Форум » Зрелища » Амфитеатр (продолжение 1) » Ответить
Амфитеатр (продолжение 1)
Admin: Театр Марцелла (лат. Theatrum Marcelli) — театр близ правого берега Тибра в Риме, строительство которого было задумано Юлием Цезарем, а осуществлено Октавианом Августом, который в 12 г до н. э. посвятил его памяти своего покойного племянника Марка Клавдия Марцелла. При диаметре в 111 метров театр мог вместить 11 тысяч зрителей. Рядом с руинами театра сохранился античный портик Октавии.Здание было перестроено при Августе в 33—23 годах до н. э. на месте портика Метеллы, построенного цензором Цецилием Метеллом Македонским около 131 года до н. э., и посвящено сестре императора Октавии: сооружение представляло собой прямоугольную площадь, 118 метров в ширину, на низком подиуме, окружённую двойной гранитной колоннадой и было украшено мрамором, многочисленными статуями, в том числе 34 бронзовыми статуями всадников работы Лизиппа, изображающие Александра Македонского и его полководцев. Портик включал в себя храмы Юпитера Статора и Юноны Регины, библиотеку и курию Октавии.
гладиатор: Их почти не били, если не считать нескольких зуботычин, но кто их когда считал? Каждого из них размалевали, не пожалели краски - спины и животы, кому в черный, кому в синий. Коротышки, здоровяки, старые, молодые, но все как один злы и унижены, и все будут казнены сегодня здесь, на скрипучем песке, провонявшем густой кровью и неистовым восторгом тех, чьи друзья и родные еще месяц назад - в прошлой жизни - рыдали от ужаса, грызя абордажные топоры. Диграм вымазан черным. Перед выходом их нанизали по два десятка, как причудливой формы бусы: каждую левую руку обвязали мягкой петлей, пропустив через нее общую веревку, натянутую с двух сторон вооруженной охраной - две прочные связки. Арена. Тупой звук, глухой звук, шепот предвкушения: они стоят друг напротив друга и кривой трясущийся недочеловек выносит на полусогнутых охапку старых мечей и дубин, заскорузлых от крови и еще невесть какой дряни, что есть внутри у каждого животного вне зависимости от числа ног. Он бросает эту кучу железа в самом центре безупречно желтого песка; это затыкает почтенных квиритов, а веревка натягивается струной, от которой идут еще два десятка струн покороче, вибрирующих в унисон с тонким звоном последнего меча о предпоследний. Диграм знает, что сейчас будет, но он молчит. Удар кимвалов - и невидимая нам рука перерезает веревку, и каждый бросается вперед, к оружию - две волны навстречу друг другу, два прилива схлестнутся. В преддверии нам сказали, что четверо черных и четверо синих получат свободу, и сейчас мы хватаем скрюченными пальцами мечи и дубины, мы сливаемся общей кучей друг с другом и убиваем каждого не своего цвета и через одного - своего, потому что мы все хотим жить, все сорок пиратов, сорок убийц, игроков в кости, пьяниц, храбрецов, матершинников - и каждый врезается в каждого мечом, дубиной, веревкой, зубами и пальцами; мы рвем друг друга на части и кричим громче этой огромной изнеженной туши, что окружила нас со всех сторон и сдавила, крик отлетает от этих белых и гладких стен - чем мы так прогневали Нептуна, что он заточил нас в этот песчаный трюм? С каждым ударом падает еще один, еще и еще, я рублю направо и колю налево, и кричу, и сражаюсь, я буду жить, я убью и тебя, и тебя, я убью каждого из вас..! и во рту вкус железа - потому что в рот мне вонзился клинок и последняя мысль уходит вместе с серой жижей, размазанной по мечу моего синего друга... Я - каждый из тридцати двух. Кривой служка внимателен, и свалку поливают ледяной кислой водой в тот момент, когда остатки черных наседают на нескольких синих. Пираты разбегаются и тот, кто не может идти, но еще шевелится, получает свою плюмбату в живот. Вода частично смывает краску с Диграма и остальных, и они снова могут называть друг друга командой. Распорядитель кричит на своем птичьем что-то благородным квиритам, и Диграм понимает, что до свободы осталось всего ничего - разбиться на пары и убить остальных, кто есть на арене. Он вытирает обломок меча о ногу и идет на Агафа, вытряхивающего песок из глаз. "Красивое зрелище? Не получите. Хуй вам" Диграм одним ударом сшибает ослепленного Агафа с ног и рубит тупым проржавевшим мечом его бычью шею, перерубает белые кольца горла и кровь фонтаном брызжет в лицо; Диграм хрипит, вторя пузырящемуся горлу Агафа; измазавшись кровью и слизью, он снова рубит, падает на колени и яростно отпиливает проклятую голову. Прости, Агаф. Кто-то успел разобраться со своим? Это Морус, проклятый ишак. Диграм швыряет голову Агафа Морусу прямо в руки, и когда глаза проклятого ишака наполняются чем-то, похожим на ужас, Диграм смятым набалдашником выносит ему остатки зубов, ногой бьет в живот и режет уже упавшему горло. Раненому Балакру просто разбивает голову, умным квиритам охота полюбоваться на то, что делает их такими умными? Он вырвал бы сердце, да уже некому. Диграм. Диграм... ...Немножно поехал головой, немножко, опьянила кровь, проникла в глаза, уши, в нос, даже в задницу, кругом она; под визг амфитеатра он складывает тела тех, с кем еще недавно шел на абордаж, складывает, скидывает остервенело истерзанные тела в кучу и взбирается на нее. Ты, Рим, смотри, Рим, я стою на телах друзей и преданных мне и преданных мной, смотри, Рим, на их месте скоро будешь ты, кто угодно на моем, но вместо них будешь только ты, Рим. Диграм швыряет обломок меча в сторону бегущих к нему, и они замирают...
Пуппий: Сначала он еще наблюдал за тремя женщинами через ряд, а потом думал, как хорошо, что не нужно ехать на войну и как плохо, что, не предвидя масштаба пожара, для него опустошили склады только одного откупщика. Кровь стучала во всем теле, когда, выбрав среди отмытых одного на арене, он сам себе поставил на него и чтобы не повторять его движений, вцепился в край своей тоги. И всем телом подавался вперед каждый раз, когда тот атаковал. Сводило мышцы. Взмок затылок. Эрастус под конец уже чувствовал себя им, и грозная улыбка рассекала полное лицо с нахмуренными бровями, когда он разрубал жилы и отпиливал головы. Только стаскивать трупы он уже не стал. А величественно поднялся, свободно распрямив напряженную в бою спину, и вышел отгородиться от шума. Он выиграл. Это возбуждало. Он сожалел только, что ни с кем не поспорил. Во внешней галерее, довольно разглядывая особенно мужественные лица и особенно женственные формы статуй и изредка, хотя и со стойким инамерением, отвлекаясь на людей, он наткнулся на прелестное существо, которое никуда не торопилось и проявляло к статуям весьма сходный интерес. И взгляд застрял. Еще не направляя мысли... просто не отвелся.
Авл Элий: Расчет, в общем, оправдался. Авл прилип взглядом к арене, так и не заметив, что полуобнимающую Марка руку не опустил. И только когда все закончилось, с выдохом откинулся на кресло и вернул руку на подлокотник. И в этом было что-то звериное, что-то от его кошек. Например, именно так и представлялся ему вожак кошачьей стаи, прайда - лев. На утесе. А что утес был из тел убитых - тем лучше. Он бы даровал свободу, о чем и сообщил. Правда, негромко. Слышать могли разве что Марк и Амон.
Ветурий: -И зря,- ответил Марк, так же вполголоса-не удивлюсь если это их главарь - видел, как он следил за боем.. вначале? Не думаю, что он преисполнился раскаяния, благодарности и всего такого и не соберет себе потом еще банду. Посерьезнее. Он не знал, как поступил бы сам. Но на его взгляд, самым правильным было бы - прилюдно даровать свободу, а потом опоить чем-нибудь и сплавить по Тибру с грузом в ногах. Это было бы правильно. Как бы ни было гадко. В этот момент он понял старших. И даже почти посочувствовал им. Ведь не факт, что правильные все решения должны хорошо пахнуть. И то, что ему удавалось оставаться чистеньким, в стороне.. "Бедняжка Электра. Надеюсь, оно хотя бы того стоило". Сестренку стало жалко, но найдя ее все там же, живой и вполне бодрой, Марк почти успокоился.
Дея: На арене сперва немножко попели, это было забавно, все время казалось, что убирающие песок люди будут двигать певца туда-сюда, он будет переходить с места на место, пока не плюнет и пойдет поискать местечко потише. Потом вывели страшных. Ну, то есть, это она так определила для себя - страшные. И, готовая к этому страху и ужасу, досмотрела весь бой как профессиональный арбитр, сама не заметив, когда перестала ждать испуга. Немного царапали изнутри моменты, когда кому-то резали горло - она не любила видеть, как режут горло, она и курицу резала - отворачивалась бы, - но на серьезном и сосредоточенном лице лишь немного менялось выражение от досады на истеричные или подлые действия и до признания точных. Пару раз у нее даже глаза зажглись, один раз она чуть не сказала матушке "смотри, смотри!", да быстро отвела взгляд, положив ей руку на руку, и обернулась опять только когда досмотрела - сказать: - Они убийцы все, не бойся. Но они достойно умирали. В бою. И только когда все закончилось, когда последний стал зачем-то стаскивать в кучу тела а потом влез на них, ей стало страшно.
Сидус: После дней, проведённых за городом, каждый взгляд ощущался задницей. Сид чуял как на него смотрели в галереях, которые он обходил кругами - сально, изучающе, завистливо, умилённо или зло сметая взглядом с пути. Но ему было наплевать на всё кроме статуй. И может быть ещё мечты о лосях. Но все взгляды были короткими, а этот как приклеился. Он повернул голову... и чуть было не сказал "Фаллакс!" до того небедный с виду парень, его разглядывающий, был похож на толстого и обманчиво ленивого кошака из того дома. Вот уж кто точно не пропал во время пожара, так эта пронырливая животина. Сходство было таким забавным, что Сид улыбнулся неожиданно широко.
Andronik: - Милый, поверь, это они тебя скорее смутят, а потом поймают и выпьют все соки, а в шкурку завернутся дабы не простудиться! Тетушка Корнелия всегда предостережет добрых друзей, но запирать дверей тоже не будет, если захочешь рискнуть - я выделю тебе комнатку. Андро кивнул, улыбаясь. - Благодарю, но..нет. И дважды спасибо за предостережение. У меня есть где остановиться в Риме. Не теряя шкуры. Очень хотелось сказать про виллу у моря..но он боялся спугнуть удачу.
Пуппий: недонежное, недоугловатое, оно обернулось и так улыбнулось, что заронило подозрение в знакомстве. Отсутствие всякой робости тоже впечатлению способствовало. Смущал тот факт, что Эрастус не мог вспомнить, где его видел и, таким образом, не мог определить ни статуса, ни намерения. Чуть приподняв брови, с улыбкой, непроизвольной от удивления и поэтому живой и даже радостной, Эрастус пригнул голову и позвал жестом.
Фурия: Пираты... Впервые с тех пор как вернулся Луций, она задумалась о том, где он был. О том, как спешно он покинул дом по делам, едва переступив порог, о его ночном разговоре с отцом, об отлучках на ночь, о новом шраме "оттуда" и свежем порезе на боку, о той попытке заговорить об отце, жалобе, которую она пресекла. Она не была женщиной даже настолько, чтоб поддержать его попытку в чем-то разобраться?.. Все, на что ее хватило, это поставить условие: "говори или не ной!" На арене варилась такая каша, что даже представить Луция в подобном бою было страшно. А он бывал в таком бою. И, наверное, не один раз. А когда на арене остался один человек, от ирининых размышлений и сомнений осталось только одно чувство: "Луций, неужели ты привез в город этот кошмар?.. Смотри, как бы тебе не пришлось лично его убить."
Сидус: Ему всегда улыбались в ответ, но улыбку такого как Фаллакус он видел впервые. Тот, домашний, только тибрил луканскую колбасу, но делал это так, что пороли за это поварят. А у Сида однажды стянул клешню омара и омара он так ни разу в жизни и не попробовал. А этот ещё и чего-то хотел. Сид подошел и, вместо аве, кивнул на статую, которую разглядывал: - Геракл, разрывающий пасть писающему мальчику. Не знаешь - кто они? Там не подписано.
Пуппий: Что существо откликнулось на зов и даже первым заговорило, оказалось неожиданным. - Не знаю, - признался Эрастус без тени смущения и даже не глядя на скульптуру. - У меня встречный вопрос: ты когда-нибудь художникам позировал?.. Если бы я отвел тебя... скажем... к Вистарию... вполне возможно, что однажды ты не задался бы вопросом "кто это", глядя на статую. Он рассматривал существо вблизи, понимая уже, что к нему привлекло. Мальчик всем своим видом противоречил мужественным лицам и женственным формам, и глаз, привычно цеплявшийся за привычное, отдохнул на нем. - Ты выгодно отличаешься от современного искусства.
Сидус: Уже на третей фразе Сид заскучал. Подкатывал нобиль привычно, но как в том так и в этом доме где было взять столько своего времени? "Ага, сводил бы... со стаей панонийских псов. Да они тебя на дерево загонят...". Склонив голову к плечу, он осмотрел сверху вниз и обратно этого курносого, не старше его прошлого господина и едва ли моложе настоящего, и уж всяко симпатичнее тех стариканов, что приставали на первом этаже. - Это вряд ли. Мне только что сказали что я тощеват, - ответил со вполне искренним сожалением.
Пуппий: Эрастус пытливо вгляделся в личико, слегка покоробленный намеком на свою комплекцию. Но опечалился мальчик, кажется, на свой счет, и взгляд Пуппия сполз по шее под тунику. От неуверенности его не осталось и следа. - Кто это сказал? Повар? - спросил он. - В таком случае, я бы не принял от него комплимента. Всегда сожалел, что боги меня этим недостатком не наделили, - он вздохнул, усмехнулся и положил руку на плечо юному созданию, шевельнув пальцами чтоб задеть открытую кожу.
Сидус: - Приятель с симпатичным гладиусом, - покосился Сид на руку на своём плече и угол рта сам приподнялся в лёгкую усмешку. Коты всегда наглели. - А что, хороший скульптор? И кем бы я мог быть? Нарцисса мне уже предлагали, но я отказался. Умирать над ручьем от жажды как-то туповато.
Пуппий: - Большинство гладиусов на одно лицо, - утешил мальчика Эрастус с пренебрежительной гримаской, - разница между их владельцами состоит в умении ими пользоваться. Это очень хороший скульптор, тебе никого не пришлось бы изображать - изображать будет он, - пальцы слегка поглаживали кожу, как у человека, усыпляющего на коленях ребенка. - А от приятелей с... застоявшимся вкусом... лучше избавляться: такие люди могут выглядеть симпатично, но они чаще испорчены, чем надежны.
Нерио: - В Британии хорошо, на остатки последнего жалования я куплю тебе теплую шкуру, кутаться, - Нерио даже засмеялся негромко и, насколько позволяла лектика, потянулся, сбрасывая с себя накатившую вдруг сонливость: - Надо будет отведать у тебя чего-нибудь, раз хороший повар. Хороший... Что-то они там разорались, - Нерио протянул, задумчиво прислушиваясь, и кивнул. - Если конюх не будет против, я поговорю с Меценатом завтра днем, огородики будут наши. А теперь мне пора, навещу дом нашего парфянского друга - и в лавку... работать. >>>>> к дому парфянского посла -----------------------
Кассий: Пока он там обретался, он понемногу втянулся в происходящее как один из ланист, как лекарь какого-то великана, чьи болячки сами по себе кричали, блюя гнойниками и бесстыдно разевая края ран. Сам голос больного уже воспринимался как шум прибоя или водопада, который нельзя заткнуть, иначе тот задохнется, и просто надо переорать, чтоб тебя услышали те, кого ты слышать не должен, по статусу. По внутреннему цензу. Ради того, чтоб сохранить способность думать. Из соображений безопасности. Не только своей. Казни - это сущее наказание. Это драка за декорациями актеров, которые вот-вот выйдут в просцениум любовниками. Гонят туда, носят оттуда, выдавливают вторые глаза и говорят на той латыни, что понятна любому однажды сходившему в рукопашную, будь он хоть пикт, хоть сер, а если доносится голос, отдаленно напоминающий связную речь, то требует обьедков. Если б кто-то написал об этом короткую пьесу, она растянулась бы на полдня непредусмотренными паузами на отхохотаться зрителям, свернутым от колик. Просто Кассию некогда было смеяться. Даже его тога уже была в крови - он едва не упал на чью-то тушу, перегородившую на носилках проход. "Кудааа!" - кричишь уже не отличаясь от засосавшего тебя водоворота ни цветом ни тембром, и тебе отвечают, что это снова выносят остатки кому-то, кто остался вне и сохранил иллюзию человеческого облика.
Сидус: "Про испорченность ты знаешь немало, как я погляжу..." больше почувствовал плечом, чем подумал Сид. Сейчас ему нужно было только на жетон, но стоило ли размениваться на такую мелочевку, как уличный..? А у этого пухлячка ни на пальцах, ни на запястьях, ни на шее не было ничего, что можно было взять сразу, "цепь конечно, не подарит..." Но оружия не было тоже, и Сидус прикинув так и эдак, решил. И посетовал, глядя на статую: - И зачем ты заговорил про повара и вкусы? Я есть захотел, горячего, а не то, что тут толкают. Теперь пару боёв пропущу, к тому же я из пригорода и не знаю где поблизости приличные термополии...
Пуппий: - Что поделать, таков уж, как видишь, мой недостаток - думать прежде всего о поваре, - игриво подмигнул Пуппий, скользко приобнял за плечи, поворачиваясь чтоб идти, и плавно сполз ладошкой по спине. День если не начинал удаваться, то тешил. <>>>>>>>>>..термополий
Электра: Электра коротко кивнула Ветурию, которого увидела в толпе , слова же Луция коснулись лишь самого края ее сознания, не оставив там заметного следа. Она сделала еще глоток вина, оно уже не было таким приятно-прохладным, нагревшись на солнце, ей и самой бы хотелось спрятаться в тень от неумолимых лучей. На песке разразилась кровавая бойня, она ощутимо чувствовала запах крови, который, казалось пропитал все вокруг. Наэлектризованный от напряжения воздух, людской шум, все это поглотило Электру и ее голова внезапно закружилась, и она тихо прикрыв глаза обмякла, уйдя в беспамятство, уронив голову на плечо Луция.
Тирр Серторий: Тривия Августа? Тирр все равно не знал этого имени, но сообщить об этом Корнелии не успел - на арену высыпались пираты. Когда стенка бежит на стенку и сражается - это понятно, это бой за жизнь, хоть сколько-нибудь честный, но дальше Тирра охватило самое настоящее отвращение. Пират расправлялся со своими, со знанием дела, видимо, не последний среди них человек, судя по реакции того, в кого он бросил отрубленной головой. - Он специально стоит по колено в нарубленном мясе, но кого он запугал? Квиритов, которые сейчас потребуют ему рудис? Или устроителя, который под страхом смерти будет вынужден его дать?
Корнелия: С середины того хаоса, что творился на арене, Корнелия велела Евнике и остальным рабыням из свиты закрыть глаза и не смотреть на кровавое помешательство, и сама смотрела одним глазом, едва ли не сквозь пальцы - просто чтобы знать, когда это кончится. И когда мясник влез на кучу освежеванных, сказала сквозь зубы, окидывая взглядом вопящие трибуны: - Боги, боги, если ему дадут рудис... чтоб им всю жизнь потом в кипятке купаться да натираться ежиными шкурками. Хорошо, что твоего дружка позвала природа, - толкнула она Тирра. - Он не выглядел слишком уж крепким желудком. Евника, милая, налей нам, не разбавляя... глаза можешь не открывать, если не хочешь.
Луций Фурий: Наблюдать, как бывшая команда выбирает крысиного волка, было почти удовольствием, если б не оттенок презрения "бей своих, чтоб чужие боялись". Луций был далек от недооценки, он понимал и роль Фортуны в своей победе, и пользу лишней славы, и тем не менее злость на отца улетучилась: в его, Луция, жизни были люди дороже этой жизни. Поэтому даже презрение понемногу переродилось в грусть. Он взглянул на Электру, пытаясь понять, это ли она имела в виду, когда говорила о выживании любой ценой. Под нежной внешностью скрывалось... что? Здоровая практичность? Или женщина, которая, став матерью, сумеет пожертвовать жизнью ради ребенка, так же, как, по общепринятым убеждениям, любая женщина? Ответом она выронила вино, он едва успел подхватить стакан, и мягко легла на плечо. Тут он понял, чего не разглядел за чертами лица и собственными мыслями: бледности. Он резко оглянулся по сторонам, вертя только головой, чтоб не обнаружить ее обморока перед всеми, кто после боя обязательно взглянет сюда. - Воды! - бесшумно приказал ближайшему охраннику красноречивым жестом и артикуляцией (голос потонул бы в реве трибун). Он повернулся потом к отцу, пронеся взгляд мимо победителя, и негромко сказал: - Не бойся меня, отец. Бойся моих врагов. Воды принесли быстро. Обмакнув салфетку, он вытер Электре щеки и лоб, задевая ухо, обмакнул снова и коснулся шеи. Что случилось с женщинами Рима за два, ну - три года?.. Или стоит задать вопрос по-другому: когда он перестанет сравнивать женщин с сестрой? - Нельзя показывать слабости, - тихо прошептал он Электре, едва дрогнули ее веки.
Сидус: Уверенность и жесты толстячка, а особенно - походка, подтвердили что Сид не ошибся. Этот кошель с ушками, вероятно, был тугим. И молодым, что слишком выгодно отличало его от прочих, чтоб выскользнуть из под руки. Как бы там ни было, а обеды и задел на будущее ещё никто не отменял и Сидус улыбнулся: - Не такой уж это и недостаток. />>>термополий
Клавдия Минор: - Хвала богам, у меня ещё остались какие-то иллюзии по поводу этого мира, - улыбнулась Квинту Минор. Но тут на арену выпустили настоящих зверей и улыбка, постепенно каменея, превратилась в презрительную, а к середине зрелища стала тенью у губ. Досмотрев, Клавдия сухо потребовала у рабыни воды и, смочив пересохшее от частого дыхания горло, вместе с большинством амфитеатра сказала достаточно громко: - Рудис! Она знала что он чувствует, этот, на горе из тел. Знала слишком хорошо, хоть ни разу не держала в руках меча, даже в гимнасии. Но смотреть на арену дальше было невыносимо и она отвела взгляд на ряды, посмотреть на реакцию тех, кто сегодня были по эту сторону и на этом основании считали себя людьми. И реакция, в принципе, была предсказуема... включая поведение возможного зятя. "Вот что значит выходить без служанок... рискуешь выглядеть нелепо" резюмировала про себя, а вслух заметила: - Хмм... о чем я и говорила - хрупкость. Электре, кажется, стало дурно. Бедная девочка, такая жара... Пирра, вина с водой? Ирина, Квинт? Или послать рабу принести похолоднее... "или недомогание Ветурии достаточно женское, чтоб невзирая ни на что очень быстро ловить мужа...".
Электра: Холодная вода освежила ее, открыв под собой мягкие движения Луция и она моргнула, стараясь как можно быстрее сесть ровно. Когда ей это удалось Электра улыбнулась, извиняясь за происшествие - прости, я не хотела ставить тебя в глупое положение. Она жестом попросила еще воды и оглянулась, не заметил ли ее кто ее слабости. К несчастью, его заметили и Электра окончательно взяла себя в руки. - Ну вот, еще одна сплетня только что родилась - она горько ухмыльнулась.
Луций Фурий: Боги, ну чего он от нее хотел-то? От девочки с нежной кожей? Если Лар был не крепче, а его и то порой хотелось прикрыть собой и отнести на руках?.. - Мы живы, пока о нас говорят, - улыбнулся он утешающе, опираясь о подлокотник в ее сторону, и глядя на нее почти снизу. В отличии от Лара, она пришла в себя быстро. Слабость, подумал Луций, сама по себе еще не порок. Порок - подчинять ей окружающих... А этого даже за Ларом не водилось, при всей его сопливости. - Кровь? - спросил он. Это и в самом деле были ей не два дурака в гимнасии. Но обморок при виде крови - еще не ответ на вопрос, как она реагирует на бойцов. Нет, щадить ее он не думал, по одной простой причине: если она не выдержит его сейчас и ему придется прогнуться, как о невесте о ней можно будет забыть, ибо супружество тогда стало бы пыткой для обоих, да еще и отягченной ложью. - Побоище - это всегда неприятно. Кто сейчас в Риме самый почитаемый среди профессиональных гладиаторов? Ей подали воды.
Электра: Электра отпила воды и повернула голову к собеседнику. - верно, разве что некоторые только и живут, что разговорами. На следующий его вопрос она отрицательно кивнула головой. - кровь? Нет, отнюдь, скорее жара и возможно усталость. Вообще, это редко со мной случается, так что можешь не обращать внимания, все хорошо. - она уже себя чувствовала как прежде, лишь легкая слабость напоминала о случившемся. - ну сейчас многие говорят о Спикуле, хотя сама я его, признаюсь, не видела, но слышала, что на арене он лучший.
Валерия Пирра: Пирра успела ответить на последнюю реплику Квинта только усмешкой - внимание ее отвлек начавшийся бой. От того, что происходило там, на песке, задорный и веселый огонек в глазах Валерии исчезал все больше, так что взгляд, наконец, сделался неподвижным и твердым. И даже сам цвет глаз, казалось, стал темнее и глубже. Бой был жесток, Пирра почти жалела, что смотрит. Но так всегда: глянешь - и не можешь оторваться, это зрелище ужасает и сковывает. И, как обычно в таких обстоятельствах, она осознанно подобралась и внутренне призвала все свое защитное равнодушие. Она ничуть не удивилась, когда толпа начала выкрикивать "рудис!" Пирра перевела тяжелый взгляд с груды тел на трибуны: - Да, пожалуй, ни то, ни другое не повредит, - отозвалась она на предложение Клавдии, - второй обморок за пару дней, - едва заметно кивнула в сторону Электры и тщательно скрывавшего суету Луция, - то ли жара, то ли мужчины Рима слишком горячи... В любом случае, не хотелось бы стать следующей...несмотря на то, что рядом тот, кто так свободно управляется со стихией воды, - и Валерия слабо улыбнулась в сторону Квинта.
Луций Фурий: В то, что кровь тут совсем не при чем, не верилось, отговорка тоже была ларова: "душно," разве что прикрывал он ею другие причины; но Луций счел, что с этим разобрались. - А что ты скажешь... например, о Севере? - что ж, если это была не кровь, то почему разговор не мог принять подобное русло. Как-никак сестра... "Все. Хватит," - оборвал мысль Луций, и тут вспомнил, что вышли они с Электрой не завтракая. Все к одному - хрупкое сложение, кровавая баня, жара и полубессонная ночь, да еще и без завтрака. Он отхлебнул из отставленного на дальний подлокотник стакана, снисходительно усмехнулся: - А, кстати. Может, снова вина приказать? И фруктов к нему... и сыра?
Квинт: Квинт согласно и благодарно подмигнул Пирре. - Можно и вина, - сказал преувеличенно деловым тоном старого забулдыги, которому наконец-то догадались предложить, и, точно он в течении боя лишь тем и был занят, что хладнокровно выжидал паузы для своей реплики, прищурился на Клавдию: - однако не жди, что я так просто сдамся перед твоими иллюзиями! Я чувствую себя лично задетым, когда богов в моем присутствии благодарят за совершенно бесполезные подарки, выгодные только им! Только взгляни, перед нами же яркий пример божества, - начал он лекторским тоном. - Видеть это мы можем по следующим признакам: первый и основной - смертные у него в ногах. Второй, косвенный - у богов нет друзей. Третий ждать себя не заставит - завербовать его не сможет никто. А тот, кому он позволит так думать - обречен, если не станет его игрушкой... впрочем, и тогда обречен. С вопросом, зачем он здесь, проще обратиться к тому, чья ложа сегодня пустует - я убежден, что ответ подойдет и этому. И я даже... даже я боюсь предположить, почему их здесь не двое... Ему было совершенно не до Электры, когда он был в окружении не менее красивых женщин.
Клавдия Минор: Нита, бледная как льняная салфетка которой она укрывала он солнца корзинку, засуетилась, подавая. Клавдия даже не знала, что смуглокожие могут так бледнеть, и с беспокойством глянула на рабу, веля негромко: - Нита, ты тоже можешь позволить себе немного вина. Потом сходишь за водой к фонтану. Пирра, видимо разгоряченная боем, острым язычком подтверждала, что поведение на домашнем обеде случайностью не было, но Клавдия, считавшая, что кто как ни женщина может позволить себе разнообразие манер, только улыбнулась: - Помнится, в юности я тоже чуть было не упала в обморок - когда продавец назвал цену виллы, которая приглянулась мне в Греции и не слишком нравилась мужу. Но в том случае обморок бы не помог. Пришлось выстоять, - закончила с усмешкой. Безрассудные, как всегда, речи поэта, к счастью, перекрывал гул амфитеатра, и Минор не стала перекрикивать этот гул, отвечая: - Один присутствует, а другой отсутствует по одной и той же причине - злое похмелье. Меня больше интересует стоит ли человеку стремиться стать богом, если скорби - одинаковые.
Меценат: - Если ты встретил Вистария, милый, то где ж он?.. - с неудовольствием Понтий взглянул на Кайена. - Квинт у тебя умыкнул и пристроил повыше? Это не то, что Вистарию нужно. Стратегий он не оценит... - но бой начался, прерывая выговор, и утверждая его продолженье: зрелище стоило, чтобы Кайен обменялся местом с Вистарием. - Ни о себе не подумал ты, ни о нем, - в окончании боя заметил Понтий, порою глаза отводить принужденный. Что поразительно в скульпторе было, так это острой ранимости смесь и холодного взгляда. - Это война, - пояснил он задумчиво сыну. - Бой, как он есть, без прикрас, без доспех театральных, не закрывай же глаза, как твой слабый родитель: тот, кто глаза закрывает, удара дождется.
банныепринадлежности: - Рудис!!! - Ру-дис! Ру-дис! Ру-дис!!! Тихо: - Он убьёт их всех? Не громче: - Хоть сколько-то да убьёт...
Кайен: Кайен поджал губы и, завидев выходящих на песок бойцов, принялся полировать ногти. Вскидывая ресницы в течении боя только чтоб убедиться, что до конца еще далеко, он один раз случайно угодил взглядом на трибуны, что дало ему повод в конце небрежно буркнуть: - Вон он твой Квинт. А где твой Вистарий, я не знаю, - и капризно изогнул бровь: - я хочу умереть.
Фурия: - Ну, в горячности Луция упрекнуть трудно, - заметила Ирина, чуть улыбнулась и добавила: - в излишней холодности, впрочем, тоже. Могу только от души пожелать любой, кому он придется по вкусу, вовремя заметить, что фрукт это ядовитый. С виду догадаться трудно, однако в разговоре... Она в обмороки не верила. И сочла, хоть и не успела увидать, что там произошло, что брата просто пытаются увлечь. Ее это если и заботило, то уж никак не опасениями, что у Луция может затмиться разум, а скорее как зависть: вот ее увлечь никто не пытался - так она считала, попытку молодого Пуппия не сочтя заигрыванием... но тут ей вспомнился загадочный подарок от неизвестного и она задумалась.
Валерия Пирра: - Сдается мне, что ко всему ядовитому можно подобрать противоядие, - без всякой задней мысли ответила Пирра. - Я имела шанс побеседовать с Луцием Фурием в доме сестры. Однако, в тот вечер боги, видимо, были ко мне милостивы, разговор наш был коротким, и я чувствую, что если и отравлена, то ровно настолько, чтобы любоваться, но не умирать, - Валерия рада была иронизировать над собой и отвлечься после тягостного впечатления от боя. - К тому же, - она открыто посмотрела на Ирину, пытаясь и в ней зародить этот смешливый тон, - яд, видимо, сильнее действует на жаре и на более хрупких созданий, - она более очевидным, чем до этого - Клавдии, кивком вновь указала на Электру. Помолчав с одной из самых веселых улыбок на лице, она вдруг поймала еще какую-то мысль и сказала со смехом, уже не в силах сдерживаться: - Хотя, возможно, мне вновь повезло, и сегодня попались фрукты, совершенно не желающие меня отравить, а только накормить, считая, что выгляжу я недоедающей.
Ливий Курион: В который раз - в сотый? в тысячный? - ему приходилось смотреть. С тех пор как отец взял его, семилетнего, на бои памяти его деда. Не отворачиваться, не плакать, не дрожать, не закрывать лицо, не отводить взгляда, нет. Нет. Нет. Ты же римлянин, ты патриций, ты мужчина, ты должен и можешь. Ты должен. Ни женщину, ни ребёнка, ни цветок, ни тишину. Ты должен любить смерть. Ты пойдешь на войну. Будешь убивать в рукопашной и из-за угла, в чужих домах и в собственном, чужих и своих... ...он помнил как привезли среднего. Бледного, как будто та вшивая провинция высосала из него всю кровь. Кому была нужна провинция? Им? Им нужно было озеро, всего лишь чистое озеро, чтоб сидеть и ловить в нём рыбу в солнечный день. Но ему приходилось смотреть. Раз за разом. На пирах, на арене, в палестре, в легионе... Человек ко всему привыкает. Привык и Ливий, презирающий физическую силу, равнодушный к смерти пока она, как часто бывает с женщинами, не полюбила его - равнодушного. В этот, какой-то там раз, Курион досмотрел, привычно не дрогнув ни единым мускулом, и медленно встал, обводя глазами амфитеатр. - Рудис. Выждал, пока вой толпы, хлестнув в небо, побеспокоит богов, и так же медленно сел. Потребовал воды, раба с флабеллумом и сдвинул с груди и плеча тонкое траурное полотно. Теперь, по прошествии стольких лет, после всей этой крови, ему даже не надо было скрывать под тогой тунику. Спина была сухой.
Квинт: Меня больше интересует стоит ли человеку стремиться стать богом, если скорби - одинаковые. - Сдается мне, что ко всему ядовитому можно подобрать противоядие, Да что же это такое, опять все взгляды тянулись к Фурию, уже и прямым текстом этим женщинам говорят не влезай убьет, а им как медом намазано. Квинт обреченно махнул рукой Клавдии Минор, будто призывая в свидетели: - Что упреждать того, кого манит опасность! Я тоже, пригубив, не стал бы уверять вас в коварстве этих струй - налейте мне еще - за каждый мой просчет напиток сей прощен, он кружит голову, уносит в эмпиреи и я опять спешу глотнуть его скорее, не слушая, что мне о нем наговорят... а поутру, когда внутри вскипает яд... Да что там говорить! Все знают этот путь... я, если думал бросить пить когда нибудь, то вспоминал его коварные замашки, да с жаждой все они мне не казались тяжки. Мы думаем о нем, что знаем его, но... не знаем, что о нас подумает вино...
Публий: - Шкуррра... - радостно муркнул По и не стал уточнять каких именно блюд хотел бы напарник от Такитуса. - Работать... надо. Не переутомляйся, милый, - махнул вслед, - нам платят чтоб мы убивали, а не убивались. Орали в этот раз просто невыносимо. К тому же саднил порез. А покупку всё не несли. Публий щелкнул пальцами и за занавес, став на колено, заглянул Тощий. По протянул ему запястье и раб припал к нему, осторожно целуя вокруг повязки. Публий какое-то время бездумно гладил его здоровой рукой по жестким волосам, разгоняя нетерпение, потом резко дернул: - Ну хватит! Хоронят они его там что ли?! И пошел узнавать лично. С носилками он столкнулся почти у самого входа, но окрик "куда?!", да ещё знакомым голосом, заставил резко переменить планы и импровизировать на ходу: - Кассий, дорогой! А я ищу тебя, ищу, - всплеснул руками Публий, мягко просачиваясь под взгляд патриция, - мне сказали что ты где-то тут, руководишь... О, у тебя утомленный вид, ещё бы, такая суета со всеми этими играми! Тем более будет кстати отдохнуть. Послезавтра у меня симпосиум, в честь переезда... Кассий, дорогой, брось этих дурней, не смотри на меня как на стенку, скажи же, тебя ждать? - чуть надул губы.
полная версия страницы