Форум » Мир » Капуя. Дом вдовы » Ответить

Капуя. Дом вдовы

Кириллий: Дом тётки Константина Хромого - дочери греческого посланника, вдовы купца.

Ответов - 92, стр: 1 2 3 All

Лидия: - Что ж, - Лидия осторожно отняла одну руку от стакана, - ты прощен, - и улыбнулась весело. Практически впервые за эти дни. Было в Ликурге что-то неуловимо странное. То, что он пытался выдать за стеснение и неуклюжесть, таковыми не являлись: - Ты необычно говоришь, - заметила Лидия, глянув на него с любопытством, - так..витиевато. Помолчала и добавила: - Интересно, а что там, за этой витиеватостью... - это были рассуждения вслух, но ответа на них она ждала, как на вопрос, - расчет? - "на что, в моем-то положении.." - или...

Ликург: - Конечно, расчет. - Ликург протянул руку, взял стакан и сделал неторопливый глоток. - И он оказался верным - ты улыбнулась.

Лидия: Лидия выслушала его очень внимательно и улыбнулась еще шире: - Лучший способ сказать человеку правду - это сказать ее в шутку, да? - и подтвердила, - улыбнулась. Даже дважды. Что теперь? - вряд ли у Ликурга был расчет увести ее у мужа вместе с ребенком, а потому Лидия тоже отпила маленький глоток вина и, положив руки по обе стороны от стакана, снова посмотрела на купца полным спокойствия взглядом.


Ликург: - Теперь... А кто ж его знает, что теперь. Так далеко я не рассчитывал. - Ликург еле сдерживался, чтоб не рассмеяться. Почему-то от улыбки этой женщины ему стало легко и весело.

Лидия: - Вот это да... - протянула Лидия, не прекращая улыбаться, - впервые вижу настолько...тонкий расчет, - она не выдержала и рассмеялась, негромко, но искренне, - ну, если даже ты не знаешь, что дальше, то я - тем более, Ликург. Но ты, наверное, мастер расчетов, раз такая неизвестность тебя не пугает? - к обычному любопытству прибавилось ощущение расслабленности. Лидия никогда бы не подумала, что ей будет настолько просто говорить с ним вот так, после едва произошедшего знакомства. А вот, оказалось иначе.

Ликург: - Видишь ли, Лидия... Я купец. А в этом деле очень важно уметь рассчитывать то, что рассчитать можно, и идти на риск там, где неизвестность и неопределенность. Но определенная порция страха все же присутствует. Особенно когда ведешь неопределенную беседу с красивой женщиной, - сказал Ликург и на удивление фальшиво напел, пробубнил под нос слова известного бодрого легионного марша.

Лидия: Он был весь из себя чудной, трогательный в этой мужской расслабленности до смешной чепухи, но легионный марш, хоть и фальшиво напетый, Лидия узнала. Перед глазами, как живой, встал муж. Усталая, нервная судорога, коверкающая черты лица. Она улыбнулась подчеркнуто вежливо, уже почти вся в нахлынувших мыслях о том, что ненадолго удалось оттеснить на второй план, и поднялась из-за стола: - Риск оправдан, когда готов за него платить. Пока риск неопределенного разговора и распевания легионерских песен привел тебя к определенному напоминанию женщине про мужа-легионера, - и смягчила только тон, не смысл, - пойду отдохну. Хорошего дня, Ликург. До утра следующего дня из своей кубикулы Лидия не выходила.

Ликург: "Ишь ты суровая какая", - усмехнулся про себя Ликург. "Хорошая женщина, искренняя". Только сейчас, оставшись один, он позволил себе расслабиться. Сразу же бросило в пот, накатила тошнота, во рту появился противный металлический привкус. "Раз, два, три, четыре, пять, Ликург вышел погулять...", сделав несколько принудительных вдохов-выдохов, рывком встал из-за стола, подождал пока перед глазами закончится карусель из цветных искр и темных пятен, допил вино и, подумав, что немного саможалости не повредит, кряхтя и матерясь сквозь зубы поковылял на свое лежбище.

Лидия: 26-27 августа ... она вышла один раз, ранним утром, почти на цыпочках, чтобы нежелательное не стало действительным, успела перехватить на рынке еще одно отсутствие новостей и немного папируса и села за рисование. *** ... Лидия оперлась на бумагу - и вот уже вырисовались рыбацкие сети, те самые, неуловимо именно те самые, которые остались в далеком пустом доме со старушкой-рабой, старожилом их уютного в моменты нечастых затиший мирка. Несколько движений - и сети намокли и наполнились рыбой, отблеском на чешуе, бьющейся немотой, натянулись под весом, выдавая хоть и умелое, но старое плетение. Она добавила красок, и рядом расплескалось море, а цвет был так похож на самые родные распахнутые глаза, настолько шептал ей "...рыбаком, мама!..", что Лидия бросила все, уронила лицо в ладони и беззвучно расплакалась - от счастья и тоски разом. Успела ли она объяснить ему, что жизнь не упирается в одного человека, чтобы он выжил? Могла ли она, у которой вся жизнь-то сейчас, как узелки на рыбацких сетях, завязана на нем одном, каждой мыслью, каждым стремлением, чтоб он был ежеминутно счастлив, - научить этому в принципе? Соль капала на соль, соскальзывая от запястья до локтя, живое на неживое - и неживое оживало, продолжалось за папирусом, текло туда, где рыбацкую лодку смолистым дном сносит на берег, а они вдвоём смеются, когда Адриан мотает головой и мелкие брызги холодно покалывают ей лицо и шею... *** ... к обеду занемоглось, и Лидия легла, с ноющим телом, кое-как поевшая благодаря заботливой настойчивости Мелантия, в полузабытьи поглаживая живот, почти как тогда, когда чувствовала внутри тихое счастье новой жизни, чистой и теплой. Ночь ей не снилось ничего, словно сон был черным провалом, беззвездным и молчаливым, давая забвение и покой. К следующему дню часть сил вернулась, но она по-прежнему вставала редко, ела мало и практически не отлучалась из кубикулы, пока новая ночь не принесла такую же беззвездную немоту, как и первая.

бестия: В вечерний час было тихо, только ветки чуть шуршали, вздрагивали беспокойно и беспорядочно под ветром, над ветром, на ветру, который был настолько легок и изумлен самим своим существованием, что его и ветром не назовешь - просто воздух перетекал из одного конца сада в другой, переливался с кроны на крону, и не было этому конца, сад невольно закольцевал поток на себе - будь у ветра хвост, он давно бы укусил себя - и изумился еще больше. Тем удивительней, что в этот час, в этот вечер, в это время года закольцованным, зацикленным, кружащим по саду ветром занесло на старую вишню бессонного чижика - чистые желтые перышки, в черной шапочке такой короткий клюв, что и не разглядеть в сгущающейся темноте: просто на старой, давным-давно позабывшей о пчелах и завязях вишне ни с того ни с сего вырос цитрон, запачканный, правда, то ли сумерками, то ли паразитами, но самый что ни на есть настоящий. Сначала чижик качался на самой тонкой ветке самой макушки старой вишни, и трели, похожие на ручей, качались вместе с ним вверх-вниз, но чем больше ветер изумлялся, натыкаясь на собственный хвост, тем ниже падала птица - с ветки на ветку, с ветки на ветку, едва слышная в шелестящей тишине. Одна из добродушно протянутых тонких вишневых рук едва касалась окошка, за которым не горело, не разливалось, не шевелилось - и когда чижик слетел на нее, поджав лапки, подняв над совсем незаметным здесь ветерком крылья, она тихонько стукнула, отступив, стукнула еще раз. В этот самый миг ветер устал изумляться, и в воцарившейся тишине сада постук был так сух и отчетлив, что чижик вздрогнул от брошенного ему вызова и запел бойко, заругался, продолжая круглым тельцем раскачивать ветку и стучать в окошко: - цви-цви-цв... - тук. - тили-ли! - тук. - чи-жи! - тук. Вспорхнув, чижик перепрыгнул на окно, собираясь клювом к клюву встретиться с обидчиком - но старая вишня замолчала, задравшись вверх, и, окрыленный самими богами, он завел свою раскатистую, стремительную и шумную, как Тибр, победную песню, будоража засыпающий сад.

Ликург: Два дня Ликург предавался абсолютнейшему безделью, подойдя к этому процессу с присущим ему огоньком и экспрессией. А именно пил, не забывая при этом плотненько закусывать и отсыпался. Пару раз, пребывая во хмелю, порывался мечтать о Лидии, но прерывал поток фантазий как неуместное. Не мальчик уже, да и не до мужиков ей сейчас, о чём она ясно дала понять. Про цель же своей кампании и вовсе не думал. Все равно сейчас вынужденная пауза, а излишним резонерством Ликург отстрадал еще в юношестве.

Ликург: На второй день, ахриманев от пьянства и безделья, Ликург, решив подышать свежим воздухом, выполз из своего временного пристанища во внутренний дворик. Поморщившись от яркого света, вздохнув, посмотрел на небо. Солнце. Многозначительно подумалось: "Хм...". Возникло ощущение, что оно в лучшем случае равнодушно, в худшем - высокомерно презрительно наблюдает за тем беспонтовым вошканьем, которое столь оживленно происходит в его лучах и ненадолго замирает, когда оно прячется за горизонтом. Так было за тысячи лет до и так будет тысячи лет после. Города будут стираться с лица земли, на их месте будут возводиться новые. Империи будут сменять друг друга. Но все, по сути, останется неизменным. И абсолютно лишенным смысла в своей неизменности. Для тех, кто будет залипать в этой неизменности, как муха в янтаре (или опарыш в говне, уж кому какое сравнение больше нравится) все, конечно, будет динамично и изменчиво. Но это только кажущаяся изменчивость. Боги таким образом играют, создают калейдоскоп картинок, меняющих друг друга, чтобы залипшие не свихнулись от статичности и неподвижности. Но и не сильно балуют репертуаром игр. А зачем? Все лаконично и целесообразно, с учетом средней продолжительности жизни своих игрушек. Но при этом сами боги представляются в виде сумасшедших, со стеклянными безумными глазами наблюдающих одно и то же на протяжении вечности. Или очень уставшими, скучающими от этой монотонной, рутинной работы. Боги, давно утратившие смысл в этой бесконечной смене декораций. Ведь если долго смотришь на происходящее как бы со стороны, то становится очевидным, что сами по себе события и объекты лишены всяческого смысла. Он отсутствует во вне, в самой природе вещей. Как говорил один знакомый мудрец в звании десятника: "Не ищи в жопе мозга. Там говно". И только сами участники этих заигрываний с окружающей действительностью наделяют происходящее смыслом, привнося его изнутри, от себя, будто бы очень боясь столкнуться лицом к лицу с осознанием бессмысленности происходящего. И тем самым уподобиться богам. С ними, как известно, шутки такого рода до добра еще никого не доводили. "Мда, надо прекращать пить. - пробубнил себе под нос Ликург. - Придет же в голову такая гадость". Прищурившись, еще раз бросил взгляд на светило, ухмыльнулся чему-то своему. Сплюнул и, не менее многозначительно почесав яйца, развернулся и зашел обратно в дом.



полная версия страницы