Форум » Общественная жизнь » Табуларий » Ответить

Табуларий

Понтифик: Табуларий (лат. tabularium) — государственный архив в Древнем Риме, в котором хранились народные постановления и другие государственные акты (лат. tabulae publicae). Входит в комплекс строений римского Форума. В 78 до н. э. на Капитолийском холме рядом с храмом Сатурна Квинт Лутаций Катул Капитолин построил общий (для постановлений и финансовых актов) государственный архив (лат. tabularium или aerarium Saturni), остатки которого сохранились до наших дней. Фасад здания представлял ордерную аркаду, состоявшую из двух ярусов. Здание табулария — самое ранее из дошедших до нас сооружений, в котором была применена система римской архитектурой ячейки, сочетавшей в себе два противоположных конструктивных принципа — балочной и сводчатой конструкций. Кроме этого архива, в Риме существовали особые архивы как в отдельных городах Италии (муниципальные архивы), так и в главных городах каждой провинции (провинциальные архивы), а также особые архивы для различных светских и духовных корпораций, например для авгуров, жрецов и т. д. Императоры имели особый tabularium Caesaris. [more] http://ancientrome.ru/art/artwork/img.htm?id=1501 http://ancientrome.ru/art/artwork/img.htm?id=57 Хранили, например, рекомендации сената: текст рекомендации сената составлял председатель вместе с редакционной комиссией из нескольких человек. В этот текст с римской педантичностью включали дату, место и повестку дня заседания, состав редакционной комиссии, итоги голосования. Рекомендацию сообщали адресату или всему народу, а затем сдавали на хранение в городской архив, где она заносилась в официальный журнал — кроме тех случаев, когда на нее накладывал вето народный трибун. [/more]

Ответов - 82, стр: 1 2 3 All

Гай Ветурий: 27 августа, жаркий день ...за мутноватым от присохшей пыли, шершавым на ощупь стеклом разливалось солнце, не щадящее ни этого времени дня, ни площади Форума, ни граждан. Гай всматривался, как оно буквально вылизывает каждый булыжник, очертания какого можно было угадать через нечеткую сероватую поволоку пыли, и почти видел языки пламени под стопами снующих внизу. Было не так трудно вообразить, что, помахав могучей ладонью Эос, где-то недалеко от Форума и самого табулария - судя по тому, как припекало из окна - остановился на своей колеснице Гелиос. Видимо, искренне не соображая, что его блеск и величие радуют только его. "О Каллиопа, от Зевса рожденная муза! Восславь мне Гелия: был он рожден волоокою Эйрифаессой Сыну Геи-Земли и звездного Неба-Урана. Эйрифаессу, родную сестру Гиперион в супруги Взял, и его одарила богиня потомством прекрасным: Эос-Зарей розорукой, кудрявой Селеной-Луною И богоравным, не знающим устали Гелием-Солнцем. Свет с высоты посылает бессмертным богам он и людям, На колесницу взойдя. Из-под шлема глядят золотого Страшные очи его. И блестящими сам он лучами Светится весь. От висков же бессмертной главы ниспадают Волосы ярко блестящие, лик обрамляя приятный, Складки прекрасных и тонких одежд..." * - Гай нервно постучал пальцами по столу и рассеянно оглянулся на вошедшую. Перед ним была, конечно, не Каллиопа. Ни разу. Сзади на не-Каллиопу напирал довольно грузный и очевидно не почитающий муз мужчина не то со свитком, не то с дощечкой наперевес. Пертинакс воззрился на него с унынием. В следующий миг ему выпал счастливый случай убедиться в том, что он рано отнял у посетительницы статус музы, поскольку если видом она - невысокая, щуплая и сутуловатая, с бородавкой над верхней губой - не вышла, то в красноречии могла бы смело превзойти прототип. Как бы то ни было, грузный мужчина, отлаиваясь, переместил центр тяжести тела куда-то назад, сдаваясь под нападками обернувшейся к нему и потрясающей маленькой ручонкой в воздухе приезжей, тесня собой тех, кто в свою очередь сгрудился за ним. Когда ситуация стала вполне располагать к возможному началу гладиаторских боев, Гай подавил зевоту, закатил глаза и встал: - Надеюсь, ты не нуждаешься в гражданской защите, - повысил он голос, обращаясь к обороняющейся, - "ну, разумеется, нет. В противном случае лучше тебя самой тебя не защитит никто..." - что там у тебя? - и поманил двумя пальцами, - не все, не все, - поспешил остановить ломящихся внутрь сразу нескольких в очереди, - граждане и...еще пока не граждане, - Пертинакс устало улыбнулся, - прошу обратить внимание, что вы не на рынке, а, - он обвел взглядом помещение, - в табуларии. Поэтому сохраняйте порядок! - в голосе появились грозные ноты, - так...- Гай потер ладонью переносицу, - у кого тяжбы? Раз, два... - он привстал на цыпочки, вглядываясь, - так, еще ты... все? Давайте формулы сюда, - подошел поближе, к тянущимся рукам, - завтра, в то же время. Что? - и вновь повысил голос, - завтра, завтра... Ничего не могу поделать. Нет. Жалобы на помощника претора - вглубь и налево, - Гелиос с колесницей подобрались, кажется, еще ближе, потому что жарило теперь даже и не у окна, - будешь хамить, уважаемый, сделаю пометку на формуле, и не видать тебе выигрыша, как собственной вежливости. Пертинакс отер тыльной стороной ладони лоб, чувствуя, как закипает: - Налево, вглубь. С тяжбами - завтра. Ты, да-да, ты, - он еще раз широким пригласительным жестом поманил растерявшуюся Каллиопу к столу, - прошу, - "дать бы прямо табличкой по лбу", - Гай грозно посмотрел на все не унимавшегося жалующегося, взгляд смягчился только, когда до того дошла вся опасность положения, но Пертинакс все равно не сводил его даже со спины донимавшего, пока та не скрылась из виду, - так, еще раз, что тут у нас? - он сел за стол, - получение гражданства, - он вежливо улыбнулся Каллиопе, не удержался, развеселившись этим навязчивым сравнением, прицепившимся, как только она вошла, и вдогонку ушедшей спине хама, равно как и разыгравшимся событиям в целом продекламировал, - Муза! Кто из богов от такого избавил пожара Тевкров? Кто уберег корабли от Вулкановой силы? Молвите! Повесть о том стара, но слава нетленна**, - увидел, как недоумение на ее лице перерастает в ужас, кашлянул и продолжил, - это Вергилий... поэт... люблю стихи, - ужас продолжал расти, и Гай сухо добавил, - прости. Сейчас я запишу вот здесь... - он изогнулся, доставая, чем записать, попутно продолжая разглядывать женщину, - "нет, ни разу не Каллиопа", - вот. С этим тоже завтра, сюда же, претора сегодня нет. А завтра примет, всего доброго, - еще раз улыбнулся, чувствуя, как вежливость выходит наружу и испаряется вместе с каплями пота, и слабым голосом спросил, - есть еще кто? Всё? - и, не обнаружив больше никого, с усталым выдохом вновь опустился за стол. Скука. Неимоверная скука. Никакого серьезного дела, ни одной души, с которой не то, что о Вергилии... "Боги, пошлите мне хотя бы еще одну такую же увлеченную, как я, натуру..." - Гай снова отбил дробь по исцарапанному старому дереву и отвернулся к мутному стеклу. * Гомер ** Вергилий "Энеида"

Парис: >>>>>> с городской площади и еще откуда-то, не запомнил.. 27, август Мэхдохт уронила сжимающую яблоко ладонь вдоль тела так отрешенно, что у Париса сердце споткнулось о паузу в собственном стуке. Он взглядом поцеловал подушечки ее пальцев, с удивлением отмечая, что с радостью был бы сейчас отданным ей яблоком, поднялся взглядом до локтя, задержался на локтевом сгибе с ямкой, откуда синела чем-то речным венка, вдохнул и посмотрел на ее лицо. Строгая, рассеянно отмечавшая, очевидно, только фрагменты действительности, почти с печальной складкой, проявившейся на лбу - или он ее себе придумал? - она все равно была непередаваемо красива. Может быть, даже еще красивей в этих последних мгновениях, которые он шел рядом. Темные пряди, ниспадающие на плечи, мягко оглаживали лицо и только подчеркивали и строгость, и рассеянность, и печаль. Парис засмотрелся и запнулся, несильно, так, что было заметно, скорее, ему самому, а не Мэхдохт и охране. Он шел и соображал, что бы такого сказать, чем бы вызвать улыбку на ее лице, а заодно и своем, ругал себя, обнаруживая, что ничего ровным счетом не подбирается, и в конце концов произнес: - Если ты грустишь... ну, мне показалось... вдруг ты грустишь, - и совсем потерялся, яблоком он хочет быть, опять взять ее за руку или...что-то еще, - я не хочу, чтобы это происходило, - Парис замедлил шаг, заметив, что снова разогнался и вот-вот побежит марафон, - скажи, как тебя развеселить, Мэхдохт? - и попытался заглянуть ей в глаза, чтобы хоть там прочесть ответ на этот свой вопрос. Они шли по коридорам, гулким и холодным на ощупь и взгляд. Казалось, даже звук ха в них был холодным, особенно по сравнению с залитой солнцем площадью. Кое-где коридоры гудели, шептались и посмеивались ожидающими, а кое-где вдруг резко пустели, почти до ощущения потерянности и одиночества. "Пока мы идем, пока мы еще идем, мне нужно хотя бы раз увидеть ее улыбку", - в голове упрямо засела мысль, а он все не мог придумать способа осуществления своей мечты: - А с первой яблони я упал и расшиб ногу, - бледно улыбаясь, начал он, - и потом ходил вот так, - Парис изобразил дурацкую хромую походку, при которой он был похож на какого-то потешного зверя, - так болело... - коротко рассмеялся, - вот... А потом прошло, - "угу, молодец... развеселил что надо... да у тебя талант! - хотелось прямо чуть ли не плюнуть с досады, - теперь, дай боги, чтоб она еще вдобавок не испугалась, что ты мало того что...дурак, так еще и хромой.."

Мэхдохт: Люди, люди, люди… Чем-то недовольные, спорящие, тяжко вздыхающие. Для Мэхдохт все они были однородной безликой массой, вызывающей разве что брезгливость и легкое раздражение. Она шла, стараясь не касаться их даже взглядом. - Скажи, как тебя развеселить, Мэхдохт? – вдруг услышала она и взглянула на Париса, не поднимая головы, и потому морща лоб. Что ему ответить на это? Медок только улыбнулась коротко и пожала плечом. Они снова шли молча. За спиной тихо кашлянула Саназ. Дариуш вздохнул, видимо, окидывая оценивающим взглядом всех этих шумных и недовольных римлян. С кем-то поздоровался Карим. Медок кинула быстрый взгляд на Париса – скоро с ним придется попрощаться. А что, если…предложить ему не откладывать встречу до завтра? Нет, глупая затея… Дел полно, и Мэхдохт сейчас не может позволить себе детские поступки. - А с первой яблони я упал и расшиб ногу, - снова послышалось ей, и Медок встрепенулась. Неужели что-то прослушала? С первой? Он рассказывал и про другие яблони? - И потом ходил вот так. Парис вдруг скрючился и пошел вперед, ковыляя, как старый хромой дед. Это было так…нелепо! Посреди всех этих людей… Мэхдохт удивленно распахнула глаза и, наконец, осмотрелась по сторонам внимательнее. Страдальцы разных мастей, а между ними потешно вышагивающий Парис. Когда он вновь взглянул на нее, она даже улыбнулась не сразу. Так и смотрела, вытаращив глаза. Потом подавилась одним смешком, затем еще одним… И вдруг рассмеялась, хватаясь за живот и наклоняясь. - Прости, прости, - пробормотала она сквозь смех. И только отдышавшись и промокнув слезы в уголках глаз, смогла добавить: - Тебе, наверное, было больно, когда ты упал? А я так смеялась… Мне теперь стыдно. Просто… Тут, - она указала ладонью в сторону, не глядя на вновь ставшую безликой толпу. – Они тут со своими проблемами, я уже только о делах и думаю. И вдруг ты… - на этом «ты» голос стал нежнее, вкрадчивее и взгляд потеплел. – Не перестаешь меня веселить. Знаешь, о чем ты мне напоминаешь? – она догнала Париса и зашагала рядом уже бодрее. – Солнечный зайчик. Видел ведь наверняка? – заглянула в синие глаза, а потом снова поверх голов. – Куда нам теперь?


Дориан: >>>Храм Марса-Мстителя Он шел сквозь них как гладиус сквозь мясо - холодно, легко, беспрепятственно. Это перед ним расступалось. Перед пурпуром на тунике, перед жестким взглядом, военной выправкой, властным отстраняющим жестом. Это, которое лезло, суетилось, лебезило, пёрло, заискивало и требовало. Служить вот этим. Этому! Как хотел его отец. Как не смог его брат. Как он должен был... И не хотел. Никогда по-настоящему не хотел. Может быть она это чуяла. На это и надеялась. Но он не хотел и её кровососущую Британию. Совиную, дикую, убогую. Где вечерами нечего делать, кроме как слушать писк издыхающих в когтях мышей, проклинать промозглый туман, проверять караулы и изводить свою женщину бесконечными придирками или таким же бесконечным сношением - только бы не думать как тревожно вползает на порог сырость, как дик и чужд тебе этот мир. На что она надеялась?.. Девичий хохот зазвенел в ушах, перекрывая недовольный гул граждан и ворчание разномастного бабья. Клавдий повернулся на звук, даже не столько неподобающий в этих стенах, сколько неожиданный, и представил, сколько раз ему тут придётся рявкать "тишина в присутственном месте!". И с каким лицом. Такие лица, обычно, бронзовеют прямо со сведённой зевотой челюстью и ими после украшают портики и форумы. Выглядит крайне мужественно, особенно у хорошего мастера. "Тебе, наверное, было больно, когда ты упал? А я так смеялась…" извинялась варварка перед нелепым лопоухим пареньком. У Дориана зачесалась скула как от пощечины и он даже дёрнул щекой. Но нет. Он - не упал. Даже лёжа в вонючей британской хижине, раскровавленной рожей в пол, он не падал. Он всего лишь прилёг отдохнуть. Клариссим может себе позволить прилечь в сиесту. Но не в такой день как сегодня. Сегодня клариссим идет служить народу старшим помощником младшего начальника. Нет, разумеется старшим помощником хранителя главного государственного архива и не совсем начинающим юриспрудентом, но что меняет такой несущественный нюанс у самого подножия скользкой мраморной лестницы пути чести? Аппия подмывало гаркнуть "по твоему приказанию прибыл!". Но такого клариссим себе позволить не может. Поэтому, толкнув нужную дверь, он начал с непринуждённой улыбкой оратора, репетировавшего сотни раз перед лучшими зеркалами империи: - Аве. Прекрасный день для вступления в должность - римское солнце за одно утро компенсировало мне весь британский сумрак. Надеюсь, твоя досточтимая тётушка в добром здравии? Я едва из седла и не успел ещё сделать ни одного визита... - и дальше просто наслаждался эффектом. Всё-таки в том, чтоб быть покойником, были и свои плюсы.

Парис: Поначалу Мэхдохт, казалось, никак не отреагировала на все его попытки, оставаясь все такой же печальной и молчаливой. Так что Парис уже начал перебирать в голове истории посмешней, вроде той, как он, маленький, взятый отцом на прогулку по окрестностям, столкнулся с грозным рогатым чудищем. "Вот так надо сказать: я тогда был очень любопытным, и отошел от отца к небольшому холмику - там вот оно и было...чудовище, от которого я намотал кругов семь вокруг этого злосчастного и казавшегося мирным холма, из которого множеством волосков торчала молодая, нежно-зеленого цвета трава... да... а оно, значит, намотало веревку, которой было привязано, вокруг этого же холма... Это потом я узнал, что чудовище - всего лишь пасущаяся, правда, норовистая коза, а отец стоит поодаль и хохо..." - эти мысли с невероятной скоростью проносились в голове Париса, как у человека, который лихорадочно и вдруг осознал, что любимая женщина не развеселена и так же лихорадочно подбирает варианты, чтоб развеселить наверняка, но Мэхдохт все равно рассмеялась раньше, чем эти мысли успели додуматься в голове. Она ведь сначала смотрела на него испуганно, и он отнес это к своей неудаче, заволновался, и вот даже заметить не успел, как ее испуг перешел в звонкий и заливистый хохот, который разбился о все холодные стены разом, разбудил это холодное пространство, разбередил, как рану, чтобы она снова засочилась чем-то теплым и живым, вдохнул в здешнее, отрешенное эхо полные жизни звуки. Люди оборачивались недоуменно, кое-где перешептывались, опешив, кое-где - смолкли совсем и уставились в упор. Лишь на полмгновения Парису стало неловко, что все смотрят вот так, ведь они в городском...но ее смех, чистый, искренний, теплый был настолько заразителен, так легко, не встречая препятствий, вдыхал и в него, в Париса, эту непосредственную веселость, что он не сдержался и рассмеялся тоже. Громко, не сдерживаясь, как в детстве, когда смеешься, если просто чувствуешь, что смешно и не знаешь еще, что, оказывается, существуют места и моменты, в которых твою искренность считают оскорбительной: - Да нет...ничего... - он хватал ртом воздух, прислонив ладонь к груди и вкладывая слова в промежутки между смехом, как в ниши, - это правда ведь сме...шно... мене самому... видишь, - и смеялся, и было хорошо, тепло до мурашек, и мурашки были не от холодного сквозняка длинных коридоров, как до, а от этого тепла, будто со смехом Мэхдохт, солнце хлынуло и пролилось сквозь стены, как вода сквозь ткань. Парис видел, что не он один поддался заразительности этой естественностью: то тут, то там начинали посмеиваться и те, кто до этого был нервозен и угрюм, кто томился тут в раздражительном ожидании, а, может, пребывал в страхе перед предстоящей тяжбой. И это только доказывало, насколько она - настоящая, насколько хорошо, что он ее встретил, как впервые в жизни оказалась кстати его рассеянность, вместо него уронившая яблоко на площадь так, что он, как по клубку Ариадны, вышел по нему к Мэхдохт: - Больно было...не очень, - закончил он лишь бы закончить, потому что она так выговорила это "ты", что все аж остановилось, - солнечный зайчик?.. - Парис потряс головой, - солнечный зайчик... - повторил за ней, на миг довольно наморщив нос, так оно порадовало, это определение, и улыбалсяяяя... Так, улыбаясь, и показал: - Теперь сюда, вверх, и вон та дверь, - теперь он верил, знал, что все будет хорошо, что они решат ее дела, а потом увидятся и... - аве, - Парис почти с лестницы, почти еще не распахнув дверь, почти выкрикнул это приветствие и даже повторил его зачем-то, радостней, - аве! Мы по делу этой прекрасной девушки, - "прекрасной" произнес по слогам, едва не воздев взгляд к небесам, - я Пар...Авдий Терций, помоги нам, - и впервые с его губ просьба о помощи срывалась, как восторженное "посмотри же, как я счастлив!.."

Мэхдохт: Парис тоже рассмеялся, а кто-то из толпы к нему присоединился. Смех отскакивал от холодных стен и поднимался к потолку, разливаясь там светлым, непривычным этому месту гулом. Послышалось недовольное ворчание, сердитый мужчина сделал им выговор, но Мэхдохт взглянула на него победоносно: «Так вам. Я только начала!» Громкая, звонкая, пусть и маленькая по своему значению диверсия вселила в нее решимость. Улыбка Париса… Казалось, если закрыть глаза и подставить лицо, она будет греть так же, как теплые лучи солнца. Хотелось собрать ее как-то и беречь у сердца. Беречь… Медок вдруг вспомнила, что общение с ней не так уж и безопасно. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то из тех, что отнеслись сегодня к ней с душевностью, пострадали вовсе не за свои интересы. Как та девочка, которая погибла у дверей в комнату Дахи… «Но зато он, скорее всего, пойдет на многое, чтобы защитить меня», - подумалось уже не так восторженно, и Медок коротко вздохнула, прежде чем зайти в помещение вслед за Парисом. - Аве, - кивнула она, разглядывая помощника претора. «Вот и первый представитель здешних знатных фамилий, - подумала Мэхдохт с каким-то опасным холодком. – Здравствуй». А потом оглянулась на Париса. Не хотелось с ним прощаться. Но время пришло…

Гай Ветурий: От неожиданности первым порывом было схватиться за сердце, так стремительно в его мысли ворвался чужой мужской голос. Радостный голос. Да чего там, прямо-таки восторженный голос, просящий помощи: - Аве, - быстрей, чем кому бы то ни было, отозвался Гай и даже встал, - аве, - задумчиво повторил вслед за незнакомцем, с любопытством рассматривая обоих вошедших. "И что ж ты так орешь? - буквально подмывало спросить в то время, как внешний вид парня все больше забавлял, - и в самом деле, счастлив, как есть, ну надо же..." После недавней борьбы с давкой в дверях, духотой и попытки зарождения в не_Каллиопе любви к поэзии вообще казалось странным, что кто-то может радоваться, входя в эти двери. А этот радовался неподдельно. Взгляд скользнул на женщину, да там и задержался. Черноволосая, с плавными линиями, строгим и сосредоточенным лицом, она была, казалось, совсем не из того мира, в котором все еще вполне очевидно находился этот сияющий паренек, голубоглазый настолько, что этот небесно-голубой почти резал глаза, подсвеченный прямыми лучами солнца из окна. Что у них общего?.. А ведь он ее явно...сопровождал. Ее, с рабами, серьезную и, судя по поведению, не говорящую лишнего - он, несуразный, рассеянный, почти забывший открыть дверь, прежде чем поздороваться первый раз... - Меня зовут Гай Ветурий. Чем могу быть полезен? - "интересно, и ведь определенно что-то связывает, помимо сопроводительства", - подметил Пертинакс, наблюдая, как она оглянулась на это голубоглазое олицетворение беспечности, - "разрази меня гром, если это - не сам Гелиос, от этого парня такое сияние, что можно работать тут дотемна без лампы, если поставить его вон там в углу", - тяжба? - невольная улыбка тронула губы, в самом деле, было бы очень смешно, если бы этих двоих объединяла тяжба; Пертинакс подавил насмешливые мысли по этому поводу и продолжил серьезно, - если да, то только завтра, в то же время. Если нет... - и он не продолжил, любуясь плавными линиями и темными глазами красивого нездешней красотой женского лица и предоставляя любому из вошедших указать свою причину прихода. Что голубоглазый влюблен смертельно, было очевидно, как ясный день. Но она... она оставалась загадкой, которую впервые за долгое время хотелось разгадать.

Парис: Мэхдохт оглянулась на него, и все упало от этого взгляда. Это...это...она намекала, что ему пора... А он, а что он? - Да-да, я, наверно, пойду... - Парис сказал это, совершенно не двигаясь с места, потому что, во-первых, растерялся, что нужно вот так уходить, во-вторых, расстроился, что же это он стал не нужен, не у дел, и как же он вообще уйдет, они же не попрощались толком, а, в-третьих, этот Гай так спросил "чем могу быть полезен", будто обращался к нему тоже. Парис даже уже почти придумал, чем ему конкретно мог быть полезен принимающий их здесь мужчина, и приоткрыл рот, собираясь что-то из этого озвучить. Но вовремя опомнился и ничего не сказал. Он глянул себе под ноги, окинул пространство, задержался взглядом на оконном немытом стекле, вздохнул, что оно немытое, а потом опять спохватился: - Так я... в общем... - и, наконец, совершенно устав от внутренней борьбы между одолевающим вежливым нежеланием мешаться под ногами и упертым нежеланием же проститься с Мэхдохт, со вздохом спросил, - а мне что теперь делать? - и с искренне растерянным лицом посмотрел сначала на Гая Ветурия, а потом перевел доверчивый взгляд на Мэхдохт.

Мэхдохт: Ветурий, значит… Медок разочарованно подумала, что завтра может и не вспомнить имени – слишком много информации сегодня, слишком много впечатлений для ее уставшего сознания. Задержавшись взглядом на Парисе, она повернулась к Саназ и почти незаметно махнула пальцами. Та внимательно встретила взгляд хозяйки и, кивнув, вышла, уводя за собой остальных рабов. - А мне что теперь делать? – растерянно спросил Парис, и Медок не смогла сдержать улыбки. - Меня зовут Мэхдохт, - начала она, ответив Парису разве что молчанием тогда, когда можно было бы попросить на выход. – И нет, у меня не тяжба. Сегодня утром я прибыла в Рим к сестре, у которой должна была остановиться. Но…- Она нервно сжала уголок плата и продолжила дрожащим голосом. – Мне сообщили, что она умерла. Три дня назад. Ее имущество опечатано, мне даже не на что было бы ее похоронить, если бы не помощь добрых людей. Мне сказали, что ключи я могу забрать у претора перегринов. Ты сможешь мне помочь, Гай Ветурий? Ветурий ее разглядывал. Как казалось Мэхдохт, вовсе не из рабочего интереса. Она спокойно выдержала его взгляд, встретив своим сосредоточенным, а потом протянула руку к Парису. - Я не знакома с Римом и его законами. Я тут впервые. Если бы не этот юноша, мне и дороги бы не найти сюда. По помещению начал разноситься душистый яблочный аромат.

Гай Ветурий: - Соболезную, Мэхдохт, - Ветурий слегка склонил голову, - "вот от чего, как минимум, часть этой сосредоточенности и строгости. Но только часть. Остальное, похоже, особенность характера", - заключил сам для себя, отмечая, как она без колебаний выдержала его взгляд. Сияющего новоиспеченного Гелиоса Гай на какое-то время вообще исключил из внимания. - Я помощник претора перегринов, потому могу. Формальности: назови имя, род и адрес сестры, предъяви документы, - и слегка сгладил строгий тон улыбкой, - но по закону, - сказал Гай, мягко обогнув эту женщину, стоящую на пути, в которой было что-то, интересовавшее все больше и больше, - я должен вручить ключи при пяти свидетелях, - он огляделся, словно искал их прямо тут, внезапно остановился, так и не сев за стол, - свидетели... Не будем спешить... это что, яблоками пахнет? - на лице мелькнула удивленно-ироничная улыбка, и Пертинакс вспомнил о стоящем здесь же Парисе, - вот, ты можешь быть свидетелем. Гражданин Рима? - глянул на Мэхдохт делово, - итак, начнем, по порядку, - но вновь не выдержал, весело тряхнув головой, - нет, правда что ли яблоки? - и тут только заметил голубоглазого паренька еще раз, но уже не как сияющего Гелиоса, а как...держателя корзины. "Ты смотри, и Гелиос, и Дионис в одном лице, - смешливо прищурился на Париса Пертинакс, - хорошо хоть не виноград, а то бы я начал верить в...божественное среди нас".

Парис: На лице Париса мелькнула благодарная и отзывчивая улыбка - и от себя не отправила, и отозвалась о нем как - и он машинально вытянул руку в ответ, коснувшись подушечек ее пальцев. И тут же вздрогнул от неожиданного вопроса: - Кто? Я? - но быстро оправился, родовое свое взяло, и со сдержанным достоинством ответил, - да, гражданин Рима, - и перестал себе казаться глупым мальчишкой в глазах Мэхдохт, ведь правда же - гражданин, и проводил ее сюда, и не сбился нигде...почти. А на вопрос о яблоках уже совсем осмелел и разулыбался дружелюбно, потому как от прикосновения к пальцам Мэхдохт потеплело все внутри: - А...яблоки. Это вот, тут, у меня, - и приподнял корзину, глядя прямо Гаю в лицо. Что-то прикинул в голове, сообразил и выдал серьезное: - Я согласен быть свидетелем, - его, конечно, никто о согласии не спрашивал, но Парис чувствовал, что может отказаться и что, не отказавшись, делает приятное для Мэхдохт. И он обрадовался, что оказался ей полезным, а не просто так тут, с яблоками...для аромата, пусть и сладкого. Он бы и к Плутону за нее полез, но пока этого не требовалось, пока нужно было всего лишь поприсутствовать в качестве свидетеля.

Мэхдохт: «Назови имя, род и адрес семьи». Мэхдохт на секунду погрузилась в туман купальни, где роняла слезы по сестре, и снова почувствовала это ощущение нереальности происходящего. «Может быть, это просто дурной сон?» - мелькнуло в голове. Будничный тон помощника претора никак не вязался с тем, что она видела всего пару часов назад – с этой запекшейся комьями кровью на краях одной части шеи Дахи и…другой. Мэхдохт почувствовала, как к горлу подкатила тошнота, и больно укусила себя за губу, заставляя себя вернуться к тому, что происходит здесь и сейчас. - Очень вкусные, надо сказать, яблоки, - заметила она машинально, пока нащупывала сверток. – Вот документы, - протянула она пергамент, где значилось ее латинское гражданство. – Дахи Пахлерин звали сестру. А жила она… - Мэхдохт коснулась губ, вспоминая. – Ви…Виминал…На Виминале дом ее, близ vicus Patricius. Она оглянулась на Париса, взглядом спрашивая, права ли, есть ли в Риме такое место, или память ей изменила. Вроде не должна была ошибиться – сколько раз повторила адрес, пока шли они по Остийской дороге. В такую жару страшнее всего было заплутать в незнакомом городе. - А свидетели, - спохватилась она, глядя на гордого Париса. – Один есть. За дверью еще троих найдем, если понадобится. Там людей много, - и повернулась снова к Гаю, умоляюще приподняв брови: - Ведь это недолго, правда? Ища поддержки, ладонь ее опустилась на запястье Париса. Пальцы оплели руку, сжали, пока Медок задавала вопрос, а глядела притом неотрывно на Гая.

Гай Ветурий: "И чем он ее так привлек? - присмотрелся Гай к пареньку, - не яблоками же..." То, что Мэхдохт тоже была к нему весьма расположена, теперь было заметно: уже одно то, что она искала, как прикоснуться к этому везунчику, говорило о многом: - Охотно верю, что вкусные, - он принял из ее рук пергамент, и на лице мелькнула улыбка, предназначавшаяся им обоим. Она хвалила яблоки с таким жаром, что это зародило в Гае догадку, - сам выращиваешь что ли? И...напомни, как тебя зовут, гражданин Рима? Авдий...Терций, да? - голубоглазый и правда располагал к себе, несмотря на то, что Мэхдохт нравилась ему больше, а, значит, обладатель "вкусных, между прочим, яблок" был своего рода соперником. Ветурий глянул на темноволосую и печально-строгую, перевел взгляд на паренька... "Нет, ну какой соперник...Он и знать не знает, судя по виду, что соперничество вообще существует в этом мире. Стоит себе, сияет..." - Итак, - вернулся он к делу, пробегая глазами пергамент, держа его на слегка вытянутых перед собой руках; Пертинакс любил держать в руках свитки, главным образом из-за того, что они оставляли какое-то, мало с чем сравнимое ощущение на пальцах, если сильно сжать, то можно было буквально слышать пальцами, как они не то поскрипывают, не то издают особый, присущий только пергаменту шорох, - Виминал, Дахи Пахлерин. Припоминаю... да, и она оставила завещание, - и поймал себя на том, что любуется печальным блеском на глубине черных глаз Мэхдохт.

Парис: - Выращиваю сам, - тут же охотно отозвался Парис, - верно, Авдий Терций, - здесь надо бы по-хорошему было тоже угостить, что ли... Не зря же человек все о яблоках да о яблоках. Парис перехватил взгляд Гая на Мэхдохт и какое-то время молча наслаждался тем, что она нравится кому-то еще, помимо него. Аж прямо гордость какая-то брала, что ее, такую красивую, как бы она ни смотрела - строго или с улыбкой, весело или печально - замечают, воздают ее красоте должное, любуются ею... Но потом что-то такое глубоко внутри, в который раз неясное за сегодняшний длинный день, никак не названное и не имеющее аналогов - а Парис поискал - не зашевелилось, не кольнуло, а просто почувствовалось какой-то небольшой тяжестью. Словно кто ладонью на грудную клетку изнутри надавил. И яблока Парис не предложил: - Да, один уже есть, - повторил он, улыбаясь, но твердо, зачем-то ища взгляда Гая, но расслабился, почувствовав нежное сжатие пальцев вокруг своего запястья. Быстро повернулся к Мэхдохт, накрыл ее ладонь своей и только тогда вновь стал искать взгляда помощника претора перегринов. Но уже несколько с другим ощущением внутри.

Мэхдохт: От внимания Мэхдохт не ускользнули ни интонации, ни взгляды: помимо того, что произносилось вслух, между мужчинами шел еще и неслышимый диалог. В другой бы раз Медок порадовалась такой ситуации, сложившейся из-за нее, но сейчас она лишь устало и тихо вздохнула, отводя взгляд в сторону и в пол. Разве до любовных игр ей сейчас, когда сестра ждет погребения? «Итак» - услышала она и снова сконцентрировалась на том, что говорил Ветурий. Но это «припоминаю» ударило едва ли не пощечиной. Медок крепко сжала зубы, стараясь не сверлить убийственным взглядом этого представителя древнего римского рода, который мог (как знать!) быть причастным к ее несчастьям. - Завещание? – переспросила удивленно. Дахи позаботилась о том, чтобы составить завещание? Она не узнавала свою сестру… - Д-давно? – все же обронила неуверенно. И тут же обессилено: - Могу я сесть? Не дожидаясь ответа, Медок тяжело опустилась на стул и потерла пальцами висок. Потом с удивлением обнаружила в другой руке яблоко и попросила Гая уже спокойнее и громче: - Что ж, я хотела бы его услышать.

Дориан: Государственный раб сгибался под тяжестью табличек и свитков, вручённых помощнику хранителя, и то и дело кланялся едва не до земли под этим грузом, рискуя свалить дела на новое начальство в прямом смысле слова, но Дориан отчетливо понимал во что ввязался глядя не на него, а на прилипшую навсегда озабоченную гримасу и суетливую походку сдающего дела коллеги. Тонкая улыбка начала взрезать лицо Клавдия уже на втором этаже - на третьем десятке деверей и пятом десятке представленных. Между бесконечными, как лестницы архива, "а тут у нас..." и "здесь у нас..." он задавал короткие и прямые как гастрафетный болт вопросы, с каждым ответом улыбаясь всё тоньше и тоньше. - А помощники претора перегринов кто?.. Нет, этих не имел удовольствия... Ветурий? Который? О... да, я учился с ним в Афинах, мы посещали лекции одних и тех же лингвистов и юристов. Предлог расстаться был слишком хорош, и ни Аппий, ни его измученный лестницами предшественник, как люди светские, не дерзнули им перенебречь. - ...это разберу завтра же. За углом направо? Зайду, пожалуй, поздороваюсь. За углом он так саданул кулаком в стену, что сразу вспомнил, что не в легионе, вокруг не лагерные палатки и улыбаться ему ещё и улыбаться... А, войдя, коротко окинул взглядом помещение, чтоб убедиться, что не отвлекает ни от чего важного. Насколько он помнил, самым тяжким человеческим грехом Гай считал привычку мешать учёным занятиям. Варварка и лопоухий ни на важное, ни на учёное не тянули. - Гай Ветурий, сколько лет! Как бы далеко не разлетались по миру римские орлы, а всё равно всех сдают в архив, не правда ли? Но тебя тут встретить не так удивительно как себя... Однако, на моём пути не встретилось ни одной весталки, помиловать меня было некому, и вот я тут. Сарший помощник хранителя всей этой великолепной ерунды к твоим услугам. Мне ещё не выделили рабочего места, но, как только выделят, ты можешь входить без стука - вид отягощенного интеллектом лица, как я успел понять, здесь слишком экзотическое зрелище, чтоб его пропускать.

Гай Ветурий: Сначала послышались шаги, потом распахнулась дверь, желваки у Гая заходили, и он уже приготовился выставить нагло ворвавшегося, как вдруг свет из окна лег на лицо вошедшего, подчеркнув знакомые черты: - Дориан? - несмотря на то, что Пертинакс стоял, он мысленно встал еще раз, в неверии нахмурил брови и, боря онемение, продолжил, - я же видел ветви... Говорят, ты... - и усмехнулся недоверчиво, - дурные слухи, стало быть, - тряхнул головой, и несколько прядей ссыпались на лоб, Гай тут же подобрал их нервными пальцами, - и правда, сколько лет... Чем больше Дориан говорил, тем больше узнавался и оживал. Во всех смыслах. "И попал же сюда, бедолага", - встретить здесь его и правда было удивительно, тоже во всех смыслах: - С удовольствием побеседую с тобой, - Гай кашлянул в кулак и провел рукой по воздуху от Терция до Мэхдохт, - сейчас вот закончу дело, - надо сказать, на серьезность и даже траурность дела никак не удавалось настроиться, вот и сейчас на лице помощника претора мелькнула тень улыбки, вызванная таким почему-то привычным дориановским "этой великолепной ерунды", - ты зашел кстати. Мне нужно пять гра... - и осекся, бросив на выращивателя яблок извиняющийся взгляд, - четыре. Четыре римских гражданина в свидетели. Для оглашения завещания.

Парис: Парис как-то по-другому представлял себе такие дела. Ему казалось, что все должны быть с подобающими случившемуся печальными лицами...вот как у Мэхдохт, только менее прекрасными, совсем не такими прекрасными... в общем, все должны грустить или быть серьезны, помощник претора перегринов серьезным голосом должен был зачитать завещание, выразить свои соболезнования, что там еще... Сочувствующий взгляд, полный сочувствия голос, вот как у него. Хотя нет, как у него, ни у кого не получится, потому что не все же любят Мэхдохт...то есть, любят, конечно, как ее можно не любить (и он даже на мгновение серьезно задумался - как?), но он-то, Парис, в нее влюблен. А тут вдруг его почему-то спрашивают про яблоки, сам ли он их выращивает, нюхают их запах... Парис даже разозлился слегка, восстановив в памяти недавние совсем события. "А теперь вот зашел какой-то старый знакомый и они что, будут беседовать о...жизни?" - на лице Париса отобразилось недоумение: - Один есть, я же сказ... Я есть, - вышло неожиданно жестко, так, что он даже испугался, что его как нарушителя могут выставить за дверь, но благо Ветурий поправился сам, а взгляд его был примирительным, потому Парис только согласно закивал, - да-да... Давайте закончим с этим делом, - осторожно, но настойчиво добавил он и посмотрел на Мэхдохт. Ему очень хотелось восстановить всю справедливость мира, которая явно пошатнулась и которая не смела...пошатываться при ней. Он так увлекся этим, что изумленно вспомнил о том, как не поздоровался с вошедшим, уже слишком поздно. "А, впрочем, он и сам тоже не поздоровался", - и эта мысль полностью оправдала его в собственных глазах.

Мэхдохт: Погруженная в размышления о том, зачем обычно легкомысленной Дахи так срочно понадобилось составлять завещание, Мэхдохт не сразу осознала происходящее вокруг. Очнулась только, когда вошедший уже вовсю упивался своим остроумием. Взгляд Медок потяжелел. Но потом она вздохнула снисходительно и вернулась к собственным мыслям. Что толку злиться на того, кому, видимо, не успела в детстве любящая мать привить такт и уважение к окружающим? А высокое положение теперь позволяло найти объяснение всякому хамству. Отрадно, что не каждый римлянин становился таким. Медок кивнула Гаю и слабо улыбнулась в благодарность за внимание к ее делу. Пожалуй, и впрямь, вовремя влетел сюда этот заносчивый орел. Забавно, что теперь он сможет сослужить службу той, которую даже не удостоил приветствием. «Вот как все обернулось. И, даст Бог, обернется не раз», - губы Мэхдохт тронула лукавая улыбка. - Как все непросто, - зазвучал ее густой теплый голос, не претендующий интонацией на то, чтобы его услышали спорящие мужчины. – Везде и во всем нужны свидетели… Но мне сегодня везет. Если бы судьбы неугодных решались с таким же темпом, как и остальные дела, то, возможно, она бы даже успела остановить руку, занесенную над головой своей сестры.

Дориан: Как забавны были эти лица, встречающие ожившего покойника! Если бы Клавдию не свело учтивостью лицо, он заржал бы не хуже Бури, с каким-то особенным удовольствием всегда топтавшей на марше цезарианские грибы, и едва не подмигивающей седоку с выражением морды "что, скушал лакомство, трибун?". Но учтивость прилипла намертво и всё, что из неё получилось - непрозрачное, непонятное посторонним радушие: - Сказал бы, что слухи о моей смерти сильно преувеличены, но во-первых по нынешним временам, когда это о себе может сказать каждый второй, боюсь показаться слишком оригинальным, повторяя в обществе избитую на улицах шутку, во-вторых я и сам ещё не определился, после всех этих ваших лестниц. Паренёк, оказавшийся гражданином, излишне громко для этого жаркого дня, места и окружения, заявил о своём бытии и Дориан чуть повернул голову: - "Я есть" довольно смелое заявление, и при иных обстоятельствах потребовало бы серьёзного... философского обоснования. Но в этих - можно сделать допущение что, действительно, есть. И, как юриспрудент, я склонен подтвердить, что нас уже трое таких, которые - есть. А как официально вступивший в должность квестор, - подчеркнул с легионной жесткостью, - добавлю, что если ты найдешь в очереди ещё двоих, твое дело закончится быстрее. "Но мне сегодня везет" пролилось неожиданно тягуче и густо, как смола с прибрежной сосны, тонкой, ломаной, угловатой. На этот голос он повернулся весь: - Итак, завещание? Соболезную, - поздравил варварку, задержавшись взглядом на тёмных губах и глубоких, как колодец без дна и бликов, глазах, с немного припухшими от недавних слёз веками. Задержался вопреки её худобе и угловатости, вопреки нитяным красным прожилкам на белках, только потому, что было в ней что-то от юной Хатиа, едва ступившей в их дом. - Но тебе действительно повезло. Завещание засвидетельствованное мной оспорить будет трудно в любом суде. Даже если твой завещатель был перегрином и его завещание мало что значит в Риме.

Гай Ветурий: Дориан всегда был чем-то похож на птицу. Остроклювую, хищную птицу. И сейчас Гай наблюдал, как он буквально стал на крыло, махнул этим крылом, развернув по-легионерски перья, как лезвия, и отсек пространство, которое выбрал. Они не много общались, даже посещая одни и те же лекции, а уж друзьями и вовсе никогда не были. Но сейчас Пертинакс отметил, что какие-то черты Дориана изучил неплохо, так, что они без труда узнавались в этом его недлинном монологе. На замечание о философском вопросе он коротко усмехнулся и покосился на Терция, ожидая, какова же будет реакция. Что Дориан развернулся здесь не ради паренька и не ради встречи доброго знакомого в его лице, Гай был уверен. "Интересно, хотя бы это он заметит?" - он все еще не сводил глаз с лопоухого и влюбленного: - Нет ничего более парадоксального, чем философия, - заметил с улыбкой, - обосновывать не советую: может оказаться, что и табулария нет, - Пертинакс почесал переносицу и добавил, - и пока все и всё на месте, пригласите из коридора еще двух свидетелей. А я принесу завещание, - он мягко обогнул Мэхдохт и бросил негромко на ходу, - свидетели хороши, когда в них нуждаешься и ровно до того момента, когда желаешь остаться без свидетелей, - собственно, намекал он на то, что ей, должно быть, хотелось побыть со своими утратой и приобретением наедине, на светящегося Терция, который не просто так ходил за чужеземкой хвостом и на Дориана, который мог помешать и тому, и другому, по-орлиному выбрав себе женщину, как добычу. Ну, и заодно проверить, настолько ли она догадлива и умна, как ему только что почудилось в тоне, каким были сказаны ее последние слова.

Парис: Когда заговорил пришедший, Парис смутно почувствовал, что начались словесные игры и намеки, которые отчего-то так любили все вокруг него и о которых он думал, беседуя утром с отцом. Недавно отпустивший ее руку, к Мэхдохт он стоял ближе всех, а потому, хорошо расслышав ее слова, подумал, было, что расслышал плохо или вовсе не понял сказанное - настолько велико было удивление, что и в них ему почудились те же недосказанности и полунамеки. Парис недоуменно похлопал глазами, всматриваясь в Мэхдохт по-другому, и впервые за все время недолгого знакомства за смеющейся и с сочным хрустом кусающей яблоко девушкой ему увиделась женщина, полная необъяснимого и хорошо скрывающегося за внешней невинностью. Он мог бы не поверить глазам, если бы...это в Мэхдохт разглядели глаза. Но то были не они. Это было что-то, пришедшее изнутри неожиданно, в одно мгновение, что позволило увидеть не только перемену Мэхдохт от девушки до женщины, но и двух мужчин возле нее, говорящих для нее, замечающих только ее, воспринявших, очевидно, его "я есть", как вызов. Парис вдруг почувствовал себя сначала неловко, будто явился невольным свидетелем чьего-то тайного свидания или очень личного разговора, а потом - злость. Она жгла и коробила, рвалась наружу, и он отметил про себя, весомо удивившись, что подыскивает какое-нибудь максимально едкое замечание для ответа этому... Дориану: - Что я есть, мне доказывает чувство...которое я испытываю к одному человеку, - Парис почти скатился до сакрального шепота, уши горели, и он понятия не имел, как теперь смотреть в глаза этому "одному человеку", чтобы не сгореть от стыда; он бы и сгорел, но что-то внутри уперлось, разозлилось, возмутилось происходящим и заявило на нее права, во что бы то ни стало заявило на нее права, на его Мэхдохт, которую он не отдаст тут никому, не отдаст ни одному из этих..этих...из этих, - с которым я пришел, - договорил он, ошеломленный собой, заплетающимся языком, чувствуя, как испарина выступила на лбу, а потому очень обрадовался словам Ветурия о завещании, превратившим всех в таких, какими Парис видел их до своего внезапного прозрения, в понравившуюся девушку и двух представителей закона, - и еще то, что ты разговариваешь со мной, - для себя самого где-то на грани дерзости и обморока сшутил он в конце, сам не свой сделал поспешное движение в сторону, - да, давайте найдем свидетелей, - и распахнул дверь, глотнув воздуха из коридора и глядя на собравшихся там невидящими глазами.

Мэхдохт: Мэхдохт казалось, что всем этим разговорам она лишь фон. И если продолжать молча наблюдать сцену, то герои прекрасно справятся и без нее. Было очевидно, что каждый из мужчин желает заполучить больше ее внимания, если не все, и может петушиться до бесконечности. Главное, направить всю эту энергию в нужное русло. Чтобы дело поскорее завершилось. Чтобы, наконец, прочитали несчастное завещание в присутствии злополучных пяти свидетелей. И отдали ей ключи от сундуков. Бравада трех таких разных, объединенных соперничеством, сейчас ее только утомляла. Быть может, Дахи бы сумела лучше воспользоваться ситуацией. Но Мэхдохт, которой и муж-то достался по счастливой случайности, несколько терялась: деньгами, рабами, имуществом ей было легче управлять, чем интересом мужчин. Так думала она ровно до тех пор, пока не услышала Париса. Сегодня он уже признавался ей в чувствах, но сейчас это было не признание, а заявление прав на нее. Медок глядела на него снизу вверх, удивленно и…благодарно. По тому, как пылали его уши, как дрожал его голос, было видно, что такая решительность дается ему с трудом. И этот труд Мэхдохт оценила по достоинству, ласково улыбнувшись. Наверное, он не видел этой улыбки. И, возможно, к лучшему, потому что материнской ласки в ней было больше, чем ответной влюбленности. Мэхдохт услышала энергичный голос заносчивого квестора и оглянулась на него, дернув от удивления бровями: «Надо же, он не просто красуется, а всерьез заинтересовался. Какая честь!» - Надеюсь, мне не придется его оспаривать, - ответила она так же негромко, как и прежде, будто и правда желая остаться только фоном. В отличие от восхищенного взгляда Париса, изучающего – Гая, этот был жаждущим. Так смотрят на то, к чему тянут руку, что уже почти взяли. И от такого взгляда трудно было отвести глаза. Но прошедший мимо Гай на мгновение заслонил от Медок Дориана, а его слова и вовсе одернули от гипнотического взгляда. Однако скрывающиеся за дверью спины придали этой фразе пикантный смысл, который, возможно, говорящий и не думал вкладывать. Дверь медленно закрылась за Ветурием и Парисом, и Медок, которая сначала было дернулась вслед за последним (так переживала она из-за его смущения), сжала в пальцах яблоко и снова обернулась к Дориану. Терзало ощущение, что ее оставили одну в клетке со львом. Но она не простила бы себе слабости – вот еще, испугалась какого-то римлянина! – поэтому произнесла как можно спокойнее и дружелюбнее: - Поздравляю с назначением. И, насколько я поняла, с возвращением с того света. Вышло так же формально, как и его «соболезную».

Дориан: - Я бы отдал большую часть состояния, Гай, чтобы философию в кои-то веки можно было приложить к жизни и эта куча камней и бумаг оказалась лишь игрой моего воображения. Проблема в том, что его оставшаяся часть вновь сделает табуларий реальностью, - проводил приятеля Дориан отнюдь не взглядом. Взгляд развлекал влюблённый по лопоухие уши болван, которому не хватало то воздуха, то слов, то решимости: - Спорно, спорно, последнюю неделю я частенько разговариваю со своей лошадью, павшей подо мной ещё на британском лимесе. Заявлять права на женщину наполовину, на взгляд Профундума, было все равно что унести в стакане речную воду и на этом основании называть реку своей. Но он не сомневался, что кто-нибудь это парнишке объяснит. Однажды. Может быть даже она, несмотря на всю благодарность во взгляде. Цену женской благодарности он знал не понаслышке. И не забыл бы, даже если бы захотел - каждый унктор и всякая любовница будут натыкаться на неё теперь в районе лопатки, пока его кожа не пойдет старческими складками. За те мгновения пока она металась, практически одним только взглядом и напряженно сжавшейся рукой, Дориан, привыкший с непринуждённой едкостью препарировать не только чужие движения души, успел, отойдя к столу и легко облокотившись, спросить себя "зачем тебе это? в коллекцию непокорных женщин?" и вспомнить, что примерно через неделю должен прийти второй обоз, где варварок, разнолицых, разноволосых, разноголосых - штук сорок... Но ему всегда нравились таланты. А натянуть воздух между тремя мужчинами так, чтоб он звенел, не прикладывая к этому ни малейших усилий - тоже своеобразный талант. - Первое вряд ли стоит поздравлений, что касается второго... кто сказал, что я вернулся? - тихо обозначил черту вроде той, что отделяла алебастр её лба от мрака волос. - Но нас не представили. Досадное юридическое упущение. Аппий Клавдий Профундум, - кинул громкое имя буднично, ровно, и ожидающе поднял бровь.

Мэхдохт: Веское имя для носителя, казалось, ничего не весило. В этом можно было бы разобраться со временем, судя по тому, как Аппий Клавдий Профундум любил поговорить и покрасоваться. - Мэхдохт Ардашер, - опять густо зазвучал ее голос. Так значит, Клавдий. Да еще и на такой должности. Его нужно держать поближе, но не слишком. Взгляд у Аппия больно цепкий, а Мэхдохт не была уверена, что сможет обыграть такого, если вдруг догадываться начнет о том, чего знать не велено. Попробовать сделать союзником?.. «Ах, Дахи, почему ты так рано оставила меня? Я могла бы столькому у тебя научиться!» - сокрушалась Медок, теребя пальцем черенок яблока. - В девичестве я была Пахлерин, - продолжала она, не изменяя своей спокойной печали. – Сегодня тебе придется засвидетельствовать завещание моей сестры, Дахи Пахлерин. Возможно, ты знаком с нею? – голос сбился на вопросе, разделяя слова паузами. Медок еще не понимала, как стоит пользоваться прошлым сестры. Но каждый раз при упоминании Дахи она испытывала смущение и неуверенность, оставшуюся еще с детства, когда старшая была хороша во всем, а младшая на ее фоне – неприметна.

Дориан: "Нет в мире совершенства" механически перебирая двумя пальцами папирусы на столе усмехнулся про себя Аппий "если хороши глаза - висит грудь, крепкая грудь - толсты бёдра, аппетитны бёдра - сутулы плечи, безупречны плечи... а они безупречны..." скользнул взглядом "если всё как надо - всё это называется невыговариваемым варварским именем". - Гетера Дахи? - уточнил, подняв взгляд до глаз и так и не выпустив на лицо усмешку. - Как кстати тесен мир. Мы соседи. Мой дом чуть выше по холму. Мехдохт Ардашер звучит как свист плётки и скрип седла. Мехдохт Пехлерин звучит как падающий на пол шёлк. Дахи Пехлерин... звучит шумом римской улицы. Я не был с ней знаком. Пять лет назад лучшие пиры были у Мирины. А потом мне было слегка не до пиров.

Гай Ветурий: Зная, хоть и далеко не в подробностях, дориановскую любовь от нечего делать и по прихоти собирать себе женщин, как засушенных бабочек, Гай с сочувствием глянул на Терция. При всей своей солнечности и открытости Дориану он соперником не был по определению. Однако, женщина выглядела нуждающейся в сочувствии по поводу чего угодно, но только не по поводу Аппия. Что же касалось его самого, Пертинакса... Цепкой наглости, нравящейся определенным женщинам, Профундуму было не занимать. Впрочем, чего в нем было больше - этого или едкости с жесткостью - был еще вопрос. Чего было больше в Гае? Наблюдательности и любви думать прежде, чем делать. Потому пока один отстаивал то, что ему не принадлежало, второй красовался перед тем, что еще не решил сделать своим, а третья, видимо, размышляла, какая ей из этого может быть польза, Пертинакс наблюдал. И если с первыми двумя все было понятно, то в Мэхдохт угадывалось нечто, что вполне бы могло сильно изменить первое впечатление о ней. - Спорно, спорно, - поддразнил приятеля, оглядываясь через плечо на Мэхдохт, оценивая реакцию на происходящее, и этим поддразниванием, возможно, помогая лопоухому влюбленному пареньку, - а не пробовал наоборот: прикладывать жизнь к философии? - Пертинакс вернулся с завещанием и глянул на Дориана в упор. И улыбнулся только глазами. - А на месте человека, который то ли вернулся, то ли не вернулся, - поймал он конец разговора, - я бы вообще создавал реальность вокруг только из того, без чего действительно нельзя обойтись, - теперь и губы дрогнули в улыбке, Пертинакс задержал взгляд на зрачках Дориана, подчеркивая в реплике нечто, что рассчитано на уже подчеркнувшего это для себя внимательного, скользнул взглядом по плечу Мэхдохт и добавил почти игриво, почти вопросом, тоже ищущим своего адресата, - так, а куда же делся этот паренек...как его там зовут?.. - Гай в жесте забывчивости поднес пальцы ко лбу, - вышел в коридор и будто исчез, - он открыл дверь, - ну как, готово? Проходите, проходите, пора бы уже определиться с этим делом, - и вновь бросил взгляд на Мэхдохт.

Парис: - Граждане Рима есть? - и невидящие глаза постепенно становились видящими, бьющееся у горла сердце - бьющимся в груди, а шаги ровными, - пройдите за мной, - Парис поманил вялым жестом и почти воткнулся в вышедшего навстречу Ветурия. Остановился, инстинктивно вытянув вперед руку, как слепой, уперся ею Гаю в грудь, убрал и извиняющеся улыбнулся, огибая его сбоку, чтобы снова проникнуть в помещение. После коридора Парису показалось, что в табуларии нестерпимо душно, так, что он даже сглотнул и оглянулся в поисках воды, но увидел Мэхдохт, чьи темные волосы так напоминали ночную прохладу, а кожа была бледна, как лунная - и отложил поиски. Ничего, перетерпит, подождет: - Свидетели. Нашел, - кивнул он ей, чувствуя, как язык ворочается, словно по опаленному песку, отчего и слова, и даже голос выходят хриплыми и шершавыми, - можно заканчивать? - с полувопросом обратился и к ней, и к Гаю, потому что здесь, в табуларии - он чувствовал - происходили какие-то игры. А он в игры не играл. Он решал дело, которое нужно было решить для любимой женщины.

Мэхдохт: «Соседи? Как мудр Господь – все складывается как нельзя лучше. С другой стороны, когда ко мне прибудет гость…Уверена, он тоже сумеет воспользоваться ситуацией», - думала Медок, водя пальцем по шершавой кожуре яблока у самого черенка. Но самовлюбленный орел вдруг заговорил о том, что смутило бы любую представительницу ее рода. Разве может незнакомый мужчина в публичном месте так пробовать на слух имя добропорядочной женщины? И только она вскинула горящий взгляд, только собралась поставить наглеца на место, как вернулся Ветурий, и Медок предпочла благоразумно смолчать. «Только из того, без чего действительно нельзя обойтись» было сказано в адрес Клавдия Профундума явно с намеком. То можно было понять и по интонации, и по взгляду, который задержался на Аппии явно дольше, чем если бы был случайным. И Медок поняла, что Клавдию настоятельно советуют обойтись без нее. С одной стороны, это раздражало, с другой – гордеца поставили на место, чем Мэхдохт, вне всяких сомнений, осталась довольна. - Исчез? – она взволнованно поднялась со стула, беспокоясь, вдруг со смущенным Парисом приключилось что-то нехорошее. Но потом по интонациям Гая поняла, что и с ней играют, и ее пытаются поставить на место. «За что?» - она обиженно ответила на взгляд, а улыбнулась тепло уже Парису. - Спасибо, - обратилась она к вошедшему, пытаясь поймать его взгляд. Ей не хотелось, чтобы он чувствовал себя неловко. - Да, можем заканчивать, - и оглянулась на остальных. - Ведь можем?

Дориан: - Пробовал, - в тон улыбнулся Дориан. - Вывод один - жизнь не подорожник, если приложить в неудачном месте, можно остаться и без философии, и без жизни. Но создавать жизнь только из того, без чего нельзя обойтись - уволь! - слишком расточительный аскетизм. Я не настолько богат, так что могу себе позволить только аскетичное расточительство. Проследил как рванулась за ушастым парнишкой сестра гетеры, только что, сверкая глазищами, строившая из себя недотрогу, смахнул из мыслей вместе с соринкой с тоги насмешливое "женщины...", и с непроницаемо-официальным лицом повернулся к ушибленному жизнью, нашедшему, наконец, что приложить к делу кроме неуверенного "можно?": - Нужно.

Гай Ветурий: Мэхдохт, как ему показалось, глянула на него с укором - а, значит, вину за позабытого на несколько мгновений парнишку хоть и не сознавала, но испытывала. И все же было несколько жаль, что удалось только уколоть ее, а не дать понять, что этим скорее защищает ее от Профундума. какое-то непродолжительное время он думал, насколько они, должно быть, нелепы, все втроем. Соперничать в утешении женщины после смерти сестры - как это по-мужски. Ладно, Дориан полуиграл от скуки здешних коридоров, ладно, Терций был очевидно влюблен. Но куда полез он сам, со своим талантом не выбирать себе женщин: - Как показывает практика, все не подорожник, кроме...подорожника, - скорее отмахнулся, чем отшутился откуда-то из своих мыслей Пертинакс, - спасибо, - кивнул Терцию, - да, нужно и можно начинать. Он коротко откашлялся, прочистив горло, и ровным голосом прочел завещание так, чтоб было одинаково хорошо слышно всем присутствующим.

Парис: Мэхдохт сказала ему "спасибо", и Парис воспрянул духом, улыбнулся, но потом посерьезнел весь, потому что Ветурий откашлялся и принялся читать завещание. Парис очень серьезно относился к таким вещам - сейчас любоваться Мэхдохт, улыбаться ей, думать об их предстоящей встрече было неподобающим ситуации, как ему казалось. Поэтому он с трудом, но все же сосредоточился на зачитываемых словах. И только позволил себе подойти поближе к Мэхдохт, на случай...на любой случай. Какой конкретно - он не смог придумать, но вдруг ей понадобится, например, опереться на его руку, передать ему яблоко, поискать его ободряющий взгляд... или все вместе. Он хотел, было, шепнуть ей что-то, вроде того, что он рядом, но подумал, что это и так достаточно бросается в глаза человеку...имеющему зрение. А потому вздохнул и смолчал, только время от времени на нее поглядывая.

письмо: Свидетели, судя по осовевшим лицам и поджатым губам, невыговариваемые парфянские имена запомнить и не пытались, и вряд ли вслушивались в завещание, которое гласило: Я, Дахи Пахлерин, завещаю... всё своё имущество, за исключением восьми лектикариев... (...) ... своей сестре Мехдохт Пахлерин. Лектикариев (...) завещаю божественному Императору Римской Империи.* Да будет свободна раба Малика.** Наследница моя пусть выплатит прислужнице Айдане годовое жалование и не откажет в месте. Культами наследство не обременяю. *почти во всех солидных завещаниях императору что-то отписывали ** классическая формула отпуска на свободу по завещанию. Правда Малика уже свободна, у Аида.

Мэхдохт: Начиная со слов «за исключением» Медок злилась все сильнее. «Правильно, этому императору только ленивых идиотов и нужно завещать», - язвительно размышляла она, еле сдерживаясь, чтобы не высказать вслух все, что думает о воле Дахи. Только теперь Мэхдохт поняла, что жаждала отомстить и тем, кто стоял в ту ночь на страже. Последняя воля сестры лишила ее такого удовольствия. Ко всему прочему, после того, как оглашенные восемь лектикариев будут отосланы в Золотой, в доме из мужчин останутся лишь двое верных слуг из Антиохии и Карим. Не густо… Медок чувствовала, как ярость тяжело опускается на грудь. Не удивительно! День не задался с самого утра, когда три часа пришлось торчать в вонючей коморке на задворках мира сего в ожидании гонца. А потом тащиться по пеклу со всем скрабом, проклиная одежду, прилипающую к телу, чтобы попав, наконец, в прохладу домуса сестры узнать, что та уже три дня мертва. И денег нет даже на то, чтобы достойно проводить ее в последний путь, потому как римляне опечатали все сундуки. Теперь вот это шумное, душное бюрократическое заведение, в котором и чихнуть-то нельзя без 10 свидетелей! И три мужчины, двое из которых нашли забавным в такой день перекидываться намеками, ставящими ее в неловкое положение. Когда Ветурий произнес имя Айданы, Медок даже зубами скрипнула. Да, как же, выплатит она все! Той, которой и след простыл. Той, которая, как знать, тоже могла быть причастна к убийству Дахи. - Хорошо, спасибо. Я поняла, - севшим от злости голосом произнесла Мэхдохт. – Наследница я. Теперь можно получить ключи? Эти свидетели, надеюсь, подойдут? Новых искать не нужно?

Дориан: Профундум наслаждался. Теперь, когда у неё, как у горячей породистой лошади, дрожали от сдерживаемого гнева тонкие крылья ноздрей - она стала воистину прекрасна. Он замечал это за многими мужчинами, знал и за собой - женщины в гневе возбуждали, бодрили, подстёгивали воображение и азарт как необъезженные кони... - Чисто формально, - заметил совершенно официальным тоном, как только умолк Гай и прозвучали резкие вопросы, - завещание не может вступить в полную силу, пока не будут выполнены все его условия - отпуск рабыни и выплата прислужнице. Власти должны убедиться, что формальности соблюдены. Дориан сделал паузу и насладился ей сполна, почти не глядя на сестру гетеры. - Но, поскольку наследство не слишком обременено, думаю, я, как магистрат, могу убедиться в их соблюдении позже, по добрососедски. Надеюсь, ни у кого нет возражений? - поинтересовался тоном человека, у которого консулов в роду больше, чем клиентулы у окружающих, то есть возражений не допускающим.

Гай Ветурий: Гай видел ее гнев, очевидно связывал его с завещанием, но никак не мог понять, что именно так ее злит. В своей злости Мэхдохт была нездешней и дикой, волосы теперь были черны, как уголь, а на дне темных глаз разгорался огонь. Казалось, всякий, кто теперь рискнет дотронуться до нее, моментально вспыхнет и истлеет за считанные мгновения. Не ускользнуло от его внимания и то, как любуется этим перевоплощением Дориан. "Каждый может разозлиться — это легко; но разозлиться на того, на кого нужно, и настолько, насколько нужно, и тогда, когда нужно, и по той причине, по которой нужно, и так, как нужно, — это дано не каждому"*, - Пертинакс повертел эту мысль, глянул мельком на Терция, как он реагирует на изменение Мэхдохт, кашлянул и произнес: - Чисто формально - справедливо, - Гаю не нравилось, что завещание превращается едва ли не в повод для свиданий, а эта женщина едва ли не в попытку ни к чему не обязывающего непродолжительного развлечения для Профундума, - а насчет возражений, - Пертинакс взглянул на Мэхдохт, - думаю, следует спросить, не имеет ли возражений или желания что-то сказать сама наследница? - он повертел ключи в пальцах и прислушался к звону, - вот ключи. В свою очередь, как помощник претора перегринов обещаю со своей стороны убедиться и в благополучном исходе дела, и в исправной работе магистрата, - с этими словами он слегка наклонил голову. Благородство. Благородство его когда-нибудь оставит полным дураком. Но поступиться им Гай не мог никак. * Аристотель

Парис: Мэхдохт была зла отчего-то, а он, Парис, отчего-то не знал, что с этим делать. Казалось, что между ними доска, и если тянешь руку, чтобы погладить - занозишь пальцы. Он вздохнул и огляделся. Эти двое, Профундум и Ветурий, не вызывали ничего, кроме ощущения инородности и странности. Два инородных тела, застрявших в пространстве. Все было сделано и сказано, но почему-то люди не расходились. Только не то чихал, не то кашлял изредка один из приглашенных, но это было вроде звуков за окном, ни к табуларию, ни к ним четверым не относящихся. К ним четверым... С каких это пор они, чужие, стали "ими четверыми"?.. Парис глядел на Мэхдохт, не отрываясь, как поджимаются губы, как огневым чем-то наполняется взгляд, будто внутри нее кто свечу ладонью прикрывает, и свет то проскальзывает между пальцами, то скрывается, как она бесшумно, но глубоко дышит. Утешить, отвлечь, окружить заботой... как? Покашливали, не расходились, стояли. ...Парис почему-то вдруг вспомнил, что всегда хотел сестру. Мальчишки, и братья - в частности, были такими деловыми, серьезными и отстраненными. Им во что бы то ни стало надо было ежедневно подтверждать эту свою независимость. Очевидно, они путали ее с мужественностью или чем-то еще, вроде этого... а ведь мужественный - это не отстраненный, это - с кем-то... Парис играл с соседскими девчонками, с чьими-то дочерьми, которые оказывались на конюшнях с отцами, выбирающими себе товар. Именно так он научился слышать птиц, видеть солнечный свет на траве - "ой, смотри, ты на солнце наступииил!" - наблюдать за распускающимся цветком: "а я говорю тебе, он шевельнулся! вот! видишь, видишь?" Именно с девчонками он понял, что все эти "девчачьи глупости" - не такие и глупости. Что они, по крайней мере, светят, звучат, пахнут, и что главное: чувствовать это - не стыдно. Именно там было первое девчачье "ой, лошаааадкаа!" вместо сухого, пахнущего разве что потом и претензией на тщеславие "товар", в лучшем случае "конь". Потом уже он заметил, что и отец, и Марк с Марсием любят коней, как и он, только своей, "мальчишеской" любовью. Когда плакал или злился мальчик - это было "отойди, не жалей, не будь размазней". Когда плакала или злилась девочка - это было послушать, посидеть, подуть на ушибленную коленку или счесанный локоть. А потом - невероятная близость, такая, когда у вас есть общий секрет, о котором никому больше не рассказано. И потому сейчас Парис инстинктивно, не глядя больше ни на кого в табуларии, словно их и не было вовсе подошел к Мэхдохт, мягко окутал ладонью ее плечо и проговорил негромко: - Ты устала, тебе надо отдохнуть... Смотри, - и, привычный отвлекать от того, что болит, ладонью указал сквозь мутное окно, на площадь внизу, - на муравейник похоже, правда? - и улыбнулся, - будто можно ветки взять и поддеть...воооон того, видишь, важный такой, а тут мы - то-то он удивится... Можно спуститься и представить, что мы тоже в муравейнике. Съесть еще по яблоку, как будто это наше общее дело, у них - свое, у нас свое, - сделал паузу и закончил, - похоже, тут все. Идем, - и совсем участливо добавил, - хочешь, я провожу?

Мэхдохт: «Завещание не может вступить в полную силу, пока не будут выполнены все его условия - отпуск рабыни и выплата прислужнице», - говорил Клавдий, а Медок все сильнее впивалась ногтями в яблоко. Ладно, допустим, рабыню она может отпустить хоть сегодня, но как ей найти сбежавшую Айдану? Или…убитую Айдану. Интуитивно Мэхдохт чувствовала, что не стоит сейчас спрашивать об этом ни Клавдия, ни Ветурия. В конце концов, потом можно будет сделать вид, что была не в курсе. «Я, как магистрат, могу убедиться в их соблюдении позже, по-добрососедски», - продолжал хитрец. Медок кинула на него быстрый, по-купечески оценивающий взгляд исподлобья. Ясно, как день, что будет сделка, и сейчас Мэхдохт пыталась понять, какую цену запросят за услугу. Кажется, заносчивый орел путал ее с сестрой…Пусть, это может быть на руку. - Какие у меня могут быть возражения, - ответила Медок Гаю и устало качнула головой. Она переложила яблоко в другую руку, вдохнула сладкий аромат яблочного сока с ногтей, прислушиваясь к словам и интонациям Ветурия. «В исправной работе магистрата» - уголки ее губ дрогнули в едва заметной улыбке. Кажется, Медок начинала понимать Гая…По какой-то причине он волновался за нее, потому что видел то же, что и она сама – орел заметил добычу. Забирая ключи из рук Гая, Медок тихо произнесла: - Благодарю за поддержку, - и пусть расценивают ее слова, как хотят. Наконец-то ключи в ее руках! Медок облегченно вздохнула, но раздражение не отпускало. Нужно будет вернуться домой и тщательно обдумать всю эту ситуацию с Айданой. Ведь если сейчас заявить о пропаже, начнутся поиски, которые могут привести туда, куда совсем не нужно. Медок закусила губу, кинув еще один быстрый, острый взгляд на Клавдия. Но тут вдруг почувствовала, как на плечо ложится большая теплая ладонь. «Ты устала, тебе надо отдохнуть», - ворковал над ней Парис, и Мэхдохт ощутила, что все так, он прав. Она смотрела в окно, туда, куда указывала его рука, тихо улыбалась, слушала… Виском прижалась к плечу и потерлась, кивая, - да, и правда удивится. Потом он позвал, и Медок согласилась: «Да, проводи, пожалуйста». Об Айдане она подумает, когда будет дома. И о Клавдии, который непременно придет. И о Гае, который (Медок оторвалась от Париса и поблагодарила Ветурия и Клавдия за работу, вежливо выразила надежду на скорую встречу и пожелала удачи в дальнейшей работе), кажется, слишком моралист, чтобы быть подлецом. Это стоит запомнить.

Дориан: Гай... Гай всегда был нудноват. Впрочем, этот печальный недостаток с лихвой окупался отлично работающей головой, так что Аппий кивнул, сдержанно улыбаясь. Мальчишка заскакал, как мальчишкам и положено, и это, вкупе со зрелищем, которое представляли из себя остальные свидетели, уже нагоняло зевоту. - Как? Уже? Похоже, это было самое короткое восточное завещание из всех, зачитанных в этих стенах. Обязательно сверюсь по этому вопросу с секретарём, я слишком римлянин, чтоб не ценить диковины. Но, не прими меня за британского варвара, мой друг, - Дориан прошел мимо Мехдохт к окну, поймав её, предназначавшуюся другому, улыбку, - как бы я хотел, чтоб это было самым длинным делом, из тех, что мне здесь предстоят. Свидетели свободны, - бросил совсем другим тоном через плечо.

Гай Ветурий: - Для меня это было удовольствием, - так же тихо и только ей ответил Гай, глядя в две чернеющих бездны, которые, кажется, наконец-то поняли его верно. Поймал себя на мысли, что смотрел бы еще, и не без усилия разорвал линию взгляда. Дориан... Дориан всегда был слишком уверен в себе. Таким обычно достается однажды осознание, что они переоценили собственные силы. Однако это с лихвой окупалось житейской находчивостью и, по всей вероятности, готовностью едва ли не ко всем вариантам: - По мне, - он сохранил мельком пойманную улыбку Мэхдохт где-то внутри; когда она улыбалась, даже угловатость черт куда-то исчезала, и девушка становилась еще красивее, - так столь печальный повод был неоправданно растянут во времени, а столь приятное общество заслуживает лучшего окружения, - Пертинакс смолк, настолько искренне у Терция получалось никого не видеть здесь, кроме Мэхдохт, чего не могли себе позволить ни он, ни Дориан. Гай проследил за жестом, посмотрел на площадь через окно, увидел муравейник и слизнул улыбку с губ: - Всегда рад в любой момент вернуть отнятое на проволочки время, если нужна будет помощь, - он смотрел прямо перед собой в окно, но обращался к Мэхдохт. Умному достаточно. - Всего доброго. А Терция было жаль. Если вокруг нее и дальше будут виться - а они будут - такие птицы, как Дориан, парнишка не справится. Не может же он не замечать всех.



полная версия страницы