Форум » Зрелища » Цирк Нерона » Ответить
Цирк Нерона
Понтифик: Расположен на правом берегу Тибра, в садах Агриппины, район XIV Transtiberium, Ватиканский холм. [more] расположение цирка относительно современной площади св. Петра (казненного со св.Павлом в этом цирке): [/more]
Ответов - 106, стр:
1 2 3 All
Тирр Серторий: - Чем дальше - тем хуже. Тирр отвлекся от схватки и теперь глазами следил за бегущим в панике бестиарием, считая каждый бурунчик песка, что поднимали его голые пятки. Это был какой-то особенный, недоступный ему, вид мужества - бросить все и побежать вот так запросто, на глазах у всего Рима, и навсегда погубить свою и без того не блестящую карьеру. Тирр сам толкнул Сида в бок, легонько, чтобы не сбросить с лавки, и подбородком указал бегущего: - Только что или Либерта вдохновила его, или Минерва оставила на произвол... Аида? - договорил он, не веря глазам. - Боги, он пробил беднягу рогатиной за неисполнение контракта или по глупости? На паникующий мешок даже смотреть не хотелось, столько безумия за один раз выдержит не каждый.
Сидус: Сидус досмотрел представление с несвойственной ему задумчивостью, ещё раз покосился на хозяина и повернулся к Тирру: - Голова его покинула, походу. Стоит потерять голову и всё, сожрали. И думал он не про страх. А про того военного, который недавно уехал с виллы. Про своего сгоревшего. Про красивого парня рядом, который, по взгляду видать, скоро наломает таких дров, что гореть будет долго... Стоит дать слабину и привет. Ну нет. Все могут хоть на ушах стоять, с ним такого больше не повторится. - Расслабился и тебя уже не жизнь имеет, а Аид. Та ещё ёбля, - ухмыльнулся, тряхнув волосами и тыча пальцем в первое, что приглянулось. - Смотри какая баба, и рядами повыше.
Публий: Публий выдохнул тихо. Ему нужен был отважный. Бесстрашный как Геракл, не вскрикнувший ни разу даже с горящим ядовитым плащом на плечах. Почти равный в своём бесстрашии богам. А на песке была какая-то шваль, непригодная даже для того, чтоб запить хрустящие на зубах песчинки, лёгкой взвесью текущие в воздухе. Бестрепетную крепкую руку напарника он бережно и благодарно погладил кончиками пальцев. - Посмотрим ещё. Только когда пойдешь вниз, тебе придется на этот раз меня подождать. Избавлюсь от слежки, не хочу чтоб мы подставились из-за моих... потребностей.
Авл Элий: Глядя на то, что творилось на арене, Авл понимал, что все же больше любит кошек. Медведи не были неповоротливыми, наоборот, не в тяжести сложения было дело - тигры тоже не отличались стройностью, дело было в пластике движений, в том, как смыкались челюсти. И да, медведи не ели человечину. По крайней мере эти. И это было жаль. Впрочем, смерть завораживала всегда. Но по-настоящему возбуждала только если была постепенной.
Тирр Серторий: - Аид тебя трахнет даже напряженного, рано или поздно. А вот его школе, - Тирр кивнул на арену, - стоит задуматься о системе подготовки. Чем они их там поглаживают, если труп потешника заставил его свихнуться? Он договорил и тут же ощутил неприятный вкус во рту от собственных слов. Можно рассуждать и здраво, и разумно, сидя здесь, но окажись он внизу, пригвожденный к земле мертвым товарищем, кровь течет прямиком в глаза... Он захотел сплюнуть, но проглотить собственную логику было бы большим уроком. Тирр так и сделал и, поглощенный открытием, машинально поглядел, на кого показывал Сид. - А я ее, кажется, знаю... Да, - он прищурился, вглядываясь в смуглую, красивую девушку, чьи крепкие, аккуратные пальцы были в чем-то сладком. Это не мешало ей демонстрировать гордость кокетливую и неприступную одновременно, и, как признал бы по походке, по этим движениям он смог вспомнить. - Живет неподалеку от моей лавки, через инсулу. Имени не помню.
Микен: Красивая была молчаливой. Упрямо. И наверняка привыкшей, что за ней увиваются, не давая прохода. Микен вдруг резко заскучал. Ему не хотелось бегать, ни за кем: - Ты не очень-то общительна, - голос был глухим и подчеркнуто-вежливым, - мои разговоры отвлекают тебя от созерцания жесткости? - Гип сделал паузу, мельком посмотрел на кровь и неразбериху внизу и добавил, - и какой ты любуешься больше: там, внизу, или собственной? - и медленно перевел взгляд на ее пальцы, а потом на ее лицо.
Медея: Лесных Хозяев пытали человечностью. И умирали они мучительно, могучие, но бессильные понять что такое подлость, насмешка, предательство, зависть... Когда всё кончилось - ни мгновением раньше - Медея медленно повернула голову, словно взглядом отодвигала ветви, нависшие между ней, сидящей на древних камнях в окружении зверей, и людьми, этим человеком, который ничего о ней не знал и хотел знать хоть что-то, сам не понимая для чего, потому что в каждом человеке есть зверь, который ищет след. Возможно, это было единственное, что привлекало её в людях. И, когда взгляд пробился сквозь листву, ветви и мхи, Медея спокойно смерила им мужчину: - Я любуюсь жестокостью богов. Их детскими улыбками и детскими слезами. Они так плачут, когда отрывают мухе крылья, что невозможно отвернуться. А на что смотрел ты? Если на мою жестокость - ты всё пропустил.
Микен: Она была бы хорошей добычей, если бы не выглядела охотником. А это делало ее уникальным трофеем в случае удачи. Гип улыбнулся тому, как она макает пальцы в угощение, с подчеркнутой небрежностью, дерзости ее ответов и с расстановкой произнес: - А откуда бы тебе знать, на что важно смотреть мне? И как ты можешь, не зная этого, утверждать, пропустил я что-то или нет? Она отсекала, но отсекала своеобразно - идя навстречу, рассматривая его, словно изучая на прочность. И он вовлекся в это изучение изучающей, готовый впустить ее в себя, только чтобы посмотреть, что она с этим будет делать.
Насмешник: Какое-то время Нас смотрел куда-то между рогатинами и медведями. В какую-то случайную точку арены. Нет, жестокость приелась. Ничего хуже, когда действиями одних не наслаждаешься, а к другим уже не испытываешь жалости, что бы они ни делали. Отвернулся. Темноволосая запустила пальцы в сладость, словно это была густая трава, пряди которой так и просят, чтобы их причесали, как гребнем. Судя по движениям, по осанке красавица явно была уверена в своем превосходстве. Но того, с чем-то хищным на дне взгляда, это, по всей вероятности, не смущало. Шут мотнул головой: "Экий!" Похоже, с руки-то жрать совсем не против. Ну, или прикидывается, что не против. В гордой была какая-то отстраненность. Не от домогательств соседа. Другая. Рассеянная и от всего в целом. Такая, что Нас подумал, на кой она вообще пришла тогда. Туда, где отстраниться было едва ли не труднее всего. В толпу. Хотя... Как посмотреть. Случайный знакомец был увлечен травлей и разговорчиками, и Нас успокоился. Вспомнился разговор на Злодейском. "Это ж надо еще в харчевню эту..." - зевнулось лениво. Где-то внутри, как червоточина, была тоска. Не хватало чего-то. Серьезно не хватало. Хер знает - чего...
Медея: - Я сказала "если", - почти тепло улыбнулась Медея, насмешливо склонив голову, - если тебе интересно смотреть на мою жестокость, я не буду тебе этого запрещать, но пока она тебя окончательно не подкосила, отдай, пожалуй, сладости. Забрала кулек и положила в рот виноградину. Этот сладко-пыльный вкус всегда возвращал её к людям. - Главное - глубже смотреть не пытайся, не могу поручиться, что там прибрано и ты не сломаешь две ноги. Она всегда предупреждала честно, это ничего не стоило - всё равно никто никогда не слушал.
Микен: Микен выслушал ее с неопределенной улыбкой на лице. Он никак не мог решить, чего ее слова вызывали в нем больше - искреннего восхищения этой напускной надменностью или беззлобной смешливости: - И снова ты решаешь за меня, - она была так трогательна, изображая недотрогу, что с Гипа разом покинуло ощущение скуки, - "и за сладости схватилась совсем, как ребенок..." - может, я как раз и собираюсь проверить, сломаю ли я обе ноги, или... - он не договорил, пожав плечами, предоставляя ее воображению решать, какое это будет "или", и вместо этого заключил уже с вполне безнаказанной веселостью, - а на твои сладости я не претендую. Было ли это утверждением обоих смыслов или какого-то одного - Микен уточнять не стал.
Медея: - Сломаешь, - равнодушно сообщила Медея, пожав плечом, - но ноги-то твои. Этот не поверил тоже. Но пока он болтал, пока она позволяла ему, а заодно и себе, думать, что можно переступить некую черту, за которой обычно и ищут след, её отпускало невыносимое чувство чуждости всему говорящему, нахлынувшее и едва не поглотившее её с утра, как только она открыла глаза. Короткая передышка. Пыль и сладость на языке. Мгновение добровольной слепоты, прежде чем она снова начнёт смотреть. И видеть. Она улыбнулась почти не хищно и молча пододвинула к нему кулек.
Микен: Гип не стал с ней спорить - ему было удобно, чтобы она думала, как ей хочется. По его мнению, каждый слышал и видел ровно то, что хотел. Потому он кивнул коротко и так же коротко ответил: - Лучше мои, - протянул руку и подхватил несколько виноградин, с подчеркнутой тактичностью не коснувшись ее пальцев, поскольку для прикосновений было рано, - твоих, гораздо прелестнее, было бы жаль, - он не мог так точно определить после такого короткого знакомства, но похоже было, что с охотницей угадал, поэтому отплатил приблизительно такой же улыбкой и съел виноградины скорее с деланным удовольствием, чем с настоящим. Сладкого он не любил.
Сидус: - Значит придется расслабиться, - хмыкнул Сид. - Но это когда вариантов уже не будет. А эти че-то расслабились рановато... О, соседка? Ну и подкатил бы по-соседски, всё под боком и бегать никуда не надо. "Лучше..." думал Сидус, почти видя сквозь череп как скукоживается, перед предстоящей агонией, мозг парня, "рассредотачиваться. Явно лучше, мозг целее будет".
бестия: Их выпустили одного за другим, всех семерых, подгоняя в крупные, покатые спины. И не было этой распростертости и одновременно уютной сомкнутости лесостепи, вольного, влажно-мшистого запаха, не было ничего привычного и зеленого, мягкого и сочного. Они притормаживали, растерянные, взбивая мощными копытами песок до клубящейся белесой пыли, которая опадала через несколько мгновений, и снова двигались, кося глазами, чувствуя в воздухе какое-то напряжение, нависающее сверху и давящее. Чувствовали какое-то томительное ожидание, притаившееся вокруг, залегшее в каждый прорез и щель, нарастающее с поднявшимися вверх частицами песка и опускающимися, словно это чья-то огромная грудь силилась усмирить нервное, неровное дыхание и не могла. Толкаемые к центру, они пытались смыкаться в группы, держась друг к другу чуть ли не вплотную, спина к спине, смутно угадав, что так надежнее, чем оставаться по одиночке. Один поднял голову, звучно потянул ноздрями воздух - чужой, невкусный, таящий в себе угрозу - и мотнул ею в ответ на сосредоточенное, пристальное внимание сотен чьих-то незнакомых взглядов. Непонимание и растерянность тянула их ближе друг к другу, заставляла все чаще опасливо озираться и ждать. Ждать неизвестно, чего. Как оказалось, долго ждать не пришлось. Стая была натасканная, слеплена она была из самого зубастого сброда, выжившего в стычках с другими хищниками, разве что несколько разбавлена новым пополнением. Старая самка во главе ее, видавшая разные виды, не удивилась и широкорогим антилопам. Стая плотным комом пошла на стадо вдоль спины, пугая, пока не добилась скорости, на которой споткнулся слабый. Ничтожного разрыва между стадом и отставшим было достаточно, чтоб в него моментально просунуть несколько морд, отрывая от своих одиночку. Низкорослые, гиены подпрыгивали, атакуя со всех сторон, пока одной не удалось разорвать сухожилие на задней ноге лося. Они свисали со шкуры клочьями, пока под грудой их тел осевшая жертва не исчезла вовсе, крича от боли. Не утруждая себя добиться неподвижности добычи, ее рвали живьем, хохоча. Но им нельзя было позволить утолить голод, иначе зрелище пошло бы насмарку. Не теряя времени, пара всадников на полном скаку внесла кратковременное смятение в пиршество и, воспользовавшись недолгим замешательством, загарпунила крючьями едва издохшую тушу и поволокла с арены со всей возможной скоростю. Стая рванулась следом. Момент был опасный, участь лося угрожала и коням. Отмахиваясь удлиннеными сиками, всадники все же выволокли с песка цепляющуюся рогами груду недоразорванного мяса. Хохот и вой взвился у захлопнувшихся ворот. Но раздраженные хищники, в отличии от людей, недолго оплакивали потерю и обругивали воров и, скоро отдохнув от погони, спонтанно скучковались и повторили маневр. Подбираясь к стаду все ближе, они ускоряли темп, пока сближение снова не превратилось в преследование.
Публий: Как только всадники избежали участи лосей, По стал смотреть на арену невнимательно, вскоре и вовсе переключившись на публику, разглядывать которую было куда интереснее, чем этот балаган, беззастенчиво похожий на... - Дорогой, это тебе ничего не напоминает? - промурчал он на ухо Нерио, показывая на отбитого от стада слабака. - Точь-в-точь сенатор ***, которого в том году... кажется, его состояние пошло на центральный пруд*. Только рога у него, по слухам, были поветвистее... О, там Авл Элий, - заметил знакомое лицо, вернувшись к трибунам. - Досадно. Я сегодня к нему собирался по маленькому дельцу, а теперь одни боги знают когда он отсюда и куда... *По огромным копанным водоёмам Золотого дома плавали корабли.
Насмешник: Гиены рвали и терзали. Не оставляли шансов. Для тех, кто остался смотреть, это было вполне ясным знаком, как иногда может прижать жизнь. Нас знал и так. И что может, и насколько. А потому просто встал, особо внимания к себе не привлекая. А то сидит же там, знакомец-то. Вот и прижмет...жизнь. И боком-боком пошел - пропустить неважное и заодно отлить. Почти полезное с приятным совместить получилось.
Тирр Серторий: - По-соседски, - тупо повторил Тирр, переводя взгляд с девушки на арену. - Бегать в любом случае придется, так уж лучше с потерянной головой, чем с откушенной. На песке жались друг к другу великолепные, огромные лоси, северные, он такого видел всего лишь раз за все время, что ездил за товаром - тогда с фырканьем и грохотом ломился, цепляя ветви рогами, здоровенный зверь выше него ростом, и Крепыш изжевал поводья, не бросился бежать только усилием воли. А сейчас они были жалкие, ошалелые от шума, от того, что под копытами скрипит песок, а не хрустит трава, от криков хищных тварей, что вчера еще пытались жрать, а сегодня... Тирр не выдержал и сплюнул от отвращения, не думая, что может попасть во впереди сидящего: - Почему нельзя просто смотреть на них? Зачем смотреть на то, что у них внутри?
Медея: В каждом человеке жил зверь. Порой - не один. В большинстве, на её взгляд, жили просто свиньи. По одной, а то и стадом. В некоторых - звери поинтереснее. Но редко кто отваживался выпускать своего зверя, тем более - всех. Показывали кусочками - перья, лапы, хвосты, чешуя... То одно, то другое, чтоб не стыдно, чтоб не отпугнуть, чтоб спокойно, безопасно, пристойно, не страшно. Как будто совсем никто не умел смотреть, как-будто какие-нибудь обезьяна или сурок были тайной за семью печатями, как будто она не увидит, рано или поздно, целиком. Иногда ей от этого было смешно, иногда досадно, часто - скучно, но этот, сидящий рядом, вызвал зудящее как комариный укус желание поддеть кончиком ножа человечью шкуру... человечью маску. Она посмотрела прямо, черно, блескуче и сказала ещё прямее: - В тебе нет сладкого. Сейчас. Это было утверждением. Хотя по местным меркам наверняка было дерзостью. А она бы посмотрела ещё... но на песке уже чертили знаки.
Сидус: Он не слышал. Слов было совсем не разобрать, как будто рядом сидящий парень, бесшумно открывавший и закрывавший рот, был рыбой в здоровенном стеклянном пузыре, вроде того что был... где? когда?.. Визг. Крики. Хохот. Крики, визг, хохот, крики, огонь... огонь кругом. И огромные рога, ломающие ветви с сухим страшным хрустом - так бьёт молния, так падают идолы предков, так проклинают чужаков лесные духи, так... Там-там-там-там... Хой-хээ! Там-там-там... Хе! Там-там-там-там... Хой-хээ! Там-там-там... Хе!!! Далеко-далеко за поляну разносится мерный звук, вибрирует в груди, ускоряясь, заставляет сердце ровнять с ним ритм, зовёт неодолимо... подойти ближе, нарушить запрет, увидеть... как выходит в круг старый Лось и рога у него - до звёзд, и род склоняется перед ним, все мужчины, все воины, все охотники, пахари, рыбаки склоняются перед его мудростью, и летят, превращаясь в звёзды, души предков и искры огромного костра... Дружная пляска, могучие рога, древний танец рода на который с улыбкой глядят благосклонные предки, духи-Защитники вступили в круг, веселится огонь, лижущий черное небо, колются ветки, бешено стучит сердце... Крики, хохот, огонь... Вопли, стоны, истошный женский крик, пронзительный детский визг... чужаки хохочут, поджигая дома... его дом. В котором уже нет живых и некому выбраться из огня. В священный круг выходит хищная росомаха. Огонь пожирает предков. Теперь здесь будет другой род. Другой шаман, другая жизнь. Пришли дети росомахи, захватчики, хищники, и мирному роду лосей конец. Конец миру. И лежит, нелепо откинув голову на изорванный бубен, шаман рода лосей, лежит, с копьём в боку, оленьи изогнув шею, запрокинув могучие, бесполезные рога, глядя остановившимся взглядом в огонь. А над ним не плачет, не кричит, не воет - глухо рычит, обхватив колени, мальчик лет пяти... "Отеееец!..." - Тирр, помоги мне! - прорычал он на языке, которого здесь некому было знать. Кровь, только что бившаяся в ушах, отхлынула и бросилась в сердце вся, сколько её было - в нём, на песке, в памяти - готовая его разорвать изнутри... Сиду казалось, ещё мгновение и сердце лопнет, пока он, схватившись за горло, пытается дышать, не в силах отвести взгляд от падающих на арене зверей. - Мне херово... - выдавил из себя латынь, через подступавшую тошноту.
Микен: Колкость не колола глаз. Гип улыбнулся, скорее, не ее прямоте, а тому, как она раскрылась и подтвердила его догадку об охотнице: - Во мне вообще нет сладкого, - сказал уже без улыбки, тоном, по которому не угадаешь, на полном ли он серьезе или шутит, - почти... Он прервался, следя за ее внимательным взглядом на арену. Когда она начнет рассматривать его так, как сейчас что-то там, внизу, он, пожалуй, позволит ей подойти поближе. Просто потому что интересно - испугается или нет. Сейчас же он слегка наклонился к ней и подзадорил: - Но, признаться, ты разочаруешь меня, если скажешь, что ищешь только сладкого, - и сел, как сидел.
бестия: Хохот был почти человечий, безумный. Гиены нервничали, шерсть на загривках вставала иглами. Отбить еще одного сохатого не получалось и, раззадоренные ревом толпы, они злились все больше, замедлялись, кружили и бросались, пока один, наконец, не дернулся в сторону и не оступился. Налетели всей стаей и рвали, просовывая морды, тесня друг друга, одурманенные голодом и запахом крови, тепло питавшей песок. Игнорируя бестиариев, снова летящих во весь опор, раскручивая крючья для броска. Бестиарии снова вырвали тушу, отпугнув лишь нескольких, лоси, оттолкнувшись от места, где столпились, шарахнулись вразнобой к дальнему краю. Но голод и раззадоренность брали свое, и группа окровавленных пастей шатнулась сначала за разодранной тушей, обгоняя ее и хватая за ноги коней. Настигаемый, конь понес, не сдюжил и неуклюже завалился на бок, роняя и придавив седока. Прежде, чем стая в пару-тройку мощных рывков сравнялась с авангардом, из ворот уже неслись новые верховые. Разгребая бичами пятнистые шкуры, с хохотом и рычанием накрывшие добычу, люди в поножах и с оружием вытянули сперва человека, и поволокли туши, калеча и пронзая пасти, пока ворота не хлопнули во второй раз. И только там рассмотрели раненого, уже не жильца. Разбитая стая, хрипя и воя, частью металась у этих ворот, частью уже начала кучковаться вокруг старой самки. Им снова предстояло начать с начала. И ей было не привыкать. Пока издерганное войско возвращало утраченные позиции для атаки, лоси снова сбились в толпу и, выставив рога, встретили нападающих исступленным ревом. Атака вздрогнула, но донеслась, и в воздух взлетела, визжа, поддетая тушка. Она упала на спину одному из лосей, прежде чем достигнуть земли, где ее разжевали копыта, но напуганный лось метнулся и тяжелым длинным шагом помчался прочь от свалки. Не больше десятка гиен - те, что прорвались, окружая стадо - гнали его через весь цирк... И эту тушу отбить было проще, ее прибило почти к воротам. Лосей осталось совсем немного. Четыре головы. Стая озверела вконец и бросалась на рога. Гиены висли на мордах и взбирались на лосиные спины по спинам своих живых и умирающих состайников.
Тирр Серторий: Вопрос остался без ответа, да Тирр ответа и не ждал, просто бездумно смотрел то на затравленных и мечущихся, то на соседку, то на песок... Зрелище и тянуло, и отталкивало, оно говорило: запомни, запомни, мальчишка, как бывает с теми, кто сильней и кто свободней; и еще внутри кто-то перебивал: не смотри на них, незачем, они не умрут, ты видел этих зверей на дорогах, и ты встретишь их там снова, других, но таких же, таких же, но совсем других. Он сжал кулаки, не зная, чему доверить взгляд, как рядом прорычало глуше гиены незнакомым наречием, а после - изорванной латынью: "Мне херово..." Он встряхнулся на самом деле, будто воду с кожи и волос согнал, молча сгреб в охапку задыхающегося Сида, перекинул его руку через плечо и потащил к выходу по чужим ногам и головам, не огрызаясь и не отвечая на крики и реплики. А когда вой гиен и хрипы остались за спиной, и впереди показался фонтан, он не стал макать туда приятеля головой, а просто брызнул ему доброй горстью холодной воды в лицо, не отпуская плеча. - Ты чего? Лекаря, может? Зверей жалко стало? - Тирр оглянулся на шум и снова повернулся. - В фонтан не наблюй, оштрафуют...
Сидус: Подхватили как тогда - сильные руки, и как тогда не было сил от них отбиваться. Только в висках гулко бухало "я не виноват! я же только посмотрел!!! я не входил в круг! это не яааа!.." и прорывалось в ответ на чьи-то слова: - Это не я! - вперемешку с латынью. - Не я... не виноват... Вывернуло его сразу, как только визги и хохот остались за спиной, когда он, сорвавшись с Тиррова плеча, сполз по стене, едва не утыкаясь в пол лицом. Его придавливало к собственной блевотине виной, слабостью, диким отчаянием, древним страхом... но он уже мог дышать, дрожа всем телом и вцепившись когтями в камень стены. - ...фонтан?
Тирр Серторий: - Не виноват, не виноват, тише. Это просто звери. Тирр приподнял Сида за шиворот туники, как котенка, чтоб тот не извозился, когда руки совсем потеряют сцепление со стеной, перехватил под грудь и оттащил ближе к воде. Вряд ли в нем осталось еще что-то, за фонтан можно не переживать. - Что с тобой? - он сел рядом на бортик. - В чем не виноват-то?
Нерио: - Похож... только у этого лося больше шансов на почтенную дряхлость, - Нерио поглядывал на трибуны мельком, пытаясь сосредоточиться на арене. Животная жестокость из страсти и от голода не будила в нем ничего, кроме скуки, слишком она была предсказуема и логична. На Элия он не посмотрел по той же причине. Наконец что-то пошло не по плану. Нерио тронул локоть Публия, привлекая его внимание: - Конный бестиарий достаточно храбр? Здесь с десяток гиен, не меньше.
Публий: Не то чтоб это был идеальный вариант, но Публий уже не мог ждать. Боги непредсказуемы, лучшее враг хорошего, и иногда надо просто брать то, что дают. Потом может не быть и этого - так учили римские улицы. А то, что на них выучено забыть не так-то просто, даже если давно не ходишь по ним своими ногами, а плывёшь в лектике. - Подойдет, - быстро кивнул По. - Иди первым. Я избавлюсь от хвоста и спущусь. Сейчас было самое время сбросить с себя надоевший взгляд - пока публика ещё не опомнилась от зрелища и не потекла, перед казнями, к латринам и фонтанам. Публий спустился быстро, не глядя по сторонам, повилял у лотков с сувенирными табеллае, нарочито жеманно перебирая топорно выведенные на них гладиаторские рожи, и свернул в ближайшую латрину. В отличии от многих в этом месте, смотрел он на лица. И присмотрел достаточно быстро. Лицо было... обещающее взаимопонимание. По подошел и кинул сбоку короткое, негромкое и деловое: - Заработать хочешь?
Насмешник: - Смотря какой части меня ты собрался платить, - ответил, еще не оборачиваясь, на голос. "Поссать не дадут", - не торопясь, стряхнул пару раз и наконец удостоил обратившегося взглядом. Увиденное подмывало присвистнуть. Но торопиться Нас не стал. Нахамить всегда успеется. Бросил диагональный взгляд, как перечеркнул. Дорогие ткани, цацки в изобилии, на одни только волосы, небось, - уйма времени, и рабынек-чесалок...или рабёнков, кто его.. Мысль бросил. Деньги были. И, судя по деловитости тона, не за его жопу, а за приключения, которые он на эту жопу согласится найти: - И на кой же я понадобился гетере? - на роже проступила глумливая ухмылка, - или просто зад приглянулся?
Публий: - Знаешь почему лекарь убил попрошайку?* - намекнул По на расхожую шутку. Чуть отклонился одним корпусом, рассматривая контуры вечной причины всеобщего беспокойства и вдохновляюще улыбнулся: - Задница... как задница, видали и покрепче. Платить буду за раздевание. Твои пояс и туника за мои пояс и тунику. *гинеколог - цыганку))
Насмешник: - Че? - переспросил Нас, уловив шутливую ноту, но не въехав, в чем шутка. За взглядом проследил: - Ну так и не пялься тогда, - и повернулся всем корпусом, став лицом к лицу. Посмотрел пристально, внимательным и тяжелым взглядом. Наконец, усмехнулся: - То есть раздеванием за раздевание? А в чем соль? Твое тряпье-то поприличнее моего будет.
Публий: - Посолю денарием, - пообещал По совсем тихо. - Не только таким как ты время от времени надо исчезать. Народ ринулся на перерыв, в латрине прибывало, и он добавил погромче: - Да один мой пояс стоит как весь ты, золотце, но раз проспорил так проспорил, в другой раз вообще не буду спорить на бестиариев, так и голым уйти недолго...
Насмешник: - Тогда я б на твоем месте поаккуратней оценивал человека, который тебе исчезнуть может помочь...золотце, - отозвался так же тихо. Подумал. Прикинул. На цацки еще посмотрел, так, забавы для: - Люблю посоленное динарием, - и спросил, - а меня не прирежут ли, часом, в шмотке твоей, а? - и сощурился, - откуда мне знать, кому и что ты на самом деле проспорил? - и вслед за незнакомцем на тон повысил голос из-за нахлынувшей толпы, - ну, почем тебе знать, сколько я стою? Ты вон на одну только задницу как засмотрелся, - сам ржал, а в голове уже бродила мыслишка. Этот, может, и вовремя сам на него свалился. Ой как вовремя.
Публий: - Времени нет прицениваться, - в тон бросил По, подавшись к уху собеседника. - Не прирежут. Или думаешь мы с тобой так похожи? - тряхнул длинными волосами так, что со стороны могло показаться лёгким кокетством. - Но пояса с денариями с неба не падают, так что на твоём месте я бы ушел отсюда в этом тряпье быстро. Отодвинулся, распоясываясь, и уже напоказ договорил: - Я из чисто эстетических соображений, чтоб знать как мой пояс будет гармонировать с твоим задом.
Насмешник: Нас заржал: - Резон, - кивнул на волосы, - уж больно длинные: заметить-заметил, да все о бабах от этого думается - не о тебе; и громче, - а ну-ка покажи пояс, хочу посмотреть, достаточно ли он красив, чтоб подходить к моему заду, - и опять тихо, - ты не на моем месте, чтоб знать, что мне откуда падает. Ты вот как с неба и упал. Потому и уйду быстро - вдруг одумаешься, - снял свое небрежно-быстро, - ну держи, - и добавил, так же в ухо, - да не выкидывай. Вдруг опять переодеться когда захочется, пригодится, - отстранился и в глаза посмотрел, чтоб дошло: Нас не пригодиться не может.
Публий: Зажав верёвку от кошеля в зубах, По только лукаво хмыкнул, тонко растянув губы, отдавая пояс, раздеваясь и принимая простецкое серовато-бурое тряпьё взамен своей тёмно-синей, тончайшей, изящно расшитой туники. А опоясавшись, достал из кошеля обещанное, немного возясь, чтоб незаметно скинуть туда все перстни и браслет. По редко кого нанимал со стороны, но сообразительными раскидываться было не в его привычках: - А ты нахааал, - муркнул напоследок. И монету отдал с адресом: - Если он недостаточно красив, там где я его брал - в лавке Микена - мулат ещё камней нашьёт. И даже на дом тебе принесёт. Обслуживание в лавочке - заглядение. Везло. Входили пока одни белоснежные тогатус, а мелькавшее за ним всё утро тёмное не показывалось. Он бы и сам на месте следившего наблюдал издали за входом, чтоб не попадаться лишний раз под взгляд. Перед самым выходом По завязал волосы в простонародный галльский узел, и из латрины вышел не слишком ловкий, почти неуклюжий подмастерье скорняка или корзинщика, уличный парёнек лет семнадцати, растопырено моргающий на народ, с которым уже ничего не стоило слиться.
Сидус: Латынь возвращалась медленно, по слогам, по буквам, как будто он учил её заново, казалась совсем чужой. Сид выполоскал рот, словно отплёвываясь от желчи чужого языка и напился, чтоб было легче говорить. - Это... не просто звери. Я всё... я вспомнил. Мы были лоси. Они росомахи, - в латыни не нашлось нужного слова и он объяснил как мог, - зверь такой, неуклюжий с виду, коварный, хищный. Я посмотрел на ритуал, нельзя было смотреть, только для... совершеннолетних. И они пришли. И убили всех. Но я не виноват, я же просто посмотрел... Он сунул голову в фонтан и держал под струёй, пока затылок не свело и не перестала бить дрожь. Отрешённо сел на бортик, невидяще глядя на стены цирка и вскинулся только на вопросы: - Со мной что? С вами что?! Вся эта... поебень... у вас тут! - он рычал и остановиться уже не мог. - Бросать, предавать, выкидывать на помойку, убивать, на куски рвать, вы всё можете и никто вам ничего!.. навязать свою волю неуверенному, репутацию попортить вспыльчивому, у кичливого на самолюбии играть, жадного в долги ввести, не просто убить, а продать тому, кто убьёт, предать так, что преданный ещё и виноватым останется... вы всё умеете, потому что мало быть просто сильным воином, всегда придут какие-нибудь... росомахи, вы такие потому что вы... боитесь? - ошарашено понял Сидус. Это открытие поразило его так, что он сел на бортике ровно, брезгливо кривя губы и глядя на римскую мостовую как на свиную лужу. "Это и весь их секрет?? Он его тоже знает... поэтому не боится упасть и быть сожранным?! не боится..." Сиду казалось, что он разгадал хозяина, разглядел до самых тонких прожилок как гаруспик - печень, вскрыл как черепаху. - А чтоб никто не догадался, устраиваете это, - мотнул подбородком в сторону цирка.
Тирр Серторий: - Я знаю, что за звери росомахи, видел, - Тирр молча выслушал всю тираду, глядя на мокрого, взлохмаченного и несчастного мальчишку. Раньше, какое-то время назад, - с год, с пару недель - он бы его ударил, крепко, так, чтобы язык остался между зубов. Потому что Тирр сам был такой росомахой. И сейчас ей остался, только куда более жалкой и бессмысленной - ведь он-то осознал себя этим коварным неуклюжим хищником на четырех лапах по праву рождения, но примириться с этим было много сложнее, чем просто сунуть голову в фонтан. - Не боимся, не все. Мы такие потому, что мы такие. Всегда были. Вы - лоси, мы росомахи, - Тирр неловко оперся о бортик фонтана, раздумывая, как объяснить. - А это нужно затем, чтобы ни одна росомаха вдруг не забыла, кто она. Он не чувствовал себя хуже, он только подумал, а может ли росомаха смотреть в глаза прекрасной огненной... Интересно, кем может быть Пирра в этом невольно созданном Сидовым воображением бестиарии? Дианой, в которую она преобразилась в сегодняшнем тяжелом сне, Тривией на перепутье или Флорой, отогревающей замерзшие цветы там, где недавно катались в свалке они, лоси и росомахи? - Далеко послали боги... - он не заметил, как сказал это, все еще глядя пристально на Сида и не видя его. Но сейчас проморгался, очнулся, потянулся за холодной водой. - Никого, кроме тебя, не осталось? Кто твое племя? Я много езжу на Север теперь, за ягодами и диким медом, может, узнаю что про них... Вдруг кто-то все же выжил. Если тебе это нужно.
Сидус: - Всех, кого я знал, убили. Сид зачерпнул ещё и растёр по лицу, отирая со щёк мокрые пряди, вскинул подбородок: - А другие... зачем они мне? Попроситься в хижину жить там, где зимой снега по яйца, а летом грязи по хуй? Я мостовую люблю, горячую воду, полы тёплые. И как-то привык, что жратва не по лесу бегает, а у повара на столе лежит. Не так уж много он и помнил о той жизни. Но точно знал, что в этот город не придут никакие хищники, никогда, потому что самые сильные и злые живут здесь. - Ты вообще не очень-то похож... на своих. Это было что-то вроде спасибо. Или тревоги. Потому что в этом городе выживали только росомахи... или не только? А он сам тогда - кто??
Тирр Серторий: - Из-за нее. Не похож на росомаху, - Тирр зажмурился от мысли, догадки, забившейся в голове так яростно, что в глазах замелькали светящиеся мушки, встал, договаривая больше себе, чем приятелю. - Это очень странная штука теперь выходит, Сид. Он больше не сможет быть полноценной, настоящей крепкой росомахой, поглощающей и забирающей свое и чужое; капля ли, падающая с прохладной ладони в фонтан, мокрые рыжие завитки, улыбка, робкий поцелуй, прощание до шестого часа следующего дня - на целую вечность, пьяный, ее волей ушедший от наказания, - что-то одно или все вместе вытащили наружу и изменили его разум, оставив природу нетронутой. А теперь преображенному духу придется влезть в старую шкуру, которую услужливо протянул ему в харчевне пьяный трибун латиклавий. Он никогда бы не сказал никому этого, даже матери, даже Алтер был бы избавлен от откровений, не улизни он в Грецию. И не скажет. - А сейчас будут казни, лучше не возвращаться. Мне пора, театр... - он не мог сдвинуться с места, пока не вспомнил названия, - Помпея. Валерия будет ждать, может быть, уже ждет, если только не "если"... Нужно увидеть ее, один взгляд, одно прикосновение - и все, что перемешалось в голове, встанет на свои места, упорядочится, разберется, как жить в мире самому с собой. Он пошел скорым широким шагом, и на выходе уже бежал так, будто за ним гнались. >>>>> В театр Помпея через лавку Суламиты
Нерио: Нерио спустился не оглядываясь. Стоило плечом отодвинуть одного, как вся охающая братия расступилась, давая ему пройти по кровавой дорожке к телу храброго бестиария. Он опустился на колено, вытащил из-за пазухи кинжал и едва не прикоснулся им к посиневшим, запекшимся губам - просто чтобы удостовериться. - Мертв... - тихо произнес лекарь одной из школ и сглотнул, боясь поднять взгляд. - Вижу, - Нерио поднес незапотевший клинок к самым глазам и, не глядя на побледневшего лекаря, велел. - Разгони всех. Этого в комнату. Как в прошлый раз. Он медленно и тяжело встал, сунул кинжал в ножны - и с щелчком вокруг не осталось никого. В темной подтрибунной комнатке без окон и с такой узкой дверью, что и ребенок с трудом пролезет, Нерио еще раз проверил бестиария на жизнь - и ее не оказалось. Он вынул из-за пазухи оставленный вчера Публием кубок, поставил его у самой головы мертвеца, сел в углу и застыл в ожидании.
полная версия страницы