все объясняло. Ему обещали, в ледяной кузне. Там должно было быть жарко, и было жарко. Но он помнил иней. На раскаленной стене. Тогда - не удивило, удивляло только сейчас. - Не поцарапайся,- предупредил и почувствовал себя глупо. Парень выглядел здесь гораздо более своим, чем сам Опий. - Она красивая? Он не спросил кто, мало ли.
бестия: - Она? - не понял сперва Верет, потому что четки перебирались непрерывно, хоть результата это не приносило никакого, кроме мельтешения всего вокруг, а тут "оружие"! Замелькало совсем, как будто слово вот-вот соберётся, рыжих головы стало три, потом одна, потом две... Он сосредоточился на глазах и хозяин поконкретнел. - Она... всеобъемлющая такая... умная. Но строгая, зараза. Наверно красивая, вам, людям, виднее. Что ж у неё за заклятие такое? Что виноват - помнил. Что выйти надо - помнил. Даже почти придумал как. А за что?? Женщины... Встретил наверняка кого-нибудь. Опять мужчину, понятное дело, женщины редко попадались. Что делали тоже понятно - воевали, что ещё мужчинам делать. С хеттами? Нет, хетты были давно. Слово... слово тоже рассыпалось. Умеет, умница. Верет сорвал один цветок, как будто ей. Он вошел в пальцы почти весь и завяз там, как муха в янтаре. Мух он тоже пока помнил. И место, где со стволов падает густо, тягуче... может он там наколобродил? Север? Севера ещё не было. Или уже был?.. Или ещё будет? Но тогда он не виноват пока, не могла же она заранее, не в её правилах... - Вытащи, а? - предложил хозяину руку с цветком. Просить у него плохо пока ещё получалось.
Опий: Не предупредил, а зря. Ругательство поймал на вылете - мало ли как тут с ними, он не помнил, только зрачки расширило, ужасом, когда из надломленного стебля капнуло. - Дай сюда,- спокойно. Сон, что во сне случиться может, сон же, все равно проснется, так или иначе. Вытащил. Почти не обломалось. Почти не смешалось - было бы с чем. Более жидкую, чем его палец каплю высосал как яд. И сплюнул. Задымилось.
бестия: Верет расширил глаза, но посмотрел с интересом. Даже более чем. - Сильно. А если камыш? Или толщиной с сосну? С кем воевать будем? - спросил, воодушевляясь, но снова застыл. Сейчас хоть выглядел солиднее. Правда с занесённой ногой, но бог с ней... какой-то. Значит этого тоже нельзя. Когда конечности стали слушаться, внимательно выбрал место, где не было оборванных или поломанных стеблей и мягко сел, вытянув левую и подтянув правое колено почти к подбородку. - Так с кем война? Кто ж это были-то... персы? Против персов? Да нет, персов он с прошлым обсудил, вспомнил бы. Хоть и был чем-то вроде рыбы у него, но думать-то не отменяли. Значит не персы. Умница, и что ж я так пойму, если я даже не помню?..
Опий: - Парфяне, но не здесь. И замирились уже вроде. Иудеи еще. Там же. Плохо, очень плохо, если говорит вслух, а кто-нибудь дома слушает. Жалко было, что оружия из сна не вынесешь, здоровский должен был получиться меч.
бестия: - Рим значит... - меланхолично кивнул Верет. А руку повело, откинуло и она потекла неуправляемо, меняясь, заостряясь, почти звеня от напряжения и дыхание стало как раздуваемые меха, а в теле... - ээ, зачем ты так со мной? - возмутился Верет, - неудобно же. Ты не смотри! Точнее ты смотри, но не видь его в себе. Меч так меч, можно ж словами сказать, зачем же видеть так сильно. Спату хочешь или гладиус? По руке пока было не очень понятно. Видимо хозяин был в раздумьях ещё. Верет сам любил покороче. Точнее любил, когда любили покороче. Для короткого меча нужен длинный дух. Он ей так и говорил. И объяснял даже как это им страшно - подпускать врага на жалкий локоть, лицом к лицу подпускать, сердце к сердцу. А она смеялась и говорила, что можно и без меча обойтись. Что тут скажешь... женщина.
Опий: - ээ, зачем ты так со мной? неудобно же. Синий вооружался и было неуютно думать о том, что сейчас, возможно, придется драться - здесь не покатаешься. Но на вопросе "чего хочешь?", Опий просек. Или подумал, что просек. - Не нужно. Мечи не говорят. Обычно. Я поговорить хочу. Меч, опять же, с собой не унесешь.А память - можно
бестия: Попускало, но медленно. Замедлились даже чётки. Рома, мор, морда, боррр, хооор, вааарааан... Верет медленно поднёс руку к лицу, пересчитал пальцы. - Почему шесть? А, откуда тебе знать, ладно. Так даже интереснее. Единственное хорошее во всём этом было - не скучно. Совсем не скучно. Она вообще загадки любила, не любила скучать и не давала никому скучать. Иногда прибить хотелось, но как посмотришь - и всё. Особенно в глаза. - А мечи говорят, пишут даже, только почерк у них... - Верет откинул голову чтоб гордый профиль подчеркнул весомое "кровавый", но пафос скис, потому что гордый профиль, если глаза к носу свести, выглядел как-то кисельно. Дрожал. - Ты бы меня мог выпустить? - осторожно задал традиционный уже вопрос, ничего особенного не ожидая, но надеясь. - Она-то рано или поздно выпустит. Но там без меня дел наделают... Я же то с одними, то с другими, равновесие, понимаешь?
Опий: - Я и не..,-удивился. И закончил: - Поговорим сначала. Меч у него в любом случае будет. - И чтоб не за наших противников. "Равновесие, понимаешь.."
бестия: Верет вздохнул, почесал висок и честно признался: - Я не много помню, понимаешь? Давно брожу. Могу про рыбу рассказать. Огромная, пускает из головы фонтан. Не знаю как я помещался, море было узкое. Но лучше ты расскажи... Тебе меч зачем? Есть враг? Достойный враг? Только бы он своё имя не назвал. Опять закрутится, прошлый раз пронесло по трём... или четырём. Он даже запомнить толком не успел, не то что поговорить.
Опий: Еще бы он помнил, есть ли у него тут враги. Дома..вроде не было, но да не про дом спрашивали. В любом случае, даже если б были, обсуждать их зачем, сам справится. Он качнул головой недоверчиво: -кит что ли? А что ел? Людей? Или тебе вообще есть не нужно? В синей прозрачности и намека не было на желудок
бестия: От хозяина колесом подкатило ощущение, что камень в брюхо положили. - Даже не думай, особенно ниже, - простая буквальная инструкция прозвучала угрозой и он добавил, торопясь исправить, - я не ем. Я же язык... я сам... ям... зад... я... тьфу. В общем я это я, а я не ем. А плечи чуть раздались. Помощнели. И чётки закрутились, но беззвучно, как будто собрались уже, но он прочитать не может. - Слушай, римлянин... - Верет осторожно провёл ладонью над цветами, не касаясь, и они пригнули головки, как обычные, как снаружи. - А ведь есть у тебя враг. Всегда есть какой-то враг, или друг, которого хочется защитить, надо защитить. Так мечи получаются.
Опий: -Да нет у меня вроде врагов,- произнес обескураженно. - Друзей тем более. Отец говорил, что друзей не бывает, бывают союзники. А враги, наоборот, должны быть у каждого мужчины. В борьбе с ними характер закаляется
бестия: - Отец? - немного расплываясь очертаниями лица понимающе поднял бровь Верет, как будто это слово всё объясняло. И нравоучительно изрёк: - Врагов не бывает только у уродов и дураков, - но нос снова кисельно задрожал, чем сентенцию несколько подпортил. Верет дёрнул им, почти шморгул, так, чтоб убедиться что это по крайней мере точно его нос. И ведь не в первый раз в сны отправляет. Ума, значит, набираться. У этих. Ну-ну... подруга. - Не бывает чтоб совсем друзей не было. Просто не всегда понятно, что они друзья. Синие оскольчатые цветы тянули морды к огненному, как-будто вслушиваясь. Верет даже обиделся немного, что не к нему. Хотя за что? Не его же сон. - А красиво у тебя тут, знаешь. У многих страшно. Даже мне.
Опий: - Врагов не бывает только у уродов и дураков - Значит, я одно из двух,- легко согласился Опий. Здесь некому было ничего доказывать (все равно скоро все закончится), а значит, и драться было незачем. - А красиво у тебя тут - У меня где? - не понял. И дернул костлявыми плечами: - Это не мое, я тоже гость. И это,- он погладил колючки (на расстоянии, чтоб не обломать и не поранить руку),- впервые вижу. Лицо собеседника вполне могло течь, на то он и жидкий. Не у всех собеседников вообще были лица. Так что ему в каком-то смысле повезло. -А что отец?
бестия: - То-то я себя так странно чувствую, - так же легко согласился Верет. Стоять на пороге и не войти, смотреть в упор и не заметить - это было вполне в его духе. По крайней мере она так говорила. Ну и шуточки у неё иногда, учитывая что он... кто он. Но чётки молчали. И вообще была такая тишина, что если бы сейчас пчела какая-нибудь в него врезалась, пошел бы стеклянный звон по всему полю. Правда откуда здесь пчеле взяться?.. Наружу хотелось нестерпимо, устал он бродить. - Фраваши, - выговорил с первого раза и цветы шарахнулись, дрожа. Узнавать начали, что ли? - Ты из тех кто близко ходит значит. Ну выпусти тогда, а?
Опий: Цветы дернулись. Он прикрыл ладонью, чтоб не страшно было. Им. самому- не было. Имя едва ли было знакомо. Он бы испугался, наверное, если бы наяву, а во сне..глупо бояться. Это сразу обьяснило почему боятся колючие-для них это явь. -почему именно, потому что дурак или потому что урод?- поинтересовался. - близко к чему хожу?- спросил с интересом. -и думаешь я знаю как выпустить? И куда? Если я даже понятия не имею откуда,- добавил грустно. Буквы в имени хотеллсь поменять местами.
бестия: - Эх, - шумно вдохнул Верет, двоясь, и подозревая что - на дурака и урода, но до конца не разошелся, собрался, может быть потому что вспоминал, глядя на этого огненного, который ходит близко и не знает. Парфия. Иудея. Вот Иудея было совсем понятно. Но где? И с кем? Ну война, но не из за неё же в конце-концов, первая что ли? - Я? Дурак. Она так говорит каждый раз когда отправляет бродить внутри. Ну, внутри вас. Сюда-то редко кто из вас живым доходит, фраваши ведь, - развёл руками, обнимая воздух над полем. И синие не шарахнулись на этот раз. - И часто ты тут... встречаешь кого-нибудь?
Опий: "Здесь" воспринялось сразу, как все все возможные "здесь", прошлые и будущие, иначе бы он ответил " ты первый", а так.. - По разному бывает. Странное слово не было именем, кажется. -Там,- он махнул вниз, за холм,- и не только там,- скруглился, а то мало ли что за создание такое синее,- есть разные. Он их смутно помнил, вместе с обещанием выковать стоящее, бесценное.
бестия: - Здесь, - сказал Верет, сам не до конца понимая, какое "здесь" имеется в виду, - не бывает. Здесь есть. И пребудет во... - грудь сдавило так, что рёбра хрустнули, неожиданно, словно в пустоту затягивало прозрачную плоть, слева стремительно расползалась дыра, в которую потекли воздух, цветы, время... - Прекрати! - взмолился Верет, что бы ты там ни видел!... подумай о цапле! Цапля. Крылья, ноги, хвост, клюв, жрёт лягушек, сгибается в коленках, ЦАПЛЯ, лучше она, чем это. Больно не было. Но ведь он почти сложил, почти вспомнил..!
Опий: Цапли не говорят. И потому он подумал о человеке. Раз это важно было, о ком думает. Человек, чуть пошире него в плечах, кожа и волосы синие, а что, красиво же было, тело, теплое, которое не стыдно в палестре показать, не такой долговязый как Опий в смысле. Такой, каким бы хотел его видеть отец. Наверное. А цапля - это всегда успеется. Хотя летать..он бы хотел летать. -С крыльями,- он сказал вслух.
бестия: "Уфф" засвистело обратно из подреберья и по телу пошло... тепло? Он недоумённо посмотрел как смыкается и становится матовой кожа, тело теряет прозрачность и приобретает вес... а за спиной распахиваются крылья - в знакомую крапушку, в размахе напоминающие лук... ощущение было таким привычным, что Верет легко встряхнул крылом, как-будто насекомое сгоняя, свернул, развернул, хлопнул. И серьёзно посмотрел на человека: - Вот спасибо. А может ты и моего знакомого видел - там? Он такой - приставучий, любит рыбу, виноград, а ходит вечно в чём-то несуразном с чужого плеча? А? Попадался?
Опий: - Бог что ли? Вакх?- удивился Опий,- Не помню, кажется не было. Передать что если увижу? И кто его за язык тянул про Вакха ляпнуть. Каждому же понятно, что все боги одеты так как смертным и не снилось, куда там этим статуям в портике.
бестия: "Бог... передать..." окружающее мигнуло одним бесконечным мгновением, натянулись невидимые нити, схлестнулись, дробя сознание, две мощных волны... - Ве-ре-тра-гна! - громыхнуло на всё фраваши, и только когда цветы прижались к земле покорными и перепуганными псами, Верет понял, что громыхнуло из него. - Упс. Тихо-тихо... а че я? Я ниче, без паники. Он встряхнулся, поднял голову, уже в полёте понимая что теперь властен над собой, хоть пока не властен над местом, и соколом опустился человеку на плечо, кося круглым глазом парнишке в переносицу. Хорошее было плечо, удобное.
Опий: -Э, ты чего? Удивило не то как громыхнуло, и даже не то, что перекинулся, а то, что на плечо сел. И на глаз теперь косился. И еще обидно было, что все-таки спернатился, теперь и не поговоришь. Наверное. -Здорово. Это специальное слово? Я тоже так смогу? Ну, в птицу?
бестия: С такого плеча охотиться хорошо. На войска смотреть. На новые, растущие на пустом месте города. Но человек задал вопрос, а Верету нетерпелось. Слишком давно... слишком. Он взмыл, перевернулся, упал и шагнул... человек. Обычный - широкоплечий не слишком высокий блондин, упрямые тугие локоны лезут на лоб, безупречный греческий профиль слишком безупречен, в остальном - парень как парень. Шрамов только много для смертного. Но он любил это своё воплощение. И тунику потрёпанную царскую тоже. В Эгесе ткачихи были знатные. Да и кузнецы неплохие. Много там было хорошего... Верет сел рядом и дружески кивнул: - Можешь. Люди вообще всё могут. А Веретрагна - это я. Теперь можешь назвать своё, если знаешь, - и пытливо посмотрел в глаза.
Опий: Откровенность на откровенность. Парень назвал имя, Опий вздохнул и назвал свое. - Публий Оппий. Надо было, наверное, добавить про "признанный сын", но это было слишком личное, даже более личное, чем имя. А имя..что имя? Сон же. - Рад знакомству. - А ты меня научишь, так?
бестия: Верет глянул ещё пристальней, глубже, далеко... - Другой научит. Он уже почти смог, но ему помочь некому, не верит никто. Да и он не показывает. Ходящий живым по фраваши. Не так уж мало их было на его памяти. Но и не так много, чтоб каждого внимательно не рассматривать. И парень рыбно-виноградный вспомнился. Бородатый, смешливый. Трусоват был, нескладен. А идеи - фонтаном. И хотел чтоб слушали. Всё поменять хотел, но без войны. Не он первый, не он последний, но Верет смеялся долго. И героизма подкинул, с плеча. Как было не подкинуть? Хороший был парень, стоящий. Конечно, это ЕЁ дело было. Права она. Сунулся не в свое... но ведь помочь же хотел. Видимо не надо ей помогать, большая девочка, сама справляется. Вот и загремел. "Ты понимаешь, что ты наделал вообще, баран ты такой?!" Ардви аж ногами топала, а гневалась она вообще нечасто. Он даже её поправить, как обычно, не успел, что не баран, а овен... как загремел.
Опий: Оппий расстроился почти до огорчения и желания вмазать этому нахалу, за то, что увиливает от ответа, ссылается на какого-то другого (которого попробуй найди и который не скажет), а не говорит прямо "извини, не могу". Это он бы понял. А так, мелко это все, недостойно того, кто может менять обличья. Пф..Тоже мне, наука. Он тоже может быть разным. Как-то во сне, он был рыбой. Хорошее такое ощущение было, влажное и холодное. Дышалось по-другому. Только есть хотелось сильно. И камнем тоже был. Камень есть не хотел. Только двигаться не мог. А заставить проходившего мимо подобрать его не получилось, так как сказать вслух не вышло, а читать мысли камней проходящий не умел. Или все-таки умел. Но подобрал не его, а обычный какой-то кругляшок. Неприязнь к этому другому серому с рыжей полосой кругляшку снова наполнила его до краев. И ревность к живому теплу чужой ладони вновь поднялась почти так же сильно как тогда. Пришлось дышать на счет, напоминая себе, что он не камень и вполне может двигаться куда захочет сам, а не туда, куда шел тот странный человек. И что это хорошо.
бестия: "Запасся себе развлечениями, да? Веков так на двадцать пять?! Ты хоть понимаешь, что начнётся теперь, сколько крови... это ж надо быть таким козлом!!!" вспомнил Верет, и ооочень отчётливо вспомнил, что поправил её тогда ехидно "козерогом". И сразу загремел. Вот сразу. За то же, за что и всегда - за гордыню. Ведь, да, знал же. Не то чтоб прям знал, но предполагал. Мог предположить, если б подумал. А это у неё, как у всякой женщины - приравнивалось. А он подумал тогда или на голубом глазу?.. хотя... какое это теперь имеет значение. И, видимо, надо парня этого найти, виноградного, и... извиниться что ли? Нехорошо получилось. Пожить ещё мог человек, дополнить что-то, например. Шлифануть. Да и вообще, что за возраст такой - тридцать три? Ему вот тогда, с этим вот телом, тридцати трёх без малого - вообще не хватило. Только-только во вкус вошел, тооолько что-то получаться начало, до Пуарваса дошел, и храбрый Пор на троне сидел ровненько, и старапы зевшиеся тупые были казнены, и Карфаген на горизонте маячил, и торговля, и обмен идеями, и культура эта её любимая как попёрла... Но нет, надо было ей влезть! "Хватит, уходи, так любой дурак может, а они должны сами..." Это он у неё, значит, дурак получился. Ну, подруууга... Но ведь он с этим виноградным не назло ей влез. Просто не подумал... Или подумал? Верет так задумался, что не сразу заметил, что человек смотрит на него как-то странно и в уме явно считает - то ли до двух, то ли до трёх... ну уж до скольки они умеют, люди эти... А извиниться перед виноградно-рыбным всё равно надо было. Эх, глаза её прекрасные, посмотреть бы в них, поговорить как нибудь. Серьёзно. Но это выйти надо. Точнее - дойти. - Ты извини, Опий, но мне пора. Я тебе покажу лучше, - подмигнул человеческому парнишке. - А меч у тебя будет. Только знаешь, меч – не просто оружие, он может объяснить жизнь во всем ее многообразии, - Верет почесал затылок, отчего-то именно здесь и сейчас остро ощутив как по-дурацки пафосно это звучит, хоть и чистая правда. Засмеялся и добавил: - Это если с нужного конца браться. И топнул... копытом. Взбрыкнул раз, другой, и сорвался в галоп, разбрызгивая острые голубые осколки, и вслед за скачущим солнечным жеребцом поднималось синее крошево, нестерпимо искрящее в лучах его хвоста, а когда оно осело...
Гней Домиций: ...на этом заросшем чертополохом поле он экспериментировал первый раз, и решил, что - в последний. В цветущих зарослях детали еле нашлись. В этот раз развалилось так эпично, что даже обидно не было, скорее смешно. Он ведь так долго считал, прилаживал... Гней подобрал одну палку, вторую, плюнул в сердцах и уселся смеяться. А черепаха, в этот раз, смотрела совсем обижено, хоть ничего ей, как всегда, не сделалось. Ползла себе.... с верёвочками. Подползала. - Я совсем не Ахиллес. Вот совсем, - сообщил ей Домиций, смеясь. - Но можешь попробовать догнать.
Опий: Кажется, все-таки выпустил. Ну и хорошо. Не так далеко смеялся кто-то знакомый и это настораживало, заставляло напрячься. Он смутно чувствовал, что у каждого мира свой запах, и нехорошо, когда они смешиваются. К тому же веник этот дурацкий, будут ржать что он цветочки собирает, тут попробуй объясни зачем.. а объяснять силой, кататься по этому полю он бы не стал ни за какие медовые сладости. Он посмотрел на копошащегося в зарослях. Гней. Не произнесенное имя растеклось медом по верхнему небу и стекло с обеих сторон языка. Он сглотнул. Каштановый. - Ты чего здесь?- произнес ревниво. Поймал черепаху и освободил от лишнего. Хорошо ей, у нее панцирь.
Гней Домиций: Никогда ни с кем Гней не делился своей мечтой, никому не показывал результаты опытов и бессонных ночей, тем более что и результаты-то были пока более чем скромные. Чтоб продвинуться дальше нужен был помощник, единомышленник, но где его было взять?.. Он никого не пускал в сарай, уходил подальше от латифундии, прятался от людей... Никто ведь не поймёт, покрутят пальцем у виска, засмеют, закидают упрёками в безответственности... и Домиций уходил в безлюдье, раз за разом, чтоб пробовать снова и снова. И всё же иногда люди видели, хоть и не понимали - что. Вот и сейчас было ощущение, что кто-то смотрит. Но как он ни оглядывался, кроме цветов и черепахи не увидел никого, а она вдруг развернулась и поползла в другую сторону, и Гней, подобрав ещё несколько деталей, пошел за ней сам, надеясь, в отличии от Ахиллеса*, догнать её... ...а чертополох поднимался за ним, смыкаясь и расцветая, раскрываясь в несуществующее небо десятком цветов вместо каждого разбитого в осколки... *Ахилле́с и черепа́ха — одна из апорий древнегреческого философа Зенона: Быстроногий Ахиллес никогда не догонит неторопливую черепаху, если в начале движения черепаха находится впереди Ахиллеса. Допустим, Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, за которое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха в ту же сторону проползёт сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов, и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности, Ахиллес так никогда и не догонит черепаху.
Опий: Это было совсем свинством-вот так не замечать, в открытую игнорировать. Он бы врезал ему как следует, только жалко было ронять Гнея на колючих и еще неясно, кого было более жаль, гнея или хрупкие ростки. И потому он просто выскочил наперерез и хорошенько тряхнул за грудки. И тут же- тряхнуло его, не Гнеем, а чем-то другим, да так сильно, что отбросило шагов на пять-шесть, на спину. И пока он, нанизанный на стекло, стекал и впитывался в землю, он любовался тем, что распускалось за спиной Гнея, до тех пор, пока над ним самим не сомкнулись прошедшие насквозь холодные стебли, как будто и не было его тут вовсе. click here
Опий: Сон не датированный. Воздух был непрозрачным и каким-то жидким. Двигаться в нем получалось медленно, гребками. И это, кажется, было еще не самым худшим. Здесь можно было дышать. Вверх по склону, он знал, дышать сложнее. И наверху, в прозрачном, были плоские хищные змеи. Они пахли металлом и передвигались по воздуху. Сюда, в это молоко, они не спускались, кажется. Если бы он был железным, он бы точно не спускался - даже сейчас на предплечьях чувствовалась влага. Волосы перестали лезть в лицо и облепили уши и шею. Он и не думал, что они так отросли.
Луций Фурий: Длинный коридор извивается, меняя направление поворота в момент, когда ты уже готов довериться инерции. Плечи бегущих в ногу спасают от столкновения со стенами. Вогнутые плиты правильной прямоугольной формы под ногами металлически гремят, а с боков и потолка обдают жаром; оттуда, видимо, и светло. Кое-где, где дорога еще не прокрашена скользким, или там, где цвет уже заскоруз и почернел, на стыках плит хрустит песок. Коридор бесконечен. Кто-то оступается и плита становится дыбом. Уворачиваясь, летишь о стену, в последний момент вонзая ладонь в раскаленную скобу скутума, и распахиваешь его, как дверь. На мгновение он плащом обнимает руку, ударяя по лицу, и снова пружинит в привычную форму. Ледяной невидимый воздух жжет легкие, сметая со скутума раскаленный песок. На уровне взгляда нет ничего, кроме летящих со всех сторон извивающихся галер, машущих копьями, точно веслами, и растянутых скоростью до нескольких миль. Ближайшая, покрытая узором из пересекающихся треугольников, разевает таран, и в этой пасти видно живое нутро в отличии от за-скутумного пространства, на грани которого стоит Луций... Если взглянуть вниз, то можно увидеть вершины гор, торчащие из тумана, сквозь который слабо поблекивает вода. Если вниз не смотреть, то легко оттолкнуться и, вырвав свою чещуйку щита, прыгнуть в пасть атакующего чудовища, ударом сквозь нёбо превращая его в такой же раскаленный коридор, как и тот, остатки которого сыплются за спиной живыми людьми в упругое лоно тумана. И никого. Ветер подхватил под плащ, толкая в спину. Держась за скутум и уже почти стоя на нем, Луций врезается в туман, замедляющий падение, и некоторое время скользит по воде, пока скутум не зачерпывает и не тонет. Лорика тянет на дно, но хрустит от движений и распадается, оставляя на коже ржавые царапины. Берег близко. Разгребая туман и воду, Луций ориентируется на высокую фигуру . Когда он выходит, остатки одежды на нем пропитаны озерным илом, и нашитые на ней полосы неотличимы по цвету от основного полотна. - Ты видел, где сели остальные?
полная версия страницы