Форум » Зрелища » Амфитеатр (продолжение 1) » Ответить
Амфитеатр (продолжение 1)
Admin: Театр Марцелла (лат. Theatrum Marcelli) — театр близ правого берега Тибра в Риме, строительство которого было задумано Юлием Цезарем, а осуществлено Октавианом Августом, который в 12 г до н. э. посвятил его памяти своего покойного племянника Марка Клавдия Марцелла. При диаметре в 111 метров театр мог вместить 11 тысяч зрителей. Рядом с руинами театра сохранился античный портик Октавии.Здание было перестроено при Августе в 33—23 годах до н. э. на месте портика Метеллы, построенного цензором Цецилием Метеллом Македонским около 131 года до н. э., и посвящено сестре императора Октавии: сооружение представляло собой прямоугольную площадь, 118 метров в ширину, на низком подиуме, окружённую двойной гранитной колоннадой и было украшено мрамором, многочисленными статуями, в том числе 34 бронзовыми статуями всадников работы Лизиппа, изображающие Александра Македонского и его полководцев. Портик включал в себя храмы Юпитера Статора и Юноны Регины, библиотеку и курию Октавии.
Клавдия Минор: "посмотрим, такой ли он угодник"... Минор пронесла руку мимо стакана, поданного рабой, коротко негромко отругала без всякой логики: - Питья, значит - вина, дурочка. А госпоже - воды, - и повернулась к Ирине уже естественно улыбаясь. - А что говорят? Я, последнее время, слушаю только про похождения курортников, Сталиллия из Байи вернулась, не умолкает...
Фурия: Ирина пожала плечами, отмечая несерьезность притязаний снисходительным смешком: - Что обычно говорят о поэтах!.. Если только не повторяют без ума то что он сам о себе выдумал, - она знала Квинта Эссенция как любителя поговорить на женскую тему, что выделяло его среди Ларова общества. - Во всяком случае, на мальчиков он однозначно не падок... Так что затрудняюсь определить, что он здесь делает... судя по возрасту... с одним из своих учеников.
Клавдия Минор: - Даже не представляю что же такого может выдумать о себе поэт, чего не придумают городские доброхоты! - посмеялась Минор, выпив, наконец, не слишком разбавленное и мимоходом одобрительно кивнув Ните. - Это надо быть Еврипидом, чтоб перещеголять... Ученик это, кстати, Салако, признанный сын Понтия Стервия. Кажется, от какой-то греческой рабыньки. Очень славный получился мальчик, не смотря на происхождение.
Фурия: - Греки бывают очень красивы, - улыбнулась Ирина. - Что до поэта... единственное, чего я не припомню, так это чтобы он хвастался победами на любовном поприще. Хотя от мужчин такого... ммм... некрупного телосложения и не блещущих внешними данными слышишь порой неприятные вещи и довольно резкие суждения о женщинах. Поговаривают, что он неоднократно заводил интрижки с почтенными замужними матронами, что он завсегдатай у Рыжей, не смотря на то что состоятельным его не назовешь.
Квинт: Квинт сначала не понял. Он был все еще под впечатлением от убийства тигра голыми руками. Когда разносчик, навязав гостинец, повторил слова Ирины Фурии во второй раз и для верности указал на нее рукой, Квинт сначала опять не понял, потому что увидел сразу Клавдию Минор, а потом уже Фурию, и заулыбался. Гостинец он всучил Салако и, отпираясь от сопровождения, отправился искать ответственного за шкуры. Салако тем не менее не отстал. Некоторое время Квинт был убежден, что идет один, но только благодаря витушке, залепившей юному Стервию всю пасть. - Тигра и Вепря ищу в подтрибунных чертогах, - воззвал поэт вголос, засек Салако, углубляясь в проход до общего помещения, и бессовестно схалтурил: - то, что осталось от тигра и то, что осталось от Вепря. То что осталось от тигра деве простелится в ноги, Вепря же пир дожидается великолепный... - если б он не отвлекся на мальчишку, он не пал бы столь низко. - А места для Понтия кто охранять будет? Овидий?? - Паршивые стишки, - ответил Салако. То есть, хвала богам, чему-то он все-таки научился.
Тирр Серторий: - Зато мягкая, не то что лавки эти. - Нуу... - Тирр глянул еще раз в сторону творившегося на трибунах безумия. - Разве что мягкая. Но для похода все равно не сгодится, поехать на ней не поедешь. Последнее уже договаривал, вглядываясь в знакомую морду под рогами - кажется, нубов сторож был не прочь подзаработать на пожрать. - Коренья, - хмыкнул он вполголоса. Но по мере схватки от нерва и гула толпы только крепче стискивал зубы и шипел сквозь них "Правее, жирдяй, правее! Бей!". И пораженный тем, как сторож загрыз огромную кошку, почесал в голове, невольно обращаясь к белобрысому соседу: - Поднять ему жалование, что ли...
Сидус: Мужик на арене работал от души. Сид даже забыл почти придуманную фразу насчет тех, кто ездить не умеют. Или ездят не на тех... Болел он за обоих, по мере схватки склоняясь к сильнейшему - полосатый кот не сумевший справиться с человеком его разочаровал. И вскочил, вместе с половиной амфитеатра, разве то не заорав как все, по привычке оберегая голос. - Нихрена себе кабан! Это бегемот какой-то! - плюхнулся обратно на скамью, одобрительно хлопая по коленям. Бегемота он видел только на заборах в объявлениях, но было очень похоже. Поднять ему жалование, что ли... А вот парень, при всей своей воинственности, был совсем не похож... Но Сид, на всякий случай, спросил: - Ты ланиста чтоль?
Тирр Серторий: Тирр рассеянно повернулся на вопрос: - А? Не, этот бегемот сторожит моих лошадей. В свободное от пожирания кошек время. И надо отдать должное - при всей своей несуразности выглядит он достойно. Хороший исход поединка располагал к беседе, и Тирр поинтересовался: - А тебе зачем вообще? Для гладиатора ты тощеват.
Сидус: Лошади... лошади были как свобода. И конечно их сторожили. Ни у одного хозяина к ним и близко подойти не давали. Видимо чтоб красоту не попротил. Ценную. Сид завистливо вздохнул и тут же оскалился: - Че это я тощеват?! Ты меня голым видел? В палестре, я имею ввиду... - смягчил тон, приглядываясь повнимательнее не к лицу, а к мечу. - Но мне посмотреть. Объявления видал? Там в Ватиканском завтра ещё будет... У меня и жетон есть. Компании только нет. Райончик там... А я бы уступил жетон. За компанию. Себе купил бы... Он понятия не имел сколько стоят жетоны и где брать на второй, но сказал с такой же упрямой уверенностью, с которой Вепрь загрызал тигра.
Нерио: Нерио не так внимательно следил за поединком, сколько за Публием. Соратник был крепок, но побелевшие пальцы вызывали беспокойство, есть же пределы стойкости и у детей Кибелы. Поединок кончился быстро. Жаль... этот бы мне подошел Нерио еще раз взглянул на рычащего победителя: - Не думаю. Он силен, но пьянь. Потерпи немного, впереди еще много... кого.
Тирр Серторий: - Голым? В палестре смотреть? А фигли там смотреть, там сражаться надо и отрабатывать удары. Ты драться-то умеешь? - Тирр засмеялся этому тощему негодованию, а вот следующий вопрос не понял, не расслышав в гуле толпы. - А что в Ватиканском? Что не так с районом?
Сидус: Драться..? Торговые караваны помнились плохо. Мелкие стычки по углам с любимчиками старшего хозяина тоже не в счёт. Сид насмешливо покосился на соседа: - Драться? Я бороться умею. Классическая греческая. И панкратион. Но ты меня здесь, при свете, за девку принял, представь что там будет к вечеру. Там только с ножом или мечом пройдешь. А ими я... слабоват, - невинно и спокойно растопырил глаза, соврав. Кто бы вообще дал ему в руки меч?
Тирр Серторий: - Панкратион? - Тирр недоверчиво усмехнулся. - Не похоже что-то. Классическую и я знаю, только вся эта потная возня не по мне. А вообще оно и видно, что ты с мечом не дружишь, коли меня в ликторы зовешь. Ладно. Я объявлений не видел, что там будет? Если интересно, то можно и сходить.
Сидус: "Лоси!" чуть было не выпалил Сид, но удержался, понимая, что этому - ещё не сходившему в легион вояке - лоси без надобности. - Волки, гипены... не, гиены, казни лжеграждан, - он приостановился, делая маленькую драматическую паузу и надеясь, что угадал, - и пять пар из императорской школы!
Тирр Серторий: - Вот лучше без казней, тем более, что мне нужно будет завтра в театр. Старый друг будет петь, - зачем-то сообщил Тирр, размышляя. Посмотреть на императорские пары было бы неплохо, новые приемы, все же какая-никакая практика, а животные, да пес с ними, с животными, хотя, если будут такие схватки, как сейчас... - Ладно, идем. Жетон знаешь где достать? И это... тебя зовут-то как?
Сидус: "Поговорим о том, что у тебя за пазухой" жужжало между тем в голове, так громко, что и вопрос не сразу расслышал. - На месте куплю, - уверил, вкладывая жетон парню в ладонь. Выбора особо и не было, всё лучше чем - отберут. - Можно зверей посмотреть, на время казней в театр сходить, и на бои вернуться. Старый друг поёт на сцене, а греческая с панкратионом, значит, потная возня... Сид не мог понять странного парня, но что-то подсказывало, что этот не из тех, что не приходят на назначенную встречу. - Сидус. Можно Сид. А тебя?
Тирр Серторий: - А, у тебя есть один? - Тирр сунул жетон в кошель, вынул десять асов и протянул новому знакомому. - Держи, разницу, если будет, уже у входа отдам. Я Тирр. Серторий, - добавил на всякий случай. - Встретимся перед началом зверей у главного входа. Идет? Дома в нычке лежало несколько сестерциев, не забыть бы пополнить кошель перед тем, как сдать выручку матери, иначе веник неминуем.
Сидус: Сид вытаращился на деньги забыв закрыть рот. Уверенности что парень умеет владеть мечом сильно поубавилось - не зря ли он принял его за гражданина? Но ни на раба, прикидывающегося как он сам перегрином или отпущенником, ни на отпущенника Тирр похож не был. Особенно на отпущенника, кто ж из них так с деньгами-то??? Он бы списал на похоть, но ни единого признака видно не было... Но он быстро взял себя в руки, приняв равнодушный вид: - Не надо остальное. Сказал же - уступлю. Встретимся где? Давай за полчаса на мосту? Там точно не разминёмся.
Тирр Серторий: Тирр не сразу понял, чему так удивился Сид - это удивление было похоже на то, что он увидел в глазах у грека, покупавшего жетон перед амфитеатром, - а когда понял, то окончательно уверился в том, что торговец он хреновый. Ну и ладно, Марс все равно сильнее Меркурия. - Давай на мосту, договорились, - он хлопнул Сида по плечу и вернулся глазами на арену.
Сидус: Рука у парня была крепкая, Сид чуть не просыпал закидываемые за пазуху монеты. И подумал, что если так вот - прямо - с деньгами и людьми, то мечом владеть нужно. Хорошо владеть.
банныепринадлежности: Вскочили и сели одновременно: - Во даёёёт! - Во даёёёт! ... - А всё равно жалко... - Другого тоже жалко было бы, он тоже дикий. - Ага.
Публий: Публий благодарно улыбнулся, покусывая онемевший мизинец. И, решив всё-таки поработать, бегло осмотрел первые ряды. - Говорят, чудо, это когда что-то кажется невозможным - но происходит. И почему-то забывают, что по тому же принципу происходят трагедии. Смотри, какая может выйти чудесная трагедия... Ничто не предвещало, а теперь молодой Агенобараб демонстрирует всему городу мальчишку Рыжей. Кстати, я выиграл у фавна пять тысяч - с год назад он утверждал, что этот юноша не унаследовал ничего... семейного. Так что теоретически у меня есть пять свободных, а практически... я ещё пожить хочу. Дурная кровь... и хорошая возможность. Надо бы пригласить его на симпосиум.
Нерио: - Где трагедия? - Нерио посмотрел в ту сторону, куда говорил Публий. - Осторожнее, быть может, глупость эта не от дурной крови, а от дурной воды. Но симпосиум будет ему полезен в любом случае. И, раз уж речь зашла о работе, риторически спросил вполголоса: - Толстяка нет на играх не потому ли, что где-то здесь его покровители?
Публий: - О, нееет, - хихикнул По, - толстячок из тех, кто знает что прятать что-то лучше на виду. Он придет. А я утром сходил получил наследство от нашего дорого восточного друга. Много свитков, но интересно будет только тебе - там всё торговля, торговля, в лектике ларец, заберёшь потом. С тебя причитается. Повкуснее. Да что они там возятся?! - в нетерпении дернул пояс и отвел взгляд от арены. - Но через кого же пригласить... разве что душка Ветурий-младший? Кажется, они ходят в одну палестру... - спросил напарника задумчиво и риторически, только чтоб отвлечься от неторопливых приготовлений на песке.
Нерио: - Заберу, - кивнул Нерио, краем глаза продолжая следить за основным входом. На риторический вопрос о палестре ответа не было, но его, кажется, Публий и не ждал. Не его, вернее.
Амина: Ничье обнаженное тело не могло взволновать её с тех пор, как старший сын хозяина, юнец, которого она шесть лет растила как собственного сына, взял её, не отплакавшуюся ещё после похорон, растерянную, на свое ложе безжалостным приказом. Тешился наследник недолго, но Амине, знавшей до этого только скупые холодные ласки старика, хватило и этого, чтоб пять лет спокойно отворачиваться от намёков рабов и господ, и так же спокойно презирать свою новую распутную госпожу, её развратных служанок и особенно - похотливую Малику. Мужчин она оценивала отстранённо и только свободных - "хороший бы вышел муж? спокойный? добрый был бы господин?". И когда потный варвар, весь в крови и песке, придушил кота, а женщины вокруг закричали, она удивилась, что кричит вместе с ними и почувствовала себя круглой дурой от того как скрутило тёплым узлом внизу живота, а груди чуть не разорвали тунику, поднимаясь от частого дыхания.
гладиатор: Не поздоровался. Даже, кажется, не узнал. И похоже, не узнал нарочно. Хотя он тысячу раз объяснял, что зверям все равно, каким именем их пытаются остановить. Может быть и стоило бороться с этим культом. Что это за бог, который отнимает сыновей и заставляет чуть ли не собственными руками..Хотя он всегда думал, что боги могут разобраться между собой сами, как взрослые решают свои вопросы, детей не вмешивая. Он не остановил тогда сына. Потому как с детства учил, что решения нужно принимать обдуманно и следовать им, осознавая и принимая все последствия, иначе не мужчина. И даже в пример их бога привел, чтобы понятнее было. Плохой пример. Плохо их бог кончил. И последователей, детей своих вот тоже, за собой, туда же. Плохой бог. Хоть бы раз кого из них защитил. Он, хоть и не бог, о своих зверях заботился: кормил, лечил, даже проверял, крепко ли привязаны жертвы, чтобы не повредили, защищаясь. Некоторые - могли, там же и разбойники были иногда, и не так уж редко, один раз даже не хилее какого гладиатора. Его и на арену с оружием не выпустили, чтоб случайно толпе не понравился. Нужно было наверняка. А львы - они те же дети, голодные. Им и есть-то на арене страшно и шумно.. Он перепроверил, ослабляя узлы и стараясь не слышать "Ненавижу" - узнал-таки. Скоро должны были выпустить львов. Ничего. Он хорошо их покормил.
Кассий: Он почувствовал неладное с первых шагов хищников по арене. - Здесь есть гиены? Готовьте гиен, - глухо распорядился он с выражением лица, не предвещающим ничего хорошего. Наблюдая за брожением львов по наскоро причесанному песку, он думал, что красиво и верно было бы со стороны Куриона дать знак пощады. Когда один зверь, принюхиваясь к привязанному Лавреолу, погладился о столб ухом и принялся лизать пот, Кассий рявкнул: - Спускайте гиен, - с яростной надеждой показать разочарованной публике, на кого она похожа. Благородные хищники беззащитного не тронули. - И если и они сытые, - дошипел он в лицо какого-то служителя местного зверинца, - ты пойдешь следующим. И я спущу на тебя желающих с верхнего ряда. И тут опять перед глазами поплыл Андроник и он потянул воздух сквозь зубы, чтоб как-то унять лопающиеся в голове мысли...
Andronik: Андро вернулся и сел. Непонятно зачем. То, чего хотели от него боги он уже сделал, но куда поведет течение дальше, было непонятно. Не бывает совпадений, бывает воля человеческая, воля богов и рок. И понятно, что сильнее. Но вот что вело его сейчас, сюда? И, отхлынув, оставило на берегу - здесь? На арену он не смотрел. На трибуны тоже.
Корнелия: - Нет, дорогая, я понимаю, почему они не моют своих зверей, но пусть хоть воины будут чистым, ей-ей, как первые ряды еще не попадали на арену без чувств, отсюда же слышно! Я могла бы выделить тепидарий и кувшин масла для этих несчастных, кто бы из девочек отказался от такого соседства? - размахивала наполовину опустошенным стаканом Корнелия, предусмотрительно отпив половину и выплескивая мелкими каплями оставшееся на тщательно подобранные по цвету ткани собеседниц во всех рядах и направлениях. И хотя свита шуршала не переставая, присевшего рядом ниже кудрявого грека она заметила сразу: - Ой, а кто это у нас такой потерянный?! Дорогуша, пододвинься поближе, сюда, перебьешь этот ужасный запах от этих ужасных животных! Евника, дай человеку вина, как будто не праздник, в самом деле! - Корнелия хитро подмигнула греку и шумно допила свой стакан.
Andronik: Андро не сразу понял, что обращались к нему, да и перспектива быть забрызганным вином не так уж радовала..но женщина была..да, хороша собой и..да, перебила мысли, точнее, смогла пробиться сквозь задумчивое состояние, а это не удалось даже какому-то зрелищу. Самому, кстати, большому. Вроде бы. И уже только поэтому стоила внимания. Он улыбнулся и благодарно кивнул. Не перебираясь пока к рыжей. Потому как это могла быть шутка, и хорош он будет. А вино было бы кстати. Жарко. Хотелось пить.
Амина: На арене бродили новые коты, кого-то казнили, что-то выпускали, а Амина всё перекалывала фибулу так, чтоб вырез снова смотрелся прилично и кошелёк за нагрудной повязкой не бросался в глаза. Но когда наконец-то справилась, снизу на многострадальный вырез прилетела такая смачная капля красного вина, что варвара можно было ей запить. - Да что ж ты творишь-то! Размахалась, лярвы тебя дери!!! - нетихо поблагодарила Амина за угощение и расталкивая не глядя колени сорвалась к выходу. У фонтана в галерее уже образовалась давка, но, хвала местным человеко-богам, фонтанов было полно и на улице.
Корнелия: - И тебе не хворать, милочка, заходи в термы тетушки Корнелии, у нас лучшие фуллоники и самая горячая вода, - расхохоталась Корнелия на громкое проклятие и снова обратилась к греку. - Лярвы! Неужели кто-то и правда думает, что отправляемые вот так просто уходят по названному адресу, не спросив дороги и не захватив нескольких ликторов? Она выхватила из рук Евники гостевой стакан, сама плеснула туда символическую порцию холодной воды и протянула молчаливому собеседнику: - Не бойся, тетушка Корнелия не кусается, и вино у нее самое холодное. Что такой милый кудрявый мальчик забыл на таком кровавом и унылом празднике?
Andronik: Милым кудрявым мальчиком его не называли.. с тех самых пор и Андро невольно улыбнулся и благодарно кивнул, принимая киликс с вином. Недостаточно, в общем, разбавленным и вследствие этого скорее способным опьянить, чем утолить жажду. Но оно и правда было холодным. -Милым кудрявым мальчикам на кровавых праздниках самое и место, вне зависимости от их скучности, -сыграл бровями Андро,-а что привело сюда прекрасную домину? По счастью, на арене было достаточно тихо и можно было не слишком повышать голос. Милый кудрявый мальчик, надо же. Андро спрятал улыбку жестом приглаживания бороды.
Клавдия Минор: - У Рыжей? - усмехнулась Минор, оставив при себе мнение, что незамужней женщине ни к чему показывать свою осведомлённость о держательницах городских лупанариев даже в женском обществе. Особенно в женском обществе. - А кто из них не завсегдатай? - кивнула на передние ряды. - Это скорее говорит о статусе и кошельке, чем об эротической... мощи. Ну а почтенные матроны приписывают себе столько поэтов, сколько их подружки могут вытерпеть не ловя напрямую на лжи. И что же, ни одной опозоренной девицы, ни одной дюжины брошенных в провинциях жен, никакой экзотичной конкубины? До чего благопристойны стали поэты в наши времена... о... почти как львы. А Рыжая была худа и бела. И Клавдия, которая подумала об этой худобе и белизне впервые, на мгновение захотела чтоб она стояла там, у столба, а львы были поголоднее. Но мысль в голове не задержалась, изгнанная беспокойством о Ливии - зрелище угрожало перестать быть таковым.
Публий: - Это будет казнь через зализавание до смерти? Оригинально, учитывая, что лев не пыточный козёл, но не думаю, что публика оценит, - фыркнул По, глядя на начавшую улюлюкать толпу. И добавил потише: - Зато теперь дорогой Кассий точно не пропустит симпосиум - надо же как-то расслабляться после такого.
Ливий Курион: Происходящее на арене Ливий отмечал краем зрения. Вглядывался и вслушивался он только в толпу. Казни христиан всё ещё были популярны, судя по тому, сколько ругани обрушили на песок верхние ряды. Что было не странным, как и кажущееся противоречие: вроде бы иудейский пророк учил кротости и смирению, но как шли умирать его последователи! Ведь им всего-то надо было - поклониться отеческим богам и богам отечества. А то и проще - зарегистрировать коллегию и - верь себе, мало ли богов натаскали в Рим. Но с какой почти нечеловеческой гордыней они каждый раз ровняли себя со своим божеством... Гордыня христиан была чистопробной, римской, и не вязла в зубах квиритов, не набивала оскомину как приторное, сладострастно-извращенное отречение фригийских жрецов Кибеллы или приевшаяся разнузданность других запрещенных сект. Когда львы пренебрегли неподвижной добычей, сенатор прислушался ещё внимательнее. Никакого намёка на требования помилования, одна разочарованная брань, готовая обрушиться и на устроителей... ещё бы. И, чтобы камнепад не обрушился немедленно, Курион не сделал ни одного лишнего движения - слишком многие смотрели в устроительскую ложу.
банныепринадлежности: - Не понимаю - зачем они это делают? Боги всё равно всё устроили так, чтоб люди умирали. Что за жертвоприношение такое странное — дать себя убивать ради бога? - Может, они его просто любят... - А... ну может. Сильно, наверно, любят.
бестия: Дюжина горбатых тварей высыпала на арену и раскатилась от центра к бортам, обходя разлегшихся львов. Один вылизывал лапу, другой, поодаль, только развернул слух в сторону наибольшей кучки гиен, да волна прошла по шкуре, словно от блошиных укусов. Несколько мгновений, накаляясь, выяснялась атмосфера, потом за самой смелой гиеной потянулись, отставая на считанные шаги, еще штуки четыре, с разных точек окружности, и немного сжалось кольцо остальных, оставляя наибольшую брешь со стороны отдаленного льва. Гиенам было страшно, но недолго. До первой протянутой к привязанному морды, способной дотянуться языком. Рядом лежащий лев рявкнул, резко оборачиваясь, и разведотряд вздрогнул всеми холками, приседая на лапах. Лев рыкнул еще и приподнялся на передние, и гиены присели еще сильней, отклоняясь, но не отступая, точно их придавило тем, что сбрасывал лев. Второй неторопливо встал и молча сунулся мордой в сторону назревающего скандала. От кучки отважных отбился один и пошел вкруговую, вмешиваясь в осторожное и размеченное движение остальной стаи. Им, собственно, все равно было, чье рвать мясо. Просто одно мясо было однозначно беззащитно. Если не рассматривать как защиту другое мясо. А приходилось. Первая гиена все еще глядела на льва и тянулась, медленно, как перетекает густая жидкость вроде смолы или меда, и Лев, приподнятый на полусогнутых, тихо рычал на нее, а одна из тех, что последовали за первой, трогая нюхом песок и коротко зыркая, за спиной ее подползла к привязанному, потянула за икроножную мышцу. Зубы скользнули и клацнули, гиена дернулась назад, но не сходя с места. Лев, еще не решив, стоит ли заявлять права на жертву, или отойти и не пачкать когти по пустякам, наблюдал из низкой стойки, почти уж не топорщась загривком, и только ушами наблюдая остальных, сползающихся к центру арены. Второй лев, помоложе, видимо, стоял, наблюдая и помавая хвостом. Так могло продолжаться долго, и в конце концов сытый крупный хищник снисходительно отдал бы право на добычу превосходящему числом, но мелкому голодному противнику, если б не вмешательство тех, кого такой оборот устраивал мало. Воля богов проявилась в метком ударе плюмбаты куда-то льву под лопатку. Удар безобидный, но провоцирующий. Зверь резко развернулся в сторону атаки, взрычав на увиденных с той стороны гиен, и это решило дело: первая гиена мгновенно выдрала кровавый клок из открывшейся шеи и стая сомкнулась, бросаясь на загривок и открытый бок. Что сыграло роль, трудно сказать. Проще было, пока он отвернулся, рвануть, как соседняя особь, мяса с ляжки человека. Но, возможно, видя разъяренного противника, инстинкт сработал лучшей формой защиты делайте ставки, господа
Юлий: . это какая-то нечеловеческая красота. Юлий кивнул. Хотя ему казалось, что очень даже человеческая. Возможно, более человеческая даже, чем у некоторых виденных им записных красавцев, у которых все соразмерно и правильно и оттого они больше похожи на статуи, чем на людей. Гнея спасало юношеское сложение. Вот наберет мускулов и тоже станет как..какой-нибудь бог так любимой им Греции. От этой мысли было грустно. И даже не потому, что самому ему в статуи не светит. А непонятно почему. Или даже это и не от мысли, а так..просто. Юлий предпочел бы не смотреть казни, он на них и не смотрел, пока не дошло что.. На арене творилось что-то не вписывающееся в стандартный сценарий. Он снова повернулся с арены на Гнея: -На кого ставишь? Я на гиен. Львы - благородные звери, у них нет шансов. А гиены голодные. И их больше.
Нерио: - Козел имел бы больший успех, - подтвердил Нерио и слегка нахмурился, заметив. - Плюмбату бросили. Теперь львов загрызут. Ничего нового. А кое-кто вскоре может даже повторить эту сцену. Другое дело - будут ли через несколько минут интересны гиенам эти сектанты, или Руф с Курионом совсем облажались.
Корнелия: - Милым кудрявым мальчикам самое место быть мраморными статуями имплювия, на худой конец, где-нибудь в палестре или термах. А вот домину - какое неуклюжее слово, не в пример мне! - привела сюда исключительно забота о делах, делах... - с развитием происходящего на арене Корнелия говорила тише, а в момент прыжка отвратительного зверя отхлебнула еще вина. - Какое счастье, что я взяла неразбавленного! Евника, золотко, мы же заказали много масел? Римские матроны и домины будут отмываться от этих зрелищ аккурат до следующего высокопоставленного покойничка. Сколько кошек замучали, боги-боги. А ты любишь кошек, мой мальчик? Свита заворчала и сделала вид, что ей тоже неприятно смотреть на кровь, а верная Евника, не желая расстраивать шумную хозяйку, даже дернула кувшином, содрогаясь от отвращения и проливая капельку вина мимо стакана.
Тирр Серторий: Тирр даже немного задремал и открыл глаза только когда толпа недовольно загудела. Сфокусировавшись и оценив ситуацию, он повернулся к Сиду и, убедившись, что тот еще на месте, спросил: - Опять христиане? Или теперь самые дорогие жетоны продают на песок?
Andronik: Сказать "стар я для терм" это сказать о себе слишком много. -Украшать чей-то имплювий?-произнес Андро с сомнением А ты любишь кошек, мой мальчик? -Я не умею их готовить,-на этой попытке сострить понимая как же отвык все-таки от человеческого общества.
Гней Домиций: Люди, даже самые красивые, сутулились, спотыкались, роняли предметы, тонули, нелепо булькая, запаздывали с реакцией, а этот бестиарий был почти Минотавром и зверя в нём было больше. Осознавать, что человек - всего лишь животное было неуютно как... признать поражение рода человеческого в целом, несмотря на красоту и мощь звериного начала. Гней почти сформулировал эту мысль, чтоб высказать, когда взгляд снова упал на арену и остался там, прикованный к столбу. Когда гиена попробовала человечины, Домиций отвернулся, негодуя: - Глупость и подлость! Куда более эффективны со всеми этими сектами были бы штрафы, но нет, понадобились крайние. Поставил? Я бы поставил на то, что эта секта будет только набирать силу, раз все решили забыть историю. Свою же собственную! Чем больше на людей давят, тем сильнее противодействие, всякий гонимый отовсюду сброд собирали Ромул и Рем, пока не получилось то, что...вот... получилось. Цицерон говорил "не знать что случилось до твоего рождения - значит всегда оставаться ребёнком"... ладно - поэзию, драмы, но историю-то надо знать! Смотреть дальше не было никакого желания. Есть после увиденного на песке тоже не сильно хотелось, но оставаться на казни - ещё меньше. - Ещё я бы поставил на то, что в термополии неподалёку как всегда подают отличное мясо даже сегодня, когда на улицах вся городская когорта, несмотря на запреты. Пойдем? Вернёмся как раз к гладиаторам.
Авл Элий: Авл собирался получить удовольствие. Зрелище было на большем расстоянии чем обычно дома, но все равно возбуждало - масштабностью. И полной беззащитностью жертв. Он даже черные кудри раба отпустил, пригладив и опустил ладони на подлокотник. Облизывание жертвы воспринималось как..мм..разновидность прелюдии, перед основным действием и только отголоски мыслей о приличиях не позволили вытереть смуглый профиль о колено и выше. ..но тут началось непонятное. Гиен Авл не так любил, как кошек..хотя, учитывая меньший рост последних.. "надо было привязать выше, чтобы не так легко до горла допрыгивали" В постепенном поедании живого была своя прелесть.
Корнелия: Корнелия искренне засмеялась: - Да никто не умеет, как видишь, Кассий Летеций Руф перед готовкой даже не заглядывал в записки Марка Апиция, не говоря уже о прекрасном во всех отношениях Гае Матие. В итоге имеем то, что имеем - покусанных львов и озлобленных людишек, а ведь дело еще не дошло ни до варки, ни до пяти унций гарума на голову... Я предлагаю любить кошек просто так - за красивый мех и теплое пузо. И Корнелия подняла стакан, приглашая грека сделать то же самое.
Ветурий: -Готов поспорить, это твоя любимая часть игр,- улыбнулся Марк Авлу. Интерес был заметен не по зрачкам даже, а по тому, как приятель подобрался и уставился на арену. "ну да, кошки, как же.."
Юлий: -Да, пойдем.,- легко согласился Юлий. Вино, да, вино!!! Хотелось чего-то отличного от воды (и зачем они вообще взяли воду, не дети же. )
Andronik: Этих двоих Андро не знал, но было приятно, что женщина наверху рассмеялась. и потому киликс он поднимал уже за нее, что ему эти кошки с теплыми животами..
Сидус: Сид, отвлекшийся на суету разведённую пышкой и прослушавший объявление, теперь не мог оторвать глаз от арены. - Кажется да... или разбойники... Он плохо помнил свою отменённую казнь, но ощущение было такое, что это он стоит там у столба. Или Такитус. Или Ида. Или Тощий, и любой из братьев-сирийцев. И когда гиена рванула плоть, он отшатнулся назад, нашаривая руками лавку, руку, какую-нибудь опору...
Тирр Серторий: Из сонного оцепенения, в которое Тирр снова погрузился незаметно для себя, его вывело внезапное движение сбоку: - Эй-ей, приятель, с тобой все в порядке? - подозрительно сощурившись, Тирр положил ладонь сверху и медленно отцепил руку Сида от своего локтя. - Тоже казни не нравятся или что?
Корнелия: - Вот так, с холодным да покрепче любая кровь да праздная болтовня сойдет, верно? - Корнелия снова улыбнулась во все тридцать два греку и, повернув голову, сочувственно заметила сидящим рядом юношам: - Ох, мальчики, а вы бы лучше в тень ушли, вон как на жаре плохо, так недолго и до удара досидеть, а если кто из вас покатится по этим ступеням? - второй в жизнь же не догонит...
Сидус: - Да... я... мне... показалось просто... - пытался в паузах отдышаться Сид, зачем-то оправдываясь. - Видал, как грызанула?! Спокойная сила чужой руки вынула его из полувоспоминания как хозяин вытаскивает за шкирку упавшего в клоаку кота. Сид повернул голову и только тут понял, что держится за пальцы недоумевающего парня. И отдёрнул руку, словно обжегся. "Не хватало ещё...". Хорошо хоть пышка подала голос. И мысль. - Так может, прекрасная домина, угостишь вином с водичкой, пока мы не покатились?
бестия: Злоба советчик плохой. Раненый лев развернулся с ревом и в два прыжка зацепил когтями заднюю ногу напавшей, подминая под себя быстрее чем у той успел отлипнуть с морды клок его гривы. Второй лев взял короткий разбег, нацелясь на одну из ее последователей. С визгом и хохотом брызнувшие врассыпную гиены обогнули их и скопились ближе к жертвам, благо выпад, закончившийся для первой так плачевно, озлобленного льва увлек от спорного места арены. И у них у каждой было время урвать кусок человечины, пока на них не налетел второй, со всей игривостью существа молодого, сытого и потому исполненного сил. Настолько, что даже рычал он не потому что пугал или огрызался, а потому что голос прилагался к движению. Старший поднялся, облизывая с морды кровь и, оставив гиену кататься с перебитым хребтом, полный ярости от раны и раздражающих человеческих воплей, снова в несколько скачков налетел на обезглавленную стаю.... ...Некоторое время львы мотались между жертв, все реже испытывая необходимость оборачиваться, чтоб защитить тыл, а гиены, уцелевшим числом девять штук, хихикали и жались к бортам, и напоминало это прятки слабых пловцов в неудобных камнях, пока шторм беззаботно доламывает галеру. Молодой наигрался раньше и мягко бухнулся на бок между одним из столбов и краем арены, щуря толстые веки и шевеля ушами и кисточкой хвоста. Старшего еще разбирало, он шатался, рявкая, дыша раскатисто, и, выразив напоследок отношение к собравшимся энергичной меткой песка, тоже отошел к молодому, не торопясь лечь. Вот теперь он натешился. Теперь к трапезе могли приступать самки. И даром, что они не были его породы и не все были самками, они приступили.
Тирр Серторий: Парень держался как-то странно - схватился снова за руку, отдернулся, - и Тирр недоуменно переспросил: - Что показалось?
Корнелия: - Так может, прекрасная домина, угостишь вином с водичкой, пока мы не покатились? - И правда, почему бы и не угостить, пусть хоть на одних играх рядом будет славная компания! Евника, радость моя, налей юным квиритам вина и разбавь похолоднее, и милому кудрявому мальчику добавь, выпьем хорошенько - и пусть катятся в Аид и гиены, и их хозяева! Евника с кувшином не успевала за хозяйкой, две банные рабыньки принялись активнее обмахивать ее от жары, а сама Корнелия тем временем завела деловую беседу со светленьким квиритом, пока они там с приятелем не перессорились и не испортили такое внезапное веселье: - Юноша, хоть я и содержу женские термы, но твоя голова хорошо бы смотрелась как образец в лавке с притираниями для роста волос - результат "после". Впрочем и все остальное тоже бы смотрелось, триумф спроса на щуплых и умытых, не в обиду, - и озорно подмигнула темненькому.
Сидус: - ...что человек знакомый. Показалось, - полусоврал Сид, протягивая руку за стаканом. На арену он больше не смотрел - и по звукам толпы было ясно что там происходит. - На светлокожих и гибких, ты хотела сказать? - ухмыльнулся пышнотелой. Деньги на жетон, да и вообще - деньги, сами шли в руки, но при этом парне, перед которым он строил из себя свободного, спрашивать о подробностях и расценках было не с руки. К тому же с женщинами он дела не имел, за исключением Иды, но Ида сама имела... с ним дело. Да и эта... работодательница подмигивала не ему, явно истолковав жест не так, и всё же попав в яблочко. Это подмигивание Сида почти развеселило и, прихлёбывая, он покосился на Тирра - неужели снова покраснеет?
Тирр Серторий: - Ну ладно, - Тирр пожал плечами: показалось так показалось, мало ли что. И если какую-то долю секунды он еще сомневался, принимать угощение от где-то уже виданной, но все же незнакомой женщины, то после подмигивания пить расхотелось: - Нет, домина, спасибо, я привык к жаре, - он незло усмехнулся. - Я оставлю свой стакан тем, кто тощ и умыт. Как назло и на арене смотреть было нечего, и Тирр подумал, что прогулять один жетон было не самой удачной идеей.
Публий: Публий промолчал, застыв в полуулыбке, уверенный в том, что звери Кибелы всегда - исполнители её воли, орудия её замыслов, и ни младшим сектантским богам, ни людишкам эту волю изменить не под силу. И даже если бы устроители из тог повыскакивали от усердия - всё было бы так, как было задумано изначально. Её звери, прямая воля. Ближе к развязке он втянул воздух и резко выдохнул, вырывая себя из покалывающего лопатки потока - нарастающего напряжения толпы с верхних рядов - как из водоворота. Дёрнул плечом, стряхивая последние капли сомнительного удовольствия быть одним целым с этим больным организмом. - Как думаешь, дорогой, зачем они ходят сюда, если такое по вечерам можно увидеть в каждой тёмной городской подворотне?
Нерио: - В подворотне нет азарта, и в ней они могут стать участникам представления, а здесь, наверху, на трибунах, каждый из них защищен жетоном, толпой и друг другом. То есть д у м а е т, что защищен, - Нерио лениво посматривал то на месиво на песке, то на кричащих от возбуждения граждан. - Ну, и освещение в подворотне плохое. Но если тебе интересно, почему казни собирают больше зрителей, чем театр... Зрителю необходимо убедиться в том, что человек смертен, а он, зритель, - нет. Чем больше крови, тем крепче вера.
Публий: - Всё так, - согласился По, равнодушно досматривая. - Но это всё мелочи, мой дорогой, мелочи. В подворотне... или ещё где... каждый чувствует себя подонком, сопричастным и нечистым так или иначе. А здесь борт арены отделяет, как стекло отделяет улицу от богатой кубикулы. Все немножко не по-настоящему... и большинство - по эту сторону. Стиснул пояс и добавил, бестрепетно улыбаясь: - Редко кто может нести бремя своего порока в одиночестве.
Нерио: Нерио кивнул: - Из мелочей и составляется эта привычка - смотреть в чужие кубикулы и латрины. Какое может быть одиночество, когда ты на улице и тебя окружает столько глядящих в том же направлении людей - одним ты в подметки не годишься, другие - тебе. И они кричат и подбадривают и себя, и других... Но почему не по-настоящему? Потому, что простой Марк не может спуститься, взять нож и закончить все так, как хочет он?
Публий: В этот момент Нерио был так похож на Тощего, который брал вещи только потому, что они лежали там где лежали и отрицал все с непонимающим видом до последнего, что По только улыбнулся шире: - И поэтому тоже, и потому, что за эти жизни никто из них не отвечает. Одиночество, мой славный... Когда человек перегрызает другому горло в тёмном закоулке он один. Если делать это стаей - уже легче, - По слегка наклонился к уху напарника. - А тут противоестественная, чрезмерная жажда крови почти невесома, разделённая на всех. Даже я здесь чувствую, что не один.
Кабан: Кабан проникновенно и даже нежно посмотрел на ланисту и сказал только, еще переводя дыхание: - Ага, ты эта... деньги давай... - И утерся протянутой кем-то тряпкой, думая, что уж теперь-то точно все патриципанки прибегут сами и дадут, потому что кошка была большая... большая... Но что он будет рассказывать черной курице и остальным? - Эй, ты..? Как кошку звали? Ланиста отвлекся от пересчета так, что один сестерций упал на пол прямиком под сандалий (вот незадача!), и смерил Кабанчика удивительно презрительным взглядом - снизу вверх. - Тигр это был. Т-И-Г-Р. Запиши, а то забудешь. - И продолжил считать монеты. Кабанчик еще сильнее затер необъятное пузо, покрытое кровью, только желвак заиграл: "Тигру загрыз, о как... Тигру" И когда ланиста протянул холщовый мешочек с деньгами, Кабан принял его степенно и так же степенно врезал ему кулаком в челюсть наотмашь: - Расскажешь своим... что Вепря видел, ага. Тигра и Вепря ищу в подтрибунных чертогах, то, что осталось от тигра и то, что осталось от Вепря. То что осталось от тигра деве простелится в ноги, Вепря же пир дожидается великолепный... Кабанчик мало чего понял, но услышал звенящие плещущейся в кружку хервизией слова "Вепрь" и "пир", и, забрав из-под скулящей тушки ланисты серебряный, вышел на зов: - Я Ка.. Вепрь я. Тигру загрыз. Где пир?
Квинт: - Вижу, - сказал Квинт и прокашлялся, ибо вблизи, по сравнению с Квинтом, а не с тигром, гладиатор смотрелся как бык. по меньшей мере... собственно, даже падение ланисты прошло по взгляду исключительно серым фоном... - что ты вепрь. Вечером это... - и он опять прокашлялся, чтобы на Салако не походить, ибо Салако тоже смотрел на Вепря восторженно или, если точнее сказать, пришибленно; ну и дальнейшая речь его все-таки прозвучала как подобает покупателлю...брррр! угостителю: - Знаешь харчевню Ксена? На Яблочной площади. Это недалеко, да и любой варвар, наверное, расскажет, а то и проводит. Приходи туда после игр. Раньше нет смысла, поскольку, хотя ты и лучший из лучших, я все же игры до конца досмотрю, хотелось бы взглянуть на пиратскую тактику. Но после игр - слышишь - обязательно. Спросишь Квинта Эссенция, и будет тебе столько пива, сколько в тебя влезет. - Он понимал, что влезет в Вепря изрядно. Но, честное слово, оно того стоило. - Я думаю, ты запомнишь. А теперь скажи мне, пожалуйста, куда девали тигра, я собираюсь его освежевать.
Дея: из дома Курионов, 26 авг 66, утро-день>>>>>>>> Она управилась быстро. Со всеми плитакми и прочими домашними делами. Это, в общем, оказалось даже и не трудно вовсе, что касается мастеров найти. Ну и, как и планировала, схватила матушку за руку и потащила на игры. На играх опять кого-то ели, ну, то есть, все еще кого-то ели, так что доказывать местной страже свое право на проход в сенаторские ряды было даже развлечением... поначалу. Ее упорно пропускать не хотели, мама стояла рядышком, взяв под руку, и время от времени дергала или пожимала ее за локоть чтоб умерить пыл, но это только подливало масла в огонь: еще бы Дея отказалась от возможности вблизи посмотреть, как мужчины сражаются! а на верхние ряды, куда и так пожалуйста, какой смысл было тянуть маму. Так что разговор накалялся. Ей не верили, но послать к сенатору за подтверждением не торопились, и руки пока не распускали, поскольку она все еще разговаривала и не пыталась пробиться. Может быть, она нравилась, поэтому с ней все еще разговаривали, но поскольку она не выказывала ни малейшего желания пококетничать (с какой стати вообще?.. вежливей надо было обращаться!) дело не двигалось с мертвой точки. Она уже подумывала, не стукнуть ли этого идиота, но пока сдерживалась, ограничиваясь балансом на грани между "лучше бы проводил, если нравлюсь" и "пойдем со мной и убедись сам".
Кабан: Услышав про лучшего и про угощение, Кабан заржал и хлопнул знакомца по плечу, а мальчишке добродушно осклабился: - Ты не представишь, скока я могу хервизии за раз... А сколько за два! Я тут тоже лучший, как и там, и ваще... - Он сунул мешочек за пазуху и повторил вслух. - Хрычевня Ксена на площади, я там был, спросить... Квинтысенцу, гы, смешно тебя зовут, патриципанин штоле? Тигру утащили туда, в подвалы, там асвежывальня есть. Кабанчик с мгновение подумал, а так ли он произнес на этом птичьем языке, и продолжил, кивая на темный проход вглубь подтрибунки: - Прямо иди, будут ступеньки, по ним вниз. Спросишь у самого кроварукова.
Квинт: - Эхх! - с удовольствием крякнул Квинт под опустившейся на плечо дланью, улыбаясь во все зубы. Коленки не просели только потому что стоял на прямых. - Да. Патриципанин, - и он, улыбаясь еще шире, как только возможно было чтоб не засмеяться, мелко покачал головой и пошел прямо и по ступенькам вниз искать "кроварукова". Плотно сжав в кольцо большой и указательный пальцы, энергично провел по воздуху тонкую линию на ходу, с резким обрывом жеста выдохнул: - гррррмммх! Патриципанин Квинтысенца из хрычевни Ксена. Торгуясь в асвежывальне за шкуру, он предвкушал.
Кабан: Все-таки хитрый какой-то был Квинтысенца, но хервизия... хервизия... Кабан погладил урчащее пузо обеими лапищами, как бы обещая "Вот-вот, уже, ты только не лопни", зыркнул на хнычущего где-то далеко внизу ланисту, от чего тот странно поджал коленки к подбородку, и грузно потопал через многочисленные переходы на улицу
Фурия: Ирина никогда особо не вникала в подробности сплетен, а потому только пожала плечами на замечание о благопристойности современных поэтов, без внимания отнесясь и к выводу, что, раз Клавдия так упорно допытывается и так пренебрежительно воспринимает то, о чем уже допыталась, то этот поэт ей не безразличен. После того, как эта роскошная женщина проигнорировала загрызшего тигра роскошного мужчину, такие мелочи как слабость к Квинту Эссенцию Ирину даже позабавить не могли. Мало ли, какими безделушками балуется Минор. Может, этот поэт и в самом деле неплохой любовник - на любителя слишком утонченных наслаждений. На ее же взгляд, мужчина должен быть силен не только одной своей частью, а способность поднять ее на руки занимала в системе ее оценок не последнее место. - Я не прислушивалась к жалобам, если таковые и были. А вот на эпиграмы его обижаются достаточно громко. Она смотрела на арену. Пока львы гоняли гиен. Потом, поняв, что чудес не бывает, отвернулась от казни и снова взгляд упал на Гнея Домиция. Рассматривая мальчика, она прислушалась к себе. Но зависти, как ни странно, не почувствовала.
Пуппий: 26 авг из дома Пуппиев>>>>>>>> Продолжительная прогулка по несколько более просторным чем обычно улицам раздражала паркостью под свежей одеждой и, добредя до амфитеатра с поджатыми губами, он только тому и порадовался, что прихватил охранника расчистить себе путь в положенные ему ряды. Львы дрались... несколько странно было, что к убитым они потом не притронулись. На более поздний взгляд он решил, что чей-то замысел потерпел поражение по одной причине: гиен все-таки было многовато. Если бы львы их разогнали и добыча осталась жива, кому-то было бы очень неуютно осознавать, что ее придется помиловать. Эрастус бы на это взглянул.
Луций Фурий: >>из дома Ветуриев ближе к полудню 26 авг>>>>>>>.. Он не озаботился вчера тем, чтобы приобрести жетоны. Однако его не остановила такая малость. О том, как он выглядит в данный момент, он забыл начисто, и его надменное чувство юмора потревожила охрана, оглядывающая его костюм. Он пальцем ткнул в неначищенную бляху одного из солдат, этим жестом и глухо брошенным свысока именем "Фурий" отодвигая помеху с дороги и повел Электру в сенаторские ряды, не удосужившись задуматься над игрой в переглядки за спиной... Места, к которым было проще всего пройти, оказались на ряд выше, но он счел это приемлемым и поторопился их занять, припоминая лишь, есть ли у него с собой хотя бы столько монет,чтоб не уморить голодом девушку, по его милости оставшуюся без завтрака. В кошеле что-то звякало, и он жестом подозвал разносчика. Арену как раз очищали от остатков казни, мимы отвлекаи кривляниями публику, Луций ширял взглядом в рядах, отмечая присутствие сестры и отца, и заметил сосредоточенную подушку пуппиева лица через плечо. одет в домашнюю тунику, при гладиусе.
Электра: >>из дома Ветуриев ближе к полудню 26 авг>>>>>>> Электра шла рядом с Луцием, не обращая внимания на редкие недоуменные взгляды людей, которые иногда бросали им вслед. В итоге, они прошли на свободные места, иногда приветственно кивая встречающимся знакомым лицам. - что ты хочешь взять? -Электра увидела, что ее спутник подозвал разносчика- я не голодна, но не отказалась бы выпить чего-нибудь.- Она улыбнулась и привстала, расправив свои юбки, села обратно. Ее взгляд обратился на сцену, где велись приготовления к очередному кровавому развлечению публики, ее рука накрыла руку Луция и девушка переплела с ним пальцы.
гладиатор: Мимы, люди, крики… мертвых утаскивают с арены. Раскаленный песок тут же впитывает кровь… побежденный, проигравший, мертвый… Сартис смотрел туда, где в ложе, под алыми тканями, вальяжно расположился бывший прокуратор. Слишком высоко, слишком далеко. Стража с копьями, львы и тигрицы на цепях… не подпустят. Мимо прошел распорядитель. Забавно было видеть, что он не видит Сартиса. Не замечает. А ведь еще семнадцать дней назад клялся в верности. Кому? Кто ты сейчас, Сартис? Где твои яркие одежды и драгоценности? Или ты думал, что дочь прокуратора – это тоже всего лишь очередная жертва твоей страсти? Нет… схватили, скрутили, ударили по голове. Очнулся… завязаны глаза, и чей-то голос что-то говорит. Что? В клетке еще сидели трое. Двое мавров, клейменные, молчаливые. А вот третий… больше похож на поэта или безумного. Улыбается, пытается со всеми заговорить. Если бы не Сартис, мавры бы его уже убили. За что его? Порванная тога с остатками золотого шитья… не до того сейчас. Если бы иметь шанс… но шанс… просить его у богов? Сартис не верил богам. Они – отвернулись, покинули, ушли. Собственно… он был и не против. Какой прок от богов, которые требуют? Это Сартис умел и сам. Тогда, в другой жизни. До того момента, как холодные руки сняли повязку и он… - Твой выход! Поэт словно ничего не заметил и продолжал улыбаться. Мавры вдруг посмотрели понимающе. Против своей воли Сартис им кивнул. Это тогда они были ему не ровня… сейчас… горячий песок под усталым взглядом прокуратора и его дочери уровнял всех в правах и свободах. Сартис вышел из клетки, спустил обрывки тоги с тела и затянул на животе, молча поднял брошенный под ноги гладиус. Солнце ударило в глаза, ноздри обжег полуденный жар, толпа на трибунах вяло приветствовала того, кого даже не стали объявлять… ну, кто против меня?!! Кто?!! Рукоять легла в ладонь, духи крови скользнули по жилам. Все человеческое ушло, звериная воля вырвалась на свободу и пронеслась по венам, сбросила оковы страха, наполнила душу холодом. Кто против меня?!! С другой стороны вышли двое. Меж них в цепях шел тот, кого убивать… или будет убивать? Грязный балахон скрывал судьбу Сартиса, но было уже не важно. Он принял ее, как принимают свою первую деву… трепетно и безотказно, с рвением. Ногой Сартис чуть разворошил песок. Принял позу. Никто не будет ждать. Это не драка благородных. Это смерть для прокуратора… словно бы лишь она сможет что-то изменить в его бестолковой и мрачной душе. Солнце отражается на клинке, жара выжимает пот на спине. Они срывают тряпки и Сартис… колени подгибаются. Сын… вся ярость вырывается слезами, лучники берут на прицел и долговязые сирийцы с алыми бровями дергают цепи со львами. - Отец! Мальчишка рвется из цепей, а Сартис до боли сжимает рукоять. Менять смерть на смерть, жизнь на жизнь. Глупец… - Отец! В этом крике Сартис узнает себя. В этом крике Сартис вспоминает, как любил. В этом крике Сартис роняет меч на песок, видит как сирийцы отпускают цепи, лучники спускают стрелы, а старый прокуратор умирает от удара ножом в руке собственной дочери…
Нерио: Расстрел, растерзание - но внимание привлекло только то, что старый прокуратор из, кажется, Реции, вскинул руки, давясь кровавой пеной, а его дочь, еще не успевшую выпустить кинжал из рук, уже поволокли прочь - необходимость, первейшая, нежели позвать лекаря умирающему: - Одиночество... Смотри-ка, Публий, кто-то только что ответил за этих двоих, если только я не спутал предсмертную агонию с приветствием. Или это часть представления?
Публий: - Ааааааааа! - взвизгнул По на неподобающе высокой ноте и несколько фраз ещё не мог выражаться прилично. - ...сука!!! Он обещал прислать мне три тюка шелка! Три тюка и отборной гусиной печени для симпосиума! Великая... ну почему за чью-то двойную глупость всегда отвечает кто-то третий?!
Нерио: - Шелков я не вижу, но за отборной и свежевзрезанной печенью еще можем успеть, если поторопимся, - ни один из персонажей этой сцены не был достоин ни жалости, ни внимания, но все же врожденная любознательность победила и, дождавшись, когда огонь погаснет, Нерио поинтересовался. - Первая глупость - это рваная тога, но кто вторая? Дурно воспитанная мясниками дочь или скормленный львам мальчишка?
Луций Фурий: - налей девушке вина, - распорядился Луций... и не встал с места только потому, что его держали за руку. В сенаторских рядах что-то прорвало, и внимание всего амфитеатра вместе с городской стражей потянулось в одну точку как в сливное отверстие. Видно было неважно, народ повскакивал с мест, Луций, задумчиво приоткрыв рот и нахмурясь, пытался уловить масштаб пробоины, отклоняясь в поисках незалепленной суетой линии взгляда. О том, что он все-таки понял, в чем суть, судить можно было только по тому, что он сжал девичью руку при мысли... об одной ларовой оговорке. - ннуууу... - вполголоса сделал он, наконец, вывод, - теперь о нас и не вспомнят, даже если обратили внимание. И поискал глазами Ветуриев. И одного нашел.
Дея: На трибунах как-то неурочно запищали и задергались все, так бывает, если с арены что-то в зрителей долетит, только на этот раз это что-то не меньше топора, видимо, было, непонятно вообще, как докинули и кто. Дея не стала терять время на выяснение причин, а, едва уловив промежуток в приставаниях легионера, на всех парусах натянула вожжи... то есть, если вообразить, что правила ею зажавшая себе рот ладошкой матушка. Впрочем, до сенатора империи Ливия Куриона она уже успела разобраться в ситуации. Мало того, что чем ближе к сенаторским рядам, тем пуще говорили, да еще через поперечный проход женщину протащили. - Ну ничего себе!.. Это чтоб я до тебя добиралась без приставучих охранников, кто-нибудь должен каждый раз отца убивать??
Ветурий: Его уход из дома больше напоминал бегство и был таким же ребячеством по сути как и протаскивание Авла поближе. Электра. Ну и подумаешь, первый мужчина что ли? Так не первый, и не Маркова вина что так сложилось, не самый плохой вариант кстати, а Электре давно пора. Смущало только то, что о Луции говорили, не так давно и слишком неявно, чтобы это было чем-то неважным. И как-то обидно было сознавать, что она играет, и не на его стороне, то, что играют без него. Сестру он заметил сразу, по старой привычке смотреть на трибуны. И до самого происшествия думал о ней и Луции. И о том где остальные и чем заняты вообще. Думать было сложно, не хватало физического контакта и Марк впервые пожалел что не таскает с собой кого-нибудь для вытирания рук об виски или для тисканья в моменты задумчивости.
Гней Домиций: ...и пока он, увязший при выходе в приветствиях, кивках и улыбках, вынужденно общался, кивал в ответ, улыбался, стараясь не смотреть на верхние ряды и то и дело попадая взглядом на арену, совершилась очередная гнусность, из тех, непоправимых, которые меняют даже случайных свидетелей и влияют на такие далёкие судьбы, что, казалось, даже боги не поняли, как сплели эти нити. На арене умирал его соученик, сын императорского отпущеника, одаренного полноценным гражданством. Семнадцатилетний патриций по письму, бывший им по духу, храбрости и уму. На мгновение Домицию показалось, что он перегрелся и бредит, что просто надо подозвать разносчика из дорогих, выпить охлаждённого вина и все сгинет, а завтра на уроке они будут хохотать над шепелявостью историка, нечаянно переименовывающего очередной город. Он даже поднял руку... и опустил её, беспомощно оглядываясь. Никому не было дела до происходящего на арене. Амфитеатр, почуявший совсем другую кровь, текущую по белейшей шерсти, шелкам, камням, благовониям, шумно принюхивался к ложе. И тут он понял наконец, почему Юлий не печётся о своей свободе. Кто тут свободен? А потом чуть не у него по ногам протащили за волосы отцеубийцу и он с брезгливой жалостью отступил на шаг, забыв куда шел.
Публий: - Эта печень протухла ещё лет двадцать назад, - надулся По на всё человечество. - Если, конечно, верить лекарям, которые утверждают, что вино разбавленное только настойкой белладонны дурно на неё влияет. Рассеянно проследив как уволакивают ту, что ни разу не потрудилась хотя бы кивнуть ему в своём доме, он так же невнимательно просветил напарника: - Глупостью было скармливать обоих старому псу публично. Их деньги с куда большим успехом могли перекочевать в казну после тихого мирного удушения или обычного приказа. Ты слышал чтобы кто-то пожалел лицемера Сенеку? Кстати, я прослушал, в чём их обвинили? В сектантстве или оскорблении величия? Впрочем, не важно. Наверняка он ещё и с прокуратора что-нибудь содрал за исполнение его... гм... маленькой просьбы. Но как всегда - наш гений переиграл сам себя. Старые потаскуны не вызовут ничего кроме пересудов, а вот мальчик... логично не оставлять в живых молодого энергичного свеженажитого врага. И наследника. Но не так же.
Ливий Курион: Изначально было понятно, что отвертеться от очередного идиотизма не удастся, и на предсказуемый случай отказа от боя были предусмотрены хищники и лучники, чья зрелищность сомнений не вызывала. Но как можно предусмотреть женщину?! Толпа, однако, звучала пока бодро и возбуждённо, Ливий мысленно "простил" прокуратору долг, который теперь не нужно было отдавать и уже подумывал что бы такого приличествующего случаю сказать гудящему окружению... а сказал, повернувшись на голос: - Да хоть всех. Увидел несколько удивлённо открытых ртов и успел, как ему показалось, поймать конец фразы, изображая растерянность. - Страшная трагедия. Всех охранников следовало бы казнить, всех.
Клавдия Минор: Разговор не клеился, слишком они с Ириной были разными для болтовни и слишком похожими для откровенности. А может виной была жара, неумолимо разливавшаяся над городом. Минор скользила взглядом по рядам, лениво обмахиваясь, ещё ленивее ёрзая, требуя то платок, то воды, то поправить волосы... До тех пор пока не закричали совсем рядом, пока хрип из ложи не заглушил голоса всего амфитеатра. ...Тяжело не совпадать ни с кем ни словом, ни музыкой, ни вкусом, ни ощущением жизни - её темпом, её маленькими и большими откровениями, её послевкусиями. Но тяжелее всего не совпадать ощущением себя. Каждый раз обнаруживать, что человек с которым ест, спит, смеётся, болтает, ругается допущенный к телу и душе, и ты, такой каким ты себя знаешь и видишь - две разные сущности. Однажды, в юности, ей показалось, что иное - возможно. И Клавдия готова была отдать многое, и многим заплатила за попытку. И она понимала её, эту юную патрицианку, чьего имени даже не помнила. Понимала настолько, что когда девушку поволокли, ей хотелось кричать страже "Пощадите!!!" Но любой крик разбился бы об их доспехи, тоги, веера. Любая мольба утонула бы в праведном негодовании тех, кто не знал, не помнил или запретил себе помнить сколько может отдать человек за иллюзию понимания, за призрак любви. Клавдия закрыла глаза и дала слезе незаметно убежать и высохнуть где-то у ключицы.
Юлий: Его, казалось, не замечали. Приветственные взгляды, обращенные к Гнею, проскальзывали по Юлию, не задевая предложениями. Это было необычно и расстраивало бы..но Юлий их понимал. Как понимал и то, что был замечен и еще будет обсужен. Не своими на этот раз, а Гнеевскими знакомыми и полузнакомцами. На арене убивали. На трибунах тоже. Отступивший на шаг Гней налетел на задумавшегося и не сбавившего шага Юлия. И когда ухо Гнея оказалось прямо у его губ, Юлий произнес: -Осторожно, господин. Здесь скользко. Кровь.
Авл Элий: -Какая девушка!,-возбужденно прошептал Авл. -Если ее не казнят, клянусь всеми богами, выкуплю, за любые деньги. Он сам понимал, что клятва была пустой, отцеубийство это страшное преступление. Но решиться вот так, прилюдно и явно..было бы сложно даже мужчине. А выкупать ее было бы глупо, потому как смерть этого была даже выгодна ему, Элию. Старшему. Подскочат цены на товары, бывшие в избытке. Это было так вовремя, что даже без выкупа могло навести на мысли, а с выкупом тем более.
Амон: Амон пожелал ей мысленно самой худшей смерти. И пожалел, что сам этого не увидит. Хотя..когда следующие игры?
Фурия: ...а пока она любовалась чужим ребенком, мысленно, когда он уже и терялся из виду и она, представляя себе и дочь своей прекрасной соседки, отвела глаза, она не заметила сперва, что практически на ее глазах происходит. Сперва крик резанул чужой, необщей интонацией, не похожей даже на протест в давке, когда кому-то наступают на ногу или стискивают меж тел до невозможности дышать, что само по себе маловероятно в этой части трибун - а потом, наблюдая объясняющие все последствия, выпустила из скупо шевельнувшихся губ: - ...глупенькая... Высшим проявлением сочувствия для человека с ее выдержкой.
Дея: Ответ ее не устроил. Некоторых убивать - дело довольно хлопотное, хуже, чем кокетничать с тупой охраной, не то чтобы она кого-то пробовала убивать, но, что таить, настроение бывает разное... мда. Она пожала губами и плечами и спросила: - А нам можно сесть или надо стоять? - потом подумала, что матушке-то сесть можно, она не купленная, и повертела головой, куда бы ее пристроить. Матушка все так же прижимала к губам ладонь. То ли в ужасе от происшествия, то ли под впечатлением от места, в которое Дея ее затащила, то ли от факта, что и в подобном месте случаются подобные случаи.
Нерио: - Оскорбление величия, - машинально отозвался Нерио. - Видимо, в последнее время его одолевают сомнения. А насчет "не так"... как думаешь, сколько теперь юных и энергичных патрициев влезут в свои старые буллы обратно?
Публий: - Только те, кто и так не мешался бы под ногами. А что отложится в голове, например, вон того маленького испанца? - махнул По в сторону Марка Ульпия, чей полупрофиль, искаженный горем и гневом, закрывал от них лицо его сановного отца. - А отпущенники? Половина из них надрывают задницы только ради того, чтоб дети и внуки носили тоги долго и безмятежно. Он смотрел уже на арену и разливавшееся там не вызывало иных мыслей, кроме - Панония далеко, но умение вымачивать омаров в одному ему известном отваре и близкое знакомство с поварами из Золотого важнее расстояний. И ловил себя на неуместной мысли, что подойти на достаточное расстояние тоже не составит труда. Если потребуется.
Гней Домиций: - Она здесь на каждом камне и на каждой тоге, - глухо ответил Гней, выравнивая спину. Таким - прямым как палка, оглушенным - и пошел к выходу, на миг только, проходя мимо и увидев полные отчаяния глаза, сжав плечо малыша Марка. >>>термополий
Нерио: Нерио проследил за жестом: - И что? Как будто он может что-то изменить. И несколько порванных на благо империи задниц тоже не огорчат. Но, признаю, я рад, что твоя дальновидность есть только у тебя, друг мой.
Публий: - Если бы он советовался не с этой пьянью Тигеллином, а с нашим, ему бы подсказали более верные и изящные решения, - тихонечко ответил Публий, кокетливо улыбаясь на сомнительный комплимент напарника, - но всё есть как есть, а судя по размеру их бывшего состояния, деньги мы, по крайней мере, получим вовремя, несмотря на порт.
Корнелия: - На светлокожих и гибких, ты хотела сказать? - Ооо, слушай, золотко, а ты случайно стихов не пишешь? Мне нужно продать много-много притираний и трав богатеньким матронам, но мне вот на ум слов кроме "бесполезные, дорогие, у фуллоники сажали, за латриной отжимали" не приходит. А у тебя явный талант, талант! - Корнелия сделала вид, будто что-то прикидывает и легонько хлопнула себя по коленке. - Ты придумаешь мне нужные слова, останется только зарифмовать, ну, для этого найдем какого-нибудь голодного, но пьяного поэта. Краем глаза она все же смотрела на арену, потому как без перехода воскликнула: - О, боги, как низко пал этот город, если они животными подзуживают квиритов на отце- и детоубийство?! На песке же тем временем творилось явное и бесстыжее непотребство, как и на трибуне, и Корнелия решила, что посвятить свое внимание этим милым и главное живым мальчикам - это самое лучшее, что можно сделать.
Юлий: Он ничего такого в виду не имел, но "На каждой тоге"-прозвучало так в тему, что он едва не повторил. Хорошо, что не повторил. Разные уши были, и глупо надеяться что им всем не до этого. Хорошо, хоть они есть шли. Животу было пусто и тоскливо от этой пустоты. И когда они добрели до термополия (а он старался больше не спотыкаться), пришлось ждать инициативы гнея чего и сколько есть и показать свой голод было позволительно только учтивым вопросом что заказать. Гнею, возможно, понравилось и более свободное дружеское обращение..но они были не одни. И у него была роль. Ширма. И зелье от душевных метаний. Ничуть не хуже любой другой роли, и оплачивается вполне неплохо >>>>Термополий
Ливий Курион: "Второй жетончик" обрёл женские формы, возрастом и сходством сомнений не оставлявшие, и Ливию стоило усилий сохранить подобающе-обеспокоенное выражение лица и не согнать с мест парочку полноправных граждан, сидящих ближе всего к его особе. - Кто-нибудь, два табурета. И пошлите сказать чтоб не вздумали выпускать сейчас мимов, пусть выпустят этого... как там его... с перечнем благодеяний и пожертвований Гая. Он придирчиво покосился на раскладываемые табуреты, и даже тоскливая мысль, что Ливия могла бы, сделай он что-нибудь подобное... коснулась его тихо, как рука давно забытой жены, напоминавшей о семейной трапезе, когда он слишком зарабатывался.
Сидус: - Если ты сама красива, но шершава словно пятка, ты бы масел здесь спросила, чтоб тебя е... гм... ыы... любили сладко, - быстро сообразил нуждающийся Сид и протянул свободную от стакана ладонь, намекая пышке, что нынче даже воробьи задаром не поют. - Меня, вообще-то, учили риторике, - добавил почти снисходительно. - И ещё много чему. Единственное, чему его не учил никто - знать кто есть кто в этом городе. Поэтому громко летевшее по скамьям имя не сказало ему ничего и он пихнул локтем Тирра: - Кого зарезали-то?
Кассий: На этих играх все шло так, чтобы словно нарочно вывести его из себя. Чтобы жизнь не казалась устроенной логично и разумно и из головы не дай боги не выветрилось, ради чего он здесь и кому он принадлежит: ради семейной и (еще какой-то, неважно) чести и - Ливию Куриону, лично. Не сестре - она уже замужем, не матери - она скоро умрет, не жене - она есть дочь его хозяина и не Андро - он вообще символ порока. И, при всех попытках и при всем почтении, не Риму, где все друг друга знают и все друг другу родня и максимум чести, который может быть сконцентрирован в одной семье, состоит в том, чтобы вовремя сделать вид, что она не родня другой семье. Как только предоставляется возможность породниться. Человек, перечисляющий с арены заслуги покойного, должен был в конце обратить внимание на живых и расписать, чей вклад внесен в сегодняшнее представление. Кассий упустил, был ли упомянут молодой Фурий, и если был, то должным ли образом. Он понимал, что это правильный ход, поставить акцент на семье героем, а не позором. Просто в голове его в какой-то момент не было ни одной мысли, только усталая уверенность: "не хочу".
Тирр Серторий: Обнажая свою занудную сущность, Тирр только криво усмехнулся - так уж не сочеталось продекламированное и творящееся на арене - и добавил, обращаясь к толстушке: - Если он придумает тебе что-то такое же и для мужчин, придется платить вдвое больше. - Кого зарезали-то? - Семейные трагедии бывшего прокуратора Реции, если не ошибаюсь. Я ездил туда уже после его возвращения в Рим, поэтому имен остальных участников не знаю. Да и какое это теперь имеет значение?
Корнелия: - Малыш, я в тебе не ошиблась! - Корнелия захохотала и жестом велела Евнике налить юноше еще вина. - Не разбавляй ему слишком сильно, я только что открыла сокровищницу для своей лавочки, следи, чтобы она не захлопнулась от трезвости и не укатилась под трибуны по пьяни. Она положила в протянутую руку два асса и поддержала предложение темненького: - Да, давай еще для мужиков, многие матроны жаждут еб... любви своих мужей, но те без дурмана, увы, не всегда способны смотреть на благоверных, даже если те под слоем моих прелестных притираний. А после расскажи о своих много-чему-умениях, и я возьму тебя в тепло и уют женских терм тетушки Корнелии.
Сидус: Хмыкнув словам чересчур серьёзного парня, Сид потёр краем стакана переносицу, подмигнул пышке и выдал: - Если пахнешь несметным количеством баб - для кого из них будешь опасен? И тебе, славный муж, запасаться пора маскировкой из собственных масел.
Тирр Серторий: Тирр потянулся, разминая затекшую поясницу. Все это, конечно, было весело и интересно, разве что кроме пожираемых тварями сектантов, но надоело, слишком много безделья сразу. Он встал и, вежливо кивнув хлебосольной владелице терм, напомнил Сиду на всякий случай: - Завтра за полчаса до зверья на мосту. А я пошел, дела. И, ловко пробираясь через ряды, вышел с трибун через ворота в галерею с фонтанами и галдящей толпой.
Корнелия: - Прелестно! - громким смехом Корнелия смутила два ряда снизу и ряд сверху. - "Славный муж, запасаться пора..." И такие у меня тоже есть, притирания, которые усилят запах, скроют запах, сравняют запах с тем, чем пахнет вокруг, только вытяжки из конского навоза пока нет. Она вручила юноше еще четыре аса и, посылая рукой поцелуй на прощание темненькому, осведомилась на пол-амфитеатра: - Ой, а что это твой друг уже уходит? Сейчас самое интересное же начнется, особенно когда ты мне расскажешь об остальных своих талантах.
Сидус: - А он деловооой... - протянул Сид, задетый этим непонятным уходом - перед самой интересной частью игр; глядя в спину уходящему и невольно оценивая крепкую, но не кряжистую пока фигуру. "Хорошо же сидели..." - Я приду, - пообещал вслед, когда Тирр был уже почти у прохода, громко, как будто везунчик, разодетый теперь в цацки, мог его слышать с сенаторских рядов. Но без этого странного парня с хозяйкой терм можно было не стесняться, и Сид откинул волосы почти картинным жестом: - Ещё я умею танцевать. И массаж... разный... - добавил потише, пряча ассы за пазуху.
Вистарий: Они уходили, оставляя спину пустой. Пока Вистарий смотрел на казнь, пока носились по арене львы и рвались жилы, он лепил, он облепливал взглядом каждый поворот и вздрог, накрывал податливым покрывалом общий объем картины, и покрывало лопалось цветным криком, и он был спокоен и не слышал ничего, кроме шлепков глины на переферии, где катались мокрыми комьями звери, ища правильного места в композиции, ничего, кроме скребущего звука резца по камню, и резец, проваливаясь в рваные раны, застревал в жилах и от их натяжения вскидывались головы... Потом, когда от перемены звука рядом на лбу выступил пот, он порывисто оглянулся и увидел, что остается один. Они ушли. Мозг заполнила тьма, взмокли ладони, окаменела сутулая спина. Спустя бесконечный промежуток времени он осознал, что с арены вещает человек. Сердце заколотилось быстро, как у птицы. Дышать было трудно... но можно. Разве что затылок неприятно горел изнутри.
Дея: Дея уселась, притягивая матушку к скамейке с прежней настырностью кобылки, на которой сидит неумеха. Объяснять ничего не пришлось, она время от времени поглядывала на Куриона, ожидая, что это вот-вот понадобиться, потому что она понимала, что наглая. Потом наклонилась к матушке сказать на ухо, к кому ее приперла в ложу. - Это Курион. Ливий. Сенатор. Он тут это все сегодня устроил. Я теперь у него управляюсь. Потом она подумала, что матушке все это, устроенное старичком, может пока что кажется страшноватым, заполошенная она, да и как не быть заполошенной, вон, прямо на глазах звери людей ели, брррр, самой неприятно, и неловко, вдруг опять начнут, куда глаза девать, а тут еще какая-то дочка какого-то отца прирезала, а Дея-то знала, чего мать боится, тьфу, невовремя как угораздило, проскочить-то, может, иначе и не проскочили бы, да теперь она сидит, наверно, думает, что раз такое - тут, то ей, Дее, пара пустяков пырнуть ножом и не попасться. Пакость... Она посомневалась и все-таки решила успокоиться: вот, мол, наоборот, и доказательство. Хотела бы - никто бы не остановил. Глупо. Зачем. Должна понимать. Но тут как раз и выяснилось, что они как нельзя вовремее: по арене размахивал руками и орал глашатай. Орал про подвиги покойного сначала, потом пиратов. Собственно, чего и хотелось. - Сейчааааас они, - выдохнула Дея и приготовилась посмотреть, как оно всерьез, когда прятаться не надо. Наверное, большие, сильные и злые.
Ветурий: А вот это уже должно было быть и впрямь интересно. Он не видел пиратов совсем. Давно. И даже излишне громкое их объявление можно было пережить, тем более, что Марк не собирался спорить с объявляющим за аудиторию. В данный момент. В любом случае честная драка лучше казни, даже если за дело. Парнишку было жаль. Его отца-не очень. О чем он и сообщил сидящему рядом Авлу. И всем кто мог слышать вокруг.
Andronik: Бледный и длинноволосый оказался в каком-то смысле..хм..коллегой ("разный массаж",да), но выглядел приличнее, чем тот заносчивый парнишка из терм. И он поинтересовался, именно что поинтересовался, без поволоки в глазах и притяжения нижней частью туловища, как спрашивают о погоде: -и почем сейчас массаж?
Сидус: Слегка захмелевший Сид сообразил, что говорит чересчур громко только когда сверху долетел вопрос. Красивый грек сидел слишком не на тех трибунах, чтоб принять вопрос за предложение, стоящее внимания, и протягивая "тётушке" Корнелии опустевший стакан, Сид полуответил греку, полуспросил пышку: - Наверно, это зависит от того кому его делать...
Электра: Электра заметила своего брата в толпе, но происходящее вокруг отвлекло от его персоны внимание, ей не хватило сил отвести взгляд от драмы происходящей ниже, от криков и крови. Ей, в целом, никогда не нравились игры, но не появляться на них она не могла. Она притянула Луция к себе и тихо ему сказала: - Только не говори, что все это было запланировано, и это лишь часть представления
Луций Фурий: Она вдруг сказала то, что беспокоило всегда его самого. - Если и так... Во всяком случае, это не мой сценарий. Он положил руку на ухватившуюся за него ее руку, спохватываясь, что сказал это напрасно. - И не устроителя, - добавил, на всякий случай подразумевая волю богов, что в большинстве случаев, с пугливыми людьми, работало как настой кошачьей травы. - Выпей вина, выпей. Сейчас выпустят разбойников - станет легче. Это тебе не два дурака в гимнасии, - он посмотрел на нее и подмигнул, - это воины.
Электра: Она коротко кивнула, будто соглашаясь и с фразами до того сказанными и с предложением вина. Она отпустила мужчину и после глотка терпкого вина чуть улыбнулась - Заметь, я вас дураками не называла. - ее голос был уже спокоен, а мысли приходили в порядок, будто натянутую до предела пружину ослабили, вряд ли глоток вина так повлиял на нее, но присутствие Луция почему-то успокаивало и его словам хотелось верить.
Квинт: Квинт, в какой-то момент поняв, что, начни он выгребать из кошеля расплату за шкуру, рискует застрять в прениях о нищете с людьми, знающими об оной много больше него, просто отдал весь кошель, распорядился о доставке в дом Фуриев и пошел. - Женщины, Салацино, мелочности не терпят. Если она прислала тебе витушку, ты обязан ей как минимум шкурой, и скажи спасибо, если не своей. Тем не менее,урок сей не настолько дорог, чтоб стОить тебе объяснений с отцом, что ты поймешь, когда мы не отыщем себе места. Делай выводы, ибо облегчать тебе задачу я не намерен, а как раз наоборот, склонен ее усложнить, и только попробуй мне покрасней, не говоря уж о том, чтобы проследить за своим языком, когда я начну тебя обвинять. А я начну. Я предупреждал тебя, что я тебе не нянька - ррраз! и не совратитель - два. Он, разумеется, как в воду глядел. На местах, занятых под Понтия, восесдал этот, будь он неладен, молодой лев с гривастой львицей... и если первое еще можно было как-то подвинуть, то второе... Он подошел и сказал весело: - Аве, прекрасная дева Электра! Провались ты в Аид, Луций! и я найду этой женщине лучшее место в этом сооружении, откуда и видно отлично, и к ее чести ближе. Поверь мне, я сумею это сделать, хоть и не клариссим. Нашел куда усадить, здесь покоились только что срамные ягодицы Понтиевого виночерпия. Не суди его строго, Электра: едва из лагеря, он не отличает стратегической позиции от достойной. Мой юный ученик, - он обернулся на Салако, представляя его таким образом, - молодой Понтий Стервий, мог бы преподать ему урок хороших манер. Позволите присоединиться?
Луций Фурий: - Заметь, я вас дураками не называла. - Я заметил, - улыбнулся ей Луций, кивнул и положил руку теперь на ее колено. Ненадолго, чтоб не привлекать чужого внимания... - и счел комплиментом. Это был случай, когда не важно, что говорить, лишь бы сказанное позволяло смотреть и прикасаться. Она казалась нехитрой, немудреной такой, и отсутствие кокетства шло образу и притягивало. Это было не очень хорошо. Это отнимало возможность трезво мыслить... И тут стало еще хуже, когда он увидел приближающегося к ним Квинта Эссенция. - О боги... - Луций оперся локтем о колено и склонил голову, спрятав лицо за ладонью, подпирающей брови. Это не спасло. Квинт подошел и заговорил. Даром, что по бокам от них оставалась пара мест, ошибка его была очевидна хотя бы потому, что остаться незамеченным, когда ты встречаешь Квинта, надежды мало. "Ты, жалкий раб музы, смеешь указывать женщине место? Пеняешь мне, клариссиму, что я подвинул безымянный предмет ради ее удобства? И человеку, знающему силу молвы, ставишь в пример мальчишку, знающему о достоинстве из свитков, которые сам же ему подсовываешь?" - Луций воздержался произнести все это вслух, поскольку за тем последовала бы долгая и жестокая игра извращения смыслов. Нет, он был здесь не ради того, чтоб спорить с софистом. И он, ради сохранения достоинтсва, снова выбрал стратегию: - Радуйся, я не в настроении спорить с тобой сегодня, и только поэтому ты прав. Это всаднические ряды, - он со снисходительной улыбкой кивнул и поднялся: - Поскольку здесь находится мой отец, мне следовало сразу туда и идти. Будь моей гостьей, Электра. Он подал ей руку. Говорить в городе, после этой встречи, о них с Электрой все равно будут. Так пусть лучше приплетают сразу политику, а не постельную интрижку. Он подвел Электру к отцу, поприветствовал его и информировал с усмешкой: - Я был вчера пленен Ветуриями. Позволь представить тебе одну из них. Одет в одну тунику. подпоясан гладиусом.
Электра: Электра молча с вежливой, но не более того улыбкой кивнула подошедшему. Она не любила пустословов, а Квинта она относила именно к ним. Мысленно благодаря богов за то, что Луций не стал ввязываться в долгую беседу, встала вместе со своим спутником и приняла его руку. - приятного отдыха вам - она плавно прошла меж Эссенцием и юношей, что был с ним и проследовала за Фурием. - С удовольствием принимаю твое приглашение - она чуть сильнее облокотилась на руку молодого человека и откинула свои волосы, упавшие на лицо. Когда ее подвели к мужчине, в котором она несомненно узнала отца Луция, то мягко улыбнулась, стараясь не показать того, что нервничает, поприветствовала его.
Квинт: - И передай сестре, если раньше меня увидишь ее вблизи, что ее желание исполнено! - напутствовал Луция Квинт и, с сожалением проводив глазами красавицу, уселся. - Тебе повезло, парень, что мы наткнулись на умного человека, - сказал он Салако и вздохнул, - а мне вот нет: ни с ним поговорить не удалось, ни заставить тебя перед отцом оправдываться.
Пуппий: Тем не менее, игры не разочаровали его. В свободную досягаемость взгляда молодой Фурий привел дочь политического оппонента старого, угадав как раз под объявление с арены о его героизме, между тем как в ближних рядах объявилась прилюдная отцеубийца, добровольная жертва одного из законов, поддерживающих иллюзию равенства сил в войне поколений. Под шумок из ложи Агенобарба выбрался представитель младшего поколения этого семейства в сопровождении традиционного свидетельства морального упадка. Его мать восседала на неподобающе высоких рядах, скорее демонстрируя независимость, чем подтверждая опалу. Сенаторского сына с его пассией согнал с места языкатый поэт со своею. Словом, скучно не было.
Тит Фурий: Сын подвел к нему и представил . И тит невольно сравнил. Ирина бы не позволила себе выйти из дома с распущенными по плечам волосами. Хотя чего еще ожидать от этой семьи. Он даже не удивился. Удивился он скорее виду самого Луция. -Аве, сын. Я вижу, тебе пришлось прорываться с боем,-он кивнул на дыру в тунике,-тем бОлее рад я, что ты не просто вырвался из плена, а еще захватил такой прелестный трофей. -Аве, дитя. Будь моей гостьей. Он указал ладонью на место рядом и взглядом приказал слуге отправиться в дом за подобающим Луцию одеянием. Отсылая его, он рисковал, как рисковал и сажая эту девушку рядом с собой. Но не сам ли он совсем недавно искал настои, которые успокоят навек, для себя? И чего ему опасаться? Разве что того, что сын подпадет под влияние..но этого легко избежать. Например, предложив Ветуриям союз не с младшим, а со старшим.
Луций Фурий: По взгляду отца он прочел неодобрение, тем приятней было, что тот не утратил способности шутить. - С боем... я прорывался в плен, - сделал он попытку поддержать эту легкость (было бы много хуже, если б сейчас пришлось держать удар), - так что теперь я только пленник своего трофея, - он смотрел в глаза отцу, пока мог надеяться встретить его взгляд, и договорил, предоставляя отцу слышать между слов, что из сказанного правда, что - намерение, а что - любезность. - Только благодаря Электре я превратился из пленника в гостя, - кажется, ему удалась достаточно обтекаемая фраза, расставляющая верные ударения. Он сел, принимая, наконец, как данность, что теперь будет легко вернуться к привычке наблюдать и оценивать. Это вызывало в душе протест... Но он понимал, что - необоснованный.
Ветурий: Марк тихонько присвистнул - сестренка сидела рядом со старшим Фурием. И если он и завидовал им двоим, ей и Луцию, совсем недавно, сейчас от этой зависти не осталось и следа - старший Фурий не славился легким характером. Он ей почти сочувствовал. Если бы не одно НО. Сцена казалась продуманной заранее. И все как-то нехорошо и ладно складывается. Даже их привлекающий внимание вид.. Очень, очень обидно было. За то, что сам воспринял всерьез и повелся, за то, что его в игру не посвятили.
Фарнак: Башка разламывалась как после лютой попойки. Собери все похмелья, сколько их есть... сколько их было за эти годы, и то не наберёшь на такое. Его латали как могли, старались, даже шкуру на голове порванную зашили, швом ровненьким что та дорога по которой их в Рим гнали. Только всё равно пришлось расшивать, чистить, и теперь оно не зарастало - когда б ему? Вот и вчера - набухло снова, прорвало, закапало, а он ещё и чесанул, об дерево, притолоку не заметив в том свином загоне для людей, где их ночевать оставили. Мутило, натекало в глаза красным и холодный едкий больной пот выкипал с кожи под полуденным солнцем города, куда он не хотел, но все дороги вели. Не дали ни доспеха, ни щита, только римский ножичек этот, который хер, с которым разве за крысами в трюме гоняться. Фарнак стер с глаза, близоруко прищурившись на выход, и пошел как только открыли, хотя ему никто ещё слова не сказал - чего тянуть? А дойдя почти до середины круга, поскользнулся на чем-то мерзком, плохо присыпанном, по виду напоминающем печень, и грохнулся как-то сразу, всей тушей, хорошо - не на меч. Поднялся, шатаясь, высматривая того, с кем зачем-то надо драться, хотя ни один из них жизни не стоит. Со скамей послышались смешки, потом улюлюкание, брань, подначки... не ему, противнику: "девка! шлюха портовая брюхатая! кого выпустили?! поимей его! эээ-вон, бык, разожрался, тушу не носит! да загни его!"... Фарнак пытался рассмотреть их лица, крутя головой на каждый голос, но их было так много, этих... в деревне "смотри-ка! бусы нацепил! ухахаха!"... нет, в городе "глянь-ка, глянь, зеркальце бабское таскает, рожааа...", да нет же, не в селе, в порту "я думал ты мужик нормальный! че сказал?! че ты ща сказал? да я своих позову, мы тебя всей командой, раз так хочешь! а? да ты на рыло-то своё глянь!" Смех. Брань. Они никогда не понимали. И он убеждал их кулаком, топором, мечом... Фарнак поднял его и побежал, взревев, туда, где другой, понукаемый своими толпами, бежал навстречу. И они врубились друг в друга как любовники, прождавшие десять лет, ещё крепче, ещё яростнее, ещё ближе. С трибун уже устали кричать, а он всё рубился с ними всеми, одновременно, чтоб просто заткнуть их глумливые рты, чтоб в наступившей тишине хоть однажды услышать... Красное заливало уже оба глаза, но ему не надо было видеть, он бил на звук, на свист, на шипящую усмешку... или это был хрип... Они. Никогда. Не понимали. И когда для него погас свет, он знал, что так их и не переубедил.
Луций Фурий: Луций думал об этом, смотрел на арену и происходящее там походило на издевательство. - Он слеп, - неуверенно бросил он, то ли спрашивая, то ли удивляясь. Его возмутил факт, что обещанный им Электре воин не сдержал его слова... ..хотя почему не сдержал? Что может слепой, кроме как смешить толпу?.. Кто это сделал, чья работа выпустить его первым?.. Подвергая насмешкам побежденного, выставляя его в таком виде, подвергали насмешкам Фурия. Он пресек эту мысль, от нее было слишком близко до гнева. И, когда пресек, успокоился: ничего, кроме желания блистать перед женщиной, в этой мысли не было. Не сиди рядом Электра, он походя отметил бы, что Риму не важно, кто будет смеяться последним. Если бы вообще зародилось подозрение, что кто-то смеется.
Вистарий: И вот они выходят. Сперва легкий в металле, потом тяжелый в крови, и взгляд подслеповато щурится на блеск и убегает с фигуры, пляшущей спиной. И рушится посреди арены. Отвести его было больше некуда. Особенно когда поднявшийся ринулся на блеск и они сшиблись. И Вистарию было уже не встать оттуда, где придавило воплями. Он не думал о том, что погонят, обнаружив его в одиночестве в сенаторской ложе, только огонь сполз с затылка и разлился по сутулой спине, протекая в грудь: игрушечный меч, исчезая в ракурсах, рубил воздух, в ногах плакал в глаза растоптанный металл, и хохот, гиений хохот взвизгивал, когда удар проносился мимо. Потом он ощупал правой ладонью грудину, до левого бока, где крючьями зацепило, казалось, насквозь и потащило, обдирая щеку, отчего веки, опускаясь, царапали песком глаза, и понял, что должен встать и уйти. Ему нечего больше здесь делать, защищать его больше некому, некому срубать на лету голоса. Но не доверял ногам.
Дея: Страшный он был какой, бонадеа, какой же страшный, такого в переулке встретишь и забудешь куда шла, а и не забудешь - только назад, потому как - не обойти. А рубился... Дея в этом понимала. И она понимала, каково это, когда на слух. Потом поняла, каково это без сил - а поняла не сразу, потому что у всякого человека в первую очередь возникает сравнение, а уж слабым вышедший никак не выглядел. Он и противнику слабым не казался, что бы там в толпе не орали. И слабость - это совсем не то, что бессилие. Кто пробовал поднять неподъемное, тот поймет. Как говорил отец, когда она оправдывалась: "я тренировалась!" - "а я быка поднимал," - говорил отец, то есть, все равно не поднял. А этот бы поднял быка. Только он поднимал башню, а не быка. И даже почти от земли оторвал. Когда его тело утащили крючьями с арены, у Деи по лицу текли слезы.
Ливий Курион: Дела шли хорошо, но через задницу. Ливий, давно привыкший к такому положению вещей (может однажды и появится империя, похожая до слез и до насмешки, но не скоро - попробуй это всё повтори), спокойно прислушивался к толпе. Жилистый разбойник, погубивший в предгорьях не один караван, дрался как горный лев, толстый ему не уступал, хоть и грохнулся по началу. Когда победитель попытался уйти с арены на своих двоих, одна из которых почти не слушалась, плебс стал более чем благосклонен - сперва одиночные, а потом и слившиеся в один грохочущий обвал голоса требовали "рудис! рудис! рудис!". Курион, как мудрый устроитель, уже готов был подняться с места и степенно кивнуть, делая толпе одолжение... в смысле - отдавая дань уважения согражданам... но сбоку что-то блеснуло, крохотное, но весомое как рухнувшее небо. Ему вывернуло шею и раздуло ноздри - она плакала. Медленно, очень медленно до него дошло, что она жалела. Ещё медленнее дошло - кого. Убийцу, вора, злодея, конченого человека, о котором не всплакнула даже парка, прявшая его нить... У Ливия непривычно запершило в горле и, прежде чем спросить её, пришлось откашляться: - Как... думаешь, дать победителю рудис?
Дея: Она посмотрела внимательней на того, что завалил слепого. Слезы ей обычно не мешали - ни действовать, ни думать, попробуй-ка покажи на людях, что ты чего-то не можешь!.. Даже если отец спьяну промазал слегка и по боку кровь течет, не столько той крови, чтоб вестись на чужое сочувствие, а уж слезы - ну кто их видит? особенно издали если. Она только посмотрела на старичка, подтерла аккуратно двумя пальцами под носом, проверяя, насколько вообще раскисла, вздрогнула слегка, подавляя всхлип и желание шмыгнуть носом и спросила серьезно: - А он кто вообще, пират, да?
Ливий Курион: Она была большей патрицианкой, чем все, стонущие сейчас от ужаса и вожделения на первых рядах. Ливию подумалось, что такие как она вздыхали, глядя на Ганнибала под стенами, и шли домой - сосредточенно щипать корпию. - Пират - побеждённый. А этот - разбойник, главарь, четыре года грабивший караваны в горах, на Фламиниевой дороге. Свидетелей не оставалось, поэтому долго не могли поймать, хоть он, как потом оказалось, жил в селении рядом со станцией.
Дея: Вот тут-то... что бы тут сделал отец? Ага, пойди и спроси. Толпа орет, требует... в общем, ситуация из тех, что как там поэт ни напиши, а если толпе не понравится, закидают чем-нибудь несвежим. А тут и возможности нет рожу скроить, как отец умеет чтобы наперекор и обострить только чувства, прямо по лезвию ножа пройти и не пораниться, хотя, вроде, и поэту уже обещано из сбора, с одной стороны, боги с нею, с концовкой, поэт помнется и пойдет ужинать, попытавшись после представления вынуть у отца душу, а с другой - отец всегда понимал, когда фабула превосходит умом зрителя и редко потакал желаниям. Зрители же потом и рыдали благодарно. Но то отец. И на виду - весь, и лицом - к толпе, каждый взгляд - оценка, сколько какого чувства в какой близости, жест - для дальних, гримаса - для тех что поближе, все рассчитано, да и боги не обделили чутьем и спесью, чего больше упаришься мерить своим умишком, как море стаканчиком. - Тогда дать, - быстро сказала она, не подумав, и ойкнула, пряча плотно сжатую улыбку, но покраснела. По справедливости, если толпа хочет, чтоб убийца жил, пусть он живет и дальше ее убивает. А покраснела она... только потом поняла, почему: ее сенатор империи спрашивал. Ее. Сенатор.
Ливий Курион: Ливий следил за работой мысли на её лице, а люди и боги ждали. Ждал истекающий кровью разбойник, ждал замерев у выхода на арену, весь в напряженном внимании, распорядитель, ждал, жадно впитывая кровь, песок, казалось даже солнце замерло в одной точке, ждал весь мир. А Курион смотрел как Дея колеблется между... между чем? Справедливостью и необходимостью? Милосердием и логикой? Чем-то ещё? Он никогда не был так силён в чтении женских лиц как Гай... И когда она выбрала, это не сказало ему ни о чём. Но когда она покраснела, сенатор, изменившись в лице, поднялся, жестом призывая толпу к молчанию. И, пока стихали крики, вглядывался в раны разбойника, ни одна из которых не была фатальной. - Граждане! Победивший в этом поединке - убийца и вор, не заслуживающий снисхождения людей и богов. Но ничто так не ценит Рим, как отвагу и железную волю. Он проявил их и вы справедливо требуете его свободы. Но дать ему рудис сейчас, после первого же поединка, значило бы оскорбить и память убитых им достойных граждан, и прогневить богов, которые никогда не дают настоящие победы легко. Он будет драться завтра, в ватиканском амфитеатре, в общем поединке. И если хотя бы просто выживет - он свободен. Пусть Немизида явит свою окончательную волю. Дикси. Глядя на эту девушку он думал о справедливости. Не о слове, а о сути. Впервые. Ливий сел и, щелкнув пальцами куда-то назад, потребовал: "Веера женщинам. Жара."
Дея: Прямо со стыда сгореть можно было, ишь чего захотела - сенатору указывать! а что он не сделал, как сказала, а сделал, как хотела... ну, не то чтоб хотела... не успела даже захотеть как следует... а как не подумала, по справедливости, так от этого сейчас уткнуться и поплакать было бы лучше всего. Она покосилась на матушку, вот мол, какой человек мудрый, перевела дух прерывисто и шумно, утерлась ладошкой (спасибо, колец сюда не надо было), и приготовилась смотреть дальше. Матушка сидела себе скромно, рот себе уже не зажимала. И то сказать - серьезное дело, не комедия на площади, до смерти бьются и так близко. Страшные, сильные, и под стол прятаться не надо. Всучили веер, она им закрылась, постукивая себя по носу.
Электра: Электра кожей почувствовала на себе недовольный взгляд Тита, от чего стало еще неуютнее. - прошу извинить меня, за сей внешний вид, но обстоятельства сегодня, к сожалению, сложились именно так- она тихо произнесла, извиняясь то ли перед собой, то ли перед старшим Фурием, то ли перед Луцием, возможно перед всеми сразу. Она знала, что ее сейчас видит брат, и знала, о чем он думает, это тоже не доставляло ни малейшего удовольствия. Равно как и слухи, которое поползут по Риму. - Но это же совершенно бесчестно и такого рода издевательства просто противны- тихо, чтобы лишь Луций смог ее услышать сказала Электра. Ее все это не доставляло ни малейшего удовольствия, и если бы не Луций, то она бы ушла, но встать сейчас, означало бы испортить себе репутацию вконец, а заставить думать о ней обратное Тита Фурия было бы отнюдь не просто.
Тит Фурий: Толпа требовала рудис. Ливий нашел способ не отказать в нем, и более того, подогреть интерес к следующим играм, выиграв - дважды. Тит не мог не оценить этот ход, как не мог и не отметить, что было в нем, при всей мудрости и при всем кажущемся благородстве, что-то торгашеское. - прошу извинить меня, за сей внешний вид, Тит посмотрел на ее смущение с почти улыбкой. - Полно, дитя,-голос звучал почти мягко, ободряюще. -Увы, спешное бегство не всегда оставляет достаточно времени для соблюдения приличий в прическе и одежде, а положение пленницы избавляет тебя от необходимости оправдываться. Голос стал жестче, так как обращался он уже не к ней: - И это скорее оплошность моего сына, что он так спешил явить Риму твою красоту, что не подумал, как преподнести ее так, чтобы это выглядело пристойно. Впрочем, менее чем через час Сатис вернется со всем необходимым. И, я полагаю, не один.
Луций Фурий: Удар держать пришлось все равно. Отец, как всегда, был прав, а где не был прав, там был в праве, как был в праве и Луций, когда выводил ветуриеву шутку под солнце в том виде, в котором был невольником... да, был в праве. Но не был прав, в отличии от отца. Мелочный был поступок, если не брать во внимание ребяческий мотив. Не тот масштаб. Она была так красива, что уродовала его. Отнимала способность думать. Сужала кругозор. Он нахмурился, глядя на пустеющую арену, отмечая, что рудис за победу над его воином - это признание. И тут же отмечая что это ее влияние: он продолжал хотеть нравиться ей, поражать ее воображение. Это значило, что она делала его слабым. По своей ли воле, не важно. Вольно или невольно, Ветурии сдвинули границу влияния. В этом не было вины их орудия - орудие сожалело о нечестном ходе сражения, изобличая благородство своей души. Что делало его еще более сильным. Было бы проще, если б он мог смотреть на Электру как на орудие. Как на игрушку. А он не мог. Что он сказал Гнею? Что он будет выбирать полигон?.. Рассуждая трезво, если он перетянет на себя ее поддержку, то партия стоящая. Он поставит ее между двух огней - между братьями и мужем, но это издержки политики... а насколько стойкой она окажется, девушка, рассудившая, что за выживание можно заплатить любую цену? Но он должен был приложить усилия перетянуть ее на свою сторону, а первая оплошность уже допущена. Что ж, это повод узнать ее характер. Мало ли, к чему приводит страсть - вот хотя бы к поспешным выводам, например! И мало ли, что человек говорит при первой встрече - время покажет, знает он себя или обманывается. - Прости, Электра, - сказал он, не поворачивая головы и глядя перед собой. Подразумевая жесткую шутливость отца ("прости, отец"). Но продолжил, поворачивая к ней, наконец, голову: - знай я, как расписаны игры, не стал бы тебя торопить. Надеюсь, следующий бой будет достоин Рима.
Нерио: Нерио внимательно следил за поединком и, когда туша распласталась на песке, тихо спросил: - Этот? Победил бы, не залей кровь глаза, - и добавил, глядя на Куриона. - А второй будет готов завтра.
Публий: Публий, следивший за обоими неотрывно, и выдохнувший только на пламенной речи Куриона, перевёл тяжелый взгляд с сенатора на напарника: - Перегрелся наш душка-устроитель что ли... умнее себя случился. И долго, целых три вдоха, смотрел на опустевшую арену, прежде чем произнёс: - Да, этот. Хочу. Иди первый, я как всегда.
Нерио: - Отлично. Через четверть часа. Со своих рядов Нерио спустился вниз быстро - все это уже было раньше - и так же быстро оказался у ворот, где служки уже сматывали веревки с крючьями, а колею, оставшуюся от туши засыпали свежими опилками и выравнивали. - Ты, - он постучал по плечу невысокого кривого, который командовал тремя рабами, взваливавшими тело пирата на телегу, и вздернул подбородок, чтобы из-под накидки были видны глаза. - Помнишь меня? На мгновение у кривого глаз вернулся на место, и он, спешно кивая, открыл рот, чтобы спросить, но Нерио опередил: - Этого - в каморку под сенаторской трибуной. Сейчас. Сам отвезешь и проследишь, чтобы ни души, ни звука, иначе... - кривой закивал еще быстрее, но Нерио закончил мысль. - Будет как в прошлый раз. Он проводил кривого взглядом и остался - ненадолго - нагнать немного ужаса на трех безъязыких рабов и посмотреть как отсюда, из грязи, крови и опилок, из-под крючьев и трупов, смотрятся трибуны. Странно, но они не выглядели такими уж одинокими. В каморке Нерио молча вложил в ладонь кривому несколько монет и со словами выставил его прочь, а сам остался.
Публий: Выждать положенное сидя на месте он не смог. Поднялся почти сразу за напарником, привычно обводя взглядом первые ряды - всё то, что было плохо видно со скамьи. Взгляд зацепился за ссутулившуюся спину... вернулся, и тревожно взлетел к полупрофилю. Хотя ему не надо было видеть лицо, чтоб догадаться - Кибела только что посетила своё дитя, показав свои деяния и замыслы, переполнив и оставив ободранную изнутри, болящую оболочку страдать на земле. С горсткой плодов в руках. До следующего прилива. Время ещё было. Публий легко слетел по ступеням, раздвинув улыбчивым взглядом знакомых легионеров. Осторожно и уверенно взял под руку, обращаясь негромко, как к старому приятелю: - Вистарий, ты не находишь что сегодня ужасно утомительная жара? И когда уже кто-нибудь додумается до машины, которая гоняла бы воздух над ареной? Не прогуляться ли нам к фонтану в галерее? Я хочу пить.
Вистарий: Пока он отошел, замкнутый, пока обрастал чешуей, чтоб если подняли, то с панцирем вместе, чтоб не глядеть в лица и унести другое, было вот, львы, жилы, нет, прежде - лицо, мощь, если б не рваная мышца, то, может быть - или уж - вроде никто не идет - не вставать и дождаться, что перебьет прелый вкус языка, пока он, покааааа - он прозевал, как подошли. Подсели. Взяли под руку. Твердым, понятным жестом. Он бы сбросил такой. Но сейчас даже не поежился. Это был сомнительный выбор. Сказать, что он прогулялся бы до фонтана под руку с этим человеком... он не мог бы... Да и не сказал, потому что слова надо было собирать. И он просто встал, как был взят, под руку, и пошел по направлению к галерее, ожидая когда можно будет освободиться.
Публий: С таким же успехом можно было обращаться к статуе, но Публия никогда не волновали такие мелочи. Пока чья-нибудь жирная, в безвкусных перстнях рука не махнула лениво, повелевая очистить дорогу, сидения, воздух вокруг, пока чей-нибудь тупой раб, бегущий сломя голову не споткнулся об смотрящего внутрь себя, пока какая-нибудь алчущая поклонения затасканная красотка не потребовала портрета, прямо тут, на щербатом мраморе, на коленке, на кровавом песке, демоны знает на чём, пока не толкнули, не разозлили, не спугнули... он шел и вёл его на все свои, без малого, всаднические четыреста, которые все в этот момент были во взгляде и осанке, а не в побрякушках и шелках, и люди обтекали их, не касаясь, а Публий мысленно рычал на безалаберного покровителя, который оставил художника тут, без раба, без кого-нибудь, кто мог бы проложить дорогу, смести с пути лишнее, чтоб он донёс... что она там ему дала. В тихой нише подле фонтана, у скамьи про которую мало кто помнил - в такой тени, почти сумеречной, она стояла, он отнял руку и застыл, глядя в арку на зной, наращивая в почти одиночестве крокодилью кожу, предоставляя Вистарию делать тоже самое, если он умеет и ему надо. Меньше четверти часа, но он умел делать это и быстрее.
Вистарий: Хват успел утомить, а надо было хранить любезность. Этот человек заказал, и вел, скорее всего, говорить о своем заказе, а сказать было нечего кроме того что уже было... сказано... Бывали, правда, иногда хорошие часы и спокойные люди, знающие, чего хотят, направляющие руку, и на любое нет умеющие найти слова, которые он понимал. Дело, пожалуй, было и не в словах, а в терпении этих людей, которое позволяло уйти по указанным словам и уже додумывать прямо на глазах, улавливая в топорных указаниях образ, как в глыбе - женские формы. Иногда бывало, что даже первое возмущение несходством, непонятливостью его, удавалось почти без раздражения перебороть... Но этот был не из тех. Лоск его, кокетство его, уверенность свойская и не-открытость. Волновало. Смутно, неосознанно назревал поиск новой формулы, нового словесного построения, которое в таких случаях облегчило бы стычку. Люди далеко не всегда понимали то, что он говорил. Хотя ему казалось, что слова он выбирает самые простые.
Публий: Туда нельзя было дрожащим, жалким, измученным, умоляющим... боги не терпят жалких просителей. Никакие из нужных ему богов. Когда сознание очистилось от всего лишнего - сомнений, отвращения, вины, бессилия и унижения, когда осталась только - жажда, только - потребность, почти требование, Публий глубоко вдохнул, поправил кольца, те - с нужными сейчас камнями, и облизал пересохшие губы, предвкушая незамутнённо, как дитя медовую соту. Тонкая, стальная улыбка об которую можно было неосторожно порезаться если её заметить, вспугнула стайку эрариевских мальчишек, когда он подошел к фонтану - плеснуть на глаза, провести влажной ладонью по волосам и напиться. Он набрал в одну из глиняных общественных плошек воды и принёс, ощущая каждую щербинку и как холодная вода выгоняет тепло из нагретого солнцем глиняного бока. Осязаемым стало всё, даже мельчайшие частицы в воздухе. Когда он протягивал её Вистарию, не осталось даже этой, стальной. Только глаза были слишком спокойны для чуть подрагивающих ноздрей. - Хочешь?
Вистарий: Заказчик, наконец, отпустил руку. Как будто с нее упал груз, или к ней перестали прижимать острое железо. Но ожидание не успокаивало. Вистарий вежливо взял подержать чашу. Вероятно, заказчик ждал благодарности. Говорил спокойно, ноздри дрожали. Объяснений подобным движениям Витстарий никогда не искал - и не пробовал. Не возникало мысли. Тяжелее всего было, когда они требовали понять их душу, влезть им в голову и возмущались, если ему не удавалось... А ему никогда не удавалось. Все, что он делал - воплощал мысль, если ее понятно высказали. Или если принимали то, что он сделал, за выражение этой мысли. Вистарий поблагодарил. Не зная и не доискиваясь, за что. Формальным выражением услуги он бы это не назвал, потому что не называл это никак вообще, просто это вызывало раздражение: он не был настолько беспомощен, чтоб при желании не напиться самому, когда его привели к воде. Может быть, за то, что привели. Но это вряд ли стоило благодарности, поскольку заказчик преследовал свои цели. Просто благодарности в таких случаях ждали, и Вистарий ее высказал и отпил.
Публий: По жестам, взгляду, движению губ, По оценил толщину наросшей кожи, забрал плошку, и: - Увидимся, - утвердительно прошептали ткани, а он, уходя, мимолётно потянувшись, оставил плошку с водой в вычурно изогнутой руке одной из арочных статуй. Ему показалось забавным, что легкие воробьи напьются, а какой-нибудь наглый жирный голубь перевернёт, ошалеет сам, и разлетятся черепки. Дверь он толкнул одновременно задержав дыхание, как всегда, чтоб чувствовать потом остро и медленно. - Готово?
Вистарий: Заказчик выдернул из-под ног ожидание, и осталось только успокаивать сильнее разволновавшееся сердце. Это был опасный человек. Угадать, какова должна быть его богиня, представлялось все более сложным, чтоб не сказать - невероятным. "если он ее не узнает, он ничего не должен мне", - вспомнил Вистарий формулу, обычно приводящую сердцебиение в норму. Успокоится же не смог, потому что сам пока еще не видел вообще никакого образа. И, может, опасался увидеть.
Клавдия Минор: У Клавдии не было сил даже думать над Ирининым "глупенькая". "Дура! Бедная дура..." кричала память. Слёзы высохли, но сердце стучало нехорошо, с перебоями, и она уже жалела что пришла. И жалела, что думает о мужчине чаще, чем нужно бы. Покой сердца дался ей слишком дорого в своё время. Слишком. Она уже готова была подняться и уйти, чтоб не встретиться случайно с тем, кого до этого искала глазами... Уйти, рискуя вызвать пересуды, недоумение Фурии... Поединок разбойников стал спасением. Отвлёк, увлёк, а после сенаторского заявления и дал пищу уму. К Минор вернулись самообладание и способность поддерживать непринуждённый разговор. - Разумное решение. Особенно после оплошности на форуме. Как он тебе, Ирина? Ты бы дала ему рудис?
Фурия: Она пожала плечами. - ммм...нет, - и, вопреки обыкновению, сочла возможным объяснить: - хотя он, конечно, и не плох, но если бы он вышел живым из-под обвала, или выплыл после шторма, это не было бы достаточной причиной, чтоб его помиловать. А сейчас он точно так же сражался не с человеком, а со слепой стихией, которую возмутили боги. И трудно сказать, был бы он так же неплох, если б выступал против него разумный противник. Мысли занимала все та же несчастная девушка. Занимала без всяких на то оснований. Чтоб отвлечься, она посмотрела в сторону, и увидела, что Квинт вместе с мальчиком снова появились на своих местах. - Интересно, получим ли мы шкуру? - улыбнулась, кивая на него Клавдии, - он вернулся.
Электра: Электра чувствовала себя почти чужой на этом празднике жизни и смерти и с первого взгляда радушный на сколько это возможно прием Фурием не доставлял ей радости. Она чувствовала себя не более чем игрушкой и орудием для игр между влиятельными семьями Города. Но Луций ей более чем нравился, она боялась и пыталась избежать этих чувств, но один взгляд и она готова была растаять. - в следующий раз, даже если ты и будешь знать расписание, то торопить не будешь, хорошо? - она улыбнулась Луцию.
Клавдия Минор: Наследница Фуриев была логична как Евклид и поэтична как Гомер, умудрившись при этом остаться женщиной и сказать "нет" когда весь амфитеатр орал "да". Клавдия почти устыдилась самой себя "что это я разволновалась как девочка?" и неспешно повернулась посмотреть. Но по выражению лица поэта можно было прочесть слишком много если додумывать и ничего - по факту. А додумывать ей сейчас было совсем некстати. И, пока он не посмотрел в их сторону, Клавдия перевела взгляд ниже - поискать любой вежливый незначащий ответ... и к собственному недоумению нашла его. - Думаю получим. Мужчины большие мастера по добыванию разного рода трофеев... Правда, не все заботятся о целостности шкур. Это, случайно, не кузина семерых красавцев Ветуриев белеет там распущенными волосами по напряжённой спине рядом с твоими? Мужчины... даже не знаешь когда они для нас, женщин, опаснее - когда они отцы, братья, сыновья или...
Фурия: - Смелая, - удивленно оценила Ирина, осознав присутствие Электры в обществе отца и брата. - Опасными мужчины бывают, когда теряют голову. Не хочешь ли ты сказать, что мой отец еще на такое способен?.. - она рассмеялась негромким грудным смехом, приклонилась к Минор и погладила ее руку. - Это тонкая лесть, милая!.. Его здравомыслия хватит на двоих, так что вряд ли Луций для нее опасен. Странно, что Ветурии, не зная об этом достоверно, все же доверили ее нам. Если, конечно, она не сбежала от них сама в поисках острых ощущений. Какие у нее все же прекрасные волосы... - она подумала, что, выбелив свои, тоже рискнула бы распустить их по плечам на зависть многим. Только это требовало возни... которая, если быть с собой честной, не окупилась бы все равно. Она не хотела бы, чтоб на нее кивали в толпе, делая далеко идущие выводы из перемен в ее внешности и манере. - Хорошо, что я не сижу сейчас рядом, не то, боюсь, наговорила бы незаметных гадостей.
Луций Фурий: Сознание Луция двоилось. Одна часть его кричала: "в следующий раз! Она хочет, чтоб это случилось еще раз! Когда? Когда?" - и это отражалось на лице. Другая же взвешивала, что будет означать, если подобное повториться, не являются ли ее слова требованием считаться с ней, и какой повод он дал для того, чтоб она ставила условия. - Не стану, - ответил он первой и удержал "если меня не поторопят обстоятельства" вторую. К чему напоминать человеку о зыбкости бытия. Ему казалось, что, приведя ее на людях пред светлы очи родителя, он уже брал на себя обязательство жениться, как человек, не желающий очернить доверенной ему чести. И его беспокоило, что он не мог разобраться, радует его эта обязанность или вызывает протест. Хотя, скорее, протест вызывала слишком сильная и потому слишком поспешная радость. - Может, в следующий раз меня удостоит своего досуга и кто-то из твоих братьев? И, если отец, - он перевел на него взгляд, - не будет против, вы примете приглашение?
Корнелия: - Евника, деточка, посмотри, у гостей от жары пересохли стаканы, что за непорядок? Да и остальным плесни, и себе, это ж ужас какой-то что творится - что на песке, что в воздухе! Все-таки Корнелия одним глазком смотрела на странные вещи, творящиеся на арене - человек-гора без глаз пытался завалить собой другого, верткого. Это было не очень-то красиво, уж лучше двумя глазами смотреть, как Евника наполняет блестящие стаканы. Убедившись, что все снова спасены от жары, Корнелия позволила себе вернуться к светской беседе с обоими милыми мальчиками сразу: - Танцы, а какие? Как в театре или варварские? Или просто что-то вроде того, что молодежь танцует по вечерам в стабулах и на площадях? Я вообще всякие люблю, смотреть, как ты понимаешь, - она весело засмеялась и, заметно понизив голос, добавила - А вот массаж у меня в банях в основном для старых кошелок: лечебный, расслабляющий... правда не настолько, чтобы спасти их несчастных мужей от дамоклова меча супружеского ложа, скорее даже наоборот. Хотя и юные девы бывают, но их тела столь упруги, что редко требуют массажа, разве что какого-нибудь редкого, иноземного, не знакомого местным термам поплоше.
Тит Фурий: А между тем, выражение лица сына не радовало, далеко не радовало. -отец,-прошамкал губами Тит,- не будет против. А подняв взгляд и голос на Электру, продолжил -И, возможно, вы получите более интересное предложение, чем предполагали. Возможно. Но довольно о делах. О делах действительно было сказано довольно. А союз, если таковой состоится, даже с Луцием, косвенно делал невыгодным шантаж наподобие прошлого, потому как брошенная на Луция тень своим крылом задела бы и их. Настырность Ветуриев набиться в друзья путем шантажа или войти в семью напоминала жирную августовскую муху. Тит отмахнул ее от лица. Все это было очевидно. И мелко. "О Боги, как измельчали люди"
Клавдия Минор: - Абсолютно любой мужчина может потерять голову, - ответила Клавдия увереннее, чем говорят "солнце встаёт на востоке", - но гораздо опаснее для женщины мужчина головы не теряющий. Не далее как позавчера юная Валерия Пирра, только что прибывшая в дом своей сестры, была готова сама бросить свою шкурку к ногам твоего брата, Электра её всего лишь опередила. Твои брат и отец - опаснее львов... но ведь это и привлекает женщин, - Клавдия махнула веером на весь амфитеатр, включая арену, с которой львов не так давно увели. - Так что её смелость предсказуема. А волосы... твои лучше, они здоровее, это больше пристало римской женщине, чем любая мода, и тем более бледная секущаяся хрупкость. По сути, Фурия сказала больше, чем значила сама сцена, но про политическую сторону увиденного не дали додумать Квинтовы ежики, ничего общего не имеющие, как ни странно, ни с мужскими головами, ни с их терянием, пофыркивающие в её собственной как-то наособицу.
Нерио: Неподвижная гора плоти лежала перед ним на низкой деревянной лежанке, не вызывая ни отвращения, ни жалости, ни желания погрузить руки внутрь и оценить на ощупь линии крови, желчи, лимфы. Каждое тело для Публия было таким - мертвым окончательно. За спиной послышались шаги и голос: - Готово? Нерио обернулся и молча кивнул.
Публий: Чаша стояла на положенном ей месте. Свежей кровью пахло непереносимо. Его лекарство.* Его жизнь. Его возможность не обрюзгнуть, не подурнеть, не расползтись раздавленной песчаной башней, пока из Панонии не придет письмо, а там, может быть, однажды... Всё это лежало от него в паре шагов. Жажда была почти канатом, привязавшим его к этому телу, тянущим с силой сотни галерных рабов на том конце. Но он вошел неторопливо. Боги не любят суеты. Медленно достал и протянул напарнику ритуальный нож: - Открывай. Неспешно подошел к приготовленной туше, чувствуя в этом, поверженном в яростном бою, мощь, силу, мужественность, разглядывая переплетения мыщц, зияющие раны, недельную щетину... С широкой уродливой разорванной мочки свисала крохотная дешевенькая женская серьга. Публий недоумённо поддел её ногтем, рассматривая, почти хмурясь, шепча: - Надо же... такой... - провел пальцами по страшному звериному лицу, искаженному не последней мукой, но - днями, месяцами, годами... ладонью прошелся по толстой бычьей шее, на которой уместно смотрелась бы только верёвка... и отдернул руку словно обжегшись. - Нерио! Он же... он! Мир наполнился посторонними звуками. Публия передернуло. Крокодилья кожа рвалась с треском, хрустела под ногами чешуя... или это он метался из угла в угол по старому мусору затхлой каморки... - Пульсссс... *римляне считали кровь убитых гладиаторов панацеей от многих болезней. этой кровью торговали из под полы как снадобьем
Нерио: Нерио принял нож и, проверив по привычке кончиком ногтя остроту лезвия, опустился перед тушей на одно колено. Накидка мешала, и он убрал ее с головы, слегка дернул рукой вперед, избавляясь от рукава, и уже примерился к шее чуть выше ключицы, как Публий остановил его этим шепотом, переходящим в свист. Нерио поднес лезвие к тому, что осталось от губ этой горы мяса, и оно едва-едва подернулось тонкой пленкой влаги. - Боги, следящие за играми, уверены в его смерти, - заметил он и, перехватив взгляд Публия, добавил, показывая лезвие. - Здесь так мало жизни, что ею можно пренебречь. Я бы мог ею пренебречь.
Публий: При первом же слове он замер, пригвождённый к полу этим "боги" как взглядом Горгоны. И почти не разбирая остальных слов - кажется, целую вечность - смотрел, не мигая, на эту маленькую тусклую серьгу в нелепо вывернутом обрывке уха с одной мыслью "при чем тут боги???" Но когда к разбитому лицу поползла сталь, он сорвался с места прежде, чем подумал. И, скрипнув по браслету, отведённый нож разрезал его запястье прежде, чем он успел сказать: - Нет! И, едва ли не впервые в жизни, Публий не смог найти слова для объяснения. Во взгляде Нерио была только смерть. А в его собственном теле только жажда. И пересиливая жажду, он опустился на колени рядом со смертью: - Позови. Врача. Пожалуйста.
Нерио: Но теперь, когда эта туша, теплая и слабо пульсирующая внутри, обрела для него самого смысл, когда появилось то, ради чего ее стоило взрезать... Публий останавливал нож собственной рукой. Это не та кровь. Нерио выдохнул и покорно убрал нож от плоти, вернул его Публию, не оттирая: - Хорошо, - он тяжело поднялся, не отводя взгляда от трупа, который вдруг начал дышать. - Врача позову, но местные коновалы вряд ли смогут поднять его на ноги, скорее продлят агонию.
Публий: Публий вдохнул судорожно и зло, поднимаясь, небрежно вбрасывая возвращённый грязный нож в ножны. Там, где разорвалась чешуя, пекло и капало, но он только прижал кулак к плечу, согнув локоть. - Зови лучшего гладиаторского, скажи - я щедро отблагодарю. Остальное я сам. И не глядя больше на напарника, рванул с шеи одну из ладанок, запечатанную, но так, что эта маленькая странность не бросалась в глаза. Откупорил со щелчком и, надавив на нужную точку, не бережно открыл разбитый рот раненого, вливая несколько едко пахнущих глотков, шипя "Великая, за шшшто мне...".
Нерио: Он вышел из каморки, качнулся и побрел в сторону арены, где не переставали копошиться маленькие скопления горячего мяса и пара, крови, желчи, мочи, слюны - ударь только ножом и получишь что угодно, получишь широкий лоскут или полный стакан, получишь целое сердце, выбрасывающее последним толчком еще несколько капель в лицо, еще одно для себя сердце, или целое легкое, покрытое кровяной пленкой, каждый лопнувший пузырек которого выпускает еще немного драгоценного пара... Никогда не хватало терпения сшить разрезанное. Он тряхнул головой, трезвея, и когда подходил к служкам, видел в них уже просто служек. Но видимо что-то еще осталось, когда он подошел к кривому, взял его за шею и положил ладонь на лицо: - Твой труп жив. Я выдавлю тебе второй глаз, отребье, - глазное яблоко упруго зашевелилось под большим пальцем руки, кривой же бесшумно открывал рот и дергал языком, цепенея и боясь пошевелиться. Служки прыснули во все стороны, и этот шелест отвлек Нерио. Он убрал палец и, внимательно вглядываясь в расплывающиеся по целому еще белку кровавые струйки, велел: - Отведи меня к лучшему лекарю. Лучший был неглуп, ибо через четверть часа они уже входили в каморку под сенаторской ложей.
Публий: Когда за напарником закрылась дверь, дыхание здоровенного пирата стало слышимым даже сквозь гул с трибун. Оно постепенно наполняло каморку и так же постепенно По съеживался на лавке у дальней стены, подобрав на неё ноги, как будто по полу ползали скорпионы или грязные мыши. Положив подбородок на колено, он какое-то время следил исподлобья как начала подниматься и опадать дыханием грудь, потом встряхнулся, мотнув волосами, поднес запястье к лицу и осторожно подул на засыхающий порез, обиженно насупясь на очередного выкупаемого: - Глупая туша... К приходу гладиаторского лекаря на дорогущей тунике успели обнаружиться кровавые пятна и до того как снова скрипнула дверь По покрыл грязными ругательствами каждый кусок и орган "глупой туши". На язык чуть было не попалась Кибела, но он вовремя его прикусил. Заслышав шаги, он потер щеки, возвращая им цвет, и поднялся навстречу, свинчивая с пальца перстень ценой в три таких толстых тела как то, которое приказывал врачевать: - Я покупаю это, и это нужно мне живым. И чистым. Буду ждать в лектике у входа для обслуги. А Нерио, чтоб скрыть от посторонних глаз неприятность с рукой, ему пришлось взять этой самой рукой под локоть, шепнув, уводя: - Пойдем, дорогой, я обещал тебе подарочек... из наследства.
Электра: Электра хотела встать и закричать на всех, кто бросал на нее взгляды, кто считал ее только игрушкой ее семьи. Ей было так все это противно, что на глаза наворачивались слезы, но внешне она это не проявляла. Не могла себе позволить такой роскоши. Поэтому она лишь слегка улыбнулась старшему Фурию и коротко кивнула. - да, верно, о делах следует говорить немного в другой обстановке. То, что происходило вокруг напоминало дешевую комедию, и на секунду вся гамма эмоций отразились на ее лице, выражая ее отношение ко всему происходящему и в амфитеатре, да и в Городе в целом.
Луций Фурий: "ах ты вредный старикашка, - насмешливо буравил отца глазами Луций, - это как надо хотеть кому-то неприятностей, чтоб подставить свою седую голову под рога!" Его так разозлило отцово замечание, что наедине он бы не постеснялся высмеять его в лицо. А девочка держалась как с равным. Именно не "пыталась", а держалась. Рядом с отцовским выражением лица это все равно выглядело демонстративно и дерзко, но тем не менее не фальшиво. К тому же, в глазах Луция, и оправдано. Он откинулся на сидении и вздохнул: - Отцу безразлично, где говорить о делах... поскольку для него это единственный повод к беседе. Так что обсуждать стати гладиаторов и коней он не помешает, - он ободряюще улыбнулся, глядя, как тень неудовольствия тронула ее лицо. "ей будет трудно. Ей уже с ним трудно. Как ее приняла бы Ирина?"
Фурия: Абсолютно любой мужчина может потерять голову - говорила Минор. "разве что ее отрубят", - мысленно возражала Ирина, подразумевая отца. Замечание о Валерии Пирре, которая... была готова сама бросить свою шкурку к ногам твоего брата, Электра её всего лишь опередила заставило нахмуриться чуть сильней обычного: о ней самой, о Клавдии, ходили слухи в подобных же выражениях, и меньше всего Ирина ожидала, что та станет опускаться до подобных оценок и подозрений. Она ответила только на последнее заявление, хотя, по справедливости, не лесть, но имеющее форму лести из-за нелестного отзыва об обсуждаемой женщине. - Не нахожу, чтобы ее волосы были бледными или секущимися, - качнула головой Ирина, - к тому же, кажется, хрупкий тип красоты по вкусу моему брату, - она постаралась присмотреться, но понятно, в общем, было и так, что отец всегда готов скорректировать любой вкус.
Валерия Пирра: >дом Тривии Августы Пирра вошла в амфитеатр под рев толпы. И остановилась в проходе, зажав в руках жетончик. "Ну и народу", - ее взгляд быстро, но основательно пробегал по трибунам в поиске свободного места. Она уже было, поведя плечом, собралась уходить ни с чем, как взгляд выхватил знакомое лицо Клавдии Минор. Валерия замерла на полудвижении, задумалась на пару секунд, а затем решительно зашагала в ее направлении. По мере приближения увидела и свободное место. "Что ж, будем считать удачей", - сказала самой себе, и на лице появилась одна из самых дружелюбных улыбок, подобающих приветствию. "Аве", - произнесла она в нескольких шагах от Клавдии
Клавдия Минор: - Видела бы ты волосы её матушки... вот это была роскошь, - вздохнула Минор. - Мне, маленькой, они казались покрывалом богини... Кажется, весь Рим завидовал. Это лишь отдалённая копия. На отзыв о вкусах Луция она лишь слегка приподняла бровь: - Скорее всего он просто любит вкусное. Что не странно в его юном возрасте. Как представлю, что мне старшего женить скоро - голова начинает болеть заранее... Но спокойное отношение Фурии к возможной невестке из рода Ветуриев начинало её беспокоить - не было ли это мнением всей семьи, то есть - её главы? Клавдия уже начала обдумывать осторожный вопрос, но появление юной Валерии сделало его слишком неуместным в любой форме. - Аве, - поприветствовала Минор, ища взглядом остальных сестёр. И не найдя, представила одну: - Ирина, ты ещё не знакома с внучкой достославного сенатора, дочерью Валериев греческой ветви? Пирра, дочь Фуриев, Ирину ты ещё не имела удовольствие встречать?
Фурия: Вот тут Ирине впервые показалось, что она разговаривает не с ровесницей - в рассуждениях людей старшего поколения слишком часто настоящее проигрывало в сравнении с прошлым. И она бы развила эту безопасную тему о цвете волос, чтобы не углубляться во вкусы брата... К тому же к ним вдруг приблизилась девушка с волосами такого цвета, что назвать его искусственным означало заподозрить хозяйку в исключительной дерзости. - Нет, нам еще не приходилось видеться... Мы как раз говорили о красоте волос, и ты пришла словно бы для того, чтоб посрамить рассматриваемые образцы, - тепла в ее голосе не было, была точно рассчитанная доля лукавства, положенная в женском разговоре. "Пирра, из рода Валериев, что из Греции?.. Легка же ты на помине, красавица - словно на имя свое пришла. Не слышала ли?.." Казалось невероятным, что такую яркую женщину кто-то мог опередить. Тем более, что Луций не ночевал дома вторую ночь. Но это были злые мысли, скорее от досады на брата, нежели в укор женским слабостям, которые, справедливости ради, могли быть даже плодом воображения собеседницы. Разглядев ближе, она нашла в Пирре больше обаяния, чем правильной красоты.
Тирр Серторий: Огонь пробежал по портику мимо него прямиком в амфитеатр, но никто не кричал и не звал вигилов. Тирр повернул голову и как-то незаметно для себя сделал несколько шагов за ней - девушкой с невероятно рыжими волосами, густыми и мягкими на взгляд и на ощупь тоже, наверняка. Галлия, Норик, Реция... почему-то запахло севером и свободой, хотя она и не была северянкой на вид, то есть со спины точно не была северянкой, но может быть по лицу станет ясно? Тирр следовал за ней до тех пор, пока это было пристойно, но остановился, как только смог собрать мысли вместе. Ну да, речь-то свою он всегда контролировал плохо, но голову? Когда было такое? Отмахнувшись от бухтящего квирита, которому он загородил обзор, Тирр следил за девой, и смог рассмотреть ее лишь когда она нашла свое место - внизу, на сенаторских трибунах, так близко к арене, что кровь, наверное, долетает. Красивая. Тирр покачал головой, но остался стоять.
Тит Фурий: Судя по фразе, достоинству и гримасске, которая на миг исказила ее лицо, девушка не была глупа. Но как раз это и расстраивало. Не то, чтобы он желал сыну глупой жены, просто теперь ее сложно было считать искренней игрушкой, которая не понимает, что происходит. А происходило, собственно..ничего не происходило. "Через мой труп"-подумал Тит. И уже эхом недовольства на неподобающе вызывающее поведение Луция додумал про побудившие его связаться с племянницей Ветурия мотивы "Играться вздумал, силу девать некуда" Хотя со стороны это было бы даже забавно: выдать дочь за Куриона, а сына женить на этой девице. Это могло быть даже полезно. Если бы он был в них уверен. Впрочем, в Ирине он не сомневался.
Валерия Пирра: Валерия смутно почувствовала, что своим появлением нарушила разговор, который для ее ушей не предназначался. Однако, судя по лицам, к ней обращенным, заключила, что гнева богов на нее в следствие этого не обрушится. Во взгляде Фурии было ровно столько вежливой учтивости, сколько подобало случаю. Пирра сочла этого для первого раза достаточным. - Аве, Ирина, - лицо ее осветилось подчеркнуто дружелюбной улыбкой, - такое знакомство - честь для только что приехавшей провинциалки. Выдержала достаточную паузу, чтобы произнесенное приобрело больший вес, затем добавила со скромной сдержанностью: - Благодарю. Рим полон своей красоты, так что я, скорее, предпочту наслаждаться ей, чем с ней тягаться. Что же касается волос - в том мало моей заслуги, на все воля богов. Пирра добавила больше непосредственности в улыбку. Спину жег чей-то взгляд. Поняв, что никто не против, чтобы она присела, Пирра прошла к свободному месту на трибунах и порывисто развернулась, садясь. Этого вполне хватило, чтобы мельком разглядеть юношу и почувствовать, что его взгляд обращен именно к ней. "Так, день обещает быть нескучным, - решила Валерия, - ладно, рассмотрим как-нибудь потом, менее заметно..." И она целиком сосредоточилась на разговоре Ирины и Клавдии.
Клавдия Минор: Пока патрицианки знакомились, проворная Нита успела переместиться со скамеечкой в ноги своей госпоже и пододвинуть чужой госпоже свободное кресло. Клавдия одобрительно потрепала её по волосам, и повернулась к Пирре. - Ты почти ничего не пропустила, кроме нескольких неубедительных казней и одной трагедии на трибунах настолько общеримской, что о ней всё равно завтра будет говорить весь город. А я, собственно, только начала сравнивать волосы Электры Ветурии... воон она сидит, светленькая такая, - точно указала веером, - с прекрасными волосами Ирины и волосами покойной матушки Электры. Живые пока проигрывают. Глядя как реагируют на яркую Валерию на трибунах, Минор порадовалась, что дочь, судя по всему, отказалась идти на игры с Гнеем, а уж сама прийти скорее всего поленится. Ни к чему ребёнку лишние нервы из пустяков. Неплохой приём в доме Валерий всё ещё помнился, и на Луция с Электрой она указала Пирре больше из женской солидарности, чтоб девочка не строила далеко идущих планов, нежели из желания убрать с дороги дочери возможную соперницу. В конце-концов в этом семействе всё решает его глава, а Домиция не та партия, которую легко сбрасывают со счетов.
Электра: Электра явственно ощущала на себе пронзительные взгляды женщин, и прекрасно понимала откуда они взялись. Она наклонилась к Луцию и произнесла так, что лишь он ее мог расслышать - Чувствую, я в компании с тобой привлекла слишком много лишних взглядов - она кивнула на компанию любопытных дам, в которую добавилась еще одна яркая особа, и невольно усмехнулась. Она буквально кожей чувствовала, что Тит Фурий не доволен ее присутствием рядом с собой, а тем более с сыном, и спорить с ним и доказывать что-либо было бесполезно, оставалось лишь выйти из всей этой ситуации не уронив собственного достоинства.
Нерио: Лекарь принялся за дело, а красное наваждение спало окончательно, и хорошо, что он не прибил кривого на месте, пригодится еще. Он покосился на порез на руке напарника и виновато потер переносицу: - Подарочек - это хорошо... И, когда уже вышли из каморки, вполголоса, не для чужих ушей, добавил: - Прости за эту оплошность, за смертью следующего я прослежу лично.
Фурия: Рыжая была вертлява и на словах скромна. Клавдия упорно не желала отдавать должное "современной молодежи", и Ирина, не выдержав, отмахнулась от нее с улыбкой: - Ах, брось! - и обратилась с Пирре: - Милочка, если верить Клавдии, среди живых мы себе в Риме соперниц не найдем. Если бы отец был более разговорчив, то в его устах твои слова, Клавдия, звучали бы как сожаление об утрате былого величия Рима. Может быть, это и правда, спорить не возьмусь. Но что-то мне подсказывает, в обоих случаях это скорее повод к решительным действиям, чем к унынию, - она заметила, что вслух вплотную подошла к подозрению Клавдии в каких-то своих целях, и предпочла оставить обдумывать их отцу, чего бы они ни касались - легионов в Британии или судеб подросших детей... Как-никак, сама Ирина в этом случае тоже была... подросшим ребенком, и винить в этом оставалось только собственный характер. Кроме того, ей казалось неприличным то внимание, которое они все устремили на брата и хрупкую его спутницу. Ей были знакомы эти обсуждения издали и за спиной, и, пока они не приняли неприятного характера, она обернулась в поиске объекта, на который можно было сместить внимание, и увидала через ряд Эрастуса Пуппия. - Можем спросить мужчину, кого он счел бы наиболее привлекательной... - она не собиралась соперничать, она определила цену как своей внешности, так и мужественности Пуппия, и её, пожалуй, интересовало, как поведет себя этот претендент на ее руку, если ему предложить отдать пальму первенства одной из трех-четырех женщин, если на одну он имеет виды а остальные бесспорно краше. - Не видно ли где поблизости разносчика с яблоками?
Публий: Публий, не часто вспоминавший как вербовал его Нерио, невольно поёжился. "Лучшее, свежее, без очереди, ты сам сможешь выбирать, если не будет игр устроим бой... все расходы несём мы...". Так всё и было. И переигрывать... поздновато. Да и зачем? Но Публия насторожило это "прослежу лично" настолько, что он решил сделать исключение из правила молчания, которым они с напарником всегда обходили эту тему. - Нерио, дорогой, с тех пор как мы впервые встретились там, под трибуной, это первый прокол. И не прокол даже, а... это была воля Великой. Но, ты же помнишь, что мне нужны только павшие в бою? В бою, хороший мооой. Тощий, издалека заметивший пятна и то как господин чуть неестественно держит руку, очевидно напрягся, потянувшись за ножом. Сирийцы, заметив дивижение, вскинулись тоже. Публий едва заметно покачал головой и рабы успокоились. Только Тощий обеспокоено вглядывался в глаза и походку господина. - Ко входу для обслуги, мальчики, - скомандовал По, утекая от посторонних взглядов за занавески лектики и утягивая с собой Нерио. Из под подушки он извлёк шкатулку и простенькую запасную тунику. - Там много интересного, надеюсь, заработаешь на этом ты, а не... им и так есть из чего нам платить, - заметил переодеваясь и перевязывая запястье лоскутом от негодной теперь туники.
Нерио: - С Кибелой не поспоришь. Хорошо, дождемся боя, - он успел кинуть многообещающий взгляд в рабов Публия, прежде, чем оказаться в лектике. - Твои как псы. Молодцы. Он открыл шкатулку, пальцами перебрал лежащие в ней бумаги: - Караваны, поставщики, о, долговая расписка... Вечером изучу внимательнее, нам это может пригодиться. Слушай, зачем тебе эта полумертвая туша?
Публий: "С Кибелой не поспоришь"... "Много с чем не поспоришь", думал По, поливая повязку из припрятанного у досок лектики пузырька. Рано или поздно всё тайное становится явным. Хотя бы потому, что невозможно убрать всех свидетелей, подчистить все концы... Всплывёт и эта его маленькая грязная тайна. Ещё одна. Станет ли она последней каплей? Ведь всё это он делал ради него, чтоб оставаться здоровым, привлекательным, желанным... Но в голове Публий отчетливо слышал его суровый насмешливый голос: "Мне можешь врать. Себе-то врать не надо, любимый. Ты это делаешь для себя". По ткнулся лбом в плечо Нерио: - Устал. Домой хочу. Как думаешь, долго они там провозятся? - лениво отклонился и слегка, шутливо и ласково, дернул Нерио за ухо, не обращая внимания на сосредоточенное выражение лица разбирающего письма напарника. - Пьяяяница... два пьяницы... ну тебе сегодня тоже будет игрушка. Из дома посла. Он никогда не боялся этого человека с глазами смерти. Он вообще никого не боялся, даже Кибелу, по большому счёту. Так бессмысленно это было. После фригийца Пулибй хорошо усвоил, что бояться стоит только самого себя. Одного. И вопрос обычного не сующего так явно свой нос в его дела Нерио не удивил - ситуация была... даже для них не рядовая. - А зачем они мне все? Пригодятся. Каждый. Уже пригодились, сам говоришь - как псы. Но этот... не знаю. Он такой... и серёжка. Женская, - пожал плечами, как будто это всё объясняло.
Нерио: - Ты не дергай, почеши тогда уже за ухом, - Нерио улыбнулся и закрыл шкатулку. - Да, пьяницы, я сегодня тоже крови перебрал немного, но в глазах уже не двоится. Думаю, игры еще не кончатся, а посольский сувенир уже будет на месте. Скоро отдых. Он устроился поудобнее, вытягивая ноги: - Восставший из мертвых. Другого бы добил не задумываясь, а этому почему-то повезло... Наверное и правда пригодится, ты ненужных вещей не держишь.
Публий: - Ошибаешься... - усмехнулся По, слегка пройдясь коготками под его ухом, там, где ещё не начиналась намечающаяся за полдня щетина, и расслабленно откинулся на подушки. - У меня как раз завалялась парочка ненужных сенаторов, которых я с удовольствием сменил бы на одного милого мецената, а от ненужного старого прокуратора меня сегодня избавила эта стерва, его доченька. Знаешь, что странно, Нерио? Как-то участились в городе за последнее время... происшествия. Я имею ввиду - серьёзные. Если бы я верил, что Великой есть дело до всей этой суеты, я сказал бы... грядут перемены. Но она скорее сметёт наш гадюшник потопом, чем будет так усложнять. Хотя... надеюсь, у тебя присмотрено тихое местечко где-нибудь в провинции, на хороший случай. На плохой, ты помнишь, я покупаю огородики...
Нерио: - На сколько частей нужно распилить двух сенаторов, чтобы собрать одного мецената? Хорошая задачка, я бы попробовал... - Нерио прикрыл глаза, все-таки уху было приятно. - Перемены... Пожалуй, ты прав. До смерти Гая Куриона этот город спал, а теперь он проснулся. Вскочил, выпучив глаза, и уже почти раскроил себе череп о повешенную над лежанкой иудейскими сектантами мраморную доску. У меня есть тихое место в Британии, тебе не понравится холодная зима, но зато там много свободного места и море. Впрочем, если мы будем нужны Кибеле, она найдет нас и там. Поэтому лучше расскажи мне об огородах.
Публий: - Британия... - чуть нахмурился По. - Слышал сегодня на улице - над домом Аппиев Клавдиев с утра вешали еловые ветви. Провинции пожирают всё больше людей. Дааа, ты знаешь, я люблю потеплее. Он не боялся... за себя. Но мысль уже ушла в раздражённое "а он сам?! купается там в крови, на своей войне, будь она...!" и Публий поймал её за шиворот, как слишком заметно ворующего очередную цацку с прилавка Тощего, и вытряхнул из головы. - Но если туда можно доплыть морем, так и быть, посмотрим на твою Британию, - прогнул спину, поудобнее устраивая руку. Опасался он разве что упасть с коня. И сгнить заживо со своими хрупкими костями, как тот, кто его соблазнил... на всё это. - Огородики надо купить побыстрее, Понтий несколько, хм, мягок, как бы кто не перехватил. А результат будет скоро. Такитус у меня мастер на все руки, где только и чему ни учился. Но где он научился готовить это я предпочитаю его не спрашивать. У всякого должны оставаться свои небольшие секреты, да, дорогой?
Луций Фурий: Луций взглянул, на кого она кивала, прикидывая, не обгонит ли общая длина их языков фантазию Квинта Эссенция и с грустью подумал, что, возможно, ему удастся подвинуть бартову популярность. - Одна из них моя сестра, - негромко заметил он, отчасти сожалея, что Ирина, при всей способности заткнуть любой рот зуботычиной, слишком, во-первых, высоко себя держит, чтоб применить ее к не тем будь помянутому Квинту хотя бы, а во-вторых... женщинам простительна упорно приписываемая им невоздержанность на язык. Во всяком случае, он попытался себя в этом убедить. Не смотря на плотно уминаемую злость, вызванную отцовским приемом, которую следовало бы куда-то девать, пока она не привела на ум кого-нибудь беззащитного. "...в той мере, в какой они вынуждены защищаться от нас... Братишка Гней! Ты спрашивал, могу ли я рискнуть парой лет?.." Мысленно подобранное слово звучало в голове с язвительной горечью. Ему чуть ли не жгло кожу от близости, и хотелось думать, что жизнью он бы рискнул, ибо она есть пока, а вот парой лет - вопрос. "Когда они уже начнут!" - цеплялся он за повод для нетерпения, быстро отвернувшись от сестры к арене.
Валерия Пирра: Пирра проследила за веером Клавдии и сразу узнала хорошо врезавшегося в память Луция. Рядом с ним сидела хрупкая и весьма привлекательная дева. Несмотря на некоторую напряженность, которая читалась даже в осанке, красоты ее это ничуть не портило. "А он, похоже, не промах", - с усмешкой констатировала Валерия. А вслух сказала: - Могу только заключить, что у Луция Фурия хороший вкус. Впрочем, это неудивительно, когда все время находишься в непосредственной близости от красоты, - с этими словами она прямо посмотрела на Ирину. Вспомнив, однако, юную красавицу, с которой столкнулась в доме сестры и которая, вне сомнений, приходилась Клавдии дочерью, добавила почти без паузы: - Однако все мы знаем, что нахождение рядом с одной красотой - зачастую всего лишь лекарство от жажды другой, более недосягаемой и желанной. Обсуждать далее, кто для кого составляет наиболее выгодную партию, у Пирры особого желания не было. Она приняла более расслабленную позу и стала с любопытством осматривать трибуны.
Клавдия Минор: Девочка Валериев проявляла недюжинную выдержку, блистая при этом дипломатическими талантами, которых в домашней обстановке не наблюдалось. Отдохнула ли она после утомительной дороги или так благотворно на неё повлияли наставления сестры, Клавдия предпочла не задумываться, решив про себя только, что если сёстры будут продолжать в том же духе, столица обещает быть для них, провинциалок, приятным местом. Что не со всяким провинциалом случалось. Ирина же практически записывала её в старухи. Но, поскольку она сама, развздыхавшись, дала ей повод, Минор лишь бросила, почти как посоветовали: - Былое величие? Ирина, ещё моя бабка говорила, что былое величие Рима кончилось во времена её бабки, когда женщины перестали носить волосы на какой-то там не помню... милетский, кажется пробор. Но мать Электры и в самом деле затмила бы многих. Спросить мужчину? Будто они что-то понимают в милетских проборах и германских париках, - засмеялась Клавдия. - Впрочем, мысль не дурна. Только не поэта. Поэт не Парис, наврёт с три короба, выкрутится, яблоко съест сам, а правды мы так и не узнаем.
Фурия: Не успела она отвести взгляд от Пуппия... - Луция мы отсюда не дозовемся, - ответила она Пирре и только потом удивленно догадалась, что та подразумевала отнюдь не Электру, отчего мысль о недосягаемости в дальнейшем пошла со скрипом, через разговор о брошенных под ноги шкурках: "не себя ли она имеет в виду..?" Положение спасли яблоки. Ирина рассмеялась искренне и надолго, настолько точным показался ей портрет, и, прижав к груди руку не своим, но естественным по женственности жестом, едва смогла договорить: - Ты могла бы поспорить с ним в написании эпиграмм! Нет, я не о поэте. Воон там, чуть позади, как раз между ним и нами, сидит Пуппий. И если он до сих пор не удосужился нас заметить, то уж с твоим приходом, Пирра, такое невнимание могло бы навлечь на него подозрение.
Валерия Пирра: Идея пусть даже шуточного соперничества с привлечением мужчины и яблока не привела Пирру в восторг. Однако чего-то определенно хотелось. То ли мужчин, то ли яблок, то ли просто какого-то запоминающегося события. Потому что внутри как нельзя некстати зашевелились мысли о сестре. Валерия отогнала их до поры, посмеялась со всеми и заметила: - Боюсь, далеко не всякий мужчина сможет достойно вынести оказанное ему высокое доверие, не переоценив при этом своих способностей.
Пуппий: А тут еще Ирина. Эрастус рассматривал разлившееся море людей, время от времени возвращая взгляд в несколько избранных точек, и едва успел отвести глаза, когда заметил, что она поворачивает голову в его направлении. Он рискнул бы с нею заговорить, но уж точно не в амфитеатре через ряд: когда тебе докладывают о сопернике из числа глубоко влиятельных людей, действовать следует тоньше, нежели положено обыкновенному ухажеру. Но чуть ли не сразу после того, как она его, без сомнения, заметила, она... расхохоталась, напару с милой рыженькой незнакомкой, и тут он уже не смог не обратить внимания. Он был убежден, что смеются над ним. Кто бы ни придумал шутку - а шутила, вероятнее всего, Клавдия. Он почувствовал себя задетым. Показывать этого не стоило. Стоило сделать вид, что он только заметил их благодаря их веселости. Ухваченное из разговора словцо он шепнул на ухо притянутому из-за плеча за грудки охраннику, вложил ему в лапы монету и отправил найти то, о чем вся троица граций смеялась. Спустя короткий промежуток времени он имел удовольствие наблюдать, как его волосатый телохранитель, почтительно клюя воздух, как пьющий голубь, раздает всем женщинам по яблоку, указывая в его сторону.
Клавдия Минор: "Эрастус Пуппий. И на каком же из них написано прекраснейшей? И скоро ли конь?" подумала Клавдия слегка обернувшись, и небрежным жестом кинула яблоко в подол своей рабыни. - Это не честно, - легко пожала плечами. - Мои волосы в сравнении не участвовали. Но если сравнивать, после Электры, Фурии и Валерии... её лучше моих.
Валерия Пирра: "А он, похоже, неглуп, - подумала Пирра, заинтересованно глядя на Пуппия и удерживая преподнесенное в одной ладони, - яблоки начали сбываться... интересно, что на очереди?" Вслух же произнесла: - Считать ли, что первое испытание на находчивость он выдержал? Улыбнулась вскользь и с удовольствием откусила от яблока, уже не глядя на Пуппия.
Тирр Серторий: Волосатый посыльный патриция подошел к девам и раздал каждой по яблоку, включая ту, из-за которой Тирр сюда вернулся. Видимо, этот человек попытался быть остроумнее Париса, на которого тоже когда-то напали три женщины. Тирр фыркнул... яблоки. Он хорошо знал эту историю и она ему никогда не нравилась. Но это натолкнуло на мысль. Тирр подошел к разносчику, придирчиво осмотрел содержимое его лотка и выбрал самую спелую и нежную фигу, по сравнению с остальными, конечно, дома мать за такой товар схватилась бы за веник. И велел, кладя деньги на лоток: - Пойдешь к тем трем доминам и передашь той, что с огненными волосами. Если спросят от кого - кивнешь на меня, понял? У тебя руки-то чистые? Скоро торговец уже стоял у девушек, вручая рыжей фигу.
Фурия: - Считать ли, что первое испытание на находчивость он выдержал? - Думаю, считать, - рассудила Ирина, вскользь кивая Пуппию. - Учитывая, что он вряд ли слышал наш разговор, а разносчика я искала... довольно громко... - она не договорила, что Эрастус, угощая, скорее всего наблюдал как отнесутся к знаку внимания женщины и создавал повод для знакомства с той, которая... в общем, и отреагировала подходящим образом. "Хитрец..." - подумала она и сочла, что не придется быть нянькой такому человеку, буде вздумается выйти за него, а его похождения на стороне ее мало заботили. Тем более, что яркую Пирру замечали многие - та еще не успела докушать, а следующий претендент на внимание уже ее одаривал очередным лакомством. Ирину позабавила мысль, раним ли в подобных ситуациях Эрастус, и снова бросила на него взгляд. Впрочем, интересовало это ее только как повод для обязательного ритуала женской болтовни. Сегодня он был не утомителен и немного развлекал.
Пуппий: Рыжая прожгла его взглядом так, что он забыл оскорбиться пренебрежением Клавдии Минор и едва успел улыбнуться. А потом так надкусила яблоко, что Эрастуса бросило в пот. Когда вернулся телохранитель, он был готов уже опустить его на колени... но ограничился тем, что стиснул дрожащей рукой его огромное запястье, унимая страсти. А на месте ушедшего откуда ни возьмись уже топтался следующий, что-то предлагал и тоже махал руками. Эрастус заставил себя взглянуть, на кого указывал посланный. А потом, улыбаясь ирининому кивку, мысленно выбирал из мельком увиденных лиц подходящее. Дыхание медленно успокаивалось. Он помог этому, сознательно вернув мысль к жесту Минор, и рассудив, что по отношению к ней его действия можно рассматривать как дерзость, и все понемногу стало на свои места. Мальчишка слегка раздражал, но это было терпимо.
Клавдия Минор: - Эрастус вообще очень находчивый молодой человек. Находится, иногда, в совершенно неожиданных местах, - вспомнила Клавдия несколько встреч в гостях и на улице, и расхожее выражение про пробку для каждой амфоры на ходу заменила подобающим эвфемизмом. А взглядом, невольно, поискала Кассия и Ливию, потому что Пуппия последний раз встречала в их вестибуле. На разносчика с очередным фруктом она только понимающе улыбнулась: - Кажется, скоро придется послать Ниту за пустой корзинкой. Кстати, Пирра, у нас есть вино и вода ещё прохладна, распоряжайся рабой, она услужлива. Жарко...
Валерия Пирра: - Мужчины - такие мужчины, - почти ребячески рассмеялась Пирра, - остается только надеяться, что я не буду изгнана из этого рая.. моя няня, иудейка, помнится, что-то такое мне рассказывала... Она взяла в руки фигу и поглядела на того, на кого ей указал разносчик. Не отрывая от него блестящего взгляда, медленно поднесла плод к губам, но надкусывать не стала, а только едва коснулась ими его края и положила себе на колени, тем самым давая понять, что дар, равно как и его смысл, оценен, но с познанием она не торопится.
Ветурий: "Рыженькая на патрицианских трибунах. Тривия что ли новая? То есть Валерия" Он бы предположил, что это чья-та любимица, сам бы от такой не отказался, но она была с женщинами, от которых вряд ли можно было ожидать. Хотя Клавдия, почему бы нет. Но после Сагиты она наверное бы поостереглась появляться в таком амплуа. Хотя Гней..ушел куда-то. Он намеренно не думал о сестре, которую Луций отвел к своему отцу. Если уж они его в свою игру не посвятили, то и сочувствовать ей он не будет. Очень хотелось думать, что старшие не опустились до попытки банального убийства старого Фурия. Яд бы в крайнем случае, из долгих. Подставлять так Электру было бы глупо. Да и не справилась бы она, наверное. А Эрастус слал женщинам..еду. Во даёт. "Хоть этот на женщин"-подумалось хмыком, хотя Марк и понимал, что зря нос воротит от тех, кто женщинами брезгует - ему же больше достанется.
Авл Элий: Авл откровенно скучал. Казни закончились, а поединок был..коротким и неубедительным. И проигрывал в сравнении. С тем что побольше явно что-то было не так - то ли опоили его чем, то ли ослепили - не понятно. В общем, бой его не впечатлил. И он ждал пиратов, надеясь, что зрелище выиграет масштабностью. Сидящий у ног не отвлекал, Марк умолк (бывает же), уставившись на..Пуппия? -Душа моя, ты запал на Эрастуса?-решил он отомстить Марку за поцелуй и вообще.
Фурия: Нет, скромностью Ирина наделила ее напрасно. Девочка, кажется, готова была разбрасывать наживку налево и направо. Но это было не ее дело - кого-то осуждать за то, что на на эту наживку клюет разная рыба. Если б она сама в свое время не посчитала лишним этому научиться, она высматривала бы среди присутствующих своих детей, как Клавдия, а не претендентов на руку. В которых нуждалась... вопреки собственным запросам. Так и подмывало спросить - какие же они, мужчины? Или она не знала о них чего-то, одних покупая как вещи, с другими общаясь поверхностно до равенства? Или ей нужна была власть, которую, судя по этому несчастному Пуппию, имела Пирра, но основанная не на данной богами красоте, а на хитрости? Она считала удобным устоявшееся положение вещей, и скорее любовалась Пиррой, чем завидовала ей. Хотя честным пооведение таких женщин не ситала. "Каких? - одернула она себя. - Я же ее совсем не знаю!"
Ветурий: -Как ты мог подумать! Я люблю только тебя,- заржал Марк, радуясь возможности отвлечься от мыслей,- тебя, себя и еще пару десятков славных мужей, о жё..девах не говоря. Кстати, почему не говоря? Как тебе та, рыженькая? Выглядит аппетитно, особенно в фруктах. Эрастус похоже уже слюну пустил, и хорошо, если только слюну. Последнее договаривал уже шепотом, на ухо.
Сидус: - В театре ты таких не увидишь, - отсаютовал пышке Сид свеженалитым, - как и на улицах, - добавил потише и подмигнул. Все казалось проще некуда, раз кошелок надо было только развлекать, расслаблять и заводить, чтоб они несли своим полурогатым свои претензии, а ему - деньги. От боя этого толстяка с вертлявым остался такой поганый осадок, что Сид, под все эти вопли и речи приговорил вино едва ли не залпом. А всё ещё что-то скребло внутри. И чтоб разогнать, и убедиться в правильности догадки про вопрос, он развернулся к пышке всем корпусом, даже поставив согнутую ногу на скамью, как дома: - Корнелия, экзотический это египетский что ли, с лотосами и всё такое? И вполоборота поинтересовался у грека: - А какие ещё бывают?
Меценат: >>26 авг полдень из дома Понтия Стервия через табеллиона>>> Не торопясь - ибо трудно ему торопиться было обычно, а в жаркое время тем паче - с делом своим разобравшись, он прибыл в носилках, скромный уж тем, что носильщиков было не больше, чем и всегда. Утомленный под душною шторой, вышел он грузно, с трудом распрямив позвоночник и, попытавшись свободно вздохнуть, захлебнулся воздухом, сухо закашлялся, долго старался перебороть этот приступ, к губам прижимая сжатые пальцы и сплющив намокшие веки.
Andronik: - Маслом, камнями..чего только нет,-парнишка продавался прямо на глазах. Был капризен и заносчив, капризен капризностью любимца. Это напоминало до зависти. И навевало грусть, одновременно. Хотя в целом это чувство было скорее похоже на раздражение. Поводов для него не было. Что плохого? А если что, то какое его дело? - Я спрашивал про обычный, без лотосов и прочего. Даже упругие тела нуждаются в уходе, особенно упругие. Мне сегодня понадобится массажист. А в термах все больше по другой части. Вот так, пусть знает, что не на мордочку и не на зад его купились. И обратился к Корнелии, разводя руками: - Но в женские, извини, даже за массажем не пойду, к чему смущать достойных матрон
Сидус: - Евника, налей водички, красотулька, - потребовал у серой вёрткой мышки которая возилась с вином, и снова повернулся к греку. - А я вот ещё слышал про массаж волосами, телом, и сухими прутьями, лечебный, и гладиаторский ещё, когда в разные стороны всё тело крутят... Убедило его скорее то, как его попытались поставить на место. Он бы с ним выпил. Хотя бы чтоб узнать почему он к таким годам ничего не скопил, с чем оставил его покровитель или покровители, почему не завёл себе тёплую бабёнку с деньгами, если не гражданку, так латинянку, почему он, с такой внешностью, сидит даже выше него на трибунах. Краем глаза Сидус покосился на Корнелию, которой только что расхвалил свои знания и умения, посмотреть - глянулся ли ей грек? А то может и получится узнать - неужели всё напрасно и сколько ни бейся, сколько не тряси тёток и не соси мужиков... или это просто ошибки, которых можно и не повторять за... коллегами.
Кайен: Кайен сначала ходил, раздражался, а потом забрел в клок тени и сел на корточки, скрючась у стены. Натянул длинную тунику на колени и его отпустило. До закинутой головы, открытого горла, закрытых глаз, разве что только расслабленных кистей ветер не качал. Он даже не задумался, отчего дома вылежать сна не смог, подбрасывало и тянуло в разные стороны, а тут притих и даже, кажется, вздремывал, открывал иногда глаза, наблюдал пару мгновений... и больше ничего кроме мгновений не наблюдал... и снова ронял веки и уносило. Разбираться, было то последствием бессонницы или он не хотел. Это наконец не волновало. В очередной раз он открыл глаза, когда тень наползла заново - и только поэтому он понял, что она вообще отползала. Тень оказалась черной и тяжелой, тыкала пальцем в плечо, подавала руку, чтоб помочь встать и, улыбаясь не очень белой в контражуре улыбкой, укоряла: - Сел тут с проститутками... не обокрали? Кайен взялся за предложенную руку и медленно, не отказывая себе в удовольствии повисеть на опоре, поднялся. Покачиваясь, проверил, на месте ли кошелек, и пошел к Понтию, чувствуя себя если не ожившим, то, во всяком случае, значительно освеженным. - Они ждут, - бросил коротко. - Что с тобой?
Меценат: Понтий рукой отмахнулся, вдохнуть опасаясь. И, положив эту руку Кайену на плечи, а под другую нубийца призвав, осторожно двинулся к зрелищам. Вскоре движением воздух в легкие сам потянулся, слегка спотыкаясь в горле, но это не так изнурительно было. Так довести он позволил себя, но старался все же не гнуть виночерпия и распрямиться.
Квинт: Квинт обиделся: Луций даже бровью не повел, не говоря о том, чтобы ухом. А мог бы, по старой дружбе, сестричке привет передать. Но, поскольку молодой лев ушел, как и сказал, к старому лису, а не к своей орлице-сестре, обиду потихоньку вытеснило зрелище. - Казнь, - бухтел Квинт, наблюдая, - пфф! И кто тут кого казнит? Курион - толпу, принуждая ее ломать себе над этим голову? Мечтатель. Толпа думает не этим местом. Аид побери этих ублюдков! Кто называет шлюхой подобное чудище тот мало того, что страдает от недостатка вкуса, но более слеп, чем оно, и заслуживает до старости лет наблюдать, как из поколения в поколение его потомки превращаются во все более отталкивающих уродов, которые однажды и разорвут его на части, не оставив даже на растопку погребального костра!.. Нет, Салацино, ты только посмотри на них! Вепря надо было выпустить напоследок, не ради толпы - ради меня, я возлег бы за стол для радости а не ради утешения. О, боги, ты слышишь? Ты слышишь? Вот он, человеческий род - требовать рудис за убийство шлюхи!.. Есть мозг у этих людей - поносить за слабость и воздавать почести тому, кто справился с этим слабаком? - Он не слабак, - недоуменно вытаращился Салако. - Вот именно!! - заорал на него Квинт, стукнув изо всех сил по колену, и оба с четверть часа дулись, поморгав друг на друга глазами. Понтий еще застал это затишье. - Приветствую, - буркнул Квинт, жуя результат анализа собственных эмоций, выражающийся в ироничной и стыдливой ухмылке. - Что это у тебя с лицом? Ты вроде не мог видеть боя... или мог? Или дела, которые задержали тебя и не дали возможности наблюдать это сборище гистрионов, пошли не тем путем? Тогда ты скоро утешишься, - он щедро хлопнул Понтия по спине и объяснил: - дела рано или поздно всегда устаканиваются, а человеческая глупость, которую я имел честь только что в очередной раз клеймить, вечна. И от моих клейм... клеймов... клеймей... ей ни холодно ни жарко.
Меценат: Понтий, со всей на какую был только способен плавностью сев, опустив свои руки с подпорок и получив меж лопаток, прокашлялся все же, и, задышав наконец-то, ответил спокойно: - Аве! На чем раскалял бы клеймо ты, мой милый, если бы глупость однажды исчезла из мира? Будь благодарен богам, как тебе благодарен я за твое панибратское рукоприкладство и за твою неуклюжесть в попытке утешить в том, что дела у меня как сумели, сложились. Сын! Я надеюсь, учитель твой не был сегодня слишком назойлив в стремлении взгляд твой запутать хитрым сплетением слов? - он спросил иронично. - Слушай его и учись в коридорах сравнений видеть сквозь стены. Иметь свое мнение лучше, нежели высказать и ошибиться. В молчанье верное слово рождается чаще, чем в шуме. Злой твой учитель затем для тебя и подобран, чтобы словам ты узнал настоящую цену.
Квинт: - Я не зол, - надменно усмехаясь, возразил Квинт, - я запальчив!
Меценат: - Это порок, - назидательно Понтий заметил. - Ты, признавая его за собой, обличаешь воли своей недостаток, тут хвастаться нечем. Видишь и сам, почему философскую школу выбрать для сына тебе не могу я доверить... Напоминаю, раз давеча ты обижался... не возражай, милый друг, я давно тебя знаю. Да и скажи ты, что спутал я что-то, отвечу: тот, кто запальчив - обидчив. Риторика вряд ли что-либо опыту сможет противопоставить.
Квинт: - Во-первых, плохо ты меня знаешь, - заявил Квинт. - Я обижаюсь только когда меня не слушают. И, напротив того, бываю весьма доволен, когда со мной начинают спорить - это обличает у собеседника наличие точки зрения, смелости, энергии и готовности к общению. А отсюда следует, во вторых, что моя запальчивость провоцирует подобных людей проявить себя к пользе если не их самих, то окружающих слушателей, если они есть и если они не дураки. А отсюда следует, в третьих, что недурак с моей помощью все равно философскую школу себе отыщет, как бы мне ни запрещали указывать ему направление. Или поменяет. Или утвердится в своей. И, в четвертых, именно за это я прощаю тебе твой наставнический тон, ибо, куда бы он меня ни наставил, там есть дорога для теории или тупик, который можно попробовать проломить моим дурацким лбом. Я доказал тебе свое право на запальчивость?.. В отместку тоже запрещу тебе отвечать, поскольку я точно доказал это право Салако!
Меценат: - Что же, - кивнул ему Понтий, улыбка со вздохом тихо лицо озарила, - закончим об этом. Сразу, как только мой сын возразить тебе сможет в теоретической сфере и слогом высоким - я соглашусь, что ты мне доказал это право. Как отношусь я на деле к твоим недостаткам, ясно уже по тому, как ты в дом ко мне входишь. Все осуждения тайных и явных пороков не перевесили веры в твой гений доселе. Сделай его адвокатом своим, заставляя изобличать твою слабость - и будешь оправдан.
Квинт: - Вот так задача! - расхохотался Квинт. - Да вздумай я цепляться к словам, я посоветовал бы тебе спуститься на землю из твоих горних высей и хоть раз поговорить с сыном на его языке! Ибо учитель - в риторике и, не побоюсь этого слова, философии - только до тех пор и учитель, пока ему возражают! Но, что правда - в Салако это покуда лишь бунтарский дух, а не желание понять, да и, покуда я разговариваю с тобой в его присутствии а не с ним - в твоем, я буду докучать тебе без всякого зазрения совести, являясь к тебе в гости посреди ночи с красивыми, но пьяными греками, сам не менее трезвый.
Кайен: Кайен, едва его отпустили, согнулся на своей скамейке и слушал вполуха, отрешенно глядя перед собой, избавленный от обязанностей присутствием чернокожего здоровяка. При последнем замечании он чуть оживился, вытянул позвоночник и негромко обратился к поэту: - не менее пьяный, ты хотел сказать?.. Даже у ритора, случается, от жары путаются мысли, я смотрю. Я долго ждал там у входа под солнцем... составь мне компанию, будь любезен - хочу прогуляться до фонтанчика в галерее...
Меценат: - Друг мой, являйся когда тебе будет угодно, - Понтий ответил с заминкой для мысли несладкой. Но, не желая сомнительной темы при сыне прямо поднять, на Кайена слегка покосился, крепко надеясь, что так же и впредь не придется. В прежнее время он не обратил бы вниманья ни на какие чудачества Квинта, и гости, с ним приходящие, пользовались бы свободным входом в чертоги его, а теперь было даже неловко за подозренье... но что тут поделать с тревогой!..
Квинт: - Чтооо? - возмущенно хихикнул Квинт. - Нет, Понтий, я понял. Я не собираюсь оставлять дурной привычки являться когда мне будет угодно. Я не понял, твой виночерпий намекает, что хочет прогуляться со мной к воде, когда ее тут носят пополам с вином, и думает, что у взрослого мальчика не возникнет неподобающих мыслей?.. И эта попытка скомпрометировать меня предпринята после того, как я во всеуслышанье заявил о нежелании быть совратителем? - Он на мгновенье замер, с лукавством глядя на Понтия, и, прервав паузу прежде чем ему собрались ответить, решительно поднялся: - Пойдем.
Кайен: Тяжело положив руку на плечо Квинта, он шел, склонив голову над его ухом и говорил густым невнятным бормотком: - Я не хочу, чтобы ты понял мои слова как недостаток доверия, но из-за того, что случилось у нас на пиру, я слишком часто не сплю, чтобы постесняться спросить тебя: всегда ли ты хорошо знаешь людей, с которыми пьешь? И если даже - да, не сочти за дерзость мою просьбу... Впредь, кто бы ни был человек, с которым ты идешь, если он не из числа давно и часто встречаемых тобой в доме Понтия - а таких людей мы с тобой могли бы сосчитать если не на пальцах одной руки, то все равно легко... дай знать. Мне ли, Парму, через любого раба, кому-то из охраны... но так, чтоб не оставался человек незамеченным - мужчина это или женщина. И, право, я даже не делал бы исключений, - вздохнул он, совсем понижая голос, - для тех, кого знаю.
Квинт: - И ты хочешь меня убедить, что весь этот выговор, - простодушно улыбнулся Квинт, - все эти намеки на мое нахальное использование вашего дома в качестве места встречи с женщинами всего лишь из-за прирезанного кем-то из гостей раба?.. Крепко же Понтий взялся за нравственность своего ребенка, если остатка съеденного им мозга тебе хватает только на такую пошлую уловку! Развратник, да Салако превосходно отличает шутку от лжи, и понимает больше, чем Понтий может себе представить, но старику простительно, у него детство способно заиграть разве что в том месте, которого, в силу положения, ему подставлять никому не приходилось. Но ты-то, молодой дурак, чем думаешь? Вспомни себя в его возрасте! Нет, не то, что тебе пришлось пережить, а то, что тебе пришлось видеть и думать. И не воображай, что этот живчик глупей тебя только потому, что его не имели в зад. Он тоже голоса не повышал. Не смотря на предоставленный повод, он паясничал скорей по привычке, подозревая в таинственности Кайеновых нравоучений какое-то неприятное недоразумение.
Кайен: - Ты хочешь сказать, что ничего не знаешь? - с легким удивлением он поднял веки, вплотную взглянул на профиль и пояснил через недолгую паузу: - в ту ночь, помимо раба, в доме был убит гость. Купец. Аль-Бана. Говорит ли тебе что-нибудь это имя или этот факт... сделай мне личное одолжение, Квинт Фабий, продолжай быть гостем в этом доме. Если ты друг Понтию. И, по возможности, говори мне все, но не спрашивай ни о чем.
Квинт: Квинт был впечатлен. Даже ошарашен. Он остановился, повернулся лицом к Кайену и с улыбкой, которую просто не успел стереть, довольно - для него - долго смотрел молча в глаза снизу, прежде чем сказать: - Уверяю тебя, Понтий может не опасаться, что всех его прежних гостей это известие отвратит от его дома. Но уверять, что этого не произойдет по причине их стойких дружеских чувств, не стану. Улыбка его покосилась, и из опустившегося взгляда устало пролилась печаль. Изгоняя ее, Квинт подтянул правый угол рта на прежнюю высоту и, качая головой, побрел дальше к фонтанчику. Где набрал в горсть воды и размазал ее по своей голове. Потом снова набрал и плеснул в Кайена.
Кайен: Кайен, не проронив больше ни слова, шел следом потупя взор, вздрогнул и отшатнулся от воды в лицо, поморщился и растер влагу по шее и ушам. Он бы напился, но, во-первых, он с детства не пил из городских фонтанов, а во-вторых, несколько подправившая его состояние дрема на солнце пока не отворила его в мир. Он ждал, пока жажда не притянет к жизни сильнее, чем жертва притягивала к смерти. Он, пожалуй, дотерпел бы до момента, когда ему будет уже безразлично, откуда пить. И даже тогда сперва поискал бы почище.
Вистарий: Он увидел, как Квинт умыл Кайена, улыбнулся внутренне и хотел было подойти... Но вспомнил, что не поздоровался, и отшагнул за скульптуру. Кроме неловкости, которой он теперь устыдился, мешало опасение так же получить в лицо выплеск: наблюдая, как шутят друг над другом другие, он не был уверен, что сам сумеет принять шутку должным образом, не разволновавшись и не оскорбившись. Он знал, что неловок. Отличать это в свои годы он уже научился. Но не справляться с этим: он забывал, так же как забывал поздороваться, как следует себя вести, если забыл. Иногда он догадывался, что можно извиниться. Но он не чувствовал своей вины в забывчивости, и потому извиняться стеснялся. Так что, не смотря на то, что он предпочел бы понаблюдать за ними, он сделал вид, что наблюдает за воробьями и не видит людей.
Тирр Серторий: Познание было отвергнуто: хоть она и прикоснулась губами к плоду, но, не притронувшись, положила его на колени красивым жестом. На колени, не в подол рабыни. Тирр знал, что он хотел сказать, но не знал, как истолковать ее ответ, чтобы не ошибиться. Совсем как в тех ранних поездках, когда они выучивали по нескольку предложений-вопросов на варварских наречиях, вроде "Как найти харчевню?" "Где тут рынок?", "Старый барсук, ты что, пытаешься меня надуть?!", задавали их, яростно размахивая руками, при этом вовсе не понимая, что же им отвечают. И все же дар был принят благосклонно, и Тирр, улыбнувшись на этот долгий взгляд (ни в одной галлийской деревушке не видел он таких волос и таких глаз), кивнул, дескать, понял. Да, понял. Понял, что ушел с этих игр рановато, не мешало бы снова подняться на свое место и поблагодарить Корнелию за угощение. Так он и сделал, приветствуя покинутых, усаживаясь на свое место рядом с Сидом и спрашивая знавшую всё обо всех доминах Рима: - Корнелия, что это за рыжая девушка вон там, на сенаторских? Ты ее знаешь?
Квинт: ..а потом увидел Вистария, который спрятался, как кот за граблей. Квинт притянул недовольного Кайена к себе за рукав и сказал негромко: - Как я уже говорил, мышление не всегда стимулируется через зад. Там за каменной спиной прячется от нас яркий тому пример. Я недавно обещал ему, что попрошу Понтия найти ему секретаря, но все время забываю: то ода, то Салако, то убьют кого-нибудь. Так что ты Понтию скажи, как вернешься, не забудь, ладно? А то мне что-то в его общество стремительно расхотелось, к таким вестям привыкаешь не сразу. Пойду попробую присоседиться к Клавдии Минор. А Понтий тем самым отвлечется от мрачного прошлого на доброе дело. Ну, ну, не мни лицо только потому что я маску не надел!
Кайен: Кайен не мял лица. Во всяком случае, до тех пор пока его в этом не уличили. Но ответил Квинту: - Скажу, - и нелюбезно отмахнулся: - иди. Он хотел повторить свою просьбу информировать его о гостях, чтоб убедиться, что услышан, но посмотрел на Квинта и решил, что успеет. Квита он не считал дураком, да и его откровенность в любых его проявлениях все же причисляла его к числу друзей, как бы Кайен... да и сам Квинт к этому слову ни относились. Он подошел к Вистарию, взглядом попросил позволения и сел на корточки, обняв его ноги. Посыл вспомнить себя в возрасте Салако достиг цели. Не той, которой добивался Квинт.
Вистарий: Вистарий застыл под взглядом, но ничего не учуял - ни угрожающего, ни постыдного, и почему-то даже не удивился, когда мальчик, которого тошнило при виде раздавленного насекомого, свернулся у ног, прижимаясь головой к бедру как затравленный. Чувство, что кому-то сейчас хуже, чем ему, позволило Вистарию положить руку на эту повзрослевшую голову, и, кажется, успокоило и даже силой наполнило. Он стоял неподвижно и гладил Кайена, как собаку. С тем же ощущением равенства и безопасности проявить себя настоящего, только ладонь привычно запоминала особенности рельефа и фактуру шерсти.
Квинт: Квинт хмыкнул, отсалютовал по-армейски и отбыл в действующие части по приказу. "Хватит с меня на сегодня мужчин", - думал он, спеша вернуться на трибуны, пока не началось. Торопился он совершенно напрасно, что-то, видимо, заело в воротах, за которыми хранились будущие трупы. Квинт успел потрындеть с охранником, не трудясь припомнить, откуда его знает, и завелся от этого разговора как мышь в крупе. Прямо бедствие какое-то на Рим надвигалось, судя по событиям, которым он успел не стать очевидцем по причине шила в заднице. "Тут тебе Понтий с убитым гостем, тут тебе дева-отцеубийца. Куда мир катится?.. ему бы за голову взяться, а он рудисы за шлюх раздает!" Так что, когда он добрался в верхний сенаторский ряд (или нижний всаднический, рядом больше, рядом меньше, в такой близи к арене о чем переживать), его прорвало на публику прям без приветствия, муза даже не почесалась предупредить, что сотворит с ним такое. - ...а на арене пел певец, о том что скоро всем пиздец, в чем направление полета согласно с требухой овец. Никто не слышал этот глас, весь смысл в метафорах погряз, да звонкий перелив мотива с арены долетал до нас: в нем город полыхал огнем, данайцы кланялись конем, и осажденных удивляло, как музыка играет в нем. Полет, ветра переборов, сверулся в круг, завидя кровь, когда ж тела героев сечи заполнили оградный ров, летящие забили хуй, схватили слету требуху и, распанахав синь крылами, светло растаяли вверху. Хууууу.... - выдохнул он с облегчением и, обводя взглядом почтенных женщин, приложил руку к груди и с низким поклоном произнес: - Простите. Чувствую себя так, словно... объелся за столом. В качестве извинений почтенной Ирине скоро доставят шкуру тигра, а Клавдии и... прошу еще раз прощения? огнегривой незнакомке могу предложить пока только поделить мою собственную, смиренно осознавая, что ей до тигровой как до Трои пешком по воде, даже если раскрасить. Но вы что-нибудь придумаете ведь, правда? - он с надеждой поднял глаза на Клавдию, почувствовал себя щенком и перевел взгляд на рыжую.
Клавдия Минор: - Ничего, у нас тут тоже лёгкое переедание, - отмахнулась веером Минор, после того как, поперхнувшись на первой же строфе, пожалела, не что озаботилась взять ещё и рабыню с флабеллумом. - Валерия Пирра, позволь тебе представить Квинта Эссенция, учителя облегчённых манер моего старшего сына, по совместительству ритора и поэта, второго по старшинству богохульника столицы, первому я вас с сестрой представлю позже, если мы не состаримся тут в ожидании следующего боя.
Валерия Пирра: То, что юноша понял основной смысл ее действия, сомнений не было. Это ее вполне удовлетворило. По крайней мере, пока ей неизвестно, кто он такой. К тому же внимание Валерии отвлек невесть откуда дерзко возникший возле них Квинт. "На какие еще сюрпризы будет богат сегодняшний день?" - иронично подумала Пирра, оглядывая красноречивого поэта и не пропуская мимо ушей его речи. - Аве, - посмотрела на него серьезно, - боюсь, я не питаю слабости к шкурам, если только они не звериные. Однако, не может не радовать, что на сей раз кто-то соригинальничал и предстал перед нами без фруктов. Затем добавила, глядя на Клавдию: - Если это - второй, то я опасаюсь увидеть первого, - и теперь уже не сдержала настырно пытающуюся проявиться на лице улыбку.
Фурия: Чувствую себя так, словно... объелся за столом "и лопнул" - додумала Ирина, мысленно поблагодарив поэта что он не высказался так, как позволял себе на ларовых пирушках и забавляясь произведенным эффектом. Пару раз на ее памяти Квинта Эссенция уже разрывало подобным образом, а вот Клавдия с Пиррой к подобным оборотам речи могли бы отнестись без понимания. Она ограничилась благосклонным кивком в ответ на шкуру тигра и, перекатывая из ладони в ладонь яблоко, негромко спросила Минор: - Может, имеет смысл распорядиться, чтоб доставили сразу к тебе?
Квинт: - Благодарю, Минор, благодарю! - как только Квинт понял, что его, как разлаявшегося пса, метлой не погонят, само слово "младшая, меньшая" зазвучало в его устах как ласковое "маленькая моя". - Правильно опасаешься, - еще более оживился он в ответ на улыбку Пирры и резонно заметил: - ибо как я могу быть вторым, если бог не может быть богохульником? Здесь кто-то к вам уже пред-ставал? - с прищуром сатира он оглядел лица. - Вот беда, стоит отлучиться остудить голову, как вокруг женщины тут же начинает вертеться какой-нибудь фрукт. Надеюсь, вам не слишком докучали, и позвольте поинтересоваться, где бы вы расположили такого беспокойного защитника от посторонних поползновений, как я, чтобы он не успел вам надоесть до начала следующего акта трагедии?
Клавдия Минор: - В любом случае его ложа сегодня божественно пуста, - успокоила Валерию Клавдия, и так же негромко ответила дарительнице, - благодарю, Ирина, надеюсь, при случае, тоже как-нибудь угадать твои мысли. Нита смотрела со своей скамеечки растерянно, почти умоляюще, потому что с другой стороны приближался очередной сенатор с женой и дочерьми, явно претендуя чуть ли на весь ряд, но Минор непреклонно отправила её кивком подтащить ещё одно кресло, сочтя, что это ближе, чем отправлять за корзиной. - Напрасно ты считаешь, Квинт, что божество не может хулить само себя. Юпитер, обращающий себя при случае во всякую живность, яркий пример самокритики, - этим намёком на присутствие как минимум одной теоретически невинной юной девы она ограничилась, приглашая сесть около Пирры, - мы посадим тебя стеречь пожар. Делать ничего не придется, почти как нашим доблестным вигилам.
Пуппий: Эрастусу не давали перевести дух. Проклятый поэт, согнавший Фурия, удрал от Стервия и его принесло снова прямо под нос, но уже с другой стороны, и без него насыщенной эмоциями через край. "Чтоб тебе пусто было", - думал молодой человек, глядя, как Фабий выплясывает перед красавицами. Картина заслоняла ему поле зрения, куда бы он ни отворачивался, он не в состоянии был различить ни деталей, ни движений: взгляд застилало то рыжими кудрями, то обрывочными планами по вылавливанию для беседы дочери Фуриев, то воспоминаниями о не менее рыжей женщине, не так давно отхлеставшей его рыбьим хвостом чуть ли не по лицу. Назревала необходимость выйти освежиться или даже сбросить напряжение.
Сидус: При виде вернувшегося Тирра, из-за женщины, по вопросу судя вернувшегося, Сид убрал ногу со скамьи и глянул на объект мечтаний. Волосы были как волосы, да ещё и крашенные небось. Но продолжать тот разговор, который он вел только что, ему перехотелось - ещё передумает насчет завтра и прощай лоси в ватиканском. И чтоб разговор не продолжили грек с пышкой, нашел выход: - О, хорошо что ты вернулся, суровый добыватель свободных мест. Придержишь моё пока я схожу, - и "отлить", помня о возможной нанимательнице, заменил подслушанным где-то, - природа требует. ...оттуда, где раза три его окликнули, тридцать раз толкнули и один раз попытались внаглую облапать, Сид на трибуны не спешил, выжидая, чтоб разговор оставленных утёк в другое русло. И разглядывал скульптуры на всех этажах, пока не наткнулся на самую интересную, неподалёку от фонтана. На безумного египтянина, прильнувшего бездомным псом к ногам какого-то жалостливого мужика Сидус любовался долго, но издалека. Что его так согнуло и накрыло Сид даже думать не хотел, разве что словом "поделом". Сам он так не скулил даже после поджога. Ну лечили и лечили, он скалился на бородатого лекаря и пытался выпустить когти, когда что-нибудь болело. Думать, что им попользовался какой-то слабый, никчемный кинед было противно, но от зрелища в целом Сида попустило до равнодушия. Жалко не было. Но как-то всё становилось понятней, что ли... Когда скульптурная группа ему наскучила, он пошел разглядывать дальше, тем более посмотреть было на что - несколько мраморных поз и жестов он даже запомнил, чтоб повторить.
Кайен: В детстве он такого не делал. Сейчас он словно добирал ощущений, которые тогда вытесняла собственная гордость. Жизнь казалась в то время настолько стОящей вещью, что приманки ей были не нужны. Теперь сердце равнодушно искало повода остаться... Когда жизнь потянула его за желания, он немного подождал, взвесил их с гордостью на другой чаше, прислушался к руке, бродящей в волосах, и чуть повернул голову, целуя сквозь ткань, жадно, как святыню. Только в объятии, сдвинутом чуть выше и сжатом чуть сильнее, начала незаметно пульсировать похоть, намекая на полное приятие внешней видимости вещей.
Вистарий: Вистарий устал стоять неподвижно, но он понимал зверей лучше, чем людей, и ничего неприятного не нашел в очевидном и неоскорбляющем желании. Будь они не здесь, он бы, возможно, допустил произойти тому, чего хотело животное. Но место не позволяло зародиться ответному желанию - Вистарий готов был защитить зверя, а не себя. Он чуть сильнее прижал голову ладонью, но не к ноге, настаивая на направлении. Равенство требовало того, чтоб зверь с ним тоже считался.
Кайен: Кайен вздохнул, поглядел вверх и отпустил. Как отпускало его самого, как отпускала когда-то боль после отравления. Поднялся на ноги и напряг их, изгоняя дрожь из области желудка. Жизнь ставила на место, определяя его выше, чем он опустился перед ней. Отвержение было неприятно, но это было тоже земное чувство, что радовало. Он отвернулся и ушел так же молча. Он сел к Понтию и информировал: - Я поговорил с Квинтом. Вистарию нужен секретарь, - это объясняло и отсутствие Квинта и тему самой беседы - для Салако.
Корнелия: - О, наверное египетский уже не экзотичен, здесь каждая третья египтянка, или любовник у нее египтянин, или кошку дома держит прямо из Египта, боюсь, лотосы им уже приелись, и волосами с сиськами их уже не промнешь, разве что волосатыми сиськами, - Корнелия задумчиво вздохнула и поболтала стаканом в воздухе. - Наши матроны желают нежных втираний золотой пыльцой, массаж пятками горных пум, или на худой конец - железными гладиусами, уж простите, мальчики, не гладиаторами. Хотя если Вепрь возьмет такую за ноги, а Север - за руки и каждый повернет в свою сторону... на сколько ж проблем у меня станет меньше! И добавила греку: - Милый, поверь, это они тебя скорее смутят, а потом поймают и выпьют все соки, а в шкурку завернутся дабы не простудиться! Тетушка Корнелия всегда предостережет добрых друзей, но запирать дверей тоже не будет, если захочешь рискнуть - я выделю тебе комнатку. Евника прыснула в кулачок, но Корнелия не успела ей пригрозить порками, как вдруг вернулся серьезный юноша: - И вот мы снова все вместе! Ты все же решил отведать вина? - она присмотрелась к указанной деве. - Нет, эта милочка ко мне еще не захаживала, но такую рыжую копну я уже видела, у некой Тривии Августы, особы больше загадочной, чем прелестной. Может родственницы, кто их знает, одно точно - рано или поздно она появится в моих термах, если конечно она не привыкла купаться по утрам в Тибре среди огрызков и бездомных. И с серьезным видом напутствовала блондинчика: - Береги природу, мой мальчик, и она ответит тебе взаимностью.
Валерия Пирра: - От ложной скромности ты, как я погляжу, не страдаешь, - отозвалась Пирра, - что, впрочем, даже хорошо. Умерших от скромности и стыда всегда как-то не в пример более жаль, чем погибших от дерзости, - заметила она и, память дорисовала старательно стираемый из нее образ. Вместе с этим как-то сами собой вспомнились Греция, отец, еще одна пощечина сестры... Она беззвучно глубоко вздохнула. "Тривия уже должна была вернуться. Наверное, сидит над своими свитками, - Валерия непроизвольно коснулась щеки, - а, может, уже как раз и провернула это свое дельце..." - Пирра чуть повела плечами, сбрасывая с себя задумчивое оцепенение, из которого ее вывел Квинт, пробирающийся к своему месту. Она улыбнулась Клавдии, угадывая попытку оградить ее от повторных попыток богохульства: - Стеречь пожар...от фруктов - занятие, прямо скажем, на любителя. Правда, думаю, на сегодня все желающие уже продемонстрировали свою заботу о моем правильном питании.
Квинт: - Самокритика бога - иллюзия смертных, - легко отставил руку Квинт, присаживаясь, и продолжал отстаивать свое первенство в дерзости, тем самым доводя дифирамбы Нерону до абсолюта или абсурда: - Боги не хулят себя, они снисходят до земных форм дабы последние имели возможность убедиться в их существовании. А может и не за этим, сужу-то я с точки зрения смертного, - пожав плечами, он углубился взглядом в небеса и со вздохом забылся: - И то хорошо! Стало быть, когда я умру, пожалеть меня точно будет некому, и пожар сможет испепелять любые сады, вздумавшие подобраться к нему слишком близко! А пока я готов испытать твой огонь на себе, - склонил он голову к Пирре, - воду, как ты успела заметить, я умею лить лучше любого вигила, как Нептун. И пусть только кто-нибудь попытается!.. он убедится, что можно тонуть, сгорая.
гладиатор: Их почти не били, если не считать нескольких зуботычин, но кто их когда считал? Каждого из них размалевали, не пожалели краски - спины и животы, кому в черный, кому в синий. Коротышки, здоровяки, старые, молодые, но все как один злы и унижены, и все будут казнены сегодня здесь, на скрипучем песке, провонявшем густой кровью и неистовым восторгом тех, чьи друзья и родные еще месяц назад - в прошлой жизни - рыдали от ужаса, грызя абордажные топоры. Диграм вымазан черным. Перед выходом их нанизали по два десятка, как причудливой формы бусы: каждую левую руку обвязали мягкой петлей, пропустив через нее общую веревку, натянутую с двух сторон вооруженной охраной - две прочные связки. Арена. Тупой звук, глухой звук, шепот предвкушения: они стоят друг напротив друга и кривой трясущийся недочеловек выносит на полусогнутых охапку старых мечей и дубин, заскорузлых от крови и еще невесть какой дряни, что есть внутри у каждого животного вне зависимости от числа ног. Он бросает эту кучу железа в самом центре безупречно желтого песка; это затыкает почтенных квиритов, а веревка натягивается струной, от которой идут еще два десятка струн покороче, вибрирующих в унисон с тонким звоном последнего меча о предпоследний. Диграм знает, что сейчас будет, но он молчит. Удар кимвалов - и невидимая нам рука перерезает веревку, и каждый бросается вперед, к оружию - две волны навстречу друг другу, два прилива схлестнутся. В преддверии нам сказали, что четверо черных и четверо синих получат свободу, и сейчас мы хватаем скрюченными пальцами мечи и дубины, мы сливаемся общей кучей друг с другом и убиваем каждого не своего цвета и через одного - своего, потому что мы все хотим жить, все сорок пиратов, сорок убийц, игроков в кости, пьяниц, храбрецов, матершинников - и каждый врезается в каждого мечом, дубиной, веревкой, зубами и пальцами; мы рвем друг друга на части и кричим громче этой огромной изнеженной туши, что окружила нас со всех сторон и сдавила, крик отлетает от этих белых и гладких стен - чем мы так прогневали Нептуна, что он заточил нас в этот песчаный трюм? С каждым ударом падает еще один, еще и еще, я рублю направо и колю налево, и кричу, и сражаюсь, я буду жить, я убью и тебя, и тебя, я убью каждого из вас..! и во рту вкус железа - потому что в рот мне вонзился клинок и последняя мысль уходит вместе с серой жижей, размазанной по мечу моего синего друга... Я - каждый из тридцати двух. Кривой служка внимателен, и свалку поливают ледяной кислой водой в тот момент, когда остатки черных наседают на нескольких синих. Пираты разбегаются и тот, кто не может идти, но еще шевелится, получает свою плюмбату в живот. Вода частично смывает краску с Диграма и остальных, и они снова могут называть друг друга командой. Распорядитель кричит на своем птичьем что-то благородным квиритам, и Диграм понимает, что до свободы осталось всего ничего - разбиться на пары и убить остальных, кто есть на арене. Он вытирает обломок меча о ногу и идет на Агафа, вытряхивающего песок из глаз. "Красивое зрелище? Не получите. Хуй вам" Диграм одним ударом сшибает ослепленного Агафа с ног и рубит тупым проржавевшим мечом его бычью шею, перерубает белые кольца горла и кровь фонтаном брызжет в лицо; Диграм хрипит, вторя пузырящемуся горлу Агафа; измазавшись кровью и слизью, он снова рубит, падает на колени и яростно отпиливает проклятую голову. Прости, Агаф. Кто-то успел разобраться со своим? Это Морус, проклятый ишак. Диграм швыряет голову Агафа Морусу прямо в руки, и когда глаза проклятого ишака наполняются чем-то, похожим на ужас, Диграм смятым набалдашником выносит ему остатки зубов, ногой бьет в живот и режет уже упавшему горло. Раненому Балакру просто разбивает голову, умным квиритам охота полюбоваться на то, что делает их такими умными? Он вырвал бы сердце, да уже некому. Диграм. Диграм... ...Немножно поехал головой, немножко, опьянила кровь, проникла в глаза, уши, в нос, даже в задницу, кругом она; под визг амфитеатра он складывает тела тех, с кем еще недавно шел на абордаж, складывает, скидывает остервенело истерзанные тела в кучу и взбирается на нее. Ты, Рим, смотри, Рим, я стою на телах друзей и преданных мне и преданных мной, смотри, Рим, на их месте скоро будешь ты, кто угодно на моем, но вместо них будешь только ты, Рим. Диграм швыряет обломок меча в сторону бегущих к нему, и они замирают...
Пуппий: Сначала он еще наблюдал за тремя женщинами через ряд, а потом думал, как хорошо, что не нужно ехать на войну и как плохо, что, не предвидя масштаба пожара, для него опустошили склады только одного откупщика. Кровь стучала во всем теле, когда, выбрав среди отмытых одного на арене, он сам себе поставил на него и чтобы не повторять его движений, вцепился в край своей тоги. И всем телом подавался вперед каждый раз, когда тот атаковал. Сводило мышцы. Взмок затылок. Эрастус под конец уже чувствовал себя им, и грозная улыбка рассекала полное лицо с нахмуренными бровями, когда он разрубал жилы и отпиливал головы. Только стаскивать трупы он уже не стал. А величественно поднялся, свободно распрямив напряженную в бою спину, и вышел отгородиться от шума. Он выиграл. Это возбуждало. Он сожалел только, что ни с кем не поспорил. Во внешней галерее, довольно разглядывая особенно мужественные лица и особенно женственные формы статуй и изредка, хотя и со стойким инамерением, отвлекаясь на людей, он наткнулся на прелестное существо, которое никуда не торопилось и проявляло к статуям весьма сходный интерес. И взгляд застрял. Еще не направляя мысли... просто не отвелся.
Авл Элий: Расчет, в общем, оправдался. Авл прилип взглядом к арене, так и не заметив, что полуобнимающую Марка руку не опустил. И только когда все закончилось, с выдохом откинулся на кресло и вернул руку на подлокотник. И в этом было что-то звериное, что-то от его кошек. Например, именно так и представлялся ему вожак кошачьей стаи, прайда - лев. На утесе. А что утес был из тел убитых - тем лучше. Он бы даровал свободу, о чем и сообщил. Правда, негромко. Слышать могли разве что Марк и Амон.
Ветурий: -И зря,- ответил Марк, так же вполголоса-не удивлюсь если это их главарь - видел, как он следил за боем.. вначале? Не думаю, что он преисполнился раскаяния, благодарности и всего такого и не соберет себе потом еще банду. Посерьезнее. Он не знал, как поступил бы сам. Но на его взгляд, самым правильным было бы - прилюдно даровать свободу, а потом опоить чем-нибудь и сплавить по Тибру с грузом в ногах. Это было бы правильно. Как бы ни было гадко. В этот момент он понял старших. И даже почти посочувствовал им. Ведь не факт, что правильные все решения должны хорошо пахнуть. И то, что ему удавалось оставаться чистеньким, в стороне.. "Бедняжка Электра. Надеюсь, оно хотя бы того стоило". Сестренку стало жалко, но найдя ее все там же, живой и вполне бодрой, Марк почти успокоился.
Дея: На арене сперва немножко попели, это было забавно, все время казалось, что убирающие песок люди будут двигать певца туда-сюда, он будет переходить с места на место, пока не плюнет и пойдет поискать местечко потише. Потом вывели страшных. Ну, то есть, это она так определила для себя - страшные. И, готовая к этому страху и ужасу, досмотрела весь бой как профессиональный арбитр, сама не заметив, когда перестала ждать испуга. Немного царапали изнутри моменты, когда кому-то резали горло - она не любила видеть, как режут горло, она и курицу резала - отворачивалась бы, - но на серьезном и сосредоточенном лице лишь немного менялось выражение от досады на истеричные или подлые действия и до признания точных. Пару раз у нее даже глаза зажглись, один раз она чуть не сказала матушке "смотри, смотри!", да быстро отвела взгляд, положив ей руку на руку, и обернулась опять только когда досмотрела - сказать: - Они убийцы все, не бойся. Но они достойно умирали. В бою. И только когда все закончилось, когда последний стал зачем-то стаскивать в кучу тела а потом влез на них, ей стало страшно.
Сидус: После дней, проведённых за городом, каждый взгляд ощущался задницей. Сид чуял как на него смотрели в галереях, которые он обходил кругами - сально, изучающе, завистливо, умилённо или зло сметая взглядом с пути. Но ему было наплевать на всё кроме статуй. И может быть ещё мечты о лосях. Но все взгляды были короткими, а этот как приклеился. Он повернул голову... и чуть было не сказал "Фаллакс!" до того небедный с виду парень, его разглядывающий, был похож на толстого и обманчиво ленивого кошака из того дома. Вот уж кто точно не пропал во время пожара, так эта пронырливая животина. Сходство было таким забавным, что Сид улыбнулся неожиданно широко.
Andronik: - Милый, поверь, это они тебя скорее смутят, а потом поймают и выпьют все соки, а в шкурку завернутся дабы не простудиться! Тетушка Корнелия всегда предостережет добрых друзей, но запирать дверей тоже не будет, если захочешь рискнуть - я выделю тебе комнатку. Андро кивнул, улыбаясь. - Благодарю, но..нет. И дважды спасибо за предостережение. У меня есть где остановиться в Риме. Не теряя шкуры. Очень хотелось сказать про виллу у моря..но он боялся спугнуть удачу.
Пуппий: недонежное, недоугловатое, оно обернулось и так улыбнулось, что заронило подозрение в знакомстве. Отсутствие всякой робости тоже впечатлению способствовало. Смущал тот факт, что Эрастус не мог вспомнить, где его видел и, таким образом, не мог определить ни статуса, ни намерения. Чуть приподняв брови, с улыбкой, непроизвольной от удивления и поэтому живой и даже радостной, Эрастус пригнул голову и позвал жестом.
Фурия: Пираты... Впервые с тех пор как вернулся Луций, она задумалась о том, где он был. О том, как спешно он покинул дом по делам, едва переступив порог, о его ночном разговоре с отцом, об отлучках на ночь, о новом шраме "оттуда" и свежем порезе на боку, о той попытке заговорить об отце, жалобе, которую она пресекла. Она не была женщиной даже настолько, чтоб поддержать его попытку в чем-то разобраться?.. Все, на что ее хватило, это поставить условие: "говори или не ной!" На арене варилась такая каша, что даже представить Луция в подобном бою было страшно. А он бывал в таком бою. И, наверное, не один раз. А когда на арене остался один человек, от ирининых размышлений и сомнений осталось только одно чувство: "Луций, неужели ты привез в город этот кошмар?.. Смотри, как бы тебе не пришлось лично его убить."
Сидус: Ему всегда улыбались в ответ, но улыбку такого как Фаллакус он видел впервые. Тот, домашний, только тибрил луканскую колбасу, но делал это так, что пороли за это поварят. А у Сида однажды стянул клешню омара и омара он так ни разу в жизни и не попробовал. А этот ещё и чего-то хотел. Сид подошел и, вместо аве, кивнул на статую, которую разглядывал: - Геракл, разрывающий пасть писающему мальчику. Не знаешь - кто они? Там не подписано.
Пуппий: Что существо откликнулось на зов и даже первым заговорило, оказалось неожиданным. - Не знаю, - признался Эрастус без тени смущения и даже не глядя на скульптуру. - У меня встречный вопрос: ты когда-нибудь художникам позировал?.. Если бы я отвел тебя... скажем... к Вистарию... вполне возможно, что однажды ты не задался бы вопросом "кто это", глядя на статую. Он рассматривал существо вблизи, понимая уже, что к нему привлекло. Мальчик всем своим видом противоречил мужественным лицам и женственным формам, и глаз, привычно цеплявшийся за привычное, отдохнул на нем. - Ты выгодно отличаешься от современного искусства.
Сидус: Уже на третей фразе Сид заскучал. Подкатывал нобиль привычно, но как в том так и в этом доме где было взять столько своего времени? "Ага, сводил бы... со стаей панонийских псов. Да они тебя на дерево загонят...". Склонив голову к плечу, он осмотрел сверху вниз и обратно этого курносого, не старше его прошлого господина и едва ли моложе настоящего, и уж всяко симпатичнее тех стариканов, что приставали на первом этаже. - Это вряд ли. Мне только что сказали что я тощеват, - ответил со вполне искренним сожалением.
Пуппий: Эрастус пытливо вгляделся в личико, слегка покоробленный намеком на свою комплекцию. Но опечалился мальчик, кажется, на свой счет, и взгляд Пуппия сполз по шее под тунику. От неуверенности его не осталось и следа. - Кто это сказал? Повар? - спросил он. - В таком случае, я бы не принял от него комплимента. Всегда сожалел, что боги меня этим недостатком не наделили, - он вздохнул, усмехнулся и положил руку на плечо юному созданию, шевельнув пальцами чтоб задеть открытую кожу.
Сидус: - Приятель с симпатичным гладиусом, - покосился Сид на руку на своём плече и угол рта сам приподнялся в лёгкую усмешку. Коты всегда наглели. - А что, хороший скульптор? И кем бы я мог быть? Нарцисса мне уже предлагали, но я отказался. Умирать над ручьем от жажды как-то туповато.
Пуппий: - Большинство гладиусов на одно лицо, - утешил мальчика Эрастус с пренебрежительной гримаской, - разница между их владельцами состоит в умении ими пользоваться. Это очень хороший скульптор, тебе никого не пришлось бы изображать - изображать будет он, - пальцы слегка поглаживали кожу, как у человека, усыпляющего на коленях ребенка. - А от приятелей с... застоявшимся вкусом... лучше избавляться: такие люди могут выглядеть симпатично, но они чаще испорчены, чем надежны.
Нерио: - В Британии хорошо, на остатки последнего жалования я куплю тебе теплую шкуру, кутаться, - Нерио даже засмеялся негромко и, насколько позволяла лектика, потянулся, сбрасывая с себя накатившую вдруг сонливость: - Надо будет отведать у тебя чего-нибудь, раз хороший повар. Хороший... Что-то они там разорались, - Нерио протянул, задумчиво прислушиваясь, и кивнул. - Если конюх не будет против, я поговорю с Меценатом завтра днем, огородики будут наши. А теперь мне пора, навещу дом нашего парфянского друга - и в лавку... работать. >>>>> к дому парфянского посла -----------------------
Кассий: Пока он там обретался, он понемногу втянулся в происходящее как один из ланист, как лекарь какого-то великана, чьи болячки сами по себе кричали, блюя гнойниками и бесстыдно разевая края ран. Сам голос больного уже воспринимался как шум прибоя или водопада, который нельзя заткнуть, иначе тот задохнется, и просто надо переорать, чтоб тебя услышали те, кого ты слышать не должен, по статусу. По внутреннему цензу. Ради того, чтоб сохранить способность думать. Из соображений безопасности. Не только своей. Казни - это сущее наказание. Это драка за декорациями актеров, которые вот-вот выйдут в просцениум любовниками. Гонят туда, носят оттуда, выдавливают вторые глаза и говорят на той латыни, что понятна любому однажды сходившему в рукопашную, будь он хоть пикт, хоть сер, а если доносится голос, отдаленно напоминающий связную речь, то требует обьедков. Если б кто-то написал об этом короткую пьесу, она растянулась бы на полдня непредусмотренными паузами на отхохотаться зрителям, свернутым от колик. Просто Кассию некогда было смеяться. Даже его тога уже была в крови - он едва не упал на чью-то тушу, перегородившую на носилках проход. "Кудааа!" - кричишь уже не отличаясь от засосавшего тебя водоворота ни цветом ни тембром, и тебе отвечают, что это снова выносят остатки кому-то, кто остался вне и сохранил иллюзию человеческого облика.
Сидус: "Про испорченность ты знаешь немало, как я погляжу..." больше почувствовал плечом, чем подумал Сид. Сейчас ему нужно было только на жетон, но стоило ли размениваться на такую мелочевку, как уличный..? А у этого пухлячка ни на пальцах, ни на запястьях, ни на шее не было ничего, что можно было взять сразу, "цепь конечно, не подарит..." Но оружия не было тоже, и Сидус прикинув так и эдак, решил. И посетовал, глядя на статую: - И зачем ты заговорил про повара и вкусы? Я есть захотел, горячего, а не то, что тут толкают. Теперь пару боёв пропущу, к тому же я из пригорода и не знаю где поблизости приличные термополии...
Пуппий: - Что поделать, таков уж, как видишь, мой недостаток - думать прежде всего о поваре, - игриво подмигнул Пуппий, скользко приобнял за плечи, поворачиваясь чтоб идти, и плавно сполз ладошкой по спине. День если не начинал удаваться, то тешил. <>>>>>>>>>..термополий
Электра: Электра коротко кивнула Ветурию, которого увидела в толпе , слова же Луция коснулись лишь самого края ее сознания, не оставив там заметного следа. Она сделала еще глоток вина, оно уже не было таким приятно-прохладным, нагревшись на солнце, ей и самой бы хотелось спрятаться в тень от неумолимых лучей. На песке разразилась кровавая бойня, она ощутимо чувствовала запах крови, который, казалось пропитал все вокруг. Наэлектризованный от напряжения воздух, людской шум, все это поглотило Электру и ее голова внезапно закружилась, и она тихо прикрыв глаза обмякла, уйдя в беспамятство, уронив голову на плечо Луция.
Тирр Серторий: Тривия Августа? Тирр все равно не знал этого имени, но сообщить об этом Корнелии не успел - на арену высыпались пираты. Когда стенка бежит на стенку и сражается - это понятно, это бой за жизнь, хоть сколько-нибудь честный, но дальше Тирра охватило самое настоящее отвращение. Пират расправлялся со своими, со знанием дела, видимо, не последний среди них человек, судя по реакции того, в кого он бросил отрубленной головой. - Он специально стоит по колено в нарубленном мясе, но кого он запугал? Квиритов, которые сейчас потребуют ему рудис? Или устроителя, который под страхом смерти будет вынужден его дать?
Корнелия: С середины того хаоса, что творился на арене, Корнелия велела Евнике и остальным рабыням из свиты закрыть глаза и не смотреть на кровавое помешательство, и сама смотрела одним глазом, едва ли не сквозь пальцы - просто чтобы знать, когда это кончится. И когда мясник влез на кучу освежеванных, сказала сквозь зубы, окидывая взглядом вопящие трибуны: - Боги, боги, если ему дадут рудис... чтоб им всю жизнь потом в кипятке купаться да натираться ежиными шкурками. Хорошо, что твоего дружка позвала природа, - толкнула она Тирра. - Он не выглядел слишком уж крепким желудком. Евника, милая, налей нам, не разбавляя... глаза можешь не открывать, если не хочешь.
Луций Фурий: Наблюдать, как бывшая команда выбирает крысиного волка, было почти удовольствием, если б не оттенок презрения "бей своих, чтоб чужие боялись". Луций был далек от недооценки, он понимал и роль Фортуны в своей победе, и пользу лишней славы, и тем не менее злость на отца улетучилась: в его, Луция, жизни были люди дороже этой жизни. Поэтому даже презрение понемногу переродилось в грусть. Он взглянул на Электру, пытаясь понять, это ли она имела в виду, когда говорила о выживании любой ценой. Под нежной внешностью скрывалось... что? Здоровая практичность? Или женщина, которая, став матерью, сумеет пожертвовать жизнью ради ребенка, так же, как, по общепринятым убеждениям, любая женщина? Ответом она выронила вино, он едва успел подхватить стакан, и мягко легла на плечо. Тут он понял, чего не разглядел за чертами лица и собственными мыслями: бледности. Он резко оглянулся по сторонам, вертя только головой, чтоб не обнаружить ее обморока перед всеми, кто после боя обязательно взглянет сюда. - Воды! - бесшумно приказал ближайшему охраннику красноречивым жестом и артикуляцией (голос потонул бы в реве трибун). Он повернулся потом к отцу, пронеся взгляд мимо победителя, и негромко сказал: - Не бойся меня, отец. Бойся моих врагов. Воды принесли быстро. Обмакнув салфетку, он вытер Электре щеки и лоб, задевая ухо, обмакнул снова и коснулся шеи. Что случилось с женщинами Рима за два, ну - три года?.. Или стоит задать вопрос по-другому: когда он перестанет сравнивать женщин с сестрой? - Нельзя показывать слабости, - тихо прошептал он Электре, едва дрогнули ее веки.
Сидус: Уверенность и жесты толстячка, а особенно - походка, подтвердили что Сид не ошибся. Этот кошель с ушками, вероятно, был тугим. И молодым, что слишком выгодно отличало его от прочих, чтоб выскользнуть из под руки. Как бы там ни было, а обеды и задел на будущее ещё никто не отменял и Сидус улыбнулся: - Не такой уж это и недостаток. />>>термополий
Клавдия Минор: - Хвала богам, у меня ещё остались какие-то иллюзии по поводу этого мира, - улыбнулась Квинту Минор. Но тут на арену выпустили настоящих зверей и улыбка, постепенно каменея, превратилась в презрительную, а к середине зрелища стала тенью у губ. Досмотрев, Клавдия сухо потребовала у рабыни воды и, смочив пересохшее от частого дыхания горло, вместе с большинством амфитеатра сказала достаточно громко: - Рудис! Она знала что он чувствует, этот, на горе из тел. Знала слишком хорошо, хоть ни разу не держала в руках меча, даже в гимнасии. Но смотреть на арену дальше было невыносимо и она отвела взгляд на ряды, посмотреть на реакцию тех, кто сегодня были по эту сторону и на этом основании считали себя людьми. И реакция, в принципе, была предсказуема... включая поведение возможного зятя. "Вот что значит выходить без служанок... рискуешь выглядеть нелепо" резюмировала про себя, а вслух заметила: - Хмм... о чем я и говорила - хрупкость. Электре, кажется, стало дурно. Бедная девочка, такая жара... Пирра, вина с водой? Ирина, Квинт? Или послать рабу принести похолоднее... "или недомогание Ветурии достаточно женское, чтоб невзирая ни на что очень быстро ловить мужа...".
Электра: Холодная вода освежила ее, открыв под собой мягкие движения Луция и она моргнула, стараясь как можно быстрее сесть ровно. Когда ей это удалось Электра улыбнулась, извиняясь за происшествие - прости, я не хотела ставить тебя в глупое положение. Она жестом попросила еще воды и оглянулась, не заметил ли ее кто ее слабости. К несчастью, его заметили и Электра окончательно взяла себя в руки. - Ну вот, еще одна сплетня только что родилась - она горько ухмыльнулась.
Луций Фурий: Боги, ну чего он от нее хотел-то? От девочки с нежной кожей? Если Лар был не крепче, а его и то порой хотелось прикрыть собой и отнести на руках?.. - Мы живы, пока о нас говорят, - улыбнулся он утешающе, опираясь о подлокотник в ее сторону, и глядя на нее почти снизу. В отличии от Лара, она пришла в себя быстро. Слабость, подумал Луций, сама по себе еще не порок. Порок - подчинять ей окружающих... А этого даже за Ларом не водилось, при всей его сопливости. - Кровь? - спросил он. Это и в самом деле были ей не два дурака в гимнасии. Но обморок при виде крови - еще не ответ на вопрос, как она реагирует на бойцов. Нет, щадить ее он не думал, по одной простой причине: если она не выдержит его сейчас и ему придется прогнуться, как о невесте о ней можно будет забыть, ибо супружество тогда стало бы пыткой для обоих, да еще и отягченной ложью. - Побоище - это всегда неприятно. Кто сейчас в Риме самый почитаемый среди профессиональных гладиаторов? Ей подали воды.
Электра: Электра отпила воды и повернула голову к собеседнику. - верно, разве что некоторые только и живут, что разговорами. На следующий его вопрос она отрицательно кивнула головой. - кровь? Нет, отнюдь, скорее жара и возможно усталость. Вообще, это редко со мной случается, так что можешь не обращать внимания, все хорошо. - она уже себя чувствовала как прежде, лишь легкая слабость напоминала о случившемся. - ну сейчас многие говорят о Спикуле, хотя сама я его, признаюсь, не видела, но слышала, что на арене он лучший.
Валерия Пирра: Пирра успела ответить на последнюю реплику Квинта только усмешкой - внимание ее отвлек начавшийся бой. От того, что происходило там, на песке, задорный и веселый огонек в глазах Валерии исчезал все больше, так что взгляд, наконец, сделался неподвижным и твердым. И даже сам цвет глаз, казалось, стал темнее и глубже. Бой был жесток, Пирра почти жалела, что смотрит. Но так всегда: глянешь - и не можешь оторваться, это зрелище ужасает и сковывает. И, как обычно в таких обстоятельствах, она осознанно подобралась и внутренне призвала все свое защитное равнодушие. Она ничуть не удивилась, когда толпа начала выкрикивать "рудис!" Пирра перевела тяжелый взгляд с груды тел на трибуны: - Да, пожалуй, ни то, ни другое не повредит, - отозвалась она на предложение Клавдии, - второй обморок за пару дней, - едва заметно кивнула в сторону Электры и тщательно скрывавшего суету Луция, - то ли жара, то ли мужчины Рима слишком горячи... В любом случае, не хотелось бы стать следующей...несмотря на то, что рядом тот, кто так свободно управляется со стихией воды, - и Валерия слабо улыбнулась в сторону Квинта.
Луций Фурий: В то, что кровь тут совсем не при чем, не верилось, отговорка тоже была ларова: "душно," разве что прикрывал он ею другие причины; но Луций счел, что с этим разобрались. - А что ты скажешь... например, о Севере? - что ж, если это была не кровь, то почему разговор не мог принять подобное русло. Как-никак сестра... "Все. Хватит," - оборвал мысль Луций, и тут вспомнил, что вышли они с Электрой не завтракая. Все к одному - хрупкое сложение, кровавая баня, жара и полубессонная ночь, да еще и без завтрака. Он отхлебнул из отставленного на дальний подлокотник стакана, снисходительно усмехнулся: - А, кстати. Может, снова вина приказать? И фруктов к нему... и сыра?
Квинт: Квинт согласно и благодарно подмигнул Пирре. - Можно и вина, - сказал преувеличенно деловым тоном старого забулдыги, которому наконец-то догадались предложить, и, точно он в течении боя лишь тем и был занят, что хладнокровно выжидал паузы для своей реплики, прищурился на Клавдию: - однако не жди, что я так просто сдамся перед твоими иллюзиями! Я чувствую себя лично задетым, когда богов в моем присутствии благодарят за совершенно бесполезные подарки, выгодные только им! Только взгляни, перед нами же яркий пример божества, - начал он лекторским тоном. - Видеть это мы можем по следующим признакам: первый и основной - смертные у него в ногах. Второй, косвенный - у богов нет друзей. Третий ждать себя не заставит - завербовать его не сможет никто. А тот, кому он позволит так думать - обречен, если не станет его игрушкой... впрочем, и тогда обречен. С вопросом, зачем он здесь, проще обратиться к тому, чья ложа сегодня пустует - я убежден, что ответ подойдет и этому. И я даже... даже я боюсь предположить, почему их здесь не двое... Ему было совершенно не до Электры, когда он был в окружении не менее красивых женщин.
Клавдия Минор: Нита, бледная как льняная салфетка которой она укрывала он солнца корзинку, засуетилась, подавая. Клавдия даже не знала, что смуглокожие могут так бледнеть, и с беспокойством глянула на рабу, веля негромко: - Нита, ты тоже можешь позволить себе немного вина. Потом сходишь за водой к фонтану. Пирра, видимо разгоряченная боем, острым язычком подтверждала, что поведение на домашнем обеде случайностью не было, но Клавдия, считавшая, что кто как ни женщина может позволить себе разнообразие манер, только улыбнулась: - Помнится, в юности я тоже чуть было не упала в обморок - когда продавец назвал цену виллы, которая приглянулась мне в Греции и не слишком нравилась мужу. Но в том случае обморок бы не помог. Пришлось выстоять, - закончила с усмешкой. Безрассудные, как всегда, речи поэта, к счастью, перекрывал гул амфитеатра, и Минор не стала перекрикивать этот гул, отвечая: - Один присутствует, а другой отсутствует по одной и той же причине - злое похмелье. Меня больше интересует стоит ли человеку стремиться стать богом, если скорби - одинаковые.
Меценат: - Если ты встретил Вистария, милый, то где ж он?.. - с неудовольствием Понтий взглянул на Кайена. - Квинт у тебя умыкнул и пристроил повыше? Это не то, что Вистарию нужно. Стратегий он не оценит... - но бой начался, прерывая выговор, и утверждая его продолженье: зрелище стоило, чтобы Кайен обменялся местом с Вистарием. - Ни о себе не подумал ты, ни о нем, - в окончании боя заметил Понтий, порою глаза отводить принужденный. Что поразительно в скульпторе было, так это острой ранимости смесь и холодного взгляда. - Это война, - пояснил он задумчиво сыну. - Бой, как он есть, без прикрас, без доспех театральных, не закрывай же глаза, как твой слабый родитель: тот, кто глаза закрывает, удара дождется.
банныепринадлежности: - Рудис!!! - Ру-дис! Ру-дис! Ру-дис!!! Тихо: - Он убьёт их всех? Не громче: - Хоть сколько-то да убьёт...
Кайен: Кайен поджал губы и, завидев выходящих на песок бойцов, принялся полировать ногти. Вскидывая ресницы в течении боя только чтоб убедиться, что до конца еще далеко, он один раз случайно угодил взглядом на трибуны, что дало ему повод в конце небрежно буркнуть: - Вон он твой Квинт. А где твой Вистарий, я не знаю, - и капризно изогнул бровь: - я хочу умереть.
Фурия: - Ну, в горячности Луция упрекнуть трудно, - заметила Ирина, чуть улыбнулась и добавила: - в излишней холодности, впрочем, тоже. Могу только от души пожелать любой, кому он придется по вкусу, вовремя заметить, что фрукт это ядовитый. С виду догадаться трудно, однако в разговоре... Она в обмороки не верила. И сочла, хоть и не успела увидать, что там произошло, что брата просто пытаются увлечь. Ее это если и заботило, то уж никак не опасениями, что у Луция может затмиться разум, а скорее как зависть: вот ее увлечь никто не пытался - так она считала, попытку молодого Пуппия не сочтя заигрыванием... но тут ей вспомнился загадочный подарок от неизвестного и она задумалась.
Валерия Пирра: - Сдается мне, что ко всему ядовитому можно подобрать противоядие, - без всякой задней мысли ответила Пирра. - Я имела шанс побеседовать с Луцием Фурием в доме сестры. Однако, в тот вечер боги, видимо, были ко мне милостивы, разговор наш был коротким, и я чувствую, что если и отравлена, то ровно настолько, чтобы любоваться, но не умирать, - Валерия рада была иронизировать над собой и отвлечься после тягостного впечатления от боя. - К тому же, - она открыто посмотрела на Ирину, пытаясь и в ней зародить этот смешливый тон, - яд, видимо, сильнее действует на жаре и на более хрупких созданий, - она более очевидным, чем до этого - Клавдии, кивком вновь указала на Электру. Помолчав с одной из самых веселых улыбок на лице, она вдруг поймала еще какую-то мысль и сказала со смехом, уже не в силах сдерживаться: - Хотя, возможно, мне вновь повезло, и сегодня попались фрукты, совершенно не желающие меня отравить, а только накормить, считая, что выгляжу я недоедающей.
Ливий Курион: В который раз - в сотый? в тысячный? - ему приходилось смотреть. С тех пор как отец взял его, семилетнего, на бои памяти его деда. Не отворачиваться, не плакать, не дрожать, не закрывать лицо, не отводить взгляда, нет. Нет. Нет. Ты же римлянин, ты патриций, ты мужчина, ты должен и можешь. Ты должен. Ни женщину, ни ребёнка, ни цветок, ни тишину. Ты должен любить смерть. Ты пойдешь на войну. Будешь убивать в рукопашной и из-за угла, в чужих домах и в собственном, чужих и своих... ...он помнил как привезли среднего. Бледного, как будто та вшивая провинция высосала из него всю кровь. Кому была нужна провинция? Им? Им нужно было озеро, всего лишь чистое озеро, чтоб сидеть и ловить в нём рыбу в солнечный день. Но ему приходилось смотреть. Раз за разом. На пирах, на арене, в палестре, в легионе... Человек ко всему привыкает. Привык и Ливий, презирающий физическую силу, равнодушный к смерти пока она, как часто бывает с женщинами, не полюбила его - равнодушного. В этот, какой-то там раз, Курион досмотрел, привычно не дрогнув ни единым мускулом, и медленно встал, обводя глазами амфитеатр. - Рудис. Выждал, пока вой толпы, хлестнув в небо, побеспокоит богов, и так же медленно сел. Потребовал воды, раба с флабеллумом и сдвинул с груди и плеча тонкое траурное полотно. Теперь, по прошествии стольких лет, после всей этой крови, ему даже не надо было скрывать под тогой тунику. Спина была сухой.
Квинт: Меня больше интересует стоит ли человеку стремиться стать богом, если скорби - одинаковые. - Сдается мне, что ко всему ядовитому можно подобрать противоядие, Да что же это такое, опять все взгляды тянулись к Фурию, уже и прямым текстом этим женщинам говорят не влезай убьет, а им как медом намазано. Квинт обреченно махнул рукой Клавдии Минор, будто призывая в свидетели: - Что упреждать того, кого манит опасность! Я тоже, пригубив, не стал бы уверять вас в коварстве этих струй - налейте мне еще - за каждый мой просчет напиток сей прощен, он кружит голову, уносит в эмпиреи и я опять спешу глотнуть его скорее, не слушая, что мне о нем наговорят... а поутру, когда внутри вскипает яд... Да что там говорить! Все знают этот путь... я, если думал бросить пить когда нибудь, то вспоминал его коварные замашки, да с жаждой все они мне не казались тяжки. Мы думаем о нем, что знаем его, но... не знаем, что о нас подумает вино...
Публий: - Шкуррра... - радостно муркнул По и не стал уточнять каких именно блюд хотел бы напарник от Такитуса. - Работать... надо. Не переутомляйся, милый, - махнул вслед, - нам платят чтоб мы убивали, а не убивались. Орали в этот раз просто невыносимо. К тому же саднил порез. А покупку всё не несли. Публий щелкнул пальцами и за занавес, став на колено, заглянул Тощий. По протянул ему запястье и раб припал к нему, осторожно целуя вокруг повязки. Публий какое-то время бездумно гладил его здоровой рукой по жестким волосам, разгоняя нетерпение, потом резко дернул: - Ну хватит! Хоронят они его там что ли?! И пошел узнавать лично. С носилками он столкнулся почти у самого входа, но окрик "куда?!", да ещё знакомым голосом, заставил резко переменить планы и импровизировать на ходу: - Кассий, дорогой! А я ищу тебя, ищу, - всплеснул руками Публий, мягко просачиваясь под взгляд патриция, - мне сказали что ты где-то тут, руководишь... О, у тебя утомленный вид, ещё бы, такая суета со всеми этими играми! Тем более будет кстати отдохнуть. Послезавтра у меня симпосиум, в честь переезда... Кассий, дорогой, брось этих дурней, не смотри на меня как на стенку, скажи же, тебя ждать? - чуть надул губы.
Кассий: В ответ окрику окликнули с взаимно неприятными модуляциями. Звук был чужой здесь, усугублял какофонию, и первый нашедший его источник взгляд был брошен если и впрямь как на стенку, то с намерением проломить ее, не иначе. Что это было замечено в такой мягкой форме, помогло вспомнить человеческую речь. - Ррразумеется, - свел в одно слово Кассий все противоположные ему по смыслу соображения. Шумно и медленно втянул носом воздух и деревянно улыбнулся, понимая, что нашел ответ, который уже вечером сочтет правильным.
Публий: - Вот и славненько, - свернулся в мягкий неширокий кокон Публий, ускользая за носилками на приличном расстоянии, - руководи, руководи, не буду мешать, у меня ещё тоже делааа... жду. ...и когда его, наконец, вынесли и переложили в лектику, а рабы, кряхтя, подняли и понесли, вслед им кинули имя: - Фарнак он, записано тама было... Публий дернул губой и к ногам служек полетели монеты, мелкие, стряхнутые как пыль с ладони. >>>Дом лекаря Левия
Гней Домиций: >>>Термополий Чем ближе они подходили к амфитеатру, тем больше трезвел Гней и тем меньше ему туда хотелось. Но как нельзя было убежать от своего имени и положения, так невозможно было, живя в одном городе, бегать от Авла. Он же решил.. он же всё решил. Поэтому Домиций остановился ненадолго только у фонтана в галерее - подставить под струю голову целиком и, встряхнувшись, обдать брызгами Юлия. И всех вокруг, включая Вситария, которого он заметил только смущенно оглядываясь кого ещё окатил.
Юлий: >>>Термополий Юлий отфыркнулся быстро, чтоб не заметили кому не нужно что он на Агенобарба фыркает и первый порыв плеснуть в ответ тоже придушил, пока рука к струе тянулась. Долго она как-то. Хотя трезв он был как этот, как его..ну пусть будет пруд. Вот тут-то он и оценил подвиг Агенобарба-старшего, который Богоподобный, на пиру и подобные же нетрезвые экспромты Эссенция. Сейчас из него ничего стихотворного бы не вытащили, кроме разве что пары матерных стишков, из которых несколько слов он все равно бы не вспомнил и заменил невнятным бу-бу или парам. Голову под воду засунуть все-таки пришлось, чтобы не думали, что это он Гнея в фонтан макнул. Хотя кому могла прийти такая мысль? "Кому бы ни пришла, главное, чтоб не пришла"-заключил Юлий, засовывая голову под струи. Это, в общем, было приятно - жара.
Вистарий: После ухода Кайена было так спокойно, что эпизод тут же почти забылся, память осталась только у ладони - о форме черепа, и Вистарий медленно бродил от статуи к статуе и сравнивал головы, угадывая под каменной массой кудрей направление костяных швов. В одном из лиц обнаружилась вопиющая на его взгляд асимметрия, и ему пришла идея завести у себя пару-тройку черепов... а может, и кисть куки. Он пока не начал обдумывать, где это взять. И помешали брызги, прилетевшие от фонтана. Он встрепенулся, оборачиваясь, уверенный, что египетский мальчик вернулся и шутит, и одним широким шагом ринулся приложить ему руку к затылку уже далеко не с познавательной силой.. То, что он заметил и осознал ошибку, задержало его в намерении только на какой-то миг. Смутно вспомнив, что этот Салако - не Салако, он успел только сдержать удар, а не намерение. И, зачерпнув горстью воды, бросил ее мальчишке в лицо. Он был рассержен.
Гней Домиций: - Бррр, - встряхнулся ещё раз Гней, когда окатили. Но посмотрел в лицо и... - Эй! эй! я же нечаянно! Извини... - и только тут понял, что бросил скульптора где-то там, на сенаторских, не предложив даже пообедать вместе "с каких пор я перестал замечать людей?! но там же, на арене, такое..." - Ты здесь пережидаешь казни или отобрали место? Я обратно к арене, присоединишься?
Вистарий: - Да, - ответил Вистарий на предложение и отразил: - извини, - холодно, не опуская глаз, только потому, что понимал, что такое случайность. От чего уже начал овладевать собой и объяснил, потихоньку теряя резкость: - позвали... Остальное "не знаю зачем" было лишним и пришло на ум только как повод отвести взгляд. Поискав глазами, он поглядел на ладонь, с которой смылось ощущение черепа, и вздохнул. - Я хотел бы иметь скелет.
Юлий: А между тем то, что не сделал юлий, все равно произошло, и уж от кого он подобной наглости ожидал меньше всего, так это от Вистария. Тихоня вроде, собственной тени боится, и тут такое. Юлий не просто удивился, он ОЧЕНЬ удивился. Так что следующей фразе про "иметь скелет" он не удивился уже совсем. Мало ли у кого какие фантазии.
Гней Домиций: - Скелет? - обрадовался Гней возможности исправить невежливость. - Тебе не срочно? Если подождёшь пару недель, я пришлю. Мне осталось разобраться с коленом и строением плеча, череп мы прошли уже недвно с естественником... а, кажется ещё что-то по поводу большого пальца было, там интересно... Э, в общем не больше двух недель. Кстати, твоя скульптура, ну, нимфа грустная... ты не против если я отправлю её надгробием гетере Дахи? Очень печально, её убили, красивая была женщина, пусть люди помнят, глядя на скульптуру...
Вистарий: ...Легко все происходит, когда говоришь и тебя слышат. Он качнул головой - в чем дело, он вообще не ожидал столь скорого обещания, и, разумеется подождал бы пару недель. - Нет, - отозвался он на вопрос, подумал, что могут понять как отказ и добавил: - не против, - он ни женщины этой не знал, ни принципа этого, по которому людям ставили надгробия, не понимал, но если это был повод делать, он делал, а если у него что покупали, не спрашивал, для чего.
Авл Элий: В шуме было слишком плохо слышно, а кричать не хотелось, Авл вернул руку где была и прощекотал в ухо -уверен? Можем поспорить. Или у тебя свои люди среди тех, кто их привез? Элий намекал на сестру марка и ее очевидную теперь всему Риму интрижку с младшим фурием. Да и лишние деньги бы не помешали.
Гней Домиций: Гней кивнул и пошел на сенаторские, твёрдо решив посмотреть только не присоединилась ли к матери Домиция, но, пока высматривал из прохода кто там с ней - а, да, та самая яркая и римская из трех греческих сестёр, пока пытался поймать взгляд Квинта, чтоб поздороваться с учителем не толкаясь в рядах... увидел такое, что застрял в проходе с перекрывшим горло "почему?". Его даже подвинул кто-то, проходя, а он всё стоял. Авл шептал что-то Ветурию, положив руку на плечо, как будто мало этого кастрата сидящего в ногах, и значило это, что дело просто в нём, в Гнее, а не в том, что... и почему-то это было больнее всего.
Юлий: Взгляд натянулся струной все туда же и гней встрял похоже надолго. И причина ясна как день если за этой струной проследить, хотя что там.. И юлий рискнул добрым к себе отношением, ради того, чтобы спасти положение. И возблагодарил того, кто слишком широко вино плеснул. Он тронул руку гнея, незаметно царапнув его ладонь и произнес отчетливо -на кресле вино, господин. И собрался вести к первым рядам, с которых не было бы видно этих двоих. Прямо перед ними. Любовников обнимают не так. По другому и тело и расстояние. Может, услышит о чем говорят и успокоится. Не торчать же им тут вечно В худшем случае прогонит, но после цацек не обидно. А хотел бы браслеты забрать, сделал бы это еще в термополии. Он и потянул за руку, едва заметно. И был готов к тому, что ее отдернут.
Ветурий: -мои свои люди не мои,- произнес марк задумчиво. Неожиданно приятно было что авл уже не уходил от контакта. Хорошо себя чумным не чувствовать, все-таки.
Гней Домиций: - Да что ты...! - дернулся в сторону Гней, гневно оборачиваясь к Юлию, про какое вино он говорит сперва не поняв, потом притиснул его за талию так, что в нем, кажется, что-то хрустнуло и так и дошел на свободные места. Он ведь хотел увидеть? И хотел показать? Что ж. Тем более что места хватало и скульптору. И только когда сел, глядя ровно перед собой, негромко сказал: - Спасибо.
Вистарий: общество их начинало казаться Вистарию странным. Он и в первый оклик себя к этой компании не причислил, а сейчас, после извинения и обещания - уже казался отчужденным. И чуть ли не прихлебателем. Без обозначения словами. Непонятные молодые люди, с их неуловимыми мотивами. Что он здесь делает? - пытался он понять, глядя искоса на Гнея Агенобарба и не замечая, как находит ответ в наблюдении. За игрой лица без привязки к смыслу. За положением фигур. Композиция "разлитое вино", один удерживает другого. Пройди по улице, не выделяя взглядом никого, и люди вписываются в городской пейзаж как пятна света и тени. Это только жанр. Он не значит ничего, кроме радости мгновения. Жизни здесь и сейчас. Все его искусство было только слепком со следов, оставляемых живым миром в глазах.
Юлий: Не слишком ошибся, то есть никаких последствий его действие не возымело. Ну хрустнуло..мало ли что хрустеть может если обнять крепко. Давно его никто так..вдохнул аккуратно уже устраиваясь у ног. Ребра были целы.
Электра: - О Севере? Ну что могу сказать, он невероятно силен, равно как и удачлив, по крайней мере, его встреча со слоном была впечатляюща. Когда Луций заговорил вдруг о сыре и фруктах, то Электра поняла, что действительно проголодалась, да и вино на пустой желудок могло сослужить ей плохую службу. -Сыр и фрукты- она произнесла задумчиво- а что, это прекрасная идея. - А кто тебе из гладиаторов нравится более всех прочих? - она допила свою воду и отставила стаканчик на подлокотник
Клавдия Минор: "Ядовитых фруктов бояться - в сад не ходить" подумала Клавдия прежде, чем Квинт продекламировал панегирик - вину ли? - и она тихонько похлопала. А потом то чувство, которое всегда безошибочно подсказывало, что её дети нуждаются в ней, развернуло её лицом туда, где сын выглядывал сперва их компанию, а потом замер, как прикованный. И ушел как пьяный. Это были игры, где почти все горячили себя вином и никто, кроме неё, матери, не мог видеть точно что... с ребёнком происходило что-то непонятное. А что может быть непонятного в таком возрасте? Только влюблённость. И направление взгляда сына ей не понравилось до похолодевшего сердца. И до желания удушить Авла Элия собственными руками. "Или чужими" додумала Минор, успокаивая саму себя. - Ты права, Пирра. Почти к любому яду можно подобрать противоядие. Кинед, которого она мельком видела там же, откуда взяла свою Ниту, перестал её раздражать.
Луций Фурий: - Я три года не имел возможности их наблюдать и сравнивать, при том что эта порода актеров меняется очень быстро. Слышал, принцепс как будто пытался заменить смертельные бои постановочными... А я, кажется, предпочитаю теперь, чтоб на арене убивали друг друга мои враги, - негромкий голос замедлился, фраза была достаточно двусмысленной, чтоб он и сам задумался обо всех гранях ее второго смысла. - Впрочем, уверенно могу сказать, что мне нравятся выживающие, - он легко усмехнулся. - Особенно когда я вижу их вне арены. В Риме, когда я уезжал, один такой содержал харчевню... я, кажется, обедал там недавно, - "с братом", - но самого не видел... интересно не изменилось ли чего. Квинт! - вспомнил он, - Квинт жил... или живет в этом доме.
Валерия Пирра: Панегирик был хорош, и Пирра удостоила его аплодисментами и легкой улыбкой. Она перехватила тревожный взгляд Клавдии. "А это, кажется, юный Домиций, который спасал мою неловкую сестренку, когда та упала... - она всмотрелась внимательнее, - вид у него уж очень потерянный..." Валерия угадала молчаливые переживания, продиктованные материнским сердцем, поэтому ответила через довольно длительную паузу: - Однако, пожалуй, справедливости ради нужно заметить, что не к каждому его подбирать нужно. продолжение2
полная версия страницы