Форум » Общественная жизнь » Табуларий » Ответить
Табуларий
Понтифик: Табуларий (лат. tabularium) — государственный архив в Древнем Риме, в котором хранились народные постановления и другие государственные акты (лат. tabulae publicae). Входит в комплекс строений римского Форума. В 78 до н. э. на Капитолийском холме рядом с храмом Сатурна Квинт Лутаций Катул Капитолин построил общий (для постановлений и финансовых актов) государственный архив (лат. tabularium или aerarium Saturni), остатки которого сохранились до наших дней. Фасад здания представлял ордерную аркаду, состоявшую из двух ярусов. Здание табулария — самое ранее из дошедших до нас сооружений, в котором была применена система римской архитектурой ячейки, сочетавшей в себе два противоположных конструктивных принципа — балочной и сводчатой конструкций. Кроме этого архива, в Риме существовали особые архивы как в отдельных городах Италии (муниципальные архивы), так и в главных городах каждой провинции (провинциальные архивы), а также особые архивы для различных светских и духовных корпораций, например для авгуров, жрецов и т. д. Императоры имели особый tabularium Caesaris. [more] http://ancientrome.ru/art/artwork/img.htm?id=1501 http://ancientrome.ru/art/artwork/img.htm?id=57 Хранили, например, рекомендации сената: текст рекомендации сената составлял председатель вместе с редакционной комиссией из нескольких человек. В этот текст с римской педантичностью включали дату, место и повестку дня заседания, состав редакционной комиссии, итоги голосования. Рекомендацию сообщали адресату или всему народу, а затем сдавали на хранение в городской архив, где она заносилась в официальный журнал — кроме тех случаев, когда на нее накладывал вето народный трибун. [/more]
Ответов - 82, стр:
1 2 3 All
Парис: Парис вдруг почувствовал, что все это время, пока они находились в табуларии, он испытывал сильное напряжение. Словно не хватало сразу: умения находиться в определенной ситуации, верных слов, сил и воздуха. И только когда Мэхдохт с нежностью потерлась о плечо и попросила "проводи, пожалуйста", Парис почувствовал и радость, и облегчение. Что-то было в нем, что так просто не решалось, что требовало внимания, участия и дополнительного изучения. Но прежде - требовало еще обнаружить себя в закоулках души. Он рефлекторно ощупал себя от груди до горла, будто проверяя свою цельность, будто где-то там и таилось это нечто, которое смутно намекало на свое присутствие и требовало, чтобы его нашли и изучили: - Конечно, - отозвался Парис, а рука так и застыла у подбородка, - пойдем, - ладонь соскользнула на левую часть груди, под которой билось, - "вот оно", - почти вопросительно подумалось Парису, а уверенности не было, никакого знака, что оно, не было, было, напротив, как-то странно, неуютно и неловко с этим внутри, поэтому он поспешил отвлечься, - по дороге я расскажу тебе еще что-нибудь про яблони... или лошадей... Или о чем захочешь, - прощально и неуклюже, будто закрывая нечто от обоих так, словно они его видели, кивнул Ветурию и Профундуму и вышел за дверь.
Мэхдохт: - Угу, - растерянно отозвалась Медок на говорливость Париса и шагнула в толпу незнакомцев. Она чувствовала себя подавленной, слабой, хрупкой настолько, что, казалось, тронь ее хоть пальцем, хоть взглядом – рассыплется в пыль. А люди, словно почувствовав это, так и норовили задеть то плечом, то неосторожным взмахом руки. Мэхдохт оглядывалась на них пустым взглядом, ежилась и робко шла дальше, неуверенная даже в том, что направляется в сторону выхода. Что-то глубоко внутри нее протестовало: хотелось стереть все раздражающее, как рисунок с песка. Только так она смогла бы начать строить планы, продумывать дальнейшие действия. А сейчас было слишком много впечатлений, задач, требующих немедленных решений. - Парис, - Медок устало прикрыла глаза, тронув лоб пальцами. – Пожалуйста, пойдем туда, где тихо и никого нет. Ты же знаешь такое место? Никого не хочу видеть и слышать. Она даже не вспомнила о том, что юноша куда-то торопился до встречи с ней.
Парис: Парис поглядывал на нее с внимательной заботой, и чем больше Мэхдохт сжималась в комок, тем больше, казалось, расширялся он. Словно в грудную клетку теперь помещалось больше воздуха, делая ее рельефнее и больше. Он выставил один локоть, затем второй, разводя руками толпу, как гребец волны, чтобы ни одна не коснулась Мэхдохт, чтобы, даже возвращаясь, этот людской поток, звеня, разбивался о него, как о весла. - Тихое?.. - Парис удвоил внимание, - ну... хочешь, я отведу тебя в парк, как мы... собирались, - простое "мы" котенком потерлось где-то внутри, и от этого потеплело, - заодно и посмотришь, как тебе там, вдруг не понравится... Тогда мы найдем еще какое-нибудь место для следующей встречи, - очередная людская волна больно попала по локтю, и Парис зажмурился и потер, но особого внимания не обратил, он улыбался Мэхдохт, - пойдем? >>>>>>>> в Парк Купидона
Мэхдохт: - Да, - согласилась она неуверенно. – Да, пойдем туда, ненадолго. Мне просто нужно выдохнуть. Покачала головой, сама своей слабости удивляясь. «Ничего, Медок, - уговаривала себя, с каждым шагом спину держа все прямее. – Нужно просто время взять себя в руки. А потом ты со всем справишься». >>>> парк Купидона
Ларония: >>>>С рынка рабов Народу валом. Ничего, а кто ж в Риме не любит важных дел, покосилась по сторонам, что табуларий, что лупанарий, везде толпа, и одинаково с важными рожами стоят. И она, встав в очередь, такую же сделала на всякий случай, с больным зубом у нее здорово получалось.
Дориан: - Хорошо быть в Риме красивой женщиной, - как только за посетителями закрылась дверь, развернулся к приятелю Дориан, - тебе возвращают то, чего не занимали. Нам же, мужчинам, всегда приходится обменивать время на время, и времени, почему-то, никогда не остаётся. Забавная математика. Аппий широко улыбнулся, словно только что признав в Гае давнего соученика. - Ну, рассказывай, с кем ты нынче им меняешься или на что меняешь? И вообще - у кого теперь в городе меняют время? Я, как видишь, отстал от жизни ровно настолько, чтоб она забыла про меня, но я не забыл о ней.
Гай Ветурий: Как только пространство опустело до них двоих, память соотнесла прежнего Дориана со стоявшим перед Гаем теперь и практически не нашла различий. Ну, разве что еще сильней заострился и без того хищный, птичий взгляд, разве что некоторые движения приобрели более зрелую медлительность. Гай улыбнулся: - Слишком ненадежный товар, - интонация была задумчива, слова шли будто из глубины и помимо, пока сознание пристально изучало Аппия, - я помощник претора перегринов, - закончив что-то сверять, обычным тоном отозвался Пертинакс, - и секретарь по ученым делам. Я меняю время на жалобы и тяжбы, а потом возвращаю его себе переводами и свитками. Гай встал и, сделав несколько шагов от Дориана, развернулся на пятках: - Это Рим, - тонкие губы слегка дрогнули. - Каждый меняет время на что ему вздумается... были бы деньги, - он мельком усмехнулся, - Меценат... Клавдия Минор устраивает сегодня пир в честь кузины... - нет, Аппий практически не изменился, насколько Пертинакс его помнил, - с другой стороны, - задумчиво потер двумя пальцами подбородок и уронил руку, продолжая, - Зоя.. Рыжая со своим неизменным лупанарием... А, и, говорят, намечается симпосиум у Публия. С чего намереваешься напомнить о себе жизни? - и улыбнулся прежней своей, ученической улыбкой, которой, наверно, улыбался когда-нибудь Дориану.
Дориан: - Секретарь самого? А ты времени не терял. Впрочем, чему я удивляюсь? В Городе всегда меняют время удачнее, чем в провинциях. На языке вертелась риторическая фигура слишком скользкая, чтоб держать рот открытым, и Клавдий замолчал ненадолго, осматривая обстановку. - Зоя... кто это? И с чего это прекрасной амазонке вздумалось заколоться? Ужасная вещь мода - стоит умереть, как толпы народа следуют твоему примеру. С другой стороны, - не менее задумчиво обронил Дориан, - что бы мы делали, если бы из года в год приходилось смотреть только на утомлённое водами лицо Мецената или моих милейших родственниц? С третьей стороны, непостоянство гетер - общее место. Могли бы не быть так банальны и не меняться каждый год как причёски. Рыжая... что-то знакомое, но этот цвет прискучил мне ещё в Британии. Публий - это который? Насколько я помню Рим, здесь у каждого второго какой-нибудь Публий или Эрот... эта мода вечна как Парфенон, - усмехнулся одними глазами.
Гай Ветурий: У Гая была слишком хорошая память, чтобы, услышав дориановское намекательное "с другой стороны", не узнать взгляд. Что-то такое уже было, мелькало неуловимо еще там, в отдаленных временах соученичества. Заново узнанное чувство пробрало, поднимаясь от низа живота, и на мгновение сладко перекрыло воздух, став у горла: - Публий, который Педий Сосий, - вопросов было слишком много, он расслышал все, но вычеркнул большую половину, прикованный к этому взгляду. ... Тень, большая и черная, отделилась от скалы, скомкалась и сорвалась с нее, словно чьей-то незримой ладонью, в один момент став широким взмахом орлиных крыльев. Человеческое тело, слабое, как все человеческое, бессильно дернулось, прикованное к угловатому, сыпучему телу скалы - и осталось на месте. За миг до прикосновения, до острого проникновения в плоть внутри человека все сжалось от предчувствия боли. Мгновение спустя, допущением неминуемого излечившись от страха, что оно вот-вот произойдет, человеческое сменилось на божественное, скованное - на свободное, в самый момент прикосновения ставшее размахом могучих крыльев - чтобы мучение во взгляде стало ожиданием. Ожиданием следующего неминуемого. Раз за разом. - Я... - Гай моргнул, потом еще, - похоже, отстал от жизни едва ли не больше тебя, - взгляд Аппия отпускал не сразу, на дне его Пертинаксу все еще мерещилась скользящая по неровности камня тень, - ума не приложу, с какой стороны начать это исправлять, - тонкая улыбка задрожала на нижней губе и не исчезла с лица.
Дориан: Взгляд потяжелел самую малость, но усмешка из глаз не пропала. - Думаю, с неожиданной. Жизнь слишком коротка, чтоб тратить её на очевидное, и слишком длинна, чтоб быть с ней накоротке. Всегда должна оставаться какая-то интрига. В два широких шага сократив расстояние, растянутое по мозаике отошедшим Гаем, Дориан склонил голову словно говорил у самого уха, хотя до собеседника оставалось ещё пару локтей горячего и густого августовского воздуха. - Желать надо непростительно. Люди всё равно никогда не прощают другим мечты, почему бы заодно не быть непрощенным за желания? За дело хотя бы не так досадно. Он отвернулся к столу, опершись о него двумя ладонями широким легионным жестом, и задумался над разномастными свитками как над пёстрой картой. - Отчёт, опись, иск... а это что?.. жаалоба. Счета, прошение, долговые расписки... Раз именно этим мне придется заниматься ближайшие годы, я бы предпочел, чтоб мои ночи отличались от дней. А с женщиной в тоге* ночью будет всё то же самое. женщинам-гетерам позволялось носить тогу и запрещалось - почтенную столлу
Гай Ветурий: На мгновение Гаю показалось, что он ослеп... всего лишь потемнение в глазах, тень от крыла огромной птицы. Два широких шага - как два взмаха крыльев - один вдох и сладость, отдающаяся внизу живота. Птица склонилась над ним, с края скалы сорвались и посыпались мелкие камни, и от взгляда вниз, в пропасть закружилась голова. Здесь существовало только два времени - до пронизывающего касания и в момент. Первое еще не настало, а тяжелый стук крови в висках уже подсказывал, как будет после него. Вдох-стук-выдох. Но касания не произошло, перья только вскользь чиркнули по камню, накрывшая тень, как горячей ладонью, провела по телу скалы и его телу - и стала медленно отделяться, отдаляясь. И это отдаление потянуло за собой инерцией, позвало так же отслоиться от скалы, почувствовав новую, неведомую ранее свободу... "Желать надо непростительно". Непростительно, непростительно - все отдавалась и отдавалась в висках кровь... Пертинакс облизал пересохшие губы безотчетно: - С чего ты взял, что не прощают абсолютно за все мечты? - Дориан склонился, как над ухом, хотя и неочевидно, предчувствие возможного обожгло на вдохе, и Гай невольно отклонил голову слегка вбок, словно открывшись вот-вот польющемуся шепоту. Тень звала за собой, тень широко легла на стол, падая от распрямленных крыльев, от выпрямленных и упертых в стол рук. Спонтанно заданный Гаем вопрос впитался в горячий августовский воздух, как вода в раскалённый песок. И он позволил себе смелость сократить и воздушное пространство, и расстояние между репликами, облокотившись на стол рядом и склонив голову над свитками: - Я не выбрал бы для ночи жалобы, - на губах мелькнула неопределенная усмешка, пока голова решала, кто кого из них убеждает и в чем, - разве что самые захватывающие тексты. Для переводов, - кадык шевельнулся в медленном глотке, - на которые не жаль потратить ночи.
Дориан: - Я проверял. Рассказывал... Мечтал. Говорят, свободный человек не обязан отчитываться о причинах своих поступков, - откуда-то с Британского океана*, усмехаясь с обаянием чайки, собирающейся расклевать рыбьи потороха, объяснил Дориан, - а приходится, если свободный человек хочет, чтоб с ним поступали по намерениям, а не по поступкам. И он захочет, как всякий слабый человек. А всякий человек слаб. Я - не исключение, - закончил таким тоном, словно признавался, что любит слишком сладкий мульсум. Профундум чуть качнул плечом в сторону приятеля, выудил из груды папирусов кляузу подлиннее и щелчком сбил её со стола. - О, да, ночи хороши для переводов, как дни для инвектив. *Во времена Древнего Рима Ла-Манш называли Oceanus Britannicus – Британским океаном. Со временем он стал казаться людям все меньше и меньше. К викторианской эпохе он получил имя "Британского моря"
Гай Ветурий: Обнаженные камни царапали спину, пока его собственное движение длилось за движением тени, и эта тягучая полоса оставляла ощущение ссадин на коже. Чувствовал ли когда-нибудь остающийся, как саднит эта свобода, когда терял её, едва обретя? Был ли готов ощутить, как она соскальзывает с плеч, сгорбив их, - точно так же, как смольно-чёрная тень соскальзывает с плеч скалы, оставляя короткую - пару мгновений - память на теле и долгую - несколько вечностей - где-то внутри? Обладал ли он ей все равно - уже только оттого, что она входила под рёбра на несколько сладко ноющих там вздохов? - Переводы и обличения имеют что-то общее, - безотчетная улыбка бродила по губам, пока такой же взгляд следовал по завиткам букв на свитке, - и тем, и другим предшествует чьё-то облачение. Дориан повёл плечом, и Пертинакс почувствовал, как с края скалы осыпалась очередная горсть мелких камней. - Всякий человек слаб настолько, насколько намерен быть слабым, - Гай повернулся к Профундуму лицом. - Всегда есть тот, кто проявит слабость потакать чужой слабости, - и пожал плечами, - возможно, ты проверял не с теми.
Ксен: 27 авг день из харчевни Ксена >>>>>>>>>>>>> Пинок оказался столь действенным, что Ксен долетел, в начале траектории полета еще досадуя. Но потом даже весело жужжа пробивал толпу, и приземлился в длинную очередь, которая, после того как достроилась, оказалась вообще не той - к чему ему был претор перегринов? Однако не прошло и часа, как в двери, от которых он уже собрался отползти с внутренним чувством позора, зашел, собсно, сам владелец, и Ксен порадовался, что не убрел на поиски нужной двери, может, дело и за этой вполне решится, ну или прямо перед ней, если Аппий Клавдий надумает оттуда так же быстро выскочить, как и вскочил. Ксен даже было рванулся, когда свидетелей призывали, но не успел, а потом потоптался под бессильным недовольством тех, кто "жопу эту раньше тут не видел", да и положил на всех кого мог себе позволить, а позволить себе он мог много, когда забывал про совесть, а уж какая тут совесть, когда жена послала, ну он и ввалился. Ну и только ввалившись, вспомнил, что без очереди. Почти. Не, ну он же стоял. И вообще только спросить. Хотя запоздалые угрызения все-таки сбили его с толку, и все, что он смог из себя выдавить, когда вперся, было: - Ээээээээээ....
Дориан: - Возможно, - сузил улыбку до тонкой линии опытного писца Клавдий, размашистым жестом накрыв плечи Ветурия. Со стороны могло показаться, что два трибуна в походной палатке обсуждают план нападения. - Но я не прочь проверить ещё, поскольку любознателен и... Раскатистое "эээээ" за спиной, напоминающее вломившегося в легионный нужник медведя и варварский набег одновременно, заставило выпрямиться по-военному резко. Дориан несколько мгновений вспоминал где он мог этого медведя видеть, а потом коротко кивнул. - Обычно за арендаторами приходится ходить в Аид, однако ни разу не слышал, чтоб арендодателя встречали при выходе.
Гай Ветурий: ...птица взмахнула крылом, тень накрыла до темноты в глазах и разлилась сначала теплым по лопаткам, а потом совсем горячим - в груди. Гай успел глубоко вдохнуть перед ответом, но выдохнуть ответ - нет, потому что в пространстве табулария материализовалась... скала: - Что угодно? - оборачиваясь, повторил кивок Профундума Гай и со смешанными чувствами покосился на обхватившую его руку, но та скользнула с плеча так же неожиданно, как и обняла. Тень растаяла, осталась только скала. И последняя издала вдумчивый и в чем-то печальный звук, из которого, впрочем, еще ничего не было понятно.
Ларония: - Эээээ…. «Блять» выругалась она, вспомнив, зачем стоит тут, и уже давненько, пока дела стряпаются, народ туда-сюда шастает, а нужная дверь неприступна, как Олимп. И тут какой-то увалень вломился в эту дверь. За ней не Боги вовсе оказались... Два мужика. Один - мечтательного вида долговязый, второй - почти безгубый с хищным выражением гнедых глаз. О чем, о чем они там говорят? Она встала на цыпочки и, подталкиваемая любопытствующими в спину, подобрала подол, выглядывая из-за ввалившегося внутрь, на… ну к этим… законописцам.
Ксен: - Чи... чиво? - нахмурился и заморгал Ксен, присматриваясь, будто можно было прочитать по губам, что имелось в виду: что табуларий можно сравнить с аидом или что Клавдий уже собирался выходить, а язык тем временем сам сказал: - прости, я еще не знал, что ты уже умер. Я это... о чем спросить-то... Угодно чего? Так я ж вот. Я насчет гражданства. Это мне к кому? Если вот, например... Мать у меня была... - и он подался назад, спиной утаптывая любопытных за дверь, потому что такое слово о матери при большом народе не скажешь, полуобернулся закрыть, поймал, чтоб не уронить, девку какую-то, живую иллюстрацию матери, попросил жалобными бровями, без слов, обождать чуток, но выпихивать не стал, ее-то чего стесняться. Обернулся обратно к Аппию Клавдию и завершил, ради справедливости глядя по очереди на обоих: - ...блядь. Но из местных. Вот навроде нее. Вы, славнейшие, не того, не... я знаю, как блядям живется, я быстренько. Так вот. А батя мой был гладиатор, и я тоже гладиатор... был, а потом мне дали деревянный меч и отпустили. Я женился, у меня харчевня - захаживайте, уважим. Да вот господин Аппий знает. Так мне б того... прояснить маленько. Мне б оно триста лет не надо, но жена у меня из хорошей семьи, так вот бы я бы насчет гражданства, чтоб оно римское было. Вот. Да. Как-то я запутался. Улавливаете?
Дориан: Мыщцы живота на мгновение стали каменными. "А вот ежели возьмем мы эту Британию и я, скажем, в отставку выйду, участок-то мне дадут туточки - где ягодник и поляна корчёванна? А че, хорошее ж место, тока хлам этот их друидский сгрести и кости...". Дориан тряхнул плечом и складки тоги легли классическими изломами. - Ничего, я уже почти определился. А бляди, - саркастично поднял бровь Клавдий, - бывают свободные и несвободные, бляди граждан и не граждан, и разнообразных цензов. И только от ценза зависит как им живётся. Прекрасно тебя понимаю, в них весьма несложно запутаться. Он резко подошел к двери, взял за локоть рекомую, поставил посреди помещения и отпустил. - Вот, скажем, эта женщина может быть и перегринкой. Тогда дитя её, даже не оказавшись в рабстве, гражданином не будет. И добавил официально-скучным тоном: - Гражданский статус матери?
Ларония: «Да, что он себе позволяет?!» пронеслось в голове. «БляДддд, заело блин, не блядь же он, а блядун, мать его. Все они такие». Она тут с больным зубом битый час стоит, уже не первый раз на подлете, все духу не хватало зайти, а в этот раз ее, пусть и вежливо, но обошли. Че, она не знает, кто в этом кабинете восседает, с народом говорит. Не этот, со сбившейся тогой, чужой он тут. - Я гражданка Рима, - чувствуя пальцы на коже, нужно сказать цепкие, хват жесткий, послушно пошла, встала посреди кабинета, заваленного бумагами с каракулями, вперившись гневно взглядом в мужчин. - А что касается волчиц, то каждый из вас выращен ими, будь вы римлянами хоть на ноготь, проявили бы уважение к порядку. Не к тебе я пришла, - обратилась она к говорящему. - А к нему! И очередь была моя! И вот тут она подумала, а не проявляет ли она неуважение, но тут же вспомнила, что любой за дверью подтвердит ее очередь, а значит она права, посему плечи выправила и повернулась ко второму, кажется, клариссиму. Она же видела, как он ранее принимал. - Завещание хочу оформить.
Гай Ветурий: Из-за скалы появилась... грудь, большая и женская, и Гаю предоставилась непосредственная возможность убедиться в том, насколько соученик поднаторел не только в познании женщин в тогах, но и в наглядной классификации блядей. След от тени остывал где-то на левой лопатке, подкатившая сладость развеялась, в табуларии который раз за день начал происходить театр, и Пертинакс... сохранил вежливое лицо: - Как-то улавливаем, уважаемый, но шансы нас запутать у тебя велики, - улыбка была только в голосе. - Кроме того, у нас тут... - и кашлянул, - женщина. Гай поравнялся с Дорианом, едва не задевая плечом и чувствуя чужое тепло: - Завещание, говоришь? Нет, слово "блядь" не резало ему слух ничем, даже повтори его все еще столько же. Просто он только что оказался выхвачен из совершенно другого мира, где было только двое, отсутствовали нечленораздельные звуки и прояснения гражданств. Потому, очнувшись, он, как ребенок, по-простому дал наименования тому, что увидел: "женщина" и "завещание".
Ксен: - А я откуда помню?.. - потерялся Ксен. - Мне... - разлетелся было возмутиться и увяз в воспоминаниях: - мне сколько было-то... И свободная женщина тут же громогласно оттянула все внимание на себя. Конечно, такая грудь. - Эй, эй, граждане хорошие, я все понимаю, но нас тут четверо, давайте уж как-нибудь того. Чтоб и мне хватило. Хто-нибудь по завещанию, а мне кого-нибудь про гражданство дайте поговорить, дело-то недолгое, Аппий Клавдий, скажи? Что там статус этот, когда мне рудис выдали... порядком лет как. Дочка свободной родилась, и на выданье уже. Есть о чем говорить, граждане, чего бы это я тут без дела стоял?..
Дориан: - Гражданку Рима видно сразу, - вскользь согласился Дориан, подмигнув Гаю, - они требуют уважения ещё до того, как состарятся, а потом сетуют, что их слишком уважают, - и невозмутимо повернулся к арендатору. - И действительно - если женщина вполне может принять трех мужчин одновременно, римский квестор имеет дело с народом иначе. В каком гражданском состоянии ты поступил в гладиаторы? Рабом или заключал контракт?
Ларония: Обдумывая, что сказал этот Б…большой человек, Ларония пришла к выводу, что он прав. Это че, чтобы начали уважать, нужно постареть? А пока она молодая, и живет, как умеет, уважения не видать? Тогда зачем стараться? А надо ли? Не проще ли сосредоточиться на том, что важнее? На деньгах, на возвращении своего, на работе. Это в цене. Ведь можно стать лучшей! Эта мысль ей как-то не приходила в голову. Ведь не родилась она такой, место ее во владении таберной. Даже матроной могла бы стать, шелковой. И тут же язвительная внутренняя волна смыла странную мысль. Матроной??? Угу! Ну или хозяйкой Лупанария? Прибыльное дело. И ведь опять верно: один мужик не способен обслуживать троих одновременно. Именно поэтому мужья и сторожат жен, потому что женщина - может. А у нее мужа нет. Так чего стесняться? Вообще, он так об этом намекал, что Ларония заподозрила, а не предложение ли это от квестора, ей с ими тремя сразу? Прям тут что ли? Она аж опешила, представив. Недоверчиво посмотрела на бумаги с каракулями, подстилкой громоздящиеся на столе, на каменную тушечницу с перепачканными от частого использования перьями и палочками, и внимательно на стоящего перед ней мужчину. Тут законник дал знать, что все-таки с одним точно справиться, и ее предоставил мечтательному второму. А добропорядочный Римлянин со здоровым аппетитом выбрал все-таки молодую женщину любого ценза. Хмыкнула, делая выводы о громко орущих петухах и куроводстве, подошла поближе к спрашивающему о завещании, поворачиваясь спиной к добряку и квестору, заглянула в глаза цвета Тибра. -Да, завещание. Не нравилось ей о деньгах громко, да еще при свидетелях. Несмотря на яркое лето, на фоне загорелого квестора этот смотрелся бледным, не обласканным солнцем. Кожа его не вдыхала аромата садов Рима, не знала обилия масел терм, потому как не лоснилась и не блестела, худоба выдавала в нем человека чуждого гурманства не только в еде, но и в прелестях женщин, а крайность худобы - еще и отсутствие интереса к мужскому обществу. Он казался не таким агрессивным, и от этого еще более безобидным, умаянным, не компетентным. И правда, если у человека за дверью всегда толпа, верно, он не справляется с работой. И может быть даже замордован ею, нелюбимою. - У меня в роду три племянницы, хочу им оставить, - тихим голосом сообщила она, наклоняясь как можно ближе, дело-то важное и сугубо интимное.
Гай Ветурий: Тень скрылась в глубине глаз подмигнувшего Дориана, сжалась и залегла в складках одежд, в узкой полоске у ножки стола. Гай бледно улыбнулся: - ... что не оставляет никакого выбора, кроме как уважать, - гражданка Рима заглянула в глаза так, что у Пертинакса запекло в грудной клетке, но глаз он не отвел, - мне нужно твое, - чуть было не сказал "настоящее", - полное имя, род занятий, имена сестер... что там еще для завещания, Профундум? - устало привлек к помощи бывшего соученика и так же, как б...женщина, понизил голос, - и полная опись того, что и кому ты собралась завещать. День показался Ветурию длинным, еще длиннее, чем его движение за тенью в попытке сделать так, чтобы она не ускользнула совсем.
Ксен: - А чо, от контракта тоже рудисом лечат?.. - серьезно вник Ксен, подумав о Вардусье и недоумевая, как это ей тогда пришлось пахать песок по всему договоренному сроку. - Не слыхал. Не, ну какой контракт, когда батя-то подневольным помер, а меня ланиста воспитывал, хоть и со своими родными, да все ж таки разницу видать, как относятся, ну да чего там, не о том речь. Освободился я, говорю. Женился на патрицианке. Из дому ушла - во как, любовь у нас случилась, да! Дети-то мои, получается, кто будут-то? - начиная живо соображать то, чего жена не договорила в постели, рассуждал Ксен, - вон, порт сгорел, хлеб в цене подскочил, а гражданам-то бесплатные раздачи бывают, так ведь? Не, я не скажу, чтоб нуждался, но сам подумай, город кажный день горит, вот и я горел два года назад, заодно со всеми, в те поры свезло, вовремя погасили, но мало как жизнь обернется-то, так по миру не пойти чтоб. Ну да это детали, а я о чем, - вернулся снова к сути, понимая, что наворочал тут подробностей, за которыми главное могло и потеряться: - Ивон Леонид я, как по хозяину звали. И вашим и нашим, и по-гречески, и на римский манер. Отпущенник я. Леона Гиппархида.
Дориан: Война учит многому, в том числе отращивать больше ушей, чем бывает у гражданского. Но всё равно оставляет с ослиными. Клавдий сперва ответил равному, не скрывая иронии над заработавшимся: - Для завещания, коллега, крайне важна адресность. Потому что если племянницы у гражданки тоже... гражданки, то с этим справится любой табеллион, а помощник претора перегринов может заняться более важными делами, если не является патроном вышеупомянутых... гражданок. И только потом вернулся к арендатору: - Лечат, рудис сродни огню, а им, как известно, лечат всё, - подтвердил серьёзно, но несколько скучающе - он любил с блеском распутывать сложные юридические казусы, но дело гладиатора было просто как яйцо. Или скорее как два яйца, поскольку заключалось в сыне, который, помнилось, у Ксена был. - Даже если освободился латином, женившись на гражданке Рима и прижив от неё сына, ты уже давно римский гражданин, а все ваши отпрыски нынешние и будущие - полноправные римские граждане. Воля ослабла, зубы скрипнули друг о друга сходящимися Сциллой и Харибдой, хитроумный Улисс застонал, не проскочив. А Дориан только сузил взгляд, чтоб видеть хоть что-то кроме простецкой рыжей рожи, за которой ушли по своей воле от знатности и достатка. Чей сын - гражданин. Ему, клариссиму, потомку самых блестящих родов, было отказано в этой плебейской малости. Отказано ею, богами, судьбой... - кем?! - По соседству, в храме Свободы, где списки квиритов, тебе следует запросить гражданское состояние отца твоей жены, а потом туда же привести не менее двух граждан, свидетельствующих, что ты с женой состоишь в настоящем браке, а сын твой, родившись, здравствовал не менее года. Вас запишут в соответствующую трибу. Рудис и булла, данная с ним, не утеряны?
Ксен: Ксен сперва просиял, потом задумался, что не помешало по инерции ответить: - А то как же, - поскольку ну вот недавно же выносили из бывшей Осмараковой еще ранее бывшей кладовой гору хлама, шлем вон даже сохранился и лопата нашлась. Взгляд бегал где-то вверху справа, пытаясь разглядеть в памяти весь набор предметов, попадавшихся тогда под руку. - Бу... - булла потянула за собой вовсе другие мысли: - то есть как - здравствовал не менее года? Это что же, если он болел во младенчестве, так уже и не того? В граждане того?.. не годится? Нее... - что-то несуразное выходило, какая-то прямо фигура речи, что ли, типа пословицы. - А граждан я могу прямо хоть сейчас пойти поймать, - довольно закончил он, соображая, что после как раз на троих получится, если: - то есть жену с собой не обязательно тащить?
Ларония: Его движение показалось ей непонятным, как будто к ней, и в тоже время ближе к груди. На пару секунд Ларония потеряла дар речи, силясь вспомнить имена родственников, и соображая, как ей аукнется «род занятий». Скажи, помощница повара, так ведь, так и подумают, что это она помогла умереть нынешнему хозяину, чтобы ему и так сдохлось быстрее. - Э-ээ, мое имя? Да? Она скосила взгляд на не обласканного ничем. Затем взяла его за руку чуть ниже локтя, и наклонилась ближе. Пиво, выпитое в таберне выветрилось еще на невольничьем рынке, и хотелось пить. Она облизнула губы. Нагло утягивая чуть в сторону от двух беседующих рядом мужчин. - Ларония Юний. Род занятий…. Помощник повара. Сестру зовут Лукия, а ее спиногрызов, - она замолчала, припоминая. – Пинна, Фавста и кажется, Делия. «Да, кажется так», подумала она, пить хотелось нестерпимо, так, что аж снова зуб заныл. - И как вы тут сидите, весь день в духоте и жаре? – спросила она, обмахивая ладонью грудь, на манер патрицианок с веерами. - Яйца не преют?
Дориан: - Зачем нужна женщина, если имеются двое мужчин, свидетельствующих, что она у мужчины есть? - парировал Клавдий. И пояснил всё с той же непроницаемой иронией: - Приведи лучше сына, пусть привыкает быть правоспособным гражданином. Он ведь жив? Под здравствовал я, как и римский закон, разумею - жил, потому что римский закон на мелочи не разменивается, а устанавливающие его мужи учились философии в самом, на их взгляд, подходящем для этого месте - на войне. Там, как тебе известно, считается, что всякий, кто жив - здравствует.
Гай Ветурий: В блядских замашках блядей ничего шокирующего не было. Напротив, в этом усматривалась сила привычки. Гай бы удивился, если бы она заговорила с ним...да хотя бы о том же переводе Гомера, но вопрос про яйца был...обыденным, а обыденное редко приносило ему что-то, кроме отношения к этому, как к обыденному. Но в помощнице повара было что-то приятное, где-то глубже облупившейся краски стен лупанара и пьяного хохота пивных, поэтому Пертинакс с мелькнувшей улыбкой налил воду из кувшина и, протягивая, уточнил: - Это интерес или забота? - добавив почти без паузы, - если первое, то тебя интересует не самое интересное во мне, если второе - благодарю, тебе должен быть известен факт, что в Риме полно терм и воды, - Гай посмотрел на стакан и отвлёкся, - не самая плохая, надо сказать, военная философия, - и улыбнулся Профундуму скорее интонацией, чем губами, - красивое имя - Ларония... - заметил походя, но искренне, - погоди, я запишу и продолжим, - и склонился над буквами.
Ларония: Она слушала его, перестав двигаться. К чему клонит? Все лишь поддерживание светской беседы. Мужчина налил воды. Ей… Вода выплеснулась из кувшина и откликнулась упоительной влагой между ног Ларонии. Она ее явственно ощутила, с теплой волной прилива крови вниз живота. От плеча до шеи побежало предвкушение, и во рту образовалась слюна. «Интерес или забота?» Она сглотнула, задышав глубже грудью. Взяла из протянутой руки стакан и скользнув пальцами по пальцам, вероятно, проявившего нечаянно заботу. Отпила, пока он говорил и записывал. Как же хотелось чистой воды. Она так и не поняла, как? Только переживая с живительной волной по телу распускающуюся легкость, выносящую боль от зуба за пределы возбуждения, радости. - Я не знаю, - вдруг рассмеявшись вслух, и сделала большой глоток воды, такой, чтобы захлебнуться, жадно, счастливо. А потом снова, посмотрев на мужчину, склонившегося над бумагами. Его спокойный равнодушный взгляд отпускал ее от ненависти и других желаний, кудри, руки, все показалось притягательным. - Папа с мамой назвали, - сообщая, развернулась к двум другим присутствующим, как будто они были, причем или причиной веселья. «Случайно» плеснула на белоснежную тогу здравствующему юриспруденту, перестав смеяться. - Ой, - изобразила огорчение, выговаривая ничем не прикрытым взглядом «уходи отсюда», а затем снова посмотрела на клариссима. - Наверное, забота. Разве нельзя, если хочется?
Ксен: - Жив, конечно! - и Ксен сразу прикусил язык, чтоб чего доброго потомственным здоровьем не похвалиться, а то знаем - быстро пристроят в воспитательные ряды, где можно и руку, и ногу потерять. -...бало ли че там... считается... - вытер Ксен под носом, будто сам виноват был, что у женщины найдется, зачем быть, что бы там мужчины ни свидетельствовали. Ну как же - за руку, ясное дело, не схватишь, не кухарка, но он сам, ввалясь в кабинет, эту... нереиду выставить вон постеснялся. Другого места позаигрывать не нашла. - Так куда ты, говоришь, зайти с ним? В храм Свободы? И граждан прихватить пару с собой. Угу. Ну что, явимся, как-нибудь в дождливый день, чтоб и в харчевне народу не густо, и в храме. Да. Буллу, говоришь, обязательно? Жалко, я бы прямо сейчас и... Да. Ну ладно. И что мне там, писульку дадут какую-то?
Дориан: Аппий сдержал руку. Не чудом, а тем инстинктом, что подсказывает художнику штрих и выявляет золотое сечение не только в лице или пейзаже, но в самом ходе вещей. Такая черта под их с Гаем разговором ему была не нужна. Поэтому движение, не перешедшее в затрещину, хоть и получилось резким, вполне сходило за стряхивание воды с набрякших на сгибе локтя складок тоги. - Но и не самая философия, как всё военное, - серьёзно отшутился Ветурию, почти не поворачивая головы. - Дадут, и не одну, а на всё семейство. Жаль, жаль. Не люблю сырость с самого Лондиниума, при ней скучны и война, и девки, и бумаги. В дождливый день я бы зашел к тебе, разогнать скуку осмотром моей собственности, облагороженной древним фалерном и хорошо прожаренным мясом.
Гай Ветурий: - Созерцание, - Гай пристально всмотрелся в Профундума, взглядом подчёркивая каждое слово и каждым словом словно легко отряхивая брызги с его одежд и одновременно удерживая нервно-разозлившиеся пальцы клариссима, - всяко лучше разрушения, - и мягко освободил стакан от пальцев Ларонии, ставя его обратно на стол. Улыбнулся и перевёл на неё взгляд: - Все можно. Желать, как минимум, не запретишь.
Ксен: - Так, это. Кто ж запрещает. Всегда заходи, хоть тебе дождь, хоть тебе жарко - от дождя крыша есть и фалерн, от жары пиво, в любое время рады, а то ты не знаешь! Долго ли бумажку выписать. >>>>>Яблочная площадь
Ларония: Он не ответил. Че, она не знает, как «отвечают». Говорит словами, значение которых не имелось - нигде. Вот толстый добряк - он ясно выражается. И этот, как его? …Профундум! Всю дорогу, только о фалерне, шлюхах, и войне, и много других слов. Узнал, что ли? Такого в ее таберну вряд ли занесло бы? Она же сказала - она помощница! «Созерцание – всяко лучше разрушения». Вот че это в жизни значит? А? «Что не оставляет никакого выбора, кроме как уважать», и че дает уважение? Вот блин, и хлеб дает и зрелищ, а главное крышу над головой и с кем перепихнуться. Она ниче не поняла, лишь почувствовала, как пальцы обожгло теплом от прикосновения, и подумала, что напряжение, приятно натягивающееся внизу живота, нужно куда-то деть. Как в моменты ранними утрами. Толстяк собрался уходить, Профундум стряхнул капли пролитого на каменный пол, а «он» ей улыбнулся. Улыбка сама напросилась в ответ. Сердце в груди забилось, и Ларония сглотнула, по привычке, нервно сжимая платье на бедрах, словно вытирая пальцы. Она посмотрела на слегка сырого клариссима, мечтающего о прожаренном мясе. - Ты же уже уходишь? Прости за неловкость, - изрекла скороговоркой, надеясь, что он свалит вслед за здоровяком, ко всем богам Римским. Были у нее такие постояльцы, чуть с войны, по уши в грязи, и по девкам. Отрывались так, словно с врагом еще бились, ну с ней, конечно, побеждали. С такими можно было только слушаться, пока те выбивали ритм триумфаторов. Она снова посмотрела на стакан, на клариссима, которого так никто ни разу не назвал по имени. - Правда, можно? А что еще требуется? – она как будто не слышала ранее сказанных слов Профундума. – Для завещания. А можно мне тоже… - снова сглотнула, – посмотреть, как пишется завещание. Это же будет МОЕ.
Дориан: Снисходительный взгляд достался стакану. Из благих побуждений даже самые неглупые из людей совершают бессмысленные поступки, вроде попыток утихомирить грозу, которая по факту - либо начнется, либо нет, вне зависимости от того, как человек уговаривал легионы туч. - Зависит от того, что разрушать. И как созерцать. Но Профундум любил, когда в нём видели угрозу и пытались спровадить, поэтому девка была прощена до мгновенного забывания лица, которое всё ещё было перед глазами. - К примеру, фалерн не стоит созерцать в одиночестве. Думаю, Ксен, я зайду, как только найду подходящую компанию, чтоб сменить служение народу Рима на созерцание плодов его свершений. Увидимся, Гай, - пригласил прощальным кивком. >>>Дом юриста
Гай Ветурий: Под тканью тоги силой воображения легко вырисовывался рельеф спины, и Гай мысленно оставил отпечаток, положил пальцы на впадины - со скалы осыпалась каменная пыль: - Увидимся, - не попрощался с Профундумом, как с неизбежным и не избегаемым. "...и хорошо прожаренным мясом" - Гай выводил с нажимом, следя за каждой буквой, потому что каждая норовила подвести: - Можно, - разрешил больше сам себе, - обозначься здесь, - скользнул пальцем как по телу, - я зайду к тебе, - сказал, как о решённом, - где тебя найти? И встал, бросая неопределенный взгляд вниз. За окном стояла жара, неоконченные переводы стояли без дела, перед глазами стояла пелена. Стояло все, кроме печати. Нужно было отправляться к Домициям на пир.
Ларония: В таберну пускать не хотелось, а слова уже скользили меж языком и нижней губой, лишней слюной, облизыванием пересохших губ, закусыванием нижней, хотелось, чтобы зашел. Под его пером чернила выводили округлые буквы, похожие на монеты, желтый папирус жадно впитывал черную влагу надписей и матово блестел. Он так легко писал, словно это было именно легко. Наконец их оставили одних. Если бы она умела читать и писать, она вписала бы свое имя в хозяйское завещание. Свое! Как ей убедить богов, что она, Ларония Юний, законная наследница и заслуживает этого! Напряженные пальцы разжались, лен на бедрах расправился. Ведь если бы он, этот.. она окинула взглядом клариссима.. . кто??? Бог письма, римский властитель, красавец. Ничего из перечисленного не подходило. Ларония вздохнула и, подойдя к нему сбоку, накрыла его руку с пером своей. Зная, чуть придвинется и коснется грудью его локтя. - Я не дура, - тихо сообщила она, томно втягивая раскаленный воздух, вдыхая запахи, среди прочих – его, мужской, свойственный только ему. – Мне же нужно где-то поставить подпись? Да? Она ощутила под пальцами жар твердой руки. Кожа была мягкой, не знавшей тяжелой работы, пальцы длинными, перо в них лежало, как родное. - Я не умею писать. Она подняла взгляд с руки на лицо клариссима. - Я могу зайти к тебе завтра и забрать документ. Зачем тебе по жаре искать меня в городе… Взгляд упал на его твердые губы, и она перевела взгляд на бумаги ,лежавшие на столе. Нужно закрыть вопрос с завещанием. Если он ей поможет, нет нужды идти к лекарю.
полная версия страницы