Форум » Мир » Брундизий. Стабула. » Ответить
Брундизий. Стабула.
Тевкор: сыро, жарко, зато с термами.
Ответов - 85, стр:
1 2 3 All
Тевкор: >>>>Из остийского порта.>>где-то 25 - 27 авг>>> Тевкр сплыл с весла не спросив грошей. Это было ничто, по сравнению. Откопав зарытое на окраине, он даже допустил существование каких-то богов помимо Посейдона. Потому что обычно он старался избавиться от цацек возможно скорее, и вообще брать долю деньгами. Мелочь тратилась без счета или менялась, полновесное золото или серебро - вот что прятал он, еще не зная, зачем понадобится. А цацки, как верно заметил Осмарак, думая, что открывает терру инкогниту, дело приметное и неизвестно, где может всплыть хвост - мир вообще довольно маленький, одним взглядом не охватишь только потому, что путанный, а так - туда пассат, оттуда на веслах, три года, а морей - разве что в Эвксинский не заходили. И не они одни такие. В зарытом он откопал себе имя, хорошее имя, верное, он эту добычу помнил, мужика казнили долго, выкупа ждали, а парня пустили по рукам и убили сразу, а парень был не старше Тевкра, и, если подумать... то было тут о чем подумать... Именно потому выкупа они так и не дождались. Не Диграма винить, хоть и глупость это была тогда, но не мог он не попустить тогда братве, по лезвию ходил из-за прошлой вылазки... А оно вот когда обернулось доходом. Даром, что не золотом и не всем... Он сам срезал их тогда ночью с якорей, чтоб, не приведи боги чего, по тихой воде не аукнулось, и, когда их вынесло из бухты отливом, никто не ждал, чтоб там оказался и купец. Нашлись бы любители болтаться? Скуп был, должно быть, или места не знал. А то и скрывался, дело такое, конкурентов никто не любит. Перец они продали оптом за здорово живешь, погода не позволяла таскаться, отсыреет еще, что выручишь. А гривна с груди этого мужика тянула тыщи на полторы. И он ее нехотя, но зарыл. А теперь вот и пригодилось. Не само по себе - ха! - а тем, что напомнило. Брундизий, рынок
Элени: Рынок>>> Элени даже не понимает, что же именно она сказала не так, но взгляд мужчины оказывается достаточно говорящим для того, чтобы девчонка поняла, что лучше ей будет особо не болтать. Сам ведь спросил! Она и ответила, как знает! Чего сердиться-то? Может, ей стоило заявить, что его вкус безупречен и выбор безусловно идеален? Надо запомнить, да – врать, так врать. Они опять идут куда-то – не так, чтобы долго, но за четыре года на корабле она отвыкла от ходьбы хоть сколько-то продолжительной, а тут еще и поспевать следом надо. Она голодна, тело чешется из-за грязи, она боится… и благоразумно молчит. Больно уж ей его взгляд не понравился.
Тевкор: Брундизий рынок>>>> Он купил по дороге молока, взял хорошего хлеба и первым делом прямо со всем этим затолкал купленную девчонку, напирая в спину, в термы при стабуле. Она прижухла под взглядом и не выдавала чувств, у Тевкра никогда особого желания куражиться над кем-то не возникало, так что, содрав через голову одежду сперва с себя а после и с нее и оставив на собственной кувшин молока и хлеб прямо здесь же, с краю бассейна, окунулся с головой и вынырнул с терпеливым объяснением, выдавая досаду не ее глупость только движением век: - Я видел Рим. Я видел Тарс. Александрию. Много кого еще. Не в этом дело. Понимаешь, жещины... Я редко видел, чтоб они одевались смешно. У вас есть... Ну, вы как будто видите, что будет к лицу. Я понимаю в качестве ткани. Но я не понимаю, как приложить цвет, чтоб это не было... глупо. Так что одежду себе... будешь смотреть сама. И мне тоже. Я не понимаю, что в одежде красиво, а что нет. И, прежде чем взяться за скребок, сел на краю бассейна, отломил хлеба и запил молоком. Кивнул ей на кувшин и: - Ешь, - сказал, едва смог провернуть слово в пережеванном.
Элени: Раздевает ее сам Тевкр; неужто только для постельных утех искал? Ну так на рынке за его деньжищи можно было найти и кого поопытнее да подешевле – торговец-то для него ее цену задрал в основном из-за того, что она грамотная – не такой уж частый товар, стоит признать, девчонка, свободно говорящая, читающая и пишущая на двух языках сразу. Она сжимается, напрягается – не любит голой быть, привыкла, за четыре года-то, но не любит; чувствуешь себя сразу слабой такой, уязвимой, беззащитной. Нет, тонкая ткань, конечно, от ножа не защитит, да и от кулаков тоже, но все ж как-то спокойнее все. Да и надеялась рыжая, что ее какая матрона в помощницы себе купит, и будет жизнь у нее спокойная да тихая – не повезло. -Хорошо, господин. – зато его статус вполне прояснился. Она даже как-то стухла, ну, знаете ли, как бы жизнь повернулась в случае чего. -Спасибо. – отламывает хлеб с противоположной стороны, ест, роняя крошки на колени – она сидит пока на краю бассейна, спустив ноги в воду.
Тевкор: - Ты слышишь? - усомнился Тевкр, глядя, как она сидит, по прежнему в воду опущенная, и даже подумал, не макнуть ли и в самом деле, может, повеселеет... потому что это "хорошо, господин" упорно не доходило - иные так кивают а думают свое. Но пожевал еще хлеба, напился молока до полкувшина, ушел снова в воду с головой и, когда вынырнул опять, оттираясь сперва ладонями, скатывая с плеч налипшую пыль города, потом отскребая леп и все присохшее по портовым отметинам, спросил: - Может маслом хочешь? - головой кинул взгляд в дальний конец бассейна, где маячил кто-то из прислужников. - Сам не люблю. Отмойся уже, жара... Банщик понял взмах головой однозначно и пришлепал. Тевкр кивнул ему на покупку: - обслужи. А потом сбегай... жареного мяса принеси.
Элени: -Да, господин. – на мгновение поднимает глаза, но потом опускает обратно, туда, где от ее мерно покачивающихся ног в воде расходятся круги. Она все-таки отпивает молока – в самом конце его трапезы, когда он, кажется, полностью насытился. Затем осторожно соскальзывает в воду, испуганно замотав головой. Сама помоется, никакого масла ей не надо! Все-таки отвыкла она от нормальных условий, у пиратов-то, от красивой одежды, от сытной и вкусной еды, от горячей воды. Она сжимается, погружаясь по плечи, и опять на него посматривает. Затем – на прислужника: -Мне не надо, господин. – ну, знаете, вежливой лучше быть заранее.
Тевкор: Ну да, чего он ждал - жука вон возьми двумя пальцами и он лапки прижмет, хотя кому он нужен, а тут девка - сиськи белые, тело как у кролика... Тевкр вздохнул, подставил свои лопатки банщику и отправил за мясом на вечер. В пар опасался: еще с тех пор, как в Навкратисе осмараков хопеш в столе застрял, до него дошло крепко и окончательно, что хоть прирежь потом хозяина, своего не вернешь. Сейчас хоть и лежало все в запертом сундуке, который стоял в запертой же комнате, и то он учитывал возможность, что может мягко говоря чего-нибудь недосчитаться. Такие места вообще доверия не внушают. Это тебе не столичные термы. - Поднимаемся, - скомандовал, когда принесли мясо, неохотно вылез из воды и долго обувался, раздумывая, во что рядиться, какую обувку подобрать, если по-сирийски, так шаровары, но к ним поверх туники еще кафтан, ну ладно шелковый, да это ж лишнее сверху все равно, хотя если на голое тело - его и нараспашку носить можно, хоть ветром обдует... но у него рукавааааа.... Даже зажмурился от досады. Решил - ну, кругом носят по-гречески, кто голову себе не хочет морочить, мало ли как тот Гарсеван одет был, мало ли что тогда на сыне его разодрали, а ссадины на локтях и коленях уже заживают. Можно на шею цепь повесить - вещь безликая но со смыслом... Сам взял кувшин и хлеб, блюдо с мясом оставил девчонке нести. Первым делом, войдя, кивнул на стол поставить, и послал рыжую к хозяину принести табличек. Не терять же времени.
Элени: Отмывшись – она и не подозревала, какой грязной может быть, ну да пираты водными процедурами своих девок не баловали особо, да и наряды у них все больше килликийские были, и сейчас она путается в ткани с непривычки – впрочем, разбирается весьма быстро, и теперь влажные рыжие кудряшки лежат поверх зеленой ткани, что отлично выглядит, кстати говоря – не зря он именно в эту тунику ткнул. Берет блюдо с мясом тоже на киликийский манер – одной рукой, прижимая к бедру, так и несет вслед за ним, а потом и таблички так же приносит. К нему кладет, правда, непонятно зачем; он же безграмотный, значит и таблички для нее предназначены. -Я что-то должна написать? Какой? Латынь, греческий?
Тевкор: Да нет, в сундуке все было в порядке, рыжая пришла расторопно - он едва сесть успел, на тот же сундук, как таблички о стол стукнули, - но взгляд запутался у нее в руках и мысль, как след с песка, смылась. Тевкр отодвинул от себя девчонку прямо двумя руками за предплечья, едва не усадив на лежанку, уперся ладонями в расставленные колени и некоторое время пытался понять, что его не устраивает, буравя ее глазами. - Я Артак, - догадался, наконец. Когда-то давно он, кажется, был рабом. Как действует обратная связь, он не пробовал на практике. Приз не в счет. - Мы едем в Рим. Выкупить мою... семью, - почему он не ограничился одной матерью, он пока не мог бы сказать четко. Хотя по сути он именно мать выкупал, ни мелочь, ни тем паче Дживан на основную цель не тянули. Но уж как сказал, так сказал, и понял, что не лжет, что уже было хорошо. Лицо он делать иногда умел, и что-то ему подсказывало, что оно может оказаться настоящим и даже чего доброго удержится надолго. - Поможешь - отпущу. Попробуешь сбежать - убью. Тут он врал - искать ее он не стал бы. Но лицо уже было сделано. - Теперь ты. Кто такая, как звать, откуда. Сядь. Рассказывай.
Элени: Она кивает головой дважды – сначала на имя, потом на его планы (а она-то зачем в таком путешествии нужна?), а когда он предупреждает о возможном убийстве – просто глазищи свои огромные пучит, и неясно, что пугает ее больше, возможная свобода или возможная смерть. Что она со свободой будет делать? Куда направиться? Родители похоронили ее много зим назад, и едва ли будут счастливы, когда узнают, в роли кого она провела все эти годы. Лучше бы ей остаться рабыней у какого хорошего хозяина (а лучше хозяйки), чем родителей позорить. Выживать же самостоятельно ей и вовсе кажется совершенно невозможным. Смерть же… убьет и убьет. Главное, что к пиратам обратно не отправит или волчицей еще куда. -Я из Афин, господин Артак. Мои родители хорошего состояния, меня учили читать, писать, говорить, вести хозяйство, музицировать. Потом морем на одном из отцовских кораблей меня отправили в Рим, к семье жениха, дабы там отпраздновать свадьбу, но на корабль напали киликийцы, меня похитили и сделали рабыней. С тех пор я жила с ними, научилась разговаривать на киликийском, но писать и читать меня никто не обучал. Потом пираты меня тоже продали тому торговцу и меня купил ты. Элени меня кличут, если как родители назвали, или Сирануш, если как пираты.
Тевкор: Вольный город... Тевкр ухмыльнулся: - Вооот, - прямо все зубы на лицо вылезли не считаясь с желанием. - Я тоже читать учился. Целых четыре дня.. Теперь ясно?.. Дядя у меня человек не простой, его как на рынке не продадут, - "хозяина надо за жопу брать... а жопа у него как орех". - Плохо что ты мелкая совсем... - "и вообще жаль, что девка" - не договорил он и задумчиво потянул спину, сведя плечи. И решительно взялся за стилус. Вспоминать лучше было... поименно. «Анаит. Андроник. Артак. Исидор.» Шогер... он не стал писать - из чего сделать это "ш" не придумал. То же самое вышло и с Дживаном. Он махнул рукой: если это прочтет, значит, не забыл, пока веслом вертел. Подал ей табличку. - Как звали, который продал? - спросил неожиданно для себя, серьезный - не иначе как избегая ее реакции - "Девке на смех..." Поморщил меж бровей: какая разница, если это поможет.
Элени: Ее брови сходятся вместе, демонстрируя, что она и в самом деле еще не до конца выросла. И ничего она не мелкая! Уже четыре весны прошло, с того дня, когда ее жизнь резко изменилась, а она уже тогда была немаленькой – сейчас же рыжей вообще девятнадцатый год. Надо же! Она и не задумывалась над тем, как много лет прошло. От этого в животе что-то свернулось горячим узлом, и никакого желания спорить с хозяином у девушки не возникло. Хотя, спорить с ним вообще идея дурная и наивная. Элени смотрит на табличку, где не слишком ловко написаны имена; не везде грамотно, но если его и правду всего ничего учили, то и это весьма недурно. Кивает ему головой, поняла, мол, зачем ей эти имена нужны? -Цовахен его звали, он там главный был.
Тевкор: Образ встал перед глазами мгновенно, но тоже поди разбери, как эта долговязая фигура в просоленных платках на башке выглядит начертанная стилусом. Все объяснять надо. Совсем ум отшибли..? Этот мог. Не критянин, но не краше, если подумать. - Напиши, как это... буквами. И своих напиши, как звали. И моих... исправь. Прочитать хоть можно?.. Учить будешь. Не поняла еще?.. Я же тебя на торг не потащу, сам должен уметь разбираться. А то скажут одно, на папирусе другое будет, людей не знаешь? - а сам подумал, что может и потащит. Потому что со своей римской латынью весь такой не местный сгореть может на раз. Подумал и добавил: - На людях, если что-то сказать надо, говори лучше по-армянски.
Элени: Она сначала очень медленно, осторожно (и удивительно изящно – ей приятно осознавать, что навык письма, как и чтения, не уходит со временем, и научившись единожды, она просто нуждается в тренировках для того, чтобы не терять приятную взгляду аккуратность своего почерка) переписывает имена, что он написал, затем записывает имя, матери – сердце тревожно, болезненно екает из-за горьких воспоминаний, - свое собственное и последним, имя так и не состоявшегося супруга. Интересно, какой он? Хорош ли он собой? Умен, добр? Радовался ли, когда она пропала? -Хорошо, господин – это она уже перешла на армянский.
Тевкор: - Сейчас-то не на людях, - буркнул Тевкр... Он упирался в колено и наблюдал, сдержанный лишь потому что прут так и не развернулся и зверь так и сидел. Она напомнила ему бесконечную вереницу незапоминаемых лиц, к хвосту которой был за покалеченную руку прикован Дживан - до того он ни с кем подобным не разговаривал настолько долго, чтоб захотелось взять за плечи и потрясти. Да заговорит ли этот мужчина с его отцом?.. "приходи через неделю". У него закрылись глаза. О чем думает хозяин верфей после пожара в порту, счетовода женит? Если тогда было неподходящее время, то после пожара когда оно подойдет, и с чем наперевес? Он раздул ноздри, открыл глаза, забрал у нее табличку и долго сравнивал, затер и забыл неправильное, еще дольше разбирал, копируя по букве, после чего скорее догадался и вопросительно произнес имена ее родных, а потом ткнул ей другую табличку. - Больше напиши. Когда отплыли, с кем, куда, чей был корабль, какой товар, был, не был, кто ждал... - он бы, может, истории какой-то попросил, вроде Митридата, но откуда ей было знать какого-то Митридата, сто лет назад на море разбитого подчистую, а о себе человек расскажет... если захочет... - Какой дом был, братья может, сестры, ну, не знаю... - выскочило из последнего воспоминания: - коза... А сам продолжил ногтем ваять на прежней, срисовывая почерк. а вот тут текст. с именами. подожду.
Элени: Элени не знает, нужно ли ему это, но все-таки поправляет на имени своей матери. Если он учится читать, то пусть привыкает делать это не абы как, тем более, чем просил. Другое дело – не досталось бы ей за такую самодеятельность, да по заднице крепко. Его, в отличии от пиратов, сохранность внешнего вида товара, кажется, не интересует, продавать ее потом он тоже не собирается, а, значит, ничто не помешает ему до шрамов рыжую высечь, как скотину. Дальше пишет уже молча: «Корабль Бесстрашный, принадлежащий моему отцу Пифею из Афин, шел с вином и пряностями в Рим для встречи с семьей Марсия Авдия в римском порту. Меня сопровождала моя кормилица Аспасия, убитая пиратами, и помощник моего отца Адрастус, проданный в рабство». Пишет она аккуратно, оставляя между некрупно выведенными буквами достаточно пространства, дабы ему было легче отделить одну от другой. Как заканчивает, табличку ему показывает, читая слово за словом, да еще на каждое указывая. Ее саму так читать учили, и раз научили – то и ему поможет. Если с текстом что-то не так, я поправлю
Тевкор: Тевкр пересел к ней и, следя за пальцем, повторял губами слова. - А коза у вас была? - вот привязалась эта коза! - ...еще, - потребовал, меняя табличку Элени. Отмытая, она пахла в сотни раз лучше чем на рынке, и он вернулся опять на сундук, чтоб это не мешало. Ногтем копать воск было неудобно, стилус был один, и он, подперев коленом грудь, сопел за столом, обдирая левой рукой порез на правом боку через широкую пройму. - ...Бес...страаа..ш...ный... при... над... ле... чего? блять. Ладно. Отцу. От...цу... - к середине предложения он лег головой на стол. Если она все это время писала, там была уже, наверное, поэма. Выпрямившись, он посмотрел на это иначе, выбирая узнаваеме знаки. В животе похолодело. Нутро сжималось до тоски. Вся эта дребедень казалась ворожбой. Он напихал полный рот мяса и начал с начала. "корабль бесстрашный..." Когда он снова поднял глаза на середине, из окна отползло солнце. Вторая половина успела забыться, и он угадывал где-то в мешанине только "моя" и "убитая". Он постучал затылком об стену. Руки, казалось, выросли из того места, на котором он сидел. И даже не ему принадлежащего. То есть, из сундука, наверное.
Элени: Так. Кажется, она ошиблась, выбрав для него слишком сложный текст, и начать стоило все-таки с азов. Теперь она аккуратно выводит – «Коза для Артемиды»; раз он так привязался к этой козе, то и получит ее. -Перед отъездом я принесла Артемиде свои игрушки в жертву. Там была игрушечная коза. Без имени, просто игрушка. – после этого она уже куда быстрей и менее изящно (теперь во главе угла стояла разборчивость подчерка) написала имена сестер и братьев «Старший брат Пифий, старшая сестра Ариадна, младшие братья Пирр и Лисипп, младшая сестра Леда». -Вот. Это должно быть легче. – он выглядел каким-то ну совсем печальным из-за своей явной неудачи с чтением второй таблички.
Тевкор: Коза пролетела птичкой, Тевкр победно взял "Арт"... а дальше было не так, и он понял, что это до вечера. Забрал стилус и сел перерисовывать буквы. - Захочешь есть - ешь, - сказал рыжей Елене, когда в очередной раз потянулся за мясом. И, чуя долгую битву, добавил: - захочешь спать - спи. Мешало все. Туника, синяк во лбу и собственные руки. От первого можно было избавится, второе то и дело попадалось под третье, а без третьего к тому же нельзя было обойтись. А уж как мешал стилус, нельзя передать словами. Когда смерклось, он наконец откинулся на стену с чувством, что убил всех. Досмотрев, как из окна медленно ушел свет, он стал расстегивать сандалии сведенной до боли рукой. Зато он знал теперь, что у нее есть отец, мать, братья, сестры и жених. Он мог это пересказать. Он вычислил жениха по принципу, что это было римское имя, ожидающее в римском порту без уточнения старшинства и братства. Но прочесть заново он бы не взялся. Не сегодня. Тесная камора давила, и не хотелось ничего. Даже выйти и размяться с ножом. Так и не вынув ног из расстегнутых ремней, опять откинулся, думая, что у нее есть отец, и у него есть; у нее мать - и у него; у нее есть сестры, братья и Атремида и у него - сестра, и при всем при том это далеко не одно и то же, и Андро не умеет защищаться и должник неизвестно, отдаст ли.
Элени: -Если тебе нужна будет моя помощь, господин, я буду рада помочь. – это было неприятно; ее самолюбие, благоразумно уснувшее на долгие годы, сейчас подняло голову и прямо-таки вопило: твой хозяин весьма сомнительного рода; неграмотен, но достаточно богат, чтобы выкинуть за порченную девку две с половиной тысячи монет, на его теле есть шрамы и застарелые раны, он знает киликийский, и затевает нечто явно сомнительное. Но что она может знать об этом? Это не женское дело, много размышлять. Сначала она ужинает остатками молока, хлеба и мясом (специально следит, чтобы ему побольше осталось), а потом, послушавшись совета, спит, свернувшись в клубок на лежанке. Давно ей не приходилось спать относительно удобно и одной, но это ненадолго. Потом ей придется или перебраться на пол (что не так уж и плохо), или делить ложе с ним.
Тевкор: Тевкр улегся мрачный, задетый тем, что во власти одного чувства проворонил охранника на рынке прямо у себя над ухом, и не мог успокоить мыслей, завертевшихся вокруг еврея. В другой раз подобный разговор забылся бы уже за углом - если б у Тевкра на вороте висла брань, она бы его уже утопила, столько он слышал ее в своей жизни. Но сейчас перед ним был пример человека, который не хочет продать. Которого проще встретить вечером на безлюдной улице... И посадить на борт женщину с ребенком и замкнутого калеку?.. И бегать с ними потом от римского закона на трех парах весел?.. И это при условии, что возможности, как сейчас, охладеть к сделке у него уже не будет. Иди речь о ком другом, какое ему было дело, что случиться после. Но устроить побег и без того загнанной матери это было много круче к ветру, чем выучиться писать, выпытать подноготную отца, обмотать голову на манер тюрбана и солгать, не моргая, в глаза любому: "Мой прадед, персидского рода, Мгери Хосров, жил в Тарсе, ходил в моря..." Злость накатывала волнами, и он тешил себя самыми невероятными если бы: если бы отец был женат, подкатить к наследникам с той же просьбой о продаже было бы гораздо проще - они не могли бы узнать в лицо... И тут ему стало плохо. Плохо до головокружения. Потому что он вдруг подумал, что если Исидору никто не наследует, то никто и не распродаст рабов после его смерти. И они уйдут в казну. Он с усилием повернул мысль к тому, что если должник не отдаст, то его можно заставить отработать, что мелкому пацану он обещал денег и мало ли, что он еще узнает, что... и, убаюкав себя этими уговорами, смежил, наконец, веки где-то к полуночи. Утро встало раньше чем открылись глаза, и встало так, что он повернулся на сладкий дух, ткнулся лицом как сосунок в кошкин живот, обхватил руками с силой и развернул, прижимая всем телом, тыкаясь вставшим сперва наугад, а потом выше в подол туники, как стебель прорывает почву, как вода ищет русло.
Элени: Спит крепко, даже не двигаясь почти, его не чувствует, когда он рядом пристраивается, не повернется, глазом не моргнет. Ну а что? Ей детство снится. Снятся игры в мяч и со старшим братом, и с младшими – последние-то тогда совсем крохи были, даже для шестилетней Элени, бегали, смешно перекатываясь с ноги на ногу, толстенькие, пухлощекие – снятся куклы, в которые она играла с сестрами…. Ничего удивительного, что после столь сладких сновидений – на последних минутах сна ей уже четырнадцать, она собирается в путешествие, и это слишком хорошо, потому что сон не отравляют плохие предчувствия – она просыпается пусть и в долю секунды, но слишком непонимающей, сонной, растерянной; настолько растерянной, чтобы сдуру барахтаться под тяжелым телом.
Тевкор: Телячья доверчивость, путаясь в сопротивлелии, проснулась, открыла глаза и обратилась его обычным упорством, стиснув в одном кулаке девчачьи запястья над ее головой, а другой рукой задирая тунику до подбородка, влезая всей ладонью по гладкому, сладкому ее телу. Голова прояснилась как в драке, он нежно нащупывал уже, как дорваться до ее ответа, такой белогрудой, что ее рвали, не желая взять за нее выкупа... ...И тут утро, не то, которое встало, а то, которое мудренее вечера, взорвало в голове эту проходную мысль, как пересохший стручок фасоли. Он застыл, глядя сквозь Элени, пока по внутренней поверхности черепа не отбарабанили все прочитанные вчера имена. - Пиши домой письмо, - сказал он шепотом, скатился на корточки и, едва прикрывшись, вышел до латрины, захватив мелочи на отсос.
Элени: Не верещит, не вертится под тяжелой рукой уже, когда понимает, что здесь к чему. Он не первый, он не последний, а ей что остается? Терпеть только, да надеяться, что не понесет; в первый год у пиратов не повезло ей, да как кровь не пошла, надавали ей по животу, не выносила. С тех пор не повторялось, но мало ли, обузы ей не надо. Но дышит тяжело, разве что не плачет на самом деле. Сидит над табличкой, пишет. Каждое слово с трудом подбирает – что она рабыня, что пираты ее продали и сейчас она едет с новым хозяином в Рим, что он позволил ей написать им…. Что она скучает. Что ей плохо.
Тевкор: ...Трапезит, не задумываясь бьющий аурей на сикли в зависимости от времени чеканки первого, учит считать, пока перебрасываются таблички. Молча. Быстро. Невольно. На то и рассчитывал Тевкр, когда, кончив в латрине на скорую руку, вернулся злющий, с папирусом, чернилами и воском и, отложив, сел с недописанным рыжей письмом: это было так же за живое, как зазеваться с трапезитом на свою беду. Он копировал с таблички на табличку, и если вчера из слов выпадали буквы, теряя звуковой смысл, то сейчас он вникал в то, что его касалось. Восстанавливал каждое слово, переспрашивая по десятку раз. Дал девчонке проверить. Прочитал после два раза. Чудом не проклял все, потому что все равно выпадало из памяти знаково-звуковое соответствие. Говорил тихо, дышал часто, и, когда понял каждое слово, заявил: - Теперь я у тебя исправлю. Где там это... вот. Тебе не плохо. Тебе повезло. Этого можешь не писать. Просто вытри плохо. Пиши. Что господин все понял про пиратов и отдаст тебя в Риме с рук на руки Марсию Авдию. Если тот жив. Или его семье. Денег за это не просит. Все. И молись своей Артемиде, чтоб твой отец не был похож на моего. Написала? Так вот! Под боком девка, и ей не присунешь. Лицо. Ради услуги одного купца другому. И он даже стол не пнул.
Элени: Она внимательно его слушает (ей не плохо? Ей повезло? Он ошибается, если она свои собственные чувства на передний край выставит), сжавшись вся как-то. Знала же, для чего покупают, и все равно – плохо ей, плохо да страшно. Домой хочет, хочет маму обнять, впервые за эти долгие годы, хочет вернуться назад во времени и умолить отца не отправлять ее так далеко от дома, а может вообще никуда не отправлять… И новости про Марсия Авдия ее вовсе не радует. Кому нужна будет девка, четыре года порченная, четыре года у пиратов бывшая? Хотя, если отец еще жив, он, разумеется, приедет за ней; он без сомнения любил свою рыжую дочь не меньше (если не больше – по крайней мере, в их отношениях была очевидна та нежность, что так редко встречается между отцами и дочерями), чем старшего из сыновей, своего первенца, наследника. Но послушно слово за словом вписывает: денег не просит; скучает по ним. -Все. Я закончила.
Тевкор: Он смотрел через плечо, как она пишет. Повторяя узнаваемое. Чуя кожей привычное напряжение атмосферы, вчитывался в слова, как слушал чужие шаги по палубе - пресечь лишнее. Дева перестала существовать как приманка, как не существует ни транспорта, ни грузового в хвосте боевой эскадры, каким бы сандалом оттуда ни пахло. Не один Диграм был, видать, такой наглый, воровать невест в Ионическом море. Интересно, за какой невестой его до Остии понесло?.. Тевкр заставил переписать на папирус, не ослабляя внимания - у самого уже чуть ли не двоилось от букв, - сложить, надписать, и внаглую запечатал отцовским перстнем. Поздно мелькнула мысль, что лучше было бы написать от себя, но он оставил ее на завтра. Лишним, счел, не будет - мало ли, какой цовахен там еще плавает, - и ушел в порт, забыв пожрать, потому что вместо этого вспомнил замотать платок вокруг головы... Остаток хлеба успел заветриться, молоко обещало к обеду превратиться в простоквашу. Вернулся нескоро и уже с рынка. С тряпками, персиками, еще какой-то снедью и рассказом: - Я все-таки хотел морем. Но там какой-то элект послезавтра по Аппиевой домой собрался, мы пристроимся, - попытка измерить шагами пол закончилась-таки пинком столу, и Тевкр продолжал не изменив тона: - Строит из себя важную птицу, рабы, охрана... Письмо уйдет со "Слетком", кормщику отдал, не первый раз ходят, довезут. Но ты еще напишешь. Только не сейчас. Не могу уже. Ты верхом умеешь?.. Ешь персики, тебе купил, - и взялся за кувшин.
Элени: Оставшись одна, рыжая по комнате мечется; а может сбежать? А может он правду чистую написать ей велел, и потратит денег, и отвезет рыжика в ту семью, и отдаст им просто так (а как – так? А вдруг – нет? А вдруг они сами ее погонят?), что, впрочем, жизнь лучше не сделает. Кому нужна будет девка, долгие годы порченная, да еще и выносить больше неспособная, после того раза пиратского? А может, просто ждать и делать, что он говорит, и надеяться, что скоро, может даже до начала зимы она увидит отца, и мать, и сестер? От этих мыслей, в животе все крутилось и вертелось до боли, и Элени понятия не имела, хорошо это или плохо. Может, скоро она вернет себе ту жизнь, которой должна была жить всегда, и все эти годы забудутся со временем, и все у нее всегда будет хорошо? Испуганно вздрагивает, когда он стол пинает. Смотрит на него, молчит, лишь головой как болванчик кивает, мол, понимает. А вот дальше молчать невозможно уже: -Отец меня учил, господин, давно. Спасибо. – она давно уже голод чувствует, и персики ей явно ко времени пришлись.
Тевкор: Молоко, оставшееся со вчера, уже стояло, как ни верти кувшин, и он нахмурился на "спасибо": - Я ж сказал: хочешь есть - ешь, хочешь пить - пей... И вообще чего нужно - говори. Простоквашу не любишь? Тем лучше, - он похлопал по глиняным бокам и вытряс себе в рот содержимое, не присев. Ясная цель требовала движения, бегать же из угла в угол было проблематично, и он развернул тряпки. - Вот, тебе еще пошили... или это... - синее с пестрыми нашивками казалось чересчур броским, чтоб принадлежать ему. Но, приложив к себе, пришлось признать по длине свое. - Хорошо, что учил... может, придется... Стирать, кстати, умеешь?.. - на сундук полетели мешок и полые пояса. - А есть варить?
Элени: Ей прислали, как он и сказал, к волосам – куда светлее цветом, чем ему, и далеко не столь пестрое, что вполне устраивало девушку. Да что уж там, ее вообще все, что угодно устроит, лишь бы не голой здесь ходить; а здесь еще и вещь красивая, и наверняка ладно прямо по фигуре сшитая. -Умею, господин, но готовлю плохо. – конце концов, предполагалось, что она будет управлять хозяйством, а не вести его, и лишь поручать работу рабам, занимаясь детьми и довольствием мужа. Правда, стирать ей пришлось научиться уже позже, у пиратов, а вот кашеварили там прекрасно и без нее.
Тевкор: - Чудная, - меряя взглядом, оценил Тевкр: другая уже прикинула бы на себя, приложила хоть... Осенило: - И долго ты у Цовахена прожила?.. Мнешся, как целка. Не жмись, не трону... А трону, напомни, куда везу. Мыться пойдешь?.. Ешь давай, колбаса до завтра не доживет, - улыбнулся на одну сторону. Смотрел на нее и думал: в бане доплатить или ее постирать заставить? Платок и тот на голове вымок, а туника третий... или четвертый день как. В красивом ехать - и то вывалять в пыли, да и лишнее внимание, красивое - для города, а в городе траты пойдут... той же... близкой родственнице на подарок, жеееенщина, да и, может, представит его как гостя, и, потом, он еще Андро обещал. Хотя какой дом, забрать родных и свет за глаза, куда-нибудь, на медный остров. И то как-то близко... Да и лучше в другую сторону.
Элени: Она хмуро отвечает; не нравится ей такой разговор, ведь когда-то она была хорошей семьи, богатой, и воспитанную в ней горделивость унять сложно, и Элени чувствует, как ее щеки постепенно начинают краснеть. Это слово горько коробит внутри, но ведь фактически рыжая и была волчицей в течение всех этих четырех лет. -Четыре года и жила. Не целка уж точно, вряд ли жениху понравлюсь. – бурчит под нос, неожиданно многословно. Она отламывает себе колбасы и заедает персиками, не обходя вниманием и другие лакомства из тех, что он принес. В конце концов, дают – бери, бьют – терпи. С побегами у рабыни было плохо.
Тевкор: - За четыре года он и сам, наверно, четыре раза женился, а отец все равно заберет, - не то чтобы он прочно был в этом уверен, но все же больше, чем в собственном... хм... отце. Все-таки повезло ей. Родные свободные. Да и, насмотревшись на девиц в больших городах, он не представлял себе такой переборчивости, чтоб, сама по себе не гулящая, а украденная, обидела этим отца... выкупали же других! Он сел на ложе, склонился на колени локтями и вздохнул. Когда у нее ожил голос, вот так, обиженно, он почувствовал себя виноватым за то что купил ее. Дернулась переносица. И в голове такая мешанина пошла, что он еще не раз вздохнул. Мать, когда отшатнулась, там, в доме, при первой встрече, весталка эта... - А если и не женился, так там и священные на парней кидаются. Так чего сговоренными разбрасываться. Да разберутся сами, - отгородился хмурыми бровями, - читать выучи.
Элени: Она отплыла в Рим в одиночестве из-за дел отца, который никак не мог сопровождать ее в Рим, хотя и хотел. Хотя, наверное, это и к лучшему – наверняка ее убили, как и всех тех людей, что пытались ее защитить. Но вдруг за эти годы что-то случилось? Вдруг отец умер, и тогда и его дело, и первенство в семье перешло к старшему из братьев? Будет ли он настолько благосклонен, что решит забрать ее? Или предпочтет забыть, как о позорном пятне, о коем никто никогда и не узнает? В конце концов, он всегда сможет заявить, что это самозванка из волчиц… Она опять берет табличку – теперь просто пишет слова; окно, дверь, стол, лежанка, кувшин, молоко… и полезно, и проще, чем сгонять не только буквы в слова, но и слова в предложения.
Тевкор: Он мял в руках лицо, и мысленно уже ехал. Причем не послезавтра в составе августаловой вереницы, а греб, скакал, хлопал крыльями, и мешок с откопанным добром болтался в когтях, стоял у кормщика припрятанный, лежал поперек седла, а девчонка тряслась позади на крупе. Это было удобно, как плавать в сандалиях. Он начинал понимать, что делает трапезит, переставляя цифры с таблички на табличку, от одного имени к другому. Он еще не понимал, как деньги могут оказаться за проливом, если они здесь, но уже потому, что он обещал Андро, говоря, что у него есть деньги, когда их не было под рукой, он чуял тут какую-то поруку, похожую на опасность уйти с корабля и быть найденным уже при делах, тут было зерно, завязанное на том, что купец из Афин отсылает дочь в Рим, но для этого надо было быть купцом... раньше надо было быть купцом. Это было трудно постичь человеку, живущему до сих пор одним днем. Ему трудно было даже представить себе настолько своих, что доверяли друг другу через моря, поскольку он не чувствовал своих своими почти никогда. Только в абордаже. О чем он раньше думал. - Ладно, иди... в бане посиди, - греметь каменьями, перекладывая по мешкам и поясам, лучше было в одиночестве, - заодно постираешь. Он отдал Элени тунику, подвинул пустую посуду. - И день это куда-нибудь. ...Слова на табличке ничего не значили. Какие-то двери, какие-то кувшины... он списывал по букве, не понимая, зачем.
Элени: -Хорошо, господин. Надо пойти постирать. Надо пойти в бани. Против бань она ничего не имела, как ничего не имела против того, чтобы находиться как можно дальше от своего хозяина – а портки ему стирать, или просто придумывать, чем же себя развлекать, это уже неважно, благо что там можно будет и тунику новую примерить. Он хоть и не заметил, а она девчонка настоящая, хочет покрасоваться, да и раздумывать уже начала, где ей белил раздобыть. Перед встречей с женихом бывшим волнуется, хочет получше выглядеть – хотя знает, что перед этим ее ждет много дней и недель в пути, под палящим солнцем. Приедет в Рим не просто лишившись кожи своей белой, а как кусок мяса в углях зажаренный. И приказ выполняет – стирает тщательно, с посудой разбирается, а потом долго просто туда-сюда бродит. Мало ли, чем он там занимается.
Тевкор: А он вертелся в поисках слов, как пес, не знающий уже, как устроиться, чтоб не дуло, не болело и не грызло, было бы больше места - ходил бы из угла в угол волком, а так сворачивался ужом на лежанке, стучал мордой об стол, укладывался поперек его во всю длину тела - письмо не шло дальше "почтенного пифея". В голове складывалось, а стоило взяться за стилус - и буквы, которые приходилось подыскивать по одной, изгоняли смысл из целого, отчего внутри зарождался холодный сплав из отчаяния и страха, которого он не знал, когда вгрызался в чужие глотки. Нет, он все понимал. Он даже представлял себе некоторые слова написанными. "Купил". "в Брундизии". "Дело в Риме". "Не с кем отправить". Он пытался иначе: все, что представлял себе, накорябывал, но заполнить после этого промежутки не мог, терял эти промежутки... И пальцы сводило. Он взмок даже голый. Понял, что до завтра не дотерпит, осознал, что она так и не вернулась, вскинулся злой и вышел, завязавшись мешком... ...она бродила во дворе, и от сердца отлегло. Какой-то мужик водил за ней глазами, сидя на перевернутом ведре у конюшни. Тевкр долго смотрел на него, изучая, и отвел глаза, только когда встретил его взгляд, и не раньше чем подумал ему издали: "Моя. И не продается." - Возвращайся. Проверь, - сказал ей, отмечая, что вырядилась все-таки в новое. И пошел окунуться. Вот... жжжизнь он себе устроил.
Элени: Он ее пугает. Он не щенок, нет, чтобы там не думал еврей-работорговец; он псина, познавшая вкус крови. На корабле убивал каждый, и у каждого это жило на лице – где-то в уголках глаз, в приспущенных кончиках губ. И у него жило, а ведь он, кажется, не старше ее самой. То ли дело – с хозяйкой хорошей жить, постоянной, доброй, но в такое чудо ей не верится; ровно так же, как не верится в то, что он на самом деле вернет ее домой. На табличке – бессвязные значки. Вернее, если присмотреться, то они начинают складываться в слова, но что-то ей подсказывает, что он много раз переписывал этот текст на чистовую; ошибок много, не все слова она даже понять может, но постепенно разбирает. Но не стирает полностью там, где это возможно, а правит просто сами буквы, делая их более разборчивыми и сохраняя все, что можно.
Тевкор: ...дешевле платить проституткам, чем заказывать две комнаты, чтоб она не пахла под носом. Дешевле купить зонтик, чем возок, чтоб не довезти до Рима в совсем уж рабском виде. Можно было бы назвать ее как есть, чтоб не странно было, что он просит примостить ее с таким важным лицом в повозке, но почует она волю - и дешевле будет утопить. А письмо написано. Ну и хорошо. Лишь бы элект не вздумал клеиться, как благодетель. Вернулся он не скоро - в воде хорошо думалось, успокаивало, да и местная лупа отработала все, что можно. Долго, конечно, ехать, с волами-то - пешком, может, быстрее было бы, но в этом есть и хорошая сторона: можно и в дороге переписывать, удобно, конечно, как спать на потолке... нет, все же удобнее. Он посмотрел на то, что она исправила, отмечая ее руку, погрустнел и вздохнул полувопросительно: - я тупой...
Элени: Если она ответит утвердительно – так ей язык отрежут, как пить дать, или просто высекут, и не посмотрят, что жениху вернуть обещали; конце концов, мало ли, что пираты с ней там делали у себя, пока случайный благодетель не появился который на себя такие сложности взял, как девчонку отвезти куда-то, да просто так подарить. Она мотает головой, быстро-быстро, а после и вовсе начинает говорить, не зная, рассердит его или успокоит столь нехитрым образом: -Этому надо долго учиться, чтобы все хорошо было. Много недель, а может и месяцев. – последнее она добавляет на всякий случай, не слишком веря в свои способности преподавателя.
полная версия страницы