Форум » Окрестности » Конюшни Авдиев (продолжение 1) » Ответить
Конюшни Авдиев (продолжение 1)
Марк Иппократ: Шесть миль от Рима по Остийской дороге. Небольшое одноэтажное добротное строение, обросшее жилыми пристройками в связи с расширением дела и увеличением количества слуг. Два колодца на общей территории - почти бассейн для сбора дождевой воды в атрии и собственно колодец, с грунтовой, более поздний, за домом, выше от реки, в молодом полудиком яблоневом саду. В дом через колодец проведена проточная вода из близко расположенного источника. С городской системой водоснабжения не связано. Купальня - сам бассейн довольно глубокий - в полуподвале, балкончик как раз над ней. Собственно конюшня животных на 50. Загон. Налаженная система стоков с отводами в сторону реки. Над одним из стойл живет семья неясытей. Охраняется собаками. [more] Роза Серториев. Аргентум. Пегас Гнея Домиция. Белая квадрига: [/url] [/URL] [/URL] , старик уже. , Легкий [/more]
Парис: - Так ты ведь и не за ослами сюда пришел, - интонацию, с которой это было сказано, не определил бы и сам Парис, потому что, во-первых, ничего себе - пять, а, во-вторых, надо же, как отец... Парис только округлил глаза, остановил попытавшиеся взлететь в воздух руки на полужесте, вытянулся и поддакнул старшему, - да и коня ты берешь не в четверку и не тяжести возить, - на слове тяжести он с сомнением и примеряясь мгновение смотрел на внушительных габаритов Марка, - по себе берешь, именного, - откуда в сегодняшнем утреннем воздухе было столько смелости, чтоб он так говорил с людьми, Парис не имел ни малейшего понятия, но вот, поди ж, откуда-то взялось, и он не без достоинства подвел итог, - а с таким дешевить нельзя. Это как...как... - слова немного подвели напоследок, кончившись, но нашлись, - всю жизнь копить деньги на дорогое вино, что мечтал попробовать, или украшение, которое желал больше всего, а потом войти в лавку и...купить дешевое, - и умолк, сразу удивленный, раздосадованный и не особо уверенный, что сравнение дошло. Цену за отцом повторять не стал, пытаясь молчанием же подчеркнуть вес и окончательность его слов.
МаркКорнелийСципион: В голове щёлкнуло как шестерёнки в механизме астрариума. Торговля становилась интересной. Часть мозга раздумывала над ней как над игрой или сражением. Другая же... Другая же во второй раз убеждалась, что, кажется, сегодня устами Париса говорят боги. Сципион как раз собирался за украшениями и не только... — Наглость, она, бывает, города берёт. Улыбнулся он, смотря под ноги, как будто ища там ответы на какие-то важные вопросы. — Кстати, а сколько Бесу лет? Если он молод, то можно и побольше заплатить. Скажем... Семь? Взгляд скользнул по коню, а после перешёл на хозяев. Так или иначе, но торговля в каком-то смысле есть тренировка важных в политике умений. А, как известно, в наше время нельзя быть богатым человеком и не заниматься политикой...* *«Во Флоренции богатый человек не может не заниматься политикой» — Козимо Медичи
семья: - Городааа, - протянул задумчиво Авдий, - возмооожно, да не всякие. Мы же как-никак римляне с тобой, Марк Корнелий Сципион. Ты бы подумал лучше вот о чем: сбросить настоящую цену вдвое это все равно что просить о подарке, но в таком случае для чего тебе знать его возраст? Ну... - рассуждая далее, развел руками старик, - а за что мне одаривать человека, чье уважение я видел только на словах... что, как известно, ничего не стоит... Так что отвечу тебе подробно: Бесу три года без малого. Взят из табуна в возрасте года, готовлен был под охотника либо воина, и ни в четверке, ни в паре ходить не будет. Если ты это считаешь недостатком, то возьми Выдоха или Юга - тот или другой обойдутся тебе в тринадцать тысяч, раз уж получилось так, что ты скован в средствах. Но поверь, я с большим удовольствием отдал бы коня в кредит и согласился бы встретиться с тобой еще раз, или не раз, чем видеть, как роняет себя до пошлости человек неглупый и, по слухам, отнюдь не бедный.
Парис: Отец поражал Париса до глубины души. Не то, чтобы он не знал о его деловой хватке, сухости или же, наоборот, шутливости, когда надо - строго к делу и месту. Нет, дело было в том, что отец поражал его этим всегда. На слове "пошлости" Парис крякнул и почесал макушку: "Это ж надо как... Рубит, рубит прямо в лоб, не меньжуясь", - и подумалось, что он бы так, пожалуй, не смог. При всем желании бы даже не смог, а желания, если честно, такого никогда и не было. Парис переступил с ноги на ногу, все еще не решив, стоит ли и к этому что-то прибавлять или же разумней помолчать: - Смелость, - наконец, серьезно и не слишком громко выдал Парис, - города берет смелость. А наглость... - он поковырял носком ноги землю, - лишает дополнительных шансов на победу. Он поднял глаза и глянул на Сципиона просто и ясно, так, как если бы это были никакие не торги, а спокойная беседа, где один открывает другому то, что пришло в голову по размышлении над чем-то важным: - Как бы то ни было, смелостью, на которую ты уповаешь, было бы купить Беса, сойдясь на пятнадцати, - Парис вдруг с удивлением понял, что уверенности в себе ему придал отец, отец, которого он всегда робел, а вот теперь проникся его спокойной твердостью настолько, что и сам мог говорить гораздо связней и смелей обычного, - потому что вы друг друга стоите. Вам придется еще потягаться друг с другом, но я видел, как блестят твои глаза, Марк, когда ты верхом на этом коне, - он вдохнул и выдохнул, - такой взгляд не спутаешь ни с чем. Я видел многих всадников и многих коней. Я знаю. И еще после короткой паузы Парис выпрямился и заключил: - Смелость - готовность заплатить необходимую цену за то, что тебе действительно нужно и дорого. Во всех смыслах. И никак иначе. Ощущение было, что он чудовищно переутомлен: никогда он еще не говорил так открыто и много то, что было у него в мыслях.
МаркКорнелийСципион: 27 августа, 9-20. — Города. Ты правильно заметил, что мы римляне. И не все города, бывает берёт наглость. Бывает, что и ничего не берёт. Рука тем временем медленно потянулась под одежду, тогда как взгляд всё также наблюдал за будущим приобретением. — Три года, три года... Ну так пусть будет по пять за год. Сципион улыбнулся, доставая из-за пазухи кошель и отсчитывая пятнадцать маленьких мешочков по десять ауреусов в каждом. Денег с собой оставалось максимум перекусить в дороге, чего, впрочем, итак должно было хватить. — На каком приехал, если не трудно будет потом отправьте или к моему домусу, или к Кастра Преториа, не важно. Какие-то детали кормёжки или чего ещё? А то как я понял, яблоки он любит, сколько бы их ни было. Если окажется подходящим, в чём я почти уверен, то через пару дней заскочу выберу ещё одного. А то с этой работой... — он устало махнул рукой — С ней если один конь, то и такого загнать можно.
Гней Домиций: >>>Развалины старого жертвенника Но стоило сесть в седло - забылись и Юлий, и Рыжая, словно он был гончей, неотступно следующей по следу Авла... Воюй он - под ноги коня легла бы уже самая отдалённая из провинций... а может и стоило уехать? Сразу после снятия буллы, как можно дальше, в самый дальний легион, чтоб до столицы даже голуби летели месяц. Такая возможность была, уж кто-кто, а он мог выбирать любой легион, не ждать семнадцати лет, уехать и оборвать резко едва начавшееся, хрупкое, почти эфемерное, такое, что пол дороги он думал - не привиделось ли, не придумал он эти поцелуи и обещание? Уехать и оборвать это было правильнее всего. Честнее. И по отношению к родным, и по отношению к Элию... но он не мог. Не находил в себе воли, решимости, сил... А Пегас летел окрылённо, разрезая упругий степной воздух, рвал в клочья старые картины, чтоб перед глазами возникли новые. Чуткий, читающий мысли конь. Единственный, кто его понимал. И унять его удалось не сразу, а только сделав несколько кругов по двору, где хозяева принимали гостя, и, ещё не разобрав лица, он поздоровался со всеми прямо с седла, проводя шагом своего белоснежного мимо вороного: - Аве!
семья: Авдий даже слегка удивился. Деньги явились на свет так внезапно и в таком количестве, что трудно было уместить все в руках без суеты, он принял часть и попросил Париса вполголоса: - Отнеси в комнату. Затем сразу обратился к Марку Корнелию: - Признаться, не ждал от тебя такого торопливого решения, и, если бы я успел дать тебе совет, Юг подошел бы тебе много больше. Именно так: человеку, который дождался бы совета, а не ринулся навстречу первой страсти. "Много страсти, - думал он. И думал при этом уже не о покупателе, а о сыне, которому нужно будет эту мысль донести. - Уж слишком легко тебя обидеть, Терций". "Аве" застало его на этом выводе, который был тем более неутешительным, что не являлся открытием. "человек, чьи чувства так явны, уязвим для обмана, и ему трудно будет заниматься торговлей" - думал он, кивая неторопливо в ответ: - Аве.
Парис: Парис удивился, когда Сципион полез отсчитывать деньги, и стал, было, гадать, что оно такое было: его слова так подействовали на Марка, или же тот так торговался. И, тем не менее, коней бы на его месте Парис посмотрел всех. Просто потому как это логично. Он уже открыл рот, чтобы высказать это вслух, раз день сегодня был такой - все вслух говорить, но отец опередил с этими словами. Мало того, деньги появились так неожиданно и в таком количестве, что, по всей вероятности, заставили несколько растеряться даже и отца, а следом за ним и Париса: - Хорошо, отец, - он сделал неловкий шаг навстречу, подставил руки, как под охапку сена; мешочки съехали и попытались, минуя ладони, повалиться на землю, и Парис поспешно прижал их руками к груди, а тут вдруг еще раздалось чье-то "Аве", которое почти испугало: - Аве, - один мешочек упал и звякнул, Парис нагнулся, выронил второй, нагнулся снова и уже потом сквозь легкое головокружение разглядел Гнея Домиция, улыбнулся узнаванию и повторил теплее, - аве. Постоял так несколько мгновений, спохватился отнести куда сказали злосчастные деньги, от которых одни неловкости сыпались и звенели, как те монеты.
МаркКорнелийСципион: Со времён службы в Британии привычный разбирать кто скачет, Марк то лицо разобрал, причем сразу. А потому в тот момент, когда произносил ответное "Аве" лицо его было именно таким, как у Цезаря, взирающего во главе авангарда XIII Парного на раскинувшийся перед его глазами Город. В голове вспомнилась старая шутка: "Фортуна на моей стороне. Ей, как и любой шлюхе, по вкусу мерзавцы и военные, а я и то, и другое". Минимально приведя физиономию в подобающее состояние Сципион коротко и чётко проговорил. — Гней, после того как закончишь здесь прошу немного задержаться. Дела. Преторианец чуть не сказал "государственные", но счёл, что это уже как минимум излишнее. Затем продолжил разговор со старшим Авдием, заинтересованно вглядываясь в коней. — Но... Почему? Я и правда совершенно не понимаю. Вообще я собирался купить двоих, Беса и Выдоха. Первого для случаев, когда требуется скакать быстро, в пределах Рима с ближайшими окрестностями и весьма опасно, благо и так ясно, что черепа копытами разобьёт, а Выдоха на тот случай, когда наоборот нужно добираться куда подальше. Он крупный, утащит и запас какой, ну там если только коня кормить и поить, а мне скакать хоть до Альп.
Гней Домиций: "Дела" окатили ведром холодной воды, Гней спешился, хмуро кивнув и пытаясь вспомнить, всё же, род преторианца. Но мысли о том, какие это могут быть дела, приносили едва ли не облегчение. Даже если бы ему сейчас предложили выпить цикуты, сделать это было бы легче, чем принять тот факт что воли в нём... не осталось. И, отдав Пегаса слуге, он встал поодаль, невнимательно разглядывая выведенных коней.
семья: - Тоже очень хороший выбор, - согласился Авдий, решив, что расписывать силу Беса совершенно излишне, к тому же всадник действительно крупный, да и возражать убеждению, что в случае "побыстрей" он в самом деле способен обставить Выдоха, незачем, поскольку когда оба переменят конюшню, у хозяина многократно возникнет случай убедиться, что он не переплатил. Подбор, однако, учитывая данные коням характеристики, несколько повеселил: любовь с первого взгляда - конь-противник, а коня-раба парень готов был взять вообще не глядя. Были у Авдия и некоторые сомнения в том, что в пределах Рима чаще возникает необходимость дробить головы, нежели на дальней дороге. Но все это скорее было поводом поговорить, чем серьезной причиной советовать иные варианты. - Буду рад, если ты вскорости пожалуешь сюда снова, и можешь быть уверен, что встретишь здесь радушный прием и профессиональный совет, при необходимости, даже если разговаривать случится не со мной. Теперь прошу меня извинить, и, - он обернулся к вновьприбывшему, - прошу прощения за то, что тебе пришлось обождать, Домиций, теперь я весь - внимание.
Парис: ...А когда вернулся налегке, стал на свое место и дружелюбно глянул на прибывшего, просто, без слов. То, как молодой Домиций нахмурился, заставило Париса испытать легкое огорчение. Он глянул на Сципиона, на ходу сменяя осуждение за Гнея на одобрение выбора: - Хорошее решение, - и как-то стушевался, и так много сегодня сказал, не во всякий день столько говорит, к тому же чувствовалось, что все уже решили, отчасти с ним, отчасти без него, а с Домицием отчего-то тянуло поговорить, успеть до Марка, пока все разговоры не стали сугубо деловыми, - как дела, Гней? Ты что-то невесел...- и спохватился, что зря при всех, только испортит все, потому добавил, - или мне кажется... Я тут... Чем помочь, может? - запутался, улыбнулся и затих с робкой надеждой, что Домиций сам направит разговор в нужное русло.
МаркКорнелийСципион: — Да, я, разумеется, заскочу сюда через несколько дней... Несколько рассеянно проговорил Маркус, на всякий отметив, что его выбор коней не был так уж особо раскритикован старшим Авдием, а, скорее, наоборот; высококлассным профессионалом в вопросах, касающихся лошадей, трибун себя не считал никогда. Не сказать, что не разбирался вообще, да и ездить умел достаточно хорошо, но всегда лучше оставлять серьёзные вопросы тем, кто посвятил их решению всю свою жизнь. — Если я правильно помню, то твоя пра-прабабушка Домиция первой обрезала свои волосы во время осады Капитолия, чтобы предоставить материал для веревок после разгрома у Аллии. Поправь меня, если я ошибаюсь. Он начал тонко намекать, что разговор стоит продолжать как можно дальше от чужих глаз и ушей, делая пару шагов в сторону идущей к морю дороги. Тема пока была выбрана вполне себе отвлечённой, что радовало. — Это было аж в триста шестьдесят третьем... Больше четырёх с половиной веков славных предков...
Гней Домиций: - Да я, собственно... - Гней, прислушивающийся к своему беспокойному сердцу и вторящим ему фырканьями и топтаниям коней, не сразу собрал слова, - замотал сегодня Пегаса, последнее время получается редко, но метко. Наверно ближайшую неделю ему на выгул нужны будут гиппосандалии, он же такой... хороший, но если поранится - разнервничается и сам кого-нибудь может поранить... вроде, больше и ничего. Но, обычно молчаливый с ним, Парис задал такой неожиданный вопрос, что всё оставшееся не сказанным "чего" чуть не вырвалось в длинном полустоне-полувздохе, который Домиций вряд ли бы сдержал, если бы не присутствие преторианца. И под простым и дружелюбным взглядом младшего Авдия он выдавил только не лживое, но сомнительное как всякая полуправда: - Спасибо. Разве что... давно мы наперегонки не скакали, я, может, заеду как-нибудь. Последний раз было весело... - Но тут трибун заговорил в таком странном тоне, что окончание фразы сошлось в холодноватое: - Прошу извинить. Гней отошел вслед за преторианцем, пытаясь придать лицу выражение сосредоточенности, которое иногда напоминает терпение. - Жаль, что я не знаю столь же много о твоих предках, Марк Сципион, - имя вспомнилось само, видимо - под давлением каменной плиты с именами, которую на него так небрежно уронили. - Какое у тебя ко мне дело? Просто у меня сегодня тоже дела и я рассчитывал их сделать. Любезнее, как он ни старался, высказаться не получилось.
МаркКорнелийСципион: Пасусы под их ногами тем временем складывались в акты, хотя и до того, чтобы акты сложились в первую милю, было ещё далеко. Но чтобы ни одна живая душа их не услышала. О мёртвых офицер привык не беспокоиться, оставляя их Плутону. — Галлия и Фарсал, Македония и Адриатика, Ионическое море и Парфия, Африка и Германия, Сицилия и слоны Пирра, Фессалия и Эпир, Армения и Нижняя Германия... Мне кажется, или на карте Ойкумены весьма трудно найти ту провинцию, или пока что формально независимую территорию, где бы представители твоего рода не покрыли себя славой во имя и во славу простёршего над миром крылья Аквиллы? Вроде он перечислил всё. Вроде. Главное отбалансировать тон, точно также, как хороший кузнец балансирует меч. Вот так всегда, любые разговоры скатываются к разговорам о войне. Даже самые мирные. — Что до моих предков... Если не обращаться ко временам основания Республики мне вполне хватит и вошедших в вечность строк. "Не вспомню ли род Сципионов, как молния грозных, Призванных гибель нести Карфагену?" Пока же твои... Занимают меня в большей степени.
семья: Терций, видимо, ободренный предоставленной в переговорах с покупателем свободой, разошелся до неприличия. Не беда бы, если б он при этом держался как взрослый, но ему это не удавалось категорически, и выглядел он как невоспитанный ребенок, отчего за него было и неудобно, и обидно. Сдержанный Гней Агенобарб и то казался старше. Впрочем, в силу особенностей отношения к их семье, он казался старше даже Марка Сципиона, и тут можно было позавидовать его родителям... но уж никак не ему самому. Провожая глазами удаляющихся, Авдий негромко начал: - Ты был несдержан и тратил много слов. Кроме того, прежде я не замечал за тобой нахальства, - второе Авдий договорил уже полушутливо, чтоб сын не счел выговором, но к сведению принял. - А серьезно... - отец взял сына за локоть и повел к дому, на ходу кивая рабам, чтоб развели коней: - Не следует никогда показывать, насколько близко к сердцу ты принимаешь чужие слова. Когда ты защищал достоинства Беса, ты проявил горячность, показывающую, что тебя глубоко задело пренебрежение. Опытный торговец непременно на этом сыграет. Доведя до готовности к поступку, который будет выгоден ему, а не вам обоим. И ты при этом можешь даже остаться в убеждении, будто поступил правильно.
Гней Домиций: Гней слушал и контуры дедовских сгоревших домов, проступая перед глазами, сливались с раскидистой помпезной наглостью Золотого, и давили, давили, сильнее долга, больнее чести, тяжелее обязанностей. Он не выдержал и остановился: - Марк, к чему ты это? У меня было непростое утро, предстоит ещё сложный день, и я был бы тебе очень обязан, если бы ты говорил без предисловий. Тебя послал дядя? - спросил без экивоков, прекрасно понимая что за этим может последовать и не желая тянуть.
МаркКорнелийСципион: Кажется, если бы сейчас Марс лично спустился и взял Марка с собой на небо он был бы менее шокирован, чем после этого вопроса, в равной степени полного детской прямоты и чести многих поколений славнейших мужей. "Да... Неужели Клавдия и правда совершенно не учила его скрывать свои мысли? Или наигранное? Нет, сердечко стучит как стучало. Учиться мне ещё и учиться..." — раздумывал он, на всякий случай делая записи в глубинах разума, да отвечая совсем не про это. — Нет. С чего ты вообще решил, что ему ты срочно понадобился для чего-либо? Я о другом. Молодость, конечно же, горяча, но выступать в сенате лишь по той причине, что выступающего слушают два-три легиона, решался лишь один мальчишка. И его таланты слишком велики и многогранны, чтобы особо задерживаться на его персоне. Могу лишь сказать что он хорошо сыграл комедию своей жизни.* И был очень, очень осторожен. Потому что осторожность лучше безрассудства.** *Как вам кажется, хорошо ли я сыграл комедию своей жизни? — последние слова Октавиана. **Осторожный полководец лучше безрассудного, приписывается Октавиану.
Гней Домиций: При упоминании Октавиана Гней в который раз за полгода вспомнил, как минувшей зимой на охоте в горах он видел молодого оленя, пытавшегося перейти замерзшую речушку: ноги у него скользили, разъезжались, под копытами расходилась тонкая сеть трещин... Его тогда так поразило сходство, что он не выпустил стрелу. Он и сейчас чувствовал себя этим оленем на тонком льду. И то, что преторианский трибун не по поручению принцепса дела не меняло, даже если говорил он правду, что от преторианца ожидать было трудно. Говорил он - совершенно непонятное. То ли предостерегал, то ли угрожал, и вывод получилось сделать только один, привычный: - Про меня опять распускают какие-то слухи? - и уже запоздало, невыговариваемо, ёкнуло - какие могли ходить... хотя откуда им взяться и причем тут легионы??
МаркКорнелийСципион: — Нет, факты. С тем лицом, что сейчас было у Сципиона, выходят с одним кинжалом на северного медведя, а его голос был таким же ледяным, как вечно белые вершины гор в стране свевов, что лежит за Германией и морем. — Пир у Элиев, слова о том, что ещё пара-тройка легионов и тебя будет слушать Сенат. Мало? Ну ладно, добавлю ещё. На казни Сартиса проявил неприятие оной и нежелание смотреть на неё, удалившись в термополий, где обсуждал что-нибудь антигосударственное. Что именно — в подобном случае уже детали, после разговоров на том пиру поверят чему угодно. Ещё бы добавить работу на парфянскую разведку и всё, бери тёпленького. С учётом страстной любви богоподобного к интересным зрелищам вопрос лишь в том, заставят ли тебя драться на арене с братом, в то время как твою мать и сестру будут насиловать ослы. Тебе так хочется последовать за Петронием и Сенекой? Если да, то подумай о своей семье. В конце-концов, у моего отца слишком хорошие отношения с твоей матерью, чтобы я мог оставить это просто так. И благодари всех богов, которых знаешь и не знаешь, что материалы по тебе идут именно через меня, а не через кого-либо ещё. И потому не лежат аккуратным свитком на столе Тигеллина. Жестикуляцию в сопровождение своей страстной речи Марк попытался сделать как у Цицерона. Вышло, впрочем, немного так, будто он показывал как ставить спатами блоки от ударов в голову. Уж как есть. Сейчас он стоял мягко как кошка, готовый если что действовать мгновенно. От такого и тридцатилетние мужчины могли бы броситься на говорящего о подобных перспективах, а вываливать такое на ребёнка... "Нет. Он не ребёнок. Он сам захотел играть в эти игры, так пусть найдётся кто-то, кто расскажет ему все правила." — стиснул зубы офицер. Это как раз тот случай, когда жесткость есть благо.
Гней Домиций: Гней слушал нетерпеливо, всё больше и больше вскипая к концу нотации. Или началу шантажа. Ему даже разбираться не хотелось. Обидней всего было то, что он принял решение, но ещё ничего не успел сделать, даже Луцию ничего пообещать не успел, и даже если бы Фурий оказался (подозрение мелькнуло на долю мгновения, но обожгло больно) доносчиком, даже доносить ещё было нечего. Он ничего не успел! И успеет ли... - Неслыханная доброта! Наверное, излишне говорить тебе, что я всего этого не говорил? - он не помнил что говорил на пиру, но если бы ляпнул такое - он бы точно запомнил. - Но я всё же скажу - твои делатории лгут или передёргивают. Либо это делаешь ты. И, прежде чем ты продолжишь вспоминать о добрых отношениях между нашими родителями, смею тебя уверить - каким бы неосмотрительным ни казалось тебе моё поведение, я заколю себя прежде, чем кто-либо, - он прямо, с открытым вызовом, посмотрел Марку в глаза, - успеет найти предлог навредить моей семье. А казнь я досмотрел. Внимательно. Так, что каждую подробность запомнил. И не забуду. Никогда. Слова, от ярости, звучали ровно и глухо. И как поймёт их преторианец Гнея не волновало. В конце-концов чтоб уничтожить его семью принцепсу не нужно было веских предлогов. Чтоб это понимать, достаточно было помнить про участь его родных тёток.
Парис: Парис почувствовал, что попал куда-то глубже, чем следовало, куда-то уж совсем внутрь Гнея Домиция, а когда тот отошел со Сципионом, успел только расстроенно кивнуть ему вслед на это "давно не ездили". А тут и отец заговорил неожиданно, и это "несдержан" заставило сначала вспыхнуть от протеста, а потом смениться вспышкой стыда: - Я?.. Да... что-то сегодня... - и Парис на ходу расстроился еще больше; он шел за отцом, поглядывая в сторону преторианца и молодого Домиция, и все расстройства мира смешивались сейчас в одно большое огорчение, которое он, казалось, вдыхает вместо воздуха этого августовского утра, - прости, отец. Не знаю, что на меня нашло, - "вот же был момент, точно был, когда все делал верно... Видел же, по глазам его видел, что одобряет - на том бы и остановиться", - и он даже голову опустил, но сопоставив отцовские слова про принятие близко к сердцу с нынешним состоянием, быстро поднял взгляд сначала на локоть, за который его взяли, а потом осмелился и в глаза глянуть, - вот уж чего хотелось меньше всего, так это показаться нахальным, - Парис выдавил из себя полуусмешку, - прости еще раз. Я старался, - несдержанность и многословие, похоже, были девизом дня, но когда бы он еще мог пооткровенничать с отцом, - ты ведь знаешь, мне нелегко это дается... И не потому, что я не умею... говорить и... - он сделал вдох, - а потому что люди считают меня...наивным чудаком, - и решил договорить уже до конца, - которого с легкостью можно надурить. Парис помолчал, вздохнул, легонько прикоснулся к пальцам отца, держащим его локоть, теплым и грустным жестом и заключил: - Я учту. На будущее.
МаркКорнелийСципион: Он лишь вздохнул. Устало... И как-то почти бессильно. Гней был нужен ему живым и не вызывающим ни у кого вопросов в ближайшие несколько лет как минимум. А потому требовалось объяснить. Слишком многое. — Говорил. Настолько много, что остальное можно дописать. Или ты не даёшь никаких оснований для сомнений в собственной лояльности, или же на тебя собирают досье... И ты понял что происходит. Заколешь ли ты себя... Семье это ничем не поможет, если ты дашь основания ей заняться. Она достаточно богата, чтобы её денег хватило на достройку Золотого. И, если уж нашёл в себе сил досмотреть казнь, то не стоило уходить сразу после. На такие мелочи если надо не обращают внимание. А нужно было кричать «Hoc habet»* так громко, чтобы слышали по всему амфитеатру. Я знаю что ты учился вместе с тем парнем... Да и вообще поддерживал относительно близкие отношения. И именно поэтому должен был так громко кричать. Я знаю что смерть легка как пёрышко, а долг тяжёл как гора. Именно поэтому не стоит слишком полагаться на холодную сталь под рёбра. После Канн Квинт Фабий Максим вполне мог выбрать самоубийство, но стало бы лучше от этого Городу? Он же выбрал иной путь и почти дожил до Замы. Подумай об этом. Подумай о том, что хмель развязывает язык, подумай о том, что каждое твой слово могут слышать... И о том, что какие-то несколько десятков ауреусов это нередко цена свободы, за которую очень многие готовы заплатить чем-либо кроме денег. У Сципиона всегда были проблемы с пониманием деталей детского мышления. Здесь же они усугублялись тем, что Гней был уже не ребёнок, но ещё не взрослый. Но воевать нужно всегда теми легионами, которые есть. Потому как иных-то нет. ?«Пусть он получит (по заслугам)», так кричала толпа, выбирая гладиатору смерть.
Гней Домиций: - Ты... - начал было резко Гней, но ошарашено умолк, услышав более чем смелое и откровенное "чтобы её денег хватило на достройку Золотого". Они были одни, и как бы там ни было - это было бы слово племянника против слова какого-то служаки, пусть и видного рода. Но Гнея поразил тон. Что понял он уже только дослушав, невнимательно, как всё, что говорится по триста раз на дню и столько же - подразумевается. И когда трибун стиснул зубы, непроизвольно повторил движение, сделав усилие, чтоб их потом разжать. - Ты всё сказал? Благодарю за заботу. И лекцию. Не думаю, что после всех матушкиных и родственных я нуждался ещё и в ней, но я учту. Чем это было - расчетливой заботой о высокопоставленных знакомых или провокацией - он собирался оставить на совести Марка. И не видел смысла дальше говорить о том, что знал наизусть с десяти лет.
МаркКорнелийСципион: И этот повтор был бальзамом на душу. Мальчик не настолько глуп, он всего лишь немного проговорился. После разговора с Клавдией она так или иначе ещё раз объяснит что и к чему. У Марка останется досье с лишними разговорами без риска того, что о подобном узнает кто-то ещё. Кому подобное знать не положено. — Тебе и сейчас я сказал всё. И я счёл, что нуждаешься именно после твоих намёков про легионы. А сейчас мы быстро придумываем правильную версию разговора для всевозможных лишних глаз и ушей. Он почесал в затылке, надевая на лицо высококачественную маску тёплой задорности. — Обсуждение снятия буллы и начала последующей службы, думаю, пойдёт. Тебе как раз интересно узнать о моей молодости в Британии, мне — уточнить кое-какие детали распределения молодых славнейших мужей. Так что там тебя интересовало касательно планов подавления иудейского мятежа? И двинулся в сторону конюшен.
Гней Домиций: - Марк. Корнелий. Сципион, - подчеркнул каждое слово Гней, останавливая преторианца за локоть. - Я ни о чём таком не намекал. Ты ведь знаешь кто я, - не вздохнуть как вспомнившаяся женщина стоило ещё больших усилий, чем разжать челюсти. - В семь лет няня рассказала мне, что я являюсь тем, кем являюсь, и всем людям вокруг что-то от меня нужно. Забыть это, я, к сожалению, не могу. Когда соберешься сказать мне что тебе нужно от меня - ты знаешь где меня найти. Подумал недолго и решился - не у Авдия же старшего спрашивать такие вещи, в самом деле... а Парис, он был уверен, осведомлён был не больше него самого. - Если тебя спросят, скажи, что я интересовался у тебя где найти некую Рыжую, хозяйку лупанара. Тебе не придется лгать, - этот странный тон не давал ему покоя, но слишком много навалилось с утра, чтоб хоть как-то это осмыслить. Но тон вызвал сочувствие, а избавить человека от лжи - это всё, что Домиций мог сейчас сделать. - Я действительно интересуюсь. Только договорив, он смутился немного, понимая что про вопрос подумает трибун.
МаркКорнелийСципион: — Гней, кажется ты не понимаешь. Это обсуждалось, в той или иной мере. Если хоть одна собака прознает — всё. Правильно осуществлённые пытки развяжут языки всем, а так как на кону будет стоять всё ваше состояние, то все будут надеяться на долю. Что мне нужно от тебя лично — внешняя лояльность богоподобному. И ничего более. Если потребуется что-то ещё — от Виминала до Эсквилина близко. Проговорил трибун абсолютно честно. А уж зачем ему требовалась не запятнавшая себя ничем Клавдия — вопрос совсем иного рода. А вот про достоинства Рыжей он мог рассказывать долго, благо запланировал на сегодня встречу с ней и знал наизусть полное досье и энное количество отчётов делаториев. — Рыжая. Пожалуй, лучший вариант для молодого и богатого патриция, которому не нужна в данный момент жена. Красива красотой старательного ухода, а не врождённой, несмотря на возраст: ей под тридцать. Умна, не сказать, что жестока, но цинична, деньги считать умеет и отрабатывает до последнего асса. Во всех смыслах. Хозяйка самого дорогого лупанария Рима. Как ни странно — продолжает там работать. Видимо, работа всё-таки нравится. Так что тебе она подойдёт в самый раз. Если хочешь — провожу до самого лупанария, мне как раз по пути. Они тем временем уже приближались к конюшне. Обсуждение дорогих шлюх было вполне логичным, и Сципион в глубине души порадовался — мальчишка всё-таки умеет говорить правду и ничего кроме правды. Не всей правды. Что почти всегда лучше лжи.
Гней Домиций: - Я понял, - негромко, но чётко поставил точку Домиций. Если Марк не хотел раскрывать мотивов, не было ни способов, ни желания его заставить. Проще было пересчитать тех, кто подходил к нему за какой-нибудь мелочью вроде денег, чем тех, кто подкатывал с политикой. И у всех были какие-то мотивы, копаться в которых было всё равно что валяться в грязи. А ему и так придётся. Придется лгать. И лгать, и скрывать. Если он и в самом деле не хочет подставить семью, друзей, будущих соратников вроде Луция... лгать, ведь он уже решил. Кажется - так давно, в термах, под дружеский разговор и стихи о любви. Решил мучительно и до сих пор не смирился с собственным решением. Но мучительней всего было то, что лгать придется не только об этом. "Жена..." жениться на милой Валерии тоже было бы выходом. И не худшим. Но он боялся, что и тогда придется лгать. Парень разошелся про гетеру, прямо таки рапортовал, и Домиций отчаянно надеялся, что ему удалось не покраснеть. - Не знаю я ещё нужна ли мне жена. Но меня об этом никто и не спросит, как ты понимаешь. А гетера нужна. Но мне надо сейчас домой - переодеться. Просто объясни где найти, я хорошо знаю город, я тут уже несколько лет.
семья: - Я знаю, - ответил отец. - Это и есть отсутствие контроля над собой. А что касается... Простаком выглядеть - это не совсем то, что простаком быть. Но чтобы извлекать из этого пользу, нужно быть готовым к разочарованиям. Именно эта готовность отличает человека, пытающего чужую честность, от простака. Последствия порой могут превзойти силы. Поэтому не бойся разочаровываться, а разочаровавшись, не надейся. Не стесняйся привлекать свидетелей и брать время на раздумье. И насторожись, если торопят.
Парис: Парис слушал отца сосредоточенно, впитывая каждое слово. Его рассуждения были ему не совсем ясны, к тому же он никак не мог удержаться от того, чтоб не оглядываться изредка на Сципиона и Домиция. Оглядываться и то и дело меняться в лице. "Что-то происходит у них. Там", - Парис чувствовал это при каждом взгляде, бросаемом через плечо, и - что странно - при каждом слове отца, причудливым образом накладывающемся на то, что он наблюдал между Гнеем и Марком. ...Простаком выглядеть - это не совсем то, что простаком быть. - А в голове тем временем на это звучал ответ: "И только тот, кто выглядит, но не является, способен это знать..." - что-то было там, поодаль, у Гнея в глазах, у Марка в движениях..что-то, что... "что со стороны должно казаться чем-то..", - и Парис отворачивался к следующей реплике отца. ...Именно эта готовность отличает человека, пытающего чужую честность, от простака, - и Гней удержал преторианца за локоть, как и отец только недавно его, Париса: "Аналогии, - пришло Парису на ум, - во всем сплошные аналогии..." Отец продолжал. ...Последствия порой могут превзойти силы, - и это становилось уже совсем непонятным, расплывалось, как в тумане, с утра, когда выходишь в него из домуса, проснувшись, и не можешь понять, где ты, первые несколько мгновений, не сразу обретаешь в себе себя: "Силы, силы может не хватить на последствия, на то, чтобы исправить последствия... Как сегодня... Зачем я спросил его, не случилось ли чего?.." Парис будто провалился в яму. Он слышал голос отца, разбирал слова, понимал смысл, но все было, как в тумане, и он трогал его руками, прогребал пальцами лаз в нем, рвал его в клочья и вглядывался во все и всех. Одним богам было известно, с чего это все пришло ему в голову: и аналогии, и туман, и чего это вдруг утро так постраннело, до неузнаваемости: "Это все от волнения... Говорить надо было меньше..." ...И насторожись, если торопят, - и Парис насторожился. Потому что сам себя будто сейчас торопил, со всеми этими выводами, зачем-то решив, что в этих двух разговорах какое-то незримое совпадение: "Торопят?.. Ах, ну, конечно - торопят... Кони же - это не быстро... Это... Кто же торопится на торгах?" - и стал, как вкопанный: - Торг... - "..иии" он глотнул, почти зажав ладонью рот, пугаясь, что не только перебивает отца, но и пробалтывается о чем-то, как мальчишка, вот сейчас спроси его, что это он в виду имел под этим "торги" - да разве ж он ответит? - Торги - дело серьезное, - попытался как-то свести к осмысленной фразе, - да, отец. И уже не оглядывался на Марка с Гнеем, больше не говорил ничего. Потому что туман рассеялся, и все рваные, бессвязные мысли сошлись в одно понимание. Короткое, но точное слово. И сразу стало ясно, откуда вся странность и его, Париса, недоумение. Торги. Они были повсюду. Но не в нем и не с ним. Он был слишком естественным и открытым, вот как сегодня утром. Он говорил прямо и ждал. Он даже не задумывался никогда, что сказанное может вызвать совсем неожиданную реакцию, которая была бы не по силам. Парис медленно почесал переносицу. Ему и в голову не приходило никогда, что на его открытости и беззащитном ожидании любой - любой! - реакции можно было сыграть. Потому что все торгуются. А он нет, он никогда не любил торги.
МаркКорнелийСципион: 27 августа, 9-00. Лёгкий кивок головы подтвердил понимание. Игра втёмную при всех её проблемах давала определённые преимущества, от которых также нельзя было отказываться. — Нужна или нет — не спросит. Как не спросили и меня. А вот кто ей станет... Тут у тебя так или иначе будет выбор. Быстро рассказав где находится тот самый лупанарий, закончив как раз когда они подошли к Авдиям, Сципион легко вспрыгнул в седло, сдерживая Беса от рывка вперёд. — Благодарю за коня. Всем благоволения богов, Гней, вечером встретимся. И минутой позже лишь столб пыли мог засвидетельствовать наличие преторианца. ==> дом Клавдии Минор (продолжение 1)
семья: - Нет, Парис, - посмотрев сыну в глаза, Авдий неожиданно назвал его именем, какое вспоминал редко. - Только на первый взгляд применение этих правил ограничивается торгом. И, судя по тому, что ты выглядишь сейчас немного нездорово, ты это почувствовал. Подошли гости. Марк Сципион попрощался. Очень вовремя. По выражению лица старика редко можно было судить о чувствах, вызываемых людьми, и в данный момент он не позволил никому заметить, что, в общем-то собирался отвести сына в дом и договорить, если что-то еще осталось. Куда и направлялся. - И тебя, Марк Корнелий. Везучий, ты слышал по поводу гиппосандалий? - в голосе появился легкий задор и насмешливость. - Гней Домиций, води иногда по камням его, шагом. И сможешь со временем скакать по любой дороге, не обувая.
Гней Домиций: Оказалось, он проходил мимо этого домуса, и не раз, и ни разу у него даже подозрения не закралось, что там расположен самый дорогой в городе лупанар - так респектабельно он выглядел со своими выбивающимися из перистиля деревьями. - Благодарю. Вечером?.. а, да. До встречи. Ещё один добрый совет Гней выслушал почти с отчаянием глядя в спину трибуна и думая "почему они все хотят водить меня по камням? что я им сделал? дались им мои хрупкие копыта!" Ответ он знал - чтоб скакать на нём где придется, чтоб вывозил сколько нужно и терпел сколько можно. И не взбрыкивал. "Ведь большинство из вас уже не отличит камней под ногами от травы! вы хотите, чтоб и я стал таким же?! вы убеждены, что у меня нет выбора, правда же?! но он есть. должен быть..." И кивнул с унылым упорством Сизифа, прощаясь. >>>Лупанарий
Парис: Сказать, что он опешил от прямого ответа на собственные мысли, те, не озвученные, - ничего не сказать. Мысли рассыпались, как покидающие конюшни люди, и Парис напрягся, чтобы собрать их в одно целое после слов отца, заставших его врасплох. Но земля уже качнулась под ногами и поплыла, и потому Парис даже слегка расставил в стороны руки, удерживая равновесие: - Нездорово? - интонация была настолько бледной, что он сам не понял, что это было: вопрос или утверждение, - а, нет... Все хорошо... Как это происходило в людях, это чтение мыслей, угадывание наперед чужих поступков, просящегося слова - он не знал. Это объясняли опытом, и, пожалуй, им одним это и можно было объяснить. Но иногда от этого хотелось почти расплакаться. Потому что если они знают наперед, почему никогда не предупреждают заранее? Почему им словно важно сказать это уже немного после, тем самым подчеркивая "я знал, все это время знал, просто ждал, когда до тебя дойдет". Именно в этом, по их мнению, и выражался опыт, наверное. Мысли путались, и Парис метался в них от сожаления по поводу бестактного вопроса Гнею и обрывками ощущений от слов отца. Но даже так он не мог не заметить, что отец говорил с ним. Говорил непривычно много, столько, сколько, может, не говорил никогда до этого утра. И это приятно кольнуло где-то внутри, пока еще чем-то непонятным, не оформившимся в одно какое-то чувство растроганности или радости, или, может, еще чего... Парис шел за ним в дом, и ему казалось, что расстояние не сокращается, что двигается он неимоверно тяжело от того, как его внезапно придавило этим попаданием в самую сердцевину того, что пришло к нему самому в мысли впервые. И в то же время где-то на дне еще тлел огонек немого и бессильного возмущения этим авторитетом старшинства, этой изученностью мира - гораздо большей по сравнению с его собственной. Он тяжелел под весом этого всего до тех пор, пока Марк Корнелий Сципион не стал мерещиться ему перед глазами скачущим на игривом Бесе, с теми же самыми необъяснимо что-то скрывающими движениями, пока перед лицом не появился из ниоткуда огорченный взгляд Гнея, пока утро не оттолкнулось от движущейся уже земли и не поплыло в какую-то другую сторону... Парис остановился и тяжело перевел дух: - Отец... - в это мгновение он еще не был до конца уверен, что именно попросит и попросит ли это правильно, но решимость все же перевесила, - я хочу поговорить. Мы так мало... - "мы никогда не говорим", - у меня есть вопросы, - решимость на мгновение изменила, и Парис выдавил из себя слабое, - только... можно мне сначала воды.
семья: - Да, разумеется, - вздохнул отец, вскинув брови, - или, может, вина разбавить? - пробормотал он несколько рассеянно, Терций беспокоил его. - Хотел бы я с уверенностью сказать, что смогу ответить на любой твой вопрос. В глубине души он опасался, что младший заговорит с ним о Марке.
Парис: - Вина...нет...А хотя да. И отдельно воды, - Парис попытался собраться, все так же следуя за отцом; земля под ногами теперь казалась мягче, чем есть, поддающейся шагу, прогибающейся под ним, но плыть перестала, - у меня есть несколько вопросов. "Сейчас или никогда", - пронеслось в голове, и Парис шагнул еще и выдохнул: - Скажи мне...отчего старшие никогда не предупреждают младших о том, что должно случиться? Почему только намекают, а потом не упускают случая прибавить: "Ведь я же предупреждал"? Почему... - и он впервые осознал, насколько это всегда волновало его, - не дают готовых ответов под предлогом того, что их нет, но потом все время выясняется, что они были? Он смотрел на отца несколько растерянно, не зная, чего и ждать, как он это поймет и что ответит. Но знать ему нужно было твердо. Потому что он вот уже сколько раз наблюдал эту неправильную, несправедливую на его взгляд закономерность - наблюдал без понимания, что она дает. Это утро было каким-то особенным, решающим что-то. Так человек, проходящий мимо одного и того же места сотни раз, однажды замечает, как что-то неуловимо переменилось, останавливается, пораженный, и пытается выяснить, что. Положим, нет готовых ответов. Положим, есть только догадки, приблизительные, более-менее что-то прогнозирующие. Но ведь они есть.Отчего ж тогда те, кто видит их лучше, ими не делится? Из какой-такой жадности или каких соображений? Чтобы каждый учился думать сам? Но ведь вопрос к кому-то как раз и означает, что человек думает сам, причем настолько, что вполне реально способен осознать: его собственные размышления зашли в тупик , и требуется помощь извне. Те, кто так долго и много говорит о своем опыте, говорят о нем, очевидно, чтобы указать на практическую пользу опыта. Искренность. Парис всегда был за нее. По его мнению, признаться в том, что тебе необходима помощь и подсказка чьего-то опыта, было отнюдь не легко. Но за этот трудный шаг никогда не было похвалы и поощрения - всегда сначала не отвечали, давали ошибаться, а потом пригвождали этим "я же говорил". Он тронул отца за плечо: - Ты ведь мог заранее сказать мне, чего не следует говорить. Почему же не сказал? И это касалось всего: их отношений, почему так происходит теперь с Марком, несостоявшихся семейных ужинов, его, Париса, чудаковатости, которую он неприятно осознавал временами, читая снисхождение и удивленную насмешку в глазах других. Всего мира, который был, дышал и простирался вокруг него и тех, с кем он хотел установить контакт. Потому молчать об этом он не мог - ему во что бы то ни стало нужно было понять, для чего нужна именно эта закономерность.
семья: - Вот ведь как, - усмехнулся отец. Помолчал, пока дошли до комнаты, распорядился на ходу, чтоб воды принесли и вина немного, размышляя, что вот не ожидал, что будет с сыном пить, как с младшим другом, как пьют Марсий с Марком, и поделился: - Знаешь, я... лет в шестнадцать очень на отца злился от того, что он постоянно говорил, что мне делать и как, и не было дня, и даже, казалось, часа, чтобы он не давал мне советов и наставлений. И ты думаешь, я их принимал к сведению? как бы не так... И, должен тебе признаться, я не принял их даже тогда, когда собственных шишек наставил себе, вот ведь какая штука. И вроде бы действую с тех пор в соответствии с его советами, но признать, что прав был - до сих пор не могу. Будто все, что он говорил и то, до чего я своим умом дошел и в самом деле разные вещи. Хотя на деле, - вздохнул он, наливая себе в простой глиняный стакан, а сделав глоток, завершил не тем, что лежало на языке до глотка: - разве не даю я тебе советов? Вот не так давно ты даже из-за стола убежал, Марк догонял тебя. А почему? Совет, наверное, не понравился. Возможно, потому, что следовать советам человек не всегда способен, даже если сознает их дельность. И разве не говорю я тебе сейчас "не бойся разочарований, будь к ним готов, и не надейся, когда разочаруешься". Разве не говорю я тебе "сдерживай свою горячность". Я доверил тебе говорить, потому что знаешь ты достаточно. Но что и как ты станешь говорить, я предугадать не могу, потому как опыт - это не ясновидение. А когда ты сдержишь свою горячность и станешь действовать обдуманно, ты свои ошибки сведешь к минимуму.
Парис: Парис сделал небольшой глоток вина, и тепло от него совпало с теплом от того, что вот они впервые полноценно говорят с отцом - совпало так, что было не различить, где кончается одно и начинается другое: - То есть, ты хочешь сказать, что плохо как полное отсутствие советов, так и постоянное их навязывание? - он глянул на отца с открытой доверительностью, - это логично. И... - он слегка смутился, уронил и вновь поднял взгляд, - даешь... Он помолчал, взявшись обеими руками за стакан, словно в нем было что-то горячее, и нужно было отогреть замерзшие руки: - Просто я, знаешь... - Парис замялся на мгновение, но продолжил, - я всегда будто не у дел... Я же вижу, как на меня смотрят: или как на чудака, или как...как, - он поискал глазами, - на этот вот стол. Иногда я чувствую, что живу по каким-то другим законам, - Парис сделал еще один осторожный глоток, для храбрости, наверно, - я за честность, но торги - это не честность... Не совсем она. И общение - не честность, и то, что люди рассказывают о себе, - вдруг затих на полуфразе, будто выдохся, но нашел силы продолжить, - а я что думаю, то и... А по-другому как? Я не понимаю и мне это трудно, отец. И мне не с кем об этом поговорить - вы заняты, а я... Но было и странно, и тепло. Он всегда молчал об этом. Если и пытался намекнуть, намек этот различали едва ли. Даже то, что отец так прямо смотрит на него и говорит с ним, теперь не пугало, смущало немного, но перестало быть страшно, и Парис на каком-то порыве, почти не отдавая себе отчета в этом, заговорил - потому что попросилось само, полилось: - Я просто вижу, что я не такой... Вот утром я проснулся и хотел вам с Марсием о птицах... Ну, знаешь... Они пели так, помнишь, как когда ты маленькими еще нас с собой сюда брал... Я всегда вставал раньше, чтоб не прозевать. Боялся, что без меня уедете. С птицами, значит, и вставал... И так радостно было, но я почему-то сказать не мог, и много не могу. Хочу, а у вас времени нет... Совсем, то есть, - Парис поднял стакан, до губ не донес и поставил обратно, взял другой, с водой, повертел двумя пальцами, но говорить не переставал, - а еще я ведь вижу, что и Марсий, и Марк - они цепкие, они...я горжусь. Всеми горжусь, вами... А я по-другому могу, видишь ли... Вот сегодня Сципиону с Бесом угадал - ведь угадал же? Я о цене не умею, о той, которая в деньгах, а вот о другой, которая... - он помедлил, - настоящая - вот о ней могу. И я знаю, что нужно так, как Марсий с Марком торговать. Как ты. Потому что всем так нужно, все так живут, закон такой. Но я вот... Доверяй мне больше, отец... Нет, не так даже. А вот: что мне сделать, чтобы ты мне больше доверял? - и, рискуя стаканы перепутать, все же выбрал тот, что с водой, и выпил залпом.
семья: Терций все говорил и говорил, а старик думал, как постепенно эта цепкость от старшего к младшему спадала, уступая место чувствительности. У Марка это проявлялось в меньшей степени, Марк, все-таки, в постоянном движении наработал те волевые мышцы, что позволяют человеку пружинить при ударе, вскакивать, падая, и твердо стоять на ногах. А самому младшему не досталось крепости. Может, она и появилась бы, как у Марсия, но при двух старших сыновьях Авдию было на кого положиться, возлагать ответственность на болезненные плечи не было никакой надобности... и Терций нашел себе дело. Сам. И, оказывается, ущемленным себя чувствовал. - Учиться, - развел руками отец. - Я не могу доверять тебе больше, потому что доверяю тебе как сыну. Ту настоящую цену твою знаю, что в деньгах не измеряется. Даже когда ты сам ее не видишь. Как же ты можешь говорить, будто ты не у дел, если ты, сколько я тебя помню, в саду, в такой черной работе, за которую в нынешние времена иной квирит и не возьмется - разучились уважать труд. А в торгах, сын, пока что не я тебе, а ты мне доверять должен, пока не выучишься. Не в том беда, что ты говоришь, что думаешь, а в том, что не знаешь, как промолчать, и твое настроение можно изменить слишком легко. Похвалили - и ты уж и взлетел. Оскорбить пробуют - и ты кипишь или в уныние впадаешь. А полагаться следует не на похвалу или оскорбление. А на ту настоящую цену, которую ты знаешь. Мало ли, кто что о тебе думает сейчас - не о том нужно печься, чтоб всем со всех сторон казаться хорошим, а о том, чтоб встать на ноги. И честность твоя тебе в подмогу станет, только защищать ее порой придется потом и кровью. Чаще всего. Поскольку нельзя позволять людям сбивать твою настоящую цену. А пытаться будут, и часто. И оскорблениями, и похвалами. Потому как сам говоришь, что ты другой и видят тебя чудаком. Тех только и примечай особо, что не попытаются. С одной стороны - потому что могут слишком хитры оказаться и, добиваясь доверия, свой интерес имеют. С другой - бывают и надежные люди. Отличить, правда, не сразу получится. Ну, а в честном торге обмана нет - каждый знает, чего хочет за свой товар, и каждый понимает, до каких пределов может дойти в скидке без урона... - он снова почувствовал, что фраза говорит больше, чем о торговле, и сбился мыслью снова на Марсия с Марком. - Видишь ли, тебе в своем роде повезло, ты выбирать можешь, и очень кстати тебе захотелось помочь. Может статься, дело мы будем расширять, а Марсий не каменный, хоть многие люди могут сказать о нем - кремень... И я в свое время с ним много жестче обошелся.
Парис: Голова немного закружилась даже. Не то от вина, не то от таких слов. Они были настолько цельными, круглыми и простыми для понимания, что Парис даже чуть рот не приоткрыл от неожиданности. И главное отец... Отец был таким, каким не бывал с ним, кажется, никогда. И это было не из-за какого не из-за вина, а из-за...него, Париса. Он понял, понял про "похвалили, а ты уже и радуешься", естественно, заметил, что это же самое происходит вот и сейчас с ним, опять, стало быть, но ничего не мог с этим поделать - потому что отец, потому что впервые... - Она не черная, - неожиданно сказал с середины какую-то свою мысль, - потому что любимое черным не бывает, - и в голосе не было ни бравады, ни даже этой самой восторженной радости от похвальбы - о саде Парис говорил спокойным голосом, как о простой данности, - ты вот дело свое любишь и занимаешься им с удовольствием. И слова о нем у тебя все ладные выходят, и даже если небрежно, кажется, что-то обронишь, вот хотя бы как сегодня Марку, - вспомнил и не удержался, потому как восхищало, - то в самую суть. Так и я с садом. Там все свое, все тянется, растет, спеет... В пальцах разотрешь душицу какую-нибудь - и сразу будто воздух меняется, а ты среди холмов и далей. А в сад заходишь, как в воду окунулся, только волны - зеленые... и теплые -всегда. Тронешь, и по пальцам блики... плод какой-нибудь с веткой к себе наклонишь, и запааах... - Парис даже зажмурился, мысленно дорисовывая себе картинку, - тишины запах, звонкой, напоенной, света солнечного, который весь стекался внутрь этого маленького тельца, собирался там, пока наконец не заполнил его до краев. Кажется, нажмешь - и солнце это брызнет вместо сока, по ладони потечет... Я, веришь, иногда, кажется, те же яблоки - каждое в лицо знаю, - улыбнулся смущенно, - хотя какие у яблок лица... А вот. Потом посерьезнел и прибавил: - Я и учусь, - поковырял ногтем щербинку в столе, задумавшись, и спросил, - а как отличить, кто надежный, а кто хитрит? Есть же какие-то признаки... Должны быть. Но думал сейчас Парис о том, что отец сказал в конце: и о Марсии, и о "кстати захотелось помочь". И о Марке. Но это были грустно-радостные мысли. Как кисло-сладкие яблоки.
полная версия страницы