Форум » Окрестности » Вилла Белецца » Ответить
Вилла Белецца
Мирина: Принадлежала гетере Мирине, приобретена Публием Педием. Небольшая, но очень красивая вилла в 5 милях от Рима в сторону побережья. Дом утопает в садах, ограда почти не заметна в зелени вьющихся роз и кустарников. Сад перед домом немного запущен, деревья разрослись и дают густую тень. В доме, вокруг атрия - большой триклиний, три кубикулы, вокруг перистиля - комнаты прислуги, кухня и купальня. Перистиль украшают статуи муз. Там же выложенный мозаикой бассейн. Рядом с домом небольшая конюшня, пришедшая в запустение - крыша частично обвалилась, деревянные двери рассохлись. В саду фонтан. Комнаты виллы наполнены необычными предметами и мебелью, большей частью в восточном стиле - это те, хоть отдаленно напоминающие сарматскую культуру вещи, что бывшей хозяйке удавалось найти. На полу роскошные ковры, на стенах - оружие: клинки, копья, лук и колчан со стрелами, ножи... Большие вазы и кувшины, украшенные сюжетами об амазонках. В спальне на полу - шкура леопарда.[more]Вывезено: В больших кованых шкатулках - украшения: кожаные пояса, отделанные металлическими пластинами, длинные тяжелые серьги, крупные браслеты с причудливыми узорами... Дом был похож на потаенный уголок памяти, до времени хранивший все, что дорого его хозяйке. Панонийские гончие Публия: Надежный Отважный Отрава Антилопа Стрела и Дозорная [/more]
Ответов - 94, стр:
1 2 3 All
Мирина: >>>дом Гая Куриона, городского претора "Конюшня совсем пришла в негодность", - подумала Мирина, заходя в виллу. Недовольное фырканье разгоряченных лошадей доносилось из полуобрушившейся постройки. "Кресп продержится пару дней, но потом надо будет найти для коней условия получше. Эти развалины не выдержат норова жеребцов, еще помнящих вольную степь". Гетера трепетно относилась к своим лошадям, и судьба их не на шутку волновала ее. Немногие в Риме стали бы заботится о лошадях больше, чем о людях. Тут Мирина вспомнила вычищенную, сытую лошадь, запряженную в повозку Авла. "Да, Суламита может принять и накормить не только незваных гостей... Надо будет узнать, нет ли в ее конюшне свободного места, пока мы не восстановим эту". Отправив служанку разбирать вещи, Мирина зашла в спальню и упала ничком на кровать. "Это был слишком странный и страшный день", - подумала она. Через минуту гетера окунулась в глубокий холодный сон без сновидений, как окунается в морскую бездну прыгнувший со скалы.
Мирина: Проснувшись, гетера занялась осмотром своих новых владений. Жизнь продолжалась, и дела требовали ее участия. На крыльце виллы Мирину ждал Кресп. Он сидел на ступеньках и дремал, уронив седеющую голову на темные от работы и солнца мозолистые руки. Услышав шаги хозяйки, Кресп вздрогнул, просыпаясь, и тут же расплылся в улыбке. Старик любил гетеру за ее справедливость и хорошее отношение к рабам а, главное, к животным – не имевший семьи Кресп всю свою нерастраченную на людей нежность отдавал лошадям. «В новый путь, хозяйка, с новыми силами», - проговорил он, кивая. В глубине души он жалел эту молодую женщину, слишком часто терявшую то, что она считала частью своей жизни. Но за годы службы в доме претора он хорошо изучил нрав гордой сарматки. Жалости она не выносила, свою слабость на людях не показывала, и оставалось только догадываться, какие шторма бушуют за неприступной красотой этого лица. Мирина улыбнулась. Она чувствовала доброту старика Креспа, но боялась поддаться искушению снова стать слабой и беспомощной, боялась своих слез… «Что там кони, Кресп?» - спросила Мирина деловито, словно все ее заботы в том и состояли, чтобы следить за порядком, да обустраивать виллу. «Кони не спокойны, хозяйка, - нахмурившись, ответил Кресп. «Половина конюшни обвалилась, а в одном стойле двум жеребцам долго не продержаться. Гром особенно недоволен, боюсь, как бы он не разрушил и то, что осталось». – Я позабочусь о лошадях, Кресп. У хозяйки овощной лавки, Суламиты, неплохая конюшня. Возможно, там найдется место и для наших коней. Дальше по дороге к морю пустынная равнина – выгони их пастись туда, там, присматривая за лошадьми, ты принесешь больше пользы, чем здесь, вздыхая над обвалившейся кровлей. Кресп просиял. Лошади и свобода вдали от улиц Рима были лучшей наградой для старого раба. «Да, хозяйка» - Кресп низко поклонился и направился к конюшне, не скрывая довольной улыбки. «Кресп!» - окликнула его Мирина. – Когда вернешься с пастбища, приготовь мне Грома, этот вечер я намерена провести в седле. Кто знает, когда еще у меня будет такая возможность…» «Слушаюсь, госпожа» - еще раз поклонился Кресп и исчез в полумраке конюшни. Мирина задумалась. Впервые она стала полноправной хозяйкой собственности. Гетера хорошо понимала, что теперь состояние и уют дома зависят только от нее. Вилла Белецца была, бесспорно, прекрасна, но тень давно пустующего жилища лежала на потускневшем мраморе, заросших травою дорожках, запущенной изгороди. «О боги, как мне привести все это в порядок?» - подумала Мирина. Тут она вспомнила о храме Весты, где римляне приносили жертвы, прося богиню о благополучии любого начинания и процветании дома. Гетера встречалась с весталками на торжественных собраниях и гладиаторских боях, где пользующиеся небывалым уважением жрицы появлялись в сопровождении внушительной охраны. Они были сдержаны и мудры, эти женщины, посвятившие себя Богине. Не слишком уважающая римских воинственных богов, Мирина питала странную симпатию к культу богини Весты. Храм, куда вход мужчине был запрещен после захода солнца, интуитивно казался сарматке близким. Ей необходимо было найти место, в котором она смогла бы разобраться с тем хаосом, что творился у нее внутри. Мирина дала указания служанке, убрала тяжелую, обвитую золотой нитью, косу под покрывало и вышла за ограду виллы. С возвышенности вечный город был виден, как на ладони. Его выжженные солнцем постройки, узкие улочки, впивавшиеся в круглые бока площадей, мерный гул тысяч и тысяч людских голосов, конское ржание, скрип колес, - все это по мере приближения к городу становилось ярче и громче, девушку, идущую по городской окраине, словно затягивало в эту огромную пеструю воронку… Пройдя несколько кварталов, Мирина увидела купол храма Весты в роще на склоне Палатинского холма. Спустя немного времени, гетера уже поднималась по полукруглым ступеням под своды храма. храм Весты
Мирина: >>>храм Весты Когда Мирина вернулась на виллу, солнце, плавившее город и его окрестности, стало мягче и устало клонилось к горизонту. Гетера с удовольствием отметила, что конь готов, кивнула Креспу и зашла в дом. Служанка приготовила нехитрую трапезу – фрукты, пирог, вино, сосуд с чистой прохладной водой. Несмотря на непростой день, Мирина не чувствовала себя голодной, поэтому почти не притронулась к еде. Ею уже овладевало то волнительное нетерпение, которое предшествует долгожданному событию. Она обошла все комнаты, раскрывая тяжелые сундуки и ларцы, перебирая дорогие ткани и наряды. Прохладные шелка, мягкая шерсть касались ее пальцев, но не замедляли их торопливого порхания на ворохом богатств, за которые модницы Рима готовы были бы отдать многое. В этом великолепии не было того, что искала Мирина. Наконец она открыла тяжелую кованую шкатулку с изображением воинственной полуобнаженной всадницы. Там, аккуратно свернутое, лежало пропитанное запахом времени грубое полотно. Мирина осторожно развернула его. Это была очень короткая туника из грубой холщовой ткани. Кое-где она была разорвана и разрывы явственно свидетельствовали о борьбе, в которой побывала когда-то ее обладательница. Несмотря на потрепанный вид, ткань совсем не истончилась, скорее наоборот – стала грубее и плотнее. Мирина попробовала надорвать подол туники и не смогла. «Я нашла ее», - подумала гетера. – «Я посмотрю в глаза своего прошлого». Трудно сказать, почему тогда, десять лет назад, попав в дом претора, она не позволила сжечь ее запачканную кровью изорванную одежду. Кожаный пояс с тяжелой кованой пряжкой забрал у нее легионер еще на пути в Рим – забавная вещица на память об удачном трофее. Гетера долгие годы хранила свой нехитрый сарматский наряд, ставший для нее связующей нитью с ее прошлым и с ее болью. Нить пора было оборвать. Слишком сильную боль причиняла она, натянувшись между римскими холмами и сарматскими степями. Мирина отправилась в конюшню. Острым кинжалом, который всегда был при ней, она распорола холщовое полотно на две длинные ленты и плотно свернула их в тугие клубки. Среди конской упряжи и прочей хозяйственной утвари были найдены две небольших цепи – каждая как раз была длиной от ладони до плеча. Мирина с трудом разогнула два кольца на старой уздечке и закрепила на них клубки из ткани. Ленты полотна были переплетены так причудливо и плотно, что холщовый шар казался литым. Соединив цепи с кольцами, девушка сложила из обрезков кожи две петли и пропустила их сквозь свободные концы цепей. Выпрямившись, Мирина продела ладони в петли и взмахнула руками. Цепи с шарами взлетели, описав причудливую дугу. Гетера улыбнулась. «Кресп! Веди Грома», - радостно крикнула она.- «В развалинах жертвенника есть сосуд со смолой?». «Есть, госпожа, - откликнулся Кресп. – Я был там сегодня с лошадьми и приготовил сосуды со смолой и несколько факелов на случай, если Вы отправите коней в ночное». «В ночное отправлюсь я», - улыбнулась гетера. Кресп кивнул. Он догадался о намерениях своей госпожи и тайно восхищался тем, что она затеяла. Когда сумерки сделали воздух прохладным, а очертания предметов - расплывчатыми, ворота виллы Белецца распахнулись, и из них вылетел казавшийся в полумраке почти черным огромный конь. Его всадница была одета в короткую тунику, которую поддерживал кованый пояс, высокие кожаные сандалии с металлическими украшениями, ее темные волосы развевались, удерживаемые лишь золотым зажимом, руки от кисти до локтя были скрыты медными браслетами, которые тускло блестели в вечернем свете. Римской гетеры не было. Пришпорив коня и воинственно крикнув, амазонка скрылась в ночной степи. >>>развалины старого жертвенника
Суламита: >>>лавка(она же дом)Суламиты Суламита с Нубом добрались быстро, но коню, несшему нехуденькую матрону и могучего нубийца, дорога явно показалась долгой. Едва седоки спешились, он шагнул к воротам виллы, потянул воздух и тихонько печально заржал в сторону полуразвалившейся конюшни. Мита окинула опытным глазом строения и тоже пригорюнилась. То ли от картины запустения и вопиющей бесхозяйственности, то ли от перспективы обратной дороги. - Нуб, назад я пойду пешком. - категорично заявила она - Два осла на осле осла - такое зрелище, за которое надо брать деньги. А я не помню чтоб в нас кинули хотя бы асом. Пойди позови здешнюю прислугу, моей... спине уже не помешают хозяйские подушки.
Нуб: >>>>лавка(она же дом) Суламиты Нуб сочувственно посмотрел на хозяйку, пытающуюся незаметно потереть то, что она стыдливо окрестила спиной, только взглядом сказал "а я тебя предупреждал, женщина" и направился к дому. Там переговорил с вышедшей на крыльцо служанкой и вернулся с докладом: - Госпожа Мирина уехала и раньше утра её не ждут. - он немного замялся и прибавил - Одна. В степь. К старому жертвеннику. Служанка сказала - коней повела в ночное - Нуб озадаченно почесал затылок.
Суламита: "В уме ли эта девочка? Что она себе думает? Предместья полны голыдьбы и ворья, степь - беглыми рабами, а она разъезжает как по форуму, да ещё и без слуг! " Мита насупилась и тоскливо поглядела на коня, ответившего ей точно таким же взглядом. У жертвенника Суламита бывала ещё в далекой молодости, когда муж вывозил её с сыновьями на прогулки. Место было диким. Она сажала зубы и сквозь них приказала: - Поехали, Нуб. - и уточнила будничным тоном - Нож при тебе? >>>развалины старого жертвенника
Нуб: Нуб уже устал удивляться хозяйке, поэтому только кивнул, подсаживая её на скакуна, окончательно смирившегося с ослиной участью. >>>>развалины старого жертвенника
Нуб: >>>развалины старого жертвенника Отпустив поводья и предоставив Плуту самому разбираться где его ждет долгожданный ночной отдых, Нуб думал об увиденном и услышанном. Очищение огнём - вот что делала амазонка. Так прижигают раскаленным железом страшную рану, чтоб заражение не охватило целиком, так жгут чумной барак, чтоб спасти ещё здоровых людей, так болью выжигают начавшее чернеть сердце, чтоб любить оставшейся частью... Ведь даже половины его хватит для любви... Когда конь подошел к воротам виллы и просительно заржал, новая песня нубийца была дописана.
Мирина: >>>>развалины жертвенника Гром влетел в распахнутые ворота виллы, разбудив спавшего в конюшне Креспа. Старик вышел, кряхтя и разминая затекшие ноги, но, увидев, Мирину и ее разгоряченную поездкой гостью, сразу приободрился. Взяв Грома под уздцы, он помог женщинам спешиться и повел коня в стойло, из которого уже доносилось встревоженное ржание Плута. На крыльцо выбежала служанка и, всплеснув руками, исчезла в полумраке дома, откуда шел манящий запах свежеиспеченного хлеба. Мирина, поддерживая Суламиту под руку, чтобы та не оступилась на еле видимых в темноте ступеньках, ввела гостью в дом. - Этот вечер был длинным, и, по-моему, мы заслужили отдых. Устраивайся, Суламита, надеюсь тебе будет удобно, - с этими словами гетера завела гостью в небольшую, но роскошно убранную комнату. Невысокую кровать покрывал тонкий шерстяной ковер с восточным орнаментом, на стене тускло поблескивал меч в инкрустированных разноцветными камнями ножнах, на столике уже ждал приготовленный предусмотрительной служанкой ужин - теплый хлеб и молоко. - Мои покои напротив, - показала Мирина. Я пришлю служанку, чтобы она помогла тебе приготовиться ко сну. Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь позвать ее. Или меня.
Суламита: >>>развалины старого жертвенника - Этот день был бесконечным, Мирина. А вечер мне понравился - глядя в глаза гетере ответила Мита - я видела жрицу огня и летала как похищенная богом нимфа - и она звонко, молодо рассмеялась - Этого хватит чтоб всю ночь смотреть десятки нескучных снов и не беспокоить ни тебя, ни служанку. Спасибо. Пусть боги пошлют тебе спокойную ночь. ......................................................................... ...она разбежалась, оттолкнулась от земли и полетела. В груди защемило, мир стал в два раза ярче, замелькал пестрым покрывалом площадной танцовщицы... а полет все не кончался. Он длился так долго, что она успела услышать и далеко разносящийся над рекой звук гонга, возвещавший о времени раздачи хлеба беднякам, и девичий глумливый смех позади себя "Кто? Митка? Эта трусиха никогда не прыгнет, она собственной тени в ясный полдень боится..." и она начала падать, резко, неотвратимо, ухнула в воду сорвавшимся со скалы камнем, выбитый из груди воздух комом застрял в горле, вода забивала нос, затекала сквозь плотно зажмуренные веки.... Суламита выдохнула, широко распахнула глаза... и тут же закрыла их снова, спрятав лицо в подушку от яркого лучика, пробившегося сквозь голубые занавески. Некоторое время Мита соображала как долго она проспала, открывать глаза не хотелось и она пыталась понять это по звукам. Не услышав кухонной суеты служанок и уличного гвалда просыпающегося Города, а уловив вместо этих привычных шумов пение птиц, она несколько раз потянулась, нежась в утреннем покое, пока тело, горячее и странно легкое, не напомнило ей о событиях вчерашнего вечера. Огненный танец, пир на жертвенном камне, бешеная скачка по ночной степи... И сильные требовательные руки, умащивающие её целительным притиранием. Сладко заныли бедра там, где вчера их сжимали мускулистые бёдра амазонки... Мита вспомнила вечер в мельчайших подробностях, которые память услужливо подавала яркими и отчетливыми, и щеки её запылали. Она не была ханжой, по молодости даже один раз участвовала в празднестве Венеры Плодотворной... но ей не понравилось. Настолько не понравилось, что потом, увидев в термах как какая-нибудь холёная патрицианка игриво шлепает по гладкой ляжке юную рабыню, она тут же отворачивалась. А вчерашнее... вчерашнее ей просто не с чем было сравнить. Решив списать все на коварные проделки вина, которое они с Мириной пили неразбавленным, Мита встала с ложа... и тут же поняла что не разбавляли они его зря. Залпом выпив нетронутое с вечера молоко, она оделась и тихонько вышла в сад. Залитая утренним светом, утопающая в цветах и зелени вилла казалась обиталищем нимф, а бассейн - священным источником. В доме все ещё спали, и Суламита, не став беспокоить служанок, нашла купальню, опрокинула там на себя ведро холодной колодезной воды, накинула тунику на мокрое ещё тело и отправилась осматривать владения амазонки. Перед конюшней она остановилась надолго, сокрушенно качая головой и досадливо прицокивая.
Мирина: Мирина проснулась, и, скинув с себя покрывало, нагая выбежала к бассейну. Утренняя прохлада освежала, мраморные плиты вокруг бассейна еще не успели нагреться, и гетера, не раздумывая, нырнула, не утруждая себя спуском по блестящим в первых лучах солнца ступеням. Она проплыла под водой к противоположному краю, представляя себя морской нимфой, чувствуя, как просыпается и разогревается в движении тело. Вынырнув, Мирина оперлась на украшенный мозаикой бортик бассейна и, закрыв глаза, подставила лицо ласковому и не жаркому еще солнцу. Она не боялась загара, чем немало удивляла знатных римлянок, тративших большую часть дня на отбеливание и разукрашивание лица. От природы смуглая кожа сарматки не темнела, а словно светилась изнутри - казалось, что солнце не обжигает, а наполняет ее. Подтянувшись, Мирина легко выбралась из бассейна и легла на низкую деревянную скамью, стоявшую у самой воды. Капли воды вспыхнули на сандаловой коже словно алмазная россыпь, тело, наслаждаясь рождающейся в нем силой, напряглось, мокрые волосы темными змеями обвили упругую высокую грудь и поднимались и опускались в такт дыханию, отчего казались живыми. Мирина прогнулась, как прогибается кошка, и замерла, закрыв глаза, отдаваясь солнцу, позволяя ему проникнуть в нее, согреть и остаться внутри. Это было высшим наслаждением - лежать нагой у бассейна, не думая ни о чем - словно ничего в мире не существовало, кроме теплых лучей, шепота листьев и плеска воды. Это было также прекрасно, как танец костра в ночной степи... "Суламита", - вспомнила Мирина, продолжая нежиться на солнце. Тут ей показалось, что дверь в комнату гостьи уже была открыта, когда она пробегала мимо. Вероятно, привыкшая к суете и заботам в городе, Суламита встала раньше и отправилась осматривать виллу. Мысль о том, что гостья может искать ее и прийти сюда не вызвала у гетеры ни беспокойства, ни смущения. Мирина не могла объяснить себе, почему так легко и спокойно становится ей в присутствии Суламиты - словно они уже были близки и знали друг друга когда-то... Вдаваться в размышления не хотелось. Наслаждаясь солнцем и воздухом, наполненным ароматами цветов и свежестью моря, ощущая, как скользят по телу прохладные капли, очерчивая изгибы груди, оставляя влажные дорожки на животе и замирая у темной линии внизу, у бедер, Мирина подумала: "Она придет сюда, если захочет. Еще немного солнца, еще немного..."
Суламита: Вдоволь нагоревавшись над развалинами конюшни, в разрушенной части которой спокойно дрыхли 4 крепких с виду раба, пересчитав каждое неухоженное дерево, каждую растрескавшуюся плитку дорожки которую стоит заменить, недоуменно проводив взглядом конюха, уводящего коней на выпас через главные ворота и не заметившего оставленных подопечными на мраморе кучек навоза, Суламита решила что пора будить это сонное царство и для начала собралась озадачить служанку хотя бы завтраком."Как бы предложить Мирине помощь так, чтоб не обидеть?" Судя по обстановке, гетера явно умела и добывать деньги, и тратить их, но совершенно не умела вести дом.... "Ну, не мудрено, если утро начинать не с указаний слугам, а с возлежания у бассейна" - подумала Мита, войдя в атрий. Нимфа лежала у священного источника и была вполне достойна похищения Юпитером. Любого другого Суламита отчитала бы за такое безделье вслух или про себя... но, как ни странно, при виде кошачьи нежащийся на солнце гетеры, она только улыбнулась - так естественно было утреннее купание амазонки. Мита вспомнила свой сон, скинула влажную тунику, нырнула, вышла, отфыркиваясь, из бассейна и уселась на скамью в ногах хозяйки дома, подставив лицо утреннему солнцу. - Красиво тут у тебя, Мирина.... Только запущенно немного и конюшня это просто... - она прикусила язык, поскольку приличное слово не хотело находиться.
Мирина: Мирина открыла глаза и, посмотрев на Суламиту, улыбнулась. Вчерашняя поездка пошла ей на пользу - спина была прямая, плечи свободно расправлены и, судя по ранней и кипучей деятельности, самочувствие у гостьи было хорошее. - Конюшня никуда не годится, ты права. И, боюсь, Креспу с рабами не под силу будет ее исправить. Неплохо бы найти толкового управляющего, но это сложно... Это место дорого мне, и я не хочу, чтобы оно утратило свое очарование. Вилла, конечно, запущена, но надо признаться, мне это даже по душе - не люблю я лощеной роскоши римских дворцов. Здесь, в этом потаенном уголке, где природа установила свои законы, есть своя прелесть... Здесь чувствуешь себя ее частью, освобождаясь от всего, что не является тобой... - Тебе сегодня лучше, Суламита?
Суламита: Мита лениво потянулась, подумав что неделька-другая на такой вилле, вдалеке от суеты Города - и она сама бы мурчала у бассейна каждое утро... И, ухватившись за возможность помочь спасительнице непутёвого, ответила: - Хороший управляющий в наше время бесценный клад. Так сразу купить не удастся, придется побегать. Давай я оставлю тебе Нуба денька на четыре, он приведет твоих ленивых слуг в чувство и разберётся с конюшней. Да и купцы продадут необходимое дешевле управляющему Валерии Максимы. В Риме имена имеют забавную власть над людьми.... А коней пока можно поставить у меня, два свободных стойла есть, конюшня добротная. Если у тебя найдется на чем писать, я прямо сейчас пошлю Нуба в город за материалами. Это самое малое что я могу сделать для тебя, в благодарность за спасенную спину. Ей хорошооо - и она снова нырнула, с разбега, чуть взвизгнув, совсем по девичьи.
Мирина: Не дожидаясь, пока Суламита вынырнет, Мирина вскочила со скамьи и, легко оттолкнувшись от бортика, нырнула следом, войдя в воду почти бесшумно, как входит острый нож в сочную мякоть фрукта. Опередив свою гостью, гетера появилась из воды прямо перед ней - так близко, что их тела соприкоснулись и, не скрывая своей радости, в которой, пожалуй было больше восторга от чудесного утра, чем облегчения от решения хозяйственных забот, кивнула: - Я согласна, Суламита. Вероятно, Боги послали мне тебя, как еще иначе объяснить такую удачу. Раз уж твой Нуб освободит мне не только мысли, но и время - позволь отблагодарить тебя и предложить свою помощь: я сама отвезу тебя в город. С этими словами Мирина снова окунулась, обдав Суламиту фонтаном брызг. Вынырнув, она, смеясь, плеснула в нее водой, лукаво подмигнув: - После завтрака, конечно. После завтрака!
Суламита: Мита, резким движением ладони по поверхности воды, окатила амазонку в ответ и заявила: - А без завтрака, Мирина, и все твои рабы не смогут сдвинуть меня с места! - ответно смеясь, она вышла из бассейна и в задумчивости остановилась перед влажной, не слишком свежей туникой. После двойного омовения влезать в неё не хотелось.
Мирина: Поймав взгляд, Мирина схватила Суламиту за руку и повлекла за собой - от бассейна, через дворик внутрь дома. Пробежав по полутемному коридору, они свернули и оказались в спальне хозяйки. Развеселившаяся гетера прокружилась по комнате, держа свою удивленную гостью за руки, и, ликуя от возможности угодить ей, распахнула один за одним три огромных кованых сундука, в которых лежали лучшие ее наряды. - Выбирай, Суламита! Мы сделаем из тебя такую красавицу, что за тобой начнет ухаживать сам цезарь! Мирина растянулась на леопардовой шкуре у кровати, по - прежнему не заботясь о собственной наготе, и предоставила Суламите самой выбрать наряд по вкусу.
Суламита: Тихонько ойкнув, Мита замерла над роскошными тканями, а спавшая в ней четыре долгих года женщина пробудилась и, наоборот - заметалась между сундуками. После непродолжительной внутренней борьбы женщина победила. - Нет, ну это невозможно! Мирина, если бы я ограбила гробницы фараонов, мне и то было бы проще выбрать... Помоги? Суламита тряхнула волосами и те черной волной разметались до пояса. Она вытянула алую с золотой вышивкой тунику, приложила, и спросила хозяйку взглядом "оно?"
Мирина: Мирина кивнула, не скрывая восхищения: - Тебя не узнают твои собственные сыновья, Суламита! - воскликнула она, подходя к явно довольной женщине. - Позволь мне, - гетера помогла Суламите надеть тунику и, открыв стоявшую на столике массивную шкатулку, достала оттуда золотую застежку - брошь в виде полусферы, украшеной крупной жемчужиной. Ловко закрепив ее на плече Суламиты, Мирина отошла на шаг и полюбовалась своей работой. Затем достала из сундука тонкую тунику цвета слоновой кости, украшенную орнаментом в виде волн, и оделась сама. - Теперь волосы! - приказала она, усаживая Суламиту перед столиком с туалетными принадлежностями. Расчесав еще влажные пряди, Мирина заплела их в тугую косу, которую уложила на затылке причудливой спиралью, закрепив заколкой. Затем она проворно выпустила несколько вьющихся прядей надо лбом, придавая прическе обворожительную небрежность. Тут пальцы ее коснулись тонкого шрама, идущего от брови к виску. - - Откуда это у тебя? - спросила Мирина, нахмурившись.
Суламита: Суламита радовалась давно забытым ощущениям как ребёнок сладостям и даже не протестовала против застёжки. "Потом отдарюсь, тем более золото уже привезли... Ай, какие прядки получились!" Она заулыбалась своему отражению... Но, услышав вопрос, выронила золотое зеркальце. Печально зазвенев, оно упало к ногам Мирины. - Я пыталась спасти... одного человека. От толпы. Не смогла - слова вырвались неожиданно для неё самой, и она тут же пожалела что боги наделили её языком.
Мирина: Мирина подняла зеркальце и, проведя пальцем по еле заметной трещинке на своем отражении, ответила: - Однажды я видела, как безумна бывает толпа. Мне тоже пришлось спасти человека. Я спасла. Правда, это было давно, и с тех пор я ничего не знаю о нем... О ней... Расскажи мне, как это было, Мита?
Суламита: Так откровенна была с ней все их недолгое знакомство гетера и так не похожа она была на всех, кого Суламита знала в Риме, что ей первый раз за несколько лет захотелось поделиться болью, тяжелой могильной плитой лежащей на сердце. - Мирина, там, у жертвенника, ты пела о любви... Ты сможешь понять. Я любила мужчину. Доброго, веселого, верного. И он любил меня. Но было много обстоятельств из за которых мы не могли соединиться... Сейчас они кажутся мне такими пустяками... Тогда это казалось важным. Если б я только знала! - она с силой стукнула кулаком по ноге, а затем беспомощно уронила разжавшуюся руку, словно отпуская то, что не в силах была удержать - Он не любил большие города, как и ты говорил, что на природе... душе лучше. Хотел увезти меня в Грецию. Надо было его послушать. Этот город убил его, убил без вины. Он был евреем. В Империи это само по себе - проклятье. А он был ещё и христианин - Мита заглянула в глаза амазонки, пытаясь разглядеть что она думает о сказанном. во взгляде гетеры было что-то странное, но это было не презрение и Суламита продолжила - Это неправда, то что про них говорят, Мирина. Они не поджигали город. Не знаю как тебе объяснить... они просто не смогли бы, не стали. Но люди считают иначе. Задолго до пожара о христианах ходили странные, лживые слухи. Может потому что они так не похожи на других... римлян. Однажды ко мне в лавку прибежал его раб, весь в крови, и закричал что хозяина убивают на рыночной площади. Я была одна - ни сыновей, ни Нуба, но у меня не было времени думать и рассуждать, я побежала... Мой любимый лежал в пыли, кровь была везде, а люди... один бил его камнем по голове, другой пинал ногами в живот, толпа вокруг бесновалась. Я схватила нож с прилавка мясника, кинулась на них, думала - отобью его... Но я опоздала. Опоздала, Мирина! Потом меня ударили в голову. И больше я ничего не помню. Очнулась дома. Даже на похороны не попала. Его похоронила семья. Не знаю какой огонь опалил тебя, сарматка, а меня каждый день, все четыре года жжет мысль о плутоновом пламени, полыхающем в глазах этих людей. Этот шрам выжгли их глаза, Мирина.
Мирина: Воистину, нам, смертным не дано понять замыслы богов, - тут Мирина запнулась. - Или бога. В тот проклятый день, Суламита, я шла в лавку ювелира в сопровождении рабов. Проходя через городскую площадь, я услышала рев толпы, крики: "Христианин! Он христианин!", глухие удары падающих камней... С возвышения у фонтана в центре площади мне было хорошо видно, что происходит. Толпа бесновалась, и, судя по неестественной позе, в которой замер в пыли темноволосый мужчина, спасать его было уже поздно. Толпа продолжала закидывать камнями его неподвижное тело, крики женщин смешивались с проклятиями мужчин, но не нашлось никого, кто остановил бы это... Внезапно одна женщина - лица ее я не разглядела - вырвалась из кольца зевак и кинулась в центр этотого безумия... Не знаю, вероятно, она была тогда еще более безумна, чем они - ведь подобный поступок - это верная смерть. Но почему-то я понимала ее. Она спасала любимого, не думая о себе - просто потому, что без него не мыслила и себя. Любовь дороже жизни, Суламита. Я видела, как женщина упала без сознания. Я приказала рабам немедленно вынести ее из толпы - иначе слепое стадо просто бы затоптало ее - и доставить к лекарю. Я не знаю ни ее имени, ни положения, ни занятий. Лекарь был вознагражден за свои услуги и сообщил, что с ней все в порядке, и, кроме небольшого шрама, нет никаких последствий от удара. Я никогда не искала ее, хотя иногда думала о ней. Женщина, способная отдать жизнь во имя любви, может все. Любовь - это самая сильная религия. Мирина нахмурилась и медленно, словно слова жгли ее изнутри, сказала: - Тогда, на площади, услышав крик: "Христианин!" я вспомнила о своей боли. Я ищу христиан, Суламита. По слухам, у них есть то единственное, во что я пока еще верю - любовь. Моя живая любовь из плоти и крови, которую я ищу уже десять лет - с тех пор, как нас разлучили на восточных границах Рима...
Суламита: - Лекаря звали Левий - это было утверждение, а не вопрос. Суламита взяла руку гетеры и приложила её к своему лбу - Благодарю тебя. Моя жизнь - твоя, мой дом - твой дом. Она встала, заглянула Мирине в лицо и, увидев там озера боли, не колеблясь сказала: - Мы найдем этого человека. У меня остались знакомые среди христиан и они мне доверяют. Скажи как зовут того, кого ты ищешь и какие у него приметы - я сделаю все возможное. - Суламита провела ладонью по шраму и впервые за несколько лет почувствовала его не холодной уродливой веревкой, а маленькой теплой венкой. - Знаешь, Мирина, слишком много событий для двух суток. Отвези меня домой. Я чувствую, что мне надо побыть одной и о многом подумать. Особенно о христианах. Но сперва позавтракаем - она улыбнулась, пытаясь улыбкой согреть глаза амазонки. - И заедем в лавку перса - золото уже привезли. Ты обещала что не откажешь, а мне теперь будет вдвойне приятнее сделать тебе подарок.
Мирина: Мирина кивнула и встала, жестом приглашая Суламиту следовать за собой. В большой зале уже был накрыт стол, служанка хлопотала над блюдами и кувшинами, а запах еды напоминал, что время завтрака давно наступило. Проходя по коридору, Мирина заметила, как к воротам виллы подошел изможденный темноволосый мужчина. Его одежда больше походила на рубище нищего, от тяжелой физической работы вены узлами выступили на руках и ногах. Мужчину встретил Кресп. Они обменялись парой фраз, Кресп протянул пришельцу узелок с хлебом, несколько мелких монет блеснули, переходя из ладони в ладонь. Затем мужчина наклонился к старику и что-то прошептал ему. Кресп кивнул. Нищий поклонился, крестообразно сложив на груди руки, и, выйдя за ворота, свернул на дорогу, ведущую к холмам, в сторону от Рима. Взгляд Мирины стал тяжелым, как становится тяжелой ноша в долгом пути. Усадив Суламиту и приказав служанке исполнять любое желание гостьи, она вышла в сад, где ее уже ждал Кресп. То, что старик общается с христианами, она знала давно. А Кресп, в свою очередь, знал, каких богов ищет его хозяйка. Любые крупицы информации собирал верный ей Кресп, но они были так ничтожно малы, что не давали даже тени надежды. Сейчас старик явно узнал что-то очень важное – так он торопился и нервничал. Подойдя к гетере так близко, как он мог себе позволить, он шепотом стал пересказывать услышанное, сбиваясь от волнения. Мирина слушала молча, лишь дважды перебив его вопросами: «Ты уверен? И что она ответила?». Кресп замолчал, внимательно глядя на свою хозяйку и пытаясь угадать ее реакцию. Гетера молчала и ни один мускул, ни один нерв не дрогнул на ее прекрасном лице. Через несколько минут, придя в себя, она отпустила Креспа и вернулась в залу. - Прости, Суламита, хозяйственные дела, - коротко бросила она, придвигая к себе блюдо. Однако к еде гетера не притронулась - слишком она была погружена в свои мысли. … ...И идет с христианами девушка, похожая на нее, как сестра… Она идет за их вождем, не веря в других богов, кроме него. Братия зовет ее Анна, но имя ей… Имя ей степь и свист летящей стрелы. Амага. Только высокий браслет да мозоли от лука на пальцах выдают в ней сарматку. И он говорил с ней. Он говорил о Мирине, о той, что ищет ее на земле и под ней – уже десять лет, он звал ее, звал Амагу, умолял пойти с ним… И она отказалась. Ее место рядом с ее мужчиной, ее путь слился с его путем. В катакомбы и на казнь – она всюду будет следовать за ним. Она забыла Мирину. У нее нет прошлого. Мирина почувствовала, как обрывается внутри нить, на которой держалось сердце. Она пристально посмотрела на Суламиту. Она спасла эту женщину, любившую христианина, и вот теперь христианин забрал любовь у нее. Еще час назад гетера была готова поверить в живое, человеческое тепло, исходившее от Суламиты– так внезапно ставшей ей близкой – и вот теперь она уходит, ей «надо подумать о христианах». Все думают о христианах, любят, отдают себя – и никто, никто никогда не отдал и доли этой самоотверженности ей, никто не пошел за ней сквозь время, никто не остался рядом вопреки всему. Мирина смотрела в пространство невидящими глазами, и Рим горел внутри нее. Рушились дворцы и храмы, пепел садился на мрамор статуй, превращая их в тени, крики и плач наполняли воздух. Не было вечного города, как не было самой вечности. Бледная и тихая, гетера встала из-за стола: - Прости, Суламита, мне что-то нездоровится. Я прилягу ненадолго. Я прикажу рабам приготовить носилки, они доставят тебя домой. Давай встретимся в лавке позже, когда спадет жара, - с этими словами Мирина вышла из залы. Закрыв дверь в спальню и задернув шторы, Мирина опустилась на мягкую шкуру леопарда у кровати и закрыла глаза. Ее родители улыбаются, когда она – совсем малютка – тянет руку к колчану со стрелами. Ее первый конь осторожно берет угощение с ладони, фыркая и щекоча руку. Вместе с Амагой она падает в высокую траву и смеется, глядя, как кружится над ними небо цвета индиго, смеется, пока смех не обрывается поцелуем. Огненный вихрь вспарывает темную кожу ночи, а Суламита, освещенная огнями факелов в руинах жертвенника, восхищенно смотрит на амазонку… Тихо, почти шепотом, Мирина запела: Пламя взвивается. Рим горит, На горизонт разливая дым. Все, что мы создали – там, внутри, Было нам небом и будет им. Ты навсегда остаешься в нем Болью и светом моих очей. Если теряем себя – живем. Если теряем любовь – зачем? Глупое сердце, твоих стихов Мало, чтоб ты продолжало петь… Знаешь, а смерть принимать легко – Легче, чем Риму во мне гореть. Кинжал, молнией блеснувший в складках одежды, оборвал песню, входя в межреберье, как входив ключ в замок каторжника, освобождая его. Ни капли крови не упало на бархат дорогой шкуры. Амазонка умела владеть оружием, даже убивая себя. Раскаленное солнце поднималось над Римом, лавой прорываясь сквозь задернутые шторы. Начинался новый безумный день. Вечный день. В вечном городе, которого не было.
Суламита: Сперва не придав большого значения визиту нищего на богатую виллу, Суламита присмотрелась к пришедшему, увидев как помрачнела Мирина. Она не могла слышать тихого разговора, но разглядела мелькнувшую в прорехе деревянную рыбку на кожаном шнурке. Когда хозяйка спешно оставила её, а потом вернулась бледная и даже не притронулась к завтраку, Суламита поняла, что полученные известия были печальными. Она хотела спросить, сказать что-нибудь утешительное, но взгляд, в котором читались не только безнадежность, но и непонятный упрек остановил её. Мирина ушла, извинившись недомоганием, а Мита все не находила себе места от тревоги. Кусок не лез в горло, хотелось пойти в комнату гетеры и попытаться хоть как-то помочь её горю, но та ясно дала понять, что хочет уединения. В смятении, Суламита подозвала служанку и приказала спросить у хозяйки может ли гостья зайти попрощаться перед отъездом. Служанка ушла и долго не возвращалась, а потом Мита услышала истошный крик. Она рванулась в комнату... и окаменела на пороге. Рабыня лежала в обмороке у ног мертвой госпожи. До крови закусив губу, Суламита подошла к Мирине, вгляделась в прекрасные, умиротворённые черты, с которых смерть милосердно стёрла следы страдания, погладила её по волосам, убрала упавшую на лицо прядку... Гетера казалась спящей. - Я снова опоздала... но ты так хотела спать... Спи, девочка. Пусть та, кого ты любишь, будет с тобой в этом сне... Тихо плача, Суламита вышла из комнаты и позвала Креспа. Тот явился сразу и она как можно мягче сообщила ему о случившемся: - Мужайся, старик. Твоя госпожа последовала за той, чью смерть не смогла пережить. Скажи мне, есть ли кому позаботиться должным образом о её проводах? Кресп непонимающе помотал головой, глаза его расширились. - Она заколола себя, узнав о смерти христианки. Очнись, раб! Все что мы можем сделать - проводить её в последний путь достойно. Кресп упал на колени, словно ему подрубили ноги, и заколотил кулакам по земле, выкрикивая проклятия христианам, Амаге, беспощадным богам... Суламита содрогнулась от его богохульств в такой момент, вскипела злость, вытесняя навалившееся отчаяние, давая выход горю... Она схватила раба за волосы, встряхнула и что было силы отхлестала по щекам. Взгляд Креспа стал осмысленным, а плечи затряслись от рыданий: - Амага жива! она жива, эта сука, а моей любимой госпожи нет... Сбиваясь на проклятия и причитания, преданный раб гетеры рассказал Суламите все что знал сам. Глаза её недобро сузились: - Жива, говоришь, и даже до разговора не снизошла? Вот как... Она резко развернулась и пошла в комнату гетеры. Служанка пришла в себя и безутешно рыдала в углу. Мита прикрикнула на неё и с пинком отправила за Нубом. Затем нашла свою тунику, так недавно скинутую весёлым жестом, переоделась, аккуратно положила на свои места алое одеяние и заколку. - Ты сделала мне два бесценных подарка, девочка. Мне не надо других - пробормотала она про себя - я возьму только это, и отдам... той... чтоб золото вашей родины жгло её память, как она сожгла твоё сердце - с этими словами Суламита сняла с руки гетеры сарматский браслет и, поцеловав лоб Мирины, вышла навстречу спешащему Нубу.
Нуб: Поняв все ещё из скорбных воплей присланной за ним служанки, Нуб хмуро и озабоченно посмотрел на хозяйку. Та не рыдала, в обморок падать не собиралась, но в глазах была такая горечь, что он негромко, сочувственно сказал: - Держись, Мита... - но, заметив что она сильно злится, сменил тон - Что прикажешь, госпожа?
Суламита: - Судя по тому, как её вышвырнули из дома претора, заниматься её похоронами там никто не будет, а родных у неё в Риме нет, она мне говорила что вся её семья осталась в сарматских степях. Я похороню её за свой счет. Но оповестить брата претора надо, она ещё не успела вступить в права наследования и все это - его - Суламита говорила сухо, деловито, но злость и тоска прорывались сквозь сухость, как срываются с высоких туч самые тяжелые капли - Сперва поедешь с известием в дом претора. Скажешь, что преданная гетера Гая Куриона не смогла пережить его смерти и достойно заколола себя, последовав за ним. Потом позаботься о плакальщицах и прочем, и возвращайся сюда. До похорон присмотришь за приготовлениями, рабами и имуществом. Я вернусь домой на носилках. Все. Иди.
Нуб: - Слушаюсь, госпожа - ответил нубиец и пошел седлать Плута. Подойдя к конюшне, он услышал что кони бьются и хрипят. Кресп сидел привалившись к стене, сгорбившись и уронив голову в колени. Нуб тронул его за плечо... раб медленно повалился на землю. Он тоже был мертв. Старое сердце преданного Креспа не выдержало горя. Нуб наклонился над стариком и в этот момент , учуявшие смерть, взбесившиеся кони гетеры, снеся загородку, влетели из конюшни. Хрипя и взбрыкивая они стали метаться по саду, рабы кинулись их ловить, но скакуны вырвались и, роняя пену с боков, умчались в степь сквозь распахнутые ворота виллы. Созвав рабов гетеры, Нуб сообщил им о смерти хозяйки, велел позаботиться о теле конюха, напомнил приказание доставить Суламиту домой и поехал выполнять печальные поручения. >>>дом Гая Куриона, городского претора
Суламита: Приказав служанке не отходить от госпожи до прихода плакальщиц, Суламита тяжело опустилась в носилки, плотно задернула шторы, и всю дорогу смотрела на сарматский браслет невидящим взглядом, сжимая золото в кулаке так сильно, словно хотела чтоб отпечаток навсегда остался на ладони. Только подъезжая к дому она взяла себя в руки и спрятала браслет на дно корзины. >>>лавка(она же дом) Суламиты
прислуга: август, 23, утро Погреб опустошили полностью, распорядитель, поглядывая на небо, где сквозь тучи уже пробивалось солнце, торопил, приглушенно ругался, но они всё равно провозились с глыбами льда слишком долго. Повозка, за которой тянулся тяжелый запах бальзамических смол, выползла из ворот виллы только в четвёртом часу. Старый садовник, проданный вместе с виллой, долго смотрел вслед процессии, подслеповато щурясь на капли, оставляемые повозкой на успевших подсохнуть булыжниках. Но кроме этих ледяных слез никто не проронил ни слезинки - преданной служанки Мирины уже и след простыл, пепел строго конюха давно был вмурован под основание семейной усыпальницы Курионов, а остальные, сопровождавшие тело своей госпожи, думали только о том, как самим остаться живыми в доме с новым хозяином. >>>Дом Курионов
Публий: >>>Амфитеатр Внутри Белецца оказалась ещё лучше чем снаружи. На коллекцию оружия на стенах Публий просто загляделся. И потянулся бы рассмотреть поближе великолепные ножны в каменьях, если бы не надо было срочно расселять людей, собак, заказывать обед и отсылать неустойку домовладельцу, с облегчением расставшемуся с По и его сворой. Прачка и поломойка бегали по дому как бешеные белки прибирая и раскладывая вещи, четверо крепких сирийцев-на-все-руки (охранники, носильщики, ункторы, подавальшики...) спешно чистили бассейн и драили купальню, повар метался как ошпаренный, то и дело забывая где тут погреб, псарь, в итоге, сдался и не в силах угомонить почуявшую простор панонийскую свору, чуть не в ногах валялся, умоляя хозяина утихомирить хотя бы Отважного. Через час суеты, По сказал: - Ззззззз! - что означало крайнюю степень раздражения, послал всех к Аиду и пошел переодеваться. ...он выжал его до капли, в бассейне, как и обещал, смыв сурьму и белила, став похожим на деревенского мальчишку-варвара, из милости не отданного центурионом на растерзание своей сотне. Откинув мокрые пряди со лба, По устроился у него на плече и подал киликс: - Твоё эпирское чудовище снова лезет к гончим. - К Отраве? - полководец ещё не отдышался и получилось "каве". По облизал взглядом его подбородок и хихикнул: - Если бы. К Отважному. Вместе они смотрятся как мы с тобой... - Я похож на старого пса? - полководец попытался соорудить обиженное лицо, но было слышно, что сравнение с огромным свирепым молоссцем ему польстило. - Ты похож на старого пса, - подтвердил По, вытягивая ногу, чтоб потеребить под водой его мизинец своим. - Что сказали? На этот раз снова на лимес? - Почти. В Сирмий. - Когда? - голос не дрогнул ни на полноты. - Сегодня. - И ты молчишь?! Скотина вредная! Ненавижу тебя! - По стукнул по воде ладонью, залив полководцу рот, открытый для оправданий, и попытался вывернуться из под руки. Но держали его крепко. Немного побарахтавшись, он жалобно и обижено пискнул: - Есть хочу. Пойдем уже. ...Старого садовника, доставшегося вместе с виллой, По брезгливо рассмотрел со всех сторон и принялся гонять по саду, тыча пальцем в каждую требующую замены плитку, а у неработающего фонтана устроил такую истерику, что даже какой-то соседский мальчишка взгромоздился на ограду чтоб послушать. Привезенные с собой слуги предусмотрительно на глаза не попадались. По запнулся на каком-то особенно едком слове, которое садовник, судя по растерянному почесыванию плеши, не понял, резко вздохнул, приказал закрыть ворота, которые забыли запереть после отъезда полководца и ушел в дом. Всё-таки этот грубый нескладный мужик его сильно любил. По-своему. Как умел. И каждый раз, прощаясь, плакал как дитя в его колени, так как оба они понимали - он может не вернуться. По любил эти прощания, потому что в эти моменты почти любил своего лохматого, нелепого, грозного, нечастного полководца. Но после того, как за военным закрывались двери, слугам приходилось несладко.
Нерио: >>>>> Из винной лавки. У самой виллы Нерио забрал поклажу у телохранителя и велел тому возвращаться в лавку. Дождавшись, пока Арс скроется, он, периодически поправляя ремни, вошел в запущенный сад, осмотрелся - отличное место... У дверей он откинул по обыкновению скрывавший лицо плащ и коротко объявил открывшему дверь мальчишке: - Я к хозяину.
Публий: Недавно купленный псарь при словах незнакомца усмехнулся одними бровями "понятно что не ко мне" и проводил. По лежал на скамье у имплювия в позе "уйдите все и дайте мне умереть спокойно" - с мокрым платком на голове и трагически заломленной рукой, прикрывающей веки. Заслышав шаги, он вяло потянулся на звук, но увидев гостя, пружинсто встал, обводя пространство ладонью: - М? Как тебе? - с выражением девушки, спрашивающей у зеркала она ли самая красивая в империи.
Нерио: Нерио не понравились вскинутые брови, но при Публии он решил об этом не упоминать - мальчик был еще слишком молод и, возможно, хотел пожить. У имплювия он увидел, что перемена места жительства ровным счетом ничего не изменила, и на нетерпеливый вопрос ответил: - Для мертвой гетеры неплохо, но для тебя помпезности не хватает, - он присел на первую подвернувшуюся горизонтальную поверхность, поставил амфоры: - Аве, Публий. Две фалернского, одна помпейского. И я прихватил твоего любимого сыра в качестве подарка. Какие у нас новости?
Публий: По посмотрел насмешливо, несколько театрально раскинул руки и потянулся как под радугой. - Это дом. Первый раз дом. Теперь можно и без помпезности... - он прищелкнул, звонко, не глядя, и сирийцы материализовали круглый восточный столик с розовой водой для рук, киликсами, и сырным блюдом, - хотя ты прав. Надо немного шкур и золота. Там, там и в триклинии... Но ты невозможен! Мой уехал, у меня вилла, у тебя сыр, а ты о делах! Делааа, делаа... дела, - пропетое слово к третьему повтору превратилось в холодную короткую заточку, но сыр, не дожидаясь пока рабы нарежут, Публий отщипнул нежно. - У нас бывают хорошие новости? Убили какого-то восточного купца и там с ума посходили... - он все-таки дождался пока слуги покинут атрий, и улегся обратно на скамью, приглашая Нерио на соседнюю, в таких же уютных подушках. - Меня кладут под нового посланника. Ты его видел? Это змея! Допустим, я оттуда вернусь. Но как туда войти? Мой - представь! - предложил через антиохийскую гетеру. Стратег... Она или тоже замазана или конкурентка. Мне нужен тонкий неочевидный ход. Кое-что я выяснил... Ты наливаешь? - и принялся за сыр, словно и не говорил ничего, играя глазами и выдерживая паузу.
Нерио: - Там, говоришь... - Нерио коротко вздохнул, садясь на ложе. Об убийстве он уже был наслышан, однако понять, при чем тут Публий, пока не мог. - Гетера - это которая персиянка Дахи? Не думаю, что конкурентка. Кстати, если ты собрался с ней знакомится, то поторопись, у нее недавно был какой-то переполох с криками и обмороками. Того и гляди помрет от перенапряжения. Он омыл руки и взялся сразу за две амфоры, взвешивая их и демонстрируя во всей красе Публию: - Фалернского? - он поднял правую руку, - или помпейского?
Публий: По взмахом кисти отверг и помпейское и гетеру: - Скоро в Риме будет маааленькое кладбище гетер, - улыбнулся отнюдь не сочувственно. - Нет, она мне пока не нужна. Разве что это она или её слуги пощупали печень купцу с охраником. Но я сомневаюсь. И там сомневаются. Хотя бы потому, что она оказывала какие-то услуги Статилии и не стала бы рисковать так глупо лишаться её благосклонности. У посланника есть конь, - Публий мечтательно вскинул глаза, - с очаровательным именем Рассвет. Я мог бы прийти как покупатель, но слишком многие пытались - конь не продается. Он загнул один тонкий палец: - Мне там на такие покупки не расщедрятся, - загнул второй, - посланник посчитает меня дураком и долго я там не задержусь. А вот обмен... славный восточный обмен... долгий уютный разговор в духе "а что ты можешь добавить к этому?". Кажется, мне есть что ему предложить. Меч. Глупые курионовы слуги проворонили сокровище. Но я могу ошибаться, ты лучше в этом разбираешься, - не удержавшись, придал голосу немного застенчивости... вспомнил с кем говорит и просто ткнул пальцем в стену напротив: - Там.
Нерио: Он рассмеялся, разливая фалернское по киликсам: - В Риме чьих только кладбищ нет, кладбище гетер отнюдь не самое большое. - Нерио отрезал себе кусок сыра и не торопясь пережевывал, слушая рассуждения Публия о наместнике и коне, - почему бы им там не оставить в покое эти парфянские разборки и не обратить внимание на то, что сгорело больше половины римского хлеба в остийском порту. Это куда большая проблема, чем дохлый купец. Тем не менее он послушно встал, глазами проследив жест Публия, - и к стене подошел чересчур быстро. - Хопеш, булат, если не ошибаюсь. Инкрустации настоящего золота, не дутое... Мирра Куриона знала толк в хороших вещах. За это не только Рассвет - Закат с Сумерками выменять можно при хорошем торге, - он заботливо повесил меч обратно и вернулся к киликсу: - А ты уверен, что посланник вообще интересуется мальчиками?
Публий: - Сам ты мальчик, - надулся По, но ненадолго - удовлетворение от верности собственной оценки меча пересилило. - Заинтересуется, - пообещал безапеляционно и подмигнул. - А это тебе, коллекционер. Не знаю кого Курион присылал оценивать имущество, но этот кто-то явно был слепым. Достал из под подушки старинный индийский стилет, весь увитый виноградом тонкой чеканки, резко расширяющийся у рукояти, и протянул его как мастерица-вышивальщица узорчатый кошелечек поклоннику - "ничего особенного, сама вышивала... пять недель". - Вот. Безделица... И что там с портом? Проблема-проблема? Или просто проблема? - спросил скучающим голосом. На его взгляд все эти продуктовые вопросы были тоскливыми - поголодает плебс недельку, потом нового навезут. Хлеба или плебса.
полная версия страницы