Форум » Зрелища » Амфитеатр (продолжение 1) » Ответить
Амфитеатр (продолжение 1)
Admin: Театр Марцелла (лат. Theatrum Marcelli) — театр близ правого берега Тибра в Риме, строительство которого было задумано Юлием Цезарем, а осуществлено Октавианом Августом, который в 12 г до н. э. посвятил его памяти своего покойного племянника Марка Клавдия Марцелла. При диаметре в 111 метров театр мог вместить 11 тысяч зрителей. Рядом с руинами театра сохранился античный портик Октавии.Здание было перестроено при Августе в 33—23 годах до н. э. на месте портика Метеллы, построенного цензором Цецилием Метеллом Македонским около 131 года до н. э., и посвящено сестре императора Октавии: сооружение представляло собой прямоугольную площадь, 118 метров в ширину, на низком подиуме, окружённую двойной гранитной колоннадой и было украшено мрамором, многочисленными статуями, в том числе 34 бронзовыми статуями всадников работы Лизиппа, изображающие Александра Македонского и его полководцев. Портик включал в себя храмы Юпитера Статора и Юноны Регины, библиотеку и курию Октавии.
Сидус: - В театре ты таких не увидишь, - отсаютовал пышке Сид свеженалитым, - как и на улицах, - добавил потише и подмигнул. Все казалось проще некуда, раз кошелок надо было только развлекать, расслаблять и заводить, чтоб они несли своим полурогатым свои претензии, а ему - деньги. От боя этого толстяка с вертлявым остался такой поганый осадок, что Сид, под все эти вопли и речи приговорил вино едва ли не залпом. А всё ещё что-то скребло внутри. И чтоб разогнать, и убедиться в правильности догадки про вопрос, он развернулся к пышке всем корпусом, даже поставив согнутую ногу на скамью, как дома: - Корнелия, экзотический это египетский что ли, с лотосами и всё такое? И вполоборота поинтересовался у грека: - А какие ещё бывают?
Меценат: >>26 авг полдень из дома Понтия Стервия через табеллиона>>> Не торопясь - ибо трудно ему торопиться было обычно, а в жаркое время тем паче - с делом своим разобравшись, он прибыл в носилках, скромный уж тем, что носильщиков было не больше, чем и всегда. Утомленный под душною шторой, вышел он грузно, с трудом распрямив позвоночник и, попытавшись свободно вздохнуть, захлебнулся воздухом, сухо закашлялся, долго старался перебороть этот приступ, к губам прижимая сжатые пальцы и сплющив намокшие веки.
Andronik: - Маслом, камнями..чего только нет,-парнишка продавался прямо на глазах. Был капризен и заносчив, капризен капризностью любимца. Это напоминало до зависти. И навевало грусть, одновременно. Хотя в целом это чувство было скорее похоже на раздражение. Поводов для него не было. Что плохого? А если что, то какое его дело? - Я спрашивал про обычный, без лотосов и прочего. Даже упругие тела нуждаются в уходе, особенно упругие. Мне сегодня понадобится массажист. А в термах все больше по другой части. Вот так, пусть знает, что не на мордочку и не на зад его купились. И обратился к Корнелии, разводя руками: - Но в женские, извини, даже за массажем не пойду, к чему смущать достойных матрон
Сидус: - Евника, налей водички, красотулька, - потребовал у серой вёрткой мышки которая возилась с вином, и снова повернулся к греку. - А я вот ещё слышал про массаж волосами, телом, и сухими прутьями, лечебный, и гладиаторский ещё, когда в разные стороны всё тело крутят... Убедило его скорее то, как его попытались поставить на место. Он бы с ним выпил. Хотя бы чтоб узнать почему он к таким годам ничего не скопил, с чем оставил его покровитель или покровители, почему не завёл себе тёплую бабёнку с деньгами, если не гражданку, так латинянку, почему он, с такой внешностью, сидит даже выше него на трибунах. Краем глаза Сидус покосился на Корнелию, которой только что расхвалил свои знания и умения, посмотреть - глянулся ли ей грек? А то может и получится узнать - неужели всё напрасно и сколько ни бейся, сколько не тряси тёток и не соси мужиков... или это просто ошибки, которых можно и не повторять за... коллегами.
Кайен: Кайен сначала ходил, раздражался, а потом забрел в клок тени и сел на корточки, скрючась у стены. Натянул длинную тунику на колени и его отпустило. До закинутой головы, открытого горла, закрытых глаз, разве что только расслабленных кистей ветер не качал. Он даже не задумался, отчего дома вылежать сна не смог, подбрасывало и тянуло в разные стороны, а тут притих и даже, кажется, вздремывал, открывал иногда глаза, наблюдал пару мгновений... и больше ничего кроме мгновений не наблюдал... и снова ронял веки и уносило. Разбираться, было то последствием бессонницы или он не хотел. Это наконец не волновало. В очередной раз он открыл глаза, когда тень наползла заново - и только поэтому он понял, что она вообще отползала. Тень оказалась черной и тяжелой, тыкала пальцем в плечо, подавала руку, чтоб помочь встать и, улыбаясь не очень белой в контражуре улыбкой, укоряла: - Сел тут с проститутками... не обокрали? Кайен взялся за предложенную руку и медленно, не отказывая себе в удовольствии повисеть на опоре, поднялся. Покачиваясь, проверил, на месте ли кошелек, и пошел к Понтию, чувствуя себя если не ожившим, то, во всяком случае, значительно освеженным. - Они ждут, - бросил коротко. - Что с тобой?
Меценат: Понтий рукой отмахнулся, вдохнуть опасаясь. И, положив эту руку Кайену на плечи, а под другую нубийца призвав, осторожно двинулся к зрелищам. Вскоре движением воздух в легкие сам потянулся, слегка спотыкаясь в горле, но это не так изнурительно было. Так довести он позволил себя, но старался все же не гнуть виночерпия и распрямиться.
Квинт: Квинт обиделся: Луций даже бровью не повел, не говоря о том, чтобы ухом. А мог бы, по старой дружбе, сестричке привет передать. Но, поскольку молодой лев ушел, как и сказал, к старому лису, а не к своей орлице-сестре, обиду потихоньку вытеснило зрелище. - Казнь, - бухтел Квинт, наблюдая, - пфф! И кто тут кого казнит? Курион - толпу, принуждая ее ломать себе над этим голову? Мечтатель. Толпа думает не этим местом. Аид побери этих ублюдков! Кто называет шлюхой подобное чудище тот мало того, что страдает от недостатка вкуса, но более слеп, чем оно, и заслуживает до старости лет наблюдать, как из поколения в поколение его потомки превращаются во все более отталкивающих уродов, которые однажды и разорвут его на части, не оставив даже на растопку погребального костра!.. Нет, Салацино, ты только посмотри на них! Вепря надо было выпустить напоследок, не ради толпы - ради меня, я возлег бы за стол для радости а не ради утешения. О, боги, ты слышишь? Ты слышишь? Вот он, человеческий род - требовать рудис за убийство шлюхи!.. Есть мозг у этих людей - поносить за слабость и воздавать почести тому, кто справился с этим слабаком? - Он не слабак, - недоуменно вытаращился Салако. - Вот именно!! - заорал на него Квинт, стукнув изо всех сил по колену, и оба с четверть часа дулись, поморгав друг на друга глазами. Понтий еще застал это затишье. - Приветствую, - буркнул Квинт, жуя результат анализа собственных эмоций, выражающийся в ироничной и стыдливой ухмылке. - Что это у тебя с лицом? Ты вроде не мог видеть боя... или мог? Или дела, которые задержали тебя и не дали возможности наблюдать это сборище гистрионов, пошли не тем путем? Тогда ты скоро утешишься, - он щедро хлопнул Понтия по спине и объяснил: - дела рано или поздно всегда устаканиваются, а человеческая глупость, которую я имел честь только что в очередной раз клеймить, вечна. И от моих клейм... клеймов... клеймей... ей ни холодно ни жарко.
Меценат: Понтий, со всей на какую был только способен плавностью сев, опустив свои руки с подпорок и получив меж лопаток, прокашлялся все же, и, задышав наконец-то, ответил спокойно: - Аве! На чем раскалял бы клеймо ты, мой милый, если бы глупость однажды исчезла из мира? Будь благодарен богам, как тебе благодарен я за твое панибратское рукоприкладство и за твою неуклюжесть в попытке утешить в том, что дела у меня как сумели, сложились. Сын! Я надеюсь, учитель твой не был сегодня слишком назойлив в стремлении взгляд твой запутать хитрым сплетением слов? - он спросил иронично. - Слушай его и учись в коридорах сравнений видеть сквозь стены. Иметь свое мнение лучше, нежели высказать и ошибиться. В молчанье верное слово рождается чаще, чем в шуме. Злой твой учитель затем для тебя и подобран, чтобы словам ты узнал настоящую цену.
Квинт: - Я не зол, - надменно усмехаясь, возразил Квинт, - я запальчив!
Меценат: - Это порок, - назидательно Понтий заметил. - Ты, признавая его за собой, обличаешь воли своей недостаток, тут хвастаться нечем. Видишь и сам, почему философскую школу выбрать для сына тебе не могу я доверить... Напоминаю, раз давеча ты обижался... не возражай, милый друг, я давно тебя знаю. Да и скажи ты, что спутал я что-то, отвечу: тот, кто запальчив - обидчив. Риторика вряд ли что-либо опыту сможет противопоставить.
Квинт: - Во-первых, плохо ты меня знаешь, - заявил Квинт. - Я обижаюсь только когда меня не слушают. И, напротив того, бываю весьма доволен, когда со мной начинают спорить - это обличает у собеседника наличие точки зрения, смелости, энергии и готовности к общению. А отсюда следует, во вторых, что моя запальчивость провоцирует подобных людей проявить себя к пользе если не их самих, то окружающих слушателей, если они есть и если они не дураки. А отсюда следует, в третьих, что недурак с моей помощью все равно философскую школу себе отыщет, как бы мне ни запрещали указывать ему направление. Или поменяет. Или утвердится в своей. И, в четвертых, именно за это я прощаю тебе твой наставнический тон, ибо, куда бы он меня ни наставил, там есть дорога для теории или тупик, который можно попробовать проломить моим дурацким лбом. Я доказал тебе свое право на запальчивость?.. В отместку тоже запрещу тебе отвечать, поскольку я точно доказал это право Салако!
Меценат: - Что же, - кивнул ему Понтий, улыбка со вздохом тихо лицо озарила, - закончим об этом. Сразу, как только мой сын возразить тебе сможет в теоретической сфере и слогом высоким - я соглашусь, что ты мне доказал это право. Как отношусь я на деле к твоим недостаткам, ясно уже по тому, как ты в дом ко мне входишь. Все осуждения тайных и явных пороков не перевесили веры в твой гений доселе. Сделай его адвокатом своим, заставляя изобличать твою слабость - и будешь оправдан.
Квинт: - Вот так задача! - расхохотался Квинт. - Да вздумай я цепляться к словам, я посоветовал бы тебе спуститься на землю из твоих горних высей и хоть раз поговорить с сыном на его языке! Ибо учитель - в риторике и, не побоюсь этого слова, философии - только до тех пор и учитель, пока ему возражают! Но, что правда - в Салако это покуда лишь бунтарский дух, а не желание понять, да и, покуда я разговариваю с тобой в его присутствии а не с ним - в твоем, я буду докучать тебе без всякого зазрения совести, являясь к тебе в гости посреди ночи с красивыми, но пьяными греками, сам не менее трезвый.
Кайен: Кайен, едва его отпустили, согнулся на своей скамейке и слушал вполуха, отрешенно глядя перед собой, избавленный от обязанностей присутствием чернокожего здоровяка. При последнем замечании он чуть оживился, вытянул позвоночник и негромко обратился к поэту: - не менее пьяный, ты хотел сказать?.. Даже у ритора, случается, от жары путаются мысли, я смотрю. Я долго ждал там у входа под солнцем... составь мне компанию, будь любезен - хочу прогуляться до фонтанчика в галерее...
Меценат: - Друг мой, являйся когда тебе будет угодно, - Понтий ответил с заминкой для мысли несладкой. Но, не желая сомнительной темы при сыне прямо поднять, на Кайена слегка покосился, крепко надеясь, что так же и впредь не придется. В прежнее время он не обратил бы вниманья ни на какие чудачества Квинта, и гости, с ним приходящие, пользовались бы свободным входом в чертоги его, а теперь было даже неловко за подозренье... но что тут поделать с тревогой!..
Квинт: - Чтооо? - возмущенно хихикнул Квинт. - Нет, Понтий, я понял. Я не собираюсь оставлять дурной привычки являться когда мне будет угодно. Я не понял, твой виночерпий намекает, что хочет прогуляться со мной к воде, когда ее тут носят пополам с вином, и думает, что у взрослого мальчика не возникнет неподобающих мыслей?.. И эта попытка скомпрометировать меня предпринята после того, как я во всеуслышанье заявил о нежелании быть совратителем? - Он на мгновенье замер, с лукавством глядя на Понтия, и, прервав паузу прежде чем ему собрались ответить, решительно поднялся: - Пойдем.
Кайен: Тяжело положив руку на плечо Квинта, он шел, склонив голову над его ухом и говорил густым невнятным бормотком: - Я не хочу, чтобы ты понял мои слова как недостаток доверия, но из-за того, что случилось у нас на пиру, я слишком часто не сплю, чтобы постесняться спросить тебя: всегда ли ты хорошо знаешь людей, с которыми пьешь? И если даже - да, не сочти за дерзость мою просьбу... Впредь, кто бы ни был человек, с которым ты идешь, если он не из числа давно и часто встречаемых тобой в доме Понтия - а таких людей мы с тобой могли бы сосчитать если не на пальцах одной руки, то все равно легко... дай знать. Мне ли, Парму, через любого раба, кому-то из охраны... но так, чтоб не оставался человек незамеченным - мужчина это или женщина. И, право, я даже не делал бы исключений, - вздохнул он, совсем понижая голос, - для тех, кого знаю.
Квинт: - И ты хочешь меня убедить, что весь этот выговор, - простодушно улыбнулся Квинт, - все эти намеки на мое нахальное использование вашего дома в качестве места встречи с женщинами всего лишь из-за прирезанного кем-то из гостей раба?.. Крепко же Понтий взялся за нравственность своего ребенка, если остатка съеденного им мозга тебе хватает только на такую пошлую уловку! Развратник, да Салако превосходно отличает шутку от лжи, и понимает больше, чем Понтий может себе представить, но старику простительно, у него детство способно заиграть разве что в том месте, которого, в силу положения, ему подставлять никому не приходилось. Но ты-то, молодой дурак, чем думаешь? Вспомни себя в его возрасте! Нет, не то, что тебе пришлось пережить, а то, что тебе пришлось видеть и думать. И не воображай, что этот живчик глупей тебя только потому, что его не имели в зад. Он тоже голоса не повышал. Не смотря на предоставленный повод, он паясничал скорей по привычке, подозревая в таинственности Кайеновых нравоучений какое-то неприятное недоразумение.
Кайен: - Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? - с легким удивлением он поднял веки, вплотную взглянул на профиль и пояснил через недолгую паузу: - в ту ночь, помимо раба, в доме был убит гость. Купец. Аль-Бана. Говорит ли тебе что-нибудь это имя или этот факт... сделай мне личное одолжение, Квинт Фабий, продолжай быть гостем в этом доме. Если ты друг Понтию. И, по возможности, говори мне все, но не спрашивай ни о чем.
Квинт: Квинт был впечатлен. Даже ошарашен. Он остановился, повернулся лицом к Кайену и с улыбкой, которую просто не успел стереть, довольно - для него - долго смотрел молча в глаза снизу, прежде чем сказать: - Уверяю тебя, Понтий может не опасаться, что всех его прежних гостей это известие отвратит от его дома. Но уверять, что этого не произойдет по причине их стойких дружеских чувств, не стану. Улыбка его покосилась, и из опустившегося взгляда устало пролилась печаль. Изгоняя ее, Квинт подтянул правый угол рта на прежнюю высоту и, качая головой, побрел дальше к фонтанчику. Где набрал в горсть воды и размазал ее по своей голове. Потом снова набрал и плеснул в Кайена.
Кайен: Кайен, не проронив больше ни слова, шел следом потупя взор, вздрогнул и отшатнулся от воды в лицо, поморщился и растер влагу по шее и ушам. Он бы напился, но, во-первых, он с детства не пил из городских фонтанов, а во-вторых, несколько подправившая его состояние дрема на солнце пока не отворила его в мир. Он ждал, пока жажда не притянет к жизни сильнее, чем жертва притягивала к смерти. Он, пожалуй, дотерпел бы до момента, когда ему будет уже безразлично, откуда пить. И даже тогда сперва поискал бы почище.
Вистарий: Он увидел, как Квинт умыл Кайена, улыбнулся внутренне и хотел было подойти... Но вспомнил, что не поздоровался, и отшагнул за скульптуру. Кроме неловкости, которой он теперь устыдился, мешало опасение так же получить в лицо выплеск: наблюдая, как шутят друг над другом другие, он не был уверен, что сам сумеет принять шутку должным образом, не разволновавшись и не оскорбившись. Он знал, что неловок. Отличать это в свои годы он уже научился. Но не справляться с этим: он забывал, так же как забывал поздороваться, как следует себя вести, если забыл. Иногда он догадывался, что можно извиниться. Но он не чувствовал своей вины в забывчивости, и потому извиняться стеснялся. Так что, не смотря на то, что он предпочел бы понаблюдать за ними, он сделал вид, что наблюдает за воробьями и не видит людей.
Тирр Серторий: Познание было отвергнуто: хоть она и прикоснулась губами к плоду, но, не притронувшись, положила его на колени красивым жестом. На колени, не в подол рабыни. Тирр знал, что он хотел сказать, но не знал, как истолковать ее ответ, чтобы не ошибиться. Совсем как в тех ранних поездках, когда они выучивали по нескольку предложений-вопросов на варварских наречиях, вроде "Как найти харчевню?" "Где тут рынок?", "Старый барсук, ты что, пытаешься меня надуть?!", задавали их, яростно размахивая руками, при этом вовсе не понимая, что же им отвечают. И все же дар был принят благосклонно, и Тирр, улыбнувшись на этот долгий взгляд (ни в одной галлийской деревушке не видел он таких волос и таких глаз), кивнул, дескать, понял. Да, понял. Понял, что ушел с этих игр рановато, не мешало бы снова подняться на свое место и поблагодарить Корнелию за угощение. Так он и сделал, приветствуя покинутых, усаживаясь на свое место рядом с Сидом и спрашивая знавшую всё обо всех доминах Рима: - Корнелия, что это за рыжая девушка вон там, на сенаторских? Ты ее знаешь?
Квинт: ..а потом увидел Вистария, который спрятался, как кот за граблей. Квинт притянул недовольного Кайена к себе за рукав и сказал негромко: - Как я уже говорил, мышление не всегда стимулируется через зад. Там за каменной спиной прячется от нас яркий тому пример. Я недавно обещал ему, что попрошу Понтия найти ему секретаря, но все время забываю: то ода, то Салако, то убьют кого-нибудь. Так что ты Понтию скажи, как вернешься, не забудь, ладно? А то мне что-то в его общество стремительно расхотелось, к таким вестям привыкаешь не сразу. Пойду попробую присоседиться к Клавдии Минор. А Понтий тем самым отвлечется от мрачного прошлого на доброе дело. Ну, ну, не мни лицо только потому что я маску не надел!
Кайен: Кайен не мял лица. Во всяком случае, до тех пор пока его в этом не уличили. Но ответил Квинту: - Скажу, - и нелюбезно отмахнулся: - иди. Он хотел повторить свою просьбу информировать его о гостях, чтоб убедиться, что услышан, но посмотрел на Квинта и решил, что успеет. Квита он не считал дураком, да и его откровенность в любых его проявлениях все же причисляла его к числу друзей, как бы Кайен... да и сам Квинт к этому слову ни относились. Он подошел к Вистарию, взглядом попросил позволения и сел на корточки, обняв его ноги. Посыл вспомнить себя в возрасте Салако достиг цели. Не той, которой добивался Квинт.
Вистарий: Вистарий застыл под взглядом, но ничего не учуял - ни угрожающего, ни постыдного, и почему-то даже не удивился, когда мальчик, которого тошнило при виде раздавленного насекомого, свернулся у ног, прижимаясь головой к бедру как затравленный. Чувство, что кому-то сейчас хуже, чем ему, позволило Вистарию положить руку на эту повзрослевшую голову, и, кажется, успокоило и даже силой наполнило. Он стоял неподвижно и гладил Кайена, как собаку. С тем же ощущением равенства и безопасности проявить себя настоящего, только ладонь привычно запоминала особенности рельефа и фактуру шерсти.
Квинт: Квинт хмыкнул, отсалютовал по-армейски и отбыл в действующие части по приказу. "Хватит с меня на сегодня мужчин", - думал он, спеша вернуться на трибуны, пока не началось. Торопился он совершенно напрасно, что-то, видимо, заело в воротах, за которыми хранились будущие трупы. Квинт успел потрындеть с охранником, не трудясь припомнить, откуда его знает, и завелся от этого разговора как мышь в крупе. Прямо бедствие какое-то на Рим надвигалось, судя по событиям, которым он успел не стать очевидцем по причине шила в заднице. "Тут тебе Понтий с убитым гостем, тут тебе дева-отцеубийца. Куда мир катится?.. ему бы за голову взяться, а он рудисы за шлюх раздает!" Так что, когда он добрался в верхний сенаторский ряд (или нижний всаднический, рядом больше, рядом меньше, в такой близи к арене о чем переживать), его прорвало на публику прям без приветствия, муза даже не почесалась предупредить, что сотворит с ним такое. - ...а на арене пел певец, о том что скоро всем пиздец, в чем направление полета согласно с требухой овец. Никто не слышал этот глас, весь смысл в метафорах погряз, да звонкий перелив мотива с арены долетал до нас: в нем город полыхал огнем, данайцы кланялись конем, и осажденных удивляло, как музыка играет в нем. Полет, ветра переборов, сверулся в круг, завидя кровь, когда ж тела героев сечи заполнили оградный ров, летящие забили хуй, схватили слету требуху и, распанахав синь крылами, светло растаяли вверху. Хууууу.... - выдохнул он с облегчением и, обводя взглядом почтенных женщин, приложил руку к груди и с низким поклоном произнес: - Простите. Чувствую себя так, словно... объелся за столом. В качестве извинений почтенной Ирине скоро доставят шкуру тигра, а Клавдии и... прошу еще раз прощения? огнегривой незнакомке могу предложить пока только поделить мою собственную, смиренно осознавая, что ей до тигровой как до Трои пешком по воде, даже если раскрасить. Но вы что-нибудь придумаете ведь, правда? - он с надеждой поднял глаза на Клавдию, почувствовал себя щенком и перевел взгляд на рыжую.
Клавдия Минор: - Ничего, у нас тут тоже лёгкое переедание, - отмахнулась веером Минор, после того как, поперхнувшись на первой же строфе, пожалела, не что озаботилась взять ещё и рабыню с флабеллумом. - Валерия Пирра, позволь тебе представить Квинта Эссенция, учителя облегчённых манер моего старшего сына, по совместительству ритора и поэта, второго по старшинству богохульника столицы, первому я вас с сестрой представлю позже, если мы не состаримся тут в ожидании следующего боя.
Валерия Пирра: То, что юноша понял основной смысл ее действия, сомнений не было. Это ее вполне удовлетворило. По крайней мере, пока ей неизвестно, кто он такой. К тому же внимание Валерии отвлек невесть откуда дерзко возникший возле них Квинт. "На какие еще сюрпризы будет богат сегодняшний день?" - иронично подумала Пирра, оглядывая красноречивого поэта и не пропуская мимо ушей его речи. - Аве, - посмотрела на него серьезно, - боюсь, я не питаю слабости к шкурам, если только они не звериные. Однако, не может не радовать, что на сей раз кто-то соригинальничал и предстал перед нами без фруктов. Затем добавила, глядя на Клавдию: - Если это - второй, то я опасаюсь увидеть первого, - и теперь уже не сдержала настырно пытающуюся проявиться на лице улыбку.
Фурия: Чувствую себя так, словно... объелся за столом "и лопнул" - додумала Ирина, мысленно поблагодарив поэта что он не высказался так, как позволял себе на ларовых пирушках и забавляясь произведенным эффектом. Пару раз на ее памяти Квинта Эссенция уже разрывало подобным образом, а вот Клавдия с Пиррой к подобным оборотам речи могли бы отнестись без понимания. Она ограничилась благосклонным кивком в ответ на шкуру тигра и, перекатывая из ладони в ладонь яблоко, негромко спросила Минор: - Может, имеет смысл распорядиться, чтоб доставили сразу к тебе?
Квинт: - Благодарю, Минор, благодарю! - как только Квинт понял, что его, как разлаявшегося пса, метлой не погонят, само слово "младшая, меньшая" зазвучало в его устах как ласковое "маленькая моя". - Правильно опасаешься, - еще более оживился он в ответ на улыбку Пирры и резонно заметил: - ибо как я могу быть вторым, если бог не может быть богохульником? Здесь кто-то к вам уже пред-ставал? - с прищуром сатира он оглядел лица. - Вот беда, стоит отлучиться остудить голову, как вокруг женщины тут же начинает вертеться какой-нибудь фрукт. Надеюсь, вам не слишком докучали, и позвольте поинтересоваться, где бы вы расположили такого беспокойного защитника от посторонних поползновений, как я, чтобы он не успел вам надоесть до начала следующего акта трагедии?
Клавдия Минор: - В любом случае его ложа сегодня божественно пуста, - успокоила Валерию Клавдия, и так же негромко ответила дарительнице, - благодарю, Ирина, надеюсь, при случае, тоже как-нибудь угадать твои мысли. Нита смотрела со своей скамеечки растерянно, почти умоляюще, потому что с другой стороны приближался очередной сенатор с женой и дочерьми, явно претендуя чуть ли на весь ряд, но Минор непреклонно отправила её кивком подтащить ещё одно кресло, сочтя, что это ближе, чем отправлять за корзиной. - Напрасно ты считаешь, Квинт, что божество не может хулить само себя. Юпитер, обращающий себя при случае во всякую живность, яркий пример самокритики, - этим намёком на присутствие как минимум одной теоретически невинной юной девы она ограничилась, приглашая сесть около Пирры, - мы посадим тебя стеречь пожар. Делать ничего не придется, почти как нашим доблестным вигилам.
Пуппий: Эрастусу не давали перевести дух. Проклятый поэт, согнавший Фурия, удрал от Стервия и его принесло снова прямо под нос, но уже с другой стороны, и без него насыщенной эмоциями через край. "Чтоб тебе пусто было", - думал молодой человек, глядя, как Фабий выплясывает перед красавицами. Картина заслоняла ему поле зрения, куда бы он ни отворачивался, он не в состоянии был различить ни деталей, ни движений: взгляд застилало то рыжими кудрями, то обрывочными планами по вылавливанию для беседы дочери Фуриев, то воспоминаниями о не менее рыжей женщине, не так давно отхлеставшей его рыбьим хвостом чуть ли не по лицу. Назревала необходимость выйти освежиться или даже сбросить напряжение.
Сидус: При виде вернувшегося Тирра, из-за женщины, по вопросу судя вернувшегося, Сид убрал ногу со скамьи и глянул на объект мечтаний. Волосы были как волосы, да ещё и крашенные небось. Но продолжать тот разговор, который он вел только что, ему перехотелось - ещё передумает насчет завтра и прощай лоси в ватиканском. И чтоб разговор не продолжили грек с пышкой, нашел выход: - О, хорошо что ты вернулся, суровый добыватель свободных мест. Придержишь моё пока я схожу, - и "отлить", помня о возможной нанимательнице, заменил подслушанным где-то, - природа требует. ...оттуда, где раза три его окликнули, тридцать раз толкнули и один раз попытались внаглую облапать, Сид на трибуны не спешил, выжидая, чтоб разговор оставленных утёк в другое русло. И разглядывал скульптуры на всех этажах, пока не наткнулся на самую интересную, неподалёку от фонтана. На безумного египтянина, прильнувшего бездомным псом к ногам какого-то жалостливого мужика Сидус любовался долго, но издалека. Что его так согнуло и накрыло Сид даже думать не хотел, разве что словом "поделом". Сам он так не скулил даже после поджога. Ну лечили и лечили, он скалился на бородатого лекаря и пытался выпустить когти, когда что-нибудь болело. Думать, что им попользовался какой-то слабый, никчемный кинед было противно, но от зрелища в целом Сида попустило до равнодушия. Жалко не было. Но как-то всё становилось понятней, что ли... Когда скульптурная группа ему наскучила, он пошел разглядывать дальше, тем более посмотреть было на что - несколько мраморных поз и жестов он даже запомнил, чтоб повторить.
Кайен: В детстве он такого не делал. Сейчас он словно добирал ощущений, которые тогда вытесняла собственная гордость. Жизнь казалась в то время настолько стОящей вещью, что приманки ей были не нужны. Теперь сердце равнодушно искало повода остаться... Когда жизнь потянула его за желания, он немного подождал, взвесил их с гордостью на другой чаше, прислушался к руке, бродящей в волосах, и чуть повернул голову, целуя сквозь ткань, жадно, как святыню. Только в объятии, сдвинутом чуть выше и сжатом чуть сильнее, начала незаметно пульсировать похоть, намекая на полное приятие внешней видимости вещей.
Вистарий: Вистарий устал стоять неподвижно, но он понимал зверей лучше, чем людей, и ничего неприятного не нашел в очевидном и неоскорбляющем желании. Будь они не здесь, он бы, возможно, допустил произойти тому, чего хотело животное. Но место не позволяло зародиться ответному желанию - Вистарий готов был защитить зверя, а не себя. Он чуть сильнее прижал голову ладонью, но не к ноге, настаивая на направлении. Равенство требовало того, чтоб зверь с ним тоже считался.
Кайен: Кайен вздохнул, поглядел вверх и отпустил. Как отпускало его самого, как отпускала когда-то боль после отравления. Поднялся на ноги и напряг их, изгоняя дрожь из области желудка. Жизнь ставила на место, определяя его выше, чем он опустился перед ней. Отвержение было неприятно, но это было тоже земное чувство, что радовало. Он отвернулся и ушел так же молча. Он сел к Понтию и информировал: - Я поговорил с Квинтом. Вистарию нужен секретарь, - это объясняло и отсутствие Квинта и тему самой беседы - для Салако.
Корнелия: - О, наверное египетский уже не экзотичен, здесь каждая третья египтянка, или любовник у нее египтянин, или кошку дома держит прямо из Египта, боюсь, лотосы им уже приелись, и волосами с сиськами их уже не промнешь, разве что волосатыми сиськами, - Корнелия задумчиво вздохнула и поболтала стаканом в воздухе. - Наши матроны желают нежных втираний золотой пыльцой, массаж пятками горных пум, или на худой конец - железными гладиусами, уж простите, мальчики, не гладиаторами. Хотя если Вепрь возьмет такую за ноги, а Север - за руки и каждый повернет в свою сторону... на сколько ж проблем у меня станет меньше! И добавила греку: - Милый, поверь, это они тебя скорее смутят, а потом поймают и выпьют все соки, а в шкурку завернутся дабы не простудиться! Тетушка Корнелия всегда предостережет добрых друзей, но запирать дверей тоже не будет, если захочешь рискнуть - я выделю тебе комнатку. Евника прыснула в кулачок, но Корнелия не успела ей пригрозить порками, как вдруг вернулся серьезный юноша: - И вот мы снова все вместе! Ты все же решил отведать вина? - она присмотрелась к указанной деве. - Нет, эта милочка ко мне еще не захаживала, но такую рыжую копну я уже видела, у некой Тривии Августы, особы больше загадочной, чем прелестной. Может родственницы, кто их знает, одно точно - рано или поздно она появится в моих термах, если конечно она не привыкла купаться по утрам в Тибре среди огрызков и бездомных. И с серьезным видом напутствовала блондинчика: - Береги природу, мой мальчик, и она ответит тебе взаимностью.
Валерия Пирра: - От ложной скромности ты, как я погляжу, не страдаешь, - отозвалась Пирра, - что, впрочем, даже хорошо. Умерших от скромности и стыда всегда как-то не в пример более жаль, чем погибших от дерзости, - заметила она и, память дорисовала старательно стираемый из нее образ. Вместе с этим как-то сами собой вспомнились Греция, отец, еще одна пощечина сестры... Она беззвучно глубоко вздохнула. "Тривия уже должна была вернуться. Наверное, сидит над своими свитками, - Валерия непроизвольно коснулась щеки, - а, может, уже как раз и провернула это свое дельце..." - Пирра чуть повела плечами, сбрасывая с себя задумчивое оцепенение, из которого ее вывел Квинт, пробирающийся к своему месту. Она улыбнулась Клавдии, угадывая попытку оградить ее от повторных попыток богохульства: - Стеречь пожар...от фруктов - занятие, прямо скажем, на любителя. Правда, думаю, на сегодня все желающие уже продемонстрировали свою заботу о моем правильном питании.
Квинт: - Самокритика бога - иллюзия смертных, - легко отставил руку Квинт, присаживаясь, и продолжал отстаивать свое первенство в дерзости, тем самым доводя дифирамбы Нерону до абсолюта или абсурда: - Боги не хулят себя, они снисходят до земных форм дабы последние имели возможность убедиться в их существовании. А может и не за этим, сужу-то я с точки зрения смертного, - пожав плечами, он углубился взглядом в небеса и со вздохом забылся: - И то хорошо! Стало быть, когда я умру, пожалеть меня точно будет некому, и пожар сможет испепелять любые сады, вздумавшие подобраться к нему слишком близко! А пока я готов испытать твой огонь на себе, - склонил он голову к Пирре, - воду, как ты успела заметить, я умею лить лучше любого вигила, как Нептун. И пусть только кто-нибудь попытается!.. он убедится, что можно тонуть, сгорая.
полная версия страницы