Форум » Зрелища » Театр Помпея » Ответить
Театр Помпея
Понтифик: Гней Помпей Великий приказал заложить театр после своего триумфа в 61 году до н. э., здание было освящено в 55 году до н. э. Театр, расположенный на Марсовом поле, вмещал в себя до 40 тысяч зрителей. Театр стал первым каменным театром в Риме, зрительские места и интерьер театра были украшены мрамором. К театру примыкал портик Помпея, где 15 марта 44 года до н. э. был убит Гай Юлий Цезарь, вблизи также располагалась курия Помпея, где иногда проходили заседания сената. расписное на сцене - занавес. он поднимался из пола. парусиновый навес над театром - складной. [more] Храм Венеры-Победительницы в театре Помпея располагался на возвышенности прямо напротив сцены: [/more]
Публий: >>>улица Дослушав жалобы, По растянул рот в тонкую ниточку. Слушать, иногда, было самой скучной частью работы. Он поднялся с ложа и отошел к полкам, где хозяин гримерки хранил коллекцию механических игрушек. Последнее приобретение - маленький пятнистый вол - красовалось на самом видном месте. По повертел его в руках, поставил на стол и сел спиной к собеседнику. - Я, в целом, - усмешка была горькой, - против самоистязания, но глубоко уважал твои чувства к Овису. Но эти, потом... Особенно Гай. Скажи мне, ну зачем после каждой игрушки у которой кончился завод надо биться о стену и восклицать "так это была не любовь?! я снова обознался со спины? о, боги! но почему??", - он качнул вола и тот пошел по столу нелепо раскачиваясь и спотыкаясь. - Знаменитый, талантливый мим, а играешь бездарные сцены. - Можно я это вставлю в комедию? - вздохнули с ложа. - Что? - Публий изо всех сил старался не зевнуть. - Про "боги, но почему?". - Вставляй, - По пожал плечами. - Лишь бы не в драму. И, ради всех богов, рассчитай ты этого Гая. - Не могу. Знаешь какие он мне сборы делает? - Зайчик... зааайчик... - защебетал По, начиная терять терпение, - сборы у тебя будут и без него. Ты такой славный, почему ты не можешь просто подождать кого-нибудь, кого актёрам будет не стыдно играть после твоей смерти? - А как я буду писать?! - Хммм... - то, что у каждой работы свои издержки По понять мог. Понять, но не слушать об этом снова. Он подхватил килик и вернулся на ложе, шепча вздор, щекоча дыханием шею, развязывая пояс... ...упавший со стола вол болтал в воздухе ногами и раздражающе скрипел. Публий скинул на него подушку и потянулся. - Кстати, я был у Вистария, как ты мне советовал. Там такая гииидрааа. Я её хочу. И раз этот дрянной Гай делает тебе сборы, пошли кого-нибудь. Я уже пообещал, что заберу её. Протест был таким слабым, что Публий не услышал его за шуршанием тканей, одеваясь. >>>вилла Белецца
Гай: -Я это не надену.,-он брезгливо отодвинул от себя костюм,- Что значит почему? и объяснил как маленькому -Ну с чего ты взял, что Елена была так атлетично сложена..ну и что, что спартанка, сказано что красивая. А я виноват, что я самый красивый из вас? И что теперь, пусть все герои уродами будут? -Пусть мелкий Елену играет, лицо замазать и нарисовать поверху, парик, одежду позакрытие. А я буду Ахиллесом. И точка.
Нуб: >>>Конюшня Суламиты В театре он всегда знал с чего начинать. Помнил. Даже слишком хорошо. Нуб недолго посмотрел завершающуюся репетицию и обратился к одному из костюмеров. Эти знали всё. На вопросы о постановщике на него посмотрели как на полоумного и, осыпая насмшками, поведали, что Мастер ничего не решает не посоветовавшись с обожаемым. И какой, Мельпомена его декорацией огрей, выход на сцену, если любимец публики и Мастера будет против. И постучали для убедительности по голове. Нуб нижайше попросил указать гримёрку и ему махнули. И он пошел за кулисы, стараясь не смотреть по сторонам, не вспоминать, пытаясь обмануть сердце. За кулисами он не был десятилетия. А я буду Ахиллесом. И точка. ...донеслось в открытую тихо дверь, и Нуб прикрыл её за собой, привыкая к полумраку закулисья. Слава Богу "обожаемый" был не похож. Совсем не похож на того, к кому Нуб послдений раз ходил за кулисы. - Ты будешь великолепным Ахиллесом, - начал с поклоном, и только потом добавил: - Аве. Жаль только - публика послезавтра будет неблагодарная.
Гай: гай кивнул и посмотрел на большого как бык черного уже с интересом. -кто тебя прислал? От этого зависило, предложит он ему сесть или будет страшно, просто безумно занят. Да, он отказывался от почти главной роли, и но, о всемогущие боги..как же надоело изображать женщин! А как только случались греки, начиналось все то же. Мелкий мог не справиться, но давно надо было дать понять этому ..и тут пришла мысль. Расточительная, но должно было сработать. И он стал перебирать в уме оставшихся в живых гетер.
Нуб: Театральные суеверия тоже вспоминались сами и Нуб ответил с небольшим поклоном: - Крайний раз я выступал на пиру у Понтия Мецената. В театрах ничего не менялось. Ни дух, ни нравы. Менялись только лица. И маски.
Гай: -Поонтий?,-заинтересовался Гай, даже развернулся в его сторону, и предложил (указал) кресло -И чего хочет Понтий Стервий?
Нуб: - Понтий? - помедлил Нуб, садясь на свободное от костюмов место. Не дай боги в театре прикасаться к чужому костюму. Скажут потом что подсыпал. От вшей до битого стекла. В театре лгали все. И он, когда-то. С лёгкостью. Но с тех пор прошло столько представлений... - Понтий хочет видеть меня на пирах и дальше. Он тонкий ценитель. И послезавтра, смотря "Трою", наверняка не захочет слушать свист и топот. А они будут, квиритам разве хватит одного дня игр? Оценят ли они игру, если у них ещё запах крови из носов не выветрится?
Гай: -м? и что ты предлагаешь, отложить? или не пускать никого кроме понтия? Уже унизанные перстнями (стащит еще) пальцы двигались в ритм словам.
Нуб: И все-таки чем-то они были похожи. Красотой, капризностью, и уверенностью, что они играют мир, а не мир играет их. Актёр был очень красив и Нуб порадовался, что уже слишком стар для того, чтоб на лице появилось что-то кроме улыбки. И улыбнулся широко, блестя белоснежными зубами, благодаря Всевышнего, что их никому не удалось выбить - все увлекались больше спиной. И колодками. - Я предлагаю остаться артистами во всём. Я предлагаю переиграть весь город. Я предлагаю настоящие бои на всём протяжении представления. И возможность раскрыть твой талант с новой стороны. И поднялся, демонстрируя мускулатуру. - У меня есть напарник - настоящий гладиатор, моложе, он сможет продержаться долго.
Гай: -М.. Идея была интересной. Мускулатура тоже ничего. Если бы он еще лицо чем-нибудь прикрыл, что ли. И помладше бы. -А второму сколько? Вряд ли старый, если гладиатор, мало кто до старости доживает. Но насколько моложе? Гай решил снять с себя ответственность: - А что ты ко мне пришел?,-потянулся, вставая,-интересно, но тебе не ко мне..,-подошел близко, но так, чтоб лица не видеть, - тебе вооон туда. И показал куда. .... А дождавшись, когда выйдет, поманил к себе Мелкого, с видом самым скорбным: -Ну лааадно, буду я Еленой.
Нуб: - Вполовину моложе меня, - заверил Нуб, выходя. А дальше всё было просто. Он даже поднанялся петь в хоре в перерыве между боями, показав голос в двух несложных куплетах. И отдельно обговорил оплату за репетицию боёв с массовкой, в день оставшийся до представления. >>>иудейские катакомбы
Нуб: >>>Конюшня Суламиты27, август, утро - Женщину провести? - вошел в положение Нуб. - Обычно представления для народа Рима бесплатные - казна, император, сенаторы и прочие оплачивают постановки. Но это представление эксперимент автора драмы, он же - хозяин труппы. Так что вход платный... можно поступить так - на входе сообщи служкам её имя и скажи, что оплатишь за неё из заработанного на сцене. Договорился я по пять сотен на человека, если хорошо отработаем. Половину вот таких, - повторил за кабаном жест, - женщин Рима провести хватит. И всю дорогу рассказывал варвару об известных местах города и сообщал названия улиц, по которым проходили - потому что говорить о премьере перед премьерой не мог никогда, слишком это было волнительно. Тем более теперь, когда прошло столько лет с тех пор, как он ступал на подмостки последний раз. - А вот и тот кто тебе нужен, - указал при входе на служку. И помедлил, не решаясь входить.
Кабан: >>>>> С канюшневых сеновалов - Целую половину? - подивился Кабанчик. - Дык не, у этих всех местных баб сиськи с кулачок да жопа еще меньше, дык че их там водить в тиатру... ниче не рассмотрют. А этат... главный трупа, ниче мужик, точно отсыпет монет? а то покажышь, а я ему эту.. экспретальную раму покажу. А дальше Кабанчик молча слушал, молча делал вид, что слушал, пялясь на проходящих мимо баб и подсчитывая мелких птичков. Подошедши к показанному служке, Кабанчик выпрямился, оглянулся на черного еще разок, и рявкнул: - Ты! Эта! Я тут это... играю в тиатре, я твой полубог. Так шта ты пропусти в тиатру баб двоих - ааа... Амину и эту, курицу... Ифу, во. Они те скажут, что они к Вепрю, - он громко покашлял и, наступив на ногу служке, вежливо прорычал. - Понял? А то я тя.. испеплю на хер. Уверенный, что на этот раз птичий хорошо поняли, он обернулся к черному: - Ну че, норм из Вепря полубог, ась? Пошли давай, - и двинул в загадошную тиатру.
Нуб: - Точно, - уверил Нуб, и подчеркнул, - если хорошо и до конца отработаем. Успокаивающе приобнял за плечо перепуганного служку, из тех энтузиастов, что служили бы в театре и бесплатно, если бы им не платили: - Уже в роли... хорош, да? Служка радостно и понимающе закивал, а Нуб попросил: - И паренька, что Забаном назовётся, пропусти, это ко мне, я оплачу. Присутствовавший на репетиции служка только глядел ему - артисту! - в рот, молча кивая, и Нуб ещё долго смущённо улыбался, вводя Кабана в святая святых закулисья, где на новенького тут же принялись пялится, любоваться, зыркать... и не только женщины.
толпа: По толпе пронесся недовольный ропот, первая волна которого отшумела и стихла, а затем кое-где то гудело, то умолкало, будто всплески от бросаемых камушков. Наконец, время ожидания вновь вернуло трибуны к тишине ровно к тому времени, как с двух противоположных сторон сцены к ее центру начали стекаться причудливо одетые танцующие. Толпа единым тысячеглазым существом сделала могучий вдох, пока не спеша с реакцией, не мигая уставясь вниз. Судьба выдоха - быть ему восторженным или разочарованным - еще была не ясна. А там, внизу, сцена развернулась машущим и сверкающим, кружащимся и припадающим к земле. В еще не набравшем силу утреннем солнце рыбья чешуя ловила и рассекала лучи, бликуя, мелькали ослиные ноги Эмпусы, и мощные перья взмахами заставляли мучнистого цвета пылинки взвиваться и вздрагивать над дощатым полом. Не сразу взгляды различили и определили сирен и гарпий, и первый догадавшийся радостно вскрикнул, вскакивая с места и указывая на догадку пальцем. Толпа - сначала не вся, словно осознавала медленно по всему своему кругу, опоясывающему сцену, - частями узнавала и бурно откликалась на узнавание. Кисть львиного хвоста сфинкса, изогнувшись, мелькнула в воздухе, и тут же сам хвост слетел наземь. Театр ахнул, но вслед за хвостом с других артистов полетели перья, чешуя, клубок змеящихся горгоньих волос, брошенный к первым рядам, вызвал испуганный вскрик, а затем хохот. Чья-то извивающаяся кожа то высветлялась косыми лучами, то разрисовывалась скользящими тенями, и все обнажались, открывали зрителям свои подлинные тела и лица. Музыка гремела и лилась по театру, увлекая, затягивая в себя все глубже. И вот из-под всех одеяний показались, наконец, женские, гибко ловящие музыку, запястья, разгоряченные животы и подпрыгивающие при движениях незагорелые груди. Все маски были сброшены, и простые женские тела, такие близкие и доступные сотням взглядов, явили всю свою упругую и нежную открытость, все торжество естественной наготы. И толпа взревела, удивленно и счастливо вскакивая с мест и хлопая тому, как мифическое и звереобразное, одну за другой, как кольца, снимая с себя сущности, становится привычным, как отталкивающее чудовищное сменяется манящей красотой женской плоти. Все трибунное естество, это тысячеглазое существо выдохнуло разом и стало единым зычным звуком, схватившим в кольцо и растворившим в себе дурманящий грохот музыки, и долго еще не стихал этот звук, приветствующий открытие представления.
Галиб: 27 авг утро улица, ведущая от и до>>>>>>>>>>> Места в театре он занимал не так уж и высоко - во всаднических рядах. Пройти, однако, оказалось не так-то просто, Атиру торил дорогу для Зарины, Галиб замыкал и не смотрел, что делается на сцене: и так было слышно, что пришли они рано. Скопления народа иногда его раздражали - даже не толкотней, а тем отпечатанным выражением лиц, что задавалось действом. Одно было хорошо, сегодня в глазах варьировалась не жажда крови, а сластолюбие, и кода иной взгляд попадал на Зарину, чувства Галиб испытывал смешанные: с одной стороны, одета она была и украшена так, что вполне соперничала со зрелищем (а глянув, присаживаясь, на сцену, Галиб уже понимал, что соперничество это не из простых), с другой - он не хотел бы, чтоб на его женщину так смотрели.
Зарина: 27 авг утро улица, ведущая от и до>>>>>>>>>>> А Зарина, напротив, окинула толпу оценивающим взглядом. Только пару мгновений, чтобы понять, кто перед ней. После взгляд уже скользил поверх голов. Был он не высокомерный, но безразличный. Ступала же Зарина с видом, будто весь этот театр и вся толпа принадлежат ей, и доказывать это нет нужды. Уже подойдя к местам, Зарина еще раз мельком взглянула в сторону восседавших недалеко богатых матрон, что оценивали ее, и как бы невзначай коснулась изящными пальцами скифского ожерелья. А потом взглянула в сторону Галиба восхищенно и мечтательно, как смотрят впечатлительные девушки на возлюбленных своих, что щедро одаривают подарками. Галиб в это время глядел на сцену, да Зарине и не надо было играть с ним. Сейчас все ее старания были ради чужих взглядов, рассматривающих ее наряд и украшения. Доиграв до конца эту сценку, Зарина опустилась рядом с Галибом и задумчиво взглянула на него. Внезапно ей захотелось, чтобы и на нее смотрели таким же влюбленным взглядом, только искренним. И от этих мыслей накатила какая-то волна ласки и заботы. Зарина осторожно накрыла ладонь Галиба своей и нежно погладила. Зря она его привела сюда – здесь нет места спокойствию, в котором он сейчас так нуждается. Позвав сюда, думала больше не о нем, а о себе. Вспомнились недавние слова Галиба: «Видеть насквозь - значит не видеть человека». Зарина тихонько вздохнула, чтобы он не заметил, и подумала, что, пожалуй, оба они друг друга не видят. И чья в том вина, неизвестно. - Завтра те матроны захотят выглядеть лучше меня, - иронично улыбнулась она, отгоняя печальные мысли.
Галиб: - Я могу подарить им такую иллюзию, - заметил он, отвечая на ласку, не отводя от танцовщиц взгляда.... Который, впрочем, отмечал: этой - пошире пояс, этой - глубокий ворот, этой пойдет расширенный книзу тонкий кафтан поверх шаровар, эта в бедрах узковата, у той, наоборот, тяжеловатый зад, у этой слабая грудь, хоть груди и красивые... Не оспаривая, что все они в своем роде прекрасны и особенности их не достигают размеров изъяна, он поневоле считал и мерил, считал и мерил... А пальцы гладили другие пальцы, обводили гладкие ногти, пробуя их на своих подушечках, пока Галиб не сощурился, уже не глядя на далеких обнаженных, а продолжая наблюдать сидящую рядом, хоть и не поворачивал по-прежнему головы. - Но только иллюзию. Как не хотелось думать сейчас о красильне, видел он перед собой, прикрыв глаза окончательно, золотистое тело сидящей рядом, только вспышки странных образов мешали насладиться воображением. Глаза змей и морды шипящих по-кошачьи лис. Рах Рубох.
Зарина: Улыбнувшись, Зарина осторожно поцарапала ноготками ладонь Галиба и снова провела вдоль пальцев, чуть прихватывая кончики. - Так и будем мы их с тобой дразнить, - ответила тихо и прижалась щекой к плечу, совсем как-то непривычно доверчиво. Зарина с ленивым интересом наблюдала за происходящим на сцене. Иногда что-то отзывалось в ней, и она чуть наклонялась вперед, присматриваясь, а потом снова возвращалась так уютно к плечу Галиба. Персиянка видела, как иногда кто-то оборачивался взглянуть и на нее. Но редко, когда она встречалась взглядом с любопытствующими, а если и было такое, то случайно. В другие дни Зарина иной раз любила подразнить окружающих своим вниманием, а сегодня ей и в голову такое не пришло. Можно было бы решить, что из-за Галиба – ведь он не любил лишнего к ней внимания. Но нет: высмеяв всю себя ненастоящую, Зарина отчего-то расслабилась и была сейчас просто Зариной, такой, какой бывает обычно наедине с собой или птицами. Окружающие перестали для нее существовать, как только она села. - Можно я спрошу? – она провела ноготками по запястью Галиба и подняла взгляд. – Я редко спрашиваю тебя о таком. А сегодня с утра настроение странное… До того, как ты оказался в Риме, как ты любил проводить свободное время?
Галиб: Стоило труда не отдернуть руку от ногтей в ладони. Медленно открыл глаза, гадая, не поняла она за эти годы, что это не самый приятный жест или нарочно дразнит. "так и будем мы их с тобой дразнить". Но пока он перевел взгляд на нее, она уже ластилась, и взгляд потеплел прежде, чем у нее появилась возможность увидеть. И он снова оставил без внимания или отложил на потом - у его женщин всегда была возможность сделать так, чтоб он не вспоминал неприятного... вопрос был только в том, использовали они ее или ни чутье, ни расположение не позволяли им этого сделать, и ширилось расстояние между ними и Галибом. Это было удобно. И тем тягостней с течением времени оказывалась обязанность обзавестись, наконец, женой. Зарина покогтила запястье, что уже было намного приятней, и спросила о прошлом. - Мало что изменилось с тех пор, - ответил Галиб, слегка взволновав брови, как другой пожал бы плечами. - Птицы, Зарина. Времени было чуть больше, только и всего, - а вспомнилось ему, что тогда несколько лет было больно жить, когда не сложилось по тысяче причин. То есть, это теперь он помнил, что их была тысяча.
Зарина: Зарина кивнула задумчиво, выводя пальчиком узоры на его запястье. Он не спросил, а персиянка говорить сама не стала, но в памяти вновь всполохнула картинка из детства. Отец играет на таре и смотрит на дочь свою улыбчивым взглядом да языком прицокивает от восхищения. А Зарина кружится перед ним в цветастых нарядах, на которых краски искрами загораются от ее быстрых движений. Движения девочки еще хаотичны, ведь танцует так, как душа и музыка велят. Мелкие косички бьются волнами о плечи и спину, путаются вокруг тонкой шеи, а на лице сияет счастливая улыбка. И во всем ее облике столько свободы, страсти и жизнелюбия… - Сколько лет наблюдаю, а так и не поняла, есть ли у тебя среди птиц любимая, - спросила Зарина, игнорируя свои воспоминания. Пальчики ее медленно забрались под рукав рубахи, щекоча кожу нежными прикосновениями. Она улыбнулась и облизнула украдкой губы. А потом, ведомая каким-то инстинктом, оглянулась в сторону, будто взгляд чей на себе почувствовала. И правда, римский мужчина, оперевшись локтем на колено, смотрел на нее неотрывно, будто представление происходило не на сцене, а вот здесь, в лице одной Зарины. Персиянка потянулась рукой к ожерелью привычным жестом, каким обычно вроде как случайно демонстрировала украшения. Но прежде чем пальцы коснулись золота, поняла, что взгляд римлянина предназначен не ему. Зарина вздернула выше подбородок и отвернулась. «Будто меня, как товар, оценивают», - подумала со злостью.
Галиб: У Галиба не было любимых птиц. У него был хор, как у садовников бывает сад, и он считал, что нет на свете лучше звука для пробуждения. - Я люблю, когда они перестают бояться рук и привыкают к месту, - ответил Галиб, - и больше нет нужды в клетке. Мне нравится, что синицы в перистиле садятся на руки, но я не отличаю их друг от друга. Не узнаешь по имени каждый лист на дереве. Но я помню, что черного дрозда ты облюбовала, - он погладил ее руку и слегка улыбнулся. Он почти уже отвернулся обратно к сцене, как тоже перехватил этот взгляд, и долго держал его, следя, пока квирит не понял, что на него тоже смотрят. Тогда Галиб просто покачал головой. Привлекать же внимание Атиру было излишним - в его обязанности входило видеть даже то, чего не видит Галиб. - Не уверен, что ты сегодня насладишься зрелищем сполна, - донес он до Зарины негромко. Не смотря на обретенное после пожара гражданство его манера одеваться могла бы спровоцировать дерзкого на необдуманные действия.
Зарина: - Не думаю, что теперь мне будет кто-то мешать, - ответила она, до конца не веря своим словам. На улицах Рима попадались разные мужчины – робкие и смелые, наглые и понимающие. За четыре года находились и такие, которых не останавливала охрана, и те, кто улучал мгновения, когда телохранители чем-то отвлечены. Зарине нравилось ощущать свою привлекательность. Но как только она поняла, что Галиб не доволен таким вниманием к ее персоне, Зарина еще больше замкнулась в себе и каждую инициативу встречала холодно. Она не верила в то, что после утоления страсти в этих мужчинах останется еще хотя бы грамм иных чувств. И рисковать потому не хотела – ради минутной слабости прощаться с уже привычным домом, любимыми птицами, да и хотя бы… Галибом. Зарина усмехнулась собственным мыслям: да, она уже тоже перестала бояться рук и привыкла к месту. - Дрозд… - персиянка сощурилась и с озорным вызовом взглянула на Галиба. – Будет грустно мне, если дрозд куда-то денется. Стала эта птичка мне другом самым близким, все секреты ей доверяю. Она была почти уверена, что намек ее понят. Зарина снова отвела взгляд к сцене и подумала, как удивительно схожи наложницы и птицы в доме Галиба. И тех, и других приручает, но никого старается не выделять. От мысли этой почему-то стало смешно, и она закусила губу, чтобы не рассмеяться.
Галиб: Галиб смотрел на нее долго, с трудом отведя глаза от чужого внимания, сомневаясь сперва в том, что никто не помешает, а потом... даже поднял бровь. Что-то странное в этом предупреждении было, что-то чуждое, что заставило порыться в памяти - не случалось ли подобного прежде, и не подводит ли чутье. Неужели она приняла его упоминание за угрозу? В чем он ошибся, и не появляется ли интонация, которая насторожила Зарину, когда-нибудь и с покупателями? Или следует прислушаться впредь к Зарине - и она проговорится о чем-то, за что ее стоило бы наказать? А может, взгляд постороннего оттого ее и не побеспокоит, что она находит в нем скорей удовольствие, чем опасность? Тогда неплохо было бы узнать заранее, кто этот человек. И Галиб отвернулся, наконец, и, притянув к себе Атиру, на ухо ему шепнул напутствие. Атиру немедля вынырнул в указанном месте и с бесконечной (по времени тоже) любезностью осведомил квирита, что его интерес к драгоценностям из Скифии всегда найдет понимание и отклик в лавке Раха на такой-то улице, а Галиб глядел издали, улыбался и кивал.
Зарина: Зарина почувствовала, что слова ее взволновали Галиба. И сама задумалась, что сказала не так? Бровь его поползла вверх, а потом…Галиб приказал что-то Атиру, и тот направился к мужчине, о котором Зарина уже и думать забыла. Персиянка кинула в ту сторону короткий удивленный взгляд и обернулась к Галибу. Он улыбался и кивал, улыбался и кивал. Зарине стоило труда не засмеяться, хотя ситуация вызвала у нее смешанные чувства. Ей вспомнилось, как однажды Галиб отдал свою наложницу мужчине, что был привлечен ее красотой. Неужели и Зарину отдаст? И не пожалеет? Тут уже волнение охватило девушку, и она потянулась рукой, чтобы дернуть за край кафтана и привлечь внимание. Но пальцы замерли, едва коснувшись ткани. Не навредит ли, сказав правду? Вдруг реакция такая, потому что щегла унес не просто так? Ведь наверняка для такого подарка была причина… И почему сейчас намек о дрозде вызвал такую реакцию? А если даже все не так… Вдруг решит, что оправдывается? Или что желает спасти неизвестного. Мало ли, что сейчас говорит ему Атиру. Зарина усилием воли заставила себя не оборачиваться, хотя очень хотелось взглянуть на Атиру. В его бы глазах она наверняка прочитала, стоит ли ей бояться или нет. Вместо этого она взглянула в глаза Галибу примирительно, и когда, наконец, дождалась ответного взгляда, улыбнулась искренне и просто: - Мы не поняли с тобой друг друга. Я хотела сказать, что увидев пустую клетку, испугалась. Мало ли, что с птицей случилось. А к дрозду я слишком привязалась, чтобы вот так однажды не обнаружить его на привычном месте. Зарина вздохнула – ей сложно было говорить о себе правду без шуток и прикрас. - Это глупости, наверное, женские, - она снова улыбнулась и потянулась к нему за лаской, неосознанно надеясь так понять, отпустило ли его. – Ты напомнил о дрозде, а я о своих переживаниях подумала… Все перепуталось в голове Зарины – правда, волнение, стремление вернуть расположение Галиба, мысли о пустой клетке, шаги Атиру, который возвращался назад. Не любила она такие ситуации, когда оправдываться приходилось. Чувствовала себя виноватой даже тогда, когда не было ее вины. И оттого спустя пару мгновений начинала злиться на себя.
Галиб: Женщины похожи на опалы: в зависимости от силы и направления света они меняют оттенок и блеск, только что сверкала темная гордость, уже переливается беззащитная нежность. Галиб гладил ее руку, не замечая, как теряет из виду мужчину. Загадочные все-таки существа, ложатся в постель к тому, кого недавно ненавидели, в глазах игра, на лице ни тени, на языке мед, в голове... глупости, наверное, женские... а что оно такое - эти женские глупости, как не страхи? Только бы не одни лишь страхи... - Тебе нечего боятся, медовая, ему не больше двух лет, а живут они, бывает, десять или пятнадцать, так что песня его тебе может еще показаться однообразной... Будешь ходить на плече с ним, когда привыкнет.
Зарина: Зарина улыбнулась радостно от этих нежных прикосновений и успокоительных слов. Значит, все хорошо… Не сумев себя сдержать, она порывисто обняла Галиба и на несколько секунд прижалась к его груди. Ее тонкие пальцы погладили его лопатки, и, потеревшись щекой, Зарина выпустила Галиба из объятий. Сияя, она все же опустила смущенно глаза. - Знаешь, а он уже садился мне на руку, - похвалилась она и подняла руку в жесте, будто дрозд и сейчас сидел на запястье. – Правда, боязливо и, наверное, случайно. Я не приручала его специально… Я даже не знаю, как, - она снова взглянула в глаза Галибу. – Просто разговаривала с ним, кормила… Если знаешь какой-то секрет, научи меня? Люди вокруг захлопали восторженно чему-то, и Зарина запоздало подумала, что уже в который раз отвлекает своего спутника от зрелища. Да и сама увлечена другими мыслями и беседами больше, чем происходящим на сцене.
Галиб: - Нет секрета, кроме любви, - ответил Галиб, целуя ее в висок. - Малиновки и синицы приручаются легко, как голуби - главное, кормить, и будут брать из рук. Жаворонки пугливы, легко срываются с места и устремляются в небо, не видя ничего, и бьются в потолок, потому нельзя держать их в тесных клетках. А каковы дрозды, ты сама узнаешь скоро лучше меня. Многие птицы могут садиться на плечи и брать еду из рук, но избегать прикосновений. Не нужно брать их за крылья, лучше подставлять руку снизу. Только об одном тебя прошу - никогда не приноси в мой дом попугаев. Сцена пустела, танец освобождал место актерам, к удовольствию Галиба, который полагал, что на подобные телодвижения лучше смотреть дома и вблизи.
Кассий: 27 авг утро>>>>>> Кассий колебался, не купить ли ему зонта, но счел, что довольно будет навесов, в конце концов, представление может и надоесть, и к тому времени, как солнце переползет, Прим уже может захотеться покинуть театр по другой причине. На сцене завершался вступительный танец, заманивающий женской красотой в таком количестве, что смотреть после нее на переряженного Еленой актера казалось Кассию удовольствием весьма условным и несколько извращенным... Но, волей воображения представив на сцене вместо танцовщиц обнаженных акробатов, он понял, что его настроении вообще трудно назвать сегодня игривым. Трагедия на площади настроила его более чем скептически. Так что он поневоле расселся с видом, истолковать который при всей сдержанности жестов можно было только как "ну-ну, посмотрим".
Зарина: Зарина оставила сладкий поцелуй на подбородке Галиба и заглянула в глаза, снова обещая взглядом, что сегодня вечером она будет более, чем ласкова и нежна. Дослушав, она кивнула и спросила тихо: - Попугаи шумны и крикливы. Потому ли ты не хочешь видеть их в своем доме? Она все не могла избавиться от мысли: Галиб вроде бы говорит о птицах, а ей кажется, будто о женщинах в своем доме. И Зарину он приручал? Она вспомнила, как первое время сторонилась его, отвечала дерзко. Как Галиб исчез, будто жаворонку, давая больше свободы. И как она то ли повелась на эту уловку, то ли и в самом деле решила, что ради выживания иной раз можно и приблизиться к кормящей руке. А приручала ли Зарина Галиба? Она посмотрела на него, обводя взглядом профиль, опускаясь вдоль одежды к кистям рук и глядя на переплетенные пальцы - его и ее. Так ли искусна она в приручении таких птиц, как этот перс?
Летеция: 27 авг утро Лавка (домус) Суламиты >>> Будь погода прохладнее, возможно и впечатления от случившегося развеялись бы быстрее. Но когда воздух тягостен от жара, плохое не выветривается дольше. Войдя внутрь, Прим молча взирала, как Кассий заплатил за вход. Проходя мимо беседующей публики, она еще рассматривала наряды и лица людей. А сев на место, и вовсе потеряла интерес к происходящему. Ей так невыносимо захотелось уйти, словно толпа вокруг нее была грязью, серым тленом. Туда где спокойно, прохладно… Она усилием воли задавила в себе это желание. Посмотрела на Кассия, решила его некоторое время не трогать. Мысли ее вернулись к утреннему разговору о разводе, о советах брата, и о предстоящем вечернем мероприятии, возникло непреодолимое желание удрать. Ведь он не оставит ничего без внимания. А если так, то возможно станет искать ей новую партию, и все будет упираться в деньги. Кратко, она забеспокоилось о его будущих стараниях, и подумала, что пора взрослеть. - Я пойду, продуюсь, - нерешительно солгала Прим, вставая. – Мне нужно кое-куда…
Кассий: Прим уже не сиделось. В глубине души он был уверен, что причина в нем, в его выражении лица, и в сотый раз попытался разгладить лоб, согнав с него хотя бы скепсис. Первой мыслью было "сбежит", второй - "куда" и "зачем", третьей - "у нее нет с собой денег". Последнее умозаключение заставило его устыдиться первых двух, Кассий достал пару динариев и отдал сестре со словами: - Купи себе веер. В галереях должны быть, - стараясь не допустить мысли, что она потеряется. Изгоняя даже намек на подозрение в подобных намерениях.
Галиб: - И поэтому тоже, - ответил Галиб. - Но к тому же у них человеческие лица, и твердые рты, которые всегда усмехаются, как статуи. Конечно, у них красивое оперение, но фазаны им не уступают. А когда приедет брат, ты увидишь серских уток, и ты удивишься, как играют цвета, неспособные переливаться, и формы, которые мог бы создать лишь самый умелый цирюльник. Я порою не знаю, сожалеть мне или радоваться тому, что птичью кожу невозможно выделать, как мех. Но когда женщина одевается в ткани, сочетающиеся по цвету как, например, соичье или фазанье оперение, разве это не радует глаз?.. Этот город беден воображением, - снисходительно вздохнул он, щуря нижние веки. - Здесь красота цвета определяется его ценой, оттого и запрещен среди простых смертных пурпур. Что женщинам, имеющим вкус, не вредит нимало. Он говорил все тише, и к завершению последняя фраза уже звучала комплиментом.
Домиция Майор: >>> дом Клавдии Минор Домиция пропустила мимо ушей все его замаскированные под комплименты шуточки - ей, наконец, надоело реагировать на все. Но обходительность брата настораживала все больше, и Скори присматривалась к нему все внимательнее, пытаясь выискать подвох. Подвох ждать себя не заставил, обнаружившись сам, как только Фест откинул полог лектики: "Вот же... - мелькнуло у нее в голове и негодующе, и смешливо - не оценить тонкости исполнения поручения Доми не могла, - сама виновата". И всю дорогу до театра она то злилась на Луция, то улыбалась его выходке, и бровью не поведя по поводу отсутствия подушек и покрывал: "Не дождешься, братишка, не дождешься": - Это что у тебя там - яблоки и кувшинчик поски с медом? - весело спросила она, - как мило, что ты захватил, давай сюда, - "давай, Доми, ты должна... чтоб этот маленький негодяй не думал, что все так просто", - ммм, как вкусно, дай-ка еще яблочко, - доев первое, потерла ладони и сочно вгрызлась во второе, глядя на Феста. Выбравшись из лектики и перед тем, как войти внутрь, Домиция оглянулась на младшего со словами: - Ты очень любезен, Луц, - сделала паузу и добавила, - да, кстати... Забыла сказать, - Скорпия улыбнулась, продвигаясь по театру, - за все, что мне не понравится, я буду назначать маленькие наказания или дополнительные услуги, - "чтоб ты не думал, что умнее всех", - о, вот и первое! - сказала она, увидев обнаженные женские тела на сцене, подождала мгновение, чтоб их увидел и Фест, а потом крепко обхватила его голову, чтоб не вырвался, и плотно закрыла его глаза руками, - мой сопровождающий должен сохранять целомудрие.
Летеция: Она взяла их с ладони брата, посмотрела на номер места, запоминая цифры, и еще раз на Кассия: - Я недолго. Прим пошла по рядам, огибая колени и сандалии, и в ближайшем проеме вышла из полукруглой чаши театра в прохладу арочного коридора. Там, в кулуарах теней пришедшие вели беседы, встречались, покупали мелочь в лавочках. Они были разные. И Прим хотелось посмотреть на них, особенно на бывших богатейших. Случившееся на малой площади было ничем по сравнению с тем, что реально ее взволновало. Она забилась в тень и, все еще сжимая металл, прислушалась к общему фону, витающему вокруг. За последние полгода по Риму прокатилась волна самоубийств верховной знати. Умирали богатейшие граждане Рима. Умирали, завещая все казне. И все молчали. Прим наблюдала за людьми, всматриваясь в лица женщин с детьми. Они приходили сюда без мужей. Скрывали лица, пряча ненависть. В этих патрициях, особенно молодых, еще не растворилась горечь потерь. Их было много. Прим с легкостью понимала, что такое остаться без денег и опоры. Гораздо труднее уловить настроение толпы, ритм времени. Желая развестись, она могла оказаться в ситуации, когда не сможет найти достойную замену. Или сможет, но быстро все потеряет, ещё и оставшись одна с детьми и снова без денег. Развод не горел, но хотелось сделать все возможное, чтобы при этом не утратить средств к существованию. И как быть Прим не знала. Она стояла и впитывала атмосферу, сравнивая свои ощущения с прошлыми, что-то менялось и менялось не в лучшую сторону. Украшения не блестели роскошью, женщины не улыбались безмятежно, шаги больше не были легки. Но это были едва уловимые сдвиги того, что Прим не могла понять.
Зарина: После слов о птичьих перьях Зарина задумалась и почти не слушала уже Галиба, только мягко улыбалась. Но когда он закончил, она повернулась к нему с горящими глазами и сказала немного взволнованно: - Как мех выделать нельзя, это правда. Но сколько раз мечтала я, чтобы наряд мой был, точно птичьи крылья! Пусть ярки и пестры мои одежды, но у перьев птичьих есть еще и форма, а она, приправленная воображением, приобретает еще и смысл. Да и сравнятся ли кусочки ткани по красоте своей с пером…- она замолчала, подбирая слова. – Пусть даже павлиньим! Давно я хотела попробовать создать подобие крыла птичьего и сделать его украшением необычным. Не знаю, примут ли такое в людях, но пусть это шалостью моей будет. Если интересно тебе, как сделаю, покажу… Она глядела ему в глаза смело, не как наложница, не как женщина – как человек, вдохновленный мечтой. И речь ее была не так плавна, как обычно бывает.
Забан: 27 август утро из дома Лара на Тибре>>>>>>>>>>>>>>> Летел он сломя голову, его даже на поворотах заносило и утягивало в переулки - то достаточно глубоко, то почти до падения. Новая туника вчера вдоль по Тибру почти не замацалась и гордо развевалась. Лихорадочно соображая, куда ему попроситься, он оббегал весь периметр, тыкаясь запыханным именем в бесстрастные латные сегменты, пока не начал сомневаться, что его имя тут вообще кто-нибудь произносил, а если даже черный старик и не забыл о нем, то привратнику могло быть и не до этого. Они стояли и глазели, и, если не знать, куда, то можно было принять их за жуков, у которых вообще мысли в голове движутся не по-человечески. Предпоследний оторвал взгляд от девок и посмотрел на просящегося Зана так, что Зану пришлось постараться, чтоб не просечь направления жучиных мыслей. Отойдя подальше, Зан прикрыл глаз и померил двумя пальцами фигуру стражника на расстоянии, отползая, пока жук не уменьшился настолько, что его можно было растереть в подушечках, плотно, почти до щелчка, смыкая щепоть. Это немного утешило после его сально-дружеской ухмылки, и к последнему отверстию, ведущему внутрь, Зан подошел с перекошенными и подвернутыми от мысленной расправы над оскорбителем губами. Как ни странно, его впустили. Оказавшись в проходе, Забан даже растерялся, но потом пошел наугад, сделав вывод, что он все равно теперь внутри и его не прогонят. Что он здорово опоздал, стало ясно, когда он даже распалиться не успел, только рот открыть от удивления, а танцовщицы уже стали покидать сцену. Было слишком далеко, и, чтобы догнать кого-нибудь из них, пока не укрылись и не замотались, Зан нырнул в какой-то проход и побежал, сворачивая, как он надеялся, в нужную сторону. Вышивая по галереям с тенденцией спуститься, он ускорился так, что только в последний миг заметил приличную красивую женщину... В которую врезался всем существом, успев только испугаться собственной неуправляемости да увидеть мельком во всех подробностях утонченное лицо со светлыми глазами, и смирился, барахтаясь в ее палле, когда снес ее с ног, кажется, усадив к колонне. Или к стене?.. Он так и не понял, повторяя: - Прости, гспожа, прости, гспожа, прости, гспожа!
Галиб: Галиб залюбовался, расширяя глаза. Он уже не наблюдал, он не заметил, как подпадает под обаяние увлеченности, мысленно примеряя Зарине большие крылья - от рыжих орлиных до трехцветных павлиньих, но выходило все недостаточной длины по росту, и он предполагал уже узнать, где держат подобных птиц, у кого к обеду могут подать павлинов, чтоб сшить пару огромных крыльев из двух или трех пар. Для его перистиля павлины были слишком большими птицами, брат привезет уток - и то уже невольно задумаешься, останется ли место для пары фазанов. Но чтобы взглянуть, как загораются глаза у женщины, которая не всегда тебя любила, разве это высокая цена - три-четыре пестрые тушки? Ведь это даже не паштет из соловьиных языков - вот варварство поистине, в городе, который гордится своими в прошлом суровыми нравами... - Медовая, мне будет приятно сделать все, чтоб тебе удался твой замысел.
Летеция: Она лишь успела закрыть глаза, даже рук не выставила. Почувствовала удар тела, как его волосы задели её лицо, и колонна отвечает твердым ударом в затылок. В следующую секунду она начала терять равновесие, невольно цепляясь за сбившего ее с ног человека. От боли в глазах проступили слезы, и она, вдохнув наконец воздух, разжала ладонь с монетами и уперлась юноше в грудь. - Остановись, - резко и как-то отчаянно осадила его Прим. Только бы он замер и дал ей секунду покоя. Первая боль в затылке притупилась, и она смогла выдохнуть, обрести равновесие и отступить, поправляя паллу.
Забан: Зан отпрянул от окрика почти так же резко, как врезался, и глаза у него заскакали в глазницах чуть ли не вразнобой, пытаясь отследить разлетающиеся по мрамору деньги. В унисон звяканью монет в голове отдавались мысли, побивая одна другую опасениями, что его сочтут вором, и он торопливо сграбастал одну вертящуюся неподалеку и ринулся в бой за другую, готовую уже стать легкой добычей не привыкшего зевать лавочника, потом подобрался чуть ли не на четвереньках к растерявшей серебро госпоже, и ушло у него на все меньше времени, чем у иного патриция на "хранят тебя боги" пожелать. - Вот, - робко выпрямляясь перед ней, протянул в кулаке пойманную добычу Зан, и попробовал заглянуть в глаза. На лице у него было то самое выражение "ну прости, ну прости, ну...", а на груди будто ожог остался - и только сейчас он понял, что там приложилась к нему ладонь госпожи.
полная версия страницы